Милостыня - II

     Уже в постели вспомнилась история шестилетней давности. Тёте Рае тогда исполнялось семьдесят пять, и, кроме павловопосадского платка, они с Мишей послали ей большой пакет конфет, килограмма полтора: сразу за юбилеем  новогодние праздники. Тётя позвонила, благодарила за подарок и  неожиданно расплакалась: «Мы ж с этой трижды проклятой ипотекой шоколадных конфет сколько лет уже не видели. Беру конфетку, разворачиваю, пробую, а слёзы сами собой бегут». Только тогда, наверное, Вера поняла по-настоящему, в какую страшную кабалу вовлекла Любаша свою семью.

     Время близилось к полуночи, свежий ветерок пузырём надувал занавеску, в комнате пахло липой и влагой: где-то шёл дождь. Прекрасно спится в такой прохладе и тишине, только сон не приходил. Жизнь Любаши —  близкого и дорогого человека — прокручивалась, как киноплёнка, хотелось понять, как она, умная, образованная, практичная, при своих скромных доходах могла решиться на двадцатилетнюю ипотеку.


     Семьсот километров до родной маминой Архиповки не были преградой для Вериных родителей: папы инженера-строителя и мамы-экономиста трикотажной фабрики. Подготовка к летней поездке начиналась с осени: выбирали подарки близким родственникам, но и дальних, особенно детей, не оставляли без гостинцев. В Архиповке тоже  сложа руки не сидели: сушили для городских грибы и лесную малину, вишню и яблоки из сада на компоты, бабушка и тётя Рая варили на их долю земляничное варенье — самое вкусное, которое доводилось пробовать. Каждое лето полтысячи километров  поездом и ещё двести автобусом — интересное путешествие для маленькой девочки. А потом месяц в деревне, где каждый второй — родственник. Троюродных братьев-сестёр с бабушкиной и дедушкиной стороны, как посчитала когда-то Любаша, было у них двадцать три. Папу в Архиповке встречали как родного,  и он любил бабушку, тётю Раю, с её мужем дядей Гришей были не разлей вода: вместе пилили дрова, работали на огороде, ходили на рыбалку и за грибами.
 
     Любаша окончила четвёртый класс, Коля — второй, когда тётя Рая с семьёй перебрались в райцентр. Сняли маленькую комнатку, дядя Гриша устроился каменщиком, а по выходным строил вместе с другими работниками треста  себе дом. Через два года кирпичный двухэтажный дом на шестнадцать квартир был готов и, приезжая летом, Вера с родителями  стали курсировать между Архиповкой и райцентром —  всего-то пятнадцать километров: погостили у бабушки, помогли по хозяйству, поехали к тёте Рае, через несколько дней, захватив Любашу с Колей, снова  к бабушке.

     У папы из родственников были только бабушка Тоня, тётя Надя и её сын Юра. Жили они  в селе Воскресенском, в сорока километрах от города, и ездили к ним часто: в выходные, на праздники.

     В сорок первом детский дом, где бабушка Тоня работала няней, из Сталинграда эвакуировали, и она уехала вместе с десятилетней Надей и шестилетним Васей — Вериным папой. Дед Кузьма и старший сын Иван были уже на фронте, среднего, шестнадцатилетнего Колю, послали  рыть окопы, где он вскоре погиб во время налёта немецких бомбардировщиков. На деда и двадцатилетнего Ивана похоронки пришли   в сорок третьем, с интервалом в месяц.  Возвращаться в Сталинград было некуда и не к кому:  родственников в живых не осталось. Тётя Надя после семилетки закончила бухгалтерскую школу, её распределили в Воскресенское. Бухгалтер в совхозе — человек заметный, и через год ей дали хорошее по тем временам жильё — половину дома: две  комнаты, кухонька, чулан плюс четыре сотки земли. Из тёмного, сырого барака в райцентре бабушка с папой-школьником перебрались в село. Бабушка стала работать в совхозе, завели курочек, посадили огород, обрабатывали десять соток, которые под картошку выделил совхоз, — отъедались за военные годы и голодный 46-й. Папа после десятилетки и армии уехал в город («в область» — так говорили в Воскресенском), работал на стройке, поступил на вечернее в политехнический. Тётя Надя к тому времени вышла замуж за молодого учителя физики, родился Юра.  Обидевшись на то, что  его не назначили директором Воскресенской средней школы, муж тёти Нади уехал на родину, в город Сумы. Обещал забрать жену с сыном, но следующим летом подал на развод: в Сумах встретил другую  женщину, она ждала от него ребёнка.

     Бабушка Тоня с больным сердцем прожила недолго, умерла, когда Вере исполнилось восемь. А  тётя Надей с Юрой, как и семья маминой сестры, были для Веры самыми близкими людьми. 

     С Любашей с детства привыкла делиться всеми проблемами и секретами: они виделись каждое лето, а класса, наверное, с пятого начали переписываться. Листочки в клетку, заполненные ровным, разборчивым почерком отличницы (а Любаша и была всегда отличницей: в школе, в техникуме, в институте) Вера получала два-три раза в месяц и в тот же день садилась сочинять ответ.

     Окончив сельскохозяйственный техникум, сестрёнка уехала в Новочеркасск поступать в институт. Там встретила парня, знакомого по техникуму, он после армии тоже поступал в институт. Вспыхнула любовь, и уже  на первом курсе они поженились. Вера в это время училась на инъязе в пединституте. Через год с небольшим после свадьбы Любаша родила Катю, учёбу продолжала, и времени на письма у неё не стало, только с праздниками поздравляла. О новостях писала тётя Рая: Любаша с мужем учатся на пятёрки, получают повышенную стипендию; молодым дали большую комнату в новом общежитии; Володю после защиты диплома оставили работать  на кафедре; родился Дима.

     Когда умерла бабушка Марфуша, папа с мамой помчались на похороны (Вера, уже закончившая институт, успевшая выйти замуж и родить, с грудным Мишей поехать не могла). Вернулись домой печальные, да  ещё  с плохой новостью: Любашин муж выпивает, объясняет это тем, что надо поддерживать хорошие отношения с коллегами, потому что ему обещают должность освобождённого секретаря профкома института. Володя скоро стал секретарём профкома, об аспирантуре больше не говорил, но двухкомнатную квартиру в новом доме получил года через три, и на юг по профсоюзным путёвкам ездили всей семьёй каждое лето. Вера после декрета не вернулась в школу, где немного поработала после института, устроилась переводчицей в издательство. Её муж, инженер на цемзаводе,  зарабатывал неплохо, но на юге они отдыхали только раз, в девяностом, когда  скопили денег на путёвку.  Конечно, ни о какой зависти со стороны Веры и её родителей и речи быть не могло: они  просто не умели завидовать. А Тётя Рая с дядей Гришей больше думали о том, что зять уже не выпивает, а сильно пьёт, и фотографии на фоне моря и пальм, которые привозила и присылала Люба, их мало радовали.

     Папа с мамой два раза ездили к тёте Рае, видели  Любашу, её мужа и детей, привозили гостинцы. Когда Миша подрос и с ним уже можно было отправиться в гости к родственникам, выкроить денег на дорогу стало невозможно. Вера часто сидела в отпусках без содержания: у издательства не было заказов. Цемзавод, где работал  её муж Саша, разорялся. В девяносто седьмом тяжело заболела мама — рак. В феврале девяносто восьмого она умерла. У папы через знакомых получилось устроить Сашу на чугунолитейный, не инженером — рабочим в цех, но и это было большой удачей:  зарплату там получали более или менее регулярно. Из общежития цементного завода (говорили, что вскоре его прибрал к рукам кто-то из руководства) Вера с мужем и сынишкой переехали к папе. Очередь на квартиру, как и сам завод, перестала существовать. И вот в такое тяжёлое время папа скопил немного денег с пенсии и отправил Веру с Мишей в гости к тёте Рае: хоть как-то развеяться в дороге, повидаться со своими. Саша, только в марте устроившийся на чугунолитейный, отпуска ещё не заработал.

     Любаша с семьёй уже перебралась из Новочеркасска поближе к родителям, за две недели обо всём с ней переговорили, и Вера узнала такие вещи, о которых тётя и сестра не писали. Оказывается, в Новочеркасске Сомов допился до белой горячки. После новогодних праздников,  которые длились у него с католического Рождества до православного Крещения, с ним случился самый настоящий приступ: он рвался на балкон, крича, что корабль тонет и надо спасать детей — бросать их за борт. Шпингалеты  открыл,  схватил Катю на руки, но запутался в тюлевой занавеске. Любаша едва смогла отобрать у него дочку и побежала за помощью к соседям. Испуганный Дима закрылся в ванной и вышел только тогда, когда отца увезла скорая психиатрическая помощь. Вера, два раза в жизни видевшая Любашиного мужа, не могла представить себе, что невысокий, аккуратный и серьёзный Сомов может превратиться в какое-то безумное чудовище. Сам он не помнил, что творил, но напугался сильно и весной согласился наконец переехать в родной городок.

     Долларов за проданную в Новочеркасске двухкомнатную квартиру хватило на трёхкомнатную, большой телевизор, модную мягкую мебель «ракушка» и ещё остались. Любаша была счастлива: муж закодировался и уехал со своим дядей-пчеловодом и ульями в Краснодарский край, а работать с сентября будет в сельскохозяйственном техникуме. В ноябре уйдёт в декрет преподавательница гидромелиорации и Любашу тоже возьмут в родной техникум, правда пока временно, но ведь нет ничего более постоянного, чем временное.