Нездешние

     На остановке стояла небольшая группа людей. Первой в маршрутку вошла женщина лет пятидесяти. Она положила сумку на сиденье и стала встречать остальных: видимо, была руководителем группы и ехала со своими воспитанниками.

- Данилка, заплатил? Покажи сдачу (пересчитала и вернула молодому человеку). Все верно. Положи в карман, дома маме отдашь. Ну, проходи дальше и садись в конце.
- Анна Александровна, а где Дима?
- Здесь я, здесь. Костюм уронил.

     Анна Александровна стоя проверила еще раз: все ли на местах. Ее подопечным было не более 30: одна девушка и четверо ребят. Они разместились на свободных сиденьях, но никто не сел развалившись: словно боялись, что заняли чьи-то места, ехали подобравшись, стараясь уменьшиться в размерах. Каждый на коленях бережно держал костюм в чехле и пакет. Маршрутка тронулась, и завязался тихий неспешный разговор.

- Анна Александровна! А я -  первую зарплату получил!
- И что ты, Дима, будешь с ней делать?
- Дочку на батуты свожу.
- А ей можно на них прыгать? Ты же знаешь, она у тебя девочка …особенная. Стукнется еще или свернет себе что-нибудь. Ты бы у врача сперва спросил.
- А я спросил. Разрешили. Сказали, чтобы на горки не ходили. А так можно. А еще сапоги ей куплю, резиновые, а то больно по лужам бегать любит.
- Сапоги дорогие?
- 700 рублей.
- Ты только с дочкой в магазин иди. Пусть померит сперва: вдруг не подойдут.
- Хорошо. А себе футболку возьму со смайликом.
- Дима, ты ведь взрослый уже, отец. Мужчины такое не носят.
- Носят. Я видел в такой одного дедушку. Красиво.
- Ну, смотри сам. Тебе решать. А как дома? С женой, с тещей?
- Теща меня не любит. Говорит, что я …ну, это, не такой.
- А, ты, Димочка, потерпи, не спорь. Ты ей по дому помоги, в магазин сходи. Она увидит, какой ты хороший,  и не будет тебя ругать. Ты ведь жену и дочку любишь?
- Очень люблю. Я дома и готовлю, и стираю, и пол мою. Я ведь все умею. Я потерплю. А она меня потом раз - и полюбит.

     Дима улыбнулся и стал смотреть в окно.
- А как Ваня поживает? Поправился уже?
- Ой, а у него же сегодня день рождения. Давайте ему поздравление напишем. Я люблю, когда коротко: прочитал - и все понятно.

     Ребята вокруг стали подсказывать:
- Главное, здоровья, пожелай. А то заболел и с нами не поехал.
- И успехов.
- И чтобы пел хорошо.
- И кастрюлю новую купил. Желтая у него сгорела. Будет в новой пельмешки варить.

     А когда отправили сообщение, все тихонько засмеялись: представили, как Ваня обрадуется, когда прочитает поздравление, и как обязательно сбудется все, что ему намечтали. И от их нехитрого счастья будто бы и за окном распогодилось: и ветер стих, и солнце мягко посмотрело сквозь туманную завесу.

     В разговор вмешалась одна из пассажирок:
- А я Вашего Данилку узнала: он у нас на полставки дворником работает. Ему покажешь, где прибрать, так он будто и не слышит: все по-своему норовит сделать.
- Так он Вас и не слышит. Он же только 20% информации воспринимает. Вы ему на бумажке пишите: что-нибудь да поймет.
- А у нас народу посокращали - совсем работать некому. Вот и пашешь за троих за ту же зарплату. Так бы уволиться, да разве на пенсию проживешь?
И женщина закашлялась. Артисты посмотрели на нее с сочувствием: вот ведь как людям трудно живется, а они, счастливые, по концертам разъезжают. Разговоры смолкли, лишь раздражение и обида осели на лицах.

     Приехали, стали выходить. Свете помогли спуститься: она слегка прихрамывала. Данилка засмотрелся на ворону и угодил в лужу. Дима пожурил: «Ты, брат, о другом не думай. На дорогу смотри. Измажешься, как потом выступать будешь?»

- А помните, Анна Александровна, я в прошлый раз хотел на качелях покачаться, а они все заняты были. А сейчас можно?
- Только чуть-чуть, чтобы не опоздать.

     И в теплой легкой тишине запели тоненько качели, и слышно было о чем думает каждый из этих ребят. А потом, как выводок утят, поплыли они плавно по крутой лестнице за своею заботницей. О чем-то вспоминали, шутили, оглядывались: не отстал ли кто из них.

     В фойе у каждого свои хлопоты: переодеться, ничего не растерять, не потеряться среди чужих. Но лица уже другие. Через полчаса, стоя на сцене, они позабудут про свою забывчивость и хромоту и станут одним лишь светом, мелодией их нездешней души.