Пазл-прелюдия и первый пазл

Хельге, Старшей Кошке.
С Любовью.

Dies irae
(День гнева – пер. с лат.)

Пазлы-отражения

одной странной истории…
которая так и не была дописана…
в этом мире…
по определенным причинам… 
Пока что.



Dies irae, dies illa, dies tribulationis et angustiae, dies calamitatis et miseriae, dies tenebrarum et caliginis, dies nebulae et turbinis, dies tubae et clangoris
super civitates munitas et super angulos excelsos

Тот день - день гнева, день угнетения и уз, день бедствия и уничтожения, день тьмы и мрака, день мглы и бури, день трубы и клича над
укрепленными градами и горными ущельями

Библия, Книга пр. Софония, 1.15



Ангел, громче продуди – нам не слышно гласа трубного,
Мы немножечко оглохли после танца жизни трудного,
В этой бегалке-стрелялке слишком часто были трупами
И поэтому порой не догоняем что-то тупо мы.
Нет, не ноты Dies Irae – это рация полиции,
По горам гуляют девочки с собаками-убийцами,
Наша музыка – отбой, наши лица звали мордами,
Мы когда-то были гордыми, пока не стали мёртвыми.

Трубный глас, трубный глас,
Гавриил, сыграй, сыграй для нас!

Ольга Арефьева


Пазл-прелюдия к началу сюжета.


Симона мечется в постели.
Сон не отпускает ее...

Или это не сон? Или это просто Явь на грани бреда?

Нет! Нет! Нет!
Этого не было!
Просто не было!

Просто потому, что такого не может быть.
Не должно быть.

Это неправильно!
И она здесь ни при чем!
Совсем ни при чем...

Она просто не могла так поступить!
Не могла!
Совсем не могла...





Исказилась наша планета
Я во сне или сон во мне?
Как ни крути, чего-то главного нету
В облачной стране.
Самолетик мой шизокрылый,
Брось меня, дуй назад!
Ты видишь — мертвая надежда закрыла
Синие глаза.

Олег Медведев.


Пазл первый

...Холод. Вечереет, уже почти что сумерки. Прикрытое снеговыми тучами серое небо стремительно темнеет.

Девочка очнулась от холода. Приподнялась на локте, потом выпрямила руку, опираясь на нее, поставив ладонь на землю. Вернее, прямо в свежевыпавший снег, тот, который, может быть, на вид действительно мягкий и пушистый, но... очень холодный!

Этот снег уже почти что на дюйм прикрыл все вокруг. Все... кроме нее самой!

Кожа на ладони сразу онемела. Девочка вздрогнула, зябко повела плечами, озираясь, стуча зубами от мороза и пронизывающего ветра. И ничего не понимая.

На ней одежда... ну явно не по сезону. Цвет ее верхней одежды... то ли черный, то ли темно-серый. Какой-то... пиджак или блейзер, на который уже упали несколько белых снежинок. Юбка до колена, из той же ткани, того же цвета. Белые гольфы, туфли, как говорится, на лето и теплую осень.

Как ее угораздило оказаться в таком идиотском наряде, здесь, в совершенно незнакомом месте, да посреди зимы? И, кстати, на минуточку, где это мы сейчас? 

Странная площадка, ровненькая такая, и немного похожая на хорошо подстриженный газон, припорошенный снегом где-то примерно на полдюйма-дюйм. Судя по пейзажу, что раскинулся перед нею, это все расположено где-то в горах. Вернее, в горном лесу. И, судя по всему, это еще не зима, а, скорее уж, поздняя осень. Хотя, кто ж его знает, каков он местный климат и когда здесь положено выпадать снегу?

Кстати, интересно, а что она тут делает, вся такая несообразная природе-погоде-обстановке?

Хороший вопрос. Но, может быть, следует начать с другого?

Кто она вообще такая?

Девочка пытается вспомнить... Откуда она, как сюда попала, кем она была раньше. Ну, хотя бы свое собственное имя.

Странно, в голове какая-то пустота. И нет ответа на поставленные вопросы. Ни на один из многих возможных. Глухо, как в танке. После взрыва.

А это откуда? Взрыв? Танк? Что это вообще такое?

Между прочим, на заснеженном пространстве вокруг нее нет никаких следов. Как будто она появилась прямо здесь, ниоткуда, из пустоты.

- Эй, Гостья! - слышится откуда-то сзади.

Адресат этого возгласа, то ли вопроса, то ли просто восклицания, поворачивает голову на звук. И видит... Странный забор, как в парке, с такой витой-узорной, увитой плющом, кованой решеткой, между каменными столбами-тумбами. Кстати, тоже слегка припорошенный снегом. За этим забором виден старинный дом в три этажа, с мансардой. В заборе видны ворота, створка которых открыта и оттуда выглядывает какая-то женщина. Лица ее не видно, но она призывно машет рукой, причем делает это, явно пытаясь привлечь внимание той самой девочки, что полулежит на присыпанной снегом траве.

- Беги сюда, глупышка! - кричит она ей. - Скорее, замерзнешь же!

Девочка не заставила себя долго ждать. Вскочила и побежала в сторону ворот. Промчалась по свежевыпавшему снегу, оставляя каждым своим шагом заметные темные следы, по пятам преследуемая падающими с серого неба снежинками. Там недалеко, каких-то сто футов. Женщина в длинном сером платье и с распущенными волосами, которые пепельной волной рассыпались по серой пуховой шали, накинутой поверх ее, наверняка, домашней одежды - то ли привратница, то ли прислужница, то ли хозяйка этого старинного дома, девочка так и не поняла - вежливо посторонилась. Когда та, кого она назвала Гостьей, вбежала в сад, что окружал этот дом, эта женщина притворила створку ворот и сразу же набросила на плечи вошедшей свою серую шаль. А потом, схватив ее, свою Гостью за руку, припустила вместе с нею в сторону дома. Взбежав на крыльцо, она отворила тяжелую дубовую дверь и буквально втолкнула девочку в прихожую. А потом, быстрыми, резкими движениями смахнула с ее пиджака-блейзера приставшие снежинки и даже, развернув свою подопечную к себе спиною, несколько раз легонечко хлопнула-шлепнула ее по спине и чуточку ниже, стряхивая остатки налипшего снега.

- Скорее в ванную! - скомандовала она. - Не разувайся, вперед и налево! Давай!

Сама она осталась у дверей - явно для того, чтобы переобуться. Девочка, не рассуждая и не обсуждая происходящее - все равно ничего непонятно, но, может быть, чуть позже ей все объяснят! - исполнила это ее распоряжение. Она быстро прошла из прихожей в коридор, и в самом его конце, к своему удивлению, сразу же нашла искомое. Зашла в ванную и... в смущении остановилась, не зная, что же ей делать дальше.

Впрочем, ее спасительница - а как еще назвать ту, кто загнал ее в этот Дом прямо с мороза? - следует за нею по пятам. И зайдя, почти что сразу, вслед за своею Гостьей, притворила за собою дверь.

- Раздевайся и в ванну, живо! – снова приказывает она, сама подходя к той самой, весьма глубокой и явно старинной ванне "аглицкого" стиля, в которую только что пригласила окунуться свою визави. Резкими быстрыми движениями открывает краны. Пар от горячей воды заполняет ванную комнату.

Странно, но ванна успевает наполниться как раз тогда, когда Гостья разулась и разделась донага. Женщина заворачивает барашки кранов, а потом буквально хватает девочку за руку и тащит к горячей воде.

- Давай, забирайся сюда и лежи, грейся! - снова командует она, и девочка не смеет ее ослушаться. Она забирается в ванну и, понуждаемая своей визави, ложится в ней, оставив на поверхности только голову.

- Очень хорошо! - с каким-то удовлетворением в голосе произносит женщина, склонившись над той, кого она только что фактически принудила к омовению. А потом, дернув за плетеный шнурок, которым были собраны в хвост темно-русые волосы Гостьи, распускает их. Шнурок она, отчего-то брезгливо поморщившись, засовывает в карман.

- Вот шампунь, - безапелляционным тоном указывает она, ставя на полочку около ванны пластиковую бутылочку без этикетки. - Вымоешь голову, сполоснешь из душа. Не торопись, хорошенько прогрейся, пропарь тело, чтобы не было никаких простуд!

- Хорошо! - девочка, наконец-то позволила себе улыбнуться. Просто в этой странной воде - вроде бы и горячая, но вовсе даже и не обжигает тело! - было действительно хорошо!

- То-то же! - в голосе этой удивительной женщины слышится улыбка. Она действительно улыбается и от этого ее странно-симпатичное лицо кажется еще красивее. - А то, ишь, взяла моду, с неба падать и прямо в снег!

- Я что, действительно свалилась с неба?! - ошарашенно спросила Гостья.

- Конечно! - ее визави кивнула, обозначив сие странное явление природы как нечто само собою разумеющееся. - Что здесь странного? Вот если бы ты позволила себе выползти из-под земли...

Женщина недоговорила, но встряхнула головой с таким неодобрением, что девочка про себя тут же зареклась совершать при ней подобные экстремальные экзерсисы в стиле "ужастиков". Нет-нет! Только небо! Только... 

Кстати, что такое "ужастики"? Девочка чуть напряглась, пытаясь вспомнить значение очередного "всплывшего" из памяти слова. Ее визави как-то понимающе кивнула.

- Не волнуйся, с тобою все будет хорошо. Ты все вспомнишь, и очень скоро, - заверила она свою Гостью. – Просто вымойся и приведи себя в порядок. Гребень на полке, полотенце на сушилке. Одежду я тебе принесу. А это...

Женщина наклонилась, забрала, а потом, выпрямившись, накинула на плечи свою шаль. Потом снова нагнулась и подобрала все прочее, как-то сразу, одним движением. Все, что девочка сняла с себя, прежде чем погрузилась в эту волшебную воду. Все, от туфель до белья, оказавшегося в одной компании с юбкой, она как-то мгновенно завернула в пиджак. Все это как-то внезапно, почти волшебным образом «нарисовалось», в виде этого странного и очень аккуратного свертка, который она тут же подхватила с полу. Она сразу же выпрямилась, и теперь держала свернутую одежду девочки почти что на вытянутых руках, причем, выражение лица у нее было при этом самое брезгливое.

- А это, - повторила ее визави, - я унесу с собою. Оно тебе больше не понадобится. И, Слава Богу!

- Хорошо! - повторила девочка, несколько удивленная ее реакцией. Неужели то, что на ней было надето, оказалось столь... грязным? Странно это. Очень странно...

Некоторое время Гостья просто наслаждалась этой странной водой, горячей, но не обжигающей. Полулежала в ванне, она почти полностью расслабилась, и даже не пыталась размышлять о важном. О том, что было с нею до этого ее странного появления на подстриженной траве, слегка припорошенной снегом, в нескольких шагах от украшенного прихотливыми узорами чугунного решетчатого забора. И о том, что же с нею будет после того, как она покинет эту гостеприимную (в буквальном смысле!) ванную.

Да, похоже, она здесь действительно, Гостья. Но кто же Хозяин этого старинного Дома, где ей дали приют на сей день?

Гостья отчего-то подумала, что женщина, которая ввела ее, под сей кров, вовсе не Хозяйка этого Дома. Во всяком случае, наверняка, не полновластная, и совсем даже не единоличная.

Впрочем, она мысленно отстранилась от этой проблемы, расслабилась...

В конце концов, все равно, в итоге она об этом обязательно услышит. От того, или от тех, кто в курсе.

Откуда-то она знает, что сейчас главное, это очистить свои мысли от всякого мусора и хорошенько отдохнуть. Все остальное потом...

... - Эй, девочка моя! Просыпайся! – звучит голос той самой женщины в изящном сером платье.

Странно, но, кажется, что она даже сумела ненадолго задремать. Вернее, провалиться в странное подобие сна без сновидений. Но этот сон, эта странная дрема, кажется, немного освежила ее. Восстановила силы. Кстати, сейчас она, Гостья, вполне спокойна. Особенно, когда смотрит снизу вверх на ту, кто ее разбудила.

- Голову ты, похоже, так и не вымыла, - пришедшая просто констатирует очевидный для нее факт. – Ну да ладно, сейчас я тебе помогу. Ну-ка, задержи дыхание и нырни под воду, с головой. Зажмурь глаза и сдвинься внизу, от бортика ванны. Смочи волосы. Давай!

- Хорошо! - с улыбкой отозвалась адресат ее речи. А потом исполнила ее, то ли просьбу, то ли требование. Кстати, совершенно беспрекословно и с удовольствием.

Когда девочка вынырнула и «разжмурила» свои глаза, сквозь ниспадающую водную пелену, она увидела, в руках той, что приняла на себя нелегкий труд руководить ее омовением, бутылочку того самого шампуня, что она показала ей еще в самом начале этого ванно-купального ритуала.

Ее взрослая... не то помощница, не то руководительница ее маршрута или, может быть, организатор проживания, если выражаться условно-туристическими терминами - однако и странные же слова она, Гостья, знает! Кто бы мог подумать! – помогла девочке намылить голову, причем два раза, снова и снова заставляя ее смыть пену с волос «методом погружения». При этом, она, какими-то почти нежными, очень аккуратными движениями, как бы расчесывала своими пальцами в воде ее волосы. И это было... ни капельки не больно и не страшно. А напротив, очень даже приятно. Как будто эти ласковые руки – руки ее матери...

Да, у нее, у Гостьи – а как еще назвать себя девочке, которая не помнит о себе ничего! – конечно же, была мать. Когда-то давно. В прошлой жизни. Или даже в позапрошлой.

На секунду в ее памяти возник странный образ немолодой женщины, которая смотрела на нее глазами, в которых застыло отчаяние и недоумение, мол «Как же так?!» В тот миг, когда ее дочь уводили из зала, где только что состоялось заседание комиссии. После того, как импозантная дама в черной форме с синей отделкой, огласила приговор, который единогласно постановили все заседавшие.

- Три года содержания в Учреждении для перевоспитания девиантов, - сказала она тогда. И с иронией добавила, чуть усмехнувшись, и глядя прямо в глаза подсудимой. – Надеюсь, хотя бы там Вас убедят в том, что Вы были неправы, уважаемая Надежда Викторовна!

Надежда?!

Это же, наверное, и есть ее настоящее имя?

И это именно ее, Гостью, то есть Надежду, приговорили...

И этот взгляд мамы... Надежда отчего-то знала, что больше они с нею ни разу не виделись. Там, куда ее поместили, ей, Гостье, или Надежде, не суть важно, объявили, что в течение периода исходной адаптации, то есть полгода, ей не разрешены никакие свидания. Впрочем, писем от мамы она тоже не получала. Трудно сказать, почему...

Надежда... Это имя снова прозвучало в ее голове. Как некое странное, непривычное слово. Какое-то, почти чужое.

Странно, отчего она все позабыла? Так ведь не должно было быть!

Девочка энергично помотала головой. Мокрые, чуть мыльные волосы разлетелись в стороны, задев ту, кто помогала ей мыть голову.

- Спокойно, - действительно, ее… то ли помощница, то ли руководительница произнесла это слово вполне спокойным голосом, - все в порядке. В твоей ситуации головокружение это нормально. Не волнуйся, все пройдет. Я тебе помогу.

- Спасибо, - прошептала Надежда.

Ей, отчего-то стало

 очень неуютно, даже дышать было трудно. Кажется, та, кто помогала ей, это заметила и придержала ее за подмышки, слегка замочив рукава своего несколько старомодного платья.

 - Давай-ка, я тебя сполосну из душа! А потом вылезай, хорошо?

Надежда молча кивнула ей, и женщина в сером платье включила и настроила душ. Она промыла ее волосы, после этого, жестом предложила девочке подняться и смыла с ее тела остатки мыльной пены. Потом набросила на нее огромное полотенце, помогла выбраться из ванны, промокнула капли воды на ее нежной белой коже, и мягкими аккуратными движениями, слегка, как бы в первом приближении, просушила-взъерошила ей волосы.

- Спасибо, - тихо, но с чувством поблагодарила ее Гостья.

- Пожалуйста, - ответила ей эта заботливая женщина. Потом она как-то смущенно улыбнулась и сказала:
- Ну, одежду я тебе принесла, и белье и платье, и даже обувь. Все там, на полке. Вытри волосы полотенцем, причешись и одевайся. Когда оденешься, можешь прогуляться по дому. Можешь, кстати, и сразу зайти ко мне на кухню. Это направо и чуть дальше, после прихожей. Думаю, так будет даже лучше. Хорошо?

- Хорошо, - откликнулась Надежда, улыбнувшись ей.

Женщина вышла, и Гостья, используя полотенце, быстро привела влажность своей будущей прически к более или менее приемлемому уровню. А потом, сбросив его, полотенце, с волос на плечи, шагнула в сторону раковины с краном для умывания. Там, рядом с ним, располагалось нечто вроде условной настенной версии туалетного столика. Странно, но большое зеркало, ориентированное так, что в нем вполне можно было рассмотреть себя от пояса и выше, совершенно не запотело. Чудеса, да и только!

Девочка взяла с полки деревянный гребень. Потом взглянула на свое отражение, словно впервые, как нечто ранее незнакомое, разглядывая себя.

Волосы до плеч. Сейчас они темные, еще намокшие. Но, когда девочка приведет себя в порядок, они будут темно-русого цвета. Чуть заостренный подбородок, изящный прямой носик. Губы... природного розовато-красного цвета, не бледные, нет. И странные синие глаза...

Она заглянула в глаза самой себе и почувствовала нечто странное. Легкое головокружение, сопровождающее ощущение невесомости тела, своеобразного «полета» где-то «там», у себя внутри. И тут же на нее «изнутри» обрушился град воспоминаний, своеобразных кадров из ее прошлой жизни, первый из которых «дошел» до нее еще там, в ванне, во время купания.

Гостья пошатнулась и, чтобы не упасть, схватилась за туалетный столик, крепко привинченный к стене. И, на секунду, прикрыла глаза, как бы принимая «изнутри» – или просто вспоминая – странные картинки-слайды о своем прошлом.

Она теперь вспомнила все, очень быстро, и почти что сразу. О том, как она отказалась общаться с психологом за этим странным аппаратом, «детектором лжи». Как она объяснялась с теми странными мужчинами и женщинами, в форме и цивильных костюмах, с теми, которые все время глядели на нее, как на сумасшедшую. Да, финалом всех этих объяснений стал приговор и странная, покорно-молчаливая тоска в глазах ее матери...

Потом были месяцы тоскливого и томительного обитания в странном месте. То ли школе «особого режима», то ли тюрьме «облегченного типа», где вместо робы заключенной, она носила нечто, напоминающее школьную форму, темно-серого цвета. Да, похоже, именно в этой одежде она и попала сюда. Именно ее женщина в сером платье унесла, почти на вытянутых руках, не скрывая своего отвращения. И теперь Гостья знает, почему.

А еще она помнит ту странную красивую женщину, подменную воспитательницу их группы. Красивая, высокая - сама она была едва ли ей по плечо - светловолосая, с голубыми глазами, которая ей, Гостье, очень понравилась тем, что всегда стремилась быть справедливой. И даже приняла, как должное, ее, Гостьи, заступничество за другую девочку, в ситуации, когда для той все было почти что безнадежно.

Эта женщина... От нее исходили странный свет и... Боль...

Гостья на секунду застонала. Даже в глазах потемнело. Ее буквально «пробило» воспоминанием о той боли, которая досталась ей из рук женщины, которую она, так уважала.

Той женщины, кого она, Гостья, с таким восторгом встречала в коридорах странной то ли школы, то ли тюрьмы... Женщины, которой так было приятно сказать эти слова: «Здравствуйте, Симона Евгеньевна!»...

Да, ту женщину звали Симона. И именно она тогда, в тот самый день наказывала ее, секла ее, Гостью, розгами. Исполняя приказ своей начальницы. Той, что, фактически, снова осудила ее, по своему произволу и вопиюще несправедливо.

И то, что та, кого она бесконечно уважала, тогда на это согласилась, ее, Гостью, потрясло до глубины души. Только не она... Она не могла поступить с нею ТАК. Кто угодно, только не Симона...

Оскорбить, унизить... Кажется, даже не самим наказанием. Возможно, эта женщина, по ходу того самого «воспитательного мероприятия» пыталась что-то и как-то смягчить, облегчить ее, Гостьи, страдания. Но она оскорбила ее, Гостью, до глубины души, просто фактом того, что пошла на такое, исполнила тот приказ.

Это было... предательством и оскорблением особого рода, из числа тех, которые не пережить... Ибо жить дальше незачем. И она... 

Девочка, которая оказалась в этом странном доме как Гостья, наконец-то открыла глаза. И посмотрела на себя в зеркало, узнавая ту, кто она есть.

- Я – Надя, - тихо сказала она, и тут же поправила себя. - Надежда Малоксианова. И я умерла...

На какое-то мгновение она чуть было не поддалась нервам. Даже всхлипнула. А может быть, просто судорожно перевела дыхание...

Потом она провела по глазам тыльной стороной ладони, как бы стирая... нет, вовсе не эти незваные слезинки, скорее уж остатки воды, натекшей с чуть влажных волос...

А дальше, усмехнувшись, с трудом сглотнула застрявший в горле комок. То ли так и не пролитые слезы, то ли просто эдакий сухой сгусток нервов. Потом еще раз вздохнула, уже с каким-то облегчением, и снова грустно улыбнулась своему отражению в зеркале.

- Ну что же, - сказала она вслух той, кто стояла перед нею с той стороны зеркального стекла, - теперь хотя бы все предельно ясно. И больше нет никакой неопределенности. Все просто и понятно. И больше бояться нечего.

Она еще раз усмехнулась своему отражению и начала причесываться.

Ее можно понять. Все-таки, смерть это не повод выглядеть неопрятно. Скорее уж, наоборот.