Пазл пятый

Змея испустила протяжный вопль, и его тотчас подхватила вся тысяча тормансиан. Они затянули торжественный и заунывный гимн, восхваляя владык планеты и счастье своей жизни, освобожденной от угрозы голода. Глядя на лишенные мысли лица и разинутые рты, Чеди поразилась безмерной глупости происходящего. Подумав, она поняла, что люди в гипнотическом трансе, помимо воли, прочно закрепляют в своем подсознании смысл песни, который будет вступать в борьбу со всяким инакомыслием, как внутренним, так и привнесенным извне от других людей или через книги.

И. А. Ефремов
 


Пазл пятый

Первый рабочий день после отпуска, как всегда, пролетел совершенно незаметно.  Привычные хлопоты воспитателя группы оказались неожиданно выматывающими. Сказывалось то самое обстоятельство, что и сама «отпускница» была чуточку в более расслабленном состоянии, чем обычно. Ну и тот факт, что «подменная» воспитательница, ее давняя подруга – с самого поступления в Учреждение! – в ее, Симоны, отсутствие «отпустила вожжи», ну так, чуть-чуть, самую малость. Да-да, совсем чуть-чуть, но девочки ее группы тут же почувствовали эту ничтожную, лишнюю меру свободы – вызванную тем, что по-настоящему жестко контролировать сразу две группы, пускай они и располагаются-обитают в одном и том же корпусе, не представлялось возможным.

Нет-нет, Симона и в мыслях своих не могла бы допустить, что ее подруга позволит себе во время этой ее отлучки какие-то чрезмерно либеральные эксперименты. Впрочем, она, в смысле, эта самая подруга, Светлана, всегда предпочитала жестким мерам, вроде телесного наказания, некие словесные меры воспитательного характера, вроде разговоров по душам и наедине с воспитанницей. Да и лозу к своим девочкам Светлана применяла несколько иначе, чем прочие воспитатели Учреждения. Как-то раз Симона застала в ее служебном кабинете воспитанницу, которая спокойно попивала чай за одним с нею столом, сидя в небрежной позе и даже закинув ногу на ногу. Завидев вошедшую, девочка вскочила, приветствуя воспитательницу, в точности так, как это полагается согласно пунктам затвержённых ею Правил Учреждения, пунктам обязательным к исполнению, как в отношении «своих», так и в случае общения с «пришлыми-заходящими» лицами из числа начальствующего состава. Симона тогда коротким жестом дозволила воспитаннице вернуться, так сказать, в исходную позицию. Та покраснела, живенько так присела обратно и приняла позу, приличествующую воспитаннице Учреждения. При этом от взгляда вошедшей не укрылся тот факт, что, присаживаясь на стул сызнова, девчонка делала это как-то уж чересчур аккуратно. Что означало нечто весьма знакомое и достаточно конкретное.

Ну и, разумеется, от зоркого взгляда Симоны не могли укрыться также некие дополнительные детали-подробности, ясно говорившие о том, что именно происходило здесь… незадолго до того. Подробности весьма и весьма яркие и понятные для тех, кто знает - как то, несколько мелких обломков-щепочек на полу и слегка прикрытые бумагой в корзине обломки зеленых прутьев, то есть явно после их, так сказать, употребления в дело, в смысле, опосля лозопользования. Да и глаза воспитанницы, смотревшие на Симону с эдаким… беспокойством, явно покраснели… ну, от недавних слез. И скомканный платок, выглядывающий из ее бокового кармана, явно был смят именно после активного его использования.

В общем и целом, для тех, кто в теме, все было и ясно, и понятно. Правда, оставался один вопрос – для чего Светлана тратит свои собственные деньги на довольно стандартный «воспитательный момент»? Ну там, на покупку чая-сахара и прочего? Впрочем, это дело вкуса и личных предпочтений. То, что прямо не запрещено – ну, в отношении воспитанниц Учреждения! – то, по умолчанию, дозволено воспитательнице без ограничений. Ну, разве что, имеются ограничения со стороны здравого смысла, они ведь здесь тоже присутствуют.

Вот, например, улыбка, особая, адресная, которой Светлана только что дополнила обращенный к девочке короткий жест, дескать, ты, в принципе, можешь, покамест, остаться - однако же, совсем ненадолго. Имеет ли смысл такое обозначение эмоций – особых, доверительных… неясно. Но здесь, как говорится, смысл у каждого свой.

Вот сама Симона в ходе исполнения ординарных наказаний улыбками совершенно не злоупотребляет, что уж там говорить про чай и прочее… А нужны ли вообще подобные излишества девчонке, которая только что проревелась под твоей лозой? Вряд ли. Впрочем, тактичная Симона на этот раз воздержалась от вопросов и комментариев, ибо и так все было ясно-понятно совершеннейшим образом. Она даже не стала обозначать на лице своем безусловное понимание инцидента.

Кстати, ее подруга тоже не стала комментировать свои необычные педагогические практики. В смысле, чаёвничание с только что наказанной воспитанницей. И как-то просто, одним неуловимым жестом обозначила своей воспитаннице тот самый факт, что, дескать, пора и честь знать. В смысле, пора валить-бежать-закругляться. Благо предложенный ей чай девочка к этому самому моменту времени уже почти что допила, а разговор по душам, в присутствии посторонней воспитательницы, вряд ли имел перспективы к разумному продолжению. Девочка, чуть смутившись, сделала крайний глоток – уместив в него, наверное, два или три обычных и небольших! – тут же встала-поднялась из-за стола. Дальше она коротко поклонилась воспитательницам - каждой в особинку! -  пожелала им хорошего дня… и при этом, не преминула сказать своей Старшей спасибо. Скорее всего, не только за чай…

Однако…

Нет-нет-нет! Вряд ли Светлана позволила бы себе нечто подобное в отношении девочек из группы самой Симоны Евгеньевны Берг! Вводить как норму столь своеобычные порядки в отношении чужих девчонок было бы несколько… неэтично!

Впрочем, Светлана, при всех ее склонностях к минимизации суровостей, согласно Правилам, вполне допустимых в работе с ее девочками, всегда была исключительно на хорошем счету. Она действительно умела как-то улаживать большинство проблем своих воспитанниц без всяческих эксцессов. Сводя такое… экспрессивно-болевое взаимодействие к минимуму. Хотя и сама Симона старалась в общении со своими девочками придерживаться, в общем-то, такой же линии поведения. Потому она вовсе не осуждала свою подругу за такие забавные излишества в проводимых ею воспитательных мероприятиях.

В общем и целом, придраться к недочетам в воспитательной политике, которую проводили в ее отпускное отсутствие, было сложно. Но увы, по возвращении ответственного лица, имеющего, так сказать, право снова принять бразды правления, без определенных шероховатостей обойтись было никак уж нельзя. Ну… или же Симона просто выискивала какие-то недочеты, чтобы обозначить девочкам свою условную суровость. Ну так, сугубо для острастки!

К примеру, двое девчонок сегодня, во время занятий, позволили себе разговоры. И тут же схлопотали от нее непосредственно устное замечание, сопровождаемое суровым взглядом. А одной девочке, так и вовсе была даже обещана запись в тетрадь-кондуит, за неуместный смех и дерганья с высматриванием по сторонам чего ни попадя. С обещанием сурового наказания при повторном проступке.

Впрочем… это все были ерунда, дребедень и прочая… мелочевка. Ибо конец дня неудержимо маячил, так сказать, на трудовом горизонте. А там…

Да, Симона прекрасно помнила о том самом поручении, которое она получила от Ставрогиной сегодня, вот прямо с самого утра, после совещания-планерки. Надо заметить, что начальница о нем вовсе не позабыла. И на это самое обстоятельство намекали периодические звонки ей, Симоне, на сотовый.

Да-да! Почти что каждый перерыв воспитательница получала такое… дистанционное обращение от руководительницы их Учреждения. Которая напоминала ей… нет, вовсе не о предстоящем выполнении ее утреннего поручения. Разумеется, поводы для звонков от начальницы были совершенно иными. И даже намека на предстоящую… работу по Малоксиановой не прозвучало ни разу. Но поводы к этим созвонам по инициативе сверху были столь ничтожны и мелочны, что ничем иным, кроме жестких намеков на то, что Симона и ее грядущая работа находятся на сугубом контроле, начальственном и серьезном, они не были объяснимы вовсе.

Все было понятно без прямых напоминаний. Хорошо, хоть входящие звонки у Симоны бесплатные! А то ведь… деньги на телефоне у нее сегодня тоже закончились. Причем, еще утром, при попытке связаться со Светкой. Той самой, из-за больничного которой Симона оказалась подписанной разруливать эту самую… непростую ситуацию.

Да. Вот теперь даже связь по телефону была у нее… односторонняя. И нормальное общение, увы, теперь у нее зависело именно от того, пришлют или не пришлют ей обещанные премиальные. За ту самую… работу.

За ту работу, время которой, понемногу… пришло.

В конце учебного дня воспитательница все-таки договорилась со своей помощницей «на заменить» ее «отсюда и до утра» – благо, сегодня эта самая помощница дежурила «в ночь». И тогда Симона, как говорится, собралась с духом и направила стопы свои… в известном ей направлении.

Она не боялась, нет. Предстоящая ей работа была… пускай и экстраординарная, но все же привычная. В принципе. Есть, как говорится, нюансы… Так они ведь всегда и во всем… присутствуют. Тут уж ничего не поделаешь.

Дойдя до медицинского блока, Симона воспользовалась своей универсальной картой-пропуском и прошла внутрь укрепленного-бронированного тамбура-шлюза. Медики всячески гордились его неприступностью и мощью, а также немыслимым количеством всякой разной аппаратуры слежения, контроля, предупреждения и пресечения… ну и, конечно же, самими медицинскими средствами и аппаратами, каковые у них были, как говорится, на высшем уровне! Конкретно, начальница этого самого заведения - внутреннего и особого, специфического даже по меркам Учреждения! – заявляла на всех совещаловках, что за пределы этого здания не вырвется ни одна зараза, ни проходящая непосредственно по их профилю деятельности, ни какая-нибудь социальная пакость. Да-да, именно такими словами заведующая медицинским отделением, седовласо-крашеная дама строгих манер и порядка шести десятков лет от роду, по имени Аманда Людвиговна Розенблюм, объявляла всем и каждому высшую степень санитарной и социальной защиты – это всегда подчеркивалось! - медицинско-санитарной части Учреждения.

Симона никогда не оспаривала таких утверждений, ибо видела, как это все… работает.

В общем, ее впустили в медицинскую часть. На пункте контроля, ее встретила дежурная, дама лет сорока, с темными волосами, коротко подстриженными на такой… полувоенный манер, весьма суровая и эдакого военизированного вида. Она, отчего-то, специально вышла из помещения, отделенного от коридора боковым пуленепробиваемым стеклом. Дама эта, по обыкновению местных медиков-охранников, была обвешана э-э-э… средствами оперативного полицейского реагирования, как новогодняя елка игрушками. Подумать только! Она не только держала на поясе полный комплект – как то, специальный держатель с наручниками, особый чехол с фонариком, два баллончика, с сонным и паралитическим газом, соответственно, дубинку и электрошокер. В наличии была также оперативная кобура с пистолетом! В общем, вооружена была сия дама, охраняющая вход-выход из медицинского блока, как говорится, зело и даже до зубов.

Между прочим, в этой фразе не было особенного преувеличения. Ибо один из зубов «медицинской» охранницы был металлическим. Возможно, даже заостренным… Или с какой-нибудь тайной иглой, смазанной нейротоксином… Кто знает!

Впрочем, никто из посетителей не мог оспорить мнение, что службу свою вышколенные «медицинские» охранницы несли более чем усердно. Что было видно по той особой манере внимательности, в которой дежурная поглядела в глаза Симоне – даром, что видела ее уже не в первый раз!

Не заподозрив в глазах вошедшей никаких «неслужебных» намерений, дежурная величественно кивнула головою, коротко поздоровалась с вошедшей и вернулась обратно в своре помещение. Для продолжения процедуры входного контроля прибывшей.

- Куда Вы следуете? – осведомилась эта «стражница медицинских покоев» у воспитательницы. Голос ее звучал жестко, усиленный микрофоном. Звук шел как бы сверху, что оставляло некое дезориентирующее впечатление, ибо само окно дежурного помещения находилось справа.

- В изолятор… тот, крайний - ответила Симона.

- Основание визита? – последовал следующий вопрос.

- Распоряжение директора Учреждения, - ответила пришедшая, совершенно не удивляясь.

Ну… Так уж повелось, что формализм и жуткая бюрократическая суровость здешних порядков оставляли сильное впечатление даже на фоне специфических проявлений бюрократизма иных отделов, служб и подразделений местной «конторы»!

- Уточните реквизиты распоряжения! – ее собеседница «из-за стекла» была вооружена не только всеми возможными средствами подавления эксцессов, но еще и особым бюрократизированным интеллектом в придачу – самое страшное оружие, особенно, если оно находится в распоряжении подобной персоны!

- Дата сегодняшняя, подписано утром, номер… мне, увы, не сообщали, - ответила Симона почти без раздражения в голосе своем. И даже уточнила:
- Распоряжение было доставлено в первой половине дня, нарочным. В систему регистрации документов введено за фамилией исполнителя. Оно там такое одно… на сегодня.

- Вижу, - бесстрастным голосом откликнулась «стражница-бюрократ». – Фамилия исполнителя…

- Берг, - назвала свою фамилию Симона.

- Совершенно верно, Берг, - с каким-то особым удовлетворением произнесло это бюрократическое существо «из Застеколья». – Берг, Симона Евгеньевна. Карта-пропуск на это же имя…

Далее, вооруженная бюрократическим разумом охранница еще раз внимательно посмотрела в лицо визитерше – явно сверяя фактически явленного ей персонажа с фотографией на мониторе. Результатом сверки виртуального и явного она, судя по всему, осталась вполне довольна, поскольку произнесла ожидаемое:
- Проходите!

И только после этого перед Симоной отворились двери.

Особые двери.

Нужно сказать, что входной проем в основную часть медицинского здания перекрывали два толстенных блока, изготовленных из бронестекла. Прозрачного, но… даже визуально было понятно, что пробить его, к примеру, очередью из автомата в упор совершенно нереально. Наверняка, даже выстрел из гранатомета здесь не даст внятных результатов – скорее, просто уничтожит самого персонажа, рискнувшего здесь произвести такой безумный эксперимент - уничтожит взрывной волной и осколками, которым некуда деваться в этом замкнутом пространстве входной части медицинских помещений. Так вот, эти самые двери из стекла были сдвижными, моторизованными – кажется на пневматике, гидравлике и электрической тяге сразу. При допуске посетителя в медицинскую часть, они раздвигались, уходя куда-то в стены, а после того, как он входил сюда, сдвигались обратно. Фраза «Desine sperare qui hic intras!» [«Оставь надежду всяк сюда входящий!»] на входе отсутствовала, но ощущения, после того, как толстенные стены-блоки сходились за спиной, были… жутковатые. 

Это впечатление явно было специально рассчитанным, а вовсе не случайным. Усиливали его несколько моментов, явно придуманных психологами,
 участвовавшими в проектировании
 и строительстве этого здания, для запугивания несовершеннолетних посетительниц. Прежде всего, прозрачность раздвижной стены, при явной ее несокрушимости, оставляла именно эдакий… тонкий намек на отсутствие связи с внешним миром, при издевательском наличии намека на его, внешнего мира, существование. Далее, на сдвижных створках двери-стены из ничем-не-пробиваемого стекла были изображены медицинские символы – пресловутые Чаши Асклепия, каковые, опять-таки традиционно, были обвиты змеями.

Так вот, картинки эти, обращенные друг к другу, исполнены были выполнены в особой художественной манере. Прежде всего, они были как-то странно… введены в толщу бронестекла. Наверняка, вплавлены в него при изготовлении!  Чаши были выписаны четко, точно… и они светились золотом. Правда-правда! Ну, а змеи эти… Казались почти что живыми. Цветные… объемные и… агрессивные!

Симона могла поклясться в том, что каждый раз, когда две части стеклянной двери сходились расходились врозь или же сходились воедино, эти «нарисованные» сущности двигались, переливались-извивались вокруг тех самых золотых чаш… то ли с лекарством, а то ли с ядом – у медиков это, как известно, вопрос неоднозначный и даже ситуационный.

А еще… эти змеи шипели!

Серьезно, работа механизма расхождения и обратного сдвижения стеклянных дверей была настроена так, что механизм, их перемещавший туда-сюда, издавал странный звук – смесь гула, гудения и шипения. Причем, колебания этого звука были как-то синхронизированы с блеском и переливами рептилий, обвивших «медицинские» чаши, да так, что змеи – то ли нарисованные, то ли искусно вплавленные в толщу бронестекла! – и вправду, по ходу этого всего движения-шипения казались очень даже живыми!

Ну, а когда блоки этой стеклянной стены сдвигались, змеи замирали на этих своих золотых чашах. Однако, они при этом продолжали глядеть на вошедших внутрь - неподвижным, холодным взглядом. И даже если продолжить, не оглядываясь, движение дальше, в глубину медицинского здания, по запутанным… воистину «змеиным» норам-коридорам – пускай даже светлым, высоким и чистым-стерильным! – этот взгляд все равно вызывал неприятные ощущения в области спины и… заставлял даже взрослых посетительниц ускорить свои шаги, чтобы скрыться за поворотом от этой… занятной визуально-слуховой иллюзии.

Симона считала себя сильной… Да, нервы у нее были в порядке, и она была привычна к очень даже сильным впечатлениям – каковыми время от времени ее снабжала служба в Учреждении! Но даже ей иногда казалось, будто те самые змеи и вправду… живые. Будто именно они управляют движением стеклянных блоков, составляющих эту самую дверь-стену! Или же это… проекции иных существ, спрятавшихся в нишах боковых стен коридора, куда прячутся те самые стеклянные бронированные створки. И те существа… имеющие условно змеиный видимый образ – сами по себе невидимые, но смертельно опасные! – и есть настоящие стражи этого здания. И это воистину жуткие хтонические существа, происходящие из некоего Нижнего… мира, измерения, пространства.

И кто из создателей Учреждения умудрился подписать их на такую службу… А также, чем им платят за это… Даже задумываться не стоит!

Ну… В общем и целом… Забавная иллюзия, да?

Или не иллюзия…

Кто скажет?

В общем… Понятно, почему Симона прошла внутрь быстро. И, как только почувствовала спиной, что стеклянные блоки, пардон за тавтологию, движением справа-слева и навстречу друг другу заблокировали вход – шипение прекратилось! – сразу же двинулась дальше. Сдерживая себя, но все же чуть ускоренным шагом… побыстрее и сразу же за поворот.

Маршрут… привычный и извилистый. Прямо… Потом налево. Снова прямо… Еще раз направо. Теперь опять прямо. И, конечно же, с препятствиями – в смысле, с необходимостью проходить через несколько таких… систем со стеклянными дверями, отгораживающими отсеки – то ли для герметичности, то ли для воспрепятствования побегу или иному несанкционированному передвижению воспитанниц. Двери в этих перегородках тоньше, чем те, самые первые. И, между прочим, шипение при их открывании-закрывании тише, чем там! Опять-таки, змеи на чашах, нарисованные на этих дверях, из бронестекла толщиною уже-и-скромнее, выглядят бледнее, не столь цветастые… как будто, хтонические сущности «снизу», служащие здесь, имеют куда как более низкие ранги и силы.

Что, честно говоря, радует.

Сопровождающих Симоне не дали – ее допуск в медицинскую часть подтвержден, лабиринт здешних коридоров ей вполне знаком, не заблудится. Да и не стоит лишний раз общаться с местным… специфическим персоналом. Ибо репутация у него… известная и соответствующая. Достаточно коротких кивков-приветствий тем из них, кто попался навстречу воспитательнице по ходу прохождения этого… ломано-извилистого маршрута. Остальные же… пускай и дальше занимаются своими загадочными делами отдельно от нее. И ей, Симоне, вовсе нет никакой необходимости знать, какие именно проблемы их сейчас занимают. Нет необходимости… да и не хочется.

Еще немного и воспитательница дойдет по этому лабиринту до того самого… изолятора. Вернее, она уже идет по его помещениям… самого разного назначения. Однако цель ее сегодняшнего визита особое его отделение, находящееся, так сказать, в конце маршрута. В финале этого… изломанного пути. То самое место, где содержатся только и исключительно воспитанницы, провинившиеся всерьез и с последствиями… в том числе и для себя лично. Туда их помещают на период проверки состояния здоровья перед экстраординарным наказанием и… на время неизбежного лечения после исполнения такового. Это Симона знает точно.

Между прочим, ключевое место для выполнения сегодняшнего ее специального поручения от директрисы, она только что прошла. Это дверь… экзекуторской, специального помещения, расположенного примерно в десяти метрах по коридору от самой крайней точки изолятора - если считать с поворотом - сразу же за предпоследними «сдвижными» воротами. Слева по ходу «туда». В смысле, если идти по направлению к дверям той части изолятора, куда она, собственно, и продвигается - сквозь сдвижные-раздвижные барьеры, прозрачные, бронированные и со змеями! И, соответственно, справа, если двигаться в обратном направлении.

Симоне предстояло сегодня пройти эту дорогу еще два раза – по направлению к экзекуторской и обратно. И, между прочим, не в одиночку… Поскольку распоряжение, согласно которому она сюда явилась, все-таки дошло – а оно никак уж не могло сюда не дойти, учитывая значимость для Учреждения реакции на определенные эксцессы! А это значило, что ситуация в целом находится на контроле у начальства. Как минимум до того самого момента времени, когда Симона введет в терминал системы регистрации внутренних документов Учреждения отметку об исполнении.

Да… Электронный документооборот. Все фиксируется. Буквально все.

Приход (или же привод, так тоже бывало… когда-то!) провинившейся воспитанницы, распоряжение о ее наказании, осмотр воспитанницы медиками и официальный «Одобрям-с!» на экзекуцию с их медицинской стороны (а никто и никогда от них иного и не ожидал!), явка экзекутора, прохождение контрольных точек внутри здания – каждый замок оставляет в системе информацию о том, когда и кто его открыл или же запер! – по дороге в экзекуторскую и обратно,  возвращение наказанной в распоряжение медиков, с подписями на специальных бланках после тщательного и придирчивого контрольного осмотра результатов – кстати, попробуй-ка тут, схалтурь! И только после этого отправка формы отчетного файла об исполнении. И еще, к этой цепочке прохождения процедуры экзекуции прикреплены видеофайлы, фиксирующие поведение воспитанницы, а также все-все-все действия с нею, как медиков, так и самого экзекутора. Все видно, слышно, понятно и… никуда не спрячешься, не скроешься.

Такова специфика работы Учреждения – особенно этой, самой контролируемой его части! Зато… все объективно. Ну, с точки зрения Симоны.

Нет, живут… вернее, существуют некие… моралисты. Полагающие такой порядок… э-э-э… недопустимым и скверным. И не только. Ну… в части лишения существ человеческого роду-племени права на приватное пространство и хотя бы некое подобие свободы от тотального контроля… Но если они все еще где-то есть, то болтают они свое… морализаторское не здесь, а там, за границей. А здесь… известно, что они были. Когда-то. А теперь их нет. Как-то так.

А теперь… Собраться.  Суетные мысли прочь. Дверь экзекуторской осталась там, по левую руку. Пять метров вперед. Теперь еще один короткий поворот коридора, еще одни сдвижные ворота прошипели… и вот он. «Изоляторный тупичок. Специально для тупиц». Так ласково называют место сие те самые медики, которые заведуют им посменно. Вот так вот, иронично, точно и не без намека на умственный уровень тех самых воспитанниц, которые имели воистину безбрежную глупость попасть сюда.

Нет-нет, они вполне корректны по отношению к воспитанницам, ожидающим экстраординарного наказания. Не позволяют себе в их адрес никаких оскорблений, издевательств или же просто какой-то откровенной насмешки. Но вместе с тем, откровенная ирония – издевательская по сути, но не дающая формального повода для обвинений в принципиально дурном обращении с воспитанницами! – это один из мощных рычагов давления на психику провинившихся. И Симона, откровенно говоря, затрудняется сказать, на пользу или же во вред их общей работе идет вся эта… пресс-машина, действующая на нервы ожидающих экзекуции, а потом уже и наказанных девочек.

Однако… За всеми этими размышлениями, она подошла уже к самой двери. Снова привычным жестом приложила свою карточку, универсальный ключ от здешних дверей – от многих, но не от всех! И получила возможность войти внутрь.

Естественно, там ее уже ждали. Ну и, разумеется, в части рабочего общения на сегодня, Симона нарвалась на присутствие здесь весьма и весьма неоднозначного персонажа.

Вот, непруха, блин, душа! И ведь теперь никуда не денешься! От нее…