Пазл шестой

Цель музыки — трогать сердца.

Иоганн Себастьян Бах



Пазл шестой 

Собственно, кто такая «она». Имелась в виду, дежурная по этой особой части изолятора, в просторечии именуемой «Тупичком». Пардон, не просто каким-то там «тупичком», а прямо «Тупичком» с большой буквы! Название, кстати, четко обозначало местонахождение этой… группы помещений, в состав которых входили: дежурный «предбанник», процедурный кабинет, специальная комната для хранения передвижной аппаратуры и лекарственных средств… Ну и еще две спецпалаты - каждая на две койки, с бронированными окнами, укрепленной дверью, средствами видеоконтроля и даже… особыми соплами-распылителями на потолке и в стенах, через которые можно было пустить внутрь сонный газ – для подавления возможных эксцессов.

Впрочем, Симона была почти уверена в том, что сие «химозное» средство здесь вообще никогда не применялось.  Просто… у группы реагирования, которая дежурила внутри здания, в особой комнате, поблизости от входа в помещения медицинской части, норматив «добегания» был задан жестко, всего десять секунд. Кстати, у них на пути никогда не бывало препятствий, поскольку, включение сигнала тревоги из этого «Тупичка» автоматически активировало открывание тех самых дверей со змеями, для беспрепятственного допуска охранниц к месту происшествия.

В общем, нужно сказать прямо, что дежурными по этой группе помещений всегда назначали самых опытных женщин-медиков, как говорится, со стажем - поскольку им и вправду приходилось посменно заведовать именно таким, специфическим, особо контролируемым «Тупичком». И вот, одна из сменных дежурных, Капитолина Сергеевна Бельдюкова, пожилая дама-ветеран, имела свойство симпатизировать Симоне. Иногда это заметно напрягало. 

Надо отметить, что Капитолина Сергеевна имела множество прозвищ неофициального рода. Как-то: «Герцогиня» (возможно, с намеком на героиню Кэрролла), «Бель-Пельмень», «Железная Капа». Однако же куда как чаще ее называли «Старшим коновалом». Намекая на специфику тех персонажей, среди которых она умудрилась выделиться особым образом. Было ей, кажется, уже далеко за семьдесят. Точного ее возраста, похоже, не знал никто, однако все вокруг были уверены в том, что как минимум полсотни лет она точно отдала на благо Учреждений… причем в той их версии, каковая была, как говорят, куда как жестче нынешней. В общем, мадам Бельдюкова была не то, чтобы просто ветеран… В смысле, даже не Ветеран (с большой буквы и поуважительнее, плиз!) а, скорее уж, дважды Ветеран той «Структуры», в которую входили Учреждения, подобные тому, где служила Симона. Действительно, на парадном кителе, который «Железная Капа» надевала на разные торжественно-парадные мероприятия, красовались два значка, подтверждающих ее специфический статус – каждый значок за четверть века службы!

Чем была известна дама сия… Ну, во-первых, в отличие от некоторых своих коллег, она, к примеру совершенно не стеснялась раздавать оплеухи тем воспитанницам, которые, как она выражалась, «недостаточно резво повиновались» ей. Во-вторых, она постоянно твердила о том, какие нынешние времена гуманные да либеральные, как много сделано послаблений для всякой дряни… «Излишних послаблений!» - добавляла она всякий раз. И начинала долго и муторно припоминать, какую «мерзавку подобного рода» лупцевали, в каком году и с какими результатами. Все это она изъясняла длинными монологами, обращенными то к воспитанницам, а то к иным лицам, попавшимся ей под руку. В общем, эта дамочка… «Дважды Ветеринар Структуры» - именно так ее называла подруга Симоны, язвительная Вера Плотницкая! - принципиально не подчинялась многим правилам. И лично ей это всегда сходило с рук. Возможно, личность ее имела для начальства какой-то особый, чуть ли не сакральный смысл. Шутка ли, персонаж, работавший в Учреждениях «Структуры» с самого ее начала! Уникум!

А еще… Дама сия отчего-то считала именно ее, Симону, особо интересным и значимым адресатом для всех таких россказней и рассказов о былых временах. По словам госпожи Бельдюковой, молодая женщина была очень похожа на нее саму… в молодости. В принципе, учитывая, что мадам Бельдюкова прекрасно сохранилась – сухопарая, седая, в круглых очках по моде сорокалетней давности, с аккуратно-гладкой, буквально «зализанной» прической, плавно переходящей в узел-култышку - в те свои молодые годы, она, несомненно, была ежели не красавицей, то, во всяком случае, весьма эффектной женщиной. Вот только то, что она тогда делала по службе – ну, в те, давние годы! - лично Симоне повторять вовсе не хотелось. И всякий раз, выслушивая очередную, как выражалась дама-ветеран, «промеморийку» - в смысле, очередную историю из былых моментов ее работы в «Структуре»! – Симона надеялась… очень надеялась на то, что рассказ был из категории «ветеранские байки».

Ну что же… Отслушивание этих самых… «ветеринарных» - ой, Вера-Веруня, как ты шутишь порою… точно! – в смысле, «ветеранских» историй тоже часть ее, Симоны работы на сегодня. Нежелательная, но… из серии «обстоятельств непреодолимой Капы». В смысле, «непреодолимой силы».

Н-да, Верочка… иногда твой юмор спасает-выручает. Спасибо тебе! 

- Симона Евгеньевна! Ой, как я рада… Безумно рада Вас видеть!

Именно так заявила «Железная Капа», поднимаясь навстречу воспитательнице из-за стола, который был, так сказать, девственно чист – естественно, помимо мышки и монитора. Прямо таки в стиле «Ни ручечки, ни бумажечки!». Дело в том, что за госпожой Бельдюковой водилось нечто вроде паранойи – в смысле, воистину маниакальное стремление прятать от посторонних глаз документы. Даже если эта дама-ветеран просто читала какую-то служебную бумагу, и некий абстрактный персонаж рисковал подойти к ее столу, она незамедлительно переворачивала тот самый документ лицевой стороной вниз. А при каком-то сравнительно продолжительном разговоре, всегда убирала его на полку, под столешницей или же в ящик стола. Как она в таких случаях говорила – вернее, провозглашала! – «”Структура” у нас общая, но служебная информация у каждой своя!» И смотрела при этом на собеседника эдак… многозначительно, и даже несколько иронически. Как на шпиона, которого ей сей же час удалось вот так вот изящно обвести вокруг пальца. 

Так вот, именно она, Капитолина Сергеевна Бельдюкова, этот персонаж, загадочный и занятный, своеобразный реликт былых времен, «эпических и маразматических» - опять-таки, фразочка из репертуара Веры-юмористки! – именно она поднялась навстречу Симоне и… просто заключила ее в свои объятия, в точности так, как она это делала с нею обычно!

Н-да… Уж выделила, так выделила…

Симона всегда стеснялась столь экспрессивного обозначения таких чувств, которые, отчего-то, проявляла в общении с ней – именно с ней, и более ни с кем из молодого поколения сотрудниц «Структуры»! – эта самая дама-из-прошлого. «Железная Капа» числила именно ее своего рода «родной душой». Непонятно с чего.

Между прочим, сама «Дважды Ветеринар» собственное поведение по отношению к Симоне вовсе не считала поводом к смущению, даже хотя бы и  незначительному. Особенно со своей, ветеранской стороны.
 
- Чаю примите на грудь? – осведомилась госпожа Бельдюкова, отпустив, наконец-то, воспитательницу.

- Ой, нет, Капитолина Сергеевна, спасибо! В другой раз! Есть, знаете ли, дела. Здесь, у меня, – ответила Симона.

- Понимаю, понимаю, - госпожа Бельбюкова сыграла на лице своем выражение эдакой серьезности и сходу обозначила личную оценку ситуации:
- Да уж… Задала нам всем забот-хлопот эта наша… религиозная тихоня! Знаете, Симона, вот уж на кого, но на эту девчонку никогда бы не подумала, будто она способна на такое, на все эти ее эффектные выкрутасы! Вот не зря говорят: в тихом омуте черти водятся! А склонность к религии никогда и никого до добра не доводила! 

«Весело! Похоже, что нынче мне придется разгребать за всеми…» - подумалось Симоне.

Вслух же она сказала, вполне себе оптимистичным тоном: 
- Ничего страшного, справимся!

- Вы – несомненно! – подтвердила «железная Капа». – Я, когда распоряжение директора получила, сразу же оценила ее выбор. Вы просто идеальная кандидатура! Если что, ни одна комиссия не придерется! На момент конфликта отсутствовали, ни к одной стороне не примыкали. Значит, Вы самая объективная из тех, кто, в принципе, мог быть привлечен для выполнения этой работы. Вы справитесь, я в этом уверена! 

- Хорошо! – почти смущенно улыбнулась адресат этой короткой речи. И сразу же уточнила:
- Как она… там?

Симона глазами указала на закрытую дверь палаты-камеры, где содержалась… объект запланированной экзекуции.

Из двух дверей, ведущих в спецпалаты для содержания провинившихся, только на ней горел «дежурный» зеленый огонек, обозначавший, что системы контроля и электронные замки включены. Так что, ошибиться было невозможно.

- Ну, как…

Капитолина Сергеевна почему-то произнесла эти слова весьма неуверенным тоном голоса. Она сделала паузу и даже отвела свой взгляд в сторону – что было крайне необычно.

Симона насторожилась.

Впрочем, дама-ветеран сразу же овладела собой и пояснила свою мысль.

- Вы знаете, Симона… Я насчет этой девочки нахожусь в некотором тупике. Не понимаю я ее. Совсем.

- А… в чем же сложность? – поинтересовалась воспитательница.

- Ведет она себя… - Капитолина Сергеевна покачала головой, - безукоризненно вежливо. В принципе. Да, в этом смысле к ней буквально не к чему придраться.

Слова пожилой дамы прозвучали в итоге каким-то досадливым тоном. Ее собеседница могла истолковать их только в том смысле, что она, «ветеран ветеринарной службы» - еще одна шуточка Веры Плотницкой! – явно пыталась спровоцировать девочку на проявление хамства или даже агрессии в свой адрес. Но в этом явно не преуспела.

- Вы говорили с нею? – уточнила Симона.

- Разумеется! – подтвердила госпожа Бельдюкова. – Она ведь тогда явилась в изолятор сама, даже без сопровождения, что очень… очень необычно! Это было как раз на прошлой неделе, в мою прошлую смену по дежурству здесь, я хорошо помню! Когда ее в четверг привели ко мне, я была в крайнем удивлении от того, что случилось! Ну и всё последующее… тоже меня вовсе не обрадовало. Жесткий конфликт, с разделением преподавательского состава почти надвое… А потому и затяжка с исполнением наказания… Все это было странно, очень даже странно!

- Вы опрашивали ее, о подробностях случившегося? – поинтересовалась воспитательница. – Выясняли причины того… эксцесса?

- Мне, откровенно говоря, запретили что-то выяснять по поводу ее ситуации, - то, что сообщала Симоне «медицинская дама» звучало более чем странно! – Было указано вести себя с нею максимально корректно, ни в какие разговоры не ввязываться и ни о чем ее не спрашивать. Ну… кроме вопросов о состоянии здоровья, по стандартной схеме. Ничего лишнего не выяснять, просто контролировать ее поведение в самой корректной форме. Редкий случай! – многозначительно добавила она. И Симона вынуждена была согласиться с подобным суждением. Весьма, надо сказать, обоснованным.

Впрочем, для исполнения поручения Ставрогиной это никакого особенного значения не имело. 

- Как она вела себя в эти дни? – спросила воспитательница. – Я помню, Вы сказали, что безукоризненно… Но, простите, так не бывает! Такого просто не может быть! Она же знает, что ее ждет! Или же… нет?

- Ну, я не доводила до нее сведений о результатах педсовета и не сообщала ей о сегодняшнем окончательном распоряжении насчет ее наказания, - ответила дама-ветеран. – Видите ли… Помещение в эту часть изолятора с самого начала означает, что воспитаннице предстоит экстраординарное наказание. Я осматривала ее… полностью, - уточнила она. И Симона кивнула головой в знак понимания, о чем именно идет речь. – На коже… ну, там, да… Проблемных мест нет. Прыщи, родимые пятна… отсутствуют. Это большой плюс к возможностям Вашей работы на «длинную дистанцию», - выразительно добавила медик, и воспитательница снова кивнула ей, поскольку информация такого рода была достаточно значимой.

Именно для той самой… работы.

- Так вот, дорогая Симона, - дама-медик сделала очень внушительное лицо, и воспитательница приняла это как знак того, что сейчас будет сказано нечто особенное, – меня попросили, - это слово было выделено особо! – задать ей вопросы с особой интонацией. Намекнуть на то, что она может сослаться на недомогание.

Капитолина Сергеевна сделала многозначительную паузу и Симона кивнула в знак понимания.

- Обычно девочки сами начинают жаловаться, - сказала медик, - мол, там болит, там колет, задыхаюсь, сердечко шалит… Мы, конечно же, все это с повестки дня снимаем. Нет у них значимых расстройств, препятствующих экзекуции. Ну… обычно нет, - поправилась она. – Но в этом случае… Девочке даны были четкие намеки, дескать, пожалуйся, ну хоть на что-то. 

- И что же она? – Симона была заинтригована.

- «Все нормально. Жалоб нет. Самочувствие хорошее» - процитировала воспитанницу женщина-медик. – Как будто не понимает! Но, если честно, я все проверила. Да, никаких противопоказаний к экзекуции у нее сейчас точно нет. Вы можете работать с нею так, как нужно, без ограничений.

- Любопытно… - Симона покачала головой.

- Не то, что любопытно, а… Я же сказала, просто странно! – раздраженно пожала плечами Капитолина Сергеевна. – Малоксианова ведет себя просто необъяснимо! Она не истерит, не психует, не плачет… И даже совершенно не нервничает! Ну… не проявляет никаких стандартных нервных реакций, обычных для воспитанниц в ее ситуации! – уточнила она. – Обычно девчонки, точно зная, что именно им здесь предстоит, проявляют хоть какие-то экспрессивные эмоции. Ну… или хотя бы депрессивные. Это тоже, вполне нам понятно и объяснимо. А здесь этого нет!

Симона снова покачала головой в полном недоумении. Она не могла не согласиться с многоопытной дамой-ветераном! Действительно, очень странно!

- Есть еще какие-то… странности? – спросила воспитательница. - Ну… в ее поведении? – сразу же уточнила она.

- Есть. И это меня очень беспокоит, - ответила дама-ветеран. – Время от времени… она поёт.

- Что-о-о?!

От удивления у Симоны глаза на лоб полезли.

- Что значит, «поёт»? – задала она следующий вопрос, вернее, серию вопросов недоуменного плана. – Как она может петь? В ожидании… такого?

- Поёт… Не то, чтобы громко, но… отчетливо. Таким, приятным голосом. Соблюдая гармоничную мелодику песнопения. Не сбиваясь на искажения, на высоких или низких нотах. Прекрасно поет!

- Бред какой-то… - только и смогла отреагировать Симона.

- Ну… Вы же знаете о ее певческих способностях, ведь так? – дама-ветеран не то, чтобы спрашивала, скорее утверждала. И воспитательница просто кивнула ей в ответ. – Я тоже слушала ее… Да-да, когда она солировала в хоре. Прекрасный голос!

Симона молчала, пытаясь осмыслить невероятную бредовость всего услышанного.

- Мне даже жаль, - заметила женщина-медик, - что Вам, увы, придется слушать его в ином… куда менее гармоничном контексте.

- Да-да… - воспитательница с трудом собрала свои мысли в нечто… связное. Более или менее. Причем, скорее, менее… чем наоборот.

- Но сам факт пения… это еще мелочь. Вопрос в том, что именно она там… поёт!

Так сказала Капитолина Сергеевна Бельдюкова, дважды ветеран «Структуры». Персонаж, имеющий не только выслугу, но и опыт разрешения сложных ситуаций в разы превышавший по объему и значимости весь опыт Симоны вместе взятый.

А дальше… Она разъяснила необъяснимое чем-то совершенно невероятным.

- Малоксианова поёт… религиозные гимны.

- Как Вы сказали? – Симона показалось, что она ослышалась.

Нет! Такого просто не может быть! Только не в «этой стране»!

- Надежда Малоксианова, находясь в заключении по поводу применения к ней «экстраординарного» телесного наказания, время от времени поет религиозные гимны. Поёт их на латинском языке, - добила свою собеседницу дама-ветеран. – Не спрашивайте, откуда она все это знает, я понятия не имею!

- Ничего себе… - Симона была в шоке. – Но так ведь… Так не бывает!

- Не бывает, говорите?

Капитолина Сергеевна буквально рванулась в сторону своего рабочего места. Она поманила Симону и молодая женщина, взяв стул для посетителей, стоявший сбоку от стола, присела так, чтобы видеть монитор компьютерной системы, на который молча указала ей старшая собеседница. Сама же дама-ветеран уселась, как обычно, за стол, тронула «мышкой» значок увеличения изображения и «распахнула» картинку трансляции происходящего за запертой дверью на весь экран.

- Видите? Нет, Вы видите это? – буквально вскричала она. – Она снова поёт!

- А звук… можно? – Симона буквально пожирала взглядом картинку редкого… Да что там говорить, попросту немыслимого зрелища!

- Пожалуйста! – как-то иронически произнесла ее собеседница. – Вот… включаю! Наслаждайтесь!

На экране Симона увидела Надю. Девочка смотрела в окно, сидя на заправленной постели – это не запрещалось, воспитанницы, попавшие сюда, не имели права только «валяться», в смысле лежать, вне разрешенного времени. Вряд ли она видела сейчас там, за стеклом, нечто интересное. Во-первых, бронированное окно выходило на хозяйственные постройки при медицинской части. Во-вторых, даже если бы за окном был какой-нибудь экзотический, или просто красивый пейзаж, он имел все шансы приесться той, кто безвылазно сидела здесь с четверга прошлой недели – прогулки воспитанницам, помещенным в эту часть изолятора, категорически воспрещались – по понятным причинам. Но сейчас воспитательнице казалось, будто девочка вовсе не видит предметов, составляющих визуально доступную для нее часть условно внешнего мира. Хозблоки-времянки, «щитового» способа постройки, сколоченные из плохо струганных досок, причем по принципу «Тяп-ляп, и так сойдет!», и всяческие служебные строения, собранные из металлических и пластиковых конструкций, похожие, скорее, на контейнеры… Что там смотреть?

Она и не смотрит. Странно, но Симона, отчего-то, почувствовала, что эта девочка… не здесь. Тело… Да, оно там, за дверью, заперто и под контролем. Но нечто – то, что может быть вне телесной оболочки, выше ее и значимей… Это самое нечто связывает ее даже не с миром, оставшимся за пределами охраняемого периметра «Учреждения», а с чем-то большим. С тем, что неподвластно, в части возможности «связать и ограничить», ни границам государств, ни даже земному притяжению…

Ее голос…

Да, примитивные динамики системы слежения искажают звучание, но все же, его слышно, да еще как! И самое странное, что язык… Кажется, Симона его понимает!

Не может быть…

Нет, в Институте, где она получила образование высшего уровня подготовки сотрудников «Структуры», им на занятиях давали основы латыни. Специально для того, чтобы студенты более-менее ориентировались в аспектах взаимосвязи современных языков и их производности от древних корней. Но давнишние уроки почти уже стерлись в памяти. И… неужели от них все же был какой-то толк?

Но факт остается фактом. Она слышит голос этой странной девочки и… понимает все то, о чем она поёт!

Мелодия… странная, непривычная! Возможно, она из тех самых времен, когда монахи-бенедектинцы – Симона даже вспомнила имя одного из них, кажется Guido d'Arezzo! - только-только создали нечто похожее на буквенную запись звуков и нотный стан. Ей даже вспомнилась латинская фраза, в которой эти самые семь нот звукоряда были зашифрованы

UTqueant laxis
REsonare fibris
MIra gestorum
FAmuli tuorum,
SOLve polluti
LAbii reatum,
Sancte Ioannes. 

Чтобы свободные,
Позже, как эхо,   
Восхититься могли
Чудным делом твоим,
Смой поругание
С губ виновных, 
Святой Иоанн!

Почему…

Почему?

Почему она все это помнит и даже… понимает?!

Все просто… Изнутри Симоны прозвучали те самые ноты: Ut, Re, Mi, Fa, Sol, La, Si. Гаммой настройки, на музыку, на текст… И на общий смысл того, что она сейчас слышит.

Музыка… Монотонная? Наверное. Однообразная? Разумеется. Но тонкости обыгровки звучания латинских слов и интонаций… 

Как? Как это у нее получается?!

А голос звучит. И латынь ей, почему-то, понятна без перевода. И то, что Симона слышит сейчас… 

Inter oves locum praesta
et ab haedis me sequestra,
statuens in parte dextra.

Confutatis maledictis
flammis acribus addictis,
voca me cum benedictis.

Предоставь мне место среди овец,
А от козлищ меня отдели,
Поставь меня одесную себя.

Уличив злословных,
Предав их палящему пламени,
Призови меня к себе, вместе с благословенными.

Да уж… занятные просьбы! И перспективы у тех, с кем герой песнопения желает оборвать связь, всякую и всяческую, весьма плачевны, мягко говоря.

Естественно, с его, героя – или же героини? – точки зрения. 

А голос звучит. И звучание слов сейчас притягивает ее, Симоны, слух… а также то, располагается где-то там, у нее внутри…

Oro supplex et acclinis
cor contritum quasi cinis,
gere curam mei finis.

Молю, коленопреклоненный,
Рассыпалось сердце в прах!
Яви заботу о моем конце!

Сердце у Симоны екнуло-стукнуло – где-то там, внутри, в самой глубине грудной клетки, как говорили им, на занятиях по медицинской подготовке, «Почти прямо по центру, с легким смещением нижней части влево!»

Конец? Чей это конец? Этой самой девочки? Да с чего бы это?!

Нет… Нет… Нет…

Это просто гимн. В смысле, песня. На латинском, да. На том самом… «мертвом» языке. Языке тех, кто верил в так называемого Бога. Кстати, все они, как известно… мертвы. 

Ну… понятно. С такими мрачными песнями… Как им было выжить?

Lacrimosa dies illa
qua resurget ex favilla
judicandus homo reus…

На этом месте, дама-медик выключила звук. Но Симона успела услышать перевод. Там… У себя внутри.

Плачевен тот день,
Когда восстанет из праха
Для суда грешный человек…

Воспитательница вздрогнула, почувствовав странную аллюзию к… предстоящему. И посмотрела на госпожу Бельдюкову едва ли не с благодарностью.