Пазл десятый

Зачем ночные палачи
Из ножен вынули мечи,
И на меня идёт гурьбою,
Зачем столпились у дверей
Недетской памяти моей
Слепые загнанные люди...
Огонь сжирал десятки судеб,
Но разве появился тот,
Кто на себя всё зло возьмёт?

Ника Турбина



Пазл десятый 

Симона приложила к замку свою карточку-пропуск, потом открыла дверь и жестом предложила Надежде войти внутрь. Девочка не стала упираться и послушно исполнила ее требование. Воспитательница вошла за нею следом и притворила за собою дверь.

Электронный замок как-то особенно громко и звонко щелкнул, отрезая путь назад. Надя вся вздрогнула от этого резкого звука, обернулась и посмотрела на молодую женщину испуганно и с упреком – как будто бы она это сделала специально. Симона отрицательно покачала головой – дескать, я не при делах, это оно все само здесь так… настроено. Возможно и специально… Для большего… психологического эффекта.

ЧОрд бы побрал всех этих гребаных психолухов, со всеми их заморочками пугательного рода!

Именно так подумала Симона. Трудно сказать, почему.

А еще… труднее понять, как девочка смогла каким-то непостижимым образом прочувствовать эту ее весьма эмоциональную мысль – ведь молодая женщина при этом не издала ни звука. Неужто у нее, у воспитательницы со стажем, все сейчас, как говорится, на лице написано?

На секунду, Надя как-то ожила лицом и даже попыталась ей улыбнуться. Но на этом самом полудвижении мимического рода замерла, вернулась в исходное состояние психологического отчуждения.

Жаль…

Именно так сейчас подумала Симона. И еще… ей показалось, будто она сейчас… вот именно сию секунду теряет связь с этой девочкой, теряет ее, ту самую Надю, которая ей симпатизировала.

Странно. Неужели для нее, для воспитательницы Учреждения, это имело хоть какое-то значение? Ведь это даже не девочка из ее группы…

Что их связывает… Связывало, наверное, так правильнее сказать… теперь.

Нечто необъяснимое. Когда один взгляд, одна улыбка значимого для тебя человека стоит… неизмеримо много. И то, что такой визуальный знак внимания тебе уже, наверное, никогда не подарят… Это больно.

Нет, это не смертельно. Но исчезновение самой возможности получить нечто такое… оставляет по себе пустоту. Которая не сможет быть заполнена ничем больше…

Это смерть чего-то… в тебе. Ну… или же нечто сродни подобному ощущению невозвратной пустоты.

- Это… будет не здесь? – Надя перешла на деловой тон. Ну… или же Симона просто предпочла услышать в ее голосе именно деловые нотки.

Девочка показала рукой кругом. Комната, где они оказались, была стандартно-нейтральным помещением медсанчасти, с моющимися кафельными стенами невнятно узорного украшенного типа, потолком из пластиковых панелей и полами из слегка шершавых керамических плит. Все легко моющееся и без проблем переносящее кварцевание. Кстати, стандартная кварцевая лампа висела на своем обычном месте.

Из мебели здесь присутствовали только небольшой столик, с письменным прибором, три стула вдоль стены и неясного назначения пластиковый шкафчик. Окно было плотно прикрыто рулонной шторой – развернутой сверху вниз. Свет в помещении уже горел. Он включился, как только Симона активировала замок «на вход» - специфика подобных помещений. Можно, конечно же, и отключить автоматику – тумблеры управления освещением находятся на стене, рядом с дверью - но нет смысла, раз уж окно все равно зашторено.

Да, и еще на той стене, что напротив окна, висело зеркало. В половину человеческого роста, в нем можно было увидеть себя достаточно подробно, от макушки и до коленей.

Впрочем, в стенах этого помещения присутствовали три двери. Одна из них была та, через которую они зашли внутрь, другая – по направлению налево от первой, обе с электронными замками. Третья дверь располагалась от входа направо. На ней никаких запирающих устройств обозначено не было.

- Нет, это, своего рода, «предбанник», - охотно пояснила молодая женщина. – Само помещение там… чуточку дальше.

Она указала на вторую дверь с электронным замком и добавила:
- Сейчас нам кое-что нужно сделать здесь. 

- Сходить в туалет, - утвердительно произнесла воспитанница. И добавила почти резкое и скабрезное:
- Чтобы не обгадиться там… прямо на кушетке.

- Примерно так, - Симона кивнула головой. И уточнила:
- Тебе уже… рассказали?

- Да, сегодняшняя… дежурная, - Надя, похоже, хотела сказать нечто резкое по адресу «Железной Капы», но сдержалась. И Симона внутренне поаплодировала ее самообладанию, - она коротко объяснила мне основные моменты… предстоящего. Так что, в общем и целом, я в курсе того, что именно и как Вы будете со мною делать.

«Старая сука!» - эмоционально выразилась Симона. Естественно, про себя, а не вслух.

Вслух же она задала один вопрос:
- Капитолина Сергеевна… Она что, пугала тебя?

- Нет, просто информировала, - ответила девочка. – Обратила мое внимание на то, что сам факт моего нахождения в «Тупичке» - так это у Вас, кажется, называют! – означает неизбежность телесного наказания. Предложила мне смириться с предстоящим, не сопротивляться и не делать глупостей. И рассказала, в общих чертах, как нужно себя вести… для пущего самоуважения.

- Хороший контекст! – несколько иронично произнесла воспитательница. Теперь она даже не знала, как следует относиться ко всей этой ситуации. «Железная Капа» своими фортелями, поставила ее в тупик. В очередной раз! 

- Текст был тоже недурен, - отозвалась воспитанница. – Все корректно и по делу. В моих же интересах.

- Именно так она и сказала, - уточнила утвердительным тоном воспитательница.

- Да, - ответила девочка. И высказала нечто… весьма неожиданное:
- И она права. Ее советы были разумны и выказывали в ней значительный опыт проведения… такого рода воспитательных мероприятий. Чувствовалось в ней такое… практическое понимание сюжета.

Эти слова были высказаны с отчетливыми нотками иронии в голосе. Надо же!

Но еще более странно прозвучали слова… рифмованного толка. Из ее уст. Пропетые на мотив песенки из детского спектакля. Кажется, в исходнике это пела Коза:

На горшок сходите, ребятушки,
Чтоб не вышли бы обосратушки!

И двустишие припева. Оттуда же:

Надо сидеть… слышите, вы!
Тише воды, ниже травы! 

Неужто она… настолько отстранилась от ситуации, что может позволить себе столь странный… юмор?

Быстро. Шаг в ее сторону и руки ей на плечи. Глаза в глаза. Твердо и точно. Умеренно строго.

- Это придумала ты или она?

Вопрос задается жестко, но не жестоко. Интервьюер интересуется, но не угрожает. Пока что не угрожает. 

- Я, - Надя не собирается отрицать свое авторство. Сейчас она смотрит в глаза своей Старшей, со странным интересом. Как будто видит перед собой... нет вовсе не человека. Скорее просто, некую занятную зверушку. На которую… даже нет смысла обижаться.

Странная защитная реакция. Это неприемлемо.

- Это грубо. И вовсе не эстетично. Мне не понравилось.

Симона не угрожает. И не обещает наказания – хотя, в принципе, грубость такого рода заслуживала оплеухи! Нет, сейчас воспитательница просто… купирует нервный срыв.

- После всех рассказов Капитолины Сергеевны, ты ждала грубостей и всяческих издевательств. Ты была готова показать себя с «геройской» стороны. Драться с той, кого пришлют тебя наказывать. Так?

Кивок головы воспитанницы был ей ответом. Хорошо. Продолжаем.

- Когда я пришла, ты растерялась. И не была готова сопротивляться мне… и уж тем более, ты никак не хотела провоцировать меня на жестокость. Так?

Снова молчаливый кивок. Плечи девочки напряжены, и она готова… к любому повороту событий. К пощечине, заламыванию рук, оскорбительным окрикам и прочему… из серии «ветеринарных страшилок».

Но только не к тому, что ты сделаешь с нею. Здесь и сейчас.

Короткое массирующее движение по плечам и в стороны, с переходом на руки, вниз, к локтям и ниже, до кистей рук. В самом финале этого движения, взять за пальцы.

Вовсе не грубо. Аккуратно. Мягко, но крепко. «Захват доверия». Властный жест, обозначающий Доброжелательную Силу. Это движение… подчиняющее и в чем-то даже приятное – в одно и то же время. И оно предсказуемо сбивает с толку реципиентку подобного воздействия.

Это Сила, которой хочется доверять, как бы это парадоксально ни прозвучало – да-да, такому тоже учат в соответствующих учебных заведениях «Структуры»! Не все же… лозой отмахивать!

- Тебя напугал щелчок замка – излишне громкий… Да, он усилил твое тревожное настроение, с которым ты покинула свою палату, держа меня за руку. Ты решила, будто бы у тебя сейчас остался последний шанс оказать мне сопротивление. Но ты не хотела нападать… именно на меня. Ты была готова ответить ударом на удар, но… желала, чтобы инициатором силового, а не словесного противостояния стала именно я. Это снимало с тебя моральные ограничения… Те, которые ты все еще чувствуешь, общаясь со мною. Ты уважаешь меня… вернее, даже не меня, а тот образ, который успела нарисовать твоя фантазия вокруг моей персоны - за те несколько встреч, которые случились между нами. Ты посчитала, что драться со мною и нанести мне первый удар - это низко. Но если бы первой ударила я - тогда ты была бы свободна от моральных обязательств. И ответив на мою агрессию, ты поступила бы правильно. В твоем понимании сущности этой нашей ситуации.

Сейчас Симона даже не задавала никаких вопросов. Она просто откуда-то знала, что в точности понимает все мысли и желания своей… нет, уже не реципиентки. Своеобразной «партнерши» по этому странному… взаимодействию.

Ответ тоже был молчаливый. При этом девочка - адресат ее слов! – не только кивнула, но и потупила очи долу.

Сердце Симоны коротко дернулось-замерло. Неужели?..

На секунду ей представилась серия слайдов-картинок из будущего… Наилучшего варианта из всех возможных, для них обеих. Как девочка, после короткого разговора, бросается к ней. И Симона, наплевав на то, что их сейчас видит «дама-ветеран» - довела ведь, гребаная сука, девчонку до такого состояния! – обнимает ее, искренне и крепко. Это не отменит наказания, но позволит, по окончании болевой части, поднять воспитанницу с кушетки и обозначить искреннее прощение очередной порцией тактильных ласк.

Симона  уже видела там, внутри себя, как это все происходит. Как зареванная девчонка тянется к ней, видя в той, кто ее наказала, вовсе не источник боли, а некую избавительницу воспитанницы от ее же собственных недостатков и пороков. И отказать в объятии… вовсе нельзя. А после этого, Симона ведет ее обратно, обнимая девочку за плечи и не обращая внимания на все эти гребаные средства видеофиксации, присутствует при санитарной обработке высеченной части тела воспитанницы – там, снизу, красно и больно, но девочка готова принять эту боль как входной билет в новую жизнь! Жизнь… под ее, Симоны,   непосредственным и контролем. Аккуратным и четким. Для начала, она останется с Надей до самого вечера. Им найдется о чем поговорить… вместе. Ну, а потом…

Она займется ее воспитанием. Надя и вправду… лучшая из тех, кто учится в Учреждении. Симона справится с нею, добьется для нее снижения срока содержания… Или хотя бы перевода в ее, Симоны, группу. Пускай это будет такой… педагогический эксперимент. Но итогом его станет возвращение в элитарную часть общества именно этой девочки. Которая станет кем-то значимым и важным. И не только для той, кто сейчас принимает меры к ее… наказанию, увы…

Насчет возвращения в элиту. Да, эту девочку необходимо обнадежить перспективами на будущее. А значит… продолжаем работу.

- Ты ошиблась. Дважды, - многозначительно подчеркнула Симона. И разъяснила, после короткой паузы:
- Прежде всего, ты неправильно оценила ситуацию, - уточнила она. – Ты не смогла бы ответить мне ударом на удар. У тебя нет опыта реальных действий в силовом противостоянии. Я бы просто скрутила тебя. На будущее, если решила драться – бей первой. И рассчитывай атаку так, чтобы она причинила врагу непоправимый вред. Но помни, что драться можно далеко не со всяким, кто видится тебе врагом.

- Я… запомню, - девочка подняла на нее свои глаза. – Вы – сильная. И не боитесь меня… ударить.

Симона подумала, что ослышалась. Нет, девочка вовсе не «поплыла» от ее демонстрации. И по-прежнему была готова противостоять ей, во всяком случае, in verba [словесно – лат]. То есть… Надя очень быстро пришла в себя от искусно вызванного у нее смущения. И она много сильнее, в моральном смысле, чем ожидала воспитательница.

С какой изысканной – и почти что скрытой! – иронией были произнесены эти ее слова: «не боитесь… ударить». В молчаливом контрасте к явной неготовности самой девочки поднять руку на уважаемую ею воспитательницу. Браво! 

Ну что же… Это только поднимает ставки в их противостоянии! Симона принимает вызов!

Однако… следующий ход сделала именно воспитанница.

- А в чем еще я… ошиблась? – спросила Надя тихим голосом. И тональность его теперь трудно было оценить. Не то, чтобы напряженный, но близко к тому. Очень близко.

Симона на секунду сделала паузу, а потом все же решила продолжать так, как задумала.

- Ты ошиблась в главном. Как и многие из девочек, оказавшихся здесь, - подчеркнула она. И, поймав девочку глазами «на контакт», продолжила свои увещевания:
- Тот факт, что вас изъяли из семей, не справившихся с вашим воспитанием - по разным причинам! – вы все считаете поводом видеть в «Структуре» некоего условного врага. У некоторых, к примеру, у тебя, возникает желание бороться с этим врагом, причем, в открытую. Большинство же надеются перехитрить нас, избежав открытого противостояния и… неизбежных репрессивных мер - как правило, болевого рода.

- А это… не враг? – осведомилась девочка. И, чуточку смутившись, уточнила:
- Я… не про Вас…

- Я – часть «Структуры», - спокойно сказала Симона. – Я не мыслю себя вне ее. Меня нельзя рассматривать отдельно, поскольку я сейчас… говорю с тобою от ее имени. 

Прозвучало пафосно, но эффектно. В принципе. Однако на юную собеседницу это особенного впечатления не произвело.

- Вы… не ответили на мой вопрос, - заметила Надежда.

«Как она может так держаться! – восхищенно подумала Симона. – Знать, что именно ей предстоит и все же, говорить здесь… вот так вот, спокойно и даже с иронией! Какой… великолепный материал! Блеск!»

Вслух же она задала ей вопрос. Со своей стороны.

- Ты знаешь, почему наше сообщество, внутри «элитной» касты, называется «Структурой»?

- Нам объясняли, что «Структура» пронизывает своими ключевыми элементами, и связями между ними, все общество… вернее, элитарную его часть, - поправилась Надя. Она снова потупила свой взор, потом подняла глаза на свою взрослую собеседницу и молчаливо, в смущении, обозначила вопрос: мол, стоит ли продолжать?

Ответ был и молчаливым и утвердительным – кивок головы со стороны Старшей, дескать, продолжай, я слушаю.

- «Структура» является своего рода «скелетом», обеспечивающим единство и целостность общества, его прочность, гибкость, - сказала девочка, - а также аналогом нервной системы, запускающей систему обратных связей при наступлении проблемных ситуаций. И еще…

Она снова вопросительно посмотрела на воспитательницу. Снова получила молчаливое разрешение говорить. И продолжила.

- «Структура»
 охраняет «элитную» часть от внутренних противоречий. Низвергая правонарушителей в «низшую» касту. Борется с социальными девиациями и… предотвращает их развитие у подрастающего поколения.

- Ты сказала почти точно, - согласилась Симона. – Однако пропустила одно слово. Важное слово! – подчеркнула она и разъяснила:
- Не просто «низвергая», а «безжалостно низвергая». Это важно. Поскольку «элитарий» должен соответствовать своему высокому званию без скидок и послаблений!

- Да… конечно, - Надя снова опустила свой взор. А потом, вновь решившись, посмотрела в глаза Симоны и снова задала свой вопрос:
- Так в чем же моя… вторая ошибка?

- «Структура» берет под контроль несовершеннолетних, допустивших проявления социальных девиаций и… исправляет их, - разъяснила Симона. – Заметь, не наказывает, а именно исправляет! Именно по этой причине, руководству Учреждений дано право сокращать сроки пребывания здесь воспитанниц, если они своим поведением доказывают факт своего исправления. И возвращать вас обратно, в элитарное сословие. Без поражения в правах! – добавила она многозначительным тоном голоса своего.

Надя как-то странно вздохнула, не смея, впрочем, спорить с азами обществоведения, которые им твердили на соответствующих уроках.

- В обычной жизни функционер «Структуры» может не выделяться. Он может быть даже законспирирован, для наблюдения за какими-то проблемными частями социума, - продолжила Симона. – Функционеры «Структуры» это элита элит! И обычные «элитарии» с ними сталкиваются очень редко! Однако несовершеннолетним детям, которые замечены в проявлении социальных девиаций, дается возможность взаимодействовать с нами непосредственно, по ходу обучения и перевоспитания в таких Учреждениях, как наше. И это не только шанс остаться в числе «элиты», это уникальная возможность быть замеченным и… принятым в число лиц, непосредственно связанных со  «Структурой».

- Даже так… - прошептала Надя.

Тон ее голоса Симоне очень даже не понравился. Однако, взявшись за работу по «взлому» настороженно-враждебного отношения девочки к себе, она не желала останавливаться.

- Все, кто находится в Учреждениях, - сказала она, - изъяты из-под действия законодательства. Поэтому… все правонарушения воспитанниц, как те, за которые они оказались у нас, на перевоспитании, так и те, которые были совершены ими уже здесь, оцениваются только функционерами «Структуры», по их внутреннему убеждению. Именно по этой причине ты сейчас находишься рядом со мной, а не в тюрьме!

- А что, был и такой… вариант? – в голосе Надежды звучал не то, чтобы интерес, скорее, странная форма любопытства. Такого… отстраненного.

- Если смотреть объективно, ты совершила преступление, - сказала воспитательница. – И его последствия могут уничтожить все твои перспективы… Блестящие перспективы, как значимой… очень значимой личности! 

- Значимой… для кого? – Надя смотрела ей в глаза… и теперь, Симона не была уверена в том, что ее затея увенчается успехом. Этот взгляд… означал возвращение девочки к тому самому молчаливому противостоянию, которое воспитательница уже посчитала почти что преодоленным.

- Для меня лично.

Симона зашла с козырей. И, кажется, удачно. Взгляд воспитанницы смягчился.

- Вы хотите сказать…

Она смутилась и опустила свой взгляд. Симона возликовала – естественно, там, у себя внутри. Надо дожимать!

- Я хочу заняться твоим воспитанием, - заявила она. – По возможности, непосредственно. Я… постараюсь взрастить изумительные свойства твоей личности. Ты достойна много лучшего, чем тюремное заключение и… низвержение в «низшую» касту. Поэтому я согласилась тебе помочь. Как твой… друг.

- Как часть… «Структуры»? – Надя не улыбнулась. Но заинтересовалась вполне искренне.

- И как часть «Структуры» тоже, - подтвердила воспитательница. А после пояснила кое-что значимое и серьезное:
- Ты все еще числишь ее своим врагом. Но она враг… только для взрослых, состоявшихся девиантов. С ними мы не церемонимся и низвергаем в число лиц «низшей» касты, безо всякого сожаления! Просто потому, что они угроза стабильности нашему обществу и источник социальной заразы. Но для таких, как ты, - нравственно чистых, но впавших в ошибки и заблуждения! – «Структура» это друг, ведущий их всех дорогой Справедливости! Нам нужны все вы, каждая из девочек, оказавшихся здесь. Наша задача – сделать так, чтобы все следы неправильного мышления, которые привели Вас сюда, были очищены, стерты, изгладились и исчезли! Чтобы последствия впадения в социальную девиацию не создали вам проблем! Мы вам всем даем шанс… множество шансов!

- Как трогательно! – в голосе девочки внезапно прорезалась ирония – та самая, скрытая, но ощутимая! - Мой друг - это «Структура»! Надо же!

Она рассмеялась – искренне и горько – а потом… сделала всю эту горечь визуально доступной. Даже не на лице. Горькие чувства-ощущения исходили теперь прямиком из ее синих глаз. И слова… звучали легким привкусом к тому, что ощущалось сейчас воспитательницей, упрямо державшейся за эту связь, «глава в глаза».

- Этот мой друг… изъял меня из моей семьи. Этот друг указывает, как мне жить, с кем и как мне общаться… И даже, как правильно думать, какие мои мысли верные, а каких у меня в голове в принципе быть не должно! Этот друг… окружил меня всей этой… мерзостью!

А дальше… она совершила немыслимое. Коротким движением – вниз и в стороны! – освободила свои пальцы из «захвата доверия» и дальше… резко вскинула ладонь, поднеся ее к груди воспитательницы, но при этом, все же, не касаясь ее. Остановив это движение - выглядевшее как странный удар, чуть-чуть не дошедший до точки приложения! - в каком-то дюйме от одежды своей взрослой собеседницы.

Симоне показалось, что время вокруг нее остановилось. Жест… был узнаваем и совершенно ясен. И если эта девочка когда-то изучила нечто подобное…

Ее спокойствие было вполне объяснимо.

Но тогда…

Симона находится на волосок от гибели. Вот прямо сейчас. И без единственного шанса себя защитить.

Когда-то, на «силовой» составляющей их обучения в Институте, их, курсантов дополнительного профильного обучения, по специализации «Преодоление социальных девиаций», гоняли «на рукопашку». Там была не только общая подготовка по отработке «базовых» движений и спарринги, но и теоретические занятия по основам единоборств и исторически известным техникам рукопашного боя. На этих занятиях курсантов, как правило, знакомили с принципиальной спецификой разных стилей пресловутых боевых искусств, без отработки позиций и действий - правда, с общими рекомендациями по вопросам противодействия, на случай угрозы со стороны возможного «спеца» с подобного рода умениями. На одном из таких семинаров им включили видеофильм, демонстрирующий технику одной из систем китайских единоборств, которую их инструктор, почему-то, охарактеризовал как «эффектную, но не эффективную». На видео, тщедушные китайцы, последователи то ли секты, то ли эзотерической боевой школы «вин-чун», в смешных цветных пижамках – их форменной одежде для тренировок и выступлений – пытались драться с представителями традиционных боевых практик. Смешно было наблюдать, как они использовали странную технику «липких рук», пытаясь затронуть и повернуть противника, для того, чтобы заставить его упасть. И нарывались на джебб или на хук справа от какого-нибудь боксера. С печальными последствиями для «танцоров в пижамках».

Естественно, курсанты вдоволь повеселились над тем, как европейские «ударники», откровенно говоря, «уделывали» азиатских эзотериков. Однако, после этого инструктор сделал очень серьезное лицо и заявил, что во всяких комических сектах есть свои секреты, которые очень опасны и требуют серьезных знаний и умений для противодействия им. В доказательство своих слов он привел другое, не менее странное видео, где один боец, помоложе, демонстрировал странный удар, который, по-китайски, обозначался странным словосочетанием «Фа Цзин». В субтитрах к фильму его условно перевели как «one-inch punch». Комментируя видео, инструктор использовал более простую форму этого выражения, «inch-punch».

Этот удар выполнялся в двух вариантах. Кулаком – и его результат, если верить видео, был, как минимум, эффектным – ибо молодой мастер ломал пополам кирпич, поставленный на стол «стоймя». Другой вариант того же удара выполнялся плоской ладонью и «на живом оппоненте». Тот же молодой боец одним движением толкал в грудь своего противника и тот летел по направлению назад-и-навзничь. И это было даже эффектнее, чем ломание кирпича – хотя и попахивало банальной постановкой.

Нюанс был в том, что «ударное» движение молодой мастер выполнял без размаха. В смысле… совсем без размаха. Дистанция «траектории удара», на протяжении которой кулак – ну, или плоская ладонь, не суть! - разгонялся и успевал набрать необходимую кинетическую энергию, в его исполнении составляла всего один дюйм.

В тот самый раз Симона, отчего-то, заинтересовалась этим вопросом. И уточнила у инструктора, нет ли еще каких-нибудь вариантов реализации такой странной атаки. Тот усмехнулся и сказал, что, действительно, есть еще одна версия этого удара. Но ей, Симоне, лучше с этим не сталкиваться. На вопрос, почему, инструктор как-то многозначительно покачал головой и ответил:
- Внешне этот вариант выглядит как такой же удар плоской ладонью. Но человек от него не отлетает навзничь, а тихо сползает.

- Почему тихо? – поинтересовалась тогда Симона.

- Потому, что мертвые уже не кричат, - охотно ответил Старший. И дополнил свою мысль весьма многозначительным пояснением:
- Это выглядит как толчок… легкий, если посмотреть на это движение со стороны. Но с концентрацией энергии удара… в глубину грудной клетки.

- И что? – Симона не поняла намека. – Каков результат такого… толчка?

- Остановка сердца, - расставил все точки над «i» ее собеседник. – Смерть диагностируется именно от этой причины. Никаких признаков внешнего воздействия не остается. Поэтому даже обвинения предъявить никому невозможно. Примите это к сведению.

- И… как тогда следует поступать? – спросила курсантка. – Ну, чтобы защититься от такого воздействия. Это же опасно!

- Как правило, последователи «вин-чун», это тупые и напыщенные придурки, возомнившие себя «королями единоборств», - сказал инструктор. – Вы сами видели, как они летят на татами, вверх тормашками, когда имеют глупость нападать на реальных бойцов. Но… есть и мастера. К счастью, в мире их единицы. И вероятность нарваться на такого специалиста пренебрежимо мала. Их техника проявляется в столкновении, которым управляют именно они. То есть, если такой персонаж захочет выключить Вам сердце… Он не станет об этом говорить. Просто… внезапно перед Вами окажется его ладонь. На дистанции в один инч [дюйм]. Ну, а больше Вы ничего почувствовать уже не успеете.

- И что же, при встрече с настоящим мастером этого самого… «винчуня», Вы рекомендуете непременно ложиться навзничь и помирать?

Симона произнесла тогда этот самый вопрос самым насмешливым тоном, скрывая в этой «комической» интонации свое искреннее раздражение потенциально возможным превосходством со стороны такого… маловероятного оппонента. Конечно же, эта угроза относится к категории потенциальных. Но все-таки, это угроза!

- При встрече с этим, как Вы выразились, мастером «винчуня» - даже при малейших подозрениях на такие свойства Вашего оппонента! – совет простой. Разорвать дистанцию. Отступить… ну, или же уклониться, так, чтобы расстояние до оппонента было хотя бы чуть менее метра. Просто, чтобы их знаменитые «липкие руки» [специфический прием, при котором руки последователя «вин-чун» буквально сопровождают тело оппонента, в поисках возможности вывести его из равновесия – прим. Автора] по Вам нигде не елозили! – сказал инструктор. – А после… вломить ему, как следует. Хоть с руки, хоть с ноги. Просто не давать этим… задохликам проводить их странные приемчики «на контроль-и-уронить». Действовать с дистанции, не входя в клинч и тому подобные «обнимашки». Никакой «борцухи»! Ударная техника, действовать жестко и грубо! Грубости оппонента они страсть как боятся!      

Симона, почему-то, отчетливо запомнила именно этот урок - как своего рода напоминание о том, что даже самое, на первый взгляд, безобидное движение может оказаться не просто проблемным, а даже фатальным для ее существования. Опасность… реальная и неотвратимая может скрываться в действиях любого тихони, который даже никогда и не думал ерепениться, выжидая, когда появится возможность нанести неожиданный удар. Ну, или же просто момента, когда ему нечего будет терять… кроме возможности отомстить!

И вот теперь… Перед нею оказалась рука воспитанницы в том самом жесте, который, когда-то стал для Симоны своего рода символом реальных опасностей разного рода, которые исходят… могут исходить от всей и всяческой «эзотерики». И ей этот самый жест виделся… даже не угрозой. Четким уведомлением о том, что ее сейчас отправят «на тот свет», «к праотцам», «в Страну Вечной Охоты»… Ну или как там еще обозначают словами, многозначительными и уклончивыми, внезапное убиение? 

Рвануться? Разорвать дистанцию? Попытаться атаковать самой, в надежде упредить финальную часть смертоносного воздействия?   

И нет у Симоны никаких сомнений в том, что пятнадцатилетней девчонке может быть по силам нанести столь замысловатый удар. Ведь знает же она откуда-то латынь и эти… весьма экзотические религиозные песнопения, посвященные столь замысловатому мероприятию, как «Апокалипсис»? Почему бы ей не быть - в смысле, не оказаться - обладательницей иных… эзотерических секретов? И почему бы ей не воспользоваться ими, в попытке защитить себя от посягательств, которые лично она явно считает, как минимум, неправомерными?

Нет… Поздно.

Сердце Симоны вздрогнуло. Да, эта девчонка начала свое… воздействие. Молодая женщина ощутила, как нечто необъяснимое коснулось ее там… изнутри. От ладони этой девчонки – и прямо к той самой мышце, которая гонит по жилам ее, Симоны, кровь. К той мышце, которую поэты и моралисты отрекомендовали как некий орган, ответственный за сущностное понимание мира.

Надежда коснулась ее сердца.

Странно, что это прикосновение не было болезненным или даже просто неприятным. Ни холодным, ни горячим, ни зудящим. От ладони этой странной девочки исходило ощущение некоего приятного тепла – нежного и трепетно-ласкового.

«Это будет… приятная смерть!» – подумала Симона.

Тепло усиливалось и обволакивало ее сердце. И та, кто пришла сюда, чтобы причинить этой девочке жестокую боль, сейчас оценила ее… милосердие.

У молодой женщины закружилась голова. Возможно, именно так себя чувствуют те, кто стоит на пороге смерти.

«Бедняжка! - подумала она. – Такой великолепный потенциал! И ее теперь… не спасти. За то, что она меня убила… ее не пощадят. И мне ее не защитить… Не получится. Жаль…»

Симона закрыла глаза. Ну… что же ты медлишь? Не томи…

И… все прекратилось. Тепло, обволакивавшее ее сердце… оно исчезло. Не мгновенно, нет, но очень быстро, как своего рода затухающая нота, чей отголосок звучит… то ли в воздухе, то ли в памяти – той, которая не хочет смириться и все пытается изнутри самое себя воспроизвести,
 как все это было… прекрасно!

Симона открыла глаза.

Нет, она не умерла. Девчонка, осуществившая это странное воздействие, сейчас держала руки прямо перед собой, как будто защищаясь от воспитательницы – хотя она сейчас и мыслей в голове своей о таком нападении не держала! Синие глаза Надежды были широко распахнуты, на лице ее застыло выражение странной смеси удивления и тревоги – на грани ужаса.

- Вы… - только и сказала она и сразу же осеклась, мотнула головою, будто прогоняя какое-то видение, жуткое и бредовое. Не обозначив его суть – явно неприятную, вплоть до кошмара! – девочка тихо произнесла – скорее даже, прошептала:
- Простите… Я ошиблась…

- В чем? В чем именно ты ошиблась? И что это вообще такое было… сейчас?

Симона овладела собою. Наверное, у нее все же сдают нервы. Да нет, не могла эта девчонка быть обладательницей тех самых подленьких и поганеньких секретов китайских единоборцев, которые ее когда-то так возмутили и даже напугали в юности. Ерунда это все.

Или не ерунда? Ведь было же то странное ощущение тепла в сердце… Ведь не настолько уж она и мнительна, чтобы воспринимать пустую демонстрацию настолько… чувственно!

- Я… - девочка почувствовала себя крайне неловко, замялась и опустила руки. И окончательно уперлась взглядом в пол, где-то прямо перед собою.

- В глаза, - Симона произнесла это тихим голосом, но очень жестко. – Смотри мне в глаза.

Лучше бы она этого не говорила. Или сама бы отвела свой взгляд в сторону – неважно, куда именно, просто куда подальше.

Синие глаза воспитанницы теперь выражали очень странную эмоцию. Смесь отчуждения и разочарования, совершенно немыслимого тона.

Да… Все то, что казалось Симоне уже состоявшимся, все это было теперь отброшено в сторону.

Блок. Мощнейший ментально-психологический блок, закрывающий эту девочку от всякого влияния извне – как на ментальном, так и на психологическом уровне.

Ведь было же, было сближение… между ними. Вплоть до очень тесного – того, что связывает там, изнутри. Сердце Симоны - перепуганое, но обласканное – тому свидетель. А теперь все это, как отрезало.

- Так что же это было? – Симона чуточку усилила свой интонационный нажим, продумывая возможность взлома этого внезапно появившегося барьера. А вдруг, все-таки, получится?

В ответ прозвучало нечто весьма неожиданное.

- Вы напрасно испугались, – услышала она. - Я действительно не могу ударить ту, кому я… симпатизировала. Не говоря уже о чем-то худшем. В отличие от Вас.

Голос девочки прозвучал тихо, но твердо. С той стороны барьера. Того самого…

- Та-а-ак… - протянула Симона. – Это что же у нас такое получается? Семинар по боевой экстрасенсорике? С демонстрацией приемов на «живой тушке»? Интересно… А можно с этого места чуточку подробнее? Вот прямо с этого!

- Я не делала ничего того, что могло бы Вам навредить, - ответила Надя. – И вообще, ничего дурного я даже не замышляла. Я просто прочитала там… в Вашем Сердце. Когда-то у меня получалось и такое… И я попробовала с Вами. Раз уж Вы считаете себя моим другом.

- Ага. Будем считать, что ты меня просто проверила. Уже хорошо!

Молодая женщина вздохнула с облегчением. Кажется, эта девочка не врет. Наверняка, она и вправду, вовсе не собиралась ей хоть как-то навредить. Все ж таки, каждый всегда судит о других в меру своей личной испорченности. В смысле, в меру специфики своих собственных ожиданий от их поведения. А иногда и в меру личных своих намерений и желаний - осознанных, а чаще даже просто неосознанных. 

Надя как-то странно покачала головой. Симоне даже показалось, будто воспитанница слегка побледнела, чем заставила воспитательницу обеспокоиться насчет самочувствия реципиентки.

- Что-то не так? – деловито осведомилась она у девочки. – Тебе нехорошо? Голова кружится?

- Уже… нет, - ответила Надя. – Со мной все уже в порядке, не волнуйтесь. Это Вам… не помешает, - добавила она, правда, на этот раз безо всякой улыбки, и даже без иронии в голосе.

- Скорее всего, так, - кивнула воспитательница в знак согласия. – И все же…

Она схватила девочку за руки и потянула ее в сторону стены – туда, де стояли стулья. Усадила воспитанницу на один из них, сама живо придвинула другой – поближе, почти вплотную – уселась на него и коротко провела осмотр-обследование текущего состояния реципиентки, на предмет симптомов ухудшения здоровья с возможными противопоказаниями. Воспитательница заглянула ей в глаза, приложила тыльную сторону ладони ей ко лбу, а после этого, не стесняясь, оценила пульс девочки, приложив пальцы прямо к ее шее.

По результатам этих своих манипуляций, она хмыкнула и покачала головой.

- Итак, чего же ты так испугалась? – спросила она. – Это просто внезапное осознание того факта, что мы с тобою скоро… начнем? Или же твои эзотерические упражнения отнимают слишком уж много сил? Тогда зачем ты все это делала? Ты, кстати, знаешь о том, что такие резкие движения рук в мой адрес я вправе расценить как нападение? Зачем тебе такие проблемы? Чего ты добивалась своими мистическими фокусами?

- Хотела понять, - неопределенно пояснила Надежда. Более чем неопределенно. Скорее даже совершенно непонятно.

- Ну и как, успешно? – Симона добавила в свой голос еще немножечко иронии.

- Я ведь уже извинилась перед Вами,- ответила девочка. – В моих действиях не было агрессии. Если Вас напугал мой жест – я еще раз прошу у Вас прощения.   

- Допустим, я тебе поверю, - крайнее слово фразы воспитательница произнесла в тоне весьма предположительного звучания. – Тогда… будь так любезна, рассказать мне о том, каковы были результаты твоих упражнений в области прикладной магии. Мне это действительно, очень даже интересно! Я не шучу! Правда-правда!

- Вам не понравится, - ответила воспитанница.

- Уж как-нибудь это я переживу, - ирония в голосе Симоны поднялась еще на несколько пунктов. – Санкций за это с моей стороны не будет. Клянусь!

Она даже подняла руку в жесте, подобном тому, каким в иностранных судах - если верить телевидению – дают присягу свидетели.

- Вы назвали себя моим другом, - ответила Надя. – Вы и вправду, предпочли бы стать для меня кем-то в этом роде. Но только на Ваших условиях. Просто, чтобы использовать меня, как материал для какого-то «педагогического эксперимента», по «перековке» бунтовщицы в образцового «элитария». Но…

- Что, «но»? – уточнила-осведомилась Симона. – У тебя что, есть сомнения в моих полномочиях? Я часть «Структуры»! Я вправе принимать меры по возвращению в «элитную» касту тех, кто заблуждается. Естественно, предварительно выветрив из их организмов все проявления девиационных искажений. В том числе с применением банальных телесных наказаний… да, такие полномочия у меня тоже имеются. Именно поэтому, собственно, мы с тобою и находимся здесь, - напомнила она.

- Думаете, Вы часть «Структуры»? – Надя задала странный вопрос. И снова очень странным тоном.

Симона насторожилась.

- Я не думаю, - ответила она. – Я знаю.

- Все обстоит с точностью до наоборот, - сказала девочка. – Не Вы часть «Структуры». Это «Структура» часть Вас.

- Это все пустая софистика! – Симона пожала плечами. Кажется, девчонка пытается расстроить ее дурацкими намеками на всяческую чушь! А вот не выйдет у нее! Ничего у нее не выйдет!

- Я, наверное, не совсем точно выразилась, простите, - отозвалась на ее ответ Надежда. И уточнила:
- Вы… сердце и суть «Структуры». И, если откровенно, то именно Вы, каким-то образом, определяете ее существование. Она просто отражение Вашей личности. Одной ее стороны.

- О-о-о! – Симона едва не расхохоталась, - У нас начинается сеанс психоанализа! Компания «Юнг, Фрейд и Малоксианова» ищет клиентов и приглашает их на психотерапевтические занятия! Подсчет количества личностей в одной произвольно взятой голове, на калькуляторе, абаке и счетах! А также, советы по гармонизации общения между ними! Блеск!

Сказав это, она… согнала улыбку с лица и, взяв девочку за руки, спросила – не жестко, не грубо, но самым серьезным тоном:
- Надя! А тебе не кажется, что твоя шутка несколько затянулась?

Девочка пожала плечами.

- Я же сказала, что Вам не понравится. Но по всему выходит, что Вы… в смысле, Ваша личность, - поправилась она, - как-то повлияли на функционирование «Структуры». А теперь уже… «Структура» взяла над Вами верх. И теперь она определяет суть Вашей личности. Обратный процесс.

- Однако… Ты сделала мне изысканный комплимент! – Симона снова перешла в общении с этой странной девочкой к ироничному тону. – Но вот беда… «Структура» появилась на свет раньше меня. И я никак не могла повлиять на ее становление. Молода ишшо, понимаешь!

- Я… давно не практиковалась, - снова пожала плечами воспитанница. – И сказала Вам так, как прочувствовала Вашу роль, когда читала… в Вашем сердце. Хотя…

Надежда тяжело вздохнула.

- Возможно, все куда как проще, - сказала она. – Вы настолько преданны «Структуре», что полностью отождествили себя с нею. Но мне лично от этого не легче.

- Молодец! Выкрутилась! – одобрительно усмехнулась Симона. – Давай считать, что экзамен на сообразительность ты сдала! Но скажи на милость, чем тебе не угодил тот факт, что я действительно не мыслю себя вне «Структуры» и ее интересов? Или ты рассчитывала на некое фрондерство с моей стороны?

- Я надеялась на то, что Вы не такая, - ответила Надежда. И добавила безнадежным тоном:
- Зря.

- Ты все же имеешь претензии к «Структуре», - Симона не столько спрашивала, сколько констатировала факт.

- Вы сами объявили ее моим другом, - девочка тоже просто констатировала факт, а потом добавила нечто… далеко за гранью дерзости:
- С такими друзьями… никаких врагов мне уже не надо.

- Надя! – Симона сдвинула брови и погрозила девочке пальцем. – Не забывай, я все-таки функционер «Структуры»! Но ведь я все еще твой друг! Надя! Дорогая моя! Хватит дерзить и играть в мистические заморочки! Я снова повторяю, у меня единственная цель, вернуть тебя в число «элитариев». А лучше… ввести тебя в иной круг, куда выше и значительнее прежнего! В перспективе, я могу сделать тебя одной из нас!

Симона сделала паузу и посмотрела на юную собеседницу более чем многозначительным взглядом. Однако ее воспитанница не подала никакой внятной реакции на сказанное ею. Она просто… промолчала.

- Такие предложения делают не каждой! – Симона обозначила свою позицию более чем точно и откровенно. – И ты его сегодня получила… лично и непосредственно от меня! Цени это!

Воспитательница снова сделала паузу и посмотрела на девочку многозначительным взглядом. Однако понимания не встретила.

- Я… никогда не была одной из вас, - услышала она в ответ. – И никогда не стану. Для меня в мире, где правят такие «друзья», места в принципе нет.

- Задумалась об эмиграции? – Симона как-то недобро прищурилась. – Зря. Ты хоть представляешь себе, какую сумму потребуют с твоих родных, в порядке компенсации затрат на обучение… и на содержание здесь?

- Хотите сразу, выпить мою кровушку и разобрать меня на органы?

Это предложение прозвучало более чем внезапно. Причем, иронии в голосе воспитанницы вовсе не было слышно. 

Симона едва сдержала себя, чтобы не залепить ей пощечину за такую немыслимую дерзость. Но все-таки повела себя как профессионал - просто отодвинулась от воспитанницы. Так, на всякий случай.

- В принципе, я не настаиваю, - спокойно заметила Надежда. И задала еще один вопрос. Вежливый и дерзкий, в одно и то же время. 

- Симона Евгеньевна! Пожалуйста, подскажите мне, где здесь туалет?

Симона снова сдержала себя и молча указала на дверь без электронного замка.

- По Регламенту положено держать дверь открытой, - сказала она. – Но как твой друг, - молодая женщина произнесла это слово почти без иронии! – я проявлю тактичность.

Надежда молча поднялась со стула, сделала пару шагов в указанном ей направлении. Потом остановилась, как будто позабыла сделать что-то и важное в отношении своей собеседницы. Развернулась и обозначила короткий поклон в адрес своей воспитательницы.

- Симона Евгеньевна! – произнесла она. – Я… не хочу, чтобы у Вас были неприятности из-за нарушения Регламента. Я благодарю Вас за заботу о моей стыдливости, но… не стоит.

Потом вздохнула и добавила:
- Если можете, простите мои слова… если они Вас задели. Я обращалась к «Структуре», а не к Вам. Еще раз, простите.

Симона в ярости прикусила губу. Воспитанница снова поклонилась ей – абсолютно вежливо, ни тени иронии на лице! – и прошла к указанной двери. Потом она распахнула ее и проследовала внутрь помещения с белым кафельным и фаянсовым содержимым. Симона молча поднялась и двинулась следом. Как только девочка опустила сиденье унитаза и начала задирать подол бирюзовой рубашки, воспитательница молча прикрыла распахнутую дверь. Со своей стороны.

Дружество обязывает. Даже если адресат не желает его признавать и принимать его плоды.