Пазл пятнадцатый

Мы успели: в гости к Богу
Не бывает опозданий.
Так что ж там ангелы поют
Такими злыми голосами?!

В. Высоцкий



Пазл пятнадцатый   

... Ее искали недолго. Собственно, переполох, который начался после звонка Веры Плотницкой, вовсе не способствовал быстрым поискам. Начальство распорядилось «загнать» всех воспитанниц «по корпусам», чтобы не мешались под ногами – тем более, что солнце уже зашло и сумерки постепенно превращались в то самое, темное время суток. Воспитатели, похоже, получили задачи попарно «прочесать» конкретные участки обширной территории Учреждения. Но, по сути, никто так и не успел начать этих поисков всерьез.

Симона, которую, похоже, все «поставили в игнор», как сомнамбула шла от спального корпуса, где осталась Вера, отдававшая распоряжения помощницам по основной своей и «подменной» группам. Молодая женщина шла в сторону изолятора. Она точно знала, куда идти - к тому самому странному обшарпанному щитовому строению, в стороне от основных помещений медицинского сектора. То ли складу, то ли хозблоку. Где так и не поставили замок… да и камер наблюдения на это убогое строение тоже не навесили. К сожалению...

Когда Надя пела свою последнюю песню, она смотрела сквозь бронированное окно своей палаты именно туда. И теперь Симона понимала, зачем, что именно такого, значимого для себя, она там увидела. Понимала, но все еще надеялась.

Хотя нет, если бы Симона на что-то еще надеялась, она бы бегом бежала туда, в надежде остановить эту обезумевшую девочку. Но она откуда-то прониклась странным, ниоткуда взявшимся пониманием того, что все это уже бессмысленно. И сейчас, своим заторможенным шагом, она просто пыталась продлить свое формальное незнание того, что уже случилось.

И когда воспитательница, отворив чуть приоткрытую дверь, вошла в это помещение, чтобы проверить, что или кто находится или же присутствует именно там... Когда Симона подсветила себе маленьким фонариком-брелоком, висевшим у нее на ключах… Она даже не удивилась, увидев, что именно висит на самодельной «веревке», скрученной из «одноразовой» рубашки, явно прихваченной этой странной девочкой с собою из изолятора... 

«Интересно, является ли грехом такая... кража?» - пронеслась в ее голове безумная мысль.

И в ответ на этот странный вопрос пришел странный ответ.   

Видение. Она, Симона, отвязав эту девочку от кушетки, помогает ей встать, подняться... А потом, выведя воспитанницу в «предбанник», сразу же после состоявшегося наказания, надевает на нее ту самую рубашку, прикрыв свежие выхлестанные полосы на теле, с крупными каплями крови и несколькими просечками – там, на ягодицах, и еще на верхней части бедер. И потом, помогая ей в туалете, она заметила, что кровь этой девочки чуть-чуть проступила сквозь бирюзовую материю той самой «одноразовой» рубашки.

И сейчас… Симона, почему-то отметила для себя, что не зря комплекты одежды для проведения «экстраординарных» экзекуций делают одноразовыми. И для экзекутора, и для самой наказываемой...

«Это ее одежда, - подумалось Симоне. – Это последнее, что мы... что я успела ей подарить...»

Она не заревела, не заистерила. Не попыталась оборвать веревку, на которой висело тело ушедшей. 

Qui Mariam absolvisti
Et latronem exaudisti,
Mihi quoque spem dedisti. 

Ты освободил Марию
И внял разбойнику,
А мне дал надежду.

Симона вспомнила эти строки из странной песни, той, которую Надя пела там, в «Тупичке», как говорится, напоследок. Перед тем как уйти туда... где ее ждала боль... 

Да нет. Перед тем как просто уйти. Совсем уйти.

Шаг в пустоту… всего один шаг… И нет ее уже, ни близко, ни поодаль. Нет больше у Симоны никакой Надежды - ни с прописной, ни со строчной буквы. Одно только покинутое тело.

Да, конечно… Все было определено заранее. Она ведь, наверняка, еще тогда для себя все решила. Что уйдет. Куда-то туда, далеко, подальше от боли и... бесчестия. Уйдет от этих ударов, нанесенных ей сегодня рукой неумолимого экзекутора. Да-да, ее, Симоны, собственной рукой...

Симона отчего-то решила, что эта девочка... нет, не умерла. Именно ушла. Ушла туда, куда сама захотела уйти. В то самое место, о котором она пела в этой своей последней песне. Туда, где ей будет хорошо...

Ей теперь оставалось только принять этот выбор...

Самый тяжелый момент в дружестве - это обязанность принять выбор адресата своих чувств. В том числе и выбор «на разрыв», когда тот, кто желает освободиться, тот, кому узы душевной близость стали тяжелы, как цепи, предпочитает отринуть эту связь – ту, которая именно для него, из поддержки и основы для возможности повседневного существования, превратилась в некое отягощение, давящее, вернее, подавляющее его внутреннюю суть.

Сюда же входит обязанность принять даже фатальный выбор, сделанный близким человеком – выбор, оставляющий по себе кровавую рану в душе того, кто имел… то ли смелость, то ли неосторожность остаться. Обязанность принять случившееся и исполнить все необходимое в интересах того, кто ушел - все, что еще можно сделать… нет, не для него. Для того самого призрака его бытия, который все равно останется в твоем сердце.

Симона молча склонила перед нею свою голову. А потом набрала номер на клавиатуре сотового телефона.