Пуля для колдуньи

   Владимир Илюхов (В. Коньков).

Пуля для колдуньи 

Дед мой смолоду был хо¬док и не оставил этого заня¬тия до глубокой старости. Нравился дед женщинам, не¬смотря на рябое лицо
Началась эта история как-то весной, в середине пятиде¬сятых. Ездил дед в пригороды пахать сады. Тракторная пахо¬та тогда ещё не вошла в обиход,  да и как было бы трак¬тору развернуться на трех сотках, а деду с его Карькой тут и было место. Большие деньги он тогда зарабатывал - пятерку с сотки. За свето¬вой день набегало побольше, чем у генсека. Правда, ген¬сек так много и не работал.
В город возвращаться - только лошадь зря гонять. Вот и поселился дед в доме у одной вдовы, красивой и мо¬лодой. Тогда она мне казалась взрослой-превзрослой теткой. Но сейчас, с высоты своих сорока с лишком лет я посмотрел бы на нее совсем другими глазами. Именно та¬кими глазами и увидал её тог¬да дед мой, Иван Николаевич. Легок был дед мой на язык в подпитии. Трезвым бы он та¬кого, конечно, не наобещал бы не¬счастной женщине: и вдовец-то он, и дом у него в городе боль¬шой и просторный, и живет-то он отдельно от взрослых дочерей с глухой старшей сестрой, и что нужна-то ему в его простор¬ный и сиротский дом молодая расторопная хозяйка. Понрави¬лись такие речи молодой вдове, да и переезд в город её манил. Дед, вспахав той весной всё что мог, вернулся к бабушке и забыл черноглазую молодуху. Вдова же деда забыть ни¬как не могла. Более того - на¬шла покупателей на свой заго-родный дом и собиралась пе¬реезжать к завидному жени¬ху. Уж по рукам готовы были ударить с покупателем, да подружка вдовы и говорит:
- Кла¬ва. Дом всегда успеешь про¬дать. Давай твоего милого навестим: так ли он тебя ждет, как обещал, уезжая.
Когда женщины нагрянули в город проведать жениха, тот их, конечно, не ждал. Не ждала таких гостей и бабуш¬ка моя, Евдокия Матвеевна, но встретила их как положено - за стол посадила, вчерашних щей налила, картошкой угос¬тила, а может, и рюмочку поднесла, врать не буду не помню, и всё-то она на правах старшей сестры про братца Ваню выспрашивала: как жилось ему в чужой сто-ронушке? А гостья все диви¬лась, что сестра-то не старше брата выглядит и не так глу¬ха, как Ваня расписывал. Так под общее удивление, дело и открылось. Подруга Клавы первая всё поняла и начала собираться. Но «невеста» вдруг заартачилась: видимо, решила, что ничего ещё не потеряно. Что и говорить, трудно было бабушке тягать¬ся с молодой черноглазой красавицей. А Клава решила: если нельзя ей в город к Ване, то можно Ваню с собой увезти. Видимо, чем-то креп¬ко он ей приглянулся. Но дед, к тому времени подъехавший на обед, на Клавины прелес¬ти не польстился, а доволь¬ствовался бабушкиными вче¬рашними щами. Бедная Клава, уходя, обернулась и с поро¬га произнесла примерно сле¬дующее:
- Всё равно ты, Ваня, бу¬дешь мой. Я - вдова, и ты бу¬дешь вдовец, года не пройдет.
Мать моя и тетка, посме¬ивавшиеся над происходящим из соседней комнаты, попри¬тихли. Не смешным это пока¬залось и бабушке. Дед на всё это только махнул рукой и пошёл к коню что-то попра¬вить в упряжи. Мне, девятилетнему огольцу до дел взрослых дела не было. Зато теткин муж, зять деда моего Ивана Николаевича, Иван Ва¬сильевич, хохотал над этой историей весь вечер.
Ладно, смех смехом, а не прошло и недели, как бабуш¬ка начала прихварывать. По¬началу на то и внимания не обратили: и раньше бабушка хворала частенько. Но когда однажды утром она не смогла встать с постели, дочери насто¬рожились, вызвали врача.
Участковый врач у нас был необыкновенный: толстый, бритоголовый старик. Леген¬да, а не врач. Одна фамилия чего стоила - Рафаэль!
Пришёл Рафаэль по вызо¬ву раз, другой, третий и ве¬лел искать знахарку. Соседи быстро указали адрес. Баба Груня что-то над бабушкой пошептала, что-то над ней рассыпала, шерстяным клуб¬ком над больной поводила и созналась:
- Ничего, девки, сделать не могу! Немочь чёрная. Если знаете, кто её навел, идите, поклонитесь в ножки, спасай¬те мать.
Дед, как услышал такое, схватил ружье и, вскочив на Карьку верхом, ускакал в пригород.
В доме все заголосили.
Но через пару часов дед вернулся; без ружья, взгляд дикий. А ещё через час яви¬лась и милиция, деда увезли, искали ружье - не нашли.
Бабушке становилось всё хуже.
На другой день, раненько - раненько, явилась Клавина подруга и рассказала следую¬щее: дед ворвался в приго¬род как «абрек» - верхом и с ружьем в руках! Остановился против дома «колдуньи» и закричал: «Такая-сякая, выхо¬ди!»
Та вышла, встала у ворот.
- Сними с жены порчу! - кричал дед.
- Нет, - отвечала она. - Ты, Ваня, будешь моим.
- Ах, ты... (и т. д. и т. п.) Ну так вот тебе! - крикнул дед и выстрелил.
Оговорюсь сразу: дед был стрелок отменный! Мой млад¬ший брат, разрядник в спортив¬ной стрельбе, не раз завидовал ему, уже семидесятилетнему. Его зоркому глазу завидовал и твердой руке. Что же говорить о пятидесятилетнем мужчине?
И вот мой дед выстрелил почти в упор, метров с шес¬ти, а «колдунья» только за¬смеялась ему в лицо:
- Это ты, Ваня, не в меня стрелял, а в столб, - и она ото¬двинулась чуть в сторону, от¬крывая воротный столб за своей спиной. В нём на уровне женской груди сидела пуля.
Матерясь, дед стал пере¬заряжать берданку.
- Сейчас ты, Ваня, в столб попал, а следующим выстре¬лом свою жену убьешь. Стреляй!..
Дед взвыл в бессилии и, перехватив берданку за ствол, так ударил по воротам, что только щепки полетели...
Вот что рассказала Клави¬на подруга. А ещё добавила, чтобы дочери собирались с ней просить у Клавы для матери избавления, что мама с тётей и сделали. А вскоре бабушка начала поправляться. Да и деда отпустили, за недоказанностью вины. Видать, отходчивая вдовица была, незлопамятная.