Смертельное диско

 18+

       — Танцуй, сучонок! Я сказал танцуй, твою мать!!! — Костян уже рычал на упавшего на снег и скрючившегося в позе зародыша паренька. Руками несчастный всё ещё пытался прикрыться от града наносимых ему, уже ногами, ударов.

       — Да харэ, слышишь, Кабан… Брось его. Пошли лучше ещё пива возьмём, вон сколько тут… — выпотрошивая карманы снятой с парня куртки, сказал Лысый и, скомкав её, отбросил в сторону…


       … У России испокон веков две беды: дураки и дороги. Но если со вторыми всё более-менее понятно, — администрации подводят, то с первыми ещё вопрос, как и откуда они появляются, и тех ли вообще мы за них принимаем?..


       Мать Саньки зачала его,  сама не зная, от кого. По пьяни. Правда, от ребёнка, несмотря на недоношенность, вылившуюся в частичное недоразвитие лобных долей головного мозга, не отказалась. Может, с протрезвлением пришло прозрение, а может и биологические часики по дурьей башке настучали: если не сейчас, то уже никогда. За тридцатник, как-никак, барышне перевалило. А может и ещё какой, б;льшей, кары испугалась. Хотя, куда уж больше?

       В принципе, особой тягостью для матери Санька не стал. А может и наоборот — помог. Тамара, в простонародье именуемая «Шмара», вдруг ни с того, ни с сего взялась за ум, бросила пить, валандаться с мужиками и даже устроилась нянькой в интернат для слабоумных детей. Туда же чуть погодя пристроила и сына.

       И, в общем-то, всё было неплохо. Ущемлённости своей Санька не понимал, более того — принимал, как должное. При выявленной позже ещё и патологии слуха научился изъясняться при помощи жестов и нечленораздельных звуков. Прекрасно понимал мать, приложившую к тому, надо сказать, немало усилий.

       Достатка большого не было, но на жизнь хватало. Работа на полторы ставки плюс пенсия на ребёнка — инвалида детства. Так и жили. Школа Саньке не светила. В том самом, обычном, её понимании. И если мать, забирая его на выходные из интерната, через силу заставляла читать и писать, сам Санька больше всего любил смотреть кино. Любимейшим было индийское.

       Парень знал все сюжеты, наизусть, по-своему, цитировал главные диалоги фильмов под старенький телевизор. Но особую, какую-то щенячью радость у Сани вызывал восходящая звезда Болливуда Митхун Чакраборти в "Танцоре диско". Видя такую приверженность чада, Тамара, стянувшись, купила «бэушный» видик и несколько затасканных видеокассет. Чему сын несказанно был рад. Он быстро научился менять и перематывать кассеты. Без труда находил и по нескольку раз включал полюбившиеся кадры. И танцевал. Под более воображаемую музыку. Как мог. Как Митхун Чакраборти. Его Митхун…

       А потом случилась беда. Как это обычно и бывает – когда её меньше всего ждёшь. Саньке было пятнадцать, когда мать избили какие-то нелюди. За отказ с ними выпить по старой памяти. Отняли кошелёк и, влив силком ей в рот полбутылки водки, бросили на снегу в почти безлюдном месте. Её нашли под утро, с обмороженными конечностями. Руки спасти удалось, она их, видимо, интуитивно прижимала к себе. Пальцы же обеих ног пришлось ампутировать.

       Работа закончилась. Разбираться не стали. Пенсии по бытовой травме, полученной в состоянии опьянения, не полагалось. И Санька пошёл к палаткам. Понимая скудным умишком, что только там он может как-то прокормиться сам и прокормить больную мать. Поначалу робко, жестами, больше мыча, нежели говоря, просил у покупателей пивные бутылки. Набирал пару пакетов и уносил домой. Перемывал их в ванной, а утром шёл к перекрёстку за домом, куда пока ещё приезжала фура с приёмщиками стеклотары.

       Сдавал бутылки и покупал, на сколько хватало, продуктов: хлеб, молоко и макароны или растительное масло и сахар. Иногда, с барышей, куриные окорочка.
       И у палаток, и в магазине его уже знали, и даже научились понимать.

       Но ведь мир, как известно, не без «добрых» людей. Они-то однажды и угостили Саньку водкой. Водка Сане не понравилась, поэтому от вторых полстаканчика он отказался. И тогда ему дали пива. «Это ж совсем другое дело», - видимо, решил паренёк.
       В голове приятно зашумело, и ему послышались звуки любимого кино.

       Музыка и в самом деле была. Шло лето, и по вечерам из игрового зала рядом с палатками выносили стул, на который, привлекая игроков, ставили большой играющий двухкассетник. Что это была за музыка, Саньке было уже не важно. Ноги пошли в пляс, движения становились чётче и увереннее. Через пять минут перед раскрывшими от удивления рты прохожими танцевал не кто-нибудь, а «сам Чакраборти».

       Месяцы тренировок и «подогрев» возымели своё, в чём — доброе, а в чём-то и пагубное действо. Кто-то сунул пацану в руку сторублёвку, кто – побольше, а кто и коктейльчиком поделился. И к Саньке, теперь почти каждый день приходившему не столько за бутылками, сколько потанцевать, уже приклеилась «сценическая» погоняла — Танцор диско.
       Никому и в голову прийти не могло, что всеми этими действиями они положили начало Саниного конца. Благими намерениями… полагаю, дальше вы знаете. 

       Незаметно так прекрасно, с новых вкусов и ощущений начавшееся лето тоже подошло к концу. Никто давно не выносил на крыльцо магнитофон. Но привыкший так или иначе существовать Санька по-прежнему приходил вечерами к палаткам. Где его уже и сами продавцы, чисто для хохмы, другой раз подпаивали «Ягуаром» или пивом. И, высыпав из палаток, потешались над «убогим чудиком». Призн;юсь честно: работая в одной из ночных палаток, пару раз смотрела и я. Только мне было не до смеха. Я словно предчувствовала крадущуюся на мягких лапах беду. И не ошиблась.

       В ту ночь я была одна. Завсегдатаи вокруг палаток, а то и друзья, сидевшие в гостях, разошлись. И я собиралась немного поспать. Наступал час безлюдия, когда гуляющие затарились, а до похмелья дело пока не дошло. Третий час ночи.
       Накануне нас почти до часу веселил подразошедшийся Санёк. И я даже успела сцепиться в перепалке с кем-то из желающих взять что-то безвозмездно, то есть даром. Но время разогнало всех по своим праведным и не очень делам, а я начала сооружать себе стихийное ложе. Как вдруг…

       Выбив стекло, в форточку сначала вломился кирпич, а потом влезла мужская голова того же типа, с которым я недавно ругалась. Только более разгоряченная:

      — Откроешь, сучара, сама или начать громить у тебя окна? — угрожавший, по всему видать, не шутил.

       — Уходите немедленно! — крикнула я сорвавшимся от испуга голосом. — Я вызову милицию! — Краешком глаза я успела охватить кусок площади напротив, где ещё час назад стояла патрульная машина с мигалкой. И то, что сейчас её там не было.

       На несколько минут рожа из разбитой форточки исчезла, надо было что-то делать. А что? Дверь открыть ни в коем случае нельзя. Телефонов сотовых ещё не было. Были пейджеры, но у хозяина, как всегда, не доходили руки защитить — нет, не персонал, хотя бы своё дело. А в форточку уже лез, страшно подумать, ствол дерева. Где только и нашёл его этот отморозок ночью?
       Я только и успела, что подхватить свой приёмник ВЭФ (расхреначит же!) и забиться с ним в «мертвый», а значит недосягаемый угол палатки — туда, куда эта дубина наверняка не достанет. Ночной же гость начал вращать ствол по оси, задевая полки и сбрасывая с них блоки сигарет и упаковки с соками.

       На моё счастье (или - своё несчастье) к палатке подошел… Сашка! И начал на своём, тарабарском, что-то спрашивать у ночного дебошира. Через стекло я видела, как он, уперев руки в бока, качал головой, давая понять этому ублюдку, что так делать нехорошо. Помогло ли это мне? Наверное, помогло. Пока этот козёл переключил внимание на Саньку, я выиграла пару минут и выскользнула за дверь, успев её запереть снаружи. «Добежать до дороги! — было первым желанием, — и, поймав любую машину, гнать в милицию!...»


       Саньку хоронил почти весь город. Его нашли, как и мать, зимой, зверски избитым, только ещё и раздетым. Потому и замёрзшим. Дежавю…

       Кто это сделал, я не знаю до сих пор, - могу лишь догадываться. Но, верите, больше не получается смотреть индийское кино. Особенно то, в котором играет, а значит поёт и танцует Митхун Чакраборти…