Подвиг длинною в жизнь, который длится 100 лет!

 
Мой рассказ не о выдающемся военном или общественном деятеле, а о  скромной сельской труженице. И пусть из правительственных наград у нее только юбилейные медали, посвященные 50, 60 и 70-летию Победы в Великой Отечественной войне и почетное звание «Ветеран труда», но всё «судьбы ее простое полотно» соткано из сплошной самоотверженности, мужества, самоотдачи, зачастую,   непосильного труда, великой любви и преданности Отечеству, бесконечных забот о ближних. К тому же, всеобщего уважения и почестей заслуживает, на мой взгляд, и   исключительно почтенный возраст моей героини — завтра Марие Ионовне Мартыненко из станицы Андреевской исполняется 100 лет.

Февральской, ветреной, холодной ночью
В октябре  2015 года, ко Дню памяти жертв политических репрессий в «Калининце» был опубликован материал «С родной стороны — в неизвестность». В нем рассказывалось о визите в редакцию Татьяны Владимировны Лобановой (Гавриш), приезжавшей в Калининскую из Ставрополья на родину своих предков. Ее родных в годы раскулачивания выселили из Поповичевской, как и немало других станичников. Среди них была и семья регента Поповичевского Покровского храма Иоанна Евтихиевича Очкася, не пожелавшего вступать в колхоз.
На конец 1920-х – начало 1940-х годов  приходится в бывшем СССР переход  упразднения НЭПа (новой экономической политики). В на селе,  в это время начались  «чрезвычайные» хлебозаготовки или - сплошная коллективизация.  Они спровоцировали  новое обострение отношений между властью и казачеством,   антиказачьи  акции на Юге России. Особенно жестокими репрессии были на Кубани, в том числе и на нашей малой родине.  При чем, в  20-х – 30-х годах  прошлого века    нередко попадали в тюрьмы и ссылку вовсе не противники советской власти, а обычные рачительные хозяева — середняки, большие, крепкие,  трудолюбивые семьи. 
В  Поповичевской, как и по всей Кубани, раскулачиванием занимались весьма активно, с энтузиазмом.  Станичников, попавших в немилость, вместе с семьями выселили. В одной из первых партий выселенных в феврале 1929 года  оказалась и семья Очкась. 
Маше было 12 лет. Девочке хорошо запомнилась февральская промозглость, жуткая темень, холод и страх. Сильный ветер все норовил сорвать с головы платок и задуть керосиновые фонарики, что держали многие из будущих принудительных путешественников. Казалось, что если потухнут эти слабые, трепещущие огоньки, то произойдет что-то очень жуткое, чего и представить невозможно. Маша не представляла, что самое жуткое, страшное ждет ее и ее родных еще впереди.
В битком набитых товарных вагонах, не только без  особого багажа, но и запаса продуктов,  несчастных из Поповичевской и других станиц отправляли со станции Величковка, а куда? Никто не знал. Это еще более угнетало, ибо, неизвестность всегда страшит. Ехали с мамой, Анной Андреевной,  шестеро детей (отца забрали раньше, он так и пропал без вести). Кроме Маши, старшая Евдокия (1914 года рождения), Иван (1918 года), Ион (1924 года), Марк (1926 года) и годовалая Ниночка, не выдержавшая жутких испытаний и умершая вскоре по прибытии на чужбину.

По три- четыре семьи в хату
Мария Ионовна вспоминает:
- Знаю, что наш отец не захотел вступать в колхоз, вот нас и выселили. Из Поповичевской многих отправили в Ставрополье, а  на Урал -  семьи  Гриценко и Симоненко.   Везли нас долго, а выгрузили как-то утром рано прямо в степи. Кругом пустота, никакого жилья. Холод, ветер, снег. Плакали в голос и дети и мамы. Только к вечеру за нами прислали подводы и отвезли в какое-то село, определили в школу. Она была маленькой, все едва втиснулись. Ночевали сидя, радовались, что, хотя бы не на улице. На следующее утро опять подогнали подводы и отправили нас в пустое село. Потом стало известно, что его жителей тоже раскулачили и куда-то выселили. В одну хату определили по четыре семьи (по две в каждую из комнат. Мы долго жили с семьей  Дарьи Верещак. Потом сделали перераспределение: по две семьи в хату, то есть — каждой семье  давали отдельную комнату. Соседствовали под одной крышей с Гарькушей, затем — с Симоненко (переправленными с Урала в Ставрополье, а после войны они обосновались в Новониколаевской).   
Видно было, что Мария Ионовна, рассказывая о пережитом, очень волнуется. На ее лице появилась тень страдания, а в глазах заблестели слезы. Женщина будто вернулась в те давние времена. И вот уже она с сестрой и братом пробирается в степь по большим сугробам, откапывает из под снега  прошлогодние травы, которыми, как ни старались, переселенцы, невозможно было натопить их новые бедняцкие жилища.
Их поселили  в селе Малая Джалга Апанасенковского района  Ставропольского края. Кстати, теперь его уже нет, как и колхоза, в котором работала повзрослевшая, Мария. Из-за этого  не удалось отыскать подтверждение о ее довоенном и военном трудовом стаже, что отразилось при начислении пенсии и не позволило оформить статус труженицы тыла.   

Любимое лакомство — кусочек макухи
В Поповичевской Маша училась уже во втором классе, а  на Ставрополье долго не было такой возможности. Только через два-три года открылась маленькая начальная школа. Детвора переселенцев ходила туда с охотой, только у полуголодных и плохо одетых ребятишек не всегда доставало сил и терпения, что бы «грызть гранит науки». Но дети, есть дети. Они не унывали, шалили на переменах, бывало, что и ссорились,  быстро мирились и, несмотря на нищету, делились друг с другом скудным материнским пайком. Чаще всего это был кусок черного хлеба. А любимым лакомством считали кусочек   макухи — подсолнечного жмыха.
Как выжили? Чудом и с Божией помощью. В селе не было церкви, молились дома. А еще, в семье бывшего регента не расставались с доброй традицией — все делали с песней. И пели так, что заслушаешься!
В селе первое время было подобие анархии, люди  перебивались, кто, как мог. По весне стали обрабатывать землю, сажать огороды. Потом организовали сельскохозяйственную артель. Землю копали лопатами, вилами. Сеяли, убирали хлеб тоже вручную, а молотили его цепами уже глубокой осенью, зимой. Одним летом пшеница хорошо уродила и у крестьян появились кое-какие сельскохозяйственные орудия труда. Например, катки на лошадиной тяге. А лошадей дали больных, почему-то их болезнь называли «малиновой».
Дети переселенцев рано взрослели и шли работать в колхоз, в который преобразовали первую артель. Вслед за старшей сестрой Евдокией стала колхозницей и Мария.

Ах, эта свадьба, свадьба!
Мария Ионовна уточнила: «В нашей Малой Джалге, в деревнях Киевка, Дербентовка, Киста, Гаршун, Маныч, что находились ближе к Калмыцким степям, жили выселенцы. А в Большой Джалге — местные, ставропольцы. Лето  в тех краях нормальное было, а зима суровая, 30-35 градусов мороза. А  хлеб, помню, зимой молотили, берешь снопы, а они, аж звенят...»
Молодость брала свое. Парни и девчата летними вечерами собирались за околицей, пели и плясали. Постепенно стали образовываться молодые семьи. На мой вопрос о том была ли у нее свадьба, Мария Ионовна улыбнулась: «Была, была. И уже побогаче, чем у старшей сестры. Мы жили напротив бригадного стана, Ей на свадьбу из колхозной кухни брали небогатое угощение. А я выходила замуж через два года. Мама расстаралась, купила мне белое платье, хотя и ношеное, и  жениха тоже приодела. Был он из еще более бедной семьи. Дома застолье устроили.   Не такое, конечно, как потом мы своим детям, как сейчас устраивают. Борщ и даже второе было. Фату надевала, веселились под балалайку, гитару, мандолину».
За сужеными тогда далеко не ходили. Что называется под боком  были и Мария с будущим супругом. Сергей Мартыненко, его пожилая мама и племянница  жили долго в одной хате с Очкасями. Затем, им дали отдельное жилье, а детская  привязанность у Сергея и Маши переросла в любовь. После женитьбы молодые устроились в доме  новоиспеченного супруга. Через год, в 1940 году, родился первенец, Гришенька. Всего месяц побыла Мария с младенцем. Больше не полагалось. Благо, начальство сжалилось и определило мальчика в ясли, а его мать туда же нянькой. Но не надолго. Рабочие руки были в колхозе дефицитом. Довелось молодой женщине работать в поле и на свиноферме. Освоила технику — трактор «Универсал». 

Все для фронта, все для победы
Наладившуюся размеренную, хотя и нелегкую жизнь, нарушила война. Сергея вскоре призвали на фронт, вернулся он только осенью 1945 года. Марию вскоре, как и других молодых женщин, на шесть месяцев призвали на курсы военной подготовки со всеми «прелестями» армейского бытия.  Молодухи в солдатской форме маршировали на плацу, изучали фугасные и иные бомбы, копали окопы. У большинства сельских жительниц дома остались малые дети, но это ни кого не интересовало. Даже, когда Марие сообщили, что старая свекровь не уберегла Гришеньку и он обварился кипятком, ее не отпустили на побывку.
О периоде оккупации моей собеседнице было трудно вспоминать. Сказала только, что немцы были в селе, даже у них в доме останавливались. Помолчала немного и добавила о том, как работали в военный период голодные, в изношенной одежонке и практически босые. Самодельная обувка из необработанной свиной шкуры к обеду приходила в негодность, ноги к концу дня на свежей стерне до крови были исколоты. Но не останавливались, вязали снопы. И хлопок собирали вручную, в две сумки. Одна на правом плече для коробочек хлопковых первого сорта, а другая, на левом — для второго сорта.   
И долгожданное известие о победе застало селян в поле: «Прискакал верховой, еще на ходу кричит, что война закончилась. Мы все быстро сели на гарбу и в село. Там нас поздравило начальство. Сколько крику было, сколько слез!».

На родину, на Кубань!
Какие тяготы не терпели переселенцы, все мечтали о возвращении на родину, на Кубань. На семнадцатом году после изгнания у них появилась возможность это сделать. В числе первых полу-легальных возвращенцев была мать Марии с маленьким Гришей и другие ее родственники. Они  запрягли в телеги своих коровушек, погрузили нехитрый скарб и пошли пешком. За телегой Очкасей следовала  на привязи всеобщая любимица - коза. О становились они в станице Андреевской, писали, что встретили их хорошо, обосновались нормально. Туда же, но уже поездом, после официального разрешения, а значит и  фактической реабилитации, поехали и супруги  Мартыненко. С собой взяли только одежду, а хаты и то, что было в них бросили.
Приехали в Андреевскую, первое время поселились в хатенке с мамой, братом и сестрой. Все в одной комнате, а за перегородкой — корова, благодаря которой и пережили голодное время. Через некоторое время ушли на квартиру, потом  на другую, хозяйка которой вскоре решила уехать и продала маленькую, полуразрушенную  хатку молодой семье.  Спустя годы Мартыненко построили собственный дом. В 1950 году родилась у них дочь Люба, а через три года — сын Саша.

В награду — красную косынку
Еще в 1919 году поэт Николай Тихонов написал свою «Поэму о гвоздях», в которой дал точную характеристику  многим гражданам недавно образованной советской республики: «Гвозди бы делать из этих людей — не было б в мире крепче гвоздей!». Именно к таким фанатично преданным Отечеству людям, не жалеющим себя в неимоверно тяжелой работе, относится и Мария Ионовна. Детей репрессированных  причисляли к сомнительному элементу, относились к ним в пренебрежением и недовольством. Но многие из них выросли настоящими героями. Одни мужественно воевали с фашистами, другие показывали пример в труде. Мария всегда опережала напарниц. И на тракторе успевала за смену вспахать землю или прокультивировать всходы  больше других. На лошадях, на коровах тоже пахала, в ручную травы косила — все, что делала — с энтузиазмом и  удивительно снаровисто, ловко- будто заведенная! И никогда не вспоминала о том, как жестоко поступили власти с ее семьей. А в награду за такой патриотизм получала: красный бант или кумачовую косынку, Почетную грамоту и звание ударника коммунистического труда. Зарплата же в Андреевском колхозе «Родина», в котором она трудилась  много лет до выхода на пенсию и  уже пенсионеркой, была небольшой, в соответствии с ней и назначили женщине пенсию.
Судьба ее не баловала, но когда в 1969 году похоронила  мужа (ему едва исполнилось 53 года), наверное, впервые растерялась. Казалось, что земля уходит из под ног. Люба училась на первом курсе Краснодарского политехнического института, Саша в восьмом классе средней школы. Погоревала женщина, теперь уже — вдова, и взяла себя в руки. Убедила дочь продолжать учебу. Выдюжили, только Александру не удалось выучиться, пошел работать в колхоз. Он с детства увлекался спортом. Некоторое время был колхозным спортинструктором. Долго возглавлял колхозную профсоюзную организацию. В последние годы серьезно занимается личным подсобным хозяйством. Сестра еще студенткой вышла замуж и живет в Тимашевске. До пенсии трудилась на Тимашевском элеваторе. А первенец, Григорий, тоже работал в колхозе «Родина», но в 1995 году он умер. Один из его взрослых сыновей  обосновался в Андреевской, а другой — в Калининской.
Мария Ионовна живет с Александром и его семьей в доме, построенном на месте старого, отцовского. У моей героини пятеро внуков, восемь правнуков и два праправнука. У нее отдельная комната, все условия, покой, внимание и забота родных, близких. Радуется каждому дню, но бывает и загрустит, когда нахлынут воспоминания о былом, о февральской ночной стуже, когда садилась в товарный вагон и ехала в неизвестность, о войне, голоде, холоде, лишениях и потерях. И тогда сама собой приходит молитва о том, чтобы такое не повторилось!
 В тот день в доме Мартыненко собрались родные и близкие. Все поздравляли виновницу торжества с юбилеем юбилеев — 100-летием!