Телячие нежности

Мы живём в рабочем посёлке ЛЗС (лесозащитная станция). Нам строить Государственную лесополосу длиной 400 + 400 км. Через всё Ставрополье.  Ставрополь-Черкесск-Степной. Две ЛЗС. Наша –Курсавская.
Эта стройка входит в общий  «Сталинский план преобразования природы». Мы закрываем дорогу суховеям на Кубань. Поэтому всё край, как строго. Сам вождь контролирует и обеспечивает это строительство. И построили. И нет теперь этих страшных пыльных бурь. Чёрных буранов. И на полях не боятся неожиданной пагубы. Вырос лес!
  Наш стандартный финский домик крайний. Рядом домик гл. бухгалтера Валентина Яковлевича Витт. Так прописано в плане. Директор, гл. бух., технорук, гл. механик….
  У нас большая семья. С нами живут родители отца. Мои дедуля и бабушка.
Мне очень повезло. Шутка сказать, каждый день вместе.
 Что в детстве? Дом, школа, приятели. До самой Курсавки километров 10 -12. Пешки вдоль ЖД. А поезда Баку-Москва идут часто. В школу приходишь весь в дорожной гари. По теплу, ничего, а зимой тяжко. Когда есть возможность, возят на полуторке с будкой. Всё не так холодно.
Школа, как и все школы страны. Районная средняя школа. Что интересно, в то время не было кличек. Такой период. Может, как следствие войны?  И при царе были, и при Макаренко (Педагогическая поэма). А у нас не было. Но по именам звали только так: Васька, Витька, Генка. Я есть Игорь. Меня, ну никак, не перевести в такой жанр. Вот и были мы с Эриком без изменений.
Эрик кореец. Настоящий 100%.  Когда Советское правительство помогало в войне Северной Корее, то тысячи и тысячи детей вывозились в СССР и брались нашими людьми в свои семьи. Вот один из таких эшелонов (товарные вагоны) остановился и в Курсавке. Народ уже собрался. Разобрали оставшихся детей. Очень многим не досталось, чем огорчились весьма. И последним сошёл врач эшелона. Владимир Файевич Тэн. (Вай Фай Тэн),  с семьёй. Вот Эрик Тэн и есть сын В. Ф.Т., мой одноклассник.
 Надо отметить, что корейский врач и наш районный доктор отличались по многим статьям.
Например, В.Ф.Т . знал три языка (кроме русского и корейского), имел дома телескоп, громадного дога (королевского), большой радиоприёмник с проигрывателем и гору пластинок. Одевался по форме. Белый костюм с белыми туфлями. Эрик тоже свободно болтал на немецком, французском. Немного,  итальянском. Играл на скрипке. Мы ходили в гости друг к другу. А, Вообще, в нашем классе были дети разных, так сказать, персон.
 Генка Шокарев – сын председателя Райиспокома, Генка Колчев – сын мамы. Отец погиб. И Генка сам жил на какую то пенсию. Худенький, в военной форме (ничего другого не было). Но всегда опрятный. Две медали: «За отвагу» и « За победу над Германией». Он одевал их по праздникам. Наши мамы очень деликатно помогали. Когда штанишки, когда рубашку. Генка понимал нашу искренность и с дорогой душой принимал. Был он старше нас на четыре года. И перенёс тяжесть воны более сознательным.  Была Томка Тараканова. Тоже старше нас. Связная в партизанском отряде. Но медаль не носила, а на все упрёки начальства отвечала: «не нам, не нам, но Тебе Господи» надо писать на этой медали. Потом она стала известной певицей. А Генка Колчев – генералом –танкистом.
Как то посовещавшись, что после ЛЗС неизбежно будет мехлесхоз и, большая вероятность, что отец так и останется директором на многие годы, отец с дедушкой купили развалюху в станице, расчистили место и заложили дом. Большой, просторный, как привыкли в лесничествах. За время отпуска заложили фундамент, забутили камнем с глиной траншейную часть, чтобы стены не тянули влагу. Затем, после зимы и весны, вывели цоколь. И пошли вверх стены.  Хоть это было в 10 км. от нашего жилья, но мама с бабушкой уже вели огород, а мужчины посадили деревья.  Совершенно  неожиданно Москва запретила строительство. Как уж это формулировали там, но устами секретаря Крайкома прозвучало, что вы, Борис Петрович, есть государственный служащий. Номенклатура Партии. И вам не дело обзаводиться собственностью. Партия всегда обеспечит вас всем необходимым. И на этом - точка.
Райком и райисполком сочувственно склонили головы, но пикнуть на Москву не посмели. Тем более понимали, что отца теперь будут перемещать во все трудные места, т.е. затыкать все нестандартные бреши народного хозяйства. И, по сути, решение Москвы правильное.
 Рано утром, в 6.00, как заведено в нашем доме, я прошёл в общую комнату для доклада, что встал, привёл себя в порядок и приступаю к работе дня. Отец уже при своём штатном костюме: кожаное пальто, сапоги, армейский ремень, кожаная фуражка – стоял у стола. Рядом сидела мама.
«Всё, мать! Москва дама серьёзная. Противоречить нельзя. Успокойся и выбрось из головы. Жизнь продолжается.» Поцеловал маму в макушку и вышел. У калитки его принял ГАЗ-67, «Козлик». И, вперёд, на лесополосу. Сейчас горячая пора. Пошли дожди. Земля раскисла и готова принять саженцы. Только сажай.  Всё примется. За зиму укоренится и весной пойдёт в рост. Это если говорить. А если делать, то все плавают в грязи. И трактора, и сажалки Чашкина и Недашковского. А если склон, а они почти везде, то машины валятся по склону. Одна сажальщица внизу, другая нависает над ней. И всё это одним могучим комом грязи. Да ещё и под дождём. И машины сползают. И строчка деревьев, будущей защиты, искривляется. И руками поправляют, счищая, поминутно, комья липкой грязи. Да, это бой! Это тяжёлый труд. Но другого варианта нет. Только при дожде и до самых крепких заморозков.
Отец ушёл. Мама сидит понурившись. Плачет.
Я прилепляюсь к ней. Утираю слёзы. А они всё больше и больше текут. И глаза  в пустоту. Я тоже начинаю плакать. Спускаюсь на коленки, тычусь лицом в подол и почти реву. Мама гладит мою стриженную голову, обильно обливает слезами. Они текут по моему затылку, по ушам. Вот – вот зареву.  Мама пахнет свежим хлебом, парным молоком.  А вот пахнуло «Серебристым ландышем». Это старшая сестра заглянула. Фыркнула и умчалась.
 Мама подняла мою зарёванную мордочку. Улыбнулась. Расцеловала.
-Ладно. Жизнь продолжается.
 Идут годы. Растём. Я  уже старший научный сотрудник Лесной опытной станции. У меня механизация лесного хозяйства всего Северного Кавказа. Какая механизация, если и навесов для техники нет. Нет средств обслуживания. Да и сама техника дальше трактора, культиватора и тех же Чашкина и Недашковского, посадочных машин, ни сколь не пополнилась. Летом уход за культурами, весной, а лучше осенью - посадка. Склоны, склоны. Всё ползёт в грязи и глине. И только так.
 Во время отпуска подрабатываю шофёром в леспромхозе. Вожу лес. Пока сухо, так и хорошо. С 4 утра и до 11 ночи смена. Потом день отдыха. В горах свои правила дорожного движения. Тем, кто этих правил не знает, предельно опасно!
 Ибо когда хлыстовоз везёт свой груз, то под его правый поворот соваться нельзя. Концами хлыстов снесёт, как мусор веником. Здесь надо нырять под его правый борт.
 Все лесосеки обычно мокрые. Ибо это буко - пихтовая зона. Повсюду сочится вода, ручейки. А если взять Макаренкову балку Хакозского лесопункта, то там дорога по речке. А речка течёт по плитам породы. Вверх ещё терпимо. Карабкаешься, переваливаясь с боку на бок. А вниз… С каждой ступеньки прыгаешь всеми своими20-30 тоннами. И на самой делянке машину подпирают щитом трелёвщика,  пока грузят, чтобы не сползла в пропасть. Потом осторожно трогаешься. Передок идёт по заданному направлению, а зад, роспуск,  скользит по склону. Порой приходится и трелёвочный трактор применять. Потом скачкИ по ступеням и далее гладкая лесная дорога. Гони сколь можешь.
 Но раз в неделю приходится возить вахту. Это работа как бы и лёгкая ( она же и совершенно не заработная),  но надо. График.  В 4.00 садишься на ЗИЛ 157, катишь к конторе и принимаешь бригаду лесорубов. Далее с ветерком на делянку. Пока шоссе – радостно и весело. В кузове обязательно поют. Всё подряд и во весь голос. А вот по волокам, что прорезали бульдозеры на делянке, там не до песен. Машина всеми 6-тью колёсами скребёт по грязи, по глине. Мало по малу, продирается. Порой её ставит по склону и тогда все дружно пытаются вернуть на тропу. Когда очень опасно, идут в отдалении. Снова садятся. И так, с пересадками и до делянки. Там работа.
 В одну из таких поездок лил дождь. Но это не считается причиной не ехать. Рулим. Вот уже и по волоку пробрались почти до делянки. Уже и руки немеют от усердия. Ибо вертеть-крутить приходится усердно. На каждый ох и ах туда-сюда. Уловить следующий сброс или рывок. Уже почти у делянки машина нырнула в глубокую промоину. Нырнула вдоль дороги, а вынырнула поперёк.  Неизбежно потянуло по склону. Народ шустро попрыгал в грязь и... вверх по склону.
Все?-ору.
-Да. Все.-отвечают.
 Начинаю бороться.  Но как бороться? Кто отменит законы силы земного притяжения сложенные с дождём и скользкой глиной. Пытаюсь поставить ЗИЛа против склона. Хоть как остановить сползание в пропасть. И, как на зло, ни одного пня. Ровно и гладко. Народ орёт, машет руками: -«бросай, бросай..» А как бросишь. Она живая. Но совершенно бессильна. Хоть крути колёсами, хоть не крути. Вот как и чуть качнулась, полезла передком в сторону. Хоть поставить бы. Остановить. Да ещё и не видно куда ползёшь. Задом ведь идёт. Смотрю…народ аж присел, кто и руками лицо закрыл. Всё! Пропасть.
Падаю в грязь. Прямо у сломанной рябины. Ухватился. Остановился. А машина задрала нос, показала замазуренное брюхо и свалилась в пропасть.
Лезу вверх. Вот и рабочие.
Слава Богу успел. Давно надо было бросить. Там их уже не одна валяется.
Поднимаемся вверх. Разгораются костры. Повариха, первым делом, кипяток с избытком.
Сижу в вагончике. Так горько. И уже ведь взрослый. 31 год от роду. Вода стекает с волос. По щекам, на подбородок. В рот попадает. Солёная!
 Повариха ставит кружку с чаем. Как то со стороны может и смешно, с ложечки поит. Полотенцем вытирает голову. Заодно и глаза, щёки. И сама плачет. И что то лопочет. Что, слава Богу, успел выскочить.  А сама уже без счёта ложки сахара намешивает в кружку. Кто то заглянул, но тихо прикрыл дверь.

Протоиерей Игорь Бобриков.
17 августа 2023 года.