А детского сада в деревне не было

Из окна нашей городской квартиры виден детский сад, что расположен   в парке  по соседству. Привычно слушаю детское щебетание. Яркие пятнышки нарядных ребятишек мелькают между деревьями, на горках и качелях. Строгие воспитательницы  в белых халатах,  посиживая  на скамейке под большим зонтом, время от времени разрешают случающиеся  непременные детские споры. Красивые молодые   девушки.
Да…   В моём деревенском детстве не было детского сада. А что было? Двое маленьких детей требовали присмотра.  Инвалидность отца после ранения на войне, нужда, заставили мать выйти на работу. В небольшой наш домик стали пускать квартирантов. Вместо платы – присмотр за  ребятишками.

Нищая бездомная с двумя детьми собирала милостыню. Девочка у неё была Люська, лет десяти  и грудной ребенок. Попросились на ночлег. Да так и остались. Жили одну зиму. Рука не поднялась прогнать, хотя питаться им  совсем было  нечем.  Так и кормились мы все вместе за одним столом.  Зимой Люська  ходила  в школу и мама моя помогала ей решать задачи. А когда начались летние  каникулы, их мать   устроилась на железную дорогу рабочей и они получили где-то  комнатку. На много лет  пропали жильцы эти   у нас  из вида.   Я уже окончила университет, когда в наш посёлок перевелась заведующей универмагом ... Люська. Она же и рассказала, вспомнив меня, что мать  давно умерла, а брат   женился на дочке какого-то начальника и теперь чиновник в Москве.

Нашлась одинокая старуха.  Отец звал её бабушка Надысь. Она вместо "вчера"  или "намедни" говорила "надысь". Надысь опять дождик шел. Бабка принесла с собой какую-то громоздкую жесткую подушку, всю утыканную иголками. Оказывается, это было приспособление для плетения вологодского кружева. Я с интересом следила, как из катушек ниток возникали белые цветы и листья. Но это было так медленно и монотонно, что мне вскоре наскучило и к плетению, а потом и вязанию всякому, я потеряла интерес, как оказалось, навсегда. Даже мама моя, которая вязала весьма искусно, не сумела приохотить меня к этому делу.
Бабушка  Надысь из худой черной нищенки на глазах  стала преображаться. Она  что- то постоянно  готовила себе, не гнушаясь нашей  детской  кашей, пока не было родителей.  Растолстела. Днем, оставляя нас одних, отправлялась  в гости. И однажды объявила, что выходит замуж.
Короче, все мы были рады, когда она вместе со своим вязальным агрегатом исчезла из нашего дома.

 ***             
Вереницу квартирантов остановили последние - Кочановы.  Было их трое.  Никогда я не видела таких  крупных  и значительных людей. Создавалось впечатление, что   тихонькая  мама моя бала определена на постой к  ним. Так робко готовила она ужин  на краешке стола, приходя вечером с работы. Вся кухня безоговорочно была занята  квартирантами. Нечего и говорить, насколько  послушно   старались вести  себя мы с братом.

Их дочь  Татьяна,  ровесница  нашей мамы,  была не замужем, толстая, высокая, с громким  голосом и громогласным  смехом. Ей было весело всё. Читая по вечерам   нам вслух  детские книжки, она  хохотала так, что качалась подвесная керосиновая лампа. А напишет, бывало, что-нибудь, соберётся  прочесть и покатится со смеху:
-  Народ, прочитайте, ничего не разберу.

Мне было  5 лет. Она ходила со мной в кино со строгим наказом - называть её просто  Татьяной. Я заменяла подружку, так как другой не было. Если рядом оказывались потенциальные женихи, она грозно смотрела на меня, когда я, ошибаясь, называла её тётей. За долгие годы , которые я её знала, она не изменилась и оставалась   чуть  нелепой, безобидной,  с неустроенной личной жизнью.

И была её мать - тётя Маша. Никогда в жизни не встречала я более уверенного, с совершенно непререкаемым авторитетом  человека. Высокая, полная, всегда в черном,  величественной она мне казалась. Её мнение о человеке было ему приговором.Соседи уважали и побаивались её. Прозвище, на улице,которое она незлобно, полушутя давала, оставалось навсегда. И муж её, смирный дядя Степан,  кажется,  робел перед нею и  никогда ни в чём не перечил.  Мы, маленькие, с нетерпением ждали его с работы.  Он приносил с пилорамы  деревянные чурочки и кубики, немудрёные игрушки наши.
Вот и я, помню, доверчиво внимала каждому её слову.
Как-то,  соседка, держа на руках своего  малыша,сказала:
- Тяжелый стал,  одиннадцать месяцев!
На что, тетя  Маша  покачала головой:
-  Как время бежит, не успели оглянуться  - уже год.
В школе потом,  уже труда стоило убедить меня, что в году двенадцать а не одиннадцать месяцев. Ведь я своими ушами слышала, как сказала тетя Маша!

Но нас она любила. Тайком учила  креститься перед обедом. Усаживала разбирать козий пух, из которого вязала красивые платки.  Позволяла крутить колесо у швейной машинки. Заставляла  перебирать крупу для каши, попутно рассказывая  грустные истории про святых...

Они жили у нас года полтора.  Потом   купили домишко неподалёку  и до конца жизни считала нас  "своими".
Под её присмотром,  мы с братишкой пасли наших и её гусей, таскали траву поросятам.  Помогали собрать смородину и крыжовник в её садике. Пережидали в мороз  время до прихода мамы с работы, если случалось потерять или уронить в снег ключ от дома. Правда, не баловала. Видя, что мы из школы до вечера голодные, намажет  горбушки черного хлеба повидлом, угостит, вот и всё.
   
Был у них еще сын Николай. Жил и работал он в городе прорабом на строительстве. Погиб  трагически на объекте, оставив Ольгу, единственную  их внучку, в которой они души не чаяли.

Время шло. Мы с  братом  уже окончили школу. Приезжая домой, непременно заглядывали к Кочановым. Однажды с грустью узнали, что тихо и незаметно  скончался  дядя Степан.
Победил тяжёлый недуг и несгибаемую тётю Машу.  Как ни крепилась она, а слегла. Мама моя заботливо помогала Татьяне ухаживать за  больной. Как утрату,  как великое печальное событие, оплакали всей  улицей нашей  кончину её.

Татьяна, оставшись одна, затосковала.  Всё больше времени проводила она теперь у наших, избегая возвращаться в пустой дом. Мама жалела её. Но однажды, навестить тётю  приехала городская красивая Ольга. Оценив ситуацию, она решительно занялась продажей старого дома и увезла Татьяну с собой. Уехали -  ни слуху, ни духу.

Прошло несколько лет. Однажды, на  имя  мамы моей пришло коротенькое  письмо  из Интерната для престарелых  соседней области. Писала соседка  по палате, что  "На днях похоронили  Татьяну Степановну Кочанову. Родственники по адресу,  который  значился  в документах интерната, не ответили. Возможно, переехали. А о  Вас она много и  по -доброму вспоминала до самых  последних дней.  Сообщаю Вам, как родным ".

А теперь о самом важном.

Татьяна с братом очень  похожи были внешне.
И оба  -  не в мать, не в  отца. Когда умерла тетя Маша, и какие-то дальние родственники, о которых никто у нас  не ведал, приехали на похороны, вдруг открылось:  эти дети не были  их родными. Она  приютила  малышей сестры,  приговоренной в 1932 году  к 10-летнему  тюремному сроку  по статье, связанной с религией.  А  та  умерла в тюрьме.  Спрятали Кочановы ребятишек, увезли подальше,  в наши края, чтобы не забрали их  в  детский дом.   Сестра врагом народа считалась. Страх долго жил в сердцах даже таких людей, как тётя Маша.  Вырастили, как родных.  И, кабы не родственники на поминках,  унесли бы тайну  с собой в могилу.