Иванов, Петров, Сийдорофф. часть 17-3

          Дверь отворилась, и в бокс вошёл врач.
          - Как сейчас себя чувствуйте? - спросил он у Горохова.
          - Лучше. Можно и на сцену.
          - Это обязательно, но если будете так пить, то долго не протянете, – сердечко у вас уже барахлит. Оля, уберите капельницу и проводите господина артиста к Ивану Никитичу.
          За спиной врача Горохов узрел медсестру - то небесное создание, которое он видел утром.
          - Вы не замужем? Могу я на что-то надеяться? – спросил он в лоб, когда ушёл врач.
          - Вижу, лечение повлияло на вас, но как-то своеобразно, - улыбнулась Оля. – Вставайте, нас уже ждут.
          - В ЗАГСе? – сел на своего конька ловелас из театра.
          - Пока я  поведу вас только к заведующему.

          Никитич нервно ходил по кабинету, и когда в дверях показался Горохов, выдохнул с облегчением:
          - Слава богу, пришли в себя! Садитесь, времени у нас в обрез, а вы должны ещё загримироваться и в роль войти.
          - Что за роль? – поинтересовался артист.
          - У нас сегодня в гостях будет наш друг генерал Прилипко Макар Тимофеевич. У него недавно был день рождения, и мы бы хотели доставить ему незабываемое удовольствие. Он большой поклонник Иосифа Виссарионовича Сталина.
          - Ну, это понятно. Я его тоже частенько вспоминаю, когда гаишники остановят просто так, или с коммунальщиками поцапаюсь.
          - Вот, вот…, - продолжал Иван Никитич. – Представьте, генерал приезжает, а его встречает сам Сталин, да ещё по-дружески разговаривает, чай пьет, анекдоты рассказывает. Это же память на всю жизнь! Такое забыть невозможно! Ваша задача достоверно сыграть Сталина, а за это мы вам ещё и заплатим.
          - Само собой! Корпоратив сколько длиться будет? – профессионально поинтересовался Горохов. -  А то у меня спектакль скоро.
          - С режиссёром мы договорились, он на неделю вас отпустил, а там посмотрим.
          - На неделю?! Ничего вы гуляете! По рукам!

          Артиста привели в комнату Иосифа. На вешалке уже висели френч и брюки защитного цвета. На столике рядом с зеркалом лежали коробки с гримом, парик с усами и фотография Сталина. Не мешкая, артист начал перевоплощение.
          Пока он работал над собой, Иван Никитич ходил по комнате и давал последние наставления.
          - Кормить будем за наш счет, - под конец своей речи сказал он. - Пить только минералку. Спиртного – ни-ни! Еле откачали вас! Вам всё понятно?
          - Да, - кивнул артист, надевая френч.
          Когда он повернулся, зав. лабораторией обомлел – перед ним стоял настоящий Иосиф!
          - Мне бы трубку, чтобы войти в образ, - попросил он.
          Завхоз метнулся в город, и вскоре в руках Горохова красовалась новая трубка из светлого дерева.

          Макара Тимофеевича встретили на крыльце Иван Никитич с заместителем и без лишнего досмотра провели в комнату для гостей на первом этаже.
          - Как клоны? – первым делом спросил генерал.
          - Владимир Ильич и Адольф в боксе, мы их досконально обследуем. Иосиф пока в норме, но находится под постоянным наблюдением медсестры.
          Макар Тимофеевич пожелал пройти в бокс, так как работа для него была превыше всего, а он приехал сюда не просто отдыхать, но с проверкой.
          В широком коридоре, куда выходило несколько дверей, в халате и в маске, с толстой тетрадью в руках стоял врач и что-то писал.
          - В боксы не пущу! - строго сказал он. – Разговаривать можно только через стекло.
          Генерал подошёл к двери и заглянул в окошечко. Комната была небольшая, но светлая, хорошо просматривалась кровать, на которой лежал Владимир Ильич с капельницей в руке, приклеенной пластырем.
          Генерал постучал в дверь и, когда Владимир повернул голову на стук, помахал рукой.
          - Как вы там, Владимир Ильич?! Как здоровье?! – крикнул он.
          Владимир поднял большой палец и улыбнулся.
          - Выздоравливайте! Я вас ещё навещу! – сказал генерал и отошёл от двери. – Каких людей теряем! Каких людей! Мне показалось, будто он осунулся? А?
          - Осунулся, - подтвердил Иван Никитич, - болезнь не красит.
          Они подошли ко второму боксу. Комната была такая же, только лампочка небольшого накала тускло освещала её.
          - Темновато что-то. Не находите? – спросил генерал у врача.
          - Глаза у него болят. Резкий свет не переносит, - ответил тот.
          На кровати тоже с капельницей в руке лежал Ади. На его бледном тонком лице особенно выделялись черные небольшие усики под носом. Увидав посетителей, он вымученно улыбнулся.
          - Адольф, я вам книги по искусству привёз! - крикнул генерал. – Хотя какие для него теперь книги, если глаза болят. Потом посмотрите!
          Адольф кивнул головой и помахал рукой.
          - Худой какой-то и бледный, сам на себя не похож, - опять обратился он к врачу.
          - Так болеет, -  сказал доктор. – Вот обследуем, подлечим, и станет прежним.
          - Дай бог, дай бог, - пробормотал Макар Тимофеевич. – Такие деньги в него вложили…

          Они поднялись на второй этаж в зал, где стоял рояль, и красовались белые кожаные диван, кресла, а на журнальном столе стоял аперитив. Выпив за встречу, за здоровье клонов, за здоровье друзей, все повеселели.
          Штора на балконной двери колыхнулась, и в зал медленно и вальяжно вошёл Иосиф Виссарионович с медсестрой Оленькой. Пыхнув трубкой, он остановился, хозяйским глазом рассматривая присутствующих. Генерал поднялся с дивана.
          - Сидите, сидите, - сказал Иосиф так, что даже у Ивана Никитича по спине поползли мурашки. – Здравствуйте, Макар Тимофеевич!
          - Здравствуйте, товарищ Сталин! Запомнили моё имя-отчество, значит?
          - Как не запомнить? – прищурив один глаз, рассматривал вояку новоиспечённый Иосиф. – Память у меня хорошая…, - затянувшись трубкой, он пустил клуб дыма, - я ничего никогда не забываю. Как служба?
          - Хорошо, Иосиф Виссарионович, как говорится, – солдат спит, а служба идёт.
          - Неправильная поговорка, так можно всё проспать.
          Генерал вспотел.
          - Может, с нами рюмочку выпьете? – предложил Макар Тимофеевич.
          - Не пью, - мягко ответил Иосиф, - и вам не советую, но в честь вашего дня рождения так и быть, поддержу, - и потянулся к рюмке.
          - Какого дня рождения? – не понял генерал.
          - Иосиф Виссарионович, вам пора на процедуры, - сказала Оленька, положив ему руку на плечо.
          - Какие процедуры? – не понял артист. – Ах, процедуры! Забыл, каюсь!
          Оленька взяла вождя под локоток и повела в комнату.
          - Что не так? – тихо спросил Горохов.
          - Ус отклеился, - усмехнулась медсестра.
          Через некоторое время артист вернулся в зал, дав честное слово Оленьке, что не притронется к рюмке. Он сидел на диване, покуривая трубку, стараясь не глядеть на журнальный стол, на котором стояли бутылки, и молчал.

          Утром в комнату, где проживал генерал, вошли два человека в специальных защитных костюмах.
          - Доброе утро, Макар Тимофеевич, - сказал один из них, - если оно, конечно, доброе.
          - Что случилось, Ваня? – генерал по голосу узнал Ивана Никитича.
          - Плохи дела, - сказал тот, - Иосифа мы поместили в бокс, - ночью ему плохо стало. Похоже та же инфекция, что и у других. Так как вы с ним контактировали, решено вас тоже изолировать и обследовать - мало ли что.
          - Раз надо – изолируй.
          Проходя мимо третьего бокса, Макар Тимофеевич заглянул в окошко, там, в таком же закрытом костюме, медсестра ставила капельницу, привязанному к кровати Иосифу, который ночью прокрался в зал и выпил все бутылки, которые стояли на журнальном столике.
          Четыре дня генерала тщательно обследовали, брали анализы, кололи по несколько раз в день лекарствами и ставили капельницы.
          На пятый день Иван Никитич сказал:
          - Слава богу, пронесло! Угроза миновала, но мы можем вас ещё подлечить...
          - Нет, Ваня, командировка закончилась, домой поеду. Если что – дома подлечусь.
          - Правильное решение, - кивнул головой Соколов.
          И генерал уехал.

          - Господи, сохрани лабораторию, - молился в своём кабинете Иван Никитич, после его отъезда.
          - Боже, дай доработать до пенсии! Сохрани НИИ, - молился директор Забелин, - не дай повысить пенсионный возраст до семидесяти…

(продолжение следует)