Хроники Крылатого Маркграфа. День Сингулярности

Ровно в десять часов вечера двадцать седьмого февраля, в предпоследний день зимы 1933 года на главной пожарной станции Берлина раздался звонок. Звонивший инфернально-истерическим голосом… сообщил, что… горит здание рейхстага.

Поскольку речь шла в самом прямом смысле о главном недвижимом достоянии республики (в смысле, Веймарской республики), на тушение пожара были брошены чуть более чем все бойцы, автомобили и прочие ресурсы берлинской пожарной охраны.

Не помогло. Что было, на самом деле, вполне предсказуемо, ибо целью строителей здания рейхстага были максимальные мега-понты (имперская роскошь и всё такое прочее), а вовсе не пожарная безопасность.

Здание было построено по проекту франкфуртского архитектора Пауля Валлота в стиле итальянского «высокого Возрождения». Первый камень в основание здания германского парламента заложил 9 июня 1884 года первый император объединённой Германии («Второго рейха») кайзер Вильгельм I.

Строительство продолжалось аж целых десять лет (долгострой во Втором рейхе был правилом, а не исключением – как и вообще всегда в Пруссии) и завершилось уже при другом Вильгельме. Втором.

Строительные работы обошлись в 24 миллиона рейхсмарок – огромную по тем временам сумму. Впрочем, имперский бюджет от этого не пострадал совершенно, ибо профинансировали эту в самом прямом смысле стройку века из наложенной на Францию контрибуции после Франко-прусской войны 1870—71 годов.

Одним из побочных результатов этой войны стала печально знаменитая Парижская коммуна – первая в истории попытка коммунистического переворота в европейской стране. К счастью, категорически неудачная (благодаря, кстати, и пруссакам тоже).

К 1933 году здание рейхстага было оборудовано по последнему слову тогдашней техники: собственный электрогенератор, двойное остекление окон, центральное отопление с датчиками температуры, водопровод, туалетные комнаты, пневматическая почта, телефоны, электрические вентиляторы. Все это наглядно демонстрировало достижения немецкой инженерно-технической мысли тех лет.

К сожалению, вмешалась политика… точнее, высокопоставленные любители полит-понтов, благодаря которым кроме всего вышеперечисленного (и реально полезного) здание оказалось буквально забито чрезвычайно горючими материалами – деревянной мебелью, гигантскими шторами… и так далее.

Поэтому все в самом прямом смысле героические попытки пожарных спасти здание (а эти ребята всегда и везде весьма не робкого десятка и настоящие мастера своего дела – особенно в Германии) не увенчались успехом.

Нет, полного уничтожения внутренности здания удалось избежать… только вот использовать здание по его прямому назначению рейхстаг было, мягко говоря, проблематично… поэтому практически сразу Герман Геринг (как председатель рейхстага) принял решение о проведении заседаний парламента в удобном по расположению и вместимости здании Кролль-оперы.

С пожаром удалось справиться лишь в половине двенадцатого – через полтора часа после того, как первая пожарная машина оказалась у здания германского парламента. К своему величайшему удивлению, пожарные обнаружили, что в здании кто-то есть – среди дыма и головёшек бродил на вид совершенно невменяемый сабж… в одной рубашке – несмотря на, мягко говоря, прохладную февральскую погоду.

Сабжа (на всякий случай) задержали и передали бравым берлинским полицейским, которые прибыли на место пожара даже быстрее, чем пожарные (во все времена и во всех странах любой пожар изначально считается умышленным поджогом, пока не доказано обратное).

Невменяемый сабж назвался Маринусом ван дер Люббе и заявил, что он голландский коммунист и что он поджёг рейхстаг в знак протеста против назначения Адольфа Гитлера рейхсканцлером и последовавшей за этим вакханалии нацистского террора. Ну, а пальто и пиджак использовал для создания нескольких очагов возгорания в зале заседаний и других помещениях здания германского парламента.

Надо отметить, что его заявление о «вакханалии нацистского террора» было очень даже здравым (иными словами, соответствовало действительности чуть более, чем полностью).

Ибо уже второго февраля 1933 года (всего через три дня после вступления Адольфа Гитлера в должность рейхсканцлера) приказом его однопартийца главы МВД Пруссии Германа Геринга, в стране были запрещены собрания и демонстрации Коммунистической партии. В тот же день полицейскому налету и многочасовому обыску был подвергнут дом Карла Либкнехта в Берлине – штаб-квартира коммунистической партии.

Через два дня за подписями Гинденбурга и Гитлера был опубликован чрезвычайный декрет «О защите немецкого народа». Который предоставил право германской полиции не допускать политических собраний, если они могли «нарушить общественное спокойствие» или если на таком собрании высказывались «оскорбительные выражения» в адрес имперских чиновников.

Текст декрета допускал столь широкое толкование, что, ссылаясь на него, с помощью руководимой им полиции Геринг мог разогнать… да чуть ли не любой митинг (или демонстрацию).

Уже 9 февраля начались обыски помещений, которые использовали коммунистические ячейки и квартир лидеров партии. Страну захлестнула волна массовых арестов и похищений людей (штурмовиками СА, которые бесцеремонно запихивали противников нацистов в так называемые «дикие концлагеря»).

17 февраля Геринг издал приказ, требовавший применять оружие в борьбе с коммунистами и социал-демократами. А 22 февраля CA и СС были наделены правами «вспомогательной полиции».

Тем самым став по факту частью государственного аппарата и получили если не неограниченные (это произойдёт чуть позже), то весьма существенные права для нападения на собрания и демонстрации левых организаций.

24 февраля полиция снова устроила обыск в доме Карла Либкнехта. Однако руководство КПГ уже покинуло здание, частично перейдя на нелегальное положение. В прессе появились сообщения о находке склада оружия и документов, «доказывающих» существование заговора с целью осуществление терактов.

Скорее всего, дыма без огня таки не было, ибо «вялотекущая гражданская война» между нацистами и коммунистами шла уже долгие годы, причём жертв со стороны «коричневых» было, как ни странно, больше, чем со стороны «красных».

Первых было явно больше, но у вторых была лучше подготовка (постарались нелегальные инструкторы ИНО ОГПУ и ГРУ Генштаба РККА), да и с оружием у них было очень даже неплохо (аналогично).

На самом деле, ни Геринг, ни Гиммлер, ни Эрнст Рём (начальник штаба и фактический командующий штурмовиками СА) и не думали истребить всех коммунистов. Ибо понимали, что пока что это не в их силах. Целью всего этого террора было создать такое давление на коммунистов, которое вынудит их совершить катастрофическую, самоубийственную ошибку.

И цель была достигнута. Боевые группы тех и других и и группы «Антифашистской лиги» объединились под единым командованием, которое 26 февраля 1933 года (!!) выступило с призывом к народу начать «широкое наступление в титанической борьбе против фашистской диктатуры».

А на следующий день, как по заказу, вспыхнул рейхстаг. Лучшего основания обвинить коммунистов в этом действительно ужасающем преступлении против всей Германии и немецкого народа и придумать было невозможно. К счастью для нацистов, это было и не нужно – коммунисты сами сделали за них всю работу.

На место пожара немедленно прибыли рейхсканцлер Гитлер, гауляйтер Берлина Геббельс и вице-канцлер Франц фон Папен. Там их встретил Герман Геринг, глава полиции Пруссии (и потому Берлина) и председатель рейхстага (нацисты составляли относительное большинство и потому председателем парламента автоматически стал представитель их партии).

Гитлер немедленно (и, по обыкновению, громко-истерично) заявил, что поджог рейхстага совершили коммунисты (что было не совсем так, ибо число пока что было единственное, а не множественное), и что это был сигнал для начала коммунистического переворота (что было уж точно совсем не так).

Но это было заявление чисто политическое, а что случилось на самом деле, было решительно непонятно никому. Несмотря на все эти самоуверенные вопли, поджог рейхстага стал полной неожиданностью как для всей этой совсем не святой троицы, так и для примкнувшего к ней фон Папена. Не говоря уже о Гиммлере и Гейдрихе, для которых всё это было как гром среди ясного неба.

Оба в то время были в Берлине, постепенно перебираясь из столицы Баварии в столицу Германии и оба ну просто очень хотели знать, что же, чёрт побери случилось и кто заварил всю эту мега-кашу. Однако такое расследование было пока ещё не в их компетенции. Такой приказ мог отдать только Герман Геринг, которому подчинялась вся берлинская полиция.

Гестапо тогда ещё не существовало (оно будет создано лишь два месяца спустя), поэтому Геринг поручил расследование… правильно, берлинской уголовной полиции (ибо поджог рейхстага по закону был чистой уголовкой и потому находился в компетенции исключительно Крипо).

Но всем было понятно, что Крипо будет действовать методично-профессионально, и потому копаться будет долго. Очень долго. Неприемлемо долго. Поэтому Геринг (по наводке Гиммлера) лично позвонил Колокольцеву, и… нет, не приказал ему (ибо не имел на это ровным счётом никакого права), а попросил как можно быстрее разобраться.

На вполне законный вопрос Колокольцева: «А это ничего, что я ни разу не детектив?» Геринг только усмехнулся:

«И хорошо. Этого добра у меня навалом. Они же будут работать как их учили, а их учили работать долго, тщательно, методично – и по закону…»

Сделал театральную паузу (не иначе, на заседаниях рейхстага научился) – и заявил: «А ты… не знаю, где ты и у кого учился…»

«И хорошо, что не знаешь» – подумал Колокольцев. «А то бы тебя точно кондратий хватил прямо здесь и сейчас».

Но, разумеется, промолчал.

«… но ты умеешь давать результат быстро, чётко… и не такой, какой хотят, а такой, какой нужно…»

Немного помолчал и добавил: «А мне… всем нам, на самом деле… партии и всё такое… нужна правда. Какой бы она не была. Я слышал, что у тебя с деньгами всё хорошо…»

Видимо, СС-сорока (ну или его собственные информации, донесли о бизнес-составляющей жизни Колокольцева)

«… так что трать сколько надо. Просто потом сообщишь мне нужную сумму – и я тебе всё компенсирую…»

Колокольцев подумал – и решил обойтись вообще без финансовых расходов. Ибо последние подразумевали взятки, а так подставляться Колокольцев решительно не желал. Ибо власть его партайгеноссе ещё не была достаточно прочной… к тому же могла закончиться в любой момент (рейхспрезидент Гинденбург, имевший право уволить Гитлера в любой момент, относился к НСДАП неоднозначно).

Он просто позвонил Курту Далюге – командиру берлинских СС… и по совместительству министериальдиректору и начальнику отдела полиции в Министерстве внутренних дел Пруссии.

Далюге обладал значительной автономией – ибо столица, да и фюрерпринцип тоже, но ссориться с (по слухам) уже очень влиятельным помощником рейхсфюрера не хотел.

Поэтому на прямой вопрос Колокольцева о том, есть ли у него информатор в берлинском Крипо (такие слухи ходили уже давно), ответил утвердительно. И свёл помощника Гиммлера с криминалькомиссаром Артуром Небе – начальником отдела по борьбе с грабежами уголовной полиции Берлина.

Небе ещё в 1932 году вместе с другими высокопоставленными чиновниками уголовной полиции создал рабочую группу «Уголовная полиция» Национал-социалистического сообщества чиновников, которая и снабжала служебной информацией Крипо Курта Далюге.

Небе против негласного независимого расследования обстоятельств поджога рейхстага ничего не имел (ибо где отдел по борьбе с грабежами, а где поджоги – никакого конфликта интересов), а связи у него были широкие и глубокие.

Поэтому в считанные часы он предоставил эмиссару Гиммлера-Геринга достаточную информацию для того, чтобы Колокольцев – тоже в считанные часы – сделал два важнейших вывода… точнее, установил две истины.

Первая истина – неоспоримая – состояла в том, что поджигателем рейхстага был таки одиночка – клинический сумасшедший (и даже не гражданин Германии) пироманьяк Маринус (имечко-то какое) ван дер Люббе.

И что ни нацисты, ни коммунисты, ни какая-либо другая политическая сила или организация не имели к этому безобразию галактического масштаба ни малейшего отношения.

По совершенно банальной причине – сабж был (а) абсолютно невменяемый и (б) совершенно неуправляемый. А с таким никакой «террористической каши» не сваришь. По крайней мере, обычными методами политиков и подпольщиков (а никаких других ни нацисты, ни коммунисты отродясь не знали)

Вторая истина состояла в том, что ван дер Люббе таки кто-то нашептал на ушко нужные слова. Кто-то, не имевший никакого отношения ни к нацистам, ни к коммунистам, ни вообще к политикам в общепринятом понимании этого понятия. Слова, которые и сподвигли пироманьяка на поджог рейхстага.

Но если первая истина имела документальное подтверждение (протоколы допроса поджигателя, его досье и всё такое прочее), то вторая такого подтверждения не имела.

Однако после почти семи лет работы в ИНО ОГПУ и двух в СД, у Колокольцева интуиция была развита настолько, что он в самом прямом смысле голову на отсечение, что «шёпот на ушко» таки имел место.

Чей это был шёпот, он понял практически сразу после того, как установил вторую истину. И потому немедленно позвонил своему официальному коллеге (реальная ситуация была несколько иной) графу Вальтеру фон Шёнингу.

Штурмбанфюреру СС и личному помощнику по особым поручениям Генриха Гиммлера. На самом деле, он был не граф, не Вальтер, не фон Шёнинг, не немец (по рождению он был итальянцем – точнее, римлянином) и не помощник Гиммлера, а как бы даже наоборот. Но о шёпоте он знал точно – в этом Колокольцев не сомневался ни на секунду.

После того, как граф ответил, Колокольцев объявил: «Надо встретиться. Прямо сейчас. Там, где обычно…»

Обычно они встречались в знаменитом (и в высшей степени элитном) Romanisches Caf; напротив Церкви Кайзера Вильгельма на Breitscheidplatz в самом конце знаменитой Курфюрстендам в Шарлоттенбурге.

Кафе открылось не так уж и давно – в 1916 году, в разгар Великой войны – и быстро превратилось в излюбленное место встречи интеллектуалов, писателей и художников.

Здесь встречались и общались писатели, художники, актёры, режиссёры, журналисты и критики. В «Романское кафе» захаживали Альфред Дёблин, Отто Дикс, Готфрид Бенн, Эльза Ласкер-Шюлер, Бертольт Брехт, Макс Либерман, Стефан Цвейг и Фридрих Холлендер.

У Колокольцева было очень мало времени, поэтому он спросил прямо: «Ван дер Люббе ваша работа?»

«Наша» – честно признался граф. И совершенно спокойно объяснил: «ты же прекрасно понимаешь, что наши цели – а это, ни много ни мало, спасение Германии, Европы, христианства и всей человеческой цивилизации – могут быть достигнуты лишь в том случае, если НСДАП и её фюрер получат диктаторские полномочия. Почти абсолютную власть в Германии…»

Сделал многозначительную паузу – и добавил: «А для этого необходим День Сингулярности… точнее, Событие Социальной Сингулярности…»

Колокольцев изумлённо посмотрел на него. Фон Шёнинг объяснил:

«Событие Социальной Сингулярности – это некое событие, которое приводит к обвальному, в течение очень короткого времени, радикальному преобразованию страны…»

«Например, из Веймарской республики в тоталитарную диктатуру НСДАП и лично Адольфа Гитлера?» – усмехнулся Колокольцев.

Граф кивнул: «Например». И добавил: «Если это событие происходит в течение одного дня, то этот день автоматически получает название День Сингулярности…»

Колокольцев кивнул: «Я понял». И тут же осведомился: «И что мне сказать президенту рейхстага и главе полиции Пруссии?»

«Правду» – улыбнулся фон Шёнинг. «Чистую правду… но не всю правду, конечно…»

Через час Колокольцев вошёл в кабинет Геринга в Министерстве внутренних дел Пруссии (такие вопросы по телефону не обсуждают).

И спокойно проинформировал заказчика: «Маринус ван дер Люббе совершил поджог рейхстага под влиянием… можно даже сказать, под гипнозом тех, кто нам симпатизирует и хочет превращения Германии в диктатуру НСДАП. Эти люди предпочитают оставаться в тени, так что мне пришлось согласиться не называть их имена…»

Геринг кивнул: «Их право». И предсказуемо спросил: «А что можно о них сказать… если вообще что-то можно?»

Колокольцев спокойно ответил: «Они не занимаются политикой и не аффилированы с какой-либо политической силой. И вообще предпочитают не вмешиваться в события… за исключением редчайших случаев, когда этого нельзя избежать… как, например, сейчас…»

Геринг облегчённо вздохнул: «Спасибо. Я твой должник… большой должник. Передай им мою глубокую и искреннюю благодарность… при случае.»

Предпоследний день зимы 1933 года действительно оказался самым настоящим Днём Сингулярности. Уже на следующий день был опубликован чрезвычайный указ рейхспрезидента Гинденбурга О защите народа и государства, отменявший свободу личности, собраний, союзов, слова, печати и ограничивавший тайну переписки, и неприкосновенность частной собственности.

Коммунистическая партия Германии была (предсказуемо) запрещена. В течение нескольких дней были арестованы около четырёх тысяч коммунистов и множество лидеров социал-демократических и либеральных организаций, в том числе депутаты рейхстага.

Были закрыты все оппозиционные НСДАП газеты, что существенно помогло партии на выборах в рейхстаг пятого марта. Однако, по итогам этих выборов, национал-социалисты вновь не получили абсолютного большинства — им досталось только 288 мандатов из 647.

Тогда по предложению рейхсминистра внутренних дел члена НСДАП Вильгельма Фрика был аннулирован 81 мандат, который по итогам выборов должен был достаться коммунистам. Также к участию в работе рейхстага не был допущен ряд избранных депутатов от СДПГ.

Эти меры в сочетании с договорённостями, достигнутыми с депутатами от ряда правых партий, позволили НСДАП 24 марта 1933 года провести через рейхстаг Закон о чрезвычайных полномочиях (законопроект поддержал 441 депутат рейхстага, только 84 депутата от СДПГ голосовали против).

Этим актом правительству Германии (сиречь рейхсканцлеру Адольфу Гитлеру) предоставлялось право издания государственных законов, в том числе таких, которые могут противоречить имперской конституции.

Первоначально было установлено, что закон будет действовать четыре года, но в дальнейшем его действие продлевалось по мере необходимости. Диктатура НСДАП и лично Гитлера таким образом получила законодательное оформление – чего и добивались фон Шёнинг и компания.

На Лейпцигском процессе, проходившем в сентябре – декабре 1933 года Маринус Ван дер Люббе был приговорён к смертной казни и обезглавлен на гильотине Лейпцигской тюрьмы 10 января 1934 года. Что, по мнению Колокольцева было издевательством над правосудием – в результате пожара никто не погиб, а поджигатель был совершенно очевидно психически невменяем.

Трое других обвиняемых на процессе – председатель фракции коммунистов в Рейхстаге Эрнст Торглер и три болгарских коммуниста – Георгий Димитров, Васил Танев и Благой Попов – были предсказуемо оправданы, ибо их судил всё ещё веймарский суд, а не Народная судебная палата.