Дар-Хассим. Четверостишие

 В мире всё так непросто, особенно если он слишком тесен…

 Дар-Хассим. Четверостишие

 Солнце, с грацией престарелого акробата, упорно не желающего завершать свою карьеру, из последних сил балансирует на нити горизонта, медленно, но верно прогибая иллюзорную границу своим расплывшимся телом. Смущённая физиономия артиста заливает пунцовым светом амфитеатр предгорий с толпой застывших в недоумении сосен. Небольшой павильон, будто сложенный из огромного листа полупрозрачной бумаги, расположился в партере. Низкий столик на открытой веранде. Чистый свиток на столике. Письменные принадлежности...
 «…Найти интересную идею — лишь часть задачи, а вот правильно её подать, уместив к тому же всего в четыре строки… Изложить ясно, но в то же время не в лоб. Изящно и элегантно, но без излишней витиеватости и тумана. Достаточно остро, чтобы привлечь внимание знатоков и ценителей, но не слишком, чтобы не лишиться языка от рук блюстителей нравственности и порядка. Пройти по лезвию не поранившись — умение, присущее истинному мастеру… Так, ближе к делу! Сосредоточиться на дыхании… Наполнить энергией чакру творчества… В этот раз обязательно выйдет нечто стоящее!»
 Моложавый господин в одеяниях, говорящих о благородном происхождении, но весьма невысоком достатке своего владельца, сидит за столиком, выпрямив спину. Его чёрные с серебристым отливом волосы зачёсаны к затылку и скручены в тугой узел. Лицо мужчины выражает спокойствие и отрешённость созерцателя, однако взгляд небесно-голубых глаз слишком напряжён для медитирующего.
 «Четвёртый десяток — а до сих пор в Младших делопроизводителях. Но теперь-то всё станет иначе! Известность, уважение и всё, что к ним прилагается… Погрузиться в мыслеобраз… Раствориться в ощущении и следовать течению мысли…»
 Длинные пальцы голубоглазого господина плавным движением подхватывают заточенный тростниковый стебель, и кончик его, окунувшись в блюдце с тушью, касается свитка…

 Путь на Восток закрыт.

 «И это — великая загадка. Тысячи караванных разведчиков, мудрецов, адептов разнообразных сект и просто искателей приключений пытались идти в восточном направлении — каждый из них потерпел полное фиаско. Сколько ни было потрачено усилий и времени на каждую попытку — недели, даже месяцы — всё тщетно. Неисчислимые жертвы (а счёт погибшим на этом пути потерян за сотни лет неудач!) оказались напрасны. Что за магия или некое недоступное нашему пониманию свойство мира стоит на страже Востока, препятствуя проникновению посторонних далее определённых границ?»
 Завершив строку, господин некоторое время сидит недвижно, лишь грудь его размеренно поднимается и опускается в такт дыханию, и снова обмакивает стило в тушь…

 Запрещён путь на Запад.

 «Табу. С этим тоже ничего поделать нельзя — Запрет есть Запрет. Тьмы поколений соблюдают его — а как же иначе? Если не следовать традициям и правилам — хаос неминуем. Дисбаланс, хаос, разрушение, смерть… Запад — смерть, к гадалке не ходи. Смерть — если не от неведомых опасностей, скрываемых Запретом, так от рук блюдущих религиозные догмы жрецов…»
 Господин вздыхает и облизывает губы. Косится под столик, но, будто поймав себя на чём-то предосудительном, поспешно отводит взгляд. Долгий вдох и ещё более долгий выдох. Полуприкрытые веки. Рука снова несёт стило к свитку, мимоходом мокнув острие в тушь…

 Север и Юг ещё не открыты наукой.

 «Тут ситуация сложная… Большая рыба, что плывёт в Великом океане и на спине которой расположены наши земли, создание на редкость своенравное. Ну пусть она, засыпая, переворачивается кверху брюхом, погружая Срединную империю на пол-суток во тьму. Пусть. Но время от времени она к тому же совершает кувырок через голову, невероятно усложняя дурацкой выходкой жизнь учёных, путешественников и даже обычных крестьян! В выигрыше от этого безобразия остаются, пожалуй, лишь философы да жрецы: первые получают дополнительную пищу для своих абстрактных измышлений, а вторые… Ну, для этих вообще — чем непонятнее устройство мироздания, тем лучше.
 С точки зрения современной науки, сомнению не подлежит лишь единственный факт: Верх мира — там, где Солнце, Низ — там, где мерцает в слоях глубинных течений Океана отражение Солнца — Луна. Восток и Запад, по определению соответствующие сторонам восхода и захода дневного светила, вследствие Кувырка меняются местами, не потеряв при этом присущих им свойств: новоиспечённый Восток обретает положенную ему физическую неприступность, а на Запад автоматически накладывается табу. Едва придя в себя после Кувырка, радостные толпы искателей приключений начинают ломиться туда, где буквально вчера находились запретные земли Запада, здраво рассуждая, что табу жрецов снято и формально путь открыт, но… Восток есть Восток. В общем — снова-здорово.
 Ну и что прикажете в этом бедламе считать Севером, а что — Югом? Радикальные мыслители и откровенные еретики вообще предлагают бросить монетку — и закрыть вопрос раз и навсегда. Весьма безответственный и антинаучный подход! Эти маргиналы не только подвергают сомнению ценность научных изысканий в сфере устройства Вселенной, но даже полемику вокруг происхождения Рыбы, её разумности и мотивов поведения считают полнейшим абсурдом, настроив тем самым против себя теософов и жрецов!
 Так что же — ряд основополагающих для нашего мировоззрения вопросов, что не даёт покоя величайшим умам Империи от самых истоков цивилизации, — чушь, пустышка? Как бы не так! Как бы не так… Проблема кажется абсурдной только на первый взгляд — взгляд неискушённого в науках невежды. Любой здравомыслящий человек способен понять, что если б вопрос не обладал огромной значимостью, то не велись бы и бесконечные споры уважаемыми мужами, не писались бы магистрами и докторами бесчисленные и весьма объёмистые трактаты, полные утверждений и доказательств — опровергающих напрочь доводы оппонентов! Да разве стал бы сам Император тратить своё бесценное время на то, чтобы председательствовать на Большом курултае мудрецов, посвящённому Вопросу вопросов?
 „Бросить монетку“! А куда девать накопленные поколениями мыслителей „плоды раздумий трудных“ и „цветы открытий чудных“?! А?! Конечно, ум за разум заходит от изощрённой вычурности или явной противоречивости некоторых гипотез, однако следует признать, что мироздание соткано из парадоксов, и стоит лишь усомниться в его связующих нитях, как всё мировоззрение, традиции, Империя (чур меня, чур!), а с ними, как знать, может, и сама Вселенная — распадутся на клочки…
 Итак, наука жаждет бесспорных доказательств, но до сих пор не в состоянии достичь определённости. А ведь пока уважаемые учёные не придут к единому мнению по проблеме ориентации в пространстве, Министерство картографии не имеет формального права одобрить создание карты мира, а значит — никакого финансирования экспедиций, никаких невероятных открытий и новых торговых путей… Никакого, никаких, никогда… И не дай бог кто сунется осваивать сомнительные территории на свой страх и риск — без разрешения Императора, не потрудившись запастись кипой казённых бумаг, испещрённых подписями армии чиновников и увешанных гроздьями печатей многочисленных министерств и департаментов! Кто-то при этом жалуется на бюрократию, а кто-то, наоборот, восхваляет порядок…»
 Господин саркастически кривит губы, вздыхает, и меж бровей появляется складка. Глаза как будто темнеют.
 «„Порядок“… Жизнь, превращённая в путь улитки по листьям кувшинок в застарелом пруду: лист за листом, должность за должностью… Болотная карьера, расписанная от рождения до смерти… Хотя „улитки“ как раз и не ропщут, вполне довольные предсказуемостью и покоем… порядком… Мудрее надо быть, говорят, видеть во всём свои плюсы… Плюсы… Несмотря на известные минусы законодательно утверждённой незыблемости традиций и ритуалов, плюс всё же в том, что, благодаря тем же традициям, никому из граждан Срединной империи не возбраняется предстать перед Императорским павильоном с Завершающим путь свитком и навострённым, как бритва, Подводящим черту…»
 Господин невольно бросает взгляд на стойку с простым коротким клинком без ножен.
 «Тут главное — лаконичнее, не развозить. У старых мастеров — легенд своих эпох! — сей опус вообще умещался в четыре знака!.. Хэх! Помнится, господин Вон А-Там, Смотритель первого верстового столба, решил когда-то тоже — завершить… Увлёкся, поэму настрочил — год потратил! — а до дела так и не дошло. Известным, правда, поэтом стал — но ведь цель-то была совсем в ином! Да, лаконичнее надо, ближе к делу…»
 Господин осматривает стило, недовольно хмурится, вытирает кончик о сложенную в идеальный квадрат ткань.
 «Ну, это гением надо быть, чтобы Завершающий путь свиток окупил все долги, а потом ещё и многие годы не давал бедствовать потерявшей кормильца далеко не маленькой семье… Опять же, если гений — к чему Завершающий ритуал?.. Уф-ф-ф… К делу! К делу!»
 Господин качает головой и тянется под столик. Спохватывается. Машет рукой — «а-ах!» — и вытаскивает на свет керамический кувшинчик и маленькую чашку. Наливает из кувшинчика прозрачную жидкость, чинно подносит чашку к губам — касание, пауза — выпивает. Довольный, помедитировав с минуту, вновь берётся за стило...

 Не начавшись, путь завершён.

 Господин вновь мрачнеет, но, опомнившись, встряхивает головой. Серебрящаяся прядь выбивается из-под завязки.
 «Обидно, конечно, что Экспедиционному корпусу приходится просиживать штаны в министерских кабинетах и казармах, бесконечно ожидая Указа об отправке. И это при том, что иностранные купцы два раза в год исправно появляются в пределах Срединной империи испокон веков проторёнными путями… Вообще, имеются гипотезы о существовании миров со множеством открытых направлений… Хотя вот сам-то мир — существует ли? Временами начинаешь сомневаться, что подобная фантасмагория — реальность, а не плод чьего-то воображения… Конечно, рассуждая логически, возможны только два варианта: либо существует, либо нет. Отсюда, собственно, и произошли два течения в науке, сторонники которых убеждены: одни в том, что мир существует, другие — что не существует. Кто-то, правда, решив, должно быть, примирить оба лагеря, предположил однажды, что мир состоит сразу из двух ипостасей, выраженных в фундаментальных мельчайших образованиях, которые одновременно и существуют, и в то же самое время не существуют. Умника подняли на смех приверженцы обоих течений, что, кстати сказать, и правда в некоторой степени пригасило конфликт в научном мире…
 М-м-да-а… гипотез уйма… Но что-то от этого не легче. Кому не легче — зато какой простор для теологов и философов — маститых и не очень. Да и просто откровенных пустобрёхов и сказочников всех мастей. Хотя… в данном вопросе сам чёрт не отличит одних от других!»
 Господин беззвучно охает и опасливо озирается, словно боится, что его мысль кто-нибудь ненароком мог подслушать. Удостоверившись, что никого из посторонних поблизости нет, он облегчённо выдыхает и наполняет чашку.
 «Ну, поэтам, бывало, и не такое сходило с рук…»
 Выпивает махом. Причмокивает.
 «Но всё же, посмотреть непредвзято — цивилизация за отнюдь не малое время своего существования ни на шаг не продвинулась вовне, лишь перекраивая границы существующих государств. Мы вроде замшелого камня, вросшего в землю. Поневоле закрадывается мысль: а не потому ли, чтобы не было так обидно за эту безысходную неподвижность, мы гордо именуем наше государство «Срединной империей», имперские учёные принимают освоенное нами пространство за точку отсчёта Вселенной, а жрецы и вовсе провозглашают наши земли — Центром мира?!»
 Господин вздыхает и откладывает стило. Несколько капель туши всё же успевают сорваться с острия и упасть на свиток, образовав знак незавершённости и многозначительности. Господин досадливо кривит лицо, но, поразмыслив, отмахивается: «Пусть его…»
 Наливает из кувшинчика. Выпивает. Моргает заслезившимися глазами на солнце, что неуклонно валится за край земли, сорвавшись, наконец, с горизонта.
 «А что? Так даже лучше! Четверостишие сразу заиграло, получило дополнительную глубину! Лишь бы цензорам не привиделась в этой глубине какая-нибудь запрещённая для промысла рыбёшка. Кто же захочет прослыть Низвергателем непреложных истин или Сотрясателем основ… Если он, конечно, не величайший литератор современности, как господин Пак И-Мон, Великий немой, Мастер медитативно-глубокомысленных четверостиший! Доигрался, соловей, со своими баснями… Идея — лишь треть успеха, ещё треть — форма, и последняя треть — баланс. Пройти по лезвию дано не каждому. Даже великие ошибаются. Повезло ещё, что, благодаря заслугам перед прежним Императором — хвала Его семени! — Великому немому позволили исполнить ритуал Завершения и лишь затем четвертовали, а голову насадили на кол посреди главной площади столицы — в назидание всем зарвавшимся и краёв не видящим… Меня же, к примеру (тфу-тьфу!), при подобном раскладе будут просто и безо всяких изысков варить заживо, как ту же улитку (позорище!), пока не закончится определённая соответствующим протоколом норма казённых дров. И никто не разберёт возвышенных и остроумных виршей в воплях свихнувшегося от боли низкого беззаконника — „нечестивца“ и „сквернавца“!»
 Господин хмурит брови и чешет небритый подбородок.
 «А голову мою бросят бродячим собакам. И какими глазами тогда посмотрит она в лицо жёнам и детям? Да и прочим опозоренным родственникам… А какое прозвище дадут мне, неудачнику, в Книге истории рода? “Господин Дар-Хассим, Мастер четверостишия „собачья радость““?»
 Господин решительно, хотя и с некоторой вполне объяснимой неуклюжестью, выцепляет из специальной подставки маленький полукруглый скребок и пытается соскоблить случайные крамольные точки — но капли въелись глубоко, и скоро на месте правки образуется дыра. Господин бормочет ругательства, сминает свиток и — с нескрываемым облегчением! — швыряет его в очаг. Пламя жадно набрасывается на подачку, в несколько мгновений превратив бумагу в чёрные скукоженные хлопья.
 Бросив короткий взгляд на стойку с Подводящим черту и вздохнув, господин сгребает в сторону письменные принадлежности и выставляет на освободившееся место ещё один кувшинчик…

Иванов Михаил, 2018/2023 г.