Находка

Вовка Комков, мой закадычный друг, по жизни был невероятно везучим человеком. Честное слово, я никогда не видел, чтобы человеку, в сущности заурядных способностей, а может где-то даже и глуповатому, так фантастически везло. Еще, будучи двух лет от роду, он, оставшись на минуту без присмотра родителей, ухитрился вывалиться из окна четвертого этажа! И что вы думаете? Ни одной царапины! Там где любой среднестатистический человек разбился бы насмерть об асфальт, он ухитрился приземлиться на крону одиноко стоящего дерева и зацепиться о ветку, откуда его и сняли через несколько минут.
Или так: когда ему исполнилось двенадцать, его отправили в пионерлагерь «Звезда востока». Не знаю, что уж там у них произошло, только в середине смены вспыхнула эпидемия кори. Так заболели все двадцать два человека из его отряда; здоровыми остались лишь трое – он и еще двое тех, кто успел переболеть этой болезнью раньше.
На совершеннолетие одноклассники (чтобы хоть как-то отделаться) подарили ему лотерейный билет, сказав, что дарят потенциальную «Волгу», а как ее получить – это уже его дело. Ну, «Волгу» не «Волгу», а мотоцикл ИЖ Юпитер «Спорт» он выиграл на зависть дарителям.
Вовка вообще постоянно во все выигрывал: при игре в «попа» он, сбивая банку почти при каждом броске палкой, быстрее всех доходил до «туза»; в карты и домино ему не было равных, в «битка» тоже; а уж говорить о такой игре, как «пристенок», я даже не хочу, хотя в нашем детстве она уже была мало в ходу. Вот где у него не ладилось, так это в интеллектуальных играх, таких, например, как шахматы и шашки – я уже говорил, что был он весьма средних способностей. Хотя и здесь один раз буквально поразил всех, обставив кандидата в мастера спорта – тот, поняв с кем имеет дело, отнесся к партии совсем несерьезно и ухитрился зевнуть ферзя (как???), после чего уже даже такой неумелый игрок, как Вован, довел дело до победы. И что особенно примечательно – именно этот поединок условились играть на деньги, и Комков выиграл совершенно сумасшедшую по тем временам сумму – двадцать пять рублей!
Так и жил этот нечаянный баловень судьбы от одного счастливого случая до другого. Может, кто поумнее, и сумел бы воспользоваться таким подарком фортуны, но Владимир закономерности в своих удачах не находил, а скорее не замечал, и вечно болтался по жизни в амплуа человека «в поисках трешки до получки», которые он и стрелял у меня безбожно каждый месяц и всегда забывал отдавать. Но именно этот удивительный наив и притягивал к нему людей ибо, несмотря на отсутствие практичности, душевных качеств в нем было, что называется «через край». Да и в основе нашей дружбы – меня, человека с двумя высшими институтскими образованиями, доктора естественных наук, профессора – и его, такого, какого есть, лежала Вовкина человеческая непосредственность, честность и доброта.
Отчества себе он так и не приобрел, и к сорока годам, как и в детстве, прозывался многочисленными друзьями и товарищами, то Вовчиком, то Вованом. Женщины, любителем которых он был и которые отвечали ему искренней взаимностью, уважительно называли по фамилии.
Я не видел его больше месяца и, право, даже заскучал. Немыслимо было и предположить, где носит этого стареющего мальчишку – ареал его обитания, как и география мотаний по стране поражали своими масштабами. Иногда он привозил мне из этих поездок удивительные, бывало уникальные, экспонаты давно почивших в бозе культур и цивилизаций или просто редкие сувениры из мест, где он побывал. О-о, сколько раз, открыв дверь после настойчивого звонка, я попадал в объятия этого грязного, заросшего двухнедельной щетиной, загоревшего до черноты человека, с огромным вещмешком за спиной! И вот этот Индиана Джонс, наконец-то, появился на пороге моего дома снова.
Буркнув что-то типа «здрасть», он протиснулся мимо меня в квартиру, аккуратно поставил видавший виды (на этот раз тощенький) рюкзак на пол и, не разуваясь, прошел на кухню, где сел на табурет, вытянул ноги, спиной прислонился к стене и, откинув голову назад, казалось, уснул. Поведение совсем не характерное для него. Я хотел было прикрыть дверь и оставить его в покое – пусть отдохнет, а потом сам все расскажет, но он неожиданно произнес:
– Что ты знаешь о янтаре?
Присел рядом.
– Во-первых, здравствуй, а во-вторых – что тебя конкретно интересует?
Я как раз писал книгу о минералах и, пусть янтарь не минерал, но в сферу моего внимания он попадал, как самоцвет, хоть и не драгоценный камень. А, вообще, я много чего знал о янтаре.
– Все, – Вовка открыл глаза, – абсолютно все: от внешнего вида до веса и стоимости.
Я усмехнулся.
– Ну, все – это слишком долго, да и не специалист я в этом вопросе, но просветить тебя на базовом уровне смогу. Может, пока удовлетворишься этим?
– Валяй! Там видно будет.
– Что ж, изволь. Начнем с того, что янтарь – это окаменелая смола некоторых древних пород деревьев, которые пускали корни от примерно двадцати пяти до ста тридцати миллионов лет назад – это усредненные сроки, есть и исключения, значительно расширяющие границы данного диапазона.
Чтобы янтарь смог образоваться, нужно много миллионов лет и определенные условия захоронения древесной смолы в лесных почвах. Большая часть смолы деревьев химически нестабильна и со временем она просто сгниет вместо того, чтобы затвердеть. Чтобы получился настоящий янтарь, смола должна находиться под землей при определенных условиях – почва должна быть сухой и насыщенной кислородом, а в заболоченных местах, где нет кислорода, смола деревьев портиться. Ну, как-то так, это дилетантское объяснение, но мне кажется, что из этой области знаний тебе большего и не надо?
– Ага, – кивнул мой друг, – опустим историю его образования. Продолжай, мне это действительно интересно, а главное – нужно.
Я кивнул и, отпив несколько глотков воды прямо из носика, стоявшего рядом на плите чайника, продолжил:
– Существуют более трехсот оттенков цветов, в которые окрашивается янтарь. Цвет его не всегда желтый, красный или оранжевый. Этот самоцвет может быть белым, зеленым и голубым. Кстати, голубой янтарь наиболее редко встречаемый в мире, кажется, только на Гаити в Доминиканской республике, и хотя он, пожалуй, еще заодно и самый дорогой, но вот обрабатывать его чертовски трудно – по прочности он не уступает некоторым драгоценным камням, впрочем, на современном уровне развития технологий – это не проблема. Самые большие в мире залежи янтаря…
– …находятся в Балтийском регионе, – перебил меня Владимир, – побережья таких городов, как Калининград, Балтийск, особенно Янтарный – Клондайк для искателей окаменевшей смолы. Я, кстати, как раз оттуда.
На секунду он замолчал, потом продолжил:
– Извини, это все понятно, а вот про вес самородков, их стоимость на черном рынке знаешь чего-нибудь?
Я осуждающе и с недоумением посмотрел на друга.
– Вообще-то, – сказал строгим нравоучительным тоном, – незаконная добыча и сбыт янтаря преследуются по закону.
Вовка поморщился.
– Знаю, давай по существу.
Я продолжил импровизированную лекцию, пропустив мимо ушей его странноватые вопросы.
– Люди использовали янтарь для создания украшений еще двенадцать тысяч лет до нашей эры, можно сказать, в допотопные времена, если, конечно верить в это. Несколько тысячелетий назад люди уже могли обрабатывать янтарь и делать из него украшения. Об этом говорят археологические раскопки в Англии. Наш Балтийский янтарь был найден в египетских гробницах. Он даже украшал корону египетского фараона Тутанхамона. Все это, естественно, сведения исторического масштаба, а значит приблизительные. Но корона, например, реально была найдена.
Перевел дух, сглотнул. Вовка на этот раз не перебивал – похоже, его заинтересовал мой рассказ.
– Большая часть янтаря на планете имеет возраст не менее девяноста миллионов лет, но есть и невероятно возрастные примеры. В 2009-м году в угольной шахте в штате, по-моему, Иллинойс ученые нашли кусок янтаря, которому триста двадцать миллионов лет! Он считается самым старым представителем окаменевшей смолы на планете. По структуре он ничем не отличался от более "молодого" янтаря.
Эта находка принесла существенный вклад в историю эволюции растений. Ученые узнали, что янтарь появился намного раньше, чем они думали. Древние животные, найденные в янтаре этой породы, представляли Триасовый период, которые начался 250 миллионов лет назад и закончился 200 миллионов лет назад. Эта история, кстати, о том самом расширении границ диапазона образования янтаря, о котором я говорил пятнадцать минут назад.
Комков закивал головой. На его лице было нарисовано прилежание примерного ученика – похоже, он решил выслушать всю мою болтовню, а уж потом выжать то, что ему конкретно нужно. Но я не собирался баловать его долгими разглагольствованиями.
– А вот тебе про вес самородков: самый большой в мире кусок янтаря, которому предположительно двадцать пять миллионов лет, находится в Музее янтаря в Копенгагене. Когда его нашли, масса смолы составляла около восемьдесят килограмм!
Мне показалось, что Комков был как-то разочарован. Чем только?
– Такой огромный, – вздохнул он, – и много таких еще?
– Нет, я точно не знаю, что и как, но могу определенно утверждать – такого большого янтаря крайне мало, может быть этот самородок один такой. Да, за всю историю добычи окаменевшей смолы было найдено около десяти экземпляров весом больше пяти килограмм. А что тебя вдруг это так взволновало?
Он только рукой махнул, хотя было заметно, как его приободрил ответ на последний вопрос.
– Ну, а сколько может стоить, скажем, килограммовый кусок?
– Там от многих факторов зависит – я не оценщик, но не менее пятнадцати – двадцати тысяч долларов; слышал, что кто-то продал за сорок восемь. Да, что там килограмм – обычные бусы могут до трехсот тысяч рублей вытянуть!
Мой друг развеселился еще больше.
– А от каких факторов это зависит?
– Я же сказал – не знаю… Хотя… Один знаю точно.
Комков весь обратился в слух.
– В янтаре застревало множество животных, насекомых и даже "перо"  теропода. Так как янтарная смола имеет свойство мумифицировать все "жертвы", попавшие в нее миллионы лет назад, они сохраняются в своем первозданном виде. Ну, там еще можно всяких лягушек обнаружить, ящериц, змеиную кожу, кости млекопитающих, а также множество растений. Все животные и растения, застрявшие в янтаре, называются инклюзами. Вот такой янтарь намного дороже, чем обычный.
– Как-как называются?
– Инклюзами. Да зачем тебе все это?
Вместо ответа Владимир юркнул в коридор, а через несколько секунд водрузил свой тощий грязный рюкзак прямо на обеденный стол. Я завопил:
– Куда ты эту дрянь поставил!? Я здесь обедаю!
Он проигнорировал мой протест, откинул клапан вещмешка, развязал тесемки, запустил свои еще не мытые с дороги руки в его нутро и торжественно вытащил оттуда какую-то старую ветошь. В нее было явно что-то завернуто. Меня разобрало любопытство и я, плюнув на вопиющее нарушение правил соблюдения чистоты в моем доме, стал ждать развязки.
И она наступила! И потрясла! На столе лежал великолепный образчик той самой окаменевшей смолы темно-желтого, а может светло-коричневого цвета. В свете падающих на него из окна солнечных лучей он, казалось, переливался всеми цветами радуги, и хотя я прекрасно понимал, что это просто оптический обман зрения (грязный он был), а свечение вызвано, скорее всего, осознанием того, сколь баснословных денег стоит это чудо природы, зрелище от этого хуже не становилось.
– Чудесное сочетание миллионов лет и миллионов рублей, – не очень остроумно пошутил Вовка.
– Не знаю, – я все еще не мог отойти от потрясения, – может и не рублей…
Он с сомнением посмотрел на меня.
– Даже так? Тогда, ох и много у нас дел!
– У нас?? – я с недоумением воззрился на него.
– Конечно у нас! – теперь он смотрел на меня непонимающе.
– Вы только посмотрите на этого святого, – перешел он на общение в третьем лице, – я четверть века стреляю у него каждый месяц деньги без отдачи, а он и подумать не мог, что я об этом помню! Даже обидно как-то.
Что говорить – мне стало чертовски приятно: мой непутевый дружок, который теперь станет, возможно, обеспеченным человеком, первое, о ком подумал – обо мне! И даже готов поделиться со мной некоторой суммой от будущих вырученных денег.
– Половина барышей за этот валун твоя, – аттракцион неслыханной щедрости продолжался, – но их еще надо получить…
Я стал, было отказываться, говорить, что у меня и так все есть, а находка целиком и полностью сделана благодаря его настойчивости и упорству и принадлежит только ему – он и слышать ничего не хотел. Тогда стал говорить, что процентное соотношение дележки денег между нами выбрано не правильно, мне вполне хватит и десятой части – Комков послал меня в жопу!
Осталось только рассыпаться в благодарностях. Владимир значительно посмотрел на меня и с достоинством кивнул, как бы давая понять, что принимает мою благодарность, как должное.
Когда с формальностями подобного рода было покончено, решили переходить к технической стороне вопроса реализации клада – как камень превратить в деньги? Итак, прежде всего способ: я, само собой, предложил сдать находку государству и получить законные двадцать пять процентов, и был немедленно послан вторично по известному адресу.
– Вот уж хрен! – взорвался Вовка, – сами все сделаем: я нашел и доставил, ты подыщешь покупателя. Чего вытаращился? Ты профессор естественных наук, ведешь обширную переписку, общаешься с известными и богатыми людьми типа тебя самого – не от мира сего.
У меня расширились глаза – вот, оказывается, кем он меня считал!
– Тихонечко расспросишь, намекнешь, что есть-де интереснейший самоцвет, цельный кусок янтаря, которому триста миллионов лет…
Я вопросительно посмотрел на него.
– Господи, – поморщился он, – да, кто это проверит?! Хорошо, скажи двести пятьдесят. Состояние замечательное – ну, еще бы! Столько лет в полной сохранности.
Он вдруг засмеялся, я продолжал смотреть на него со знаком вопроса в глазах, а про себя подумал: «Как мы легко разбрасываемся целыми геологическими эпохами».
– Хочешь анекдот? – спросил Вова и не дожидаясь согласил, продолжил, – я как-то соль каменную купил… Там, на упаковке было написано, что она добыта с залежей солончаков, которым более миллиона лет! Знаешь, какой был срок годности указан на обороте? Два года!!
Он опять зашелся в смехе. На этот раз улыбнулся и я. Отсмеявшись, продолжил:
 – Цена приемлемая. Кстати, о цене – как мы ее определим?
Я только руками развел.
– Давай для начала его взвесим, – предложил.
Такая вещь, как весы с ценой деления в один грамм и максимальной нагрузкой семь кило, в мое доме была всегда – по работе необходима. Водрузили янтарь на площадку для взвешивания, на электронном табло высветилась цифра 5490!!! Обалдеть! Моему другу удалось открыть счет второму десятку янтарных самородков, вес которых превышает пять килограмм.
Затем решили удостовериться в его подлинности, и хотя она ни у кого не вызывала сомнений, но лишним такое мероприятие ни один из нас не посчитал.
– Настоящий янтарь плавает в соленой воде, – сказал я, и это определило направленность дальнейших действий.
Подходящей емкости для такого эксперимента в доме не нашлось, даже таз, вытащенный из-под ванной, не смог помочь проведению эксперимента. Пришлось набрать теплой воды в саму ванну. Вовчик сбегал в магазин за солью, и вскоре три ее килограмма были растворены в воде. Опустили самоцвет, он булькнул на дно, глухо ударившись об акриловое покрытие. Надо было видеть наши вытянувшиеся лица! Неужели подделка?!! Но нет, через несколько секунд кусок янтаря – теперь в этом не было сомнений – всплыл на поверхность, возродив в нас малодушно утраченные надежды на обеспеченную старость.
Купание явно пошло на пользу самородку – он аж заискрился. Мы еще немного побултыхали его в воде, смывая грязь, а затем любовно, словно грудного младенца, обтерли моим полотенцем для лица. Он светился под комнатным освещением каким-то желтоватым внутренним светом. Красивый такой, сволочь! И дорогу-у-ущий! Вряд ли он вытянул бы хоть на один миллион долларов, но сумму вполне себе порядковую и сопоставимую он стоил явно. Тут ведь как – цена растет от веса в геометрической прогрессии. Для непосвященных объясняю: если килограммовый кусок янтаря стоит, положим, тридцать три тысячи долларов, то это вовсе не значит, что трех килограммовый будет стоить сто, цена может возрасти и до ста пятидесяти, и до двухсот, и больше. Вообще-то, как уже говорилось, я не специалист в области оценки, и все эти рассуждения носили чисто гипотетический характер. Я мог равновероятно и сильно ошибаться как в одну, так и в другую сторону. На всякий случай залезли в Интернет, но и там толком ничего не нашли, а самородки свыше пятисот грамм вообще не оценивались, так как считались весьма редкими находками и подход к каждой из таковых предполагался индивидуальный.
Помытый кусок янтаря выглядел гораздо более пригожим. Вовка поднес его к включенной люстре и долго рассматривал – видимо любовался. Но в этом предположении я ошибся – изучал внутреннее строение.
– Он, по ходу, треснувший, – сказал мой друг.
– Это как? Почему?
– Да внутри у него какая-то темная полоса.
Что-то я о таком не слышал, но почему бы и нет? Может миллионы лет назад смола как-то не так застыла, или уже позже внутренние напряжения раскололи камень. Теперь уже я рассматривал самородок на свет. Действительно, имелась в глубине янтаря затемнение, ровное такое, сантиметров в десять длиной.
– Похоже, ты прав, – сказал, – но чтобы разглядеть трещину получше, камень придется отшлифовать.
Сказано – сделано: слегка поскребли самородок моим охотничьим ножом, срезая бугристые чужеродные наросты; потом прошлись рашпилем, затем напильником с мелкой насечкой. Шлифовального станка у меня не было – да, вообще никакого не было – потому стали обрабатывать мелкозернистой наждачкой. Следовало бы начать с крупной «шкурки», но у меня нашлась только мелкая.
– Слушай, – беспокоился Владимир, – мы же драгоценные граммы счищаем. Может, ну его на фиг?
Взвесили. Оказалось, что янтарь стал меньше всего на сорок грамм, что при его массивности роли большой не играло.
– Работаем, – прохрипел я, и мы снова взялись за дело.
Сменяя друг друга каждые десять минут, мы медленно, но верно придавали камню округлые формы – работа тяжелая, нудная, но мы были так взвинчены открывающимися перспективами, что не замечали этого, как не замечали онемения в предплечьях и кровавые мозоли на руках.
С момента начала обработки камня прошло несколько часов, за окном стемнело. Стих легкий дневной ветерок почему-то всегда дующий в светлое время суток с Невы. Сквозняк с улицы перестал раздувать занавески, они вертикальными штандартами повисли вдоль настежь открытого окна. Я подошел и резким движением раздвинул их в разные стороны – мы запыхались и вспотели, а так, казалось, будет поступать больше кислорода. Чепуха, конечно, но в воздухе висела янтарная пыль, она же покрывала все горизонтальные поверхности помещения – пусть хоть частично в окно выдует.
Обтерли камень мокрым полотенцем, высушили. Повторили процедуру несколько раз.
– Теперь, по идее, – сказал я, – его надо войлоком долго натирать, чтобы прозрачность и идеальную гладкость приобрел.
– Нам идеальной не нужно, – Вовчик опять рассматривал камень в ламповом свете, – и так все понятно – это не трещина!
Он передал мне камень; после недолгого визуального изучения, стало абсолютно ясно, что у нас в руках не просто большой янтарный самородок, а кусок окаменевшей смолы, внутри которого содержится инородное тело. Но что это такое было не понятно.
– Ты абсолютно прав, – согласился я, – камень с каким-то включением.
– Инклю-юва… – исковеркал термин Комков.
– «За», – поправил я.
– Что «за»? – не понял Вовка.
– Инклюза, а не инклюва.
– Да какая, на фиг, разница!
Вот тут я не мог с ним согласиться – да, разницы никакой, как называть, а вот в цене разница может быть очень даже очевидна.
– Это, кстати, может сильно повысить его стоимость, – хитро прищурился я.
Вовчик плотоядно облизнулся, но вопроса никакого не задал. Я просто прочел его во взгляде и решил в очередной раз блеснуть эрудицией.
– На Гаити был найден янтарный осколок, внутри которого сохранился древний паук четырех сантиметров. Согласно ученым, которые изучали данный янтарь в течение парочки лет, насекомое обитало около ста двадцати – ста тридцати миллионов лет назад. Удивительно, но возраст янтаря был определен благодаря крови паука.
Вообще, множество вымерших (по некоторым данным, более тысячи!) видов насекомых и мелких животных были обнаружены благодаря янтарю. «Солнечный камень» обладающий мумифицирующими свойствами, позволил палеонтологам воссоздать жизнь на Земле в ее ранних стадиях.
– Что за пургу ты метешь, – на этот раз Комкова моя лекция не впечатлила, – давай по существу!
Я пожал плечами.
– Среди самых дорогих образчиков янтаря можно сколько-нибудь ясно выделить три: тот, в котором сохранилась целая лягушка, другой с семи сантиметровым хамелеоном, и один с десяти сантиметровой ящерицей. Стоимость каждого составляет несколько десятков тысяч долларов. Но это все небольшие камни, там и килограмма-то, кажется, не набиралось.
– Но здесь не лягушка и не ящерица.
– Что ж, тем интереснее. Во всем мире было найдены всего около тридцати экземпляров янтаря с ящерицами и порядка пятидесяти камней с бабочками. Наш – эксклюзив!
– Инклюз? – уточнил-спросил Вовчик, окончательно запутавшись в определениях.
– Не бери в голову, – я улыбнулся, – это в принципе разные слова.
– Так ты объясни толком, что это значит?
– Сам не знаю, – я сосредоточенно пытался рассмотреть через трех сантиметровый и многомиллионолетний слой смолы идеально ровное включение, – точно могу сказать лишь одно: тебе повезло больше, чем мы поначалу думали.
– Нам, – поправил Комков.
Я положил самородок на стол.
– Нет, – сказал, – так не поймешь, может ветка какая, а может этот… как его… богомол или палочник – насекомые такие есть.
– Так давай высверлим его и вытащим, интересно же. Ну, будет камень с дыркой и что? – предложил Владимир.
– В цене потеряет и прилично.
– Да, какая разница! Для меня, например, все едино – что сто тысяч, что миллион долларов – деньжищи невиданные! А так руками тварь потрогаем, которая, может, еще до динозавров здесь ползала.
Признаться, я не ожидал, что в Вовчике живет такой романтик, но его доводы меня не убедили.
– А если там просто веточка какая?
– Но ведь это можно узнать лишь одним путем…
– Ерунда, – отрезал я, – продать за хорошие деньги самородок с дыркой значительно сложнее, чем самородок с не идентифицированной инклюзой. Тем более что это надо сделать нелегально. Тут объявление в газету не дашь и аукцион не объявишь. Впрочем, это ведь твой камень, делай, как знаешь.
Комков насупился. Я подошел и обнял друга за плечо.
– Давай спать, Вовка, – спокойностью голоса я старался замаскировать тревогу, что он все-таки поступит по-своему, – ночь на дворе; мы устали, а утро вечера мудренее.
На том и порешили – нам действительно надо было отдохнуть, мы устали не только физически, но и были выхолощены морально, и даже то перевозбуждение от осознания невероятности происходившего, которое наполняло силами наши организмы весь день, вечер и часть ночи, как-то потишало и нисколько не препятствовало нам (мне уж точно) «вырубится без задних ног». И снились мне водопады из самоцветов, которые не ниспадали с круч, а почему-то текли в обратном направлении; смеющийся Вовчик, разбрасывающий вокруг себя пачки с деньгами; какие-то гигантские стрекозы, лягушки и хамелеоны; трицератопс, точивший с противным визгом – вжик-вжик – свои метровые рога о гранитный валун… Каким-то непостижимым образом в мой сон попала и первая моя учительница начальных классов Эмма Александровна Сухарева – бред какой-то.
Травоядный динозавр все точил и точил свои огромные рога о камень. Я открыл глаза. Похоже, что уже не спал, а «вжик-вжик» продолжался. У меня на кухне мастодонт?!! Что за чушь... Или все же сплю? Пошевелил рукой, потом ногами, сел на кровати. Звук прекратился… Может, Вовчика разбудить – он в соседней комнате на диванчик улегся не раздеваясь. Не стоит пока. Посидел молча, прислушался.
С кухни донеслись несколько сильных ударов, похоже было, что молотком по металлу. А через несколько секунд раздался треск, потом разочарованный вздох и «динозавр» выругался:
– Твою ж ты мать!
Так вот что за представитель мелового периода точил рога в моей квартире! Это Комков, собственной персоной! Но, что он делает? Ответ я уже знал, но до последнего момента хотел надеяться, что ошибаюсь. Надо было удостовериться.
Встал, прошел на кухню. На столе лежал распиленный на две половинки кусок янтаря, нутро одной из них было прямо-таки изувечено, выдолблено. Рядом покоились ножовка по металлу, клещи, молоток и долото – орудия подрыва, а может и разрушения нашей финансовой независимости в будущем. Янтарь и сейчас представлял огромную ценность, но подешевел в разы. Сделал, гаденыш, по-своему, все-таки! Сам Владимир сидел на табуретке рядышком и крутил в руках какой-то стержень со шляпкой.
– Представляешь, Санек, – грустно сказал он, – это не лягушка, не богомол и даже не пиявка… Это всего лишь болт.
– Болт?!! – У меня глаза вылезли из орбит – да это БОМБА в науке!
– Да, да, – разочарованно подтвердил он, – сраная железяка!
И прежде чем я успел хоть что-то предпринять, Вовчик размахнулся и, что есть силы, швырнул его в открытое окно! Доли секунд оставалась надежда, что он угодит в тюлевую занавеску, но я сам раздвинул их вечером, спасаясь от духоты и янтарной пыли. А Вовке, как всегда, повезло – точнехонько попал между раздернутых гардин. Было раннее утро, машины еще не выбрались на набережную Робеспьера, наполнив ее сердитым рычанием, и я даже услышал где-то вдали «буль» – инклюза нырнула в Неву.
– Что! Что ты!.. – я задохнулся, – что ты наделал!!!
Внутри пятикилограммового куска янтаря, которому, возможно, пара сотен миллионов лет, застыл металлический болт!!!
– Да, ладно тебе, – махнул рукой Вовчик, – ну, получим немного поменьше. Все равно, денжищи огромные! Не переживай так. Зато представляешь, какими мы бы выглядели дураками, если бы попытались впарить его с этой железякой внутри.
Он, похоже, так ничего и не понял.
Я подошел к столу, внимательно осмотрел раскуроченную половинку самородка – нет, выбоина не походила на слепок, кое-где были видны следы пошаговой резьбы, но очень не четко. Вандал Комков попросту вырвал включение, и определить по отпечатку, что там находилось, не было никакой возможности.
Я заметался по комнате. «Надо срочно вызвать водолазов! Нет, МЧС, – лихорадочно фантазировал я, – может, осушить Неву – перегородить участок и осушить? Или самому попробовать нырнуть – может, еще не поздно? А лучше пусть Вовка – он же везунчик!» Вот какие идиотские мысли приходили в тот момент в мою голову.
Через пять минут я успокоился. Течение в реке такое, что куда унесет находку, одному Богу известно. Мне вдруг стало наплевать абсолютно на все: и на уникальный самородок, и на деньги, и на возможную славу, если просто сдать янтарь государству – теперь, конечно, меньшую, чем при первоначальном его виде, да еще с инклюзой.
Я поднял с пола ту самую ветошь, в которую янтарь был изначально завернут, сложил вместе два куска бывшего самородка и обернул их ею; сверток сунул в рюкзачок Комкова. Подошел к нему, сунул в руки этот нехитрый скарб, приподнял владельца за воротник.
– Чего, чего ты делаешь? – вяло сопротивлялся он.
– Пошел вон, – я подтолкнул его к входной двери.
– Санек, ну, чего ты? Все нормально будет, – вяло возражал, но семенил к выходу.
Я открыл дверь и вытолкал Вовчика за порог; от избытка чувств, не сдержавшись, выписал ему хорошего «пня» под зад.
– Убирайся, и чтобы я тебя больше не видел!
Ду-дух! Захлопнувшаяся за ним дверь разделила наши отношения на «до» и «после» болта.
Теперь я точно знал, что наша цивилизация далеко не первая на Земле – но, что толку? У меня не было доказательств. Теория креационизма , в которую я, в общем-то, никогда и не верил, теперь окончательно рассыпалась мелким бисером надуманных церковных «истин». Сел, было, за книгу об этом – слишком мало материала, отсутствие доказательной базы, а просто «порассуждать на тему» – так это десяток листов, не больше. Вот и написал этот рассказ – хотите верьте, хотите нет – на этих страницах мне ничего никому доказывать не нужно.
Вовку Комкова я с тех пор не видел. Что уж он там со своим янтарем сделал – не знаю. Может, зря с ним так обошелся? Хотя, что ему сделается – это я без денег остался. Но, ничего – объявится еще, я его знаю.