e.tel@internet.ru
Постучитесь в гробы и спросите у мертвецов…
Иллюстрации. Лицевая обложка:
Фотопортрет Артура Шопенгауэра, сделанный в марте 1859 года. Автор – Johann Schaufer. Источник: https://commons.wikimedia.org
Карикатура на Артура Шопенгауэра © Стефан Лемаршан (Stephane Lemarchand). Источник: https://commons.wikimedia.org
АННОТАЦИЯ
Выдающийся немецкий философ Артур Шопенгауэр (1788–1860) по-новому посмотрел на человека и мир, отказав им в праве на осмысленное существование и счастье. Долгие годы остававшийся непризнанным, он познал славу в конце жизненного пути. Идеи Шопенгауэра вдохновляли Вагнера и Льва Толстого, Ницше и Фрейда, Юнга и Витгенштейна, Эйнштейна и Шрёдингера… Его называли гениальнейшим из людей. Прослывший мизантропом, не способным любить, Шопенгауэр считал наш мир худшим из миров, человеческую жизнь – проклятием, а смертный час – избавлением и наградой. Но как философ встретил собственную смерть? Нашел ли с ней общий язык? Остался ли верен себе?
Пьеса «Шопенгауэр», написанная по мотивам жизни и смерти философа, рассчитана на массового зрителя и дуэт зрелых мастеров сцены. Главные действующие лица: Артур Шопенгауэр, скончавшийся в возрасте 72 лет, и его Смерть в образе Дамы – ровесницы философа.
Комедия с философской «подложкой» обыгрывает занимательные черты характера и забавные эпизоды из биографии Шопенгауэра в контексте его взглядов на мир, человека и отношения между людьми, а также «конструирует» его посмертное бытие.
*
ОТ АВТОРА
Кто не посещает театра, подобен человеку,
совершающему свой туалет без зеркала.
Артур Шопенгауэр
Пьеса «Шопенгауэр», написанная по мотивам жизни и смерти великого немецкого философа Артура Шопенгауэра (1788–1860), рассчитана на массового зрителя. Произведение обыгрывает занимательные черты характера и забавные эпизоды из биографии Шопенгауэра в контексте его взглядов на мир, человека и отношения между людьми, а также «конструирует» его посмертное бытие.
Шопенгауэр – автор знаменитого трактата «Мир как воля и представление» – не только создал самобытную философскую систему, но и явил «философию для всех»: своеобразный «учебник жизни» – «Афоризмы житейской мудрости».
Обладавший искрометным остроумием и недюжинным литературным талантом, философ размышлял как о «высоких», так и о «приземленных» материях.
В романе «Шопенгауэр как лекарство» приводится такое резюме: «Он стал первым из философов, кто взглянул на наши желания и чувства изнутри, и большая часть его работ посвящена именно внутренним потребностям человека: любви, сексу, смерти, мечтам, страданиям, религии, самоубийству, отношениям с другими людьми, тщеславию, самолюбию. Более других он обращал внимание на темные стороны человека – на те желания, которые сидят глубоко внутри нас и с которыми мы не можем смириться, а поэтому считаем нужным вытеснить из сознания» [1].
Шопенгауэра отличала непоколебимая вера в собственный гений и посмертную славу, непомерная интеллектуальная гордыня, целеустремленность и честолюбие, цельность и неуживчивость, склонность к страхам, мнительность и эксцентричность.
Жизнь Шопенгауэра – яркое свидетельство уникальности человеческой личности, внутренней свободы, готовности идти на зов призвания, плыть против течения, проявляя упорство и изысканное упрямство, оставаться собой, несмотря на тернии.
Шопенгауэр – образчик противоречивости. Объектом иронии и сарказма является кричащее расхождение воззрений философа (пессимизм, обреченность человека на страдание, аскетизм как истинная свобода, сострадание как высшее проявление человеческого) с трепетным отношением к личному комфорту, высокомерием и воинствующим эгоцентризмом.
Шопенгауэр, как и всякий мыслитель, – заложник столкновения двух начал: страстной попытки постичь мир и непостижимой сложности мироздания, неподвластной самому проницательному уму. В силу сказанного, философия не только торит дорогу к истине, но и творит красивую энергию неведомого.
«Какой бы факел мы ни возжигали, и какое бы пространство он ни освещал, наш горизонт всегда остается окруженным глубокой тьмой», – пишет Шопенгауэр [2].
В пьесе «энергия неведомого» Шопенгауэра рождает непредсказуемый исход – персональное посмертное бытие героя, открывающее возможность заново обрести себя без оглядки на «отягчающие» обстоятельства «прежней» жизни.
*
Произведение предназначено для дуэта зрелых мастеров сцены. Главными действующими лицами являются Артур Шопенгауэр, скончавшийся в возрасте 72 лет, и его Смерть в образе Дамы – ровесницы философа.
В пьесе – семь действующих лиц: четыре женщины и трое мужчин.
Общий объем реплик – около 61 тыс. знаков без пробелов, включая знаки препинания.
Пьеса состоит из двух действий. Общий объем реплик в первом действии – более 33,5 тыс. знаков без пробелов; во втором – около 27,5 тыс.
В репликах присутствуют цитаты из работ Артура Шопенгауэра в переводе Юлия Айхенвальда (1872–1928) и других литераторов, скончавшихся в первой половине XX столетия. Таким образом, переводы находятся в общественном достоянии. Приведены ссылки на все заимствования.
«Без правды не может быть художественной красоты», – писал Шопенгауэр.
В биографической литературе о Шопенгауэре на русском языке встречаются фактологические неточности и разночтения. Мы взяли за основу переводы книг известнейших немецких историков философии: Куно Фишера (1824–1907) «Артур Шопенгауэр» (1893) и Рюдигера Сафрански (род. 1945) «Шопенгауэр и бурные годы философии» (1987).
Представляем сопроводительные материалы для работы над ролью:
Вехи жизни Артура Шопенгауэра
Артур Шопенгауэр: характер и внешность
Произведения Артура Шопенгауэра (по хронологии, прижизненные издания)
Избранные произведения об Артуре Шопенгауэре на русском языке
Примечания
*
ДЕЙСТВУЮЩИЕ ЛИЦА
(в порядке появления)
1. ШОПЕНГАУЭР
2. ДАМА
3. ЖЕНЩИНА
4. ЛАКЕЙ
5. АДЕЛЬ
6. ДЕВУШКА
7. ЮНЫЙ ШОПЕНГАУЭР
1. ШОПЕНГАУЭР
Философ Артур Шопенгауэр (22 февраля 1788, Гданьск, Речь Посполитая – 21 сентября 1860, Франкфурт-на-Майне, Германский союз), скончавшийся в возрасте 72 лет.
2. ДАМА
Смерть Артура Шопенгауэра – Дама (Иоганна Генриетта) – ровесница философа, носящая имя матери Шопенгауэра.
3. ЖЕНЩИНА
Возлюбленная Артура Шопенгауэра Каролина Рихтер (Медон) (3 января 1802 – 6 июня 1882) – великолепно сохранившаяся 58-летняя Женщина (на момент смерти Шопенгауэра Каролине исполнилось 58 лет).
4. ЛАКЕЙ
Лакей – Наполеон Бонапарт (1769–1821) в возрасте 35–40 лет. Шопенгауэр видел Наполеона в Париже в 1803 году и в городе Эрфурте в 1808-м. Лакей – воплощение мысленного эксперимента Шопенгауэра, представившего Наполеона в комичном образе.
5. АДЕЛЬ
Покойная Адель (Луиза Аделаида Лавиния) Шопенгауэр (12 июля 1797 – 25 августа 1849) – сестра Артура Шопенгауэра, скончавшаяся в возрасте 52 лет.
6. ДЕВУШКА
Возлюбленная Артура Шопенгауэра Каролина Рихтер (Медон) (3 января 1802 – 6 июня 1882) – прелестная 19-летняя Девушка (на момент начала любовной связи с «хористкой, актрисой и танцовщицей» в 1821 году Шопенгауэру исполнилось 33 года, Каролине – 19).
Прим.: Каролина Рихтер (Медон) предстает в пьесе в двух воплощениях – 58-летней Женщины (Женщина) и 19-летней Девушки (Девушка).
7. ЮНЫЙ ШОПЕНГАУЭР
Артур Шопенгауэр в юности.
В тексте упоминается имя МАРГАРЕТЕ. Маргарете Шнепп – экономка Шопенгауэра с 1849 года. Упомянута в завещании Шопенгауэра.
В тексте фигурирует имя КАРОЛИНЫ МАРКЕТ – швеи, которую Шопенгауэр «вышвырнул за дверь» 12 августа 1821 года в ходе бытового конфликта. По решению суда с 1827 года Шопенгауэр выплачивал женщине компенсацию в размере 15 талеров в квартал. Выплаты продолжались до кончины Каролины Маркет в 1846 году.
В конце пьесы из-за кулис раздается голос Каролины Маркет, требующей у Шопенгауэра компенсацию.
В конце спектакля (до занавеса) или по его окончании на сцену могут выйти отец и мать Шопенгауэра – Генрих Флорис и Иоганна Генриетта, экономка Шопенгауэра Маргарете и его пудель Атма, Каролина Маркет.
*
СИНОПСИС
21 сентября 1860 года. Франкфурт-на-Майне. Германия (Германский союз).
Артур Шопенгауэр, проснувшись на диване в своем кабинете, удивляется прекрасному самочувствию.
Неожиданно появляется новая экономка, заявляющая, что прежняя – Маргарете – скоропостижно скончалась.
К неудовольствию Шопенгауэра женщина носит имя его матери Иоганны Генриетты, с которой философа связывали сложные отношения.
Дама проявляет необыкновенную осведомленность о жизни и трудах Шопенгауэра. Тот объясняет это славой, которую обрел в последние годы.
Разговор то и дело переходит в препирательства. Экономка – женщина с характером и достойный собеседник с обширными познаниями.
Неожиданно в квартире Шопенгауэра появляется его бывшая возлюбленная – 58-летняя Каролина Рихтер (Медон), прекрасно сохранившаяся, с которой философ не виделся без малого три десятка лет.
Каролина в обиде покидает Шопенгауэра, когда тот с вожделением вспоминает ее 19-летней – в момент начала их романа в Берлине.
Экономка и Шопенгауэр разбирают наиболее «сочные» положения учения философа, обстоятельства его жизни, отношения с близкими людьми.
Выясняется, что Дама изучала философию и ее жизненный путь удивительным образом дублирует шопенгауэровский.
Обсуждая отношение к смерти, экономка упоминает литературного персонажа Томаса Будденброка, который на пороге кончины нашел утешение в чтении главного труда Шопенгауэра «Мир как воля и представление».
Между тем, философ ничего не слышал ни о Томасе Манне, ни о его романе «Будденброки…». Преподнесенное экономкой издание, датированное 1901 годом, ошеломляет. Шопенгауэра пронзает догадка – он умер?!
Появление сестры Адель, скончавшейся в 1849 году, не оставляет сомнений – он мертв. Новая экономка – его Смерть.
Шопенгауэр теряет самообладание. Смерть иронизирует над философом, учившим других встречать завершение жизненного пути умиротворенно.
Переступив черту, Шопенгауэр неожиданно попадает в персональное посмертное бытие, открывающее возможность заново обрести себя без оглядки на «отягчающие» обстоятельства «прежней» жизни.
Появляется желанное воплощение Каролины Рихтер (Медон) в юности. Однако прелестница не отвечает взаимностью философу, предпочитая невесть откуда взявшегося самодовольного нахала – юного Шопенгауэра.
В квартире прислуживает лакей – копия Наполеона Бонапарта. Выясняется, что он настоящий Наполеон, которого Шопенгауэр видел при жизни и помыслил в комичном образе.
Смерть заявляет, что несмотря на себялюбие и иные грехи, Шопенгауэр всегда оставался самим собой и исполнил свое высокое предназначение. При этом, по словам Смерти, Шопенгауэр может обрести то, что упустил при жизни: недодумав, убоявшись, высокомерно отвергнув.
По мнению Смерти, только слепая безжалостная воля, провозглашенная Шопенгауэром основой мироздания, дает человечеству надежду избежать рабства в эпоху новейших технологий.
Философ, считавший музыку величайшим из искусств и с детства игравший на флейте, к удовольствию Смерти исполняет любимого Россини.
*
ШОПЕНГАУЭР. Пьеса
ДЕЙСТВИЕ ПЕРВОЕ
21 сентября 1860 года – день смерти Артура Шопенгауэра. Кабинет в квартире философа во Франкфурте-на-Майне. Богатая библиотека. Письменный стол, на котором стоит бюст Канта и лежит раскрытая книга – «Упанишады». На мраморной консоли – позолоченная статуэтка Будды. На стенах – портреты Гёте, Декарта и Шекспира; многочисленные гравюры с изображениями собак; дагерротипы Шопенгауэра [3].
На диване полусидя спит Артур Шопенгауэр. На столике возле дивана – чашка. Звучит флейта: музыка Россини [4]. Появляется Дама. Дама подходит к Шопенгауэру, целует его в лоб, выказывая довольство и облегчение, после чего уходит. Музыка замолкает. Шопенгауэр просыпается.
ШОПЕНГАУЭР (разговаривает сам с собой). Кажется, заснул… Странно, средь бела дня… (Берет чашку и делает глоток. Удивляется.) И кофе остыл. А куда подевался пудель? (Зовет пуделя.) Атма! Атма! Хм… Что за человек! [5] (Прислушивается к себе, удивляется, выказывает довольство.) Давно я не чувствовал себя ТАК ХОРОШО. В последнее время сдал. Появились одышка, сердцебиение. Врачи – большие прохиндеи, «которые выписывают лекарства, о которых мало что знают, от болезней, о которых они знают еще меньше, для людей, которых они не знают вообще». Хуже врачей только философы. Кроме меня, явившего миру величайшую философскую систему. Суть моего учения проста. Я обедаю в «Английском дворе», где собирается почтенная публика. Так вот: если я оставлю там золотую монету, то вернувшись, ее уже не найду [6].
Я пытался втолковать людям: «Мы похожи на ягнят, которые резвятся на лугу в то время, как мясник выбирает глазами того или другого из них, ибо мы в счастливые дни свои не ведаем, какое несчастье именно в эту минуту готовит нам рок, – болезнь, преследование, обеднение, увечье, слепоту, сумасшествие, смерть» [7]. Но люди неисправимы: они надеются на лучшее и даже видят в окружающем мире друга. «Мудрецы всех времен постоянно говорили одно и то же, а глупцы, всегда составлявшие огромнейшее большинство, постоянно одно и то же делали, – как раз противоположное: так будет продолжаться и впредь». Вольтер заметил: «Мы оставим этот мир столь же глупым и столь же злым, каким застали его» [8]. Ну и черт с ним. Не с Вольтером – с миром. (Зовет экономку.) Маргарете! Маргарете!
Появляется неизвестная Шопенгауэру Дама с пипидастром (щеткой для удаления пыли). Шопенгауэр пугается.
ШОПЕНГАУЭР. Вы? Это вы!
ДАМА. Простите, что?
ШОПЕНГАУЭР. Вы мне снились! Подошли и поцеловали в лоб.
ДАМА. В самом деле?
ШОПЕНГАУЭР. Да! Я задремал. (Садится на диван, изображая спящего.) Вот так.
Шопенгауэр полусидит на диване с закрытыми глазами. Дама подходит и целует его в лоб. Шопенгауэр отстраняется.
ШОПЕНГАУЭР. Зачем вы меня целуете?
ДАМА. Следственный эксперимент. Не стоит так волноваться: подумаешь, вещий сон.
Дама подходит к консоли и небрежно смахивает пыль со статуэтки Будды. Шопенгауэр, никому не разрешавший прикасаться к статуэтке, приходит в ярость.
ШОПЕНГАУЭР. Стойте! Не двигайтесь! Не смейте прикасаться к моему Будде! [9]
Шопенгауэр бросается к консоли, хватает статуэтку и прижимает ее к груди. Дама как ни в чем не бывало смахивает пипидастром пыль с плеч Шопенгауэра. Шопенгауэр выказывает недоуменное возмущение.
ДАМА. Простите великодушно. Только, бога ради, не кричите. Вы не находите, что уровень шума, который способен вынести человек, находится в обратной зависимости с его умственными способностями.
ШОПЕНГАУЭР. Это моя мысль. И не смейте прикасаться к статуэтке. Это мой Будда!
ДАМА. Ваш Будда?
ШОПЕНГАУЭР. Да мой, а не ваш. Эта статуэтка отлита в Тибете, из бронзы… И еще – не прикасайтесь к бюсту Канта. (Указывает на бюст Канта на столе.) Я заказал его для себя как «истинного наследника кантовского престола» [10]. И не трогайте мои «Упанишады». (Указывает на раскрытую книгу на столе.) Они дают мне утешение в жизни.
ДАМА. А в смертный час?
ШОПЕНГАУЭР. И в смертный час. И вообще, я называю свой кабинет «священными покоями», в которых царит «мировой порядок».
Дама бесцеремонно подносит руку ко лбу Шопенгауэра. Тот сердито отстраняется.
ДАМА. Температуры нет. Вроде здоров.
ШОПЕНГАУЭР. Что вы себе позволяете? Кто вы такая?
ДАМА. Ваша новая экономка. Надеюсь, вы не спустите меня с лестницы как несчастную Каролину Маркет [11].
ШОПЕНГАУЭР. Что?! Вы называете «несчастной» эту лгунью, эту… паскудницу, которой я на протяжении двадцати лет (!) выплачивал по шестьдесят талеров в год! В качестве компенсации за мнимое увечье.
ДАМА. Вы поступили с дамой не почтительно.
ШОПЕНГАУЭР. Ха, с дамой! Эта безмозглая курица и ее пустоголовые подружки – дворняжки нервировали меня своей болтовней. Я попросил фрау Маркет покинуть порог моей квартиры, но она стала препираться.
ДАМА. Как приятно, что фрау Маркет отошла в мир иной, не так ли?
ШОПЕНГАУЭР. Не так. Она слишком долго смердела на этом свете… Послушайте, а откуда вы знаете про фрау Маркет?
ДАМА. Как же я могу не знать о столь яркой странице вашей жизни. Ведь вы – знаменитость!
ШОПЕНГАУЭР. Чсно. Вы из числа новых поклонниц.
ДАМА. Только не новых.
ШОПЕНГАУЭР. Рано или поздно в людях, в массе своей невежественных, просыпается потребность узреть истину. Я (!) открыл истину. Люди очнулись и обратили на нее поверхностное внимание.
ДАМА. Истина в том, что вы называете людей кретинами. И они вам за это аплодируют.
ШОПЕНГАУЭР. Вот именно. «По своим делам рождаются люди – немыми, глухими, глупыми и безобразными» [12]. Это – индийское изречение. Аплодируя мне, люди подтверждают мою правоту, в том числе на их счет. И, кстати, вы заговариваете мне зубы. Где Маргарете?
ДАМА. На том свете. Она скончалась. Скоропостижно.
ШОПЕНГАУЭР. То есть как? Когда?!
ДАМА. Да с полчаса. Пока вы спали.
ШОПЕНГАУЭР. Ничего не понимаю.
ДАМА. Пути господни неисповедимы. Тело уже отправили в морг.
ШОПЕНГАУЭР. Удивительно… А где Атма? Мой пудель.
ДАМА. Милый каштановый пёсик? Он увязался за Маргарете.
ШОПЕНГАУЭР. Да? Что ж, это весьма любезно с его стороны. Но как же я – его кормилец?
ДАМА. Не переживайте. Собаки всегда возвращаются к хорошим хозяевам. Нужно немного подождать. Если, конечно, не случится чего-то чрезвычайного. Знаете, зазевается животное и попадет под колеса какого-нибудь экипажа.
ШОПЕНГАУЭР. Типун вам на язык! Пусть лучше экипаж переедет вас.
ДАМА. Мне это не грозит.
ШОПЕНГАУЭР. Пути господни неисповедимы: сами сказали. Простите, но откуда вы?
ДАМА. Ваша квартира стала местом паломничества. Вот и я решила нанести вам визит. Подошла к дому, увидела покойницу, услышала квартирную хозяйку: мол, постояльцу придется искать новую экономку. Спросила: «Кто постоялец?» Она: «Доктор Шопенгауэр». Я: «Не может быть!». Она: «Да». Я всё бросила и сразу приступила к своим обязанностям.
ШОПЕНГАУЭР. Как, прямо вот так с улицы и пришли?
ДАМА. Не с неба же я свалилась. Вам ведь нужна экономка?
ШОПЕНГАУЭР. Если договоримся по деньгам. Я заплатил Маргарете вперед – за целый месяц (!).
ДАМА. Не беспокойтесь. Я отработаю.
Прижимистый Шопенгауэр выказывает удовлетворение.
ДАМА. Так вот – зашла. Смотрю, милый такой старичок на диванчике прикорнул.
ШОПЕНГАУЭР. Простите, как вы сказали: «прикорнул»?
ДАМА. Прикорнул.
ШОПЕНГАУЭР. А-а-а. Ну да. Простите, а как ваше имя?
ДАМА (торжественно). Иоганна Генриетта.
ШОПЕНГАУЭР. Тьфу! Вы издеваетесь надо мной? [13]
ДАМА. Боже упаси.
ШОПЕНГАУЭР. Имейте в виду – это имя мне неприятно. Не угодно ли вам зваться, ну, скажем, той же Маргарете или… Софией? (Дама выказывает недоумение.) Хорошо. Пусть Иоганна, но без Генриетты. Или Генриетта, но…
ДАМА. Что с вами? Неужели имя матери вселяет в вас такое отвращение?
ШОПЕНГАУЭР. А с чего мне восторгаться ее именем? Если вы так осведомлены о моей биографии, могли бы не раздражать меня.
ДАМА. Я то здесь при чем? И потом, ваша мать давно ушла из жизни и дала жизнь вам.
ШОПЕНГАУЭР. И что?
ДАМА. Ну, как же. Чти отца и мать своих.
ШОПЕНГАУЭР. Так я и знал. Господи, сколько глупости сказано с именем твоим на устах!
ДАМА. Это не самая глупая вещь, которой учит нас религия.
ШОПЕНГАУЭР. Хорошо. Давайте последуем христианскому вероучению. Человеку говорят: попадешь в рай. Но не греши! Не убий, не обмани, не укради… (Усмехается.) Не укради! (С иронией.) Как жить? Да! Не прелюбодействуй и не унывай. Уныние – тяжкий грех. И не вздумай покончить с собой: даже если тебя настигла мучительная и неизлечимая болезнь. Терпи! Скажите мне, (с иронией произносит имя) Иоганна Генриетта: каковы шансы человека избежать вековечных мук в аду? Пусть пятьдесят на пятьдесят. Хотя такой расклад видится мне весьма оптимистичным. А если и того хуже? Быть может, рождение человека является ПРЕСТУПЛЕНИЕМ, обрекающим его на весьма рискованную жизнь и страшную посмертную судьбу?
Пойдем дальше. Я родился в состоятельной семье. Отец дал мне образование и оставил наследство. А что получают уроженцы трущоб? Зачем появляются на свет? Чтобы «в пятилетнем возрасте поступить в бумагопрядильню или на какую-нибудь другую фабрику» и ежедневно сначала по десять, потом по двенадцать, потом по четырнадцать часов «производить все ту же механическую работу»? За гроши. «А такова участь миллионов, и сходна с нею участь многих других миллионов» [14].
И с чего подопытному кролику чтить людей, которые, повинуясь животному инстинкту, «совершенно иллюзорному побуждению сладострастия» [15], (с иронией) НАДЕЛИЛИ ЕГО ЖИЗНЬЮ – для игры в ужасную лотерею.
«В ранней юности мы сидим пред своим будущим житейским поприщем, как дети пред театральным занавесом, в радостном и напряженном ожидании того, что должно произойти на сцене. Счастье, что мы не знаем того, что действительно случится! Кто знает это, тому дети должны казаться порою чем-то совершенно вроде невинных преступников, которые хотя и осуждены не на смерть, а на жизнь, но еще не посвящены в ожидающий их приговор» [16].
Мир, (с иронией произносит имя) Иоганна Генриетта, – это «ад, который тем ужаснее дантовского ада, что здесь один человек должен быть дьяволом для другого» [17].
ДАМА (с притворством). Ваша логика обескураживает.
ШОПЕНГАУЭР. Чти отца и мать своих… Шаблонное мышление – главный враг и спаситель рода человеческого.
Пауза.
Мать не любила отца. Когда он болел и страдал, она упивалась жизнью. Смерть мужа открыла для нее врата долгожданной свободы. Мать сама предложила мне держаться от нее на расстоянии. Говорила, что моя «угрюмость» отравляет ее жизнь и «светлый юмор», с которым она предпочитает смотреть на мир. Она всегда тяготилась материнскими обязанностями – как и браком.
ДАМА. Я слышала, вы грубили матери. Она была не счастлива с вашим отцом. После его кончины сбежала из Гамбурга не столько в Веймар, сколько к самой себе. Ваша мать была талантлива и хотела реализовать себя.
ШОПЕНГАУЭР. Талантлива мелким талантом. Ее писанина, ее беллетристика [18] предназначалась для безмозглых людишек, убивающих чтением время. Я говорил ей: мои труды будут изучать тогда, когда о ее опусах все забудут. Она смеялась надо мной. Но вышло по-моему.
ДАМА. Ничего не попишешь: вышло по вашему.
Дама садится на диван.
Устала. Организуйте-ка кофейку.
Шопенгауэр в недоумении смотрит на Даму.
ШОПЕНГАУЭР. Я?
ДАМА. Да.
ШОПЕНГАУЭР. Послушайте, а что это вы расселись?
ДАМА. Ну почему же расселась. Присела. Годы берут свое – устаю. Появилась одышка и сердцебиение.
ШОПЕНГАУЭР. Да-да, у меня тоже… Но это мой диван!
ДАМА. Моя мысль, мой Будда, мои «Упанишады», теперь и мой диван… Вы не знаете других местоимений?
ШОПЕНГАУЭР. Знаю: «Я»!
ДАМА. Уважаемое «Я», посмотрите, сколько места. Вы можете пристроиться – рядышком. Если хотите, можете меня при-ОБНЯТЬ.
Шопенгауэр с опаской смотрит на Даму, садится на диван и отстраняется.
ШОПЕНГАУЭР. А с чего это мне вас при-ОБНИМАТЬ? Я вообще не собираюсь никого при-обнимать.
ДАМА. Что, никакого желания кого-нибудь при-ОБНЯТЬ?
Шопенгауэр задумывается. Потом в недоумении смотрит на Даму, испытывая забытое влечение к женщине.
ШОПЕНГАУЭР. Ха! Кажется, есть желание.
ДАМА. Вот видите.
ШОПЕНГАУЭР. Нет, не то, чтобы бурное, но… (прислушивается к себе) проблески, так сказать, имеют место. Удивительно! В мои-то годы. Давно не чувствовал себя ТАК ХОРОШО. Ха!
ДАМА. Что ж, я очень рада. Вам, кажется, семьдесят два. Некоторые мужчины в этом возрасте кое-что могут. Кстати, мы – ровесники.
ШОПЕНГАУЭР. Вы хорошо сохранились… И все же не надо сидеть на моем диване.
ДАМА. Не переживайте. Вы ко мне привыкните. Знаете, ваше надменное отношение к людям стало притчей во языцех. Сделайте для меня исключение.
ШОПЕНГАУЭР. Почему же надменное? Впрочем, как вам угодно. В любом случае позвольте мне оставаться самим собой.
ДАМА. Скажите, а кто вы?
ШОПЕНГАУЭР. Ха! Один посетитель задал мне этот вопрос. Я ответил: «Если бы вы могли мне это сказать!» [19]
ДАМА. Может, конченый эгоист?
Шопенгауэр раздражается.
ШОПЕНГАУЭР. В таком случае вы – конченая дура.
ДАМА. Вот оно – ваше безграничное высокомерие. Самопровозглашенная принадлежность к высшей касте рода человеческого [20]. Чего стоят преисполненные «СКРОМНОСТИ» размышления о собственном интеллекте как достоянии мира! [21]
ШОПЕНГАУЭР. Это – констатация факта. Может вы забыли: Я (!) – один из величайших философов в истории.
ДАМА (передразнивает Шопенгауэра, акцентируя «я»). Я (!) помню. Но великим философам тоже нужны экономки. Уверяю: найти новую вам будет непросто. Вы слывете редкостным мизантропом и к тому же женоненавистником.
ШОПЕНГАУЭР. Кем?
ДАМА. Женоненавистником. Ваша мизогиния…
ШОПЕНГАУЭР. Мизогиния?! Какой абсурд! Я должен тратить нервную энергию на то, чтобы ненавидеть каких-то… ЖЕНЩИН. Впрочем, не скрою, у меня нет оснований их любить.
ДАМА. Но вы не избегали общения с ними.
ШОПЕНГАУЭР. В силу настойчивой физиологической потребности. Между прочим, я – первый мыслитель, который акцентировал исключительное значение полового влечения в жизни человека и человечества в целом. Пока другие стыдливо прикрывали гениталии фиговым листком, Я (!)…
ДАМА. Выставил их во всей красе.
ШОПЕНГАУЭР. Да! Философской красе… Низменный инстинкт – апогей глупого, тщетного вожделения, которым нас наделяет всемогущая воля к жизни. Похоть – сродни ослепительному солнечному свету, лишающего мыслящего человека возможности созерцать звезды. Судите сами, мужчина, как полоумный, бегает за никчемной бабой ради МИНУТНОГО (!) удовольствия.
ДАМА. Нет, ради скоропалительного минутного удовольствия не стоит утруждаться.
ШОПЕНГАУЭР. А я о чем! (С укоризной смотрит на Даму.) Вот только не надо язвить. Я понимаю, что женщине требуется… время. Но где ж его взять! Согласитесь, тратить драгоценное время на какие-то бездумные механические движения – сущее расточительство.
ДАМА. Тем более, ваше время.
ШОПЕНГАУЭР. Мое в особенности. Вот (!) интересная мысль: женщины являются пожирателями времени! В частности, во время полового акта.
ДАМА. Мысль и впрямь незаурядная.
ШОПЕНГАУЭР. Еще женщины являются источником бедствий. Однажды особь так называемого прекрасного пола наградила меня… неприличной болезнью [22]. Лечился. Целый год!
ДАМА. Это вы знатно влетели.
ШОПЕНГАУЭР. На то и сетую.
ДАМА. Что посеешь, то и пожнешь.
ШОПЕНГАУЭР. В каком смысле?
ДАМА. Полагаю, вас одарила ОСОБЬ с «пониженной социальной ответственностью».
ШОПЕНГАУЭР. Какое изысканное остроумие.
ДАМА. Это – цитата. Из классика! (Пауза.) Вы сами защищали проституцию.
ШОПЕНГАУЭР. В широком социальном контексте.
ДАМА (с иронией). В очень широком.
ШОПЕНГАУЭР. Да, я – реалист. Проституция позволяет замужним дамам хранить добродетель, а новоиспеченным мужьям насладиться невинностью избранниц. Не всем, конечно, но… Искорените проституцию и число жертв назойливых домогательств или… ЗИНТЕРЕСОВАННЫХ СОУЧАСТНИЦ прелюбодеяния возрастет кратно. В этом будьте покойны: знаю, что говорю. Бывало, я покупал любовь, вместо того, чтобы искать ее в сравнительно, так сказать, порядочных кругах, в лоне, так сказать, семьи – чужой. Вот и получается: как ни крути, проституция способствует сохранению нравственности.
ДАМА. Весьма смелое утверждение для первой половины девятнадцатого века.
ШОПЕНГАУЭР. Весьма разумное утверждение. Можно много разглагольствовать о морали, но воля (!) – в данном случае приземленная природа – всегда возьмет свое. Не лучше ли жить в согласии с ней?
ДАМА. А что, нельзя вести целомудренный образ жизни?
ШОПЕНГАУЭР. Каким образом? Оскопив себя? (Пауза.) К счастью, медицина нашла действенный способ борьбы с этой напастью.
ДАМА. Вы имеете в виду влечение?
ШОПЕНГАУЭР. Я имею в виду заразу.
ДАМА. Женщин?
ШОПЕНГАУЭР. Да нет же. Я говорю о болезнях, передающихся… анатомическим путем.
ДАМА. Что же это за способ?
ШОПЕНГАУЭР. Очень простой. Приготовьте слабый раствор хлорной извести. Ну и… (Демонстрирует руками погружение в раствор полового члена. Дама повторяет движение вслед за Шопенгауэром.)
ДАМА. Ну и… что?
ШОПЕНГАУЭР. Ну как «что»? Опустите в него орган после контакта.
ДАМА. Какой орган?
ШОПЕНГАУЭР. Натруженный.
ДАМА. Ах, этот!
ШОПЕНГАУЭР. Какой же еще?
ДАМА. И что, помогает?
ШОПЕНГАУЭР. А то! Помнится, испробовал на себе [23].
ДАМА. Давно… испробовали?
ШОПЕНГАУЭР. Давненько. Но знаете, сегодня я чувствую себя ТАК ХОРОШО!
ДАМА. Скажите, а про орган, который натруженный, это что, тоже такое философское отступление?
ШОПЕНГАУЭР. Наступление! А что вы хотите, голубушка? Моя философия объемлет сущность всего бытия, все проявления человеческого [24].
ДАМА. Скажите, а в рамках этих проявлений вы кого-нибудь любили?
ШОПЕНГАУЭР. Я? Я думал не о себе – о человечестве!
ДАМА. И все же?
ШОПЕНГАУЭР. Хм… Пожалуй, любил.
Дама неспешно уходит, загадочно поглядывая на Шопенгауэра.
ШОПЕНГАУЭР. Куда же вы?
Появляется Женщина. Шопенгауэр с изумлением всматривается в ее лицо.
ШОПЕНГАУЭР. Каролина?
ЖЕНЩИНА. Артур.
ШОПЕНГАУЭР. Каролина! Но вы… вы почти не изменились!
ЖЕНЩИНА. За три десятка лет, прошедших с нашего расставания? Вы мне льстите, коварный Артур!
Шопенгауэр рассматривает Женщину.
ШОПЕНГАУЭР. Нет, не льщу. Почти. Нисколько! Но этого… не может быть!
ЖЕНЩИНА. Теплее, проказник.
ШОПЕНГАУЭР. Нет, горячо! Горячо! Я не желаю ходить вокруг да около. наша встреча – поистине промыслительная. Каролина! Я чувствую себя сегодня ТАК ХОРОШО!
Женщина кокетливо поправляет грудь.
ЖЕНЩИНА. Так хорошо?
ШОПЕНГАУЭР. Так – хорошо! Каролина, любовь моя, вы… вы меня… взволновали!
ЖЕНЩИНА. Взволновала?
ШОПЕНГАУЭР. Да! Я хочу любить вас! Как в старые добрые времена.
ЖЕНЩИНА. Неужели! Но… подождите. Вы же настаивали, что половая любовь, «во всех своих степенях и оттенках» «оказывает вредное влияние на самые важные дела и события, ежечасно прерывает самые серьезные занятия, иногда НЕНАДОЛГО (– И.Т.) смущает самые великие умы», «ежедневно поощряет на самые рискованные и дурные дела, разрушает самые дорогие и близкие отношения, разрывает самые прочные узы, требует себе в жертву то жизни и здоровья, то богатства, общественного положения и счастья, отнимает совесть у честного, делает предателем верного и в общем выступает как некий враждебный демон» [25].
Шокированный Шопенгауэр осмысливает сказанное и приходит в себя.
ШОПЕНГАУЭР. Так-то оно так. Но что с того? Вы делаете методологическую ошибку. Правомерная критическая оценка того или иного явления не означает возможности избежать его. Желание слепо. Ведь хочется!
И не надо ловить меня на слове. Вот послушайте, что я писал о всемогущей воле, лежащей в основании мироздания: «Если меня спросят, где же можно достигнуть ИНТИМНЕЙШЕГО ПОЗНАНИЯ этой внутренней сущности мира, этой вещи в себе, которую я назвал ВОЛЕЙ К ЖИЗНИ или где эта сущность всего отчетливее вступает в сознание; или где она достигает чистейшего раскрытия самой себя, – то я должен буду указать на СЛАДОСТРАСТИЕ В АКТЕ СОВОКУПЛЕНИЯ. Вот где! Вот истинная сущность и ядро всех вещей, цель и назначение всего существования» [26].
Вот! Вот оно как! Ух!
Шопенгауэр, распалившись, вытирает платком пот со лба. Женщина, распалившись, достает складное опахало и обмахивается.
ЖЕНЩИНА. Признаюсь, наш ДАВНИЙ роман произвел на меня двоякое впечатление.
ШОПЕНГАУЭР. На меня тоже. Когда началась наша связь, мне было… тридцать три, вам – девятнадцать. Вне всякого сомнения, я был влюблен. По крайней мере, по-своему.
ЖЕНЩИНА (с иронией). Да.
ШОПЕНГАУЭР. Но вскоре узнал, что вы, столь юная особа, ОБЩАЕТЕСЬ с несколькими мужчинами.
ЖЕНЩИНА. Но что же мне было делать? Как молодая женщина могла отринуть зов всемогущей воли? Вы сами писали, что женщине не пристало ограничивать себя в короткий период цветения. Один мужчина – тем более в условиях ДЕФИЦИТА времени – едва ли сможет дать ей всё, чего она желает, и получить то, чего от нее страстно желают другие [27].
ШОПЕНГАУЭР. Так-то оно так. Но всё равно обидно! Тем не менее, я предложил вам уехать со мной во Франкфурт.
ЖЕНЩИНА. Но с условием: я бросаю сына.
ШОПЕНГАУЭР. Не бросаете – оставляете.
ЖЕНЩИНА. Разве мать способна на такое?
ШОПЕНГАУЭР. Откуда я знаю. Ребенка вы нагуляли на стороне.
ЖЕНЩИНА. Но ведь вы упорхнули из Берлина в Италию. Можно подумать, у вас не было детей.
ШОПЕНГАУЭР. Конечно, не было… О, господи! В Дрездене случилась интрижка с одной милой горничной. У нас родилась дочь. Я, как порядочный человек, оказывал ее матери материальную поддержку. Однако вскоре девочка умерла…
А во время первой поездки в Италию я увлекся одной дамой. Кажется, ее звали Терезой… Точно: Тереза Фуга. Венеция, побережье Лидо, романтическая прогулка… И тут мимо нас прогарцевал лорд Байрон.
ЖЕНЩИНА (вспыхивает). Что вы говорите!
ШОПЕНГАУЭР (с укоризной). Вот-вот. Моя спутница прямо-таки воспылала (!), как вы, и начисто забыла обо мне!
ЖЕНЩИНА (с деланым участием). Что вы говорите!
ШОПЕНГАУЭР. Если бы этот донжуан поманил ее пальцем, она бы, не раздумывая, бросила меня. В этот момент я понял о женщинах ВСЁ.
ЖЕНЩИНА. И что же вы поняли?
ШОПЕНГАУЭР. Что женщины – порядочные… э-э-э… Что женщины – ИЗМЕНЧИВЫ!
ЖЕНЩИНА (с иронией). Что вы говорите!
ШОПЕНГАУЭР. А ведь у меня было рекомендательное письмо к Байрону. От самого Гёте! Но после этой истории я им так и не воспользовался. Воистину: женщины и величие человечества несовместимы.
Когда в мае девятнадцатого (1819-го) года я возвратился в Венецию, Тереза сообщила: (загибает палец) о разрыве с антрепренером, (загибает второй палец) об отъезде какого-то англичанина в Англию, а также (загибает третий палец) об отъезде ее «теперешнего друга», и предложила себя в мое распоряжение на пару дней. Каково?
Пауза.
ЖЕНЩИНА (с деланым участием). Что вы говорите!
ШОПЕНГАУЭР. Потом была какая-то флорентийка: из высшего общества. Кажется, мы обручились.
ЖЕНЩИНА. Я и не знала.
ШОПЕНГАУЭР. Тем лучше. Выяснилось, что у нее больные легкие. Свадьба расстроилась. Да и семья философу противопоказана. Не индивид имеет жену и детей – они имеют его [28]. (Забывшись.) Потом была Каролина.
ЖЕНЩИНА. Кто?
ШОПЕНГАУЭР. Простите, вы. Конечно, вы. Кто же еще… Да! Еще была какая-то англичанка, за которой я ухаживал во Флоренции – во время второй поездки в Италию.
ЖЕНЩИНА. То есть во время нашей связи?
ШОПЕНГАУЭР. Во время моего отсутствия в Берлине. И, кстати говоря, Каролина была и до вас.
ЖЕНЩИНА. Неужели?
ШОПЕНГАУЭР. Ее звали Каролина Ягеман. Вне всякого сомнения, я был влюблен. «На такой женщине я бы женился, даже если бы увидел ее бьющей камни на улице!» [29]. К счастью, она не бедствовала и не горбатилась в каменоломне. Актриса и оперная дива, на одиннадцать лет старше меня. К тому же, фаворитка герцога Саксен-Веймарского и Саксен-Эйзенахского. Это – один и тот же человек. А я – безвестный юноша… Восемьсот девятый (1809-й) год. Веймар. Бал-маскарад, устроенный Гёте и Фальком. Каролина блистает в образе святой Фёклы. Я кручусь подле, изображая рыбака. Но рыбак остается ни с чем… Она умерла в Дрездене двенадцать лет назад.
ЖЕНЩИНА. Вы вспоминаете о ней с такой теплотой.
ШОПЕНГАУЭР. Да… Но именно ВЫ оставили особенный след в моей жизни. Поэтому я завещал вам значительную сумму.
ЖЕНЩИНА. Как вы великодушны!
Женщина целует Шопенгауэра.
ШОПЕНГАУЭР. Но с одним условием.
ЖЕНЩИНА. Каким же?
ШОПЕНГАУЭР. Чтобы ваш великовозрастный сын не имел касательства к моим деньгам!
ЖЕНЩИНА. И правильно! Я сама их потрачу. Пожалуй, заведу молодого любовника. С большим… достоинством, располагающего… временем.
ШОПЕНГАУЭР. Кто бы сомневался!
ЖЕНЩИНА. К чему сдерживать свои порывы. Деньги скрасят разницу в возрасте.
ШОПЕНГАУЭР. Не обольщайтесь. Незадолго до отъезда из Берлина…
ЖЕНЩИНА. То есть во время нашей связи?
ШОПЕНГАУЭР. Не важно. В возрасте сорока трех я влюбился – в семнадцатилетнюю Флору Вайсс. И даже попросил ее руки. Мне отказали. Выяснилось, что я вызываю у юной Флоры… отвращение.
ЖЕНЩИНА. Артур! Плюньте на Флору и на всю женскую фауну. Сами писали: «Низкорослый, узкоплечий, широкобедрый и коротконогий пол мог назвать прекрасным только отуманенный половым инстинктом мужской интеллект» [30].
ШОПЕНГАУЭР. Так-то оно так. Еще я говорил, что единственный мужчина, который не может жить без женщин – гинеколог. Но сегодня я чувствую себя ТАК ХОРОШО!
ЖЕНЩИНА. ТАК ХОРОШО, что туманит рассудок?
Шопенгауэр прислушивается к себе.
ШОПЕНГАУЭР. ПОДТУМАНИВАЕТ. Знаете, совсем недавно была у меня одна красавица. Обаятельная-преобаятельная. Милая-премилая. (Млеет.) Элизабет Ней. Мы сидели вдвоем на этом диване. Пили кофе. Нам было так хорошо!
ЖЕНЩИНА. ТАК ХОРОШО?!
ШОПЕНГАУЭР. Нет. Просто хорошо. Но мне казалось, что я… ЖЕНАТ.
ЖЕНЩИНА. Представление бывает обманчивым.
ШОПЕНГАУЭР. Почти всегда, моя дорогая. Представление об обманчивости представлений лежит в основании моей философской системы.
ЖЕНЩИНА. Получается, что в основании вашей философской системы лежит обман?
ШОПЕНГАУЭР. Не морочьте мне голову! (Млеет.) Элизабет Ней изваяла мой скульптурный портрет.
ЖЕНЩИНА (обращается к зрителям). Седина в бороду, бес в ребро. (Обращается к Шопенгауэру.) Это такой фразеологизм. Что, пробивает на клубничку?
ШОПЕНГАУЭР. Клубничку? А-а-а! Ну, как сказать… Почему-то хочется броситься в омут страсти с головой: точнее, потеряв ее.
Появляется Лакей, напоминающий Наполеона Бонапарта. На голове – двуугольная шляпа Наполеона, известная как «Маленькая шляпа». Лакей держит поднос. На подносе – креманка с клубникой. Шопенгауэр в недоумении смотрит на незнакомца.
ШОПЕНГАУЭР. Простите, а кто этот подозрительный поклонник Наполеона?
ЖЕНЩИНА. Ваш новый лакей. Кажется, его пригласила ваша новая экономка.
ШОПЕНГАУЭР. Да? А за чей, извините, счет?
Шопенгауэр подходит к Лакею и всматривается в его лицо.
ШОПЕНГАУЭР. Похож! (Обращается к Женщине.) Может, отпрыск внебрачного ребенка? (Обращается к Лакею.) Но я не собираюсь оплачивать ваши услуги. (Обращается к Женщине.) Он у меня ничего не украдет?
Лакей брезгливо морщится.
ЖЕНЩИНА. Что вы! Наполеоны не из таких.
Шопенгауэр принимает креманку и с аппетитом пробует ягоду.
ЖЕНЩИНА. Сливки?
ШОПЕНГАУЭР. Сахарную пудру и бокал шампанского.
Лакей удаляется.
ЖЕНЩИНА (обращается к зрителям). Ох уж эти мыслители! (Указывает на Шопенгауэра.) Сам называл веру людей в счастье всеобщей врожденной ошибкой. А тут посыпьте ему клубнику сахарной пудрой и подайте бокал шампанского. (Обращается к Шопенгауэру.) Может, еще белужьей икорки с осетринкой горячего копчения подогнать?
Появляется Лакей, ставит на столик возле дивана два бокала шампанского, посыпает клубнику сахарной пудрой. Лакей удаляется. Шопенгауэр и Женщина в довольстве пьют шампанское и закусывают ягодой.
ШОПЕНГАУЭР. Ваша ирония неуместна. Цените прекрасные моменты НАСТОЯЩЕГО. Я внушал: «Те, кто, среди стремлений и надежд, живут исключительно в будущем <…> уподобляются итальянским ослам: чтобы заставить последних идти скорее, на прикрепленной к их голове палке вешают вязанку сена, которую они <…> постоянно видят перед самыми глазами и надеются схватить» [31].
Шопенгауэр всматривается в облик Женщины.
Впрочем, прошлое тоже вспомнить не грех. Глядя на вас (с легким критическим подтекстом) НЫНЕШНЮЮ, я представляю юную прелестницу, которая вскружила мне голову.
ЖЕНЩИНА (обращается к зрителям). Знал бы он, кого представляю я. (Обращается к Шопенгауэру.) То есть, я вас уже не интересую?
ШОПЕНГАУЭР. Ну что вы! Что вы. Дело… не в вас. Я уже не молод. И мне необходима дополнительная МОТИВАЦИЯ. Кстати, именно я ввел в научный оборот этот термин. В силу сказанного, я, так сказать, взыскую глоток свежего воздуха, ибо мне можно смотреть только на очень красивое… Вот.
ЖЕНЩИНА (обращается к зрителям). Горбатого не исправит даже могила. (Обращается к Шопенгауэру.) Артур Шопенгауэр! И все-таки вы… редкостный козел!
Шопенгауэр задумывается.
ШОПЕНГАУЭР. Почему же редкостный?
ЖЕНЩИНА. Артур Шопенгауэр! Идите…
Женщина шепчет Шопенгауэру на ухо. Шопенгауэр кривится.
ШОПЕНГАУЭР. Как некрасиво!
ЖЕНЩИНА. Так и быть, в следующий раз наведаюсь к вам девятнадцатилетней. Но пеняйте на себя, СТАРЫЙ знакомый!
Женщина уходит, ехидно усмехаясь. Появляется Дама.
ШОПЕНГАУЭР. Откуда взялась эта грубиянка?
ДАМА. Ваша бывшая возлюбленная? Заехала в гости. Разве вы не хотели ее видеть?
ШОПЕНГАУЭР. Спустя тридцать лет? (Удивляется.) Хм… Кажется, хотел.
ДАМА. И как прошло рандеву?
ШОПЕНГАУЭР. Признаться, я изъявил потребность в глотке свежего воздуха и созерцании красоты – в контексте учения Канта. Но Каролина отреагировала на мою… рефлексию болезненно.
ДАМА (с иронией). С чего бы это?
ШОПЕНГАУЭР. Я вообразил, что девятнадцатилетняя Каролина – кантовская вещь-в-себе, недоступная и непостижимая, а нынешняя Каролина – мое представление, то есть кантовская вещь-для-нас. Ноумен и фен;мен. Каково?
ДАМА (с иронией). Великолепно!
ШОПЕНГАУЭР. Знаете, я первым понял то, что просмотрел Кант – этот гениальный мыслитель.
ДАМА. Простите, как вы сказали?
ШОПЕНГАУЭР. Я первым понял то, что просмотрел Кант.
ДАМА. Нет, вы назвали Канта гениальным мыслителем.
ШОПЕНГАУЭР. И что?
ДАМА. Приятно слышать из ваших уст похвалу в адрес другого человека.
ШОПЕНГАУЭР (в недоумении). Кого?
ДАМА. Канта.
ШОПЕНГАУЭР. Ну! (Разводит руками. С укоризной смотрит на Даму.) Вот только не надо считать меня гордецом, не замечающим других титанов.
ДАМА (с иронией). Ну что вы!
ШОПЕНГАУЭР. Просто и замечать-то некого. Кант – один из трех гениев, которых за прошедшее столетие, да что там столетие (!), за многие века явила миру Германия.
ДАМА. И кто же два других?
ШОПЕНГАУЭР. Ну как? Один – перед вами. Другой – Гёте. (Указывает на бюст Канта.) Кант, (указывает на портрет Гёте) Гёте и я.
ДАМА (с иронией). И вы!
ШОПЕНГАУЭР. Если хотите, то Я (!), Гёте и Кант.
ДАМА (с иронией). Пожалуй, так лучше.
ШОПЕНГАУЭР. Да! «Талант похож на стрелка, попадающего в такую цель, которая недостижима для других; гений похож на стрелка, попадающего в такую цель, до которой другие не в состоянии проникнуть даже взором» [32].
Я открыл человечеству его судьбу. Я – не безмозглый шарлатан Гегель, измысливший, что в копошении рода людского на земле есть смысл, что история есть движение в царство истины, к всеобщему благоденствию и гармонии. Я светлого будущего не предрекал, молочных рек и кисельных берегов не обещал. Долгое неприятие моих идей подтверждает их правоту. Люди – глупы. За редким исключением.
ДАМА. Знаете, заносчивость и бахвальство вас не красят, но делают таким… ИНТЕРЕСНЫМ.
ШОПЕНГАУЭР. «При посредственных способностях СКРОМНОСТЬ – простая честность; при больших дарованиях она – лицемерие. В силу этого, открыто высказываемое чувство собственного достоинства и нескрываемое сознание необыкновенных сил совершенно так же подобают людям больших дарований, как скромность – людям посредственным» [33].
ДАМА. И все же не стоит игнорировать социальные условности.
ШОПЕНГАУЭР. Вот именно – УСЛОВНОСТИ. Один мудрец в стародавние времена, наплевав на них, мочился и испражнялся на людях, будто собака. И даже публично занимался самоудовлетворением. Его имя сохранилось в веках.
ДАМА. Диоген делал это по идейным соображениям. Он был киником и жил в глиняной амфоре. Посмотрела бы я на вас, живущего в амфоре и занимающегося… непотребством.
ШОПЕНГАУЭР. У нас холодно.
ДАМА. И слава богу! Гёте, прочитав вашу диссертацию, разглядел редкостный дар и предрек автору большое будущее. Он, кажется, сказал об этом вашей матери [34]. И в то же время Гёте рекомендовал вам относиться к миру ВЕЛИКОДУШНЕЕ. Помните его слова: «Если хочешь наслаждаться собственным величием, не отнимай величия у мира» [35].
ШОПЕНГАУЭР. Откуда вы знаете, черт возьми? (Дама разводит руками. Пауза.) Мы общались с Гёте и состояли в переписке. В свое время я за пару недель довел до ума теорию о цвете, над которой он работал два десятка лет.
ДАМА (с иронией). По-видимому, это привело его в неописуемый восторг.
ШОПЕНГАУЭР. Кажется, он обиделся.
ДАМА (с иронией). Неужели?
ШОПЕНГАУЭР. С великими это случается.
ДАМА. Великие видят главное. Гёте не понравилось, что вы отказываете человеку и человечеству в праве на осмысленное существование и счастье.
ШОПЕНГАУЭР. Лично я ни в чем никому не отказываю. Я лишь констатирую факты. Люди податливы. Их боги – мода, толпа, единомыслие. Они охотно верят в завтрашний день, надеются на чудо. В последние годы я обрел известность…
ДАМА. Нет – славу! Нил достиг Каира [36]. (Обращается к зрителям.) Что и говорить, если один состоятельный «апостол» Шопенгауэра строит в честь своего кумира часовню, где каждый год в день рождения философа собираются его последователи.
ШОПЕНГАУЭР (жеманно). Ну, это лишнее. Я равнодушен к «комедии славы». Впрочем: «Где двое собраны во имя мое, там и я среди них» [37].
ДАМА (с иронией). Безусловно. Как приятно ловить восторженные взгляды и слышать шепот: «Это он!» [38]
ШОПЕНГАУЭР. Немного. После стольких лет изоляции, когда глас вопиющего в пустыне… Впрочем, слава, как и деньги – соленая вода, которой невозможно утолить жажду.
ДАМА. Ну, к деньгам вы относились трепетно. Помнится, когда ваш банкир в Данциге разорился, вы приложили немалые усилия, чтобы вернуть всё до последнего талера, тогда как ваша мать и сестра потеряли три четверти состояния. Вы презрели их интересы и вышли сухим из воды.
ШОПЕНГАУЭР. И все-то вы знаете. Как подозрительно! Имейте в виду: философу не обязательно быть идиотом. Что могли дать человечеству моя мать, которая перед смертью трижды отказала мне в наследстве, и сестра?
ДАМА. Которых вы называли «глупыми гусынями».
ШОПЕНГАУЭР. Откуда вы знаете? Откуда всё знаете?!
ДАМА. Сорока на хвосте принесла.
ШОПЕНГАУЭР. Воистину: не говори другу то, что не должен знать враг. Людям решительно нельзя верить. Никому и никогда.
ДАМА. Мне можно.
ШОПЕНГАУЭР (с иронией). Ну, слава богу. (Пауза.) Отцовские деньги позволили мне облагодетельствовать мир. Узреть сокровенную тайну бытия! Впрочем, вам этого не понять.
ДАМА. Я знаю все ваши работы.
ШОПЕНГАУЭР. Вы шутите?
ДАМА. В тринадцатом (1813-м) году вы написали диссертацию «О четверояком корне закона достаточного основания». Йенский университет заочно присудил вам степень доктора философии с отметкой Magna cum laude – «С большим почетом». Вы работали над диссертацией в Рудольштадте в гостинице «Рыцарь». Покидая ее, нацарапали на оконном стекле: «Артур Шопенгауэр провел в этой комнате больш;ю часть тысяча восемьсот тринадцатого года» [39].
ШОПЕНГАУЭР. Ну надо же!
ДАМА. А также из Горация: «И восхваляется дом, в далекое поле глядящий» [40].
ШОПЕНГАУЭР. Так и было!
ДАМА. Затем вы задели Гёте, написав за несколько недель трактат «О зрении и цвете». В восемнадцатом (1818-м) году закончили свой главный труд – «Мир как воля и представление». Вам не было и тридцати, когда вы сказали миру всё, что считали нужным. При этом б;льшая часть тиража книги и в первом, и во втором издании пошла в макулатуру.
ШОПЕНГАУЭР. Воистину: «Я нахожусь среди людей почти всегда в том же положении, в каком был Иисус из Назарета, когда он окликал учеников, а те спали» [41].
ДАМА. Последующие десятилетия ваши воззрения остаются незыблемыми. Новые работы развивают идеи вашего великого творения.
ШОПЕНГАУЭР. «Я выносил его во глубине сердечной, // С тяжелой мукою, с любовью бесконечной. // Я долго не хотел являть его рожденья, // Но знаю: предо мной прекрасное творенье. // Ропщите вкруг него сколь вам угодно страстно: // Ему для жизни это вовсе не опасно. // Убить его нельзя, – скрыть может вероломство: // Наверно памятник воздвигнет мне потомство» [42].
ДАМА. В письме издателю вы назвали свой труд «новой философской системой», наделили нелестными эпитетами собратьев по науке и предшественников, и предрекли трактату судьбу первоисточника для «других книг». В предисловии ко второму изданию вы написали: «Не современникам, не соотечественникам – человечеству передаю я ныне законченный труд свой» [43].
ШОПЕНГАУЭР. Всё верно!
ДАМА. Вы оскорбляли своего издателя.
ШОПЕНГАУЭР. Он сам напросился.
ДАМА. За глаза издатель называл вас «цепным псом».
ШОПЕНГАУЭР. Сволочь!
ДАМА. Он понес убытки.
ШОПЕНГАУЭР. Так ему и надо!
Пауза.
ДАМА. Скажите, как вы, человек амбициозный, честолюбивый, держали удар, переносили отсутствие признания? Как в безвестности ждали славы тридцать пять лет?
ШОПЕНГАУЭР. Очень просто. Представлял, что неудачи преследуют не меня – кого-то другого. Что мое подлинное «Я» – иное. Я (!) – автор бессмертного сочинения, создатель последней философской системы, расставившей точки над i.
ДАМА. Вы всегда были уверены в этом?
ШОПЕНГАУЭР. Всегда! Абсолютно!
ДАМА. И были убеждены, что призваны служить человечеству?
ШОПЕНГАУЭР. Да!
ДАМА. Чтобы сделать мир чуточку лучше?
ШОПЕНГАУЭР. Чтобы сделать его чуточку умнее. Стремление улучшить мир сродни тушению пожара клистирной струей [44]. Смешно и бессмысленно.
ДАМА. Ваше учение немилосердно.
ШОПЕНГАУЭР. Как и мир, в котором мы живем.
ДАМА. Вы считаете, что жизнь есть война всех против всех – bellum omnium contra omnes. В этом вы не оригинальны. В свое время Томас Гоббс возвестил – homo homini lupus: человек человеку волк. Знаете, один литературный персонаж так и сказал: «Люди и созданы, чтобы друг друга мучить» [45].
ШОПЕНГАУЭР. УмнО. И кто же этот персонаж? Я о нем даже не слышал.
ДАМА. Бог с ним. Подзабыла.
Вы провозглашаете, что такое состояние мира является неотвратимым и неисправимым – вековечным. До вас считалось, что в мироздании наличествует большая идея, некий план, который утолит притязание человечества обрести в будущем окончательную гармонию. Вы опровергли это суждение. Люди безнадежны и вся человеческая история есть круговорот одних и тех же масок. Вы утверждаете, что за кулисами видимого скрывается отнюдь не мировой разум, благоволящий человеку, но слепая энергия жизни – ВОЛЯ, безразличная к человеческой судьбе, не различающая ни добра, ни зла. Она побуждает людей к противоборству за место под солнцем. Всякий гуманный порядок – утлое суденышко. И непременно грянет гром и начнется новая буря.
ШОПЕНГАУЭР. Так и есть.
ДАМА. Неужели все столь безрадостно?
ШОПЕНГАУЭР. Руссо написал, что человек рождается свободным, и тут же добавил: «но всюду он в оковах». Так, может, человек рождается галерным рабом?
«Возрадуйтесь и возлюбите» – не моя специализация. «Мир все равно, что АД, и люди, с одной стороны, – истязаемые души, с другой же, – дьявол в нем» [46]. Если вы считаете, что «всё создано Господом Богом, и на благо <…> идите в церковь и оставьте философов в покое» [47].
Пауза.
ДАМА. Скажите, вы были счастливы?
ШОПЕНГАУЭР. Вот заразное слово: «СЧАСТЬЕ». Кто-то вдолбил в человеческие головы несусветную глупость: будто люди рождены для СЧАСТЬЯ.
ДАМА. Но человек может быть счастливым. В конце концов, и в несчастливой жизни случаются светлые минуты, преисполненные благодати.
ШОПЕНГАУЭР. Ну, разве что минуты. Всякое счастье имеет…
Дама подхватывает слова Шопенгауэра.
ДАМА. Лишь отрицательный характер.
ШОПЕНГАУЭР. «Всякое счастье имеет лишь отрицательный, а не положительный характер, <…> поэтому оно не может быть прочным удовлетворением и удовольствием, а всегда освобождает только от какого-нибудь страдания и лишения, за которым неизбежно следует или новое страдание, или усталость, беспредметная тоска и скука» [48].
ДАМА. Пусть так. Но вы были счастливы?
ШОПЕНГАУЭР. Даже не знаю… В юности я совершал горные восхождения. Минуты созерцания мира с вершины в момент восхода Солнца незабываемы. Ничего лишнего. Всё мелкое исчезает. Остается главное. Внизу – тьма. А ты уже видишь солнечный свет.
ДАМА. А с людьми? С друзьями?
ШОПЕНГАУЭР. Друзья… (Пауза.) Девятилетним отец отвез меня во Францию, в Гавр: «читать учебник жизни» в семью своего компаньона Грегуара де Блезимара. Его сын Антим, мой ровесник, стал мне другом. Впрочем, ненадолго: я провел у Грегуаров два года. В первый и в последний раз ощутил тепло домашнего очага… [49]
Был еще Готфрид Йениш – товарищ по детским играм в Гамбурге. Он умер ребенком. Мое последнее письмо из Гавра пришло к нему через два дня после смерти. Были немногочисленные приятели в школе Рунге, в гимназии, в университете…
Пауза.
Счастье, друзья – всё не то. Единственное светлое воспоминание – отец.
ДАМА. Генрих Флорис Шопенгауэр. Вы посвятили ему свой главный труд.
ШОПЕНГАУЭР. Только ему! «Благородный, благодетельный ум, которому я всецело обязан тем, чем я стал. <…> Тем, что силы, дарованные мне природою, я могу развить и употребить на то, к чему они были предназначены; тем, что, последовав прирожденному влечению, я мог без помехи работать в то время, когда мне никто не оказывал содействия – всем этим я обязан тебе, мой отец: твоей деятельности, твоему уму, твоей бережливости и заботливости о будущем <…> Да сделает моя благодарность то единственное, что в состоянии сделать для тебя я, которого ты создал: да разнесется имя твое так далеко, как только в состоянии будет разнестись мое имя» [50].
ДАМА. Получается, что смерть отца…
ШОПЕНГАУЭР. Открыла для меня возможность оставить коммерцию и заняться философией.
ДАМА. Пойти на зов призвания и следовать ему всю жизнь, не обращая внимания на неудачи и злопыхательства. И прийти к мысли, что наш мир является худшим из миров.
ШОПЕНГАУЭР. Да.
ДАМА. Я нахожу ваши соображения на этот счет… ОТРЕЗВЛЯЮЩИМИ. Побуждающими людей, которым улыбнулась удача, оглядеться (обращается к зрителям): «Если каждому из нас воочию показать те ужасные страдания и муки, которым всегда подвержена вся наша жизнь, то нас объял бы трепет, и если самого закоренелого оптимиста провести по больницам, лазаретам и камерам хирургических истязаний, по тюрьмам, застенкам, логовищам невольников, через поля битв и места казни, если открыть перед ним все темные обители нищеты, в которых она прячется от взоров холодного любопытства, <…> то в конце концов и он, наверное, понял бы, что это за лучший из возможных миров» [51].
ШОПЕНГАУЭР. В юности мне то и дело приходила мысль, что мир создан отнюдь не богом, но дьяволом, упивающимся мучениями людей. Апрель восемьсот четвертого (1804-го) года. Тулонский арсенал. Шесть тысяч каторжан, прикованных цепями к стене, друг к другу, живущих на воде и хлебе. Их безнадежное существование врезалось в память. Потом я понял: они – это мы. Все люди, прикованные к «колесу воли» с его бесконечным бесцельным вращением во времени.
ДАМА (обращается к зрителям). «ОПТИМИЗМ, если только он не бессмысленное словоизвержение таких людей, за плоскими лбами которых не обитает ничего, кроме слов, представляется мне не только нелепым, но и поистине бессовестным воззрением, горькой насмешкой над невыразимыми страданиями человечества. И пусть не думают, будто христианское вероучение благоприятствует оптимизму: наоборот, в Евангелии мир и зло употребляются почти как синонимы» [52].
«Вероятно никогда ни один человек, в конце своей жизни, если только он разумен и искренен, не пожелает еще раз пережить ее: гораздо охотнее изберет он полное небытие» [53].
В этих словах много отзывчивости: хотя и отстраненной, рассудочной.
ШОПЕНГАУЭР. Отчего же отстраненной?
ДАМА. Ваша философия – чистосердечна. Однако жили вы не в унисон с философскими взглядами. ГОВОРИЛИ об аскетизме и квиетиве, но ценили земные блага; ГОВОРИЛИ о сострадании, но думали, главным образом, о себе.
ШОПЕНГАУЭР. Отказ от отравляющих жизнь желаний и сострадание являются высшими формами отрицания воли. Но путь отрицания… ТЕРНИСТ. Читайте классика (указывает на себя): «Каждый индивидуум, совершенно исчезающий в безграничном мире и ничтожно-малый, все-таки делает себя средоточием мира, относится к своему собственному существованию и благополучию ревностнее, чем ко всему другому, и даже, следуя естественному порыву, готов уничтожить мир, лишь бы только сохранить свое собственное “Я”, эту каплю в море. Такое помышление есть ЭГОИЗМ, свойственный всякой вещи в мире» [54]. Запомните: человек «не может решиться быть таким или иным, и не может он сделаться другим: нет, он есть раз [и] навсегда и постепенно познает, ЧТО он такое» [55].
Вот хочется проявить аскетизм и сострадание. А воля усмехается: да ладно, Артур… Генрихович… Флорисович. Сходи-ка лучше отобедай в «Английский двор». Ноги сами несут меня туда. А воля шепчет: твоя задача – хорошо кушать, думать и просвещать, и смотреть на свои собственные взгляды со стороны; видеть их как картину, как ПРЕДСТАВЛЕНИЕ. Мир как воля и представление!
И потом. Я лишь свидетельствовал, что люди в массе своей несчастливы, что на жизненном пути встретятся, то тут, то там, силки, многие из которых будут расставлены ближними. Но я никого не понуждал делаться несчастливым намеренно. Наоборот, в «Афоризмах житейской мудрости» призывал избегать несчастья. Я постарался объяснить людям, что они не должны питать несбыточных иллюзий, что им следует трезво смотреть на мир и приспособиться к нему.
ДАМА (обращается к зрителям). «Большинство людей, даже собственно говоря, все люди, так созданы, что они не могли бы быть счастливы, в какой бы мир они ни попали. Если бы какой-нибудь мир освобождал их от нужды и скорбей, то они в такой же мере обречены были бы на скуку; а если бы он устранял от них скуку, то они в такой же мере подпали бы нужде, скорби и страданиям» [56]. Артур Шопенгауэр. «Мир как воля и представление».
ШОПЕНГАУЭР. У вас великолепная память и обширные познания. Скажите: где вы учились? что изучали?
ДАМА. Философию. В Гёттингене, потом в Берлине. В одно время с вами. Будучи женщиной, не имела возможности посещать университет, но занималась в частном порядке с преподавателем. В тридцать первом (1831-м) году я, как и вы, переехала из Берлина во Франкфурт, потом…
ШОПЕНГАУЭР. Поразительно, невероятно! Скажите, мы встречались?
ДАМА. Ну… Вы были погружены в себя. Отличались заносчивостью и необщительностью. Вас привлекали… доступные дамы. Я же – поборница серьезных отношений. Одним словом, вы избегали моего общества.
ШОПЕНГАУЭР. Вы шутите? Я вас не помню!
ДАМА. О том и говорю. У вас не было друзей, а уж женщины… Вслушайтесь в ваши слова: «Женщины <…> всю жизнь остаются детьми: нечто среднее между ребенком и мужчиной, который и есть настоящий человек» [57]. Вы утверждали, что женщине непременно нужен мужчина-господин: «Если она молода – этим господином будет любовник; если стара – духовник» [58]. И прочая, и прочая…
ШОПЕНГАУЭР. И прочая правда. При этом я отдавал женщине должное, ибо без нее наша жизнь была бы в начале – беззащитна, в середине – без удовольствия, в конце – без утешения.
ДАМА. Потребительство чистой воды. В любом случае, к животным вы относитесь с большей симпатией.
ШОПЕНГАУЭР. Животные доставляют значительно меньше хлопот. И еще отличаются верностью.
ДАМА. Как и смерть.
ШОПЕНГАУЭР. Безусловно. А с чего это вы вспомнили о смерти?
ДАМА. Вы учили людей не бояться ее. Кому-то помогли утешиться. Взять хотя бы Томаса Будденброка.
ШОПЕНГАУЭР. Будденброка?
ДАМА. Он почему-то не хотел умирать. Но случайно прочитал главу одной книги и посмотрел на смерть по-новому: непредвзято. Речь идет о вашем трактате.
ШОПЕНГАУЭР. «Мир как воля и представление». Глава «О смерти и ее отношении к нерушимости нашего существа в себе».
ДАМА. Именно. Впрочем, потом Будденброк скатился на примитивное бюргерское мышление. Кажется, умер из-за неудачного похода к стоматологу.
ШОПЕНГАУЭР. Во Франкфурте очень хорошие стоматологи.
ДАМА. Он не из Франкфурта.
ШОПЕНГАУЭР. Я ничего о нем не слышал. Кто этот господин?
ДАМА. Очень известный литературный персонаж.
ШОПЕНГАУЭР. Да? Тем более странно. Кажется, я отстал от жизни.
ДАМА. Роман Томаса Манна «Будденброки. История гибели одного семейства» [59].
ШОПЕНГАУЭР. Хм… У вас есть эта книга? Вы не могли бы показать мне ее?
ДАМА. Охотно. Но сейчас время обеда. Вы, кажется, завсегдатай «Английского двора». Не стоит раздражать всемогущую волю, изменяя добрым привычкам.
ШОПЕНГАУЭР. Черт возьми! Я пропустил игру на флейте. Однако вы правы: обед превыше всего. И вот что, я приглашаю вас разделить со мной трапезу.
ДАМА. Что ж… С превеликим удовольствием.
Звучит флейта: музыка Россини. Шопенгауэр и Дама удаляются под руку.
Конец первого действия
*
ДЕЙСТВИЕ ВТОРОЕ
Звучит флейта: музыка Россини. Шопенгауэр и Дама возвращаются под руку. Кабинет Шопенгауэра.
ДАМА. У вас отменный аппетит.
ШОПЕНГАУЭР. Я думаю за троих и ем за троих [60].
ДАМА. А сколько у вас почитательниц! Гизелла Никлотти, Рика фон Гассе, Ада ван Зуйлен, Мальвида фон Мейзенбуг… Я подарю вам мухобойку.
ШОПЕНГАУЭР. Мне кажется, я по-новому открываю женщин. К тому же, случилось чудо.
ДАМА. Вы радуетесь, словно ребенок.
ШОПЕНГАУЭР. Мне пришлось расстаться с золотой монетой!
ДАМА. Вы поступили великодушно, одарив нищего.
ШОПЕНГАУЭР. Я дал обет сделать это, когда услышу от молодых людей за соседним столиком хоть что-нибудь умное. Наконец-то эти повесы, любители лошадей, собак и горничных, обсуждали инструментальную функцию познания как воли к жизни и даже познание свободное от этой подчиненной функции, то есть бескорыстное познание, не заинтересованное в объекте! Можно сказать, что вертопрахи остановили колесо Иксиона. Мне кажется, они не притворялись [61].
ДАМА. Никоим образом.
ШОПЕНГАУЭР. А вы обещали показать книгу.
ДАМА. Она на вашем столе.
Шопенгауэру подходит к столу и с удивлением находит книгу.
ШОПЕНГАУЭР. Благодарю вас. Томас Манн. «Будденброки. История гибели одного семейства». Даже не слышал. И книга какая-то необычная.
Листает книгу. Изумляется и сердится.
ШОПЕНГАУЭР. Вы меня разыгрываете?
ДАМА. Разыгрываю?
ШОПЕНГАУЭР. Опубликована в тысяча девятьсот первом (1901-м) году. Вот!
Шопенгауэр показывает Даме титульный лист книги.
ДАМА. Так и есть. Писатель закончил роман в июле тысяча девятисотого (1900-го). Кстати, в тысяча девятьсот двадцать девятом (1929-м) Манн получил за «Будденброков» Нобелевскую премию по литературе.
ШОПЕНГАУЭР. Не слышал о такой премии. И все же я рад за автора. А который год на дворе?
ДАМА. Пожалуй, тысяча восемьсот шестидесятый (1860-й).
ШОПЕНГАУЭР. Ну и…
Шопенгауэр замолкает. Дама выжидательно смотрит на Шопенгауэра.
ДАМА. «Едва ли даже люди стали бы философствовать, если бы не было…?» [62]. Вы не могли бы продолжить вашу фразу?
ШОПЕНГАУЭР. Смерти… (Потрясенный, догадавшийся о чем-то.) Подождите… Мой сон. Мое чудесное самочувствие. Вы. Ваша неправдоподобная осведомленность о моей жизни, память и познания… Маргарете, Атма, молодые люди в «Английском дворе». Теперь эта книга… Кто вы, черт возьми?
ДАМА. Я? (Пауза.) Смерть.
ШОПЕНГАУЭР. Вы держите меня за дурака?
ДАМА. Никоим образом. Подчас правда обескураживает. Сделайте глубокий вдох.
Шопенгауэр делает глубокий вдох и задерживает дыхание.
ДАМА. И выдох.
Шопенгауэр выдыхает.
ДАМА. Вдох и выдох.
Шопенгауэр вдыхает, задерживает дыхание и выдыхает.
ДАМА. К вам посетитель.
Появляется Адель Шопенгауэр, умершая в 1849 году в возрасте 52 лет.
АДЕЛЬ. Здравствуй, Артур. Здравствуй, милый брат.
Шопенгауэр теряет дар речи и роняет книгу.
ШОПЕНГАУЭР. А… а… Адель? Ты жива?!
Шопенгауэр подходит к Адель и трогает ее. Дама поднимает книгу и кладет ее на стол.
АДЕЛЬ. Я умерла одиннадцать лет назад… Боже мой, мы виделись здесь, во Франкфурте, за несколько недель до моей смерти. Ты сохранил для меня место в своей памяти. Вот я и пришла.
ШОПЕНГАУЭР. Пришла… Адель…
АДЕЛЬ. Обо многом хочется поговорить… Что ж, надеюсь, еще увидимся, брат.
Адель уходит, останавливается, оборачивается, подходит к завороженному Шопенгауэру, берет его за руки.
АДЕЛЬ. Хочется собраться. Чтобы вместе: ты, я, отец… и мать.
Адель целует Шопенгауэра и быстро уходит. Шопенгауэр смотрит ей вслед, потом со страхом взирает на Даму. Шопенгауэр нетвердым шагом подходит к дивану, хватается за сердце.
ШОПЕНГАУЭР. Ой!
Шопенгауэр падает в обморок.
ДАМА (обращается к зрителям). Я что, такая страшная? Нет, ну ведь сам говорил: не надо бояться смерти. И вот, на тебе. Дамы и господа, не волнуйтесь. Мертвецы не умирают по новой: только в обморок падают – с непривычки. Умереть после смерти – противоестественно и в некотором роде некрасиво. Как, скажите мне, мертвец может умереть? (Пауза.) Предусмотрительная смерть всегда должна иметь при себе нашатырный спирт.
Дама подносит к лицу Шопенгауэра пузырек с нашатырным спиртом и «оживляет» его. Шопенгауэр испуганно смотрит на Даму, вскакивает и начинает махать руками.
ШОПЕНГАУЭР. Чур тебя! Чур! Изыди!
ДАМА. Вот от кого, но от вас не ожидала. Такая нездоровая, такая непочтительная реакция. На самую благопристойную, самую ненавязчивую смерть. Ведь учили: «Смерть, как ни страшимся мы ее, <…> не может представлять собою никакого зла. Мало того: часто является она благом и желанной гостьей» [63].
ШОПЕНГАУЭР (держится за сердце). Ой! Я что… умер?
ДАМА. Нет, стоит человеку умереть и он начисто забывает Декарта. (Указывает на портрет Декарта.) Что он о вас подумает? Cogito ergo sum – «я мыслю, следовательно, существую».
ШОПЕНГАУЭР. Он что, тоже сюда придет?
ДАМА. Почему бы нет?
ШОПЕНГАУЭР. Вместе с Адель?
ДАМА. Ну, конечно. Они живут вместе.
ШОПЕНГАУЭР. Декарт с моей сестрой?
ДАМА. Ну да. Надо же Декарту с кем-то встречаться.
ШОПЕНГАУЭР. Живут… мертвые?
Дама укоризненно вздыхает.
ДАМА (обращается к зрителям). Помните, один литературный персонаж упрекал другого: «Вас ли я слышу? Ведь вы мыслите, как же вы можете быть мертвы?» Нет, эти ученые мужи – двуличные люди. Когда дело касается человечества в целом – проповедуют одно. Как только дело доходит до них, все принципы улетучиваются в мановение ока.
ШОПЕНГАУЭР. Cogito ergo sum. Маргарете и Атма остались ТАМ. Они – подсказка. Сестра Адель – безусловное подтверждение моего нового бытия.
ДАМА (обращается к зрителям). Кажется, оживает.
ШОПЕНГАУЭР. Вы мне лучше скажите: я, что, все-таки умер?
ДАМА. А что вы, собственно, хотите? Вы уже не мальчик. Сами сказали: начали сдавать. Тем более в восемьсот шестидесятом (1860-м) году медицина была никакая. Ни тебе коронарографии, ни стентирования. У вас наверняка высокий холестерин и атеросклероз. Вы еще неплохо пожили и ушли скоропостижно, в здравом уме и твердой памяти. Раз и готово. Раз и готов.
ШОПЕНГАУЭР. Раз и готово… и готов. Ой… Вы, часом, не привидение?
ДАМА. Да вроде нет… А вы?
ШОПЕНГАУЭР. Я… я не знаю.
ДАМА. Вы призывали относиться к смерти по-философски, а сами прыгали от меня, как горный козел. Состарили! Хотели подольше продержаться.
ШОПЕНГАУЭР. Каролина уже называла меня козлом.
ДАМА. И правильно делала. Я не злопамятна, но всё помню. В тринадцатом (1813-м) году бежали из Берлина в Веймар перед началом войны с наполеоновской армией, испугавшись мобилизации. Бежали в то время, когда немцев охватил небывалый патриотический подъем и две трети ваших университетских товарищей записывались добровольцами в армию, когда в Берлине созывалось ополчение и Фихте (!) ходил по городу с железным щитом и кинжалом, чтобы отразить удар Бонапарта.
Появляется услышавший имя «Бонапарт» Лакей.
ШОПЕНГАУЭР (указывает на Лакея). Его?
ДАМА. Угу.
Лакей демонстративно пожимает плечами и уходит.
ШОПЕНГАУЭР. Фихте – болван и ветрогон! Я должен сказать, что мне стыдно?
ДАМА. А вам стыдно?
ШОПЕНГАУЭР. Стыдно – стать посмешищем в собственных глазах. Кто-то гонится за призраками истории и спешит сделаться участником «смертоносного карнавала», а кто-то занимается философией. Кстати говоря, я снарядил одного солдата: купил ему лошадь и обмундирование. (Пауза.) Я присягал на верность музам (!), ибо рожден служить человечеству головой. Мое отечество – мир, а не Германия и глупая немецкая нация.
ДАМА. Кажется, за такие суждения вас едва не вышвырнули из кафе «Греко» в Риме. Показателен вывод, который вы сделали из случившегося: «Если бы я только мог отделаться от иллюзии: смотреть на отродье жаб и ехидн как на равных! Это мне очень помогло бы» [64].
ШОПЕНГАУЭР. Что я могу поделать, если «обычные двуногие» патологически не способны думать.
ДАМА. В апреле девятнадцатого (1819-го) бежали из Неаполя из-за страха перед эпидемией оспы. В середине двадцатых (1820-х) в Мюнхене долго болели: нервное расстройство, подагра, геморрой, воспаление уха. Нет, чтобы умереть молодым. Вы же только оглохли – на правое ухо.
Шопенгауэр поворачивается к Даме правым ухом.
ШОПЕНГАУЭР. Ась?
ДАМА (нарочито громко, в ухо). Я говорю, оглохли!
ШОПЕНГАУЭР. А-а-а! Было дело.
ДАМА. В тридцать первом (1831-м) снова рванули из Берлина. На этот раз от холеры.
ШОПЕНГАУЭР. А как бы вы поступили на моем месте? В новогоднюю ночь во сне ко мне явился Готфрид Йениш – тот самый товарищ по детским играм из Гамбурга. Покойник. Высокий, худой, в окружении незнакомых мне людей. Готфрид приветствовал меня. Признаться, я совсем забыл о нем. А вот он обо мне вспомнил. Дал верный кореш весточку с того света… «Кореш»? Какое странное слово… Так вот, я проснулся в холодном поту, испугавшись, – ДО СМЕРТИ! Естественным образом воля к жизни толкнула меня в объятья этой самой жизни. Я что, должен сидеть в Берлине: ждать шальной пули или заразной болезни?
Теперь-то я понимаю, что вы преследовали меня по пятам. После переезда во Франкфурт я проболел всю зиму, ожидая вас.
ДАМА. А вот Гегель остался в Берлине и умер.
ШОПЕНГАУЭР. Ну и хрен с ним! Так ему и надо. И, пожалуйста, не поминайте в моем доме этого бумагомарателя.
ДАМА. Нет, точно ожил. В «моем доме». А где, по вашему, мой дом? Вы забыли: я – ВАША смерть, а не Гегеля.
ШОПЕНГАУЭР. Да черт с ним, с Гегелем! Житья от него нет: ни при жизни, ни после… жизни… смерти. Вы лучше скажите: как такое возможно? Мы только что обедали в «Английском дворе». Мы – во Франкфурте! За окном Фааргассе, Майн… течёт.
ДАМА. Вы хотели проснуться в деревянном ящике?
ШОПЕНГАУЭР. Нет, что вы! Что вы!
Шопенгауэр в испуге машет на Даму руками.
ДАМА. Вы опять машете на меня руками. Что с вами такое сегодня? Ну, отошли в мир иной. Делов-то. Вы умираете, я… оживаю. Каждому овощу свое время… И вообще, складывается ощущение, что вы меня попрекаете.
ШОПЕНГАУЭР. Мне что, полюбить вас всем сердцем?
ДАМА. Почему бы нет? Зачем относиться к смерти предвзято? Ну, умер человек. С кем не бывает. Не смерть же виновата в вашей кончине. Вспомните о собственных философских воззрениях.
ШОПЕНГАУЭР. Но… как это возможно? Как?!
ДАМА (пожимает плечами). Да кто ж его знает как. Вы настаивали, что воспринимаемый нами мир – всего лишь образ, создаваемый нашим сознанием, что человек не знает «ни солнца, ни земли, а знает только глаз, который видит солнце, руку, которая осязает землю» [65]. К чему удивляться, если реальность расходится с вашим ПРЕДСТАВЛЕНИЕМ?
В бога вы не верили. О посмертной участи рассуждали затейливо: говорили об обнулении человеческого «Я», о сохранении безликой воли, объективированной в человеке, которая продолжает путешествие во времени. Может, оно и умн;, но уж больно безрадостно. По крайней мере, столь яркий выдумщик как вы не заслуживает воплощения такой теории на примере собственной персоны.
Кстати, это в вашем стиле: делать для себя исключение. Может, не веря в загробную жизнь, в глубине души надеялись ее снискать? Вспомните: вы представляли себе посмертное существование?
ШОПЕНГАУЭР. Поразительно! Признаться, вот так и представлял. Но только в мечтах: не как философ – как смертный человек. Время от времени фантазировал: хорошо бы после смерти пожить вот так же – как живу.
ДАМА. Ну вот. Уже какая-то зацепка. Сами писали: великие истины рождаются в сердце. В глубине души жаждали продолжения. И потом, во Вселенной столько энергии. Почему бы ей не реализовать себя в чем-то… невероятном. Например, в ПЕРСОНАЛЬНОМ ПОСМЕРТНОМ БЫТИИ.
ШОПЕНГАУЭР (проговаривает медленно, прозревая). В персональном посмертном…
ДАМА. Почему бы нет. С какой стати загробное должно воплощаться скопом – как Дантов ад или рай? Что, если жизненный опыт человека – его тело, разум, чувства, память, знания, труды, мысли, сокровенные желания – есть прелюдия нового, за чертой?
За других не скажу, ибо я – ВАША смерть. Но почему бы вам – человеку исключительному – не сохранить свое «Я» и не пожить… со мной. Только ВНЕ ВРЕМЕНИ.
ШОПЕНГАУЭР. Да-да, непременно вне времени!
ДАМА. Сами говорили: время – главный бич человека.
ШОПЕНГАУЭР. Я благодарен времени. Благодарен! Оно подгоняло, двигало вперед. Temporis filia veritas – «Истина – дочь времени». Но оно же и вяжет по рукам и ногам.
ДАМА. Согласна. Время нервирует. Прошлое, настоящее, будущее. Смерть мается, ждет своего часа. Будущий мертвец – старости и смерти… Неприятно. Теперь времени у вас вагон и маленькая тележка, а, значит, это уже и не время.
ШОПЕНГАУЭР. Вагон и маленькая тележка? Ах да: вагон (показывает руками большой вагон) и маленькая тележка (показывает руками маленькую тележку) – помимо вагона.
Дама показывает Шопенгауэру большой палец.
ДАМА. Нет, во Франкфурте лучше, чем в аду. И даже в раю. Вот что человеку делать в раю, а? Окажись мы в раю, зрители умерли бы со скуки, наблюдая наше блаженство.
ШОПЕНГАУЭР. Простите, какие зрители?
ДАМА. Тоже мне – философ. Только и занят, что собственной персоной. Посмотрите-ка в зал.
Шопенгауэр с удивлением всматривается в зрительный зал.
ШОПЕНГАУЭР. Ну и кто все эти люди?
ДАМА. Свидетели вашей смерти и несолидного поведения.
ШОПЕНГАУЭР. Какое им дело до моего поведения.
ДАМА. Вы – знаменитость, вот и любопытствуют.
ШОПЕНГАУЭР. Да?
ДАМА. Я вам больше скажу. Они заплатили деньги, чтобы посмотреть на ваше воскрешение.
ШОПЕНГАУЭР. А вот это хорошо. Я требую свою долю!
ДАМА (обращается к зрителям). Не успел умереть, уже грезит о звонкой монете. Скупердяй!
ШОПЕНГАУЭР (всматривается в зрительный зал). Вернемся к этому вопросу позже… Одеты они как-то странно.
ДАМА. Мы же не знаем, какой у них год на дворе.
ШОПЕНГАУЭР. Разве не тысяча восемьсот шестидесятый (1860-й)?
ДАМА. Конечно, нет. Вы так приросли к прошлому. Какой у вас год, дамы и господа?
Появляется Лакей и передает Даме записку. Лакей уходит. Дама читает.
ДАМА. Две тысячи двадцать […].
ШОПЕНГАУЭР. Ёшкин кот… И, кстати… ГОВОРЯ: а на каком языке мы разговариваем?
ДАМА. Даже не знаю.
ШОПЕНГАУЭР. Кажется, не на немецком.
ДАМА. Нет, я подействовала на вас угнетающе. Вы не способны отличить родной язык от иностранного?
ШОПЕНГАУЭР. Отличить… способен. Я знал… то есть знаю, немецкий…
ДАМА. Греческий, латынь, английский, испанский, итальянский и французский.
ШОПЕНГАУЭР (что-то бормочет). Всё не то… (Обращается к зрителям.) Товарищи по страданию [66], на каком языке мы гутарим?
Появляется Лакей и передает Шопенгауэру записку. Лакей уходит. Шопенгауэр с удивлением читает.
ШОПЕНГАУЭР. На русском? (Обращается к зрителям.) Товарищи… по страданию, мы говорим на русском? На великом, могучем, правдивом и свободном? Никогда бы не подумал. Я же не знал этого языка… Твою дивизию! Кстати говоря, моего прадеда по отцовской линии звали Андреем. Да. Андрей Шопенгауэр. Андрюха! Он принимал в своем доме в Данциге Петьку Первого и его жену Катьку – во время их путешествия по Европе. Андрюха! Твою дивизию! (Обращается к Даме.) Ну и как нас сюда занесло?
ДАМА. В России у вас масса поклонников.
ШОПЕНГАУЭР. Надо полагать, мои поклонники разбросаны по всему свету.
ДАМА (с иронией). Безусловно. Однако в России вашим горячим почитателем был сам Лев Толстой.
ШОПЕНГАУЭР. Толстой?
ДАМА. Послушайте, что он писал Афанасию Фету.
ШОПЕНГАУЭР. Фету, ёкарный бабай.
ДАМА. В конце августа восемьсот шестьдесят девятого (1869-го) года.
ШОПЕНГАУЭР. Шестьдесят девятого (1869-го) года. Как это ново!
ДАМА. «Знаете ли, что было для меня настоящее лето? – Непрестающий восторг перед Шопенгауэром и ряд духовных наслаждений, которых я никогда не испытывал. Я выписал все его сочинения, и читал, и читаю (прочел и Канта). <…> Не знаю, переменю ли я когда мнение, но теперь я уверен, что Шопенгауэр – гениальнейший из людей. (Шопенгауэр выказывает довольство.) <…> Читая его, мне непостижимо, каким образом может оставаться его имя неизвестным? (Шопенгауэр кивает, соглашаясь.) Объяснение только одно – то самое, которое он так часто повторяет, – что “кроме идиотов, на свете почти никого нет…”».
ШОПЕНГАУЭР. Как это верно!
Появляется Лакей и передает Даме записку. Дама читает.
ДАМА. В известнейшей энциклопедии говорится, что в БУДУЩЕМ ваша философия стала источником вдохновения для многих великих творцов. В их числе: композитор Рихард Вагнер, основоположник культурологии Якоб Буркхардт; писатели Лев Толстой, Марсель Пруст, Томас Манн, Франц Кафка, Джеймс Джойс, Сэмюэл Беккет, Томас Бернхард, Станислав Лем; философы Фридрих Ницше и Людвиг Витгенштейн, психологи Зигмунд Фрейд и Карл Густав Юнг, физики Альберт Эйнштейн и Эрвин Шрёдингер…
Шопенгауэр снимает с Лакея двуугольную шляпу Наполеона, известную как «Маленькая шляпа», водружает ее на голову и делано изображает наполеоновскую манию величия.
ДАМА. Что с вами?
ШОПЕНГАУЭР. Так, кажется, выглядел Наполеон Бонапарт. Я видел его в Париже в восемьсот третьем (1803-м) году в театре и на военном параде, а потом на княжеском конгрессе в Эрфурте в восемьсот восьмом (1808-м).
ДАМА. У вас мания величия?
ШОПЕНГАУЭР. Похоже на то. Я никогда не страдал от ее отсутствия. Только не мания, но трезвый взгляд на собственное место в истории.
ДАМА. Что ж, это хорошо. Вы окончательно вернулись к жизни.
ШОПЕНГАУЭР. Я мыслю, следовательно, существую!
ДАМА. Мыслите-то вы мыслите, и всегда мыслили, но и в прежней жизни порой походили на мертвеца.
ШОПЕНГАУЭР. С чего это?
ДАМА. Ну как с чего: сидели в четырех стенах как сыч. Скажите, в глубине души, вы никогда не хотели создать семью, завести детей, отправиться в кругосветное плавание, рвануть на Мальдивы?
ШОПЕНГАУЭР. Куда?
ДАМА. На Мальдивы. Позагорать.
ШОПЕНГАУЭР. Зачем?
Дама укоризненно вздыхает и машет на Шопенгауэра рукой.
ДАМА. Ладно. О философии поговорили, о Мальдивах тоже. А может, посидим за рюмкой чая, поболтаем, посплетничаем, кому-нибудь косточки перемоем?
ШОПЕНГАУЭР. Не понимаю, зачем разливать чай в рюмки?
ДАМА. Позже поймете. Вы же в России.
ШОПЕНГАУЭР. Послушайте, а как насчет моего тайного желания?
ДАМА. Вы своим (с иронией) ТАЙНЫМ желанием обидели хорошую женщину.
ШОПЕНГАУЭР. Женщина и впрямь замечательная. Однако в момент нашего знакомства она была моложе… на сорок лет.
ДАМА. А вы?
ШОПЕНГАУЭР. Я... Я – совсем другое дело. Скажите-ка, а появление Каролины…
ДАМА. Думаю, всё в ваших руках.
ШОПЕНГАУЭР. То есть я могу…
ДАМА. Легко.
ШОПЕНГАУЭР. В таком случае, мне бы что-нибудь для бодрости. Духа. (Дама смотрит на Шопенгауэра вопросительно.) Я говорю – духа.
ДАМА. Думаю, для бодрости… духа вам нужно что-нибудь духо-подъемное: скажем, коньячок.
Лакей приносит бокал коньяка и лимон. Лакей и Дама уходят. Шопенгауэр делает глоток, вкушает дольку лимона, садится на диван и предвкушает, стараясь силой мысли вызвать возлюбленную. Звучит марш Мендельсона. Появляется прелестная Девушка, одетая в свадебное платье. Девушка подходит к Шопенгауэру и целует его в лоб.
ДЕВУШКА. Артур!
ШОПЕНГАУЭР (пламенея). Прелестное, прелестное создание! (Обращается к зрителям.) Венец моего представления. Услада моей воли. Вещь-в-себе! Вещь-для-нас! Нет, для меня!
ДЕВУШКА. Артур!
ШОПЕНГАУЭР. Прелестное, прелестное создание! Вы не могли бы повторить выход – на бис! Это ТАК восхитительно!
Девушка уходит и снова появляется под марш Мендельсона. Девушка подходит к Шопенгауэру, целует его в лоб. Девушка и Шопенгауэр садятся рядышком на диван.
ДЕВУШКА. Мой милый Артур!
ШОПЕНГАУЭР. Прелестное, прелестное создание! Моя Каролина в расцвете пленительной юности. Правильно ли я понимаю, что вы являетесь неотъемлемой частью МОЕГО посмертного бытия?
ДЕВУШКА. Артур, я ваша навеки!
ШОПЕНГАУЭР. То есть в новых обстоятельствах вы не будете изменять своему… (указывает на себя) спутнику, как… в прошлом?
ДЕВУШКА. Спутнику? То есть покойному?
ШОПЕНГАУЭР. Нет, беспокойному (!)… спутнику.
ДЕВУШКА (с иронией). Что вы! И в мыслях нет! (Задумывается.) Нет, ну всякое может статься. Вы сами утверждали: мир НЕ предсказуем, НЕ упорядочен, в нем бушует океан желаний, страстей. Одним словом… ВОЛЯ!
ШОПЕНГАУЭР. Ну, мало ли, что я утверждал по жизни.
ДЕВУШКА. Нет, вы не волнуйтесь. ЭТО… крайне маловероятно.
ШОПЕНГАУЭР. В этом контексте у меня есть еще один вопрос… Деликатный.
ДЕВУШКА. Могила!
ШОПЕНГАУЭР. Видите ли, когда я умер, то есть воскрес – вот на этом диване… Словом, я давно не чувствовал себя ТАК… МНОГООБЕЩАЮЩЕ. Давно не испытывал ТАКОЙ потребности… в женском внимании. Так вот меня чрезвычайно интересует (озирается по сторонам, приглушает голос): может ли покойный, то есть беспокойный… спутник, вступить с объектом своего вожделения… в связь?
ДЕВУШКА (нарочито громко). В связь? Естественно!
ШОПЕНГАУЭР. Это – прекрасно! Прекрасно! Ах, дитя мое! Вы так юны. Я любил женщин. В молодости… Особенно в молодости. Ну, вы помните. Теперь же… Как вам сказать: я ушел из ТОЙ жизни человеком не молодым. Сколько мне было лет?
ДЕВУШКА (с горечью). Семьдесят два.
ШОПЕНГАУЭР. Многовато… Но я чувствую себя ТАК ХОРОШО! Дитя мое, давайте ковать железо, пока оно горячо. Давайте закроем… занавес.
ДЕВУШКА. Занавес? Сейчас?! (Указывает на зрителей.) Вы с ума сошли.
ШОПЕНГАУЭР. «Аристотель говорит в Этике, что во время полового наслаждения совершенно невозможно что-либо мыслить» [67].
ДЕВУШКА. Не будем поминать имя Аристотеля всуе: тем более, в ЭТОМ контексте. И не теряйте голову.
ШОПЕНГАУЭР. Не могу! В «Новых Paralipomena» – отдельных, но систематически изложенных мыслях о разных предметах – я писал, что «крайне повышенная умственная деятельность во время эрекции невозможна» [68].
ДЕВУШКА. У вас что…?
Девушка изображает руками эрекцию.
ШОПЕНГАУЭР (прислушиваясь к себе). В предвкушении… В стадии настойчивого томления.
ДЕВУШКА. Куда же вы спешите? А поговорить?
ШОПЕНГАУЭР. Нет же! Нет! Я хочу спешить! Хочу жить! Дышать полной грудью, несмотря на одышку! (Прикасается к свадебному платью Каролины.) Ах, это платье! Каролина, я… я женюсь на вас (!) и мы отправимся в свадебное путешествие. У нас будет… первая брачная ночь (!) и медовый месяц! Мы объедем мир! Я буду выступать с лекциями. С лекциями? Хм… Но кто же их будет слушать? Ах, да! Еще как будут. Ведь это мой мир! Мы полетим по свету на крыльях любви. Мы поедем на Мальдивы, чтобы… позагорать!
ДЕВУШКА. Мальдивы! Так это совсем другое дело!
Девушка и Шопенгауэр делают ласточку и машут руками, изображая полет на крыльях любви. Девушка – грациозно. Шопенгауэр – коряво.
ШОПЕНГАУЭР. На крыльях любви!
Когда я осознал свое новое положение, мне показалось, что сила всемирного тяготения удвоилась. Теперь мне кажется, что ее упразднили: «Всё прочее остается на месте, и тем не менее возникает совершенно новый строй вещей; на каждом шагу нас снова поражает <…> невозможное; трудное стало легким <…>, из казавшегося ничем бьет ключом новый мир, и чудовищное исчезает в небытии» [69].
ДЕВУШКА. Какое выразительное высказывание! Артур, мне хочется столько от вас услышать.
ШОПЕНГАУЭР (в нетерпении). Что же, прелестное создание? Слова любви?
ДЕВУШКА. Для начала, детальный разбор теории познания Канта.
Шопенгауэр в недоумении смотрит на Девушку.
ШОПЕНГАУЭР. Дался вам этот Кант. Зачем вам… нам Кант? Знаете, как говорят у нас в России: третий – лишний.
ДЕВУШКА. Даже Кант?
ШОПЕНГАУЭР. Тем более Кант. Кстати, вам на заметку: он умер в возрасте семидесяти девяти лет в довольно потрепанном состоянии. И у него должно быть свое посмертное бытие. А в моем ему делать нечего.
ДЕВУШКА. Но эпистемология Канта, изложенная в «Критике чистого разума», является фундаментом современного философского знания. Всякая приличная девушка просто обязана знать труды основоположника немецкой классической философии.
ШОПЕНГАУЭР. Но зачем вам его труды?
ДЕВУШКА. Как?! Разве великий философ способен НАДОЛГО полюбить существо женского пола, не отличающее трансцендентальное от трансцендентного, вещь-в-себе от вещи-для-нас – ноуменальное от феноменального, не ведающее об априорном и апостериорном знании, чего доброго, профанирующее эти святые понятия [70]?
ШОПЕНГАУЭР. О, господи! Вы меня пугаете.
ДЕВУШКА. И еще. Меня ЧРЕЗВЫЧАЙНО интересует выдвинутая вами теория палинген;зии. И я СТРАСТНО желаю знать: корректно ли определение вашей метафизики воли как герменевтики наличного бытия?
И главное. (Кокетливо обнимает Шопенгауэра, изображая вожделение.) Меня снедает вопрос. Как я могу отрицать волю к жизни, которая составляет мою собственную суть, и «сохранить мир, который представляет, однако, объективацию воли?» [71]. Вот.
Ошалевший Шопенгауэр прикладывает руку ко лбу.
ДЕВУШКА. Одним словом, мы будем заниматься с вами… философией.
ШОПЕНГАУЭР (в расстройстве). И только?
ДЕВУШКА. Конечно, нет. Еще мы будем заниматься… медитативными практиками.
ШОПЕНГАУЭР. Как индийские йоги?
ДЕВУШКА. Да.
ШОПЕНГАУЭР. Мы будем изучать «Камасутру»?
ДЕВУШКА. Артур, что у вас на уме? Я чувствую в вашем стремлении к… (Подбирает слово.)
ШОПЕНГАУЭР. К…
ДЕВУШКА. К ОБЩЕНИЮ со мной всплеск мировой воли, терзание ее кванта.
ШОПЕНГАУЭР (хватается за голову). О, господи!
ДЕВУШКА. Которое не красит мыслящего человека. Разве не вы нашли выход из порочного круга страстей – в экстазе (!)… ТВОРЧЕСКОМ, в искусстве, в высоком созерцании, в квиетиве (!).
ШОПЕНГАУЭР. Дался всем этот квиетив! Да ну его к черту!
ДЕВУШКА. Хорошо. Пусть будет… РЕЗИНЬЯЦИЯ.
ШОПЕНГАУЭР (обращается к зрителям). Час от часу не легче.
ДЕВУШКА. Кроме того, вы уподобляли людей дикобразам, которые всегда стремятся соблюдать известную дистанцию друг от друга, выпуская иголки. Как же, в таком случае, можно приступить к… (Подбирает слово.)
ШОПЕНГАУЭР. К…
ДЕВУШКА. К ОБЩЕНИЮ.
ШОПЕНГАУЭР. Ну мало ли кого и кому я уподоблял. Это сказано образно. В духе общего, так сказать, анализа.
ДЕВУШКА. Но частное не может противоречить общему: общее не знает исключений.
ШОПЕНГАУЭР. Дитя мое! «Наслаждаться настоящим и обратить это в цель своей жизни – величайшая МУДРОСТЬ, так как оно одно реально, все же остальное – только игра воображения» [72].
ДЕВУШКА. А дальше вы пишите: «Но с одинаковым успехом можно было назвать это и величайшей глупостью; ибо то, чего уже больше нет в следующее мгновение, что исчезает, подобно сну, недостойно серьезного стремления» [73].
ШОПЕНГАУЭР (тяжело вздыхает, обращается к зрителям). Ну и кто из нас дикобраз?
Девушка изображает дикобраза.
ДЕВУШКА. Еще вы писали, что в момент ОБЩЕНИЯ, то есть в самый что ни на есть момент, личность растворяется в надындивидуальном. Я не могу допустить растворения такого великого человека в пароксизме умопомрачительной животной страсти! (Обращается к зрителям, указывая на Шопенгауэра.) Чего доброго, сердечко-то накроется медным тазом.
ШОПЕНГАУЭР (обращается к Девушке). Прелестное создание, уж больно вы умны. Девушкам это противопоказано. (В расстройстве обращается к зрителям.) Ну вот, мерцание мужской силы улетучилось. Мне было ТАК ХОРОШО! Разве можно ТАК… ПЛОХО поступать с человеком моего возраста. (Обращается к Девушке.) Дитя мое, идите с миром. Я подумал: может, в следующий раз вы явитесь в прежнем воплощении?
ДЕВУШКА. Мой милый Артур, хотите… кофе?
ШОПЕНГАУЭР. Ну и причем здесь кофе? (Пауза. Смиренно.) Прелестное создание, вы не могли бы принести мне чашечку кофе?
Появляется неизвестный Шопенгауэру молодой человек в одежде жениха – Юный Шопенгауэр, который бесцеремонно обнимает и целует Девушку. Девушка отвечает взаимностью. Шопенгауэр в негодовании смотрит на любовников.
ЮНЫЙ ШОПЕНГАУЭР. Моя услада! Ну и куда ты запропастилась? Я обыскался. А кто этот причудливый старикашка? (Указывает на Шопенгауэра.)
Шопенгауэр теряет дар речи от фамильярности и наглости незнакомца.
ДЕВУШКА. Мой СТАРЫЙ знакомый.
ЮНЫЙ ШОПЕНГАУЭР. Да? По-моему, ты ему нравишься. Вон, у него даже слюни текут!
Шопенгауэр вытирает мнимые слюни. Юный Шопенгауэр показывает на него пальцем и хохочет.
ЮНЫЙ ШОПЕНГАУЭР. Ха-ха-ха! (Обращается к Девушке.) Ну, пойдем. Я уже соскучился по нашей ролевой игре: жених и невеста.
ДЕВУШКА. Только принесу кофе.
ЮНЫЙ ШОПЕНГАУЭР. Перебьется.
Шопенгауэр всматривается в Юного Шопенгауэра, не вполне узнавая себя.
ШОПЕНГАУЭР. Молодой человек, что вы себе…
Юный Шопенгауэр перебивает Шопенгауэра.
ЮНЫЙ ШОПЕНГАУЭР. Позволяете? Да, да, да! вы не оригинальны. Слышу эту сентенцию на каждом шагу. Но, что с того? Вы, конечно же, не замечали: люди в массе своей до невозможности глупы. Зачем же внимать их советам? реагировать на их обиды? следовать их УСЛОВНОСТЯМ?
ШОПЕНГАУЭР. Да кто вы такой, черт вас возьми?
ЮНЫЙ ШОПЕНГАУЭР. Пройдет совсем немного времени и мир будет жить с моим именем на устах. Узнаете его и вы: если доживете. Я напишу величайшую философскую работу. А теперь прощайте! У нас с Каролиной есть дела поважнее. Мы называем нашу забаву первой брачной ночью. Хватит болтать, СТАРЫЙ знакомый! (Снимает с Девушки фату и передает ее Шопенгауэру.) Вот, оставьте себе фату. Для утех. Ха-ха-ха!
ДЕВУШКА. До свидания, Артур! На связи!
Юный Шопенгауэр уносит Девушку на руках. Растерянный и уязвленный Шопенгауэр смотрит им вслед. Появляется Дама с чашкой кофе.
ДАМА. Ваш кофе.
ШОПЕНГАУЭР. Благодарю вас. (Обращается к зрителям.) Нет, девушкам определенно претит чтение философских работ. (Обращается к Даме.) А кто этот невоспитанный молодой человек? Наглый и самоуверенный до безобразия.
ДАМА. До безобразия?
ШОПЕНГАУЭР. Да!
Дама разводит руками.
ДАМА. Ну как же. Не иначе – ваша реинкарнация. В молодости. Вы себя не узнали?
ШОПЕНГАУЭР. То-то я смотрю он мне кого-то напоминает. (Смущается и поправляется.) Чисто внешне.
ДАМА (с иронией). Сугубо внешне. Знаете, иногда бывает полезно посмотреть на себя со стороны. Жизнь не всегда дает такую возможность, а вот смерть открывает новые измерения.
ШОПЕНГАУЭР. Хам трамвайный. Она что, ушла с ним?
ДАМА. Нет. Он унес ее на руках.
ШОПЕНГАУЭР. Куда?
Дама показывает в направлении кулис.
ДАМА. Туда.
ШОПЕНГАУЭР. Зачем?
ДАМА. Полагаю, это как-то связано с раствором, о котором вы говорили.
ШОПЕНГАУЭР (догадавшись). А-а-а… Нет, какой нахал! (Жалостливо обращается к зрителям, демонстрируя им фату.) Они упорхнули.
Шопенгауэр делает ласточку, имитируя порхание.
(Обиженно). А я?
ДАМА. Раньше надо было умирать.
ШОПЕНГАУЭР (обреченно). Да?
ДАМА. А посему, вы поступаете в мое распоряжение. И, пожалуйста, – взбодритесь, а то, чего доброго, я и впрямь сочту вас пессимистом. Кстати, именно вы ввели в научный оборот этот термин – «пессимизм». Но гению пессимизм не к лицу. Они практически несовместимы.
Шопенгауэр обреченно садится на диван и делает глоток кофе.
ШОПЕНГАУЭР. Вот ведь, молодой гад! Ладно… Пусть РАСТВОРЯЕТСЯ. В надындивидуальном. (Обращается к Даме.) Скажите лучше, а как я умер?
ДАМА. А вы не помните?
ШОПЕНГАУЭР. Как это по-русски: ничегошеньки!
ДАМА. Цирюльник перерезал вам горло.
ШОПЕНГАУЭР. Тьфу! Так я и знал.
Дама хохочет.
ДАМА. Развод!
Шопенгауэр нервно смеется вместе с Дамой. Хватается за горло и удостоверяется, что Дама шутит.
ШОПЕНГАУЭР. Ну и шуточки у вас, у смертей.
ДАМА. Вы всегда боялись брадобреев… На самом деле, сегодня утром вы так же сидели на этом диване. Так же пили кофе.
Шопенгауэр напрягается и ставит чашку на столик.
ДАМА. Вот, так же отставили чашку.
Шопенгауэр снова тянется за чашкой.
ДАМА. Нет, вы пейте. Два раза не умирают. Наверное. (Шопенгауэр испуганно кашляет.) Через какое-то время зашла Маргарете, чтобы открыть окно.
ШОПЕНГАУЭР. Помню.
ДАМА. Потом пожаловал врач.
Шопенгауэр в неведении разводит руками.
ДАМА. И обнаружил бездыханное тело. Я пришла мгновенно. Ваше лицо дышало покоем. (Пауза.) Пока не забыла: перестаньте держать в постели кинжал и заряженный пистолет. С моим приходом это… не эстетично.
Шопенгауэр пьет кофе. Дама смотрит на Шопенгауэра и смеется.
ШОПЕНГАУЭР. Ну и что вы смеетесь? Покойника не видели.
ДАМА. Признаться, вы у меня – первый. Смерть, она как верная жена, потерявшая невинность в объятьях мужа. Просто вспомнила один короткий рассказ. О вас.
ШОПЕНГАУЭР. Неужели?
ДАМА. «Ночь возле мертвеца» [74]. Мертвец – вы.
ШОПЕНГАУЭР (с недовольством). Звучит многообещающе.
ДАМА. Нет-нет, автор относится к вам с почтением, называет вашу мысль «бессмертной», а вас – «самым великим в мире разрушителем иллюзий».
ШОПЕНГАУЭР. Тогда валяйте.
ДАМА. Вы завещали похоронить себя на пятый день из-за боязни летаргического сна. В результате разложения ваш рот разомкнулся. Выпавшая вставная челюсть до смерти напугала дежуривших.
Дама начинает заразительно смеяться. Обиженный Шопенгауэр брезгливо смотрит на Даму.
ШОПЕНГАУЭР. Какая чушь! Что вы… (щелкает пальцами, подбирая слово) ржёте? (Шопенгауэр не понимает, как у него вырвалось незнакомое слово и проговаривает его вопросительно.)
Дама смеется еще сильнее.
ШОПЕНГАУЭР. Не понимаю, что может быть смешного в несусветной глупости? Безмозглый писака. Вот му…, му… (Шопенгауэр смотрит на зрителей, потом на Даму, которая приглашает его сказать искомое слово.) Вот мудак!
ДАМА. Вы ничего не поняли, Артур.
ШОПЕНГАУЭР. Что вы говорите! Дурацкий выверт узколобого щелкопера.
ДАМА. Не выверт – БЕССМЕРТИЕ.
Шопенгауэр задумывается. Потом победоносно улыбается, открывает рот и щелкает зубами.
ШОПЕНГАУЭР. Бессмертие, черт возьми! (После паузы.) И тем не менее… (Беззвучно проговаривает, обращаясь к зрителям, слово «мудак».)
ДАМА. Помните, что вы ответили душеприказчику о месте вашего погребения?
ШОПЕНГАУЭР. Всё равно. Потомки меня отыщут.
ДАМА. Вас похоронили на главном кладбище Франкфурта. Надгробие, как вы и пожелали, украшают два слова: «Артур Шопенгауэр». И потомки никогда не забывали о вас. Ваша философия оказала огромное влияние на умы. Вы изменили мировоззрение целой эпохи. Два влиятельнейших учителя человечества – Фридрих Ницше и Зигмунд Фрейд – стояли на ваших плечах. Первый в том признавался и даже написал эссе «Шопенгауэр как воспитатель». Второй предпочитал скрывать интеллектуальное окормление.
Шопенгауэр машет рукой.
ШОПЕНГАУЭР. Ну и шут с ним. (Пауза.) Давайте отправимся в путешествие.
ДАМА. На Мальдивы?
ШОПЕНГАУЭР. На Бали.
ДАМА. Вы этого хотите?
ШОПЕНГАУЭР. Признаться, не особо. Для разнообразия. А то вы, чего доброго, помрете здесь со скуки.
ДАМА. Это было бы оригинально. И вы подумали обо мне. Воистину: в минуту смерти наш эгоизм претерпевает крушение. Но вы сами «вывели» нового беса – «беса путешествия». Может, останемся дома?
ШОПЕНГАУЭР. Уверены?
ДАМА. Ну, конечно. Вы были самим собой при жизни – резким, но искренним; самовлюбленным, но чутким; противоречивым, но цельным. Со своими слабостями, странностями и страхами. И еще – ОЧЕНЬ УМНЫМ. К чему меняться? Вот только попробуйте, ОСТАВАЯСЬ СОБОЙ, обрести то, что упустили: недодумав, убоявшись, высокомерно отвергнув. Для этого не обязательно куда-то ехать.
Думаю, познав оборотную сторону времени, когда стрелки часов отсчитывают не существующее, вы найдете новую мотивацию в занятиях философией. Не вы ли называли смерть ее «гением-вдохновителем» и «музагетом».
ШОПЕНГАУЭР. В глубине души я надеялся, что со смертью тайна мира приоткроется посильнее.
ДАМА. Ну, что-то да приоткрылось. К тому же, еще не вечер. И разве неопределенность и недосказанность не является для философа благом, непременным условием его БЫТИЯ. О чем мыслить, зачем дерзать, если всё и так ясно?
ШОПЕНГАУЭР. Но в моем мире моя философия и ее восприятие станут сродни спектаклю. Для кого мне творить?
ДАМА. Главным образом, для себя. Вспомните ваши золотые слова: быть самим собою человек может лишь до тех пор, пока он один: кто не любит одиночества, не любит свободы, – лишь в одиночестве мы свободны [75]. Вы, кажется, собирались доработать афоризмы житейской мудрости. Написанное станет достоянием мира имени Артура Шопенгауэра, в котором молодые люди в «Английском дворе» более всего ждут вашего появления и жадно ловят каждое ваше слово. Быть может, после смерти жизнь только начинается? И какая жизнь! Время идет безостановочно и его нет. А что будет завтра – решать вам.
Входит Лакей и передает Даме записку. Дама читает.
ДАМА. Завтра на главной площади Франкфурта состоится чествование Артура Шопенгауэра. Город хочет воздать должное своему великому гражданину.
ШОПЕНГАУЭР. Наконец-то чухнулись. (Смотрит на Лакея.) Послушайте, этот болван решительно напоминает Наполеона.
ДАМА. Он и есть Наполеон.
ШОПЕНГАУЭР. Скажите пожалуйста!
ДАМА. Наполеон Бонапарт собственной персоной. Судя по всему, при жизни вы подумали о нем смешно («объемлет» руками Лакея): вот что-то в этом роде. Он и сделался смешным. Однако как промыслительно! Правители, эти бичи мировой воли, и философы заняли положенные им места.
ЛАКЕЙ. «Все предрассудки истребя, // Мы почитаем всех нулями, // А единицами – себя. // Мы все глядим в Наполеоны; // Двуногих тварей миллионы».
ШОПЕНГАУЭР. Я бы предпочел увидеть на его месте Гегеля.
ДАМА. Помните Плиния: «Сколь многое считают невозможным, пока оно не осуществится» [76].
ШОПЕНГАУЭР. Именно эти слова я предпослал первому изданию своего главного труда.
ДАМА. Однажды, в разговоре с Гёте, вы увязали сам факт существования Солнца с тем обстоятельством, что его видят люди. Вы провозгласили: «Мир есть мое представление». Почему бы мирозданию не реализовать этот сценарий без условностей и толкований, во всей великолепной буквальности.
Мне кажется, новое бытие способно одарить вас немыслимым. Разве не восхитительно: позавтракать с Кантом? обсудить теорию зрения и цвета с Гёте? потолковать по душам с Гегелем?
Вы призывали снисходительно относиться к недостаткам людей, видя в них свои собственные недостатки. Так забудьте обиды, нанесенные вам матерью. Она забудет ваши. Почему бы не исполнить мечту сестры и не пообедать в семейном кругу? Судя по всему, именно вы пожелали, чтобы я носила имя вашей матери.
ШОПЕНГАУЭР. Наверное, вы правы. Сознательное «Я» не всегда отдает отчет в своих желаниях. Это одно из моих открытий, которые навсегда останутся в памяти человечества [77]. Воля часто управляет нами исподволь.
ДАМА. Быть может, оно и к лучшему… Меня гложет тревога. История все-таки может закончиться. Но не всеобщим благоденствием, которое предрекали Кант и Гегель. Информационные технологии, искусственный интеллект, новые виды биологического оружия открывают невиданные возможности для узурпации власти, для оглупления и манипулирования людьми, для их истребления. Я вижу в будущем очертания концентрационного лагеря, в котором воплотится самая страшная антиутопия. Надежда на коллективный разум, на универсальный «моральный закон внутри нас» эфемерна. Парадоксально, но вся надежда на призванную вами ВОЛЮ – бездушную и слепую. Мне кажется, она одна способна спасти наш мир. Уж лучше он останется несчастливым, безумным и даже воюющим, но хоть сколько-нибудь СВОБОДНЫМ, хоть сколько-нибудь ЖИВЫМ.
ШОПЕНГАУЭР. Будем надеяться, что корыстные люди не смогут противостоять натиску воли и будут изничтожены ею в своих дьявольских устремлениях. Покорить мир, совладав с волей, способна только высокодуховная личность.
Я открыл путь умиротворения всемогущей воли.
Их два. Первый – аскеза. Отрешение от мира. Но есть еще один. Человек наделен способностью к СОСТРАДАНИЮ. Я не часто открывал ее в себе. Но только это великое внутреннее обретение делает человека Человеком. С большой буквы. Соединяет его со страдающим миром. Больше двух тысячелетий назад Диоген зажег свой фонарь и солнечным днем ходил по улицам Афин, возвещая: «Ищу человека!», «Ищу человека!». Зажечь фонарь Диогена. Услышать человека в себе. Нет ничего труднее и прекраснее. И такое возрождение дается немногим. (Обращается к Даме.) Вы сказали, я открыл путь. Я его описал. Вот только открыл ли: ступил ли на него?
ДАМА. Самое правдоподобное объяснение вашего бессмертия в том, что вас помнят. Вас признали и даже полюбили именно таким – колючим, строптивым, неоднозначным.
Вы сравнивали себя с Каменным гостем из «Дон Жуана», с Минотавром и новорожденным Зевсом, с Мефистофелем и Монбланом, с Солнцем, и даже видели в себе новое божество. Полюбили, когда в знак почитания вам стали целовать руку.
Но в главном деле своей жизни вы были поистине безупречны. В начале пути в письме к Гёте вы говорили об интеллектуальной верности и честности. Так вот: вы всегда были верны и честны по отношению к философии.
ШОПЕНГАУЭР. И в главном я оказался прав: не надо бояться смерти.
ДАМА. Как знать… Быть может, умереть так способен человек, не просто живший на свете, но и оставивший на этом свете СЛЕД. Не думаю, что черта, именуемая смертью, открывает врата бессмертия для многих. Есть люди – богатые, сановные, «раскрученные», о которых никто не вспомнит после кончины. Но есть люди, которые сумели привнести в мир нечто по-настоящему важное. Вы – один из них. И ваше бытие продолжается.
ШОПЕНГАУЭР. Я несказанно рад провести его вместе с вами. Мне кажется, в вашем лице я говорю не со смертью, но со своей собственной жизнью, а значит, с самим собой – прежним, но обновленным. Остаться собой и обрести то, что упустил: недодумав, убоявшись, высокомерно отвергнув. Исполнить просьбу сестры – как свое желание…
ДАМА. Я знаю, вы способны начать с открытым сердцем, без предубеждений и страхов.
ШОПЕНГАУЭР. К черту предубеждения и страхи! Я умер! Я жив! Помните, как во время учебы в Готе я танцевал с принцессами на празднике в Тюрингском лесу. Давайте танцевать! Я приглашаю вас на танец!
ДАМА. А вам не кажется, что танец слишком резв? Вы превозносили искусство и сказали важное о его значении для людей. Искусство – спасательный круг, позволяющий человеку, пусть ненадолго, вырваться из суетного водоворота повседневности. И на верхнюю ступень пьедестала вы поставили музыку. Она звучит вне времени. Она – бескорыстный голос сущности нашего мира. Сегодня вы не играли на флейте – по уважительной причине. Давайте же насладимся пением вашего инструмента. Играйте на волшебной флейте свой собственный мир, Артур Шопенгауэр.
Звучит флейта: музыка Россини.
ШОПЕНГАУЭР. Вы, как всегда, правы, Иоганна Генриетта.
Дама улыбается: Шопенгауэр первый раз доброжелательно назвал ее по имени.
ШОПЕНГАУЭР (обращается к зрителям). «Постучитесь в гробы и спросите у мертвецов, не хотят ли они воскреснуть, – и они отрицательно покачают головами» [78].
Раздается требовательный стук в дверь. Музыка обрывается. Раздается мерзкий голос Каролины Маркет.
ГОЛОС. Сволочь, в грудь пихнул!
Шопенгауэр в отчаянии хватается за голову. Появляется Лакей.
ЛАКЕЙ (обращается к Шопенгауэру). Вас требует какая-то полоумная: Каролина Маркет.
Раздается требовательный стук в дверь.
ГОЛОС. Это я полоумная? Безмозглый придурок! Мелкий холуй!
ШОПЕНГАУЭР. О, господи! (Обращается к Даме.) Швея, которую я спустил с лестницы в Берлине. Она же умерла! (Пауза. Шопенгауэр вспоминает, что тоже умер.) Твою дивизию! (Шопенгауэр обращается к Лакею.) И что ей нужно?
Раздается требовательный стук в дверь.
ГОЛОС. Как это что?! Где деньги! За четырнадцать лет с моей смерти набежало восемьсот сорок талеров! И проценты!
ШОПЕНГАУЭР. Вот гнида!
ДАМА (благодушно смотрит на Шопенгауэра). Оставьте. Разрулим. (Обращается к Лакею.) Наполеончик, друг любезный, спусти-ка эту дуру с лестницы.
Шопенгауэр с радостным удивлением смотрит на Даму. Лакей удаляется. Раздается требовательный стук в дверь.
ГОЛОС. Что значит «спусти с лестницы»! Я вас засужу! Немедленно откройте дверь!
Открывается дверь, раздается крик Каролины Маркет и грохот: Лакей спустил просительницу с лестницы. Дама с удовлетворением смотрит на злорадствующего Шопенгауэра. Воцаряется тишина. Звучит флейта: музыка Россини. Шопенгауэр и Дама выказывают довольство, степенно садятся на диван и смотрят на зрителей.
[В конце спектакля (до занавеса) или по его окончании на сцену могут выйти отец и мать Шопенгауэра – Генрих Флорис и Иоганна Генриетта, экономка Шопенгауэра Маргарете и его пудель Атма, Каролина Маркет.]
Конец
*
ВЕХИ ЖИЗНИ АРТУРА ШОПЕНГАУЭРА
Родился 22 февраля 1788 года в вольном ганзейском городе Данциге (ныне – Гданьск, Польша) в состоятельной семье купца Генриха Флориса Шопенгауэра (1747–1805). Мать – Иоганна Шопенгауэр (урожденная Иоганна Генриетта Трозинер, 1766–1838).
В 1793 году, после присоединения Данцига к Пруссии, семья переезжает в вольный ганзейский город Гамбург.
В 1797 году родилась сестра Адель (Луиза Аделаида Лавиния Шопенгауэр, 1797–1849).
В июле 1797 года едет во Францию в Гавр, где в течение двух лет живет в семье компаньона отца Грегуара де Блезимара, дружит с его сыном Антимом, своим ровесником.
В августе 1799 года возвращается в Гамбург, где до 1803 года посещает частную торговую школу Рунге.
С мая 1803 года по август 1804 года путешествует с родителями по Европе (Голландия, Англия, Франция, Швейцария, Австрия). В Англии продолжительное время живет в пансионе Eagle House в Уимблдоне, постигая «прелести» английского воспитания и образования.
С сентября по декабрь 1804 года проходит обучение в фирме купца Кабруна в Данциге; с 1805 года – в фирме купца Йениша в Гамбурге.
20 апреля 1805 года отец Генрих Флорис Шопенгауэр погибает в результате падения с крыши амбара. Обстоятельства смерти наводят на мысль о самоубийстве.
Иоганна Шопенгауэр продает дом и торговую фирму в Гамбурге.
В сентябре 1806 года мать и сестра переезжают в Веймар, где Иоганна Шопенгауэр открывает литературный салон и начинает дружбу с Гёте.
При моральной поддержке матери Артур принимает решение оставить коммерцию и посвятить себя науке. В конце мая 1807 года покидает Гамбург, переезжает в Готу, где начинает обучение в гимназии («Гимнасиум Иллюстре») для подготовки к поступлению в университет.
В декабре 1807 года из-за неосторожной эпиграммы на преподавателя покидает Готу и переезжает в Веймар, где берет частные уроки и самостоятельно говорится к поступлению в университет.
22 февраля 1809 года достигает совершеннолетия и получает долю наследства: около 20 тыс. талеров, дающих около тысячи талеров годового дохода. Для сравнения: годовой доход мелкого ремесленника – порядка 120 талеров в год.
В 1809 году завершает гимназический курс и в октябре поступает в Гёттингенский университет.
В 1809–1811 годах обучается в Гёттингене: в первом семестре – на медицинском факультете; со второго семестра – на философском.
В 1811 году на Пасху посещает Веймар, где одна из центральных фигур немецкой литературы Кристоф Мартин Виланд (1733–1813) предсказывает Шопенгауэру успех на философском поприще.
В августе 1811 года переводится в Берлинский университет, где слушает лекции Фихте и Шлейермахера.
В мае 1813 года бежит из Берлина в Веймар в канун войны с разбитой в России наполеоновской армией.
Из Веймара направляется в Рудольштадт, где с середины июня по середину сентября пишет диссертацию «О четверояком корне закона достаточного основания».
2 октября 1813 года Йенский университет присуждает Шопенгауэру звание доктора философии с отметкой «С большим почетом» (лат. Magna cum laude).
5 ноября 1813 года возвращается в Веймар. Общается с Гёте, которому приписывают следующие слова о Шопенгауэре, сказанные его матери: «Будьте покойны, этот ум еще превзойдет всех нас».
Ссорится с матерью из-за ее друга фон Герстенберга и финансовых вопросов. В мае 1814 года происходит разрыв с матерью и отъезд из Веймара. Артур Шопенгауэр и его мать больше никогда не увидятся.
В 1814–1818 годах живет в Дрездене, где пишет трактат «О зрении и цвете» (1815) и свое главное сочинение «Мир как воля и представление».
В 1815 году Людвиг Сигизмунд Руль (1794–1887) пишет портрет Шопенгауэра, прозванный его знакомыми «Юпитер, мечущий громы» или «Юпитер-громовержец» (лат. Jupiter tonans).
В марте 1818 года заканчивает рукопись «Мира…» и заключает договор о публикации с издательством Фридриха Арнольда Брокгауза (1772–1823).
В сентябре 1818 года отправляется в путешествие в Италию, проведя б;льшую часть времени в Риме и в Венеции.
В январе 1819 года выходит в свет трактат «Мир как воля и представление». Надежды Шопенгауэра на триумф не оправдались. Произведение остается незамеченным.
Летом 1819 года мать и сестра теряют значительную часть состояния из-за банкротства данцигского банкира Муля. Артур конфликтует с матерью и сестрой и выходит сухим из воды, взыскивая с Муля все свои деньги.
По возвращении из Италии летом 1819 года, проводит около месяца в Гейдельберге, посещает Веймар, где встречается с Гёте.
В конце августа 1819 года приезжает в Дрезден, откуда направляется в Берлин. Получает место доцента на философском факультете Берлинского университета. 23 марта 1820 года начинает читать лекции, намеренно назначив их на одно время с Гегелем. Лекции заканчиваются провалом из-за отсутствия слушателей.
27 мая 1822 года отправляется в новое путешествие в Италию, проведя б;льшую часть времени во Флоренции и в Риме.
В мае 1823 года возвращается на родину. Из-за болезней и депрессии на несколько месяцев «застревает» в Мюнхене.
С конца мая 1824 года по апрель 1825 года поправляет здоровье на курорте Бад Гаштейне, живет в Мангейме и Дрездене.
В апреле 1825 года переезжает в Берлин, где остро ощущает не востребованность.
В августе 1831 года спешно перебирается из Берлина во Франкфурт-на-Майне из-за эпидемии холеры.
С июля 1832 года живет в Мангейме.
6 июля 1833 года возвращается во Франкфурт-на-Майне, где практически безвыездно живет до конца дней, пишет ряд философских работ, в том числе готовит второе и третье издания «Мира…».
16 апреля 1838 года умирает мать Иоганна Шопенгауэр.
В январе 1839 года работа Шопенгауэра «О свободе воли» получает премию Норвежского королевского научного общества.
В 1844 году выходит второе, дополненное и переработанное издание «Мира…». Вокруг Шопенгауэр формируется небольшой круг поклонников его учения, которых философ называет «апостолами» и «евангелистами».
25 августа 1849 года умирает сестра Адель Шопенгауэр.
В 1851 году выходит в свет работа «Parerga и Paralipomena», содержащая «Афоризмы житейской мудрости». Шопенгауэр обретает известность и славу.
В 1858 году – в год семидесятилетия – отвергает членство в Королевской академии наук в Берлине.
В 1859 году выходит третье, дополненное и переработанное издание «Мира…».
В 1859 году Элизабет Ней создает скульптурный портрет Шопенгауэра.
Умер 21 сентября 1860 года во Франкфурте-на-Майне. Похоронен на крупнейшем городском кладбище Хауптфридхоф.
Научные труды и литературное наследие Шопенгауэр завещает Юлиусу Фрауэнштедту (1813–1879), которого называет своим «главным евангелистом», а в одном из писем – «высокочтимым архиевангелистом». Душеприказчик Вильгельм Гвиннер наследует библиотеку. Б;льшая часть состояния из 70 тыс. рейнских гульденов завещана «учрежденному в Берлине Фонду помощи прусским солдатам-инвалидам, пострадавшим во время волнений в 1848 и 1849 году за поддержание и установление законного порядка в Германии, а также семьям погибших при столкновении с бунтовщиками» [79].
В завещании упомянуты: возлюбленная берлинского периода Каролина Рихтер (Медон), экономка Маргарете Шнепп и пудель Атма, которому определено ежегодное содержание в 300 гульденов.
*
АРТУР ШОПЕНГАУЭР: ХАРАКТЕР И ВНЕШНОСТЬ
Артур Шопенгауэр (1788–1860) вошел в историю как гениальный мыслитель и эксцентричный человек.
Шопенгауэр развенчал иллюзии, которые внушали философская традиция и христианство, отказав человеку и миру в праве на осмысленное существование и счастье.
Философ, «опережая свою эпоху, обобщил и домыслил до логического конца три главные обиды, нанесенные человеческой мании величия. Космологическая обида: наш мир – это один из бесчисленных шаров в бесконечном пространстве, на котором “налет плесени породил живых и познающих существ” [80]. Биологическая обида: человек – это животное, чей разум лишь компенсирует недостающие инстинкты и недостаточную органическую приспособленность к жизненному миру. Психологическая обида: наше сознательное “Я” не является хозяином в собственном доме» [81].
«Шопенгауэр вновь возвращает нас на грешную землю. И хотя человеком он был малоприятным, его философские работы достойны восхищения» [82].
Проведя в безвестности почти всю жизнь, за несколько лет до смерти Шопенгауэр обретает заслуженную славу и становится самым читаемым философом Германии.
Идеи Шопенгауэра оказали огромное влияние на развитие философии, антропологии, психологии, социологии и других отраслей знания, стали источником вдохновения для многих выдающихся творцов. Правомерно сказать, что на плечах Шопенгауэра стояли такие гиганты как Фридрих Ницше и Зигмунд Фрейд.
Шопенгауэр привносит в европейскую интеллектуальную традицию внимание к духовному опыту буддизма и индуизма.
Мыслитель – один из идеологов зарождающегося движения зоозащитников. Животных Шопенгауэр любит значительно больше людей.
*
Сафрански приводит высказывание театрального антрепренера и писателя барона фон Биденфельда (1788–1862), который познакомился с Шопенгауэром во время проживания последнего в Дрездене (1814–1818). По его словам, Шопенгауэр был «человеком честным и чистосердечным», «прямым, жестким и резким, крайне решительным и непоколебимым во всех научных и литературных вопросах; все вещи он называл своими именами, невзирая на то, кто перед ним стоит – друг или недруг; обладал удивительным чувством юмора, хотя порой его шутки были довольно грубы, а сам этот белокурый господин с серо-голубыми сияющими глазами, длинными складками у носа, немного резким голосом и отрывистой жестикуляцией нередко производил впечатление человека свирепого» [83].
Появляясь в итальянском трактире «Чиапонне» в Дрездене, Шопенгауэр «с присущей ему прямолинейностью выступал в роли неприятного раздражителя, своими едкими саркастическими высказываниями портил людям настроение, безо всякого стеснения давал волю своему критическому юмору, обескураживал собеседников острыми изречениями из Шекспира и Гёте… Все его боялись, но никто не осмеливался ответить ему тем же» [84].
Образ Шопенгауэра сопровождают не самые лестные эпитеты: желчный, замкнутый, мнительный… Философ слывет мизантропом, образчиком высокомерия, пессимистом…
Шопенгауэр выказывает критическое и подчас откровенно презрительное отношение к людям – «обычным двуногим».
С юности испытывает эмоциональное отчуждение с матерью. Считает ее поверхностным и даже лицемерным человеком, винит в трагедии (предполагаемом самоубийстве) отца. После смерти отца и переезда матери в Веймар ревнует ее к новым друзьям и «блестящей общественной роли», осуждает насыщенную светскую жизнь и, как ему кажется, несообразные расходы на содержание литературного салона. Мать не остается в долгу и ставит свободу выше отношений с сыном.
Иоганна Шопенгауэр становится популярной писательницей. Долгие годы Артур известен исключительно как ее сын, что ранит его самолюбие.
В 1814 году груз взаимных обид приводит Шопенгауэра к разрыву с матерью. Мать и сын больше не увидятся, лишь время от времени обмениваясь письмами.
Знакомый Шопенгауэра по Дрездену Иоганн Готтлоб фон Квандт (1787–1859) вспоминает о переживании Артуром семейной ссоры: «Я как будто видел, как его сердце мучительно сжимается от боли, сопровождавшей воспоминания об ужасной эпохе его жизни. Какими бы ни были туманными его собственные высказывания об этом, мне было совершенно ясно, что во всех его словах… сквозит уважение, более того, любовь к матери, которую даже сам он не до конца осознавал» [85].
Отношения с матерью и сестрой – единственными родными людьми – окончательно разрушены в период банкротства данцигского банкира Муля. Летом 1819 года женщины теряют значительную часть состояния. Артур, конфликтуя с ними, выходит сухим из воды, взыскивая все свои деньги.
«Муль спасает себя от банкротства за счет Иоганны и Адель, а Шопенгауэр спасает свои сбережения за счет маневров Муля. Шопенгауэр сохраняет свою долю только благодаря тому, что его мать и сестра безвозвратно теряют три четверти своих сбережений» [86].
Тяжелый характер и притязания Шопенгауэра ставят крест на академической карьере. Получив место доцента на философском факультете Берлинского университета, в марте 1820 года Шопенгауэр намеренно начинает читать лекции в одно время с Гегелем. Лекции заканчиваются провалом из-за отсутствия слушателей.
Шопенгауэр так и не женился, хотя несколько раз намеревался вступить в брак. У него не было близких друзей.
Обосновавшись в начале 1830-х годов во Франкфурте-на-Майне, философ до конца дней ведет уединенный образ жизни, почти не покидая город.
«После получения докторской степени Артур некоторое время пробудет в Берлине, недолго в Дрездене, Мюнхене и Мангейме, а потом, спасаясь от эпидемии холеры, уедет во Франкфурт, где безвыездно и проживет последние тридцать лет своей жизни, редко отлучаясь из дома дольше чем на день. Он нигде не будет работать, никогда не заведет ни собственного дома, ни домашнего очага, ни жены, ни семьи, ни близких друзей, не будет ни с кем общаться, не найдет себе приятелей, станет сторониться общества – одним словом, прослывет местным чудаком, объектом досужих насмешек» [87].
Шопенгауэр придерживается строгого распорядка: «Проснувшись, первые три часа нового дня он посвящал работе, объясняя это тем, что если пытаться заставить мозг работать дольше, мысль ослабевает, теряет свою оригинальность, а, кроме того, портится стиль» [88]. После играет на флейте, отдавая предпочтение произведениям Россини. Обедает в самом престижном заведении города – клубе «Английский двор» («Энглишер Хоф», Englischer Hof). После обеда направляется в читальный зал общества «Казино», где неизменно просматривает лондонскую Times. День продолжается длительной пешей прогулкой. Вечера Шопенгауэр, как правило, проводит дома за чтением. Время от времени посещает театр. Практикует обливание холодной водой, купание в Майне…
Сафрански свидетельствует: «Шопенгауэр становится богом внутри своей философии, но ему приходится прилагать огромные усилия для того, чтобы не превратиться в то же время в пугливое животное» [89].
Процитируем признание Шопенгауэра из его тайного дневника: «Природа сделала даже больше необходимого для того, чтобы изолировать мое сердце, наделив его недоверчивостью, раздражительностью, вспыльчивостью и гордостью в той мере, что едва ли совместима с mens aequa (справедливый ум – лат.) философа. От отца я унаследовал ненавистный мне самому страх… с которым я борюсь напряжением всей своей воли, но который по малейшим поводам порой охватывает меня с такой силой, что я живо вижу перед собой всего лишь возможное, но маловероятное несчастье. Огромная сила воображения временами доводит эту ситуацию до абсурда. Еще когда я был шестилетним ребенком, родители, вернувшись однажды вечером с прогулки, обнаружили меня в полнейшем отчаянии, ибо я вдруг вообразил себе, что они покинули меня навсегда. В отрочестве меня мучили мнимые болезни и мой вздорный нрав. Во время учебы в Берлине я какое-то время думал, что что-то сушит меня изнутри. Когда в 1813 году разразилась война, меня преследовал страх быть насильно мобилизованным в армию. Из Неаполя меня прогнал страх перед эпидемией оспы, из Берлина – холера. В Вероне я внушил себе, что мой нюхательный табак был отравлен. Когда (в июле 1833 года – Р.С.) я собирался покинуть Мангейм, меня безо всякой внешней причины охватило ужасное чувство страха. На протяжении многих лет я боялся новых тяжб… в связи с Берлинским делом, боялся потерять свое состояние и того, что моя мать потребует передела наследства. Если ночью поднимался шум, я вскакивал с кровати и хватался за кинжал и пистолет, который всегда держал заряженным. Даже если я не испытываю особого волнения, я постоянно ношу в себе некую внутреннюю обеспокоенность, которая заставляет меня видеть и искать опасности там, где их нет. Это чувство раздувает до бесконечности малейшую превратность судьбы и страшно затрудняет общение с людьми» [90].
Шопенгауэр отличается маниакальной подозрительностью: «Тревожное состояние вылилось в потребность ритуализации повседневной жизни. Проценты из банка должен был приносить домой один и тот же служащий; сапожник должен был точно следовать его указаниям; на письменном столе предметы имели свое постоянное место: горе экономке, если она бралась изменить этот педантичный “мировой порядок”. Под чернильницей он прятал золотую монету: в случае крайней опасности она должна была служить жизнеобеспечению; книги в его библиотеке стояли строго по ранжиру; для важных предметов он устраивал захоронки: процентные купоны хранились в старых письмах и нотных папках, личные заметки снабжались фальшивыми заголовками, чтобы ввести в заблуждение любопытствующих; незваные гости не принимались; посещение парикмахера стоило больших усилий: кто его знает, не перережет ли он ему горло? Свою статую Будды Артур берег пуще глаза. Однажды он чуть не выгнал из дома свою домоправительницу, которая осмелилась вытереть с нее пыль» [91].
Шопенгауэр с большим усердием следит за здоровьем и оберегает достаток. Ценит комфорт и возможность вести безбедное существование. Ненавидит социальные катаклизмы, которые иллюстрируют правоту его историософских воззрений. В неспокойном 1848 году предлагает австрийскому офицеру свой театральный бинокль, дабы тот корректировал стрельбу по восставшим, которых философ клянет последними словами.
Шопенгауэр встречает смерть в сравнительно добром здравии, скоропостижно скончавшись 21 сентября 1860 года в возрасте 72 лет – на диване в своем кабинете.
«Он умел очень сильно возбуждать самого себя и стал бы великим актером, если бы не избрал поприще философа. Он был, как свидетельствуют, отличным рассказчиком и мог, если предмет увлекал его, проливать слезы. И как философ он был великим артистом, имевшим способность производит впечатление и как трагик, и как комик. Он часто сравнивал свой конец с театральным уходом: “Exit, plaudite!” (Уходит, хлопайте! – лат.)» [92].
На вопрос душеприказчика о месте захоронения дает следующий ответ: «Это не важно. Потомки меня отыщут» [93]. Могилу философа во Франкфурте украшает лаконичная надпись: «Артур Шопенгауэр».
Куно Фишер характеризует Шопенгауэра как «любимца богов, одаренного прекраснейшими благами жизни»: «Высокие духовные дарования, полная независимость существования от первого и до последнего вздоха, полная свобода жить сообразно со стремлениями своего гения и развиваться соответственно своим способностям, отсутствие колебаний в выборе жизненного пути, выполнение возвышенного призвания в целом ряде произведений, бессмертие которых он осознавал и предвидел с непреложной достоверностью, до последних лет несокрушимое здоровье и всегда хороший сон, глубокая, ярко освещенная и согретая солнцем славы старость, законченный дневной труд, не оставивший ничего несделанным, кроме нескольких “добавлений к Парерга”, наконец, быстрая и тихая смерть» [94].
*
Биографы иронизируют по поводу расхождения воззрений Шопенгауэра – провозглашенного им идеала «отрицания воли» на пути аскетизма, освобождения от бремени желаний и сострадания, и его образа жизни.
«От святости или других форм продолжительного экстаза он старается держаться подальше» [95].
«На протяжении всей своей жизни философ наслаждался буржуазным комфортом, почти ни в чем себе не отказывал и вел довольно праздное существование. Его платье было неизменно пошито из самых дорогих материалов, он был любителем ресторанов и предпочитал общество симпатичных молодых женщин. Ему и в голову не могло прийти обменять свою приятную жизнь на аскетичное прозябание без прислуги. Он заводил любовные романы самого приземленного свойства и любил вкусно и много поесть» [96].
«Он не был ни святым, ни аскетом. Не стал он и франкфуртским Буддой. Его тело вовсе не было “тлеющей искрой”, готовой в любую минуту угаснуть. Напротив, он его холил и лелеял, впадая в панику при малейшем недомогании. Целомудрием он тоже не отличался – его не останавливал даже непреодолимый страх заражения венерической болезнью. В вопросах отрицания воли он был блестящим специалистом – до тех пор, пока речь не заходила о его собственной воле. За удовлетворение ее влечений он порой боролся, как одержимый» [97].
«В теории <…> он был самым решительным пессимистом, а в жизни – самым утонченным эпикурейцем; в своей морали он учил отречению от мира и самого себя, а в жизни был самым беспощадным и высокомерным эгоистом; никогда, кажется, несоответствие между учением и жизнью философа не было столь вопиющим, как у него» [98].
«Слушая философа и пессимиста, подумаешь, что никто настолько не проник в самую суть мнимых благ мира, так глубоко не презирал их, как он. Но обратив внимание на его обычный, естественный образ мыслей, приходишь в изумление от того, насколько импонировали ему эти вещи» [99].
«Какая же в Шопенгауэре была громадная непреклонная вера в свое призвание, а при случае – ожидание лавров! Это внутреннее противоречие его доктрины просто захватывает: ведь этот человек – как никто ранее – показал людям низменность их существования, представил человека как куклу, через которую действует Воля, и вместе с тем от тех же самых людей, которым говорил столь горькую правду, добивался признания в любви, возвеличивания и славы. Он был совершенно как врач, который выписывает пациенту свидетельство о полном кретинизме, как о неизлечимой болезни, требуя за это благодарности и уважения…» [100].
*
Несмотря на изысканное равнодушие к оплакиваемым им бедам мира и рафинированный цинизм, Шопенгауэра невозможно упрекнуть в преклонении перед философской модой, в интеллектуальной непоследовательности и нечистоплотности.
Философия и есть жизнь Шопенгауэра. В письме к Гёте от 3 сентября 1815 года молодой мыслитель говорит: «То, что я думаю, то, что я пишу, – для меня полно значения и ценности; то, что я испытываю лично и что со мною случается, – для меня второстепенно, даже ничтожно» [101].
«Моя лучшая и настоящая жизнь – это мои занятия философией, которым все прочее совершенно подчинено или даже является невесомым приложением к ним» [102].
«Можно в чем-то не соглашаться с философом, – пишет Авраам Новиков о Шопенгауэре, – но нельзя не уважать его целостность, достоинство, смелость, с которой он сохранял свой внутренний мир, свои убеждения» [103].
Переживая безвестность, то обстоятельство, что его великий труд «Мир как воля и представление» долгие годы остается незамеченным, философ сохраняет непоколебимую веру в истинность своих воззрений и посмертную славу.
В предисловии ко второму изданию «Мира…», опубликованному в 1844 году, Шопенгауэр пишет: «Не современникам, не соотечественникам – человечеству передаю я ныне законченный труд свой» [104].
«В отличие от Ницше, Шопенгауэр <…> сохранял весьма наивную веру в то, что своей философией он служит “человечеству”» [105].
Сафрански приводит высказывание Шопенгауэра: «Вопреки природе и правам человека, я был вынужден отозвать свои силы от служения собственной персоне и обеспечения ее благополучия, чтобы направить их на службу человечеству. Мой интеллект принадлежал не мне, а миру» [106].
Думается, что в этих словах Шопенгауэра – не только оправдание своекорыстного поведения, но искренняя аргументация права на такое поведение.
*
В 1846 году один из случайных знакомых Шопенгауэра писатель Герман Роллет так описывает философа: «Это был изящно сложенный и всегда элегантно, хотя и несколько старомодно одетый мужчина среднего роста, с короткими седыми волосами, всегда гладко выбритый, если не считать по-военному заостренных бакенбард, с розовым лицом и ясным, почти всегда довольным, невероятно умным взглядом голубых глаз. Его не то чтобы красивое, но одухотворенное лицо часто принимало иронично-улыбчивое выражение. Впрочем, обычно он являл окружающим обращенный внутрь себя и, когда он говорил, порой почти барочный облик, из-за чего каждодневно давал немалый повод для пошлой сатиры со стороны озорной части в целом весьма пристойной, хотя и неоднородной по своим духовным качествам компании, собиравшейся за обеденным столом. Так и получилось, что на этом комично-мрачном, но вполне безобидном, грубовато-простодушном собеседнике оттачивали свое остроумие завзятые весельчаки, регулярно, но беззлобно подшучивая над ним» [107].
«Когда я впервые увидел Шопенгауэра, – сообщает один путешественник, встретивший его в 1859 году, – он был уже глубоким стариком. Живые голубые глаза, тонкие губы, которые оживляла чисто сократовская усмешка, широкий, обрамленный с двух сторон совершенно седыми волосами лоб придавали его одухотворенной и одновременно язвительной физиономии отпечаток изысканного благородства. Одеяние, прическа, белоснежный галстук делали его похожим на старца эпохи Людовика XV; его манеры были манерами человека, принадлежащего хорошему обществу… В разговоре характерная для него оживленная жестикуляция часто становилась весьма резкой. Ему было свойственно расцвечивать ткань своей местами грубовато звучащей немецкой речи блестящими латинскими, греческими, французскими, английскими и итальянскими арабесками. Присущие его беседе краткость, остроумие, обилие цитат и добросовестность в деталях делали незаметным проведенное с ним время» [108].
«Говорят, что выражение лица Шопенгауэра походило на Вольтера, когда он говорил, и на Бетховена, когда молчал. Он сам при взгляде на одну из своих фотографий нашел поразительное сходство с Талейраном, которого часто видел вблизи в Эрфурте в 1808 году» [109].
Подробная информация о портретах и фотопортретах философа представлена в книге Куно Фишера «Артур Шопенгауэр» [110].
Самый известный портрет молодого Шопенгауэра пишет его приятель Людвиг Сигизмунд Руль (1794–1887) в Дрездене предположительно в 1815 году. Портрет прозван знакомыми Шопенгауэра «Юпитер, мечущий громы» или «Юпитер-громовержец» (лат. Jupiter tonans). Впрочем, сходство изображения и оригинала вызывает сомнения: считается, что Руль, не самый искусный живописец, работал по памяти.
В 1855–1859 годах серию портретов Шопенгауэра пишет франко-германский художник Жюль Люнтешютц (1821–1893).
Из фотопортретов Шопенгауэра наиболее известна работа Йоханна Шефера 1859 года.
По свидетельству Куно Фишера, «шеферовскую фотографию 1859 года, которой суждено было стать последней, он (Шопенгауэр – И.Т.) нашел “очень хорошей”» [111].
Фотография, сделанная Шефером, использована нами для оформления лицевой и задней обложки настоящего издания.
В 1859 году Элизабет Ней (1833–1907) создает скульптурный портрет Шопенгауэра, который находится в коллекции Музея Элизабет Ней в городе Остине (Техас, США).
*
ПРОИЗВЕДЕНИЯ АРТУРА ШОПЕНГАУЭРА
(по хронологии, прижизненные издания)
Диссертация «О четверояком корне закона достаточного основания» – 1813
2-е издание – 1847
3-е издание (посмертное) – 1864
«О зрении и цвете» – 1815 (работа издана в 1816), 2-е издание – 1854
Главный труд – «Мир как воля и представление» – 1818
1-е издание – 1819
2-е издание – 1844
3-е издание – 1859
«О воле в природе» – 1835 (работа издана в 1836, 2-е издание – 1854)
«Две основные проблемы этики» («Две основные проблемы этики, рассмотренные в двух академических конкурсных сочинениях») – 1837 (1-я часть – «О свободе воли», 1839), (2-я часть – «Об основе морали», 1841, 1860)
«Parerga и Paralipomena» – 1851
Прим. В переводе с греческого: «Дополнения и пропуски» или «Попутное и отложенное».
Том I «Parerga» содержит, в том числе, «Афоризмы житейской мудрости»
Том II «Paralipomena»
«Новые Paralipomena»
После смерти Шопенгауэра вышли в свет «Parerga и Paralipomena II» с подзаголовком «Отдельные, хотя и систематически организованные мысли о разного рода предметах», известные также как «Новые Paralipomena».
Senilia, или размышления в старости
Прим.: «Среди бумаг, оставшихся после смерти Шопенгауэра, была обнаружена тетрадь толщиной около двухсот страниц, сто пятьдесят из которых исписаны мелким, убористым почерком. Это последняя из так называемых рукописных книг, своего рода философское завещание: “Название этой книги – Senilia, начата во Франкфурте-н.-М. в апреле 1852 года”. Лишь в 2010 году, к 150-летию ухода “великого пессимиста” эта тетрадь была опубликована как заключительный, шестой том шопенгауэровского рукописного наследия», – пишет Сафрански [112]. В книге Сафрански «Шопенгауэр и бурные годы философии» представлен перевод избранных мест из «Senilia…».
*
Российские издательства традиционно публикуют работы Артура Шопенгауэра в переводах Юлия Айхенвальда (1872–1928) и его коллег; Федора Вишневского (1838–1915), известного под псевдонимом Черниговец; Елизаветы Била (ум. в 1929), известной под псевдонимом Н. д’Андре.
В 1999–2001 годах в издательстве «ТЕРРА – Книжный клуб» и издательстве «Республика» вышло в свет собрание сочинений Артура Шопенгауэра в шести томах под общей редакцией Александра Чанышева, подготовленное на основе переводов Юлия Айхенвальда и переводов под его редакцией. Тексты переводов заново сверены по немецким изданиям работ Шопенгауэра.
Второе издание собрания сочинений Артура Шопенгауэра в шести томах под редакцией Александра Чанышева вышло в свет в 2011–2015 годах в издательстве «Республика» и издательстве «Дмитрий Сечин».
*
ИЗБРАННЫЕ ПРОИЗВЕДЕНИЯ ОБ АРТУРЕ ШОПЕНГАУЭРЕ НА РУССКОМ ЯЗЫКЕ
1. Гардинер П. Артур Шопенгауэр. Философ германского эллинизма. Пер. с англ. О.Б. Мазуриной. – М.: ЗАО Центрполиграф, 2003
2. Гулыга А.В., Андреева И.С. Шопенгауэр. М.: Молодая гвардия, 2003. (Серия: Жизнь замечательных людей)
3. Андреева И.С., Гулыга А.В. Шопенгауэр. М.: Молодая гвардия, 2019. (Серия: Жизнь замечательных людей)
4. Манн, Томас. Шопенгауэр (эссе, пер. А. Кукес). См.: Томас Манн. Аристократия духа. Сборник очерков, статей и эссе / Перевод с немецкого В. Бакусева и др. – изд. 2-е. – М.: Культурная Революция, 2014
5. Ницше, Фридрих. Шопенгауэр как воспитатель. 1874. Пер. С. Франка
6. Новиков, Авраам. Парадоксы Артура Шопенгауэра // Аврора. 1991. №№ 8, 9
7. Сафрански, Рюдигер. Шопенгауэр и бурные годы философии / Рюдигер Сафрански. – Москва; Роузбад Интерэктив, 2014
8. Стретерн, П. Шопенгауэр: Философия за час / Пол Стретерн; пер. с англ. А. Бушуева, Т. Бушуевой. – М.: Колибри, Азбука-Аттикус, 2014
9. Фишер, Куно. Артур Шопенгауэр (Серия «мир культуры, истории и философии»). – СПб.: Издательство «Лань», 1999
10. Чанышев А.А. Учение А. Шопенгауэра о мире, человеке и основе морали. См.: Шопенгауэр А. Собрание сочинений: В 6 т. Т. 1: Мир как воля и представление: Т. 1 / Пер. с нем.; Под. общ. ред. А. Чанышева. – М.: ТЕРРА – Книжный клуб; Республика, 1999. С. 452–468
11. Ялом И. Шопенгауэр как лекарство: психотерапевтические истории / Ирвин Ялом; [пер. с англ. Л. Махалиной]. – М.: Эксмо, 2013
12. Ясперс, Карл. Артур Шопенгауэр. К 100-летию со дня его смерти. Пер. М.М. Беляева. См.: Шопенгауэр А. Собрание сочинений: В 6 т. Т. 6: Из рукописного наследия / Пер. с нем.; Общ. ред. и сост. А. Чанышева. – М.: ТЕРРА – Книжный клуб, Республика, 2001. Стр. 315–322
*
ПРИМЕЧАНИЯ
[1] Ялом И. Шопенгауэр как лекарство: психотерапевтические истории / Ирвин Ялом; [пер. с англ. Л. Махалиной]. – М.: Эксмо, 2013. С. 447.
[2] Шопенгауэр А. Собрание сочинений: В 6 т. Т. 2: Мир как воля и представление: Т. 2 / Пер. с нем.; Под. ред. А. Чанышева. – М.: ТЕРРА – Книжный клуб; Республика, 2001. С. 154.
[3] Библиотека Шопенгауэра насчитывала 1375 томов; пол кабинета украшала медвежья шкура, стены – 16 гравюр с изображениями собак. Шопенгауэр был зоозащитником и большим любителем животных. В последние годы жизни его спутником был каштановый пудель Атма («Мировая душа»).
Куно Фишер пишет, что Шопенгауэр ежедневно читал «Упанишады» и часто говорил, что это произведение «служило ему утешением в жизни и послужит таковым же и в час смерти». Цит. по: Фишер, Куно. Артур Шопенгауэр (Серия «Мир культуры, истории и философии»). – СПб.: Издательство «Лань», 1999. С. 57.
[4] Любимый композитор Шопенгауэра – Джоаккино Антонио Россини (1792–1868). «В последние годы жизни он играл почти исключительно музыку Россини, имея все его произведения в переложении для флейты». Цит. по: Сафрански, Рюдигер. Шопенгауэр и бурные годы философии / Рюдигер Сафрански. – Москва; Роузбад Интерэктив, 2014. С. 403.
[5] «Когда Шопенгауэр хотел отругать своего пуделя, он говорил про него: “Что за человек!”». Цит. по: Сафрански, Рюдигер. Шопенгауэр и бурные годы философии… С. 404.
[6] В книге Куно Фишера «Артур Шопенгауэр» приводятся следующие слова философа: «На другой вопрос, можно ли очень коротко высказать суть его учения, Шопенгауэр ответил, указывая на свой золотой: “Пожалуйста! Я присутствую здесь (Клуб “Английский двор”. – И.Т.) в весьма достойном обществе и могу оставить свой золотой, но если через некоторое время вернусь, то он исчезнет». Цит. по: Фишер, Куно. Артур Шопенгауэр… 1999. С. 129–130. См. сноску **.
[7] Шопенгауэр, Артур. Parerga и Paralipomena. Том II. Глава XII. §150. Пер. Ю.И. Айхенвальда, С.И. Ершова, Н.В. Самсонова. https://ru.wikisource.org/wiki/Артур_Шопенгауэр
[8] «Мудрецы всех времен постоянно говорили одно и то же, а глупцы, всегда составлявшие огромнейшее большинство, постоянно одно и то же делали, – как раз противоположное: так будет продолжаться и впредь. Вот почему Вольтер говорит: “Мы оставим этот мир столь же глупым и столь же злым, каким застали его”». Цит. по: Шопенгауэр, Артур. Parerga и Paralipomena. Афоризмы житейской мудрости. Введение. https://ru.wikisource.org/wiki/Артур_Шопенгауэр
[9] «Особенно Шопенгауэр дорожит своей статуей Будды. Он чуть не выгнал из дому экономку, осмелившуюся стереть с нее пыль». Цит. по: Сафрански, Рюдигер. Шопенгауэр и бурные годы философии… С. 407.
[10] Цит. по: Фишер, Куно. Артур Шопенгауэр / Пер. с нем. С.Н. Грум-Гржимайло, под ред. В.П. Преображенского. Кн. 1. – Москва : Московское психологическое общество, 1894. С. 72. Прим.: электронная версия указанного издания размещена на сайте Российской государственной библиотеки.
[11] После длительного судебного разбирательства Шопенгауэр был признан виновным в нанесении телесных повреждений швее Каролине Маркет 12 августа 1821 года и с 1827 года был вынужден выплачивать ей 15 талеров ежеквартально. Выплаты продолжались до смерти Каролины Маркет в 1846 году.
Сафрански приводит свидетельство Шопенгауэра на суде: «Когда я вышвырнул ее за дверь во второй раз, она упала, как я полагаю, намеренно. Ибо так всегда поступают люди этой породы: когда они видят, что им не достичь желаемого активным сопротивлением, они тут же занимают пассивную сторону, чтобы как можно больше пострадать и затем иметь как можно больше причин для жалоб, о чем и свидетельствуют выкрикиваемые еще до падения угрозы подать на меня в суд. Я же заявляю, что обвинения в том, что я сорвал с истицы чепец, после чего она лишилась сознания, и что я пинал ее ногами и набрасывался на нее с кулаками, – совершенная выдумка и ложь». Цит. по: Сафрански, Рюдигер. Шопенгауэр и бурные годы философии… С. 386.
[12] Индийское изречение. Цит. по: Ницше, Фридрих. Шопенгауэр как воспитатель. Пер. С. Франка. http://az.lib.ru/s/shopengauer_a
[13] Иоганна Генриетта – имя матери Шопенгауэра (урожденная Иоганна Генриетта Трозинер), с которой у философа были весьма сложные отношения, закончившиеся разрывом. В литературе мать Шопенгауэра фигурирует под именами Иоганна Генриетта, Иоганна, Анна.
[14] Цит. по: Шопенгауэр, Артур. Мир как воля и представление. Том II. Дополнения к четвертой книге. Глава XLVI. О ничтожестве и горестях жизни. https://ru.wikisource.org/wiki/Артур_Шопенгауэр
[15] «Как в жизнь нас завлекло совершенно иллюзорное побуждение сладострастия, так нас удерживает в ней несомненно такой же иллюзорный страх смерти». Цит. по: Шопенгауэр, Артур. Мир как воля и представление. Том II. Дополнения к четвертой книге. Глава XLI. Смерть и ее отношение к неразрушимости нашего внутреннего существа. Пер. Ю.И. Айхенвальда. https://ru.wikisource.org/wiki/Артур_Шопенгауэр
[16] Шопенгауэр, Артур. Parerga и Paralipomena. Том II. Глава XII. §155. https://ru.wikisource.org/wiki/Артур_Шопенгауэр
[17] «Истина же такова: мы должны быть несчастны, и мы несчастны. При этом главный источник самых серьезных зол, постигающих человека, – это сам человек: homo homini lupus. Кто твердо помнит это, для того мир представляется как некий ад, который тем ужаснее дантовского ада, что здесь один человек должен быть дьяволом для другого, к чему разумеется не все одинаково способны, а способнее всех какой-нибудь архидьявол: приняв на себя облик завоевателя, он ставит несколько сот тысяч людей друг против друга и кличет им: “страдание и смерть – вот ваш удел: палите же друг в друга из ружей и пушек!”, – и они повинуются». Цит. по: Шопенгауэр, Артур. Мир как воля и представление. Том II. Дополнения к четвертой книге. Глава XLVI. О ничтожестве и горестях жизни. https://ru.wikisource.org/wiki/Артур_Шопенгауэр
[18] Иоганна Шопенгауэр стала популярным литератором: «Она пишет роман за романом. В конце 1820-х годов Брокгауз издаст двадцатитомное собрание ее сочинений. На целое десятилетие Иоганна Шопенгауэр станет самой знаменитой писательницей в Германии». Цит. по: Сафрански, Рюдигер. Шопенгауэр и бурные годы философии… С. 240.
[19] Цит. по: Фишер, Куно. Артур Шопенгауэр… 1894. С. 125. Сафрански приводит такой ответ Шопенгауэра смотрителю оранжереи в Дрездене: «Если бы Вы могли мне сказать, кто я такой, я был бы Вам весьма и весьма признателен». Цит. по: Сафрански, Рюдигер. Шопенгауэр и бурные годы философии… С. 308.
[20] «Он часто будет повторять, что его принадлежность к “высшему разряду человечества” обязывает его не растрачивать свой талант на праздное общение, а, напротив, употреблять его на общее благо». Arthur Schopenhauer. Manuscript Remains in Four Volumes, ed. Arthur Hubscher. – Oxford: Berg Publisher, 1988–1990. – Vol. 4. – P. 498 / «...», §20. Цит. по: Ялом И. Шопенгауэр как лекарство… С. 326. Комм.: приведена цитата из дневника Артура Шопенгауэра. Рюдигер Сафрански ссылается на «...» («О самом себе») как на «тайный дневник» Шопенгауэра.
[21] «Мой интеллект принадлежит не мне, но миру». Arthur Schopenhauer. Manuscript Remains… – Vol. 4. – P. 484 / «...», §20. Цит. по: Ялом И. Шопенгауэр как лекарство… С. 326.
[22] Эпизод из биографии Шопенгауэра.
[23] Эпизод из биографии Шопенгауэр. Философ рассказывал эту историю посетителям клуба «Английский двор». См., в частности: Сафрански, Рюдигер. Шопенгауэр и бурные годы философии… С. 404.
[24] «Шопенгауэр полагает, что в своих сочинениях он сумел осветить сущность всего бытия, насколько это возможно», – отмечает Сафрански. Сафрански, Рюдигер. Шопенгауэр и бурные годы философии… С. 405.
[25] Цит. по: Шопенгауэр, Артур. Мир как воля и представление. Том II. Дополнения к четвертой книге. Глава XLIV. Метафизика половой любви. https://ru.wikisource.org/wiki/Артур_Шопенгауэр
[26] Шопенгауэр, Артур. Новые Paralipomena. Глава XIV. О религии. §401. Пер. Ю.И. Айхенвальда, М.М. Рубинштейна, Н.В. Самсонова. https://ru.wikisource.org/wiki/Артур_Шопенгауэр
[27] «Для женщины ограничиваться одним мужчиной на протяжении краткого периода ее расцвета и пригодности неестественно. Ей приходится сохранять для одного-единственного то, чем он не сможет воспользоваться и чего желают в ней другие: но и воздерживаясь, она теряет то, что имеет. Подумать только!» Цит. по: Сафрански, Рюдигер. Шопенгауэр и бурные годы философии… С. 385.
[28] «К тому, что человек имеет, я не причислил жены и детей – так как, вернее, они имеют его». Цит. по: Шопенгауэр, Артур. Parerga и Paralipomena. Том I. Афоризмы житейской мудрости. Глава III. О том, что человек имеет. https://ru.wikisource.org/wiki/Артур_Шопенгауэр
[29] Цит. по: Фишер, Куно. Артур Шопенгауэр… 1999. С. 155.
[30] Шопенгауэр, Артур. Parerga и Paralipomena. Том II. Глава XXVII. О женщинах. §369. https://ru.wikisource.org/wiki/Артур_Шопенгауэр
[31] Шопенгауэр, Артур. Parerga и Paralipomena. Том I. Афоризмы житейской мудрости. Глава V. Паренезы и максимы. https://ru.wikisource.org/wiki/Артур_Шопенгауэр
[32] Шопенгауэр, Артур. Мир как воля и представление. Том II. Дополнения к третьей книге. Глава XXXI. О гении. https://ru.wikisource.org/wiki/Артур_Шопенгауэр
[33] Шопенгауэр, Артур. Parerga и Paralipomena. Т. II. Глава XXVI. Психологические заметки. §343. https://ru.wikisource.org/wiki/Артур_Шопенгауэр
[34] Гёте приписывают следующие слова о Шопенгауэре, сказанные его матери: «Будьте покойны, этот ум еще превзойдет всех нас».
[35] Цит. по: Фишер, Куно. Артур Шопенгауэр… 1894. С. 138.
[36] Фразу «Нил достиг Каира» Шопенгауэр использует как метафору своей славы. «Посетителей, хлынувших в его дом во Франкфурте, он провожает со словами: “Нил достиг Каира”». Цит. по: Сафрански, Рюдигер. Шопенгауэр и бурные годы философии… С. 16.
[37] Цит. по: Фишер, Куно. Артур Шопенгауэр… 1894. С. 103. Куно Фишер отмечает, что Шопенгауэр со всей серьезностью называл своих приверженцев «апостолами и евангелистами» и «рассматривал свое учение как религиозный институт», предъявлял «к своему учению требование не только на будущее господство в философии, но и на религиозную значимость». Цит. по: Фишер, Куно. Артур Шопенгауэр… 1999. С. 113–114.
[38] Digito monstrari et dicier hic est! (лат.). «Но ведь приятно, коль пальцем покажут и шепчут все: “Вот он!”» Цит. по: Фишер, Куно. Артур Шопенгауэр…. 1999. С. 116.
[39] Исходная цитата: «Arth. Schopenhauer majorem anni 1813 partem in hoc conclave degit» (лат.). «Арт. Шопенгауэр провел в этой комнате большую часть 1813 года». Цит. по: Фишер, Куно. Артур Шопенгауэр… 1894. С. 31.
[40] Гораций. Послание X, к Аристию Фуску. Пер. А.А. Фета.
[41] Цит. по: Фишер, Куно. Артур Шопенгауэр… 1894. С. 128.
[42] Стихотворение Артура Шопенгауэра. Пер. Ю. Айхенвальда. Цит. по: Сафрански, Рюдигер. Шопенгауэр и бурные годы философии… С. 343.
[43] Шопенгауэр, Артур. Мир как воля и представление. Том I. Предисловие ко второму изданию. https://ru.wikisource.org/wiki/Артур_Шопенгауэр
[44] Критикуя провозглашенный Кантом имманентный «моральный закон», Шопенгауэр пишет: «Мораль имеет дело с действительным поведением человека, а не с априорным построением карточных домиков, результаты которого никого не заинтересуют среди действительных житейских забот, так что действие этих результатов перед напором страстей можно сравнить с действием клистирной струи при пожаре». Цит. по: Шопенгауэр А. Собрание сочинений: В 6 т. Т. 3: Малые философские сочинения / Пер. с нем.; Общ. ред. и сост. А. Чанышева. – М.: ТЕРРА – Книжный клуб; Республика, 2001. С. 401.
[45] Фраза героя романа Достоевского «Идиот» Ипполита Терентьева.
[46] Шопенгауэр, Артур. Parerga и Paralipomena. Т. II. Глава XII. Дополнения к учению о страданиях мира. §156. https://ru.wikisource.org/wiki/Артур_Шопенгауэр
[47] Там же.
[48] В оригинале: «Всякое счастье имеет лишь отрицательный, а не положительный характер, что поэтому оно не может быть прочным удовлетворением и удовольствием, а всегда освобождает только от какого-нибудь страдания и лишения, за которым неизбежно следует или новое страдание, или усталость languor (англ. – слабость, усталость, отсутствие жизни. – И.Т.), беспредметная тоска и скука». Цит. по: Шопенгауэр, Артур. Мир как воля и представление. Том I. Книга четвертая. О мире как воле. §58. https://ru.wikisource.org/wiki/Артур_Шопенгауэр
[49] «У Грегуаров для Артура наступила “самая счастливая пора” его детства. По крайней мере, так он оценивал эти два года впоследствии». Цит. по: Сафрански, Рюдигер. Шопенгауэр и бурные годы философии… С. 44.
[50] Цит. по: Ватсон Э.К. Артур Шопенгауэр. Его жизнь и научная деятельность. 1890. http://az.lib.ru/s/shopengauer_a:
«После смерти Артура Шопенгауэра между рукописями его было найдено написанное им еще в 1821 году, но в то время не напечатанное, посвящение памяти отца [для] второго издания его знаменитой книги “Мир как воля и представление”».
История посвящения отцу приводится к книге Сафрански. См.: Сафрански, Рюдигер. Шопенгауэр и бурные годы философии… С. 395–396.
[51] В оригинале: «…в конце концов и он, наверное, понял бы, что это за meilleur des mondes possibles [прим. – лучший из возможных миров]». Цит. по: Шопенгауэр, Артур. Мир как воля и представление. Том I. Книга четвертая. О мире как воле. §59. https://ru.wikisource.org/wiki/Артур_Шопенгауэр
[52] Там же.
[53] Там же.
[54] Шопенгауэр, Артур. Мир как воля и представление. Том I. Книга четвертая. О мире как воле. §61. https://ru.wikisource.org/wiki/Артур_Шопенгауэр
[55] Шопенгауэр, Артур. Мир как воля и представление. Том I. Книга четвертая. О мире как воле. §55. https://ru.wikisource.org/wiki/Артур_Шопенгауэр
[56] Шопенгауэр, Артур. Мир как воля и представление. Том II. Дополнения к четвертой книге. Глава XLI. Смерть и ее отношение к неразрушимости нашего внутреннего существа. https://ru.wikisource.org/wiki/Артур_Шопенгауэр. «Работа, мучение, труд и нужда, бесспорно, – удел почти всех людей в течение всей их жизни. Но если бы все желания исполнялись, едва успев возникнуть, чем бы тогда наполнялась человеческая жизнь, чем можно было бы убить время? Попробуйте переселить род людской в страну молочных рек и кисельных берегов, где все произрастает само собою, где вокруг летают жареные голуби и где всякий тотчас же находит свою возлюбленную и без труда ею овладевает. Люди тогда частью перемерли бы со скуки или перевешались, частью воевали бы друг с другом и душили и убивали друг друга, причиняя себе гораздо более страданий, чем теперь возлагает на них природа». Цит. по: Шопенгауэр, Артур. Parerga и Paralipomena. Том II. Глава XII. Дополнения к учению о страданиях мира. §152. https://ru.wikisource.org/wiki/Артур_Шопенгауэр
[57] Шопенгауэр, Артур. Parerga и Paralipomena. Т. II. Глава XXVII. О женщинах. §364. https://ru.wikisource.org/wiki/Артур_Шопенгауэр: «Женщины приспособлены быть пестуньями и воспитательницами нашего раннего детства именно потому, что они сами ребячливы, вздорны и близоруки, – одним словом, всю жизнь остаются детьми: нечто среднее между ребенком и мужчиной, который и есть настоящий человек».
[58] Шопенгауэр, Артур. Parerga и Paralipomena. Т. II. Глава XXVII. О женщинах. §371. https://ru.wikisource.org/wiki/Артур_Шопенгауэр
[59] Роман Томаса Манна «Будденброки. История гибели одного семейства». Томас Будденброк прочитал отрывок из книги Шопенгауэра «Мир как воля и представление», том II, глава XLI «Смерть и ее отношение к неразрушимости нашей сущности в себе».
[60] «У Артура превосходный аппетит – посетители, обедающие с ним за одним столом, только удивляются. Иногда он заказывает по две порции, а жирные соусы ест ложкой». Цит. по: Сафрански, Рюдигер. Шопенгауэр и бурные годы философии… С. 403.
[61] В книге Куно Фишера «Артур Шопенгауэр» приводятся следующие слова Шопенгауэра: «О Шопенгауэре уже пошли в ход анекдоты. Однажды заметили, что в “Английском дворе” он выкладывал на стол золотой и в конце обеда всегда его прятал и уносил с собой. Рядом с ним сидели богатые молодые люди спортивного вида. Его спросили, что означает эта молчаливая игра с золотым, на что он ответил: “Обет! В тот день, когда эти господа будут говорить о чем-то другом, кроме собак, лошадей и горничных, тогда мой золотой получат нищие. Вы видите, что я его всегда ношу собой». Цит. по: Фишер. Куно. Артур Шопенгауэр… 1999. С. 129. См. сноску **.
[62] «Едва ли даже люди стали бы философствовать, если бы не было смерти». Цит. по: Шопенгауэр, Артур. Мир как воля и представление. Том II. Дополнения к четвертой книге. Глава XLI. Смерть и ее отношение к неразрушимости нашего внутреннего существования. https://ru.wikisource.org/wiki/Артур_Шопенгауэр
[63] Шопенгауэр, Артур. Мир как воля и представление. Том II. Дополнения к четвертой книге. Глава XLI. Смерть и ее отношение к неразрушимости нашего внутреннего существования. https://ru.wikisource.org/wiki/Артур_Шопенгауэр
[64] «Если бы я только мог отделаться от иллюзии: смотреть на отродье жаб и ехидн как на равных мне! Это мне очень помогло бы». Цит. по: Шопенгауэр, Артур. Новые Paralipomena. Глава XXII. ...: о самом себе. §640. https://ru.wikisource.org/wiki/Артур_Шопенгауэр
[65] Шопенгауэр, Артур. Мир как воля и представление. Том I. Книга первая. О мире как представлении. §1. https://ru.wikisource.org/wiki/Артур_Шопенгауэр
[66] Шопенгауэр считал уместным такое обращение к людям: «Действительно, убеждение, что этот мир, а следовательно и человек, являют собою нечто такое, что собственно не должно было бы существовать, способно преисполнить нас снисхождением друг к другу: ибо чего же и можно ожидать от существа, поставленного в такие условия? С этой точки зрения можно даже прийти к той мысли, что в сущности самым подходящим обращением людей друг к другу вместо Monsieur, Sir и так далее было бы: “товарищ по страданию, Soci malorum, compagnon de mis;res, my fellow-sufferer”. Как ни странно звучит это, но зато вполне соответствует положению дела, выставляет других людей в истинном свете и напоминает о самом необходимом – о терпимости, терпении, пощаде и любви к ближнему, в чем нуждается каждый человек и к чему в силу этого каждый и обязан». Цит. по: Шопенгауэр, Артур. Parerga и Paralipomena. Т. II. Глава XII. Дополнения к учению о страданиях мира. §156. https://ru.wikisource.org/wiki/Артур_Шопенгауэр
[67] Шопенгауэр, Артур. Новые Paralipomena. Глава XIII. К учению об утверждении и отрицании воли к жизни. §345. https://ru.wikisource.org/wiki/Артур_Шопенгауэр
[68] Шопенгауэр, Артур. Новые Paralipomena. Глава XIII. К учению об утверждении и отрицании воли к жизни. §346. https://ru.wikisource.org/wiki/Артур_Шопенгауэр
[69] Шопенгауэр, Артур. Новые Paralipomena. Глава XV. К метафизике прекрасного и эстетике. §355. https://ru.wikisource.org/wiki/Артур_Шопенгауэр
[70] Сафрански приводит свидетельство музыкального критика Ксавье Шнайдера фон Вартензее об эпизоде между ним и Шопенгауэром: «Мы как раз спорили о музыке, когда к столу подошел официант; какое-то время он стоял с блюдом говядины в руках рядом с Шопенгауэром, который не замечал его в пылу полемики. Тогда я сказал ему: “Возьмите же себе априори мяса, чтобы я мог взять его апостериори”. Бросив на меня взгляд, исполненный страшного гнева и презрения, Шопенгауэр закричал на меня: “Не смейте профанировать эти святые понятия, важность которых вам не понять”». Цит. по: Сафрански, Рюдигер. Шопенгауэр и бурные годы философии… С. 404.
[71] Фишер, Куно. Артур Шопенгауэр… 1894. С. 119.
[72] Шопенгауэр, Артур. Parerga и Paralipomena. Том II. Глава XI. Дополнения к учению о ничтожестве существования. §143. https://ru.wikisource.org/wiki/Артур_Шопенгауэр
[73] Там же.
[74] «Ночь возле мертвеца» – рассказ Ги де Мопассана, написанный в 1883 году. Пер. Елены Ильиной (1900; 1861–1916).
[75] «Всецело быть самим собою человек может лишь до тех пор, пока он один: кто, стало быть, не любит одиночества, тот не любит и свободы, – ибо лишь в одиночестве бываем мы свободны». Цит. по: Шопенгауэр, Артур. Parerga и Paralipomena. Том I. Афоризмы житейской мудрости. Глава V. Паренезы и максимы. https://ru.wikisource.org/wiki/Артур_Шопенгауэр
[76] Лат. Quam multa fieri non posse, priusquam sint facta, judicantur. Шопенгауэр приводит высказывание Плиния в начале предисловия к первому изданию своего главного труда «Мир как воля и представление». Цит. по: Шопенгауэр, Артур. Мир как воля и представление. Том I. Предисловие к первому изданию. https://ru.wikisource.org/wiki/Артур_Шопенгауэр
[77] «Человечество узнало от меня несколько вещей, которые оно никогда не забудет». Arthur Schopenhauer. Manuscript Remains… – Vol. 4. – P. 328 / «Spicegia», §122. Цит. по: Ялом И. Шопенгауэр как лекарство… С. 537.
[78] Шопенгауэр, Артур. Мир как воля и представление. Том II. Дополнения к четвертой книге. Глава XLI. Смерть и ее отношение к неразрушимости нашего внутреннего существа. https://ru.wikisource.org/wiki/Артур_Шопенгауэр
[79] Сафрански, Рюдигер. Шопенгауэр и бурные годы философии… С. 440.
[80] «В беспредельном пространстве бесчисленные светящиеся шары; вокруг каждого из них вращаются около дюжины меньших, освещенных; горячие изнутри, они покрыты оцепенелой, холодной корой, на которой налет плесени породил живые и познающие существа, – вот эмпирическая истина, реальное, мир». Цит. по: Шопенгауэр, Артур. Мир как воля и представление. Т. II. Дополнения к первой книге. Первая половина: Учение о наглядном представлении. Глава I. По поводу основного идеалистического взгляда. https://ru.wikisource.org/wiki/Артур_Шопенгауэр
[81] Сафрански, Рюдигер. Шопенгауэр и бурные годы философии… С. 12.
[82] Стретерн, П. Шопенгауэр: Философия за час / Пол Стретерн; пер. с англ. А. Бушуева, Т. Бушуевой. – М.: Колибри, Азбука-Аттикус, 2014. С. 9–10.
[83] Сафрански, Рюдигер. Шопенгауэр и бурные годы философии… С. 279.
[84] Там же. С. 280.
[85] Там же. С. 281.
[86] Там же. С. 352–353.
[87] Ялом И. Шопенгауэр как лекарство: психотерапевтические истории… С. 395.
[88] Сафрански, Рюдигер. Шопенгауэр и бурные годы философии… С. 402–403.
[89] Там же. С. 406.
[90] А. Schopenhauer. Der handschriftliche Nachla;. Herausgegeben von A. H;bscher. 5 B;nde. Frankfurt a. M. 1966 ff. – Nachdruck 1985 (Deutscher Taschenbuch Verlag). Letzte Manuskripte. Gracians Handorakel. S. 120. Цит. по: Сафрански, Рюдигер. Шопенгауэр и бурные годы философии… С. 406–407.
[91] Гулыга А.В., Андреева И.С. Шопенгауэр. М.: Молодая гвардия, 2003. (Серия: Жизнь замечательных людей). Глава восьмая «Франкфуртское убежище». В поисках покоя.
[92] Фишер, Куно. Артур Шопенгауэр… 1999. С. 156–157.
[93] По другой версии: «Всё равно, – меня найдут».
[94] Фишер, Куно. Артур Шопенгауэр… 1999. С. 143.
[95] Сафрански, Рюдигер. Шопенгауэр и бурные годы философии… С. 336.
[96] Стретерн, П. Шопенгауэр: Философия за час… С. 50–51.
[97] Сафрански, Рюдигер. Шопенгауэр и бурные годы философии… С. 335.
[98] Фишер, Куно. Артур Шопенгауэр… 1999. С. 139.
[99] Там же. С. 150.
[100] Беседы со Станиславом Лемом. Глава «Страсть к философствованию». Цит. по: https://ru.wikiquote.org/wiki/Артур_Шопенгауэр
[101] Шопенгауэр А. Собрание сочинений: В 6 т. Т. 6.: Из рукописного наследия / Пер. с нем.; Общ. ред. и сост. А. Чанышева. – М.: ТЕРРА – Книжный клуб; Республика, 2001. С. 293–294.
[102] Цит. по: Сафрански, Рюдигер. Шопенгауэр и бурные годы философии… С. 273.
[103] Новиков, Авраам. Парадоксы Артура Шопенгауэра / Аврора, №9 1991. С. 130–131.
[104] Шопенгауэр, Артур. Мир как воля и представление. Том I. Предисловие ко второму изданию. https://ru.wikisource.org/wiki/Артур_Шопенгауэр
[105] Сафрански, Рюдигер. Шопенгауэр и бурные годы философии… С. 378.
[106] Там же.
[107] Там же. С. 403–404.
[108] Abendroth W. Arthur Shopenhauer in Selbstzeugnissen und Bilddokumenten. Leck / Schleswig. 1978. S. 120. Цит. по: Чанышев А.А. Учение А. Шопенгауэра о мире, человеке и основе морали. См.: Шопенгауэр А. Собрание сочинений: В 6 т. Т. 1: Мир как воля и представление: Т. 1 / Пер. с нем.; Под. общ. ред. А. Чанышева. – М.: ТЕРРА – Книжный клуб; Республика, 1999. С. 456.
[109] Фишер, Куно. Артур Шопенгауэр… 1999. С. 134.
[110] Фишер, Куно. Артур Шопенгауэр… 1999. Книга первая. Жизнь и характер Шопенгауэра ; Глава седьмая. Третий период жизни во Франкфурте (1851–1860 гг.) ; III. Философ нашего столетия. ; 3. Портреты и сходство. С. 131–135.
[111] Фишер, Куно. Артур Шопенгауэр… 1999. С. 133.
[112] Сафрански, Рюдигер. Шопенгауэр и бурные годы философии… С. 495–534.
Шопенгауэр. Пьеса
© Copyright: Илья Тель, 2023
Свидетельство о публикации №223081800439
Свидетельство о публикации №223081800439
Рецензии