Джеймс бакер глава vii где доказывается

ГЛАВА VII

ГДЕ ДОКАЗЫВАЕТС ЧТО СТАРЫЕ ДРУЗЬЯ НЕ ЗАБЫВАЮТСЯ

20 января. Париж. Комната Анны Австрийской, (под называнием зал времени года) блистала несказанной роскошью. В центре потолка — изображение бога Аполлона (символ Солнца) и богини Дианы (символ Луны). Они восседали на троне посреди облаков. По четырём стенам свода спускались четыре картины с эпизодами из жизни богов. Расположенные в пазухах сводов аллегории времён года дополняли эти картины. Поддерживающие потолок атланты также соответствовали изображённым рядом временам года: атлант весны был увит плющом, голова атланта зимы покрывалась головным убором и т. д.

Сама хозяйка этого богатства, была одета в бело-голубое платье из необычно тонкой и прозрачной ткани. Воспроизвести же ее удивительную красоту и совершенство форм было бы не под силу даже самому Питере Паулю Рубенсу. Что касается возраста, то его у нее не было. В этом отношении, как и во многих других достоинств, она была подобна бессмертным богиням. Рядом с нею казались морщинистыми и старыми самые свежие и юные красавицы.

Она была достойна любви трех министров, и даже Генриха Орлеанского которых одного за другим обворожила. «Воля женщины — божья воля», — говорит французская поговорка, и Анна была в течении всей жизни единственной возлюбленной Джулио Мазарини.

Сам Мазарини был смугл, черноволос, чернобород и обладал, по словам современников, обаятельной внешностью. Наряд его был прост, заключавший в себе белую сутану, красную мантию, кольцо и шапочку алого цвета.

Но, рассматривая королеву и ее фаворита, не пора ли нам их послушать?

Джулио, держа пергамент в руке, читал вслух любовные стихи, чередуя чтение с мимическими паузами:

Розы алы, словно пламя,

Над шипами,

Но Амур взрастил другие,

Дав блюсти чете румяной

Под охраной

Зубы — перлы. Розы алы, словно пламя…

В тот миг, когда Мазарини открыл свой рот, чтобы перейти на следующую строчку, в кабинет ворвался камердинер с докладом о прибытие посланника из Англии. Вначале Мазарини как будто не заметил его, но после третьего обращения камердинера, он откинул в сторону пергамент и недовольно спросил:

— Что тебе?

На это дворецкий приблизился к королеве, поклонился ей и сообщил:

— Ваше величество, прибыл посланник из Англии.

— Пусть подождет, — холодно сказал Мазарини и с улыбкой повернулся к королеве.

— Но, ваше величество, — забеспокоился камердинер и чуть ли не с мольбой взглянул на королеву.

Та же, наперекор ожиданиям министра, дала согласие на аудиенцию и пересела на обитое бархатом кресло.

Вошел шевалье д’Арамиц. Сделав несколько шагов к королеве, он приклонил колено.

— Государыня, --- проговорил он, — я привез злую весть от королевы Марии Генриетты Французской, которая просит у вас дать ей возможность приехать сюда и поселиться в одной из ваших обителей.

— Разве дела короля Карла Первого так плохи? — спросила королева, знаком предлагая д’Арамицу подняться.

— Увы, государыня, уже с начала года роялистские войска испытывают сильное давление, со стороны вражеской армии и вот-вот проиграют сражение под Элресфордом. В Оксфорде, где как известно обосновалась королевская семья, становиться небезопасно: поэтому, в унижении и скорби, ее величество английская королева, просит у вас позволение ей с дочерьми воротиться в Париж.

— Вы очень чисто говорите по-французски, может вы француз? — осведомилась королева.

— Да, ваше величество, я француз, хоть и служу королеве Англии, которая, впрочем, такая же француженка, как и я сам. Пребывание при английском дворе, не сломило ее ни в вере, ни в преданности Франции.

— Тем не менее эта преданность ни чуточку ей не помешала благословить свой народ захватить Ла Рошель, — едко произнес Мазарини.

— Благословляла не она, а ее августейший муж Карл Стюарт, с коим у нее в те времена были не простые отношения, — победоносно заметил д’Арамиц. — сама же ее величество настолько француженка, что до сих пор с трудом изъясняется и пишет на английском. Это, в сочетании с её католическими убеждениями, которые считается потенциально опасными в английском обществе нашего времени  и приводит к непопулярности ее величества. И постепенно эта скрытая непопулярность переходит к открытой ненависти и неприязни. Поэтому я, от имени королевы и ордена иезуитов, к коему принадлежу, прошу у вашего величества милости.

Королева была уязвлена словами д’Арамица, но постаралась это скрыть.

— Я глубоко польщена этой лестной  просьбой, — сказала королева, — но…

Она бросилась искать поддержки у кардинала.

Мазарини тотчас все понял: его уста вновь растянулись в улыбке.

— Но… — продолжил он вместо королевы. — Сама Франция стоит на пороге бурных потрясений. Может ли такое государство стать спасительным убежищем для изгнанных монархов?

— Но ведь речь идёт о дочери Генриха Четвёртого, этого замечательного великого короля… — забеспокоился д’Арамиц — вы не вправе отказывать ей в милости, ваше величество. Это более чем беззаконно!

— Сударь, — сказала Анна Австрийская, обращаясь к Мазарини тоном, истинный смысл которого был ясен, несмотря на то, что вообще королева хорошо умела притворяться. —неужели ничего нельзя сделать для английской королевы?

— Я считаю, что это нужно обсудить с парламентом, ваше величество, — отвечал Мазарини.

В знак благодарности королева кивнула Мазарини и обратилась к Д’Арамицу:

— Вы слышали, сударь? -- спросила она.

— Что же мне передать ее величеству? — спросил почти что без надежды шевалье.

— Ничего не говорите… Хотя, нет, скажите ей, что о решении парламента я ей сообщу сама.

Д’Арамиц молчаливо поклонился.

— Надеюсь вы удовлетворены, сударь, — продолжала королева, — и можете идти.

Д’Арамиц, нахмурившись, еще раз низко поклонился и вышел из зала.

Уже спускаясь вниз, он начал думать о превратности судьбы монархов, а еще о плане родившегося здесь на лестнице. Но голоса доносившиеся со стороны парадного входа, силой вырвали его из задумчивости. Д’Арамиц медленно перевел свой взгляд со ступеней на верх, и его потухшие от неприятностей глаза засияли от счастья.

Навстречу ему поднимались три кавалера в бело-голубых плащах поверх серебряных кирас. Хотя место на лестнице хватало, люди, в особенности мужчины, старались обходить их стороной, отдавая почести. Это были мушкетеры, старое королевское воинство молодого короля Людовика XIV.

При виде них, аббат ускорил шаг, перелетая через несколько ступеней.

— Боже мой, де Шарон, д’Афон, де Порто! — воскликнул он.

— Д’Арамиц! — хором вскричали мушкетеры и заключили его в объятья.

— Какая удачная встреча, друзья, — как видно само провидение за нас, раз оно помогло мне разыскать вас в тот час когда я так нуждаюсь в вашей помощи.

— Мы к вашим услугам, д’Арамиц, — проговорил д’Афон. — А что случилось?

Аббат приложил палец к губам и покосился на дверь королевы.

— Не здесь, — прошептал он. — Не найдется ли поблизости такого места, в котором мы могли бы поговорить без свидетелей?

— Думаю, что гостиница «Шпага кавалера», то что вам нужно, — произнес де Шарон и обратился ко своим друзьям: — Проводите-ка его туда, а я пока распоряжусь по поводу караула.

Расставшись ненадолго с де Шароном, два мушкетера и аббат, вышли из Лувра, сели на коней и в сопровождении слуг, почти не проронив ни единого слова, доехали до нужной им гостиницы.

Гостиница «Шпага кавалера» представляла собой трехэтажное каменное здание, огороженное железной оградой. Над дверями красовалась огромная вывеска с изображением двух дуэлянтов дерущихся на шпагах.

Войдя в ее на удивление просторный зал, д’Арамиц остановился и с довольным видом огляделся по сторонам.

— Ого! — сказал он. — Такой огромный зал и не одного посетителя.

Хозяин этого заведения метр Фуржи тотчас взбодрился при виде нового посетителя.

— Постоянные гости этого заведения только мы с виконтом, другие тут надолго не задерживаются, — сказал д’Афон, снимая со стола опрокинутый стул.

— Должно быть, — проговорил аббат, — в поведении хозяева, или в их доме что-то есть отталкивающее гостей?

— Ничуть, ничуть, — поспешил возразить госпожа Фуржи. — Причина тому малозаселенная улица, в которой мы устроили трактир, а насчет клиентов мы сами разборчивы.

Тем временем д’Афон и де Порто многозначительно переглянулись.

— К примеру сказать, — продолжала хозяйка, — дюжине некоторых клиентов, я предпочла бы только вас.

— Вы очень любезны, сударыня, благодарю вас.

— Не угодно ли вам, сударь, попробовать нашего вина? — угодливо спросил мэтр Фуржи.

— Не угодно ли вам осмотреть жилые помещения? — спросила госпожа Фуржи, так ласково, как только могла.

— Сделаем и то, и другое, дорогая хозяюшка, — ответил д’Арамиц, — но позже. Позвольте мне вначале переговорить со своими друзьями. Да, и постарайтесь, что б нам не мешали.

Те молча, но с поклоном удалились.

— Пойдемте в мою комнату, — сказал д’Афон, — там уж нас никто не потревожит…

Один за другим они стали подниматься на верх, пока не поднялись до третьего этажа двадцатого номера комнаты. Д’Афон открыл двери, впустил своих гостей и оглядев все кругом, вошел за ними следом.

— Вы говорили, что живете здесь с Порто — проговорил д’Арамиц, садясь за стол. — А где в этом случае проживает де Шарон?

— На улице Вязов, — ответил де Порто. — со своей женой, красавицей Лукрецией. Несмотря на свои тридцать лет, она по-прежнему очаровательна.

— Вот как! Так они поженились? — осведомился д’Арамиц.

— Да, и довольно давно, — подтвердил д’Афон. — Однако мне показалось, что вы хотели поговорить с нами о другом.

— Вы правы, д’Афон, мне нужна ваша помощь. Но прежде чем изложить вам всю суть, позвольте мне сначала рассказать вам о цели моего прибытия в столицу.

— Мы слушаем вас, — проговорил граф, в котором этот разговор возбудил необыкновенное любопытство.

— Говорите, — сказал де Порто, горя от нетерпения.

— Я прибыл сюда, чтоб просить у ее величества Анны Австрийской милости для королевы Марии Французской, и как оказалось тщетно: ее величество сослалась, что ей… вернее сказать им…

— Анне Австрийской и Мазарини, — догадался д’Афон.

— Да, — подтвердил д’Арамиц, — им якобы не обходимо посоветоваться с парламентом.

— С которым Мазарини во вражде, — подметил д’Афон и улыбнулся. — Подобный ответ, все равно, что отказ.

— Поэтому я все для себя решил, — продолжал д’Арамиц. — я предоставлю для ее величества свой замок, правда он не из больших, и не может сравниться с королевским, тем не это единственное, что может спасти королеву от гибели. Но для этой цели мне нужны люди, нужно оружие. Генриетта Мария, конечно же мне предоставит и то, и другое, но я предчувствую, что этого мне будет недостаточно. Англичане — слабые вояки, вы понимаете о чем я говорю?

— Да, мой друг, я вас понял, — сказал провансалец, будучи, как всегда, прозорливым. — И не знаю, как друзья, а я почту за честь предоставить помощь той, чей отец был не только королем, но и близким другом моего дяди.

— Спасибо д’Афон.

— Может я не все до конца понимаю, шевалье, — проговорил де Порто. —но за д’Афоном я хоть в ад, хоть в рай отправлюсь.

— Отлично!

— Осталось дождаться четвертого друга, — проговорил граф. — Вот, кстати, и он... Я отчетливо слышу его чертыханье.

Д’Афон не ошибся, и действительно через минуту на пороге стоял де Шарон собственной персоны.

Друзья в двух словах рассказали ему, что они собираются в Лондон, дабы там предоставить помощь королеве Марии.

— Если хотите, — продолжал д’Афон, — вы можете составить нам компанию.

Де Шарон без промедления согласился.

— Осталось самое сложное, -- проговорил де Шарон, -- выхлопотать отпуск у господина де Тревиля, а  это дело будет потруднее, чем привезти Генриетту Марию из кишащей мятежами Англии.

— Почему? — осведомился д’Арамиц.

— Как на грех наш гасконец, находится сейчас  во Фландрии.