В Поезде 2023

                В ПОЕЗДЕ

                (Полностью переработано – 2023)


- Лучше подоткните мне одеяло, - чуть сонно проговорила Алёна, повернувшись спиной к нему и лицом к стенке. - И не забудьте погасить большой свет, - попросила она.
  Вагон чуть покачивало от быстрого хода поезда. За окном с занавесками была ночь. Чуть слышно и привычно глухо стучали колёса. Впрочем, если их слушать, то не так уж и тихо. Вполне достаточно, чтобы отвлечься от других мыслей. Серёже нравился этот звук, хотя специально он его не слушал. Точнее, не имел такой привычки.
  Как и все нормальные люди.
  Да и вообще, ему нравилось быстрое движение скорого поезда дальнего следования с мелькающими за окном тёмными кустами и деревьями лесополосы и медленно проплывающими в отдалении огоньками невидимых сельских домов. То ли в посёлках, то ли на отшибе, какого-нибудь местного железнодорожного обходчика.
  Ночью...
  На ближние деревья и кустарник падал свет из окон купе, мелькая по тёмной зелени и изредка вырывая из темноты какую-нибудь старую телегу или сложенные брёвна, или маленькое болотце с кувшинками.
  Но сейчас его занимало не это.
  Уж слишком непривычно было для него это внезапное соседство. Конечно, в купе поезда дальнего следования всегда едут разные люди, и ничего особенного тут не было.
  Особенно для него.
  Он довольно часто ездил в поездах дальнего следования... Иногда даже не один раз в год. Например, сначала в пионерлагерь в Сочи, а потом к дяде Пете в Тбилиси. Хотя это было только один раз, после шестого класса. И обычно его отправляли одного. Ведь родителям надо было работать. Да и от него отдохнуть... что ему, правда, никогда не приходило в голову. 
  А сейчас он окончил девятый класс.
  Он считал свой возраст не по годам, а по классам. Наверно, как и все его сверстники. А вообще ему было шестнадцать лет. И неожиданно остаться в четырёхместном купе одному с симпатичной и привлекательной девушкой было для него совсем непривычно.

                *********

  Они ехали уже целый день.
  Сначала он не обратил на это внимания, думая, что конечно скоро кто-нибудь придёт на оставшиеся места. Он вообще не помнил, чтобы в купе на скорых поездах были когда-нибудь пустые места. Но за весь день никто не пришёл. Хотя поезд делал три или четыре остановки.
  А может, пять или шесть... он их не считал.
  Хотя каждый раз выходил на нагретый солнцем перрон. Ему всегда нравился воздух неведомых перронов со спешащими незнакомыми людьми у безвестных вокзалов в чужедальних городках. Все города, кроме Москвы и Тбилиси, казались ему скорее городками.
  К вечеру он стал замечать своё положение.
  Точнее, создающееся положение...
  Днём он спокойно разговаривал с этой попутчицей. Они познакомились как соседи по купе, и один раз он даже купил ей бутылку лимонада на вокзале в каком-то городке. Она тогда ещё пошутила, что осталась бы одна, если бы он отстал от поезда.
  Но он был не такой дурак.
  Конечно, ему было приятно разговаривать с симпатичной и довольно приманчивой девушкой с хорошей фигурой. Как подросток, он всегда обращал внимание на фигуру женщины. Чаще даже в первую очередь. Хотя далеко не был испорченным или пошлым парнем. Наоборот, он был неисправимым романтиком, особенно в вопросах любви.
  И когда влюблялся в девочку, никогда не смел ей даже заикнуться об этом. Его любимым писателем был Грин, а теперь ещё и Гофман.
  Просто возраст... 

  И к вечеру его постепенно начало бросать то в жар, то в холод.
  Сначала скрылось за лесной полосой красноватое солнце. Потом за окном начали сгущаться сумерки. Серёжа иногда поглядывал на свою попутчицу, но она не показывала никаких признаков, что вокруг происходит что-нибудь необычное.
  Да и что особенного?
  Как любой девятиклассник, он более или менее представлял себе жизнь за пределами школы или дома. Ну, может быть, чуть меньше некоторых... В определённом отношении.
  Но не намного. 
  Чего ей?
  Небось едет сейчас к своему мужу...
  Или вообще... просто так.
  А он для неё просто подросток, оказавшийся в одном купе... девятиклассник. Конечно, девятилассники бывают разные. И он это прекрасно знал... Так ему казалось.
  Но какое до них дело взрослой девушке?
  У которой свои дела?
  У него было нижнее место напротив неё. Недоумевая, почему никто не занимает остальные места, и сидя за столиком у окна, Серёжа становился всё более немногословным по мере того, как снаружи всё больше опускалось красное солнце.

  А потом сумерки...
  Алёна сидела напротив и читала старый том «Виконта де Бражелона». Он не разглядел, какую часть. А спросить почему-то стеснялся. Наверно, чтобы не создавать впечатления, что ему чего-то надо. Ведь на самом деле он был совершенно смирным и деликатным человеком.
  В этом отношении.    
  Наконец она попросила его включить свет, не желая вставать с уже заранее постеленной полки. Когда она принялась стелить постель уже часов в восемь, он только чуть удивлённо посмотрел на неё и остался сидеть на своём месте.
  Что ж... у каждого свои привычки.
  Он это понимал.
  Ему самому было тоже не свойственно стремление быть как все, и совсем не из желания выделиться. Он был равнодушен к моде совершенно искренне, без всякой рисовки. И даже не особенно замечал своего равнодушия.
  Из непривычки к саморефлексии.

  Вообще-то, у него тоже была книжка на дорогу. И весьма неплохая, «Мир приключений» за 1967 год. В серо-голубой обложке. Он начинал её читать несколько раз, но больше получаса за раз не получалось. Днём то были какие-то дела, то с ним заговаривала Алёна.
  Она была в короткой серой юбке и облегающем старом свитере. Сначала она расспрашивала у него, откуда он, и куда едет, и всё тому подобное. Правда, один раз спросила, есть ли у него знакомая девочка. Он подумал, что она над ним подрунивает, но смутился и пробормотал что-то о «своём классе». Oн не совсем понял, о чём она спрашивает.
  В каком смысле. 
  Потом Алёна ходила в вагон-ресторан, но и тогда он как-то не мог сосредоточиться, и прочитал лишь несколько страниц.
  Дело шло уже к вечеру.
  У неё с собой была коробка конфет, и один раз, ещё в самом начале, она его угостила. Он взял из вежливости одну штуку. А потом из той же вежливости больше не брал. Раз она больше не предлагала. Хотя она сказала, чтоб он не стеснялся и ел, сколько хочет. Вообще, он тоже любил ехать в купе на верхней полке, читать интересную книгу и есть конфеты.
  Сразу три удовольствия.

  Когда снаружи стало темно, она переоделась, попросив его выйти на минутку из купе. Минуты через три она открыла дверь и доброжелательно пригласила его обратно. Вместо короткой юбки и старого облегающего джемпера под горло девушка была в светло-голубом ситцевом халатике. Он не так подчёркивал её фигуру, но всё же... Халатик был тоже выше колен.
  И вообще...
  А сейчас он сидел, повернув голову к окну и весьма невнимательно всматривался в мелькавшие за тёмным стеклом листья с ветвями, уходящие в лес грязные колеи и изредка путевые будки со светлыми окошками. Наконец девушка в старом свитере под горло оторвалась от книги и чуть потянувшись, посмотрела на свои часы.
- Ой, уже спать пора, - спохватилась она, захлопывая толстую и потрёпанную зелёную книгу. - Вы будете ложиться? - спросила она, подняв на него зеленоватые глаза. - Уже без десяти десять.
  У неё было округлое лицо с чуть зеленоватыми глазами и зачёсанными назад волосами. В таких он обычно не влюблялся. Его идеалом была Лина Бракните из «Трёх толстяков». Весь фильм для него состоял только из неё. Остальные сцены были лишь необходимым соусом... Хотя и высшего качества. Вот в кого он был по-настоящему влюблён.
  С начала позапрошлого года... на зимних каникулах.
  Хотя любовь понемногу таяла...
- М-м... да, - ответил он, чуть пожав плечами.
  Конечно, дома отец прогонял его спать даже раньше, в пол-десятого... но в принципе, это было детское время. Даже у них в лагере в Мамайке на окраине Сочи настоящий отбой был только в десять часов. Правда это был особый лагерь, апээновский. Такой, в котором были дети генералов, режиссёров и тому подобное.
  Серёжина мама работала в АПН.
- Тогда выключайте свет, - посоветовала она.
  Собственно, для этого она его и спросила. Ей же не хотелось спать со светом. Ну, маленький свет для чтения ещё можно было терпеть.
  Он не особенно мешал.

- Ладно, - ответил он, и стал готовить себе постель.
  И тут она чуть сонно сказала, повернувшись от него к стенке:
- Лучше подоткните мне одеяло... и не забудьте погасить большой свет.
  А чего тут забывать-то?..
  Но его слегка ошеломило не это... он уже смотрел фильм «Три дня Кузяева Валентина», и ему были близки переживания того парня, когда он попал за городом в дом молодой женщины, у которой вроде бы не было мужа, и она предложила ему переночевать. Просто потому, что поезда уже не ходили. Было поздно... Но потом появился с работы муж лет тридцати, и без дальних разговоров прогнал его из дома. То есть, этого парня, Кузяева.
  А теперь...
  После этой просьбы со стороны совершенно незнакомой девушки Серёже как-то сама собой пришла на ум эта сцена из фильма. Ночью в пригородном доме с одинокой молодой женщиной... Которую он впервые видит.
  В смысле, этот Кузяев. 
  Ведь и Серёжа оказался сейчас в подобном положении. В чём-то... Конечно, сейчас никто не предлагал ему переночевать.
  У него было своё законное место в купе.
  Под номером тридцать шесть.
  Но всё же...    
  То есть, «совершенно незнакомой» эту девушку назвать было нельзя. Всё-таки уже целый день ехали в одном купе. Хотя он был от природы неразговорчив, но отнюдь не нелюдим, и она сумела его разговорить. Утром и днём, пока не настали тёмные сумерки... и за ними поздний вечер.

  Поезд отошёл с Курского вокзала в одиннадцать часов утра. Серёжа вспомнил провожавшую его маму, и как она помахала ему рукой...

  Легко сказать, «подоткните».
  А как, если это не не твоя бабушка, страдающая от ревматизма?.. Правда, его бабушка не страдала от ревматизма... У неё было давление.
- Как? - немного растерянно спросил он.
- Что как... - всё так же полусонно пробормотала девушка, не оборачиваясь. - Вы же знаете, там выключатель... 
- Да-а... а потом? - немного глуповато протянул он.
- Что потом? - спросила она, уже не так сонно.
- Э-э... ну... насчёт одеяла, - всё так же невразумительно промямлил он.
  Он стоял между полками, не зная, что делать... и что ещё сказать. Чувствуя себя совсем не в своей тарелке, он немного покраснел.
- А что одеяла? - переспросила она, чуть повернувшись на постели в его сторону.
  Ещё вечером он заметил, как аккуратно она стелит постель, подворачивая ослепительно белый накрахмаленный пододеяльник ровной полоской вдоль зелёного шерстяного одеяла. И сейчас она чуть вопросительно посмотрела на него своими зелёноватыми глазами, слегка повернув голову на белой подушке. С такими же зачёсанными назад каштановыми волосами. Она не стала особенно готовиться на ночь в скором поезде.
  Даже не стёрла вишнёвую губную помаду. 
- М-м... - неловко произнёс он. - Ну-у... не знаю. Вы же сказали...
  У него покраснели уши.
  Она посмотрела ему в глаза и с явным удовольствием повернулась на другой бок, чтобы  получше его видеть.
- Чего? - настойчиво спросила она.
- М-м... ну... это... - он совсем запутался в междометиях, и наконец выговорил:
- Подоткнуть...
- А что... вы не умеете? - невозмутимо спросила она.
- Не-ет... - протянул он, краснея как рак.
  И как у него обычно получалось, без всякой на то причины. Во всяком случае, уважительной... Или хотя бы понятной.
  Со стороны.
- Что нет? - не совсем поняла она.
  У него был не такой уж убедительный тон. Так что понять можно было по-разному. В совершенно противоположном смысле.
- Э-э... умею, - выдавил он из себя, стараясь выйти из поля зрения девушки.
  Он чуть придвинулся к верхней полке на её стороне. Так, чтобы не было видно его головы. Точнее, залитого краской лица.
- А чего вы так смутились? - промолвила она. - Разве вас об этом никогда не просили?
- О чём? - туповато пробубнил он, прислонившись подбородком к верхней полке и смотря на бежевую стенку купе над нижней полкой.
  Теперь она видела его снизу только до воротника синей клетчатой рубашки. Но этого ей было мало.   
- Ох ты боже мой, - нетерпеливо произнесла она, чуть приподнявшись на локте. - Ну а о чём мы сейчас говорим, как по-вашему?
- Н-не знаю... - пробормотал он, незаметно для себя пожав плечами.
- Отойдите от полки, - приказала она.
  Но он этого даже не заметил.
  Что она собственно не его школьная учительница или родитель... Разговор зашёл слишком далеко, и они оба не обратили на это внимания.
  Как что-то в купе переменилось...
  Ничего не говоря, он послушно отошёл от полки, и она увидела его красную физиономию со слегка взъерошенными волосами.
«Хорош...» - подумала она.
  Сама не зная о чём.
  Вообще, он был не очень высокого мнения о своей внешности. Синие глаза и тёмные волосы... нос с почти незаметной горбинкой. В целом, заурядное зрелище.
  Но сейчас было гораздо хуже.
  Стесняясь оттого, что покраснел, он чуть отошёл в сторону закрытой двери с обычным зеркалом, как во всех купе. Он заставил себя посмотреть на девушку, накрытую до шеи зелёным шерстяным одеялом с белым пододеяльником, и у него ещё больше запылали уши.
- Сядьте, - приказала она, уже войдя в свою новую роль.
  Он покорно сел на своё место, только ближе к закрытой двери с зеркалом. Скорый поезд всё также нёсся сквозь ночь, постукивая колёсами на стыках. Серёжа повернул голову, начав смотреть в окно. За тёмным окном всё так же мелькало пятно света. Девушка чуть повернула на подушке голову, тоже посмотрев в окно. Что он там такое увидел... За окном было теперь не так светло, потому что большинство пассажиров в других купе уже потушили свет. Собственно, мелькал свет только из их окна. Mожет быть, ещё из одного... С её подушки это было видно.
  А с места Серёжи почти у самой двери нет.
- А вы дверь заперли? - вдруг вспомнила она.
  Ведь уже ночь...
- Не-ет... - протянул он, немного отходя. - А зачем? - случайно добавил он.
- Сам подумай, - наставительно пояснила она. - Мало ли что...
  Она и сама не знала, зачем это добавила. Ведь все запирают свои купе на ночь. В этом не было ничего необычного.
  Отнюдь.
- Ну запри, - сказала она.
  Видя, что он не особенно шевелится.
  Но в данный момент он переживал совсем другое. По правде сказать, его слух сильно кольнуло это её «сам подумай». И дальнейший переход на «ты»... которого он совсем не ожидал. То есть, он застал его врасплох. Как будто тебе дали подножку. Правда, в данном случае, совсем не обидную. Он сидел и переживал это со смешанными чувствами. Для него это было большое событие. Тем более в такой необычной обстановке. Ведь эта девушка с красивой фигурой совсем не была школьницей...
  Он вдруг почувствовал захватывающую дух романтику происходящего.
  Как будто всё вокруг было не наяву, а в одной из тех замысловатых и совершенно чистых  романтических историй, которые он обычно представлял себе перед сном. Или вообще, когда больше нечего было делать.
  А он был не так уж занят.
  В общем и целом.   

  На уроки у него уходило полчаса, не больше.
  Он не особенно старался, как отличники, но получал в основном четвёрки. По математике были чаще пятёрки. И все учителя его любили. В разной степени, конечно. Потому что он мог, но не стремился быть лучше всех. Ему это было неважно.
  И в основном его понимали.
  Все одноклассники...
  И учителя.
- Ну? - напомнила она о себе. - Чего вы там задумались?
«Опять на «вы»...» - с удивлением подростка подумал он, не успев ничего ответить.
- Чего вы боитесь? - с подковыркой спросила она. - Думаете, я вас съем?
- А-а... - чуть осмелев, спросил он. - Почему вы сказали мне «ты»?
- Я? - удивилась она. - Когда это?
- Вот... недавно, - чуть развёл руками он.
- Случайно, - успокоила его она. - А вы что подумали?
- Я?... - ничего, - виновато сказал он, снова краснея.
- А надо всегда думать, - наставительно произнесла она. - А то попадёте в неловкое положение.
  Он промолчал, не зная, что сказать.
- Поняли? - спросила она.
  Он невольно кивнул.
- Вы наверно ещё стихи пишите, - почему-то добавила девушка. Она села на постели, обнимая под одеялом колени. - Как все школьники... вроде вас.
- М-м... да, - зачем-то признался он.
  Хотя писал он в основном начало или отрывки одного давно задуманного им произведения. Про увлекательные, романтические и благородные приключения одной компании... В которую входил и он сам. Только под другим именем. Но получались только отрывки... А стихов он написал только штуки три, и то явно неудачных. Он ведь прекрасно это видел.
  Неудачных в смысле формы, конечно.
- Ну почитайте мне что-нибудь, - предложила она.
  Девушке и вправду хотелось узнать, насколько правильное она составила о нём мнение. Она сама не знала, зачем.
- Не... - смущённо отказался он.
  Это было для него слишком личное.
- Ну тогда заприте дверь, - невозмутимо предложила она.
- Ладно, - сказал он.
  Он встал, запер дверь, и снова сел на то же место. Его кожаная полка была по-прежнему голой. Он так и не успел постелить себе постель.
«Надо было раньше... когда она», - почему-то подумал он.
- А чего вы не стелите себе постель? - с подвохом спросила она. - Вы спать не собираетесь?
  Но его по-прежнему занимало совсем другое.
  У него была одна особенность. Он совсем не понимал женщин... Не считая старых, вроде своей бабушки. Чего там понимать-то?.. И поэтому его особенно преследовали мысли о том, почему девушка то перешла на «ты», то вдруг снова на «вы».
  На минуту они полностью им овладели.
- Собираюсь, - сказал он, уже не такой красный.
  Он встал, начиная готовить себе постель.
  От свёрнутого матраса, который он достал с третьей полки, и до подушки, на которую он надел белую как снег наволочку. Неторопливо делая всё это, он чувствовал внутреннее облегчение от того, что она забыла про своё дурацкое одеяло... и слова. Всё это время девушка молча наблюдала за ним, накрывшись одеялом до подбородка. 
  Как будто никогда его не видела.
- Серёжа, - вдруг сказала она, когда он наконец уселся на приготовленное для сна одеяло с полоской белого пододеяльника возле подушки.
  Она замолчала.
- Чего? - спросил он.
- Вы что, на меня обиделись?
- За что? - спросил он.
  Вообще-то он не чувствовал никакой обиды... Ведь её не было. Но с другой стороны, его покалывала какая-то досада. А почему?..
  Он и сам не знал.
- Ну, за то, что я перешла на «ты», - слегка виновато призналась она.       
- Н-не... -  пробормотал он, сидя на своём одеяле.
  Временный жар в голове прошёл, и стало немного прохладно. Вверху через щёлку чуть приоткрытого окна задувал прохладный ночной воздух. Отражаясь от стенки над верхней полкой, он слегка шевелил белую ситцевую занавеску на его стороне. А он сидел на одеяле в летней рубашке.
- А почему? - спросила она.
- Не знаю... - тихо сказал он.
  Не мог же он признаться ей в появившихся у него разнообразных чувствах. Тем более, что он и сам не мог бы в них разобраться.
  Если бы захотел.
- А почему же вы не захотели подоткнуть мне одеяло? - не совсем логично спросила она.
  Впрочем, тут наверно и была какая-то связь... Ведь всё в мире связано. А тем более слова человека в беседе с другим человеком.
  Только он не знал, какая.
  В отличие от неё.
  Отчасти.
- Ну-у... - сказал он, снова начиная краснеть. - Я не умею...
  Она чуть приподнялась, прислонив подушку к стенке и полусела в своей постели, опираясь спиной на подушку и накрывшись одеялом с белым пододеяльником. Только уже не до самого подбородка. Показался светлый голубой халатик с открытой белой шеей... и чуть дальше. Верхняя пуговица плохо застёгивалась.
- Да-а? - слегка иронически протянула она. - А кто говорил недавно, что умеет?
  В её тоне вновь проскользнули учительские нотки. Она посмотрела ему в глаза, чтобы увидеть, что он на это скажет. Он был всё ещё немного взъерошенный, но уже немного поостыл.
  Серёжа опустил глаза.
  Не оттого, что попал в неловкое положение, а просто постеснялся чуть насмешливого и одновременно манящего взгляда девушки. Но и от этого тоже... Надо было выкручиваться.
  Она ждала его ответа.
- Ну-у... я пошутил, - придумал он.
  Она прыснула со смеху.
- А чего, - невозмутимо пожал плечами он.
  У себя в классе он не был первым комиком, но тоже иногда любил позабавить общество. Его номером было громкое чихание. Не нарочно, а просто когда нос чесался.
  Правда, учителя не очень обижались.
- Ты чего, двоечник? - с любопытством спросила она.
  За тёмным окном всё мелькало пятно света от их окна. Попадая то просто на неразличимую в темноте зелень, то на телеграфные столбы, то ещё на что-нибудь.
  Глухо стучали колёса.
- Почему? - удивился он.
  Уже почти не обратив внимания на это «ты». Граница была уже пройдена... и второй раз показалась не такой важной. Всё равно она годилась ему в учительницы. Недавно к ним как раз пришла новая математичка, только что из института.
  И ничего...
- Ну, шутишь так... - она не сказала «по-дурацки».
  Но это можно было понять.
  Ведь он не был двоечником... Он посмотрел в тёмное окно, и его вдруг снова охватило чувство чего-то неизведанного и захватыващего. Как порыв свежего полевого воздуха в деревенских просторах прохладным летним вечером. И как вообще часто бывает в юности...  Наверно, у всех.
  Она проследила его взгляд.
- Ну конечно, - поучительно произнесла она. - Свет так и забыли выключить?
- Ага, - сказал он, поднявшись к выключателю, в бежевой стенке около двери.
  Стало совсем темно.
- Вот ещё, - сказала она, чуть надув губы. - Чего это так темно?..
  Он не видел, но это чувствовалось по её тону. 
- Сейчас, - пробормотал он, быстро нагнувшись к встроенной в стенку лампе у своего изголовья и щёлкнув выключателем.
  Его подушка осветилась, а на одеяло упал более рассеянный свет. Это были новые немецкие вагоны из ГДР. В чём-то более удобные... Но ему лично больше нравились старые, со старомодными плюшевыми занавесками малинового цвета и настольными лампочками с кружевными абажурами. Ведь он путешествовал на поездах дальнего следования с пяти лет. Тогда ещё в международном вагоне, со сдвоенными двухместными купе. В 1958 году, когда они поехали за границу.
  Сначала в Австрию.

- А теперь заприте дверь, - снова приказала она. - На защёлку.
  У него появилось чувство, что девушке с зеленоватыми глазами нравится им помыкать. Но в данном случае он ничего не имел против.
  Сам не зная, почему.
- Ладно, - протянул он, снова встав и подойдя к двери.
  В дверь постучались.
  Серёжа вмиг покраснел, как будто его застукали в одних трусах. Или у них тут было что-то неприличное. На пляже в трусах он конечно не стеснялся, но тут немного было.
  Всё-таки это не пляж... 
- Кто там? - спросил он, немного поколебавшись.
  Было уже совсем поздно, и он имел право задавать вопросы. Он оглянулся на полусидящую на подушке девушку. Она с любопытством смотрела на него.
  Как будто заранее знала, что сейчас будет.
  Ему вдруг пришла в голову неприятная мысль об отсутствующем попутчике. Пока что... Как раз недавно вроде была остановка на каком-то полуосвещённом вокзальчике в стиле бело-розового барокко. Поезд был скорый, но кто их разберёт...
  Он слегка растерялся. 
- Проводница, - глухо донеслось из-за двери.
  Серёжа подвинул в сторону дверь, чуть мигая от света круглых потолочных ламп в коридоре. Он вообще быстро привыкал и к темноте, и  свету.
- Добрый вечер, - сказала полная пожилая проводница в синей форме, заглядывая в купе. - Вам ничего не нужно?
- Нет, - подала голос Алёна со своей постели. - Спасибо.
- Ну хорошо, - сказала проводница, чуть заметно хмыкнув.
  Проводнице было лет пятьдесят.
  Или немного побольше.
  Дверь задвинулась.
- Ну? - спросила Алёна.
- Чего? - спросил он.
- Довольны?
- Чем? - недоумевая, спросил он.
  Но она видела его насквозь.
  Да и не мудрено... ведь он был всего лишь подростком. Которому только кажется, что все его мысли и чувства скрыты за семью печатями.
  В данном случае, чувства. 
- Тем, - снова непонятно высказалась она.
  Но уже яснее.
  Не в смысле мыслей, а в смысле чувств. Поезд стал поворачивать, делая в темноте за окном длинную дугу, и Серёжа чуть покачнулся.
- Ну заприте дверь, - сказала она. - Больше никого не будет.
«Хм... откуда она знает», - скептически подумал он.
  Эти поезда всегда делают ночью две-три остановки. Хотя они и скорые... а ночью даже интересней. Почувствуешь, что поезд остановился, донесётся дальний крик проводника или дежурного по вокзалу, полупроснёшься, повернёшь голову к окну... и вот уже снова тихо лязгают колёса вагона где-то внизу, чуть прижимая тебя к стенке.
  Поезд тронулся.
- Откуда вы знаете, - сказал он, вдруг осмелев.
- Знаю, знаю, - беспечно сказала она.
- А если... - начал он.
- А если надо, снова откроете, - сказала Алёна, словно чуть спохватившись. - Сама проводница откроет... постучит и откроет, - снова добавила она, словно пожалев его.
  Он сел на своё место, только сейчас сообразив. Весь день в закрытом купе скорого поезда до самого затянувшегося вечера, плавно перешедшего в ночь, она была для него взрослой полузнакомой девушкой Алёной. Просто соседкой по купе... А сейчас, неожиданно для него, она стала для него просто Алёной.
  Как будто родственница.
  Вроде Наташи.
  Почти.
- Ну ладно, - снова вздохнул он.
  Поднявшись со своего одеяла, он подошёл к двери и снова запер её. Он так до сих пор и не переоделся. И теперь не был уверен, хочется ли ему переодеваться. При ней он чувствовал себя неудобно. В одних трусах и майке.
- И на задвижку, - сказала она хозяйским голосом.
- Зачем? - спросил он, чуть покраснев.
  В самой ситуации не было ничего такого... Все так делали, на ночь. Он смутился совсем по другой причине. А спросил просто так... что-нибудь сказать. Он ведь никогда еще не ездил ночью наедине в одном купе с девушкой, которая его сильно привлекала.
  Она была просто соблазнительна.
  Как дриада.

  Недавно он прочитал роман Роберта Янга «Срубить дерево», и там было немного про ускользающую в зелёной листве дриаду на огромном дереве на другой планете. Дриада была в полупрозрачной зелёной накидке из листьев.
  Как в сказке.

- Там видно будет, - непределённо сказала она.
  Она кинула быстрый взгляд, исподтишка посмотрев, как на него подействовали её слова. Но он ничего не заметил.
- А-а... - протянул он.
  У него снова покраснели уши.
- Серёжа, - промолвила она, чуть помолчав и мельком заглянув в тёмное окно.
  На этот раз там была полная темнота... Непроницаемая, почти как в ночной деревне. Он знал, потому что пару раз ходил по деревне ночью со стукалкой. Вместе с Сашкой, своим двоюродным братом. Год назад тому было лет семнадцать. 
- Чего? - отозвался он.
  Он снова сел у столика возле своей стороны окна и сильнее подвинул занавеску, чтобы лучше видеть ночную тьму за окном. Иногда мелькали просветы, и в них одно горящее окошко невидимого дома. Какого-нибудь смотрителя...
  Стук колёс был привычен до незаметности. Но он завораживал, наполняя душу терпким запахом дальних странствий. Как от горящего ночью на поле костра с картошкой.
  У них в Ховрино.
- А почему вы меня никак не называете? - очнулась она от задумчивости.
- Я? - чуть удивился он.
  Он подумал и вспомнил, что и вправду ни разу не назвал её по имени. Даже днём, когда они разговаривали о всякой всячине. Вообще-то, он знал, почему.
  Но не стал говорить.
- Угу, - сказала она.
  Она тоже знала.
  Но хотела узнать, что он на это скажет. Ей совсем не хотелось спать... С ним было интересно. Но не как с мужчиной, вроде Олега Янковского.
  А просто как с человеком.
  Девятилассником.
- А что?.. - наконец сказал он, вместо ответа.
- Ничего, - сказала она. - Я ведь вас называю по имени. А вы что, стесняетесь?
- Ну-у... почему, - пожал он плечами.
  Она попала в самую точку.
- А как вас называть? - выкрутился он.
- А вы не знаете? - чуть иронично спросила она.
- М-м... знаю... - он опустил глаза, посмотрев в стол.
  Для разнообразия.
- Ну говорите, - сказала она повелительным тоном.
- Чего? - снова спросил он.
  Немного глуповато...
  Но... что можно сделать, когда тебя нарочно ставят в глупое положение? Тем более, если ты об этом даже не догадываешься?
- Чего-нибудь, - сказала она, как учительница.
  У них была одна такая, Вера Васильевна. Учительница по английскому. Как кто-нибудь замнётся у доски, так она и скажет ему.
  «Чего-нибудь...».
  Он промолчал, не зная, что на это сказать. В отличие от английского языка, который ему давался без особых проблем.
- Вы что, ложиться так и не собираетесь? - поинтересовалась она.
  Видя, что он прочно замолчал.
  А у неё было своё понимание этого предмета. Не английского, конечно... А всего, что происходило вокруг. К тому же она была лишь двадцатипятилетней девчонкой.
  Это ему она казалась взрослой женщиной.
  Человеком совершенно непонятным.
  В основном.
- М-м... собираюсь, - ответил он.
  Недоумевая, что за этим последует.
  Просто, вообще... У него не было на этот счёт никаких особых мыслей. Если не считать невразумительных обрывков.
  Только чувства.
- Ну давайте, - посоветовала она.
- Чего? - снова глуповато повторил он.
- Чего, чего, - вышла она из терпения. - Ложитесь.
- М-м... а как? - спросил он.
  Он чуть не сказал «куда?»
  Просто случайно... Она его совсем заморочила своими полуночными разговорами. Он чуть покраснел, представив себе её возмущение.
  Как ему представлялось.
- Хм, - хмыкнула она.
  Она быстро взглянула на него из-под опущенных ресниц. Это было что-то новенькое... от такого простака. Но она его неправильно поняла... Он имел в виду, что не очень хочет раздеваться при ней. А спать в одежде он пока не привык. Это было у него в далёком будущем.
  Которого он не знал.
  Совсем.
- А как вы обычно ложитесь спать? - спросила она.
- Ну... как обычно, - пожал он плечами.
- Ну вот и начинайте, - сказала она.
- А-а... ну ладно, - смущённо протянул он, вставая.
  Ему было неловко просить её выйти. Тем более, когда она давно уже легла. Правда, она и не думала спать... но всё же.
  Неудобно.

  Он смущаясь начал снимать свои чёрные брюки, под внимательным взглядом полусидящей на подушке девушки с зачёсанными назад тёмно-рыжими волосами.
  Волосы были не очень густые.
«Может, крашеные?» - подумал он, стягивая штанину.
  Хотя какое ему дело...
  Вообще-то краситься было не совсем в моде. Не общепринято... но некоторым нравилось. Как ихней Вере Васильевне по английскому. Он не знал, что у той просто разные парики.
  Про парики он даже и не слышал.
  Только теоретически.
  И в романах.

- Ну что ж... - чуть иронически протянула она. - Вот и дело в шляпе.
  Полусидящая в постели девушка поцокала языком. Она наклонила голову, придирчиво рассматривая Серёжу в чёрных трусах и белой майке.
  Он быстро лёг, накрывшись одеялом.
- Спокойной ночи, - сказал он.
  Протягивая руку к выключателю в стенке у себя над головой, он вдруг заметил, что она на него смотрит. Как-то не так...
  По-особому.
- Вам не нужен свет? - предупредительно спросил он.

  У него вообще был кроткий характер. Про которых говорят «и муху не обидит». Муха была конечно под вопросом, но человека он обидеть не мог. Во всяком случае, нарочно.
  Или даже нечаянно. 
  По причине особой чувствительности. Все люди способны воспринимать души людей, которые рядом с ними. Но не все в одинаковой степени. И в разных направлениях... Ты можешь почувствовать, что человек голоден или стесняется, но не почувствовать его другие особенности или переживания. Сейчас или вообще, кому как дано. Вообще у Серёжи была хорошая интуиция в отношении людей.
  За исключением одного...
  Как к нему относится данная женщина. Конечно, женщина в широком смысле... начиная с девяти лет.
  Что она по его поводу чувствует.
  Или думает.

- А вы что, любите заниматься этим в темноте? - невозмутимо спросила Алёна.
- Э-э... чем? - пробормотал он, залившись предательской краской.
- Беседой, - пояснила она.
- А-а...
  Он немного отошёл.
«Нарочно...» - подумал он.
- А вы думали, чем? - безмятежно спросила она, пошевелившись.
  Она подняла подушку повыше, чтобы сесть поудобнее, протянув ноги под зелёным одеялом с белым пододеяльником. Тихо стучали колёса мчащегося в ночной тьме поезда. Точнее, не очень тихо... Но этот звук был на краю сознания.
- Я?.. м-м... не знаю, - пожал он плечами.
  Раз она просто развлекается, ничего особенного нет. Шутки он понимал... Только не в таком щекотливом направлении.
  В данной обстановке.
- Ну тогда не выключайте, - сказала она.   
  Он положил руку на одеяло, и тоже подвинул подушку к самой стенке, чтобы сесть в постели, как Алёна.
- Мне надо у вас кое о чём спросить, - добавила она.
- О чём?
- Как вы ко мне относитесь?
  Этого он не ожидал.
  В самом вопросе не было ничего особенного. Но каждое слово имеет для человека свою цену, которая формируется окружающей обстановкой.
  В том числе.
- Ну-у... - протянул он со своего места.
  У него чуть покраснели уши.
- Ну? - спросила она, устав ждать.
  Он не мог ничего придумать.
- Хм... хорошо, - наконец выдавил он.
- В каком смысле? - не отстала она.
- Э-э... а в каком вы имеете виду? - додумался спросить он.
  Он догадался, что она снова подзуживает его, и уши стали быстро бледнеть. Но ей и этого было достаточно.
- В самом любимом для вас, - сказала она.
- Как это? - не совсем понял он, заглянув в тёмное окно.
  Чтобы отвлечься от её расспросов.
  В запертом на ночь купе с двумя случайными попутчиками было полутемно. Почти как снаружи. В чуть приоткрытое сверху окно слегка задувал зябкий ночной ветер.
  Чуть колыхалась ситцевая занавеска.
- Попробуйте догадаться, - снисходительно предложила она.
  Он вдруг догадался.
  И от этого немного покраснел. Неизвестно почему... Ведь она не могла читать его мысли, как фокусник в цирке.
- Во всех смыслах, - смело заявил он.
  Он ничего не терял.
  Это было всё равно, что ничего не сказать. Он не был себе на уме... Но и душой нараспашку тоже. Ему было гораздо легче высказывать свои мысли, чем чувства.
  Как впрочем и любому другому.
- Ну ладно, - согласилась Алёна. - Обойдём этот вопрос... как вашу брестскую крепость.
  Он почувствовал, что она ещё к нему вернётся. И основательно... Ведь у брестской крепости не было шансов. Она была обречена.
- А кто вам больше нравится, Безухов или Болконский? - спросила она.
- Где? - спросил он. - В «Войне и мире»?
- Ага.
- Болконский вроде ничего, а Безухов дурак.

  В его определении различных людей преобладала школьная или книжная лексика. На этот раз они совпали. А вообще в данный момент у них в Ховрино самое модное слово было «дурак». До того, что стало употребляться просто как звательное местоимение, между приятелями.
«Эй, дурак, пошли костёр жечь»...
  Но тут он имел в виду буквальное значение.
  И даже больше того.

- Сам ты дурак, - обиделась она.
  Она его серьёзно спрашивает, а он...
  Несколько разочаровавшись в своём юном собеседнике, она повернулась, собираясь положить подушку как следует и спать.
  Было уже поздно.
- А ты дура, - вырвалось у него.
  Он осёкся.
  Просто на секунду он представил её тоже школьницей... вроде Тани Мурашовой, с которой он сидел в шестом классе. Ведь сказать взрослому «ты» было немыслимо.
  Табу...

  Независимо от того, сколько лет этому взрослому.
  И не только для Серёжи... даже для последнего хулигана и шпаны. Серёжа этого никогда и не делал, всю свою длинную жизнь. Не считая своих ближайших родственников. 

- Ты чего, рехнулся? - поинтересовалась она.
- Ой... я нечаянно, - извинился он, покраснев. - А чего... - начал было он.
  Но застывшая от удивления девушка успела его оборвать. Она быстро сообразила, что подвернулся удобный случай.
- Да ладно, - смилостивилась она. - Не обращай внимания... у тебя есть двоюродная сестра?
  Он удивился, как она угадала.
  Серёже было шестнадцать лет... и он о многом пока не думал. В том числе о том, что двоюродные сёстры есть почти у всех. 
  Или троюродные.
- Есть, - сказал он.
- А сколько ей лет?
- Восемнадцать, - быстро подсчитал он.
  Ведь она была на два года старше него. Это была та самая Наташа, которая жила в Тбилиси, дочка его дяди Пети и тёти Ноны.
  Куда он и ехал.
- Ну а мне двадцать пять, - сказала Алёна. - Какая разница... представь себе, что я на её месте.
- Да?.. - он чуть приоткрыл рот.
  Ему почему-то казалось, что ей лет тридцать. Может быть, из-за её прельстительной фигуры... А может, из-за причёски с гладкими волосами.
  Кто его знает.
- А что, ты думал, я совсем старая? - догадалась она.
  Алёна прекрасно знала все их завихрения. Она уже третий год работала в школе учительницей русского языка и литературы.
  В восьмых-девятых классах.
- Н-нет... - сказал он, оправдываясь.
- А сколько ты бы мне дал? - с интересом спросила она.
  Не совсем бескорыстным.
- Тридцать, - сдуру сказал он.
  Не успев очухаться от такого быстрого темпа... своих мыслей, чувств и переживаний. Который она нарочно ему навязала.
  Но он этого не знал.
- Ну да?.. - немного огорчённо протянула она. - А почему?
- Э-э... - смущённо протянул он.
  Не зная, что ответить.
  Сразу ведь не придумаешь. А причину своей ошибки он вообще-то и сам не знал. И не думал, что узнает.
  Когда-нибудь.
- Ну ладно, хватит мекать, - сказала она. - В общем, представь на моём месте Наташу. И шпарь, что придёт в голову.
- А-а... - протянул он.
  Не зная, что сказать.
- Только без вольностей, - поправилась она.
  Мало ли что ему в голову придёт. Она примерно представляла, что он за тип. Но пока ещё не совсем полно.
- Угу, - кивнул он.
- Ну, спроси у меня чего-нибудь, - предложила она.
  Догадавшись, как трудно ему перешагнуть через этот невидимый барьер. Сейчас снова начнутся детские привычки. А в данный момент ей захотелось поговорить не со школьником, а просто с человеком. Она и сама не знала, почему.
  Но чувствовала.
- А чего? - спросил он.
- Что угодно... только не это, - сказала она.
  Последние два слова она произнесла медленно и чётко. Как будто учительница в классе. Ученику у своей парты с опущенной головой.
- Э-э... сколько времени? - спросил он.
- Ты что, издеваешься? - вскинулась она. - Спрашивай с местоимением второго лица в единственном числе... Ну как, понял? - добавила она.
  Снова как учительница.
- Ага, - сказал он.
  Слишком фамильярное обращение девушки сдвинуло его с мёртвой точки. Помогло и их достаточно давнее знакомство.
  С самого утра.
- Вы... ты на море едешь? - наконец решился он.
- На море, на море, - пренебрежительно ответила она. - А почему тебе не нравится Безухов? Ты наверно и книгу-то не читал?
  Хотя она была уверена, что читал.
  Но напрасно.
- Ну и что, - сказал он. - В учебнике всё написано... всё, что надо.
- Что, даже не заглядывал? - удивилась она.
  С виду он был довольно интеллигентным и послушным мальчиком из хорошей семьи. Он и на самом деле им был. Только не совсем таким, как все.
  В основном.
- Читал немного, - объяснил он. - Но неинтересно... в основном, ерунда. Есть только отрывки хорошие.  Более или менее, - добавил он.
- Да? - колко произнесла она. - А что ж тебе тогда нравится? Мир приключений?..
  Она кивнула на столик с лежащей на нём закрытой книгой.
  По тону девушки с зеленоватыми глазами было видно, что «Мир приключений» она ставит ниже романов Льва Толстого.
  Даже гораздо ниже.
- Ага, - сказал он.
  Он отнюдь не стеснялся своих вкусов. А наоборот, считал их образцом для подражания. Независимо от возраста.
- А кто у тебя любимый писатель? - зашла она с другой стороны.
- Грин, - сказал он. - Гофман... и другие, - добавил он, вспомнив об О.Генри, Стивенсоне и прочих.
- Хм... Грина я читала, в пятнадцать лет, - поддела она его.
- И я, - сказал он.
  Она захлопала длинными ресницами. С виду он был довольно обычным парнем. Правда, он сразу ей понравился. Но теперь всё вдруг стало интересней.
- А в двадцать пять? - спросила она. - Что ты будешь читать?
- То же самое, - спокойно ответил он. - А-а... а ты?
- Что я? - посмотрела она на него.
- Чего читаешь... обычно?
- Сам видел, - ответила она. - Но не только это, как ты.
- А что ещё?
  Он явно перехватывал инициативу у неё из рук. Но это совсем не входило в её планы. Ни ближние, ни более дальние.
  В принципе.
- Мал ещё, - сказала она. - Много будешь знать, скоро состаришься. Лучше скажи, сколько у тебя троек за год... и по каким предметам.
- А тебе что? - сказал он, почему-то быстро войдя в свою роль.
  Точнее, в её... которую она ему подсунула.
  Кто знает, откуда берутся причудливые движения человеческой души? Да она и сама сказала... как с Наташей. Тем более, что этому способствовало полутёмное купе мчащегося ночного поезда, с полузнакомой и привлекательной девушкой.
  Под стук колёс. 
- А ты думаешь, кем я работаю? - колко спросила она.
- Откуда я знаю... - проворчал он.
- Учительницей в средней школе, - сказала она.
  Вообще-то школьные учителя были не в моде. Даже меньше, чем простые инженеры. Но она была воспитана совсем по-особому. И была довольна своей работой.
  Во всех отношениях.
- По-какому? - со знанием дела спросил он.
  Всё-таки он и сам был далеко не чужд обычной средней школе. Как школьник, каждый день проводящий там по четыре или пять часов.
  И уже не первый год.
  А целую жизнь.
- По русскому и литературе.
- А, - немного пренебрежительно сказал он.
  В его глазах настоящей наукой были только физика, химия и алгебра. Ну и отчасти всяческая биология.
- Ну так что же? - спросила она снова, как учительница на уроке.
- Чего? - не понял он.
- Сколько у тебя троек за год? - поинтересовалась она, чуть поджав в полутьме вишнёвые губы.
  С помадой.
- Да ну, - отмахнулся он.
- Говори, а то буду спать, - пригрозила она.
  Она прекрасно знала, чем его можно урезонить. И собиралась применять все средства. Как обычные, так и особые.
  По возможности.
- Ну ладно, - протянул он. - Две...
- По-какому? - спросила она.
  Чуть быстрее, чем надо.
- По истории и физкультуре, - сказал он. - И ещё по труду...
- Ну да? - удивилась она. - А почему?
  Она уже поняла, что в таких отвлечённых вещах он не врёт. Отвлечённых от его отношений к женскому полу. Вот тут он замолкнет, как пень.
  Видела она...
- Не знаю, - сказал он. - Всё время забываю чего-нибудь. А дома не читаю устных уроков.
- Почему? - снова спросила она. 
- Ну... неинтересно, - признался он. - Вот в пятом классе была история Древнего мира... интересная. Я даже учебник оставил... на память.
  Алёна понимающе кивнула.
  Она знала этот учебник. В своё время он наделал много шума... 1965 год, самое начало косыгинского времени. Только школьники об этом конечно не знали.
  Слишком мало идеологии...
- Ну ничего, - утешила она. - Вот поступишь в институт, и истории не будет.
  Она была уверена, что он будет поступать в технический... типа МИФИ. Конечно, там тоже была история Партии... куда от неё денешься.
  Но там это уже не главное.
- Да ну, - сказал он.
  С явной неохотой вступать во взрослую жизнь.
- Ты что? - удивилась она. - Не хочешь быть взрослым?
- Не, - сказал он. - Он помялся, ещё не совсем привыкнув к своей собеседнице.
  Далеко не так, как к Наташе. Но у себя дома он был довольно замкнут. Не то, что в школе. Или у себя во дворе.
- Ну говори, - подбодрила она, понимая его.
- Ну... один писатель сказал, что основная жизнь только до четырнадцати лет. А потом ерунда... Новозеландский.
- Вот ещё, - недоверчиво сказала она. - Маори, что ли?
- Нет, - чуть обиделся он.

  За человека, которого уважал.
  Он и раньше не особенно уважал дикарей... мягко выражаясь. И тех, кто с ними церемонится... вроде Миклухо-Маклая. А совсем недавно, в конце девятого класса, стал делать интересные открытия в сфере расовых вопросов. Все подростки делают для себя открытия.
  Но не все одинаковые.
  Во всех отношениях.

- Белый... - добавил он.
- А ты что, расист? - с интересом спросила она.
  Сознательных расистов она вообще никогда не встречала. Кроме своего папы... но это был особый случай.
- Да нет... - в сомнении ответил он. - Но вообще-то расы сильно отличаются...
- Чем? - поинтересовалась она.

  В последнее время он как раз об этом думал.
  Он хорошо помнил, как ещё летом прошлого года, когда в Москву приезжал их армянский родственник, переселившийся в СССР из-за границы, и останавливался в квартире у тёти Иры в Текстильщиках, один раз разговор коснулся негров. Каро сказал, что не сел бы за один стол с негром.
  Серёжа удивился.
  Он смутно понял, что это шло от несоветского воспитания. Каро был из Ливана. Ни тётя Ира, ни Серёжа его не поняли. Они считали, что раса - это просто цвет кожи.
  Как и все нормальные советские люди.
  Точнее, обычные.

- Ну... наверно, всем, - сказал он. - Ведь не случайно только у европейцев есть великие люди... во всех областях.
- А как же Конфуций? - с интересом спросила она.
  Она-то знала ответ... Но такой, в который бы он не поверил. Во всяком случае, пока не готов был  поверить.
  От неё.
- Ну, это мало, - не очень уверенно сказал он.
  Хотя этого действительно было мало. Если вспомнить даже обычную школьную программу. Даже советскую... Которую нельзя было заподозрить в расизме.
  Так он думал.
- Так что, только умом? - догадалась она.
  Впрочем, так думали все, у кого были заметны начатки полусознательного, чисто советского  расизма. Все, с кем она разговаривала.
  Кроме своего папы.
- Ну да, - сказал он. - А чем ещё?
- Эх ты, - сказала она. - Философ...
- Подумаешь, - сказал он. - А ты учительница.
  Это было гораздо ниже философа.
  По его мнению... Хотя в данном случае былa неувязка. Потому что она назвала его философом просто так.
  В насмешку.
«Опять осмелел», - отметила она про себя.
  Это было хорошо.
  Ей надоело возиться с детьми в школе. Не хватало ещё и в поезде... Тем более, в такой пронзительно щемящей обстановке ночного купе.
  Под тёмными небесами.
  Вдвоём...
- Конечно, - с готовностью согласилась она, чувствуя что-то необычное. - Вот я тебя и учу.
  Она почувствовала себя, словно путник в дремучем лесу, попавший в очарованное место. На полянке с красной земляникой, на пригорке среди вековых развесистых дубов.
- Чему? - спросил он.
- Уму-разуму, - сказала она.
- Подумаешь, - сказал он. - Научи чему-нибудь другому.
  Без всякой задней мысли.
  Он вообще говорил только то, что думал. И не скрывал от людей своих мыслей и поступков. Что же касается проступков, то папа был к нему равнодушен, но никогда не наказывал.
  Потому что было не за что.
  Но случилось один раз. 
  За всю его жизнь.
  Несправедливо.

- Например? - спросила она.
  Она помолчала секунду... соображая, что сказать дальше.
- Не знаю, - сказал он. - Сама придумай.
  Да-а...
  Серёжа и сам не заметил, как она ловко раскрепостила его от условностей. Мало того, что она была совсем взрослая, но к тому же призналась, что она учительница.
  А он спокойно говорил ей «ты».
- Сейчас, - пообещала она.
  Он промолчал.
  Он вообще был молчаливый. Пока его нарочно не разговоришь. Вот тогда он начинал высказывать свои мысли.
  И вкусы.
- Чему же тебя научить... - проговорила она в задумчивости. - Вообще, есть идея...
  Скорый поезд мчался в ночи, глухо постукивая колёсами. За окном проплывали залитые белой луной пейзажи.
- Да ну тебя, - сказал Серёжа.

  ...Конечно, тут не было ничего особенного.
  Но она была не уверена... Если посмотреть со всех сторон. Стоит ли проводить такие глубокие опыты... Да и сбивать человека с толку своими познаниями. С того, что учили в школе. По всем предметам.
  И не только.
  Вообще, она была подлинной учительницей по призванию. А с другой стороны, в ней был  дух вольности. Но не от воспитания, а всегда присущий духовной аристократии. К которой и принадлежал её отец.
  В том числе.
«Тоже мне... задача с тремя неизвестными», - слегка иронично подумала она про себя.
  Точнее, про свою неудачу.

  Ведь она совсем не случайно устроила себе такое путешествие. С помощью папы, разумеется. Мама имела свои сомнения на этот счёт. Но... ведь она и до этого уже начинала беспокоиться, что дочка не выходит замуж. Все её институтские подружки вышли.
  Кроме самых некрасивых.
  А теперь они оба восприняли то, что случилось, как семейную трагедию. Особенно мама... ведь Алёна была их единственная дочь. Поэтому отец скрепя сердце пошёл поговорить к своему начальнику.
  Начальнику Управления.
  У Сергея Мартыновича были хорошие отношения с начальством, включая самого Босса. Он был не только настоящим чекистом, о которых говорят «холодная голова, горячее сердце и чистые руки», но и очень способным человеком. Достигнув больших успехов по службе, он считал, что один раз в десять лет не грех обратиться и с личной просьбой. Пусть даже и немного эксцентричной. Но он родился двадцать третьего января, и в нём была приключенческая жилка.
  Как впрочем и у всех настоящих чекистов. Ведь именно их Небо с самого начала осенило   Св.Духом, чтобы охранять Народ. А человек, ощущающий прикосновение Св.Духа, не может не ощущать бьющего в лицо свежего ветра Удачи с поросших хвойными лесами заснеженных гор Судьбы.   
  Под ослепительным солнцем.
  Тем более сейчас, после того, что случилось в ГДР. Первую неделю Алёна всё время плакала, и  её мама Аглая Петровна совсем упала духом. А потом Алёне приснился сон про поезд... И они с папой пересилили. Это было вроде игры в «чёт-нечёт». Или гадания по воску в снегу. Как раньше на Рождество. Но сейчас Рождество не отмечали.
  О нём даже не все знали.
  Только старушки.
  Церковь ещё не вошла в моду. И никто не знал, что войдёт, года через два. А что будет потом... не знал совсем никто. Кроме чародеев.
  Никому неизвестных.

- Что, пора спать? – с подковыркой спросила она.
- М-м... ну скажи, - снизошёл он.
  Как послушный и кроткий мальчик, он уважал всех взрослых. Просто потому, что они взрослые. Кроме уголовников...

  Да и тем он не мог бы сказать «ты». Это было одно из табу данного общества... которых мы обычно не замечаем. Но примерно с конца седьмого класса он понял, что это уважение совсем не обязано распространяться на их умственные и прочие способности. Включая и давно умерших классиков. При этом он не считал себя лучше других, а просто относился без предубеждения. В этом он был на правильном пути. Но...
  Пока больше сердцем, чем умом.
  Собственно, это и было той особенностью, которую она пока не могла в нём раскусить. Полная независимость мыслей и вкусов... Но не от гордости, как бывает обычно, а совсем по другой причине. По стремлению к объективности и без всякого самолюбия.
  Он ожидающе посмотрел на задумчивую Алёну под одеялом.

- Потом... - задумчиво промолвила она.
- Чего? - спросил он.
- Там видно будет, - вздохнула она, задумавшись. - Ты ещё тут на мою голову... ничего ты не понимаешь.
  Она в задумчивости повертела радио.
  Как ни странно, оно работало... То есть шла передача. Явно из местного радиоузла. Это была песня «Красная Москва». Серёжа её узнал... та самая, которую они учили со своей учительницей ещё в Турции. Когда он был в четвёртом классе... а во всей школе было десять человек, и помещалась она в двух комнатах за библиотекой и биллиардной, на верхней каменной площадке у ступенчатого четырёхэтажного дома на обширной территории посольства. А он сидел в самой библиотеке с высокими тёмными книжными полками до потолка.
  Песня ему нравилась... И в четвёртом классе, и сейчас. Кроме припева... он показался ему слишком самодовольным.
  Сразу.    

- Серёж... тебе нравится эта песня? - спросила она, снова задумавшись.
  Она подняла руку, посмотрев на часы.
  Серёжа тоже посмотрел на запястье девушки с часами. Она почему-то не удивилась, что радио работает в такой час. Ведь было уже около одиннадцати часов ночи. Даже больше...
  А Серёжа немного удивился.
  Он точно не знал, но было такое впечатление, что радио в поезде дальнего следования выключают часов в десять... или одиннадцать.
- Угу, - немногословно ответил он, чуть запнувшись.
  Для него это непринуждённое обращение было откровением. От девушки, в которую он уже сам незаметно для себя немного влюбился... что и немудрено. Конечно, не такой небесной любовью, как в Лину Бракните...
  Но всё же.

  Он, конечно, мало что понимал... Но отлично чувствовал разницу между совершенно бесплотной неземной любовью и необоримым душевным влечением к обаятельной и притягательной девушке... То есть, женщине.
  Неважно, какого возраста.
  До тридцати лет.
  Или сорока.
  Поэтому он больше заглядывался на девушек с хорошей фигурой... И иногда, если бы ему предложили жениться на такой девушке, он мог бы согласиться. По настроению, конечно... Потому что в таком случае слишком велико было искушение, для его почти полной мужской натуры. 
  Что не очень часто встречается.
  Даже в то время. 
  Конечно, если у него возникало это желание, оно было чисто умозрительным... Кто ему позволит. Да и кто согласится...
  Против девочек он тоже ничего не имел. Но таких не было... Во всяком случае, в своей школе он ни одну не видел. Да и вообще, девочки вызывают чистую, бесплотную любовь. У нормальных людей.
  Если вызывают.
  При этом в подобных мыслях он совсем не думал о будущем. Он вообще не планировал своё будущее, как ступеньки лестницы. Ему это было несвойственно... Не только из-за возраста, а вообще.
  Как это и предписывается людям. В которых небо показывает с раннего возраста семя взросшей за одну ночь как таинственный красный цветок будущей жизни. Неважно, где и когда. Конечно, не всем заметное.
  Но ему было до этого ещё далеко.
  И он ничего об этом не знал. 
  Сейчас он знал две более или менее знакомых девушки, которые подходили по всем статьям. Они были похожи на эту Алёну. Не внешне, а вообще... Одну звали Люда, и она работала лаборанткой у них в школе.
  Эту он знал не так хорошо.
  А другую звали тоже Люда, и она жила в его деревне, Трофимово. Обеим было лет по двадцать или двадцать пять. Он в этом плохо разбирался...
  Вторая была ему просто знакомой, через его двоюродного брата Сашку. Когда Серёжа жил в деревне у тёти Нюры летом шестьдесят пятого года, и его впервые научили играть в «дурака». Эта девушка ему явно симпатизировала. Но в силу возраста просто как мальчику. Ему было тогда двенадцать лет... а потом тринадцать. А потом четырнадцать...
  А в этом году он в деревню не ездил.
  Пока что.
  Серёжа ездил в папину деревню почти каждый год, с самого малого возраста. У него были о ней совсем детские воспоминания. Уже полностью отрывочные... Видимо, тогда ему было не больше двух лет.
  Люду в деревне он знал гораздо лучше. Она была именно такой обаятельной и умной девушкой с чувством юмора, которая всегда привлекает мужественных и умных мужчин. То есть, духовную аристократию этого мира. Ну и простых людей.
  Тех, которые оказались под влиянием.

- А Битлз? - спросила Алёна, прервав его воспоминания.
- Ерунда, - сказал он.
- Ну да? - удивилась она.
  Она снова посмотрела на него, повернув прислонённую к стенке голову с каштановым хвостом волос. Он явно не вписывался в несколько обычных стереотипов своих сверстников. Которые она знала по долгу учителя.
  Их было не так много.
  Пять-шесть.
- Совсем? - спросила она, чуть помолчав.
  Не отводя глаз от лица парня через столик у окна. Он был ей виднее, потому что сидел под читальной лампочкой в стенке у себя над головой. А сама она была в тени. Она смотрела на него со своего места, ничего не говоря.
- Ну... - сказал он. - Я их вообще мало слышал... вроде есть одна хорошая песня. Более или менее... Но я люблю французские, - добавил он.
  У его отца на магнитофоне были только французские записи. Да и то всего две катушки. Не считая семейных записей, конечно. И ещё несколько пластинок, для которых не было проигрывателя. Поэтому они были у тёти Иры.
  В Текстильщиках.
- А какие? - спросила Алёна, пошевелившись и заглянув в тёмное окно.
  Под полом стучали колёса.
- Ну... Масьас, Азнавур, - сказал он. - И ещё там... я не знаю.
  Он не особенно интересовался именами.
  Так же, как именами актёров. Даже если они ему нравились. Вот писатели другое дело. Он невольно запоминал все фамилии писателей, которых читал.
  Без имени автора книга казалась неполной.
- А, - кивнула она. - А Адамо... или Мануэль, Жак Брель, Брассанс, Далида, Мари Лафоре,  Рози Армен, Эдит Пиаф, Джонни Холлидэй... знаешь кого-нибудь?
- Далида ничего, - сказал он. - А Эдит Пиаф похуже. А Джонни Холидэй - наверно, английский... или американский.
- Много ты понимаешь, - снисходительно сказала она. - Он в Париже живёт...
  Серёжа промолчал.
- А другие? - спросила она.
- А больше не знаю... наверно, хорошие, - сказал он.

  У него в семье не очень рассуждали о культуре.
  Он об этом как-то не задумывался. Он не знал, что отец разговаривал не только о своей работе. Просто в основном Серёжа ему только мешался. Он предпочитал поскорее спровадить его спать, а потом сидел с мамой на кухне и разговаривал. Ну а на праздники или с дядей Петей - тоже без него. А вот дядя Петя любил с ним поговорить. Наверно потому, что у него не было сына.
  Но Серёжа об этом не думал.
  Он принимал всё окружащее как данность. А думал о своём... Не считая захватывающих приключенческих историй, которые он придумывал. Рассказывая ребятам... или про себя, если никого не было. Например, дома после уроков, или перед сном.
  И вообще.   

- Ты так думаешь? - серьёзно спросила она.
- Ага... а что?
- Но ведь Эдит Пиаф самая известная, - напомнила она.
- Подумаешь, - сказал он.
- Вот заладил, - сказала она с лёгкой досадой. - А других слов не знаешь?
- Ну и что, - сказал он. - Какая разница...
  Она замолчала.
  У него не было почти никакого опыта беседы со взрослыми культурными людьми. Почти никакого... Только в этом году он начал разговаривать на равных с тётей Ирой. А с ребятами разве такой разговор... Даже из культурных семей. Он жил на самой окраине Москвы, и никогда не видел вблизи культурного еврейского мальчика. Сашка Рабинович из их класса не подходил. Он был умнее других, но драчун... Из таких, которые сами ни к кому не пристают. Вторая белая каста... Древняя военная аристократия, давно вмешанная в народ, как изюм в тесто. Достаточно редкая даже в Москве. Обычно один-два на весь класс.
  Хотя и о первых Серёжа имел представление.
  И не очень стремился.
- Ты же меня поняла, - сказал он, вдруг снова почувствовав себя с этой девушкой в своей тарелке.
  Всё же у неё был талант... и не один.
  Но он этого не знал.
  Пока.
- Угу, - чуть смеясь, сказала она. - И этого достаточно?
- Конечно, - сказал он, пожав плечами.
  С прошлого года он стал относиться к своему мнению как к последней инстанции. Но далеко не только из-за самоуверенности подростка. И собеседник это чувствовал.
  Потому что самоуверенности не было.
  Как таковой.
- А как же этикет? - поинтересовалась она, чуть отодвинув занавеску.
  Чтобы разговаривая, смотреть в тёмное окно. Хоть там почти ничего и не было видно. Но в этой завораживающей мелькающей темноте был манящий дух дальних странствй.
  Без которого она не могла жить.
- Ну... подумаешь, - сказал он.
- Да ладно тебе, - с досадой сказала она. - Придуриваться... что, все слова позабыл?
  Как у себя на уроке.
  Особенно двоечнику Гуркину. Она работала всего три года, но привычка обращения с классом уже въелась. И с отдельными индивидуумами.
  Остолопами.
- Да ну тебя, - сказал он. - Чего пристала?

  Он незаметно для себя перешёл на тот язык, которым общался со своими сверстницами. Точнее, одноклассницами. Других он почти и не знал.
  В отличие от ребят со своего двора.
  У тех был наставник в этом деле.
  Сашка Бадейкин... известный своими дикими драками, вместе со своим братом-близнецом Вовкой Бадейкиным. Тот был более культурный, и не так водился с мелюзгой. Но такой же хулиганистый. 
  И дрались они вместе. 
  В основном.
  К Серёже Сашка тоже относился хорошо. Так было принято... в своём дворе. Но не только поэтому. Он больше его уважал, чувствуя в нём особую культурность... совершенно непритязательного парня. Не отделяющего себя от своих дворовых товарищей. Не по каким-то соображениям, а по простоте.
  И поэтому к нему не подступал.
  По этому вопросу.
- Ну-ну, - сказала она, взглянув на него со своей постели из полутьмы под верхней полкой. - Поговори у меня ещё.
- А что? - с вызовом спросил он. - Из класса выгонишь?
  Да-а...
  Если бы только сейчас его мама или тётя Ира видели своего любимого сына и племянника. Они бы его совершенно не узнали. Они бы не узнали в нём того молчаливого, стеснительного и мечтательного подростка, к которому привыкли.
  За долгое время. 

  Алёна правильно выбрала профессию. В ней не пропала хорошая учительница. Даже бесподобная... Которая вертит своими учениками как хочет.
  И не только.
- А если выгоню? - приторно спросила она. - Что тогда?
- Как это? - удивился он.
- Так... будешь сидеть в коридоре.
  Под полом глухо стучали колёса несущегося во тьме поезда. Прохладный ночной ветерок всё так же раздувал занавеску. Он не понял, что она имеет в виду. В переносном смысле, школьный коридор...
  Или тут за дверью.
- Очень просто, - сказала она. - А что, не пойдёшь?
- Да ну тебя, - сказал он. - Что я тебе, нанялся?
- А что? - с подвохом спросила она. - Нанялся бы?
  Он чуть растерянно посмотрел на неё. Время от времени она выдавала что-то такое... к чему   он не привык. Особенно от учительницы.
- М-м... на что? - спросил он.
- Что на что? - спросила она.
- Ну, чего делать? - спросил он.
- По-русскому тебе надо тройку, - с убеждением сказала она. - Не умеешь выражать свои мысли. Надо говорить не «на что», а «кем».
- Сам знаю, - пробурчал он.
- Ну тогда спрашивай, - сказала она.
- Чего?
- Дуралей, - благосклонно сказала она. - Не «чего», а «кем».
- Ну... - немного отвлёкшись, повторил он. - Кем?..
- Чего ж ты... надо использовать свою фантазию, - поучительно сказала она, как на уроке. Ничего не ответив... - И воображение...
- Да ну тебя, - сказал он. - Сама используй...
  Она и так немного сбила его с толку своими поучениями по-русскому. И не только поучениями... а вообще. Поэтому он и отвлёкся, запутавшись в своих мыслях. Она умела поставить человека в неловкое положение. Особенно если ему шестнадцать лет.
  Всего.
- А я что делаю? - Алёна округлила глаза неразличимого в полутьме цвета, не отводя от него взгляда.
- Чего? - обескураженно спросил он.
- Ладно, - сказала она, вздохнув. - Тебе этого не понять.
- Чего? - искренне спросил он.
  Он как всегда воспринимал всё буквально. Ну, почти всё... Он понимал иронию и всё такое, но всё же ожидал от человека его настоящих мыслей.
  А не притворства.
- Ничего особенного, - пояснила она. - Остальное оставим на завтра... если ты не возражаешь, - прибавила она.
  С непонятным выражением в голосе.
- Ладно, - послушно согласился он.
- Ну а теперь подоткни мне одеяло и давай спать, - вдруг добавила она, чуть зевнув.
- М-м... ладно, - нехотя согласился он.
  Конечно, он был полон подростковых чувств. Но он прекрасно знал, что она его просто дразнит. Только не знал, почему. Ведь женские мысли были для него тайной за семью печатями. Он даже и не знал, что их, собственно, не было. В полном смысле этого слова.
  В том смысле, который он ему придавал.
  Судя по себе самому.
- А свет выключать? - спросил он, сев на своём одеяле и чуть дрожа от ночной прохлады.
  Чтобы потянуть время.
- Ты что, белены объелся? - колко сказала она.
  Не уточняя.
  Но так, будто он предложил ей что-то неприличное. Уже... даже не понимая всей чистоты его намерений.
  Но не желаний.
  К сожалению.
  Его.
- Нет, - сказал он, оправдываясь.
- А как ты собирался это делать, - ядовито спросила она. - В темноте?
  Он не ответил, краснея.
  Она подчеркнула слово «это». Но от полного сумбура в голове он совершенно не мог понять, почему. То есть, в каком смысле.
  Как и она сама.
- Ну? - требовательно поторопила она.
  Как будто в классе.
- Сейчас... - вздохнул он.
  Он собирался с духом.
  Потом поднялся с места, подойдя к её полке. Алёна повернулась  нему спиной, чтобы ему было удобней. Была видна только тёмная голова девушки на белой подушке. С зачёсанными назад волосами.
- Ну что, сидишь? - едко спросила она.
- Нет... - чуть хрипло отозвался он.
  Нагнувшись, он начал осторожно подтыкать под неё одеяло, начиная с самого лёгкого. Снизу, где ноги... Поездное одеяло было не очень толстое. Не то, что набитые шерстью белые одеяла у него дома, в Ховрино. Почувствовав тело девушки, Серёжа снова слегка покраснел. Но он знал, что это всего лишь игра.
  С её стороны.
  Когда он почти дошёл до верха, она неожиданно повернулась, и он вдруг коснулся чего-то мягкого. Реакция была мгновенной... Такой, какая и ожидается от подростка.
  Да и не только.
  Правда, до сих пор он держался. Каким-то образом... наверно, отвлекаясь на разговоры. Она его заговорила... своим притягательным голосом.
  Как у сирены.
- Ой... - он залился краской стыда в полутьме ночного купе, со светом у его изголовья.
  На той стороне от столика. 
  Сейчас она резко повернётся и уставится на него, открыв изумлённые серо-зелёные глаза. А потом даст ему пощёчину. И после этого обольёт презрением его спину, когда он подойдёт к своей полке. С такой же белой подушкой и зелёным одеялом.
  С белым пододеяльником.
- Э-э... - неловко протянул он, разогнувшись в ожидании. 
  От этих мыслей у него живо всё прошло. В том числе некоторый жар в голове... и вообще. Ведь всё оно так и было... только без пощёчины.
  И без презрения.
- Ну? - ехидно спросила она. - Чего ж ты не извиняешься?
  В голосе девушки не было ни капли сна... как будто она и не зевала. Только что... ведь была уже глубокая ночь. Но парень не почувствовал подвоха. Он был занят собой...
  В основном.
- Извините... - виновато пробормотал он.
- За что? - тут же спросила она.
  Как будто заранее знала... что спросить.
- Э-э... - протянул он, в совершенной растерянности.
- Не знаешь, что ли? - съехидничала она.
- М-м... - протянул он с горящим лицом, в полутьме ночного купе. - Да ну, - добавил он, сообразив, что это явно очередная выходка.
  С её стороны.
  Потом ему пришло в голову, что в полутьме он не увидел бы, какого цвета у неё глаза. Словно только в этом и было всё дело.
- Ну ладно, - примирительно сказала она. - Не обижайся...
  Она ведь тоже не считала его дураком. До этого было достаточно далеко. Она прекрасно знала своих подопечных. А тут ей попался немного необычный тип...
  Она пока не поняла, чем.
- М-м...
  Он остановился, не зная, что сказать. Что вообще говорят люди в таком положении. Его жизненного опыта было для этого недостаточно.
  Явно.
- Ну чего ж ты... остановился, - пожурила его она. - Продолжай, - по-свойски добавила она.
  Чтобы его подбодрить.
  Он не понял, о чём она. О том, чтобы подтыкать одеяло или чтобы он продолжил свою мысль. Пока невысказанную... и неизвестную.
  Никому.
- А чего?.. - спросил он в полусвете от маленькой лампочки у себя над изголовьем.
  На той стороне столика с белой скатертью, на которой стояли два пустых стакана и полупустая бутылка грушевого лимонада.
  С серебристой крышкой.
- Сам не знаешь? - спросила она.
- Не, - упрямо сказал он.
  Хоть и стесняясь этой девушки с гладкими, зачёсанными назад каштановыми волосами. Ведь на самом деле она совсем не была его двоюродной сестрой Наташей. У него было две знакомых двоюродных сестры, и он относился к ним просто по-товарищески. Он знал их с самого детства.
  Обе жили в Тбилиси.
  Хотя нет, ещё две двоюродные сестры жили в Ереване, куда он ездил в прошлом году на летних каникулах. Амалия была тоже немного постарше него, а Люда – такая же. Это были дочки дяди Артёма, у которого он жил.
  Он относился к ним так же.
 
- Ну подумай, - посоветовала она.
- Да ну вас, - сказал он.
- А почему это вдруг «вы»? - снисходительно спросила она. - С испугу, что ль?
- Не-е, - нехотя протянул он.
  Хотя так оно и было.
  Естественно.
- Тогда кончай свою баланду, - сказала она, посмотрев на него лицом с белеющей в полутьме подушки. В купе  мчащегося ночью поезда. - Нагибайся и подтыкай одеяло.
  Но... слишком приказным тоном.
  Серёжа хотел было сказать «нет», но не хватило решимости. Он вообще не любил конфликтов. К тому же ему совсем не хотелось идти спать.
  В данном случае.
- А вы повернитесь на бок, - подал он идею.
  Она нахально лежала почти на животе, под своим одеялом. И он отлично понимал, зачем. Но теперь его больше не проведёшь...
  Лицо уже не пылало.
- Да ну тебя, - сказала она. - Шуток не понимаешь.
«Тоже мне... шуточки», - подумал он.
  Она послушно повернулась спиной  нему. Он снова осторожно подоткнул краешек одеяла. Не очень сильно.
- Серёжа, - вдруг тихо сказала она.
- Чего? - остановился он, как вкопанный.
  Впрочем, дело было сделано.
  Общими усилиями.
- Нагнись на минутку, - попросила она.
  Он чуть нагнулся над лежащей под одеялом девушкой. Всё так же глухо стучали колёса. Вагон еле заметно покачивался, и скорый поезд плавно мчался во тьме ночных лесов, полей и перелесков. Звёзд уже не было, и поэтому машинисты видели по бокам от кабины полную темноту. В основном...
  Как ночью в деревне.
  Но пассажиры в своих купе об этом не думали. Даже те, кто не спал. Может, их и было-то всего два человека... на весь поезд.
  Поезд ехал сам по себе.
  Серёжа слегка наклонился над спящей девушкой. То есть, не спящей, а только собирающейся заснуть.
  Повидимому.
- Нет, - сказала она. - Ещё ниже.
  Она повернулась на спину, смотря на него вверх с белеющей в полутьме подушки. Цвет круглых глаз девушки и правда было не различить. Но лицо было хорошо видно. В целом...
  Он послушно нагнулся ещё ниже.
- Да ну тебя, - сказала она нетерпеливо. - Совсем низко... я хочу тебе кое-что сказать.
  Она протянула к нему руку, высунув её из-под одеяла. Серёжу ошеломила эта просьба, но после недолгой борьбы он её исполнил. Ведь в ней не было ничего такого... в конце концов. Ну, скажет ему чего-то на ухо.
  Такого он совсем не ожидал.
  Но почему бы и нет.
  Он нагнулся почти к самому лицу девушки, она быстро притянула к себе его голову рукой в мягком халатике и шепнула ему на ухо, тут же отпустив его:
- Ты хороший...
  Он опешил, разогнувшись и не зная, что делать.
  Вот теперь пора было идти спать. Наверно... Он посмотрел вниз на лежащую на спине девушку с одеялом до самого подбородка, и вдруг вспомнил, как она сидела за столиком в своей серой юбке и облегающем красном джемпере. У неё была тонкая талия и стройная фигура. И всё остальное... что привлекает далеко не только подростков.

  Но не только это.
  Ему вдруг так захотелось настоящей человеческой теплоты. Не просто обычной душевной, а совершенно полной и такой недосягаемо осязаемой...
  И не просто человеческой.
  А этой симпатичной и привлекательной девушки, которую он встретил тут, в этом полупустом купе поезда дальнего следования. Но он вспомнил о чужом недоумённом взгляде, пощёчинах и душе холодного презрения.
  И повернулся.
  Совсем забыв, что ничего этого отнюдь не было. То есть, было... но только у него в смущённой голове. А в голову шло из сердца.
  Как оно всегда и бывает.
  У всех.
- Чего ж ты, Серёжа? - с непонятным упрёком произнесла Алёна, пошевелившись у себя на постели.
- А что? - спросил он, оглянувшись.
  С надеждой чистого как дитя подростка.
  Мы далеко не всегда можем понять человеческого сердца и его сокровенных желаний. Которые совсем не всегда так нечисты, как кажется окунувшимся в грязь.
  Впрочем, и не окунувшимся тоже.
- Хм, - чуть слышно хмыкнула она. - Спокойной ночи, вот что.
  Он погасил свет.
  Поезд мчался в темноте, стуча колёсами. За окном немного разошлось, и в окно стала заглядывать сквозь облака жёлтая луна. Серёжа повернулся на бок, но долго лежал, не засыпая. Он думал о девушке, спящей на нижней полке за еле видимым в темноте столиком у окна.
  Не в силах заснуть.

                ********

 
  Ночью он полупроснулся, сонно посмотрев на промелькнувшую за окном небольшую станцию с двумя фонарями и старым зданием полуосвещённого вокзальчика. Потом сразу снова стало темно. Только в потолке купе светился синий ночник. На столе дребезжала чайная ложечка в стакане. Стакан в подстаканнике был еле виден в темноте. У головы сквозил зябкий ночной ветерок из щели наверху, в чуть приоткрытом окне.
  Серёжа снова закрыл глаза. 

                *********

  Серёжа поморщился от солнца, открыв глаза. 
- Доброе утро, - сказала Алёна, входя в раздвинутую дверь купе. - Выспался?
  За окном с раздвинутыми занавесками был широкий перрон. На большом здании вокзала было написано «Харьков». На больших часах под надписью было пол-одиннадцатого. По перрону сновали и прохаживались люди в летней одежде с вещами и просто так.
  Народу было не очень много.
  Дверь снова задвинулась.
  Алёна повернулась к нему спиной, смотрясь в зеркало на двери. Серёже стало неудобно... Не оттого, что он так долго проспал, а потому что надо было ещё вставать и одеваться.
  При ней.
- Ну вставай, - чуть толкнула она его в бок.
  У девушки в руке была сетка с завёрнутыми в серую бумагу покупками. Серёжа догадался, что она ходила за едой в вокзальный магазин.
- А-а... вы не выйдете? - смущаясь, спросил он.
- Не-е, - протянула она. - Сам выходи.
  Он промолчал, начиная нехотя вылезать из-под одеяла. Она нарочно повернулась от зеркала и положив свою сетку на столик у окна, села на своё место. Серёжа чуть покраснел, привстав и протянув руку за своими чёрными брюками. Они валялись у него в ногах, а рубашка в сетке над диваном. Поезд тронулся, лязгнув вагонами. Серёжа чуть покачнулся.
- Ну что, - сказала Алёна. - Ты всегда так спишь?
  Она сидела и слегка иронически смотрела, как он пытается одеть брюки, не очень вылезая из-под одеяла.
- Не, - пробурчал он.
- Ври больше, - сказала она и нагнулась, протянув руку и чуть взъерошив ему волосы. - А во сколько встаёшь?
- Как обычно, - сказал он.
- То есть?
- Ну... у нас до школы семь минут.
- Подсчитал, - насмешливо сказала она. - Значит, встаёшь в восемь...
  Как ни странно, она угадала.
  В последнее время мама его только будила, а остальное оставляла на его совести. И он этим пользовался. Зачем вставать в пол-восьмого, когда можно в восемь?
- Угу, - пробормотал он, наконец сунув ногу в брюки.
  Присутствие весёлой, беззаботной и привлекательной девушки ему сильно мешало. Ему было неудобно одевать брюки так, как он привык. Сидя на кровати и надевая сразу две штанины. Даже сев на диван нижней полки, девушка занимала место в маленьком купе. К тому же он стеснялся. Он не хотел случайно коснуться её голой ноги. Она была в той же серой юбке выше колен.
  И старом облегающем джемпере.
- Здоровый детский сон, - сочувственно прокомментировала она.
  Склонив набок голову с зачёсанными назад тёмно-рыжими волосами, она наблюдала, как он одевается. От приставучего взгляда девушки Серёжа никак не мог просунуть ногу в штанину. От вчерашнего панибратства в нём не осталось и следа. Он хорошо помнил весь вчерашний день... и ночь. Ну, не всю ночь, а примерно до одиннадцати.
  Когда они стали спать.
  Точнее, она.
- Ну что, оделся? - спросила она, когда он быстро натянул на себя свою яркую синюю клетчатую рубашку, торопливо застёгивая пуговицы.
  За окном проплывали обычные привокзальные пейзажи. Путаница сходящихся и расходящихся блестящих и ржавых путей с чахлой травкой, грузовые платформы, будки, тёмные от времени столбы с проводами, покосившиеся заборы.
  И прочее пыльное хозяйство.
- Да, - сказал он. - А почему меня не разбудили? - поинтересовался он.
  Он знал, что проводницы утром на поезде всегда разносят чай, стучась во все двери. Только не знал, зачем. А ему вроде не стучали...
- Кто? - спросила Алёна, склонив голову набок.
  Она чуть облизала языком недавно накрашенные губы.
  Девушка смотрела на него, ожидая, что он скажет... как он выкрутится. Она знала, что будет... Но всё равно было интересно. Она любила детей... включая и подростков. Но только тех, кто пока не потерял своего детства. Правда, она знала, что и теряют далеко не все.
  Серёжа почувствовал, чего ей надо.
  Потому что это не касалось его «слепой точки», в отношении женских мыслей и чувств. Которая дана была ему, как дар от Бога.
  Но он этого не знал.
  Пока.
- Э-э... - сказал он. - Вообще...
- А я? - тут же спросила она.
- А... - запнулся он. - А-а...
  Серёже было знакомо это ощущение... как раз этим летом, когда дядя Петя приехал в Москву, Серёжа вдруг пришёл в замешательство. Ни с того и с сего... Он всегда был с дядей Петей на «ты», но тут на него что-то нашло, и он перестал понимать, как с ним следует говорить. Он сильно смущался и почти никак его не называл. Так было почти целый месяц... В конце концов, он всё-таки вернулся к прежнему обращению. Но его приводило в недоумение то, что при этом сам дядя Петя никак не помогал ему разобраться в своих сомнениях.
  Хотя явно видел, что происходит.
  Серёжа это прекрасно чувствовал. Ему это было видно, как на ладони. Он видел человека насквозь... сердцем. Но пока этого не понимал.
  По недостатку жизненного опыта.
  К сожалению.
  Своему.   
- Глубокая мысль, - заметила она. - Будешь есть?
- А-а...
  Он опять осёскя.
  Он хотел спросить, завтракала она сама или ещё нет. Но не мог облечь эту мысль в неопределённое местоимение.
- Чего «а»? - безмятежно поинтересовалась она, разворачивая свёртки.
- Ничего, - снова буркнул он.
- Тогда бери и ешь, - сказала она.
  На столе были куски сыра, буженины, хлеба и пара красных помидоров. Всё это лежало на серой обёрточной бумаге. Серёжа уставился на две бутылки пива.
  Лимонада не было заметно.
«Ничего себе», - подумал он.
  Он никак не ожидал от полузнакомой девушки такой беспардонности. Это было не принято... Даже у незнакомых взрослых мужчин. Приносить пиво подростку...
  А тем более от девушки.
 - А лимонад? - спросил он, просто для приличия.
  Он же видел, что она нарочно купила пиво.
- Перебьёшься, - пренебрежительно сказала она, откусывая бутерброд с бужениной. - Только принеси мне чаю, - добавила она.
- А ты что, не пила? - вдруг вырвалось у него.
- О, - она сделала большие глаза. - Что... собрался с духом?
- А что? - спросил он, смутившись.
  Он не был уверен, что сказал правильно. Может быть, вчера была просто какая-то случайность... вроде наваждения. Правда, он не верил в наваждения. 
- Ничего, - сказала она. - Похвально...
  У него отлегло от души. Ему не очень-то хотелось ещё целый день сидеть с ней... не зная, как её называть. Он и отчества её не знал... в случае чего.
  Она не сказала.
 - Ну... ладно, - сказал он, нерешительно поднимаясь.
  Но она превосходно его понимала. Данный стреотип был ей не совсем знаком. Но отчасти был похож на «интеллигентного и безобидного драчуна»... неиспорченного. В частности, в данном случае.
  Она ещё не знала, что он не драчун.
  А совсем наоборот.
- Топай, - сказала она, жуя свой бутерброд. - И не забудь про себя... я уже второй раз пью. По твоей милости.
  Как будто он заставлял её снова завтракать.
  Серёжа неуверенно подошёл к двери с зеркалом. Он просто стеснялся того, что подумает про них пожилая проводница в синей форме. Ведь вчера ночью он прекрасно заметил её неприметно поджатые губы. Насчёт их двусмысленного положения в запертом купе ночью.
  И она была права.
  Так он считал.

  Ночью Алёна тоже не сразу заснула.
  И подумав, решила... Всё было в порядке. Она ведь тоже входила в ту самую невидимую духовную аристократию мира.
  Которая любит новизну.
  И приключения.
- А, принёс, - одобрительно произнесла она с едой во рту. - Давай сюда.
  Второй бутерброд у неё был с сыром. Серёжа поставил свой стакан с чаем и стал мешать ложечкой сахар. Чай был довольно крепкий... но он не обратил на это внимания.  По своей простоте... Да и вообще, в поезде качество чая не очень заметно. Не то, что в столовой... Впрочем, в столовой он наверняка был хуже. Серёжа об этом как-то не задумывался.
  Он привык думать о важном.
  Для него. 
- А зачем пиво? - спросил он.
  Снова не решаясь назвать девушку на «ты».
- Вот нюня, - покачала она головой, посмотрев ему в лицо. - Ты чего, меня боишься?
- Не-е, - протянул он.
- А почему не называешь меня по имени? - поинтересовалась она, свободно откинувшись на спинку дивана у себя за спиной.
- Почему... называю, - соврал он, чуть покраснев.
- Ну назови, - приказала она.
  Да-а...
  Она не стеснялась пользоваться своими учительскими навыками. В любой момент... когда возникала необходимость.
- Алёна, - неожиданно легко произнёс он.
  Наверно, потому что предложение было слишком односложным. Как говорится, слово-предложение. Звательного типа.
- Чего? - тут же отозвалась она.
  Как будто только этого и ждала.
- М-м... - снова чуть покраснел он. - Ничего...
- А ты придумай что-нибудь, - посоветовала она, дожёвывая свой бутерброд и запивая его сладким чаем.
  В стакане с подстаканником.
- А чего?
- Ну, скажи, в кого ты сейчас влюблён, - невозмутимо произнесла она.
  Как будто спросила, что он ел на обед. Правда, обеда пока не было... но вчера был. Для него это было тяжким испытанием. Не обед, а вопрос... Особенно от такой малознакомой персоны.
  Как эта девушка.

  Он вспомнил, как в третьем классе мама настойчиво допытывалась у него, любит ли он Милу Попову... он не хотел говорить, но мама была так настырна, что в конце концов он признался. Он отбивался так, что она загнала его в ванную.
  С этой девочкой он сидел за одной партой. И был в неё влюблён... Поэтому и написал её имя в своём дневнике.
  А мама это заметила.
  Впрочем, он не знал, что наводка была с другой стороны. О которой он даже не думал... И не мог себе представить. И что его специально посадили с самой красивой девочкой в классе.
  Потому что сама учительница его не особенно любила... хотя и уважала. За быстрый ум. Что особенно проявлялось в арифметике. Где он был на две головы выше своих одноклассников.
  Всех. 
  Конечно, теперь он был несколько разумнее, чем тогда. Но нельзя сказать, что намного. Во всяком случае, в этом вопросе.
- Э-э... - промямлил он.
- Чего... стесняешься? - участливо спросила она, с высоты своих двадцати пяти лет.
  И трёх лет учительницей в школе.
  У таких разгильдяев и охламонов, как он. И потери того, что он пока не потерял. В двадцать лет, на третьем курсе в МПГИ. И недавней турпоездки в ГДР, где она влюбилась в простого немецкого парня. Который был похож на белокурого викинга на норвежском эсэсовском плакате времён войны. И того, что было потом, когда она вернулась... всего месяц назад.
  Родители её не ругали... а наоборот, утешали.
  Но что они могли?
- Не-е, - сказал он, чуть глотнув своего чаю.
  Она его так отвлекала, что он так и не попробовал ни кусочка буженины или сыра. И тем более помидоров. Чай с ложечкой в стакане почти не остыл.
  Но всё было впереди.
  Если так будет продолжаться... И она не даст ему спокойно позавтракать. Правда, ей самой эта беседа совсем не мешала.
  А наоборот.
- Ну расскажи мне что-нибудь, - предложила она.
- Да ну... - сказал он. - Я ничего не знаю...
  Как в «Трёх толстяках».
- А анекдоты любишь? - спросила она.
- Угу, - кивнул он.
- Ну расскажи, - попросила она, положив локти на стол и чуть подвинув замасленную бумагу с копчёной колбасой, бужениной и сыром.
  Эту колбасу она вытащила из своей сумки под полкой.
  Серёжа покосился на её облегающий джемпер под горло... в красный рубчик, и довольно поношенный. Он был охвачен в талии чёрным ремешком, чуть выходя из-под него на короткую серую юбку. Они пока не знали, что в будущем году появятся вообще мини-юбки.
  Но ему хватало и этого.
- Не... у нас Паньшин хорошо рассказывает, - сказал он. - А я не умею...
- Ну ладно, - сказала она, допивая свой чай. - Ты чего не ешь? - вдруг заметила она. - Совсем аппетит потерял? - с намёком прибавила она.
- Не-е... - протянул он.
  Он не привык к таким летучим светским беседам, да ещё с девушками. Во всяком случае, в таком темпе.
  Да и вообще.
- Ну давай, я тебе расскажу, - предложила она. - А ты пока ешь... а то чай совсем остынет. А это на обед, - добавила она, заметив его взгляд на две бутылки жигулёвского пива у самого окна.
- Ладно, - согласился он.
- Слушай, - сказала она завлекающим голосом. - Можно ли построить коммунизм на Кавказе?
  Серёжа пожал плечами, подумав, что она спрашивает его.
- Нет, - продолжила Алёна таким же обаятельным голосом. - В программе партии ясно сказано, что коммунизм не за горами.
  Серёжа прыснул со смеху.
  Он любил юмор. Почти так же, как фантастику. Неважно, какой... лишь бы было смешно. Правда, похабные анекдоты ему казались не очень смешными.
  В основном.
  Она тоже рассмеялась.
- Слушай дальше, - сказала она с загадочным выражением. - Армянский радио спрашивают: хароший ли савецкий власт? Армянский  радио атвэчает: савецкий власт хароший, только очен длинный.
  Серёжа вообще расхохотался. Он никогда не стеснялся смеяться. Ему это не казалось плохим тоном. В силу простого воспитания.
  Скорее даже, никакого.
- Слушай ещё, - сказала она.
  Она рассказывала с таким виртуозным выражением, что получалось не хуже, чем у Паньшина у них в классе.
- Во время доклада Брежнева был арестован человек, сидевший в зале, - продолжила она уже без всякого вступления. - Он оказался шпионом. Как вам удалось распознать врага? - спросил Брежнев майора Пронина. - Я руководствовался высказанным вами в докладе указанием: "Враг не дремлет!"
  Серёжа хохотал до упаду.
  Алёна посмотрела на него чуть удивлёнными серо-зелёными глазами, полуоткрыв красный от вишнёвой помады рот. Она не ожидала от него такой непосредственности... почти детской.
  Ей это понравилось.
  Даже очень.
- Слушай дальше, - сказала девушка, смахнув со лба пару длинных каштановых волос. - Александр Македонский, Цезарь и Наполеон в качестве почетных гостей наблюдают парад войск на Красной площади. «Если бы у меня были советские танки, - говорит Александр, - я был бы непобедим!», «Если бы у меня были советские самолеты, - говорит Цезарь,- я завоевал бы весь мир!», «А если бы у меня была газета "Правда", - сказал Наполеон, - мир до  сих пор не узнал бы о Ватерлоо!»
Серёжа уже хохотал без умолку.
- Советский воробей перелетел на Запад, - сказала она. - Что, в России плохо с кормом? - спрашивает его западный воробей. - Сколько угодно! Нигде не рассыпают на землю столько зерна, сколько там.
- Так чего же ты там не остался?
- Почирикать захотелось!
- Чего не успел Хрущев в жилищном строительстве? - продолжала она без всякой остановки. - Не успел сделать уборную проходной, объединить унитаз с ванной и соединить пол с потолком.
  Серёжа чуть не захлебнулся от смеха, повалившись спиной на свою подушку. Алёна посмотрела на него с чувством глубокого удовлетворения. Как будто ей подарили чёрно-бурую лисью шубу.
  На день рождения.
- По случаю приезда Брежнева в одну из братских стран был устроен орудийный салют, - сообщила она, положив локти на столик и опираясь подбородком на кулаки. - После второго залпа старушка спрашивает милиционера, почему стреляют.
- Брежнев приехал, - отвечает тот.
- Не могли, что ли, попасть с первого разу?
  Она сложила рот в трубочку, с удовольствием глазея, как он хохочет. С таким осязаемым наслаждением, будто ест клубничное мороженое... итальянское. Серёжа поглядел на рот девушки с чуть припухлыми красными от помады губами, и немного отвлёкся от анекдотов.
- Ладно, - сказала она. - Слушай дальше:
- Почему советские войска так долго находятся в Чехословакии?
- Они до сих пор ищут того, кто позвал их на помощь.
  Серёжа совсем не был антисоветчиком.
  Но он хорошо чувствовал юмор. И поэтому умел им наслаждаться. За это он и любил раннего Чехова, Ильфа и Петрова или хорошие анекдоты... но ещё больше Джерома Джерома.
  Ну и других.
- Где живет Иван Иванович? - спросила она, сделав большие глаза.
  Серёжа остановился в ожидании.
- Если вы имеете в виду того Ивана Ивановича, который жил напротив тюрьмы и к которому приезжали родственники из-за границы, так он теперь живет напротив своего дома.
  Серёжа снова прыснул.
- С кем граничит Советский Союз? - продолжала Алёна, словно неисчерпаемый источник. - С кем хочет, с тем и граничит.
  Серёжа залился смехом.
- Леня, я приказал открыть границу, - говорит Косыгин Брежневу.
- Ты что, с ума сошел?! Все удерут, вдвоем останемся!
- А кто второй?
  Серёжа взорвался от смеха, снова упав спиной на свою подушку. Вместо того, чтобы слушать и есть, он только хохотал.
- Ну ладно, - сказала она. - Кончай умирать со смеху. А то голодный останешься...
  Серёжа сел прямо, перестав смеяться. Он немного протёр глаза, посмотрев на столик с едой. Он и правда хотел есть.
- Только чай уже остыл, - предупредила она. 
  Она предупредительно стала делать ему бутерброд с копчёной колбасой. Серёжа немного удивлённо посмотрел на неё. Ему никогда никто ничего не делал. В смысле бутербродов и тому подобного.
  Даже мама.
- Бери, - заботливо сказала она. - Запивай чаем.
- Спасибо, - сказал он, отхлебнув свой чай.
  Чай действительно был уже тёплым.
  Но ему было всё равно. В своей жизни он не был избалован женским обществом, и сейчас Алёна отвлекала его от всякой еды... и питья.
  Конечно, не считая родственниц.
  Которые не в счёт.

  А эта девушка была совсем не такая простая, как он сперва подумал. То есть, фигуру он приметил сразу... Естественно. Но лицо ему показалось сначала не таким уж красивым. Особенно причёска... Ему больше нравились распущенные волосы. Которые как раз были в моде.
  По случаю.
  Только потом, поговорив с ней вчера, он почувствовал симпатию к этой девушке с правильным лицом, серо-зелёными глазами и гладко зачёсанными волосами.
  А потом и слегка влюбился.
  Долго ли...
  Если есть в кого... А у этой девушки была та неизъяснимая женственность, против которой не имеет силы никакая внешняя красота.
  Малоодушевлённая.
  Но про это он пока не знал. Люди никогда сразу не догадываются о том, что влюбились в кого-то.
  Так уж устроен этот мир.
- А что, вы только политические знаете? - поинтересовался он, вспомнив её анекдоты.
  Девушка округлила глаза, с деланным удивлением посмотрев на него, но не стала делать замечания. На этот раз...
- А тебе какие хочется? - с ехидством спросила она. - Скабрезные?
  Он стушевался, чуть поперхнувшись чаем.
- Н-не... - произнёс он, чуть краснея. - Просто...
  Вообще, она знала пару сальных анекдотов... смешных до упаду. В учительской всегда чего-нибудь да услышишь.
  В узкой компании.
- Ну, что будем делать? - спросила она, когда он покончил с едой.
  То есть, съел один бутерброд с колбасой и выпил чай в стакане с подстаканником. Утром он никогда много не ел. Не успевал проголодаться.
  И привык. 
  Поезд снова разогнался, и вдали под голубым небом медленно проплывали ещё не скошенные жёлтые поля, перемежаясь пробегающей мимо зелёной листвой лесополосы.
   Всё так же постукивали колёса на стыках.
- Не знаю... - неуверенно проговорил Серёжа. - А сколько я вам должен за еду? - на всякий случай спросил он.
- Два поцелуя, - небрежно сказала она.
  У него отнялся язык, и густо покраснели уши. Он не мог понять... почему она становилась всё более фамильярной.
  Даже слишком.
  Для шуток.
- М-м... в каком смысле? - глупо спросил он, опустив глаза в стол.
- А ты в каком хочешь? - поддела она его.
- Я?.. - чуть растерянно произнёс он.
  Сейчас он просто не мог понять, шутит она или нет. В отличие от всех остальных случаев. Как ему казалось.
- Ага, - нахально сказала она.
  Довольно глядя на его красные уши.
- Ну... ни в каком, - пробормотал он, смотря в сторону окна.
- Тогда нисколько, - простила она ему долг. - Но спрашивай поосторожнее... а то нарвёшься на что-нибудь.
- Что?.. - произнёс он.
  Просто так, по инерции.
- Так... вроде этого, - туманно объяснила она.
  Серёжа начал отходить.
  Что делать... если она так шутит. Вообще, он не любил распущенности и пошлостей. Он никогда не ругался матом, даже про себя.
  Вообще.
  Алёна наблюдала за ним, чуть приоткрыв рот. Он случайно оглянулся на закрытую дверь с зеркалом. Купе было по-прежнему полупустое.
  Она уловила его взгляд.
- Что, ждёшь попутчика? - с участием спросила девушка.
  Со вчерашнего дня многое изменилось.
  То, что она учительница, потеряло для него свою значительность. То ли он к ней привык, то ли сама обстановка путешествия в поезде была такой, что постепенно стирала формальности обычной жизни. Но о главной причине он конечно не догадался.
  О том, почему она такая.
- Да-а... нет, - сказал Серёжа. – Наоборот...
- Что наоборот? - уточнила она, забравшись с ногами на своё место у столика.
  Серёжа в смущении отвёл глаза.
  Постель она давно убрала... ещё когда он спал. Дрых без просыпу, как будто после тяжёлой физической работы.
  Да-а... законный вопрос.
- Непонятно... почему никто не приходит, - поделился он своей озадаченностью. - Всегда всё занято...
- Ты не ответил на мой вопрос, - напомнила она.
  Снова давая ему почувствовать, что он только школьник. Но совсем не нарочно... а наоборот.

  Привычка давала себя знать.
  Ведь она работала именно с восьмыми и девятыми классами. Иногда он напоминал ей парня из 8-го «Б» Киру Ершова. Конечно, Кирой она называла его только про себя... Иначе он обижался.
  Правда, тот был меньше похож на еврея... особенно внешне.
  Но обычные еврейские мальчики почти никогда не бывают самостоятельными. Они впитывают окружающую культуру. Или советскую, или современную западную. С европейским или американским уклоном. А этот был совершенно независим от моды.
  В любом её проявлении.
  Что было странным.
  В его возрасте.
«Как же его раскусить до конца...» - подумала она про себя, сидя с ногами на обтянутом кожей диване под верхней полкой и задумчиво разглядывая его своими серо-зелёными глазами.
  Довольно бесцеремонно.
«В зоопарке, что ли...» - подумал он, отвернувшись в окно.
  Такие взгляды его смущали.
  Если девушка ему нравилась... Если же она была как все, то он их даже не замечал. Не нарочно, а так получалось.

- Ну, - пояснил он. - Всё равно ты не поймёшь...
- Это почему же? - скептически поинтересовалась она.
- Сама подумай, - сказал он, применив её тактику. - У него два смысла... Что бы я ни ответил, ты не поймёшь, что я имею в виду.
- У кого? - поинтересовалась она.
- У вопроса, - пояснил он.
- Значит, ты не хочешь, чтобы пришёл попутчик? - совершенно нелогично заключила она.
  Он даже захлопал глазами.
  Не поняв, нарочно она придуряется или на самом деле не поняла того, что он сказал. Последнее допущение казалось ему глупым.
  Но зря.
- Почему? - обескураженно спросил он.
- Тебе лучше знать, - невозмутимо сказала она.
- Да ну тебя, - сказал он.
- Ну ладно препираться, - миролюбиво сказала она. - Лучше расскажи о себе, ладно?
- Чего? - спросил он.
- Всё, - сказала она.
- Хм... - произнёс он.
  Тоже мне, просьба... сама не умеет выражать свои мысли, а его учит. Ведь «всё» значит «ничего». Это он давно уже понимал.
  С весны.
- Ну ладно, - согласился он. Он подумал, как сказать... покороче. – Ну-у... родился в 1953-ем году... в Тбилиси... в Грузии.
  Он подумал.
- Потом... э-ээ... жил с родителями в Ливане... точнее, в Сирии, сначала... а потом в Ливане... полтора года, примерно. Потом в Москву приехал... в школу.
  Он говорил о том, что было важнее... и потому сразу приходило в голову.
- Там был интернат, а школа отдельно...
  Он остановился.
  Рассказывать о себе было не очень непривычно. Пока ещё не приходилось... вроде, никогда. Девушка внимательно слушала, смотря немного в сторону, где за окном пробегали назад однообразные, но живописные картины с зелёными кустами и деревьями.
  Чтобы ему не мешать.
- Ну-у... э-ээ... потом после интерната стали жить в Ховрино.
- Где это? – не удержалась она.
  Название было уж очень непритязательное. Но на этот раз Серёжа не смутился. Там был его дом... и всё остальное. 
- Там... на окраине, - сказал он.
- А потом?
- А потом... э-ээ... ничего, - сказал он. – А, потом ещё в Турции жил год, в четвёртом классе, - вспомнил он. – Там я один в классе был.
- Как это? – не поняла она, повернувшись к нему.
- Ну, один в четвёртом классе... там в посольстве школа. А в третьем классе всего четыре  человека было... нет, пять. – Он вспомнил, что один мальчик приезжал из города.
  Его друг, Сашка Сухов.
 
  С которым они всегда гуляли по обширной, как зелёный парк на пологом склоне, посольской территории. По дорожкам из кирпичной крошки и просто так. И он всегда рассказывал Сашке удивительные истории. Такие интересные и занимательные, что Сашка слушал их по два часа... время шло незаметно. Ну и всё прочее... высокая ограда из белых металлических прутьев шла вокруг двухступенчатого жилого здания с жёлтыми и красными  линиями балконов, большой спортивной площадки, рощицы со старыми миндальными и прочими деревьями на возвышении, обширной поляны на склоне, самого посольства повыше среди кустов красного барбариса, с прилегающим крылом для приёмов и теннисным кортом с другой стороны, асфальтовым проездом вдоль заднего края территории, с зелёной травой и грушевыми деревьями со спелыми красно-жёлтыми грушами у белого забора из металлических прутьев, за которым чуть круче поднималась гора... Проезд шёл к большому низкому гаражу и потом снова вниз по крутой горке позади жилого здания. С другой стороны двуступенчатого здания был такой же живописный двор с небольшим бассейном, качелями и крутым подъёмом к крылу с библиотекой и биллирадной, под огромной черешней, летом со спелыми бело-розовыми ягодами. Серёжа считал черешни и вишни ягодами.
  Вообще, больше половины деревьев на территории были плодовыми, даже на старой ели вился до середины зелёный дикий виноград. В живописной зелёной рощице с подъёмами и спусками были деревья айвы, грецкого ореха и чёрной сливы. Но это было заметно только летом, а в другое время это были просто густые зелёные деревья.
  На краю рощицы был наполнен водой маленький круглый водоём из камня. Один раз Серёжа поймал в нём довольно рыбу величиной с ладонь. Поймал рукой и принёс маме домой, чтобы она пожарила. Но она сказала отнести её обратно.
  В сущности, территория с посольством и всем прочим были довольно роскошными, во всех отношениях. Для ребят было особенное раздолье.
  Сашка жил не в посольстве, а в городе. Один раз он был у них в гостях. Там у них была большая квартира. А  на улице тоже продавали мороженое... по одной лире, молочное. А у них за посольской оградой продавали только фруктовое, за двадцать пять куруш. Но оно было вкуснее.

- ...Ну что? – спросила Алёна.
  Он не заметил, как немного задумался, вспоминая самый лучший год в своей жизни. Если не считать года в Бейруте, прекрасном городе на берегу Средиземного моря. Но тогда ему было только шесть лет.
- А... ну потом так и жил в Ховрино, - сказал он. – То есть, живу.
- А кто у вас был в третьем классе? – поинтересовалась Алёна, слегка наклонив голову с гладкой причёской.
- Где? – спросил он.
- Ну там, в Турции, - пояснила она, непонятно смотря на него.
- Три девочки... и ещё один.
  Было не принято говорить про себя и своих товарищей «мальчик». Это звучало довольно глупо.
- А как их звали?
  Девушка смотрела на него, наклонив голову набок. За окном пробегали назад густые деревья с зелёными кустами.
- Ну-у... Нина, Таня и... там было две Тани, - сказал он.
- А сестра у тебя есть? – спросила она, пошевелившись на тёмном кожаном диване.
  Под верхней полкой.
  В спальном вагоне поезда дальнего следования. Если не слушать, то постоянного стука колёс было уже незаметно. 
- Не... брат.
- Старший?
- Не-е... ему шесть лет.
- А в какой ты школе?
- 251-ой. 
- А ещё?
- Ну-у... папа работает в МИДе, - сказал он, не зная, что ещё говорить. – А мама в АПН. А я в девятом классе, - добавил он. 
  Пока он говорил, она внимательно слушала, обняв свои голые колени, в очень короткой серой юбке. Ему даже показалось, что слишком внимательно.
  Как будто на экзамене.
  Учительница.
- Ну хорошо, - согласилась она, чуть покусав губы, чтобы не засмеяться. - Это анкетные данные... они тоже пригодятся. А где суть?
  Как в своём классе.
  В школе на Новокузнецкой... Как раз в той, где учился его отец в тридцатых годах и недалеко откуда жили сейчас его московские дедушка с бабушкой.
  Но они этого не знали.
- Не знаю... - пожал он плечами. - Теперь ты рассказывай, - прибавил он. 
  Собственно, ему это было вовсе не так интересно, как ей. По крайней мере, у него было такое впечатление.
  В данный момент. 
  Но ошибочное.
  От ума.
- С ума сошёл? - поинтересовалась она.
- А чего такого... - чуть удивился он.
- Ага, - пообещала она. - Дожидайся.
- Ну тогда расскажи анекдоты, - предложил он.
  Читать почему-то не хотелось.
  Да он и не мог, пока она с ним разговаривает. Не мог же он её оборвать. У него никогда не хватало на это совести. А тем более, когда интересно.
  Вот как степерь.
  С ней.
  Но у неё были совсем другие планы. По крайней мере, на сегодня. За день она должна была успеть составить совершенно чёткое представление о человеке... А не просто о школьнике.
  Ну, может быть, за два.
- Тороплюсь и падаю, - сказала она.
  Он немного растерялся.
- Ну тогда будем читать? - полуспросил он.
  Немного разочарованно.
- Нет, - сказала она. - Расскажи мне одну из своих историй.
- К-какую? - огорошенно спросил он.
  Он точно помнил, что ничего не говорил ей о своих историях. Только немного о стихах, и всё. Откуда она догадалась?
- Ну так что же? - спросила она.
  Поняв по его лицу, что попала в точку. Тем лучше... Ведь по сочинениям самого человека его легче узнать, чем по его вкусам. Если, конечно, он не будет врать... то есть, притворяться.
  Но похоже, что у этого не было такой внутренней цензуры.
  И он не станет врать.
  Просто не скажет.
- А про что? - спросил он.
  Он не особенно стеснялся рассказывать свои истории. Если только не на сцене... Но ведь его туда никто и не приглашал.
- Про что-нибудь, - небрежно предложила она.
  Солнце за окном поднялось в летний голубой зенит, и его уже не было видно. Стало жарко... Алёна не спеша встала с места, подняла крышку нижней полки, достала из своей спортивной сумки «Советский экран» и стала им обмахиваться.
- Открыть окно? - с сочувствием предложил Серёжа.
- А ты думаешь, будет прохладнее? - с сомнением спросила девушка.
  Она снова сидела с ногами у столика. Возле самого окна... и он старался туда не смотреть. Серая юбка была слишком короткой.
  Для него.
- Посмотрим, - сказал он. - Там хоть ветер...
- Валяй, - сказала она.
...
- Ну начинай, - сказала она, когда он открыл окно до края верхней полки.
  Дальше оно не открывалось.
  Не то, что в старых поездах. Которые он помнил... Там окно открывалось до самого конца. Так, что можно было вывалиться. Но очевидно, никто не вываливался.
  Наверно, были умнее.
  Тогда.
- Ладно, - сказал он. – Э-ээ... Мак шёл по лесу, и уже третий день ничего не ел. В лесной траве и старых иголках было много сыроежек, но Мак никогда не ел сырых грибов. Он привык их жарить... или варить суп. Поэтому пришлось их не есть. Лес стал редеть, и Мак подошёл к глубокому прозрачному ручью с зарослями чёрной смородины по берегам. Он наелся до отвала чёрной смородины и пошёл дальше.
- Постой, постой, - остановила его девушка с гладко зачёсанными назад волосами. - Ты что, всегда прямо так и начинаешь?
«Вот ещё...» - подумал он.
  Вспомнив о том, кто она.
  Значит, задаёт и сочинения... на разные дурацкие темы. Которые он не умел писать и получал тройки за содержание.
  За то, что не было ошибок.
  Почти.
«Будет только мешаться...»
  Он уже давно был не очень высокого мнения обо всей этой литературе, и тем более сочинениях на её тему. И не собирался его менять.
  Даже ради неё.
  Симпатичной девушки с веснушкой на носу и соблазняющей фигурой. Сидящей у окна с раздвинутой белой занавеской напротив него.
  Что толку менять правду?
  Она ведь не изменится.
  Всё равно...
- Ага, - сказал он. - Когда как...
- Ужас, - сказала она.
- А что... вы думаете, надо сначала сказать «жил-был», а потом уже всё остальное... вроде Толстого?
  Тут он ошибался.
  Хотя нарочно упомянул Толстого, которого не любил. В первую очередь как писателя. Он читал его философию и ценил её выше. В ней была какая-то изюминка...
  Она была довольно интересна.
  Лично для него.
  Пока что.
- Ты чего? - спросила она. - Опять?
- Ой, - виновато сказал он. - Извините...
- За что?
  Он не заметил своей нелогичности.
- Ну-у... за то, что я... это... сами знаете.
- Ну и как, поставить тебя в угол? - с серьёзностью спросила она.
- Как хотите, - сказал он, пожав плечами.
  Сейчас он был готов пойти на это... чтобы она не сердилась. А вообще, он всегда принимал подобные наказания без всяких эмоций.
  Из принципа.
«Дошёл...» - подумала она.
  С ощутимым удовольствием.
- Ну да? - спросила она.
  Он промолчал.
  Она получала над мальчиком всё большую власть. С каждым часом... на минуту ей стало не по себе от такой власти над человеком. Но это была просто слабость.
  Она ведь знала себя.
  Естественно.
  В общем.
- Ну тогда скажи: «Толстой великий писатель», - решила она проверить его.
- Толстой великий писатель, - с покорностью повторил он. - У вас.
- А у вас? - смеясь, спросила она.
- А у нас нет, - сообщил он.
- А если я дам тебе что-нибудь сладкое? - спросила она, проверяя перед собой почву.
  Как охотник, забредший на лесное болото и тыкающий шестом в трясину. Но в этом лесу  никакой трясины не было...
- Да ну тебя, - сказал он. - Конфету, что ли?
- Ну, - подтвердила она. - Конфету... хочешь?
- Не-е... - протянул он.
- А чего ж ты хочешь? - спросила она, пошевелившись у окна с ситцевой занавеской и приняв более заманчивую позу.
  Случайно.
  Почти.

  Это было против её правил...
  Но любые правила приходится нарушать. Когда-нибудь... такова жизнь. Правда, не везде... А только тут, на земле. В зачарованном царстве...
  Но они оба этого не знали.
  Пока что.
- Э-э... - чуть покраснел Серёжа. - Не знаю...
  Конечно он знал, что уловки симпатичной ему девушки лишь развлечение... то есть, игра. Без всякого реального наполнения... Вроде игры в фантики.
  Но только умом.
- Ну тогда продолжай, - милостиво позволила она, сев за столик обычным способом, с опущенными под стол ногами.

  Поняв, что ведёт себя неосторожно.
  А это может привести к последствиям. Которые не нужны ни ей, ни ему. Особенно ему... Она хорошо представляла себе силу привязанности, которая возникнет на этой романтической, девственной как целина и наглухо пропитанной идеализмом почве. Которую потом не разорвать, не оставив от неё полупустыни...
  А значит, надо быть осмотрительней.
  Про себя она конечно не подумала.
  Как обычно бывает.
  Почти всегда.
- Ладно, - сказал он. - Потом он вышел из леса и пройдя миль десять, пришёл к большому городу с высокими белыми стенами…
......
- Ну ладно, - прервала его Алёна на самом интересном месте. - Всё ясно... у тебя хорошая фантазия. Но слишком много драк... и вообще. - Она чуть брезгливо наморщила нос, вспомнив подробности его рассказа. - Ты всегда такой кровожадный?
  Он немного удивился, потому что все ребята всегда слушали его рассказы, затаив дыхание. Любые... от фантастических до смешных.
- Н-не... - пробормотал он.
  Он старался не смотреть в её сторону.
  Она снова сидела с ногами на своём диване, подняв к подбородку колени. За прошедшее в поезде время она настолько привыкла к нему, что вела себя, как дома. Не обращая на него внимания. Впрочем, в данный момент эта поза не имела такого значения.
  Ведь она сидела за столом, у окна.
  Как и он.
- А чего ж ты?
  Но он всё-таки плохо соображал, пока она сидела, устроившись у себя на диване под верхней полкой. Он уставился в окно, где становилось пасмурно.
- А чего, - пожал он плечами. - Так на самом деле...
- А почему же тебе нравится Грин, - спросила она. -У него ведь больше про любовь... а драк вообще нет.
- Ну-у... - протянул он. - У меня тоже...
- Не... у тебя никто даже не целуется, - сказала она, вдруг остановившись.
  Она немного покраснела.
  Она как-то позабыла, с кем раговаривает. Конечно, она с ним не церемонилась... ей хватало школы. Но одно дело поддразнивать простодушного парня, а другое говорить о серьёзных вещах. О самом отношении к жизни... В ней заговорила не только школьная учительница, но и порядочное воспитание. Не говоря уже о совести...
- М-м...
  Он не знал, что на это ответить.

  У него в рассказах девушки только внешне играли эпизодические роли. Но на самом деле там была и любовь. Но... именно такая, которую он знал. 
  Совершенно небесная.
  Он пока не знал, что девушки любят романтические истории с приключениями. А те, кто попроще - просто про любовь.
  В любом виде.
  Алёна любила приключенческие романы.
  Но нормальные, вроде «Белого отряда» Конан Дойля или «Хроника времён Карла IX» Мериме... а ещё лучше «Катриона» Стивенсона. Там тоже были стычки, но всё-таки не такие жестокие и тем более натуралистические, как у него. Она считала, что всё должно быть красиво... и в жизни, и в романах. А не реки крови и кровавые драки чем попало... со всеми подробностями.
  Тем более, учитывая его талант рассказчика.
  Где всё было в реальности.
  Почти как в кино.
  Даже больше.
- Но вообще, странно, - тихо добавила она, в задумчивости.
- Что? - спросил он.
  Они и не заметили, как за окном заложило тучами небо и начал моросить дождик. Редкие мелкие капельки попадали сквозь узкую щель приоткрытого окна на занавеску справа, около Серёжи. Одна попала ему на лицо.
  Случайно.
- Недавно я читала один рыцарский роман... и там была похожая история. Особенно до морского побережья... и корабля.
- Какой? - спросил он.
- Ну, ты не знаешь, - сказала она. - Это старая книга... сейчас не продаётся.
- А как называется?
- «Королева Мелисента».
  Серёжа позавидовал.
  У него часто случалось, что нечего читать. И тогда он читал какого-нибудь Вилиса Лациса или Бальзака. Ну, не так часто... но достаточно.
  Он не мог ничего не читать.
- Наверно, так всегда, - сказал он, задумавшись.
- Чего? - спросила она, всё так же сидя с ногами на диване перед столиком у окна, и изредка поглядывая на проплывающие пасмурные поля.
- Ну, всегда придумываешь то, что уже где-то читал... или видел, - сказал он. - Только по-другому, - добавил он.
  Он случайно посмотрел на серую юбку, слегка покраснев.
- Да? - сказала она.
  Видно было, что она про это не думала.
  Они пока не знали, что человек не может придумать ничего нового. Ведь даже Бог этого не делает. Впрочем, только девушка знала про Бога.
  А Серёжа об этом и не думал.
  Пока что.
- Серёжа, - сказала она. 
- Чего?
  Алёна посмотрела на него в упор, чуть облизав языком красные как вишня губы. Она замолчала.
  Под стук колёс.
- А что ты думаешь... обо мне?
  Он чуть покраснел.
  От смутного предчувствия.
  Потому что это было похоже на какое-то признание. Не любви... но явного неравнодушия. Подсознательно он как-то не считал себя достойным любви. В любом её проявлении. К тому же от такой девушки он этого никогда ещё не слышал.
  Да и не мог, само собой.   
  Но и от девочки тоже.
- Э-э... - протянул он.
  Он никогда не мог этого сказать... как и сейчас. По таинственному человеческому закону, когда гораздо легче сказать «нет», чем наоборот. Впрочем, если подумать... он не такой уж и таинственный.
  Она это знала.
- Ну, подумай... мы ведь соседи, - попыталась она сломить его сопротивление. - А разве соседи не должны знать, что они думают о друг о друге? - невинно спросила она, склонив голову набок.
  Он подумал о рыжей Мурке у них дома.
  Случайно пришло в голову.
- Ну-у... - сказал он.
  Несмотря на свою обычную проницательность, она до сих пор не заметила, как на него воздействует её обычная поза на диване под верхней полкой.
  Она просто сидела как всегда.
  У себя дома.
- Ну ладно, - согласилась она. - Тогда я тебе дам бумажку, а ты нарисуешь плюсы... по десятибалльной системе. Ладно? - просительно заглянула она ему в глаза.
  Перед такой просьбой со стороны взрослой девушки он не мог устоять. Было как-то неудобно совсем не отвечать.
  До конца.
- Угу, - выдавил он.
  У него покраснели уши.
  Она тут же достала из своей сумочки блокнотик, вырвала из него страничку, и стала быстро писать на расчерченной бумаге. Он посмотрел через стол, разглядев несколько слов. У него было отличное зрение... Правда только правым глазом.
  Левый был немного близорук.

  «Внешность... Косметика... Одежда... Обаяние... Причёска... Ум...»... и так штук десять или больше. У неё был хороший округлый почерк.
  Как у учительницы.
  По русскому.
- Ну вот, - сказала она, - подвигая к нему листок.
  Колбасу и прочее она давно убрала, сложив обратно в сетку и повесив на блестящий крючок над диваном, у себя в ногах. Так что на белой скатерти остались только два стакана с чайными ложечками и бутылка от лимонада. И две бутылки пива.
  Полные.

  Серёжа придвинул к себе листок. Читая, что она написала, он не очень смущался. Оказывается, всё можно было просто перевести в форму игры.
  Без личного интереса.
  Как бы.
- Начинай, - сказала она. - А потом ты мне напишешь, - прибавила она.
- Чего? - спросил он.
- То же самое, - сказала она.
  Он хмыкнул.
  Ставя крестики, он совсем отвлёкся от сидящей напротив девушки. С которой он спал в одном купе прошлую ночь. Интуитивно он понял, что ставить меньше пяти баллов не стоит... независимо от вопроса. Однако это понимание ему не понадобилось. Хотя он всегда влюблялся только в девочек с голубыми глазами, даже на этот вопрос он поставил не пять, а восемь баллов. Он уже воспринимал Алёну целиком, и поэтому девушке шёл этот цвет глаз.
  В достаточной степени.
  Чтобы нравиться.
  Даже очень.
  Уже...
- Ну что, застрял? - с любопытством спросила она, встав на колени и чуть налегая на столик, чтобы увидеть, что он там пишет.
  То есть, ставит.

  Вопросов было не десять, а двадцать один. В конце стоял самый каверзный вопрос, который неизвестно как туда попал. Потому что все остальные вопросы были довольно безличны, вроде «чувство юмора», или «кругозор»... То, что она была учительницей, придавало этим вопросам особую прелесть. От этого у него щекотало внутри и слегка покраснели кончики ушей. В самом конце стояло: «Если бы тебе было двадцать пять лет, женился бы ты на мне?» Для лёгкости она нарисовала после этого вопросы два кружочка, в которых было написано «да» и «нет».
  Он, конечно, женился бы...
  Лина Бракните продолжала быть идеалом, но в данный момент стала более далёкой от реальности, отошла на второй план. А рядом была пленительная девушка с притягательным голосом и бездонными зеленоватыми глазами... И с тонкой талией.
  В облегающем красном джемпере.
- Ну давай, - поторопила она его. - Нечего сидеть до второго пришествия...
  Типично учительский язык.
  Он вдруг почувствовал себя в классе, на уроке Клавдии Васильевны по новейшей истории. Эта история была ему довольно противна, и он никогда не заглядывал в учебник, разве только на уроке. Зато помнил всё, что он говорила, выезжая на своей памяти. Она тоже к нему хорошо относилась... Но иногда приходилось его пристыжать.
  Перед внимательным классом.
- Угу, - ответил он и зачеркнул «нет».
  Она ведь не давала шансов дать более подробный ответ.
  Впрочем, с объяснением ему было бы ещё труднее поставить «нет». Потому что пришлось бы написать «если бы я не был больше ни в кого влюблён, тогда...» Что при его ощущении души человека и врождённой тактичности было бы невозможно.
  Он встал и одел свой чёрный свитер.
  Стало немного прохладно.
- Ага, - сказала она, с листком из блокнота в руке. - Так... так... так... - Она бегло просмотрела список и разглядывала зачёркнутое «нет», чуть закусив губу в раздумье.
  Конечно, это была скорее загадка... Учитывая его натуру, как она это понимала. И как долго он думал над вопросом.
«Ну ничего», - решила она. - «Потом разберёмся... после обеда».
- Ну теперь ты, - сказала она, перевернув листок и снова подвигая его на другую сторону столика, к Серёже.
- А что писать? - спросил он.
  Сама по себе игра была занимательна... даже завлекающая. Она снова переменила позу, сев на диване под верхней полкой и обхватив колени. Ему было приятно смотреть на обаятельную девушку с пленяющим голосом и завлекательной фигурой, и переписываться с ней комплиментами.
  Как он это понимал.
- То же самое, - чуть рассеянно ответила она.
  Её сильно занимала загадка в конце списка. В какой мере это была его тактичность, а в какой настоящее желание... то есть, отношение. И что заставило его так долго раздумывать.
  Кроме стеснительности, конечно.
- И косметику? - хмыкнул он.
- Нет, - сказала она. - Поставь вместо косметики свою застенчивость, - бессовестно посоветовала она.
  В прозрачных серо-зелёных глазах девушки была ирония. Словно она только что посмотрела старую комедию. И в глазах остался смех.
  Например, «Весёлые ребята».
  В кинотеатре «Таганский».
  В Москве.
- Да ну тебя, - сказал он.
  Он решил во всём следовать её вопросам, кроме чисто женских. Кроме косметики, их пожалуй почти и не было. Но когда он дошёл до самого конца, возник тот же каверзный вопрос.
  Только уже наоборот.
  Однако он посмотрел на листок и неожиданно для себя быстро выкрутился из положения, написав: «А ты»? После чего подвинул листок назад к девушке по белой скатерти с двумя стаканами возле самого окна. Около двух полных бутылок пива и полупустой бутылки от лимонада. 
  Всё так же стыдливо обходя взглядом её позу на диване под верхней полкой. Она недолго думая посмотрела на последний вопрос, и пришла в благодушное настроение. Сама того не замечая, девушка постепенно вовлекалась в игру. Желание предугадать, что её ждёт в будущем, стало переждаться в совершенно другое желание.
  Совсем не предусмотренное.
  Хотя и неосознанное.
- Хм... и я то же самое, - тут же ответила она вслух.
  Алёна украдкой бросила на него слегка удивлённый взгляд из-под длинных тёмных ресниц. Серёжа этого не заметил. Будучи совершенно рассудительным человеком, он пришёл в замешательство. Зачем она тогда задавала такой вопрос.
  Наверно, просто в шутку...
  В своём роде.
- Слушай, - вдруг сказала она. - А если бы можно было жениться в шестнадцать лет, тогда что? Ну, как в старинные времена...
  Этот неожиданный вопрос его прохватил.

  У него похолодело в груди.
  Так близко с женщиной он ещё не соприкасался... психологически. Хотя нет, было пару раз с тётей Ирой, в седьмом классе... особенно на каникулах, когда они вместе ездили в Кижи и потом в Ленинград и Таллин. В Таллине они сняли комнату в большом частном доме за городом. У эстонцев... Но в городе у тёти Иры была приятельница, примерно её лет... лет сорока двух. Муж этой приятельницы работал в академгородке в Новосибирске. Он был доктором физических наук. А квартира в Таллине была пустая... почти. Тогда Серёжу спасла книжка Томина про детей и любовь. Как будто кто-то нарочно подсунул ему эту книгу как раз в самый опасный момент. А потом он прошёл...
  Ведь есть же у людей совесть.
  Точнее, бывает.

- Если бы можно... - протянул он, слегка заливаясь краской. - Тогда-а...
- Что тогда? - перехватила она.
- А тебе хочется? - вдруг спросил он.
- Чего? – раскрыла она глаза.
- Ну-у... - начал он, совсем смутившись.
- Ну ладно брат, хватит с тебя, - оборвала она подростка в чёрном свитере. - Чего-то мы с тобой далеко зашли. У тебя вообще по-моему раннее развитие... - добавила она, чтобы отвлечь его.
  И перевести разговор на другую тему.
- В каком смысле? - подозрительно спросил он.
- Ну... вообще, - сказала она.
  Это она проходила.
  У себя в педагогическом институте. Судя по лекции ведущего профессора кафедры, они пока не могли определять разницу между ранним развитием и одарённостью. Хотя это совершенно разные вещи. Во всяком случае, до критического момента.
  Примерно в шестнадцать лет.
- Да ну тебя, - сказал он. - Это у тебя раннее развитие.
- А что? - с интересом спросила она. - Тебе не нравится?
  Он только хмыкнул.
  Дурацкий вопрос.
  Нравится...
- А тебе? - спросил он.
- Ладно чушь пороть, - сказала она, убрав со лба волосы. - Мне же не шестнадцать лет...
  На неё тоже попала капля из окна. Стучали колёса мчащегося по ненастным полям скорого поезда с вагонами защитного цвета.
- Что же я по-твоему, переросток? - чуть обиделся он.
  Не потому, что это было само по себе обидно. Он не обращал особенного внимания на мнения о своей личности посторонних людей, независимо от их возраста. И всего остального.
  Кроме симпатичных девушек.
- Ну ты даёшь, - прыснула она. - Тебе же говорят, раннее развитие... в смысле умственного развития. А ты что думал?
- Да ну тебя, - огрызнулся он. - Ничего я не думал...
  Это выражение применялось в педагогике обычно к девочкам после шестого класса. И совсем в другом смысле... О котором все знали.
- Никакого развития у меня нет, - безоговорочно заявил он. - Просто люди все разные... 
  Она немного подумала.
- Да, пожалуй, - согласилась она.
  Но она просто сказала, что пришло в голову.
  За окном начался сильный дождь. Он встал и закрыл окно почти до самого конца. В их купе стало тише. Только постукивали колёса на стыках.
  Стало заметно темнее.
- Закрыть? - спросил он.
- Ничего, - сказала она. - Пусть свежий воздух дует.
  Он присмотрелся к девушке напротив, устроившейся с ногами на кожаной нижней полке за столиком у окна. В первый раз за долгое время... Потому что он тоже любил свежий воздух, и даже в мороз всегда открывал дома форточку.
  Хотя бы немного.
- А сколько времени? - спросил он.
   В прошлом году дядя Петя подарил ему первые часы на окончание восьмого класса. Самые дешёвые, «Ученические». Но сейчас они не работали, и он оставил их в своём чемодане.
  Под полкой.
- Пора обедать, - сказала она, взглянув на свои часы. - Пол-второго... ты чего будешь есть? - поинтересовалась она.
  Вчера он ел курицу, которую мама дала ему на дорогу... по давнему русскому обычаю. В то время, когда девушка ходила в вагон-ресторан. Он немного стеснялся есть при ней курицу, потому что курицу надо есть руками... А он был не совсем уверен, что это прилично.
  При симпатичной девушке.
- Снова курицу? - спросила она.
  Она видела эту недоеденную курицу, когда пришла из ресторана. Вечером он её не трогал, поев хачапури с чаем. Его мама хорошо делала хачапури. Да и не только... она готовила, как в ресторане. Но не всё, конечно.
- Наверно... - сказал он, немного стесняясь.
  Своей варёной курицы.
  Недоеденной.
  Вчера...
- Да ну её, - предложила она. - Давай махнём в ресторан?
  Серёжа обрадовался, но замялся.

  У него были деньги...
  Мама дала ему шестьдесят рублей, чтобы он передал их дяде Пете, на месяц его питания у них в Тбилиси. Отношения у его мамы с братом в Тбилиси были очень близкие и дружеские. Папа тоже любил, когда дядя Петя приезжал к ним в Москву. Он был прирождённым рассказчиком... И вообще вносил приятное оживление в любое общество.  К тому же они все познакомились ещё в начале пятидесятых, когда папа встретил маму. Она училась в Инъязе, а дядя Петя в институте Восточных языков, который и тогда работал в основном на военных. А тётя Ира в Архитектурном институте.
  Мама с сестрой и братом приехали учиться в Москву после войны, всей семьёй. Кроме ихней мамы, Серёжиной бабушки. А папы у них не было. Его убили в 1937 году, когда он шёл домой с работы. В то время в Тбилиси не любили армян, поставленных советской властью.
  Серёжа про себя надеялся, что дядя Петя по-родственному эти деньги не возьмёт, и тогда у него будет достаточно денег, чтобы поехать в Вильнюс. Он уже знал адрес Лины Бракните... И довольно давно, с весны седьмого класса.
  С января 1967 года он развернул бурную деятельность по семи направлениям, которые он назвал «операциями» и вёл запись об их ходе в подаренном папой толстом красном ежегоднике с красивой картинкой русской зимы в начале. Ежегодник был советский, но очень хорошего подарочного издания, для иностранцев.
  Такие печатали в Финляндии.
  Потом ему наконец ответила одна девочка восьмого класса из одной вильнюсской школы, и в длинном личном письме дала адрес, который потом оказался неточным на один номер квартиры. После этого, весной восьмого класса он наконец накопил тридцать два рубля с чем-то на два билета туда и обратно, но не рассчитал и утром опоздал на самолёт. Шестнадцать рублей были потеряны.*
  Девочка была с польской фамилией, и она поинтересовалась, почему он хочет узнать адрес Лины Бракните. Точнее, она спросила про это в своём письме.
  Он планировал только съездить туда и обратно, а дома написал, что поехал к тёте Ире в Текстильщики. Поскольку у неё в небольшой квартире на две семьи не было телефона, он довольно резонно полагал, что одну ночь родители потерпят и не будут мчаться к тёте Ире на другой конец Москвы. Хоть он раньше так самовольно никогда не уезжал, но в принципе у них всех были очень тесные семейные отношения, и это выглядело вполне допустимым.
  Что касается гостиницы в Вильнюсе, то Серёжа о ней особенно не думал, но по наивности полагал, что всегда можно найти место. И как ни странно, был в этом прав. Конечно, на отдельный номер рассчитывать не стоило, но где-нибудь в номере на четверых или шестерых - вполне можно. Причём такие номера были часто полупустые. А если нет, то просто в общежитии для приезжих. Где-нибудь при вокзале или при интернате. Или прямо в аэропорте, на раскладушках.
  Во всяком случае, в Вильнюсе.       
  В то время...
  А потом, тоже весной седьмого класса, вдруг сработала другая «операция», и он получил ответ из другой вильнюсской школы от самой Лины Бракните. Она была на год младше него... Точнее, училась в шестом классе. Но... ответ, который обманул все его надежды. Очень трезвый для девочки её возраста и отрицательный. Она писала, что привыкла получать настоящие письма, а не какие-то «зашифрованные бумажки», и просила, чтобы он больше не беспокоил директора школы.
  Дело в том, что он стеснялся написать то, что чувствовал, и самой Лине посылал в основном совершенно бредовые романтические и в основном зашифрованные послания. В них фигурировало «фиаско» и ещё что-то вроде этого.
  Его беда была в том, что уже с восьмого класса в нём сочеталась совершенно детская душа, знания подростка и ум взрослого интеллигента. Но этого ума, увы, в основном не было видно за слишком детским восприятием мира. Впрочем, это была не беда, а скорее везение.
  Сногсшибательное везение.
  Подарок судьбы.
  То есть, небес.   
  Вечный.

  Насчёт родственных чувств он сильно ошибался. С одной стороны они конечно были, но с другой стороны у дяди Пети была жена. Она тоже была учительницей русского языка. Мало того, она была похожа на Алёну, в отношении ума и чувства юмора.
  Только гораздо старше.
  Жена дяди Пети была наполовину полька. Она была добрая, но уже не такая близкая родственница, как он сам. К тому же она была хозяйственная, и не хотела бесплатно кормить Серёжу, хотя и питала к нему симпатию. То есть, хорошо относилась... Но не настолько, чтобы не дать ему понять, что шестьдесят рублей маловато. Поэтому после его приезда в их большую старинную квартиру с балконом и лоджией в хорошем и красивом районе Тбилиси обеды и тому подобное она всем будет раздавать строго по порциям. Что дяде Пете и Наташе было только на пользу, а сама тётя Нона не так уж увлекалась едой. Поэтому возможно, что у них дома это вообще было принято. Но тётя Нона прекрасно видела, что Серёжа не прочь съесть и побольше. Еда была вкусной, а у него был нормальный аппетит.
  Может быть, она считала, что вредно есть слишком много... в данном случае. Или подумала, что денег маловато. Но он ничего такого не понял, раз она ему не объяснила. Чего она конечно не могла сделать.
  Впрочем, и сам дядя Петя конечно понимал, что надо эти деньги взять, а не отказываться от них по-родственному. Родственная близость не имела отношения к деньгам на пребывание Серёжи в Тбилиси. Он ведь не был наивным подростком.
  Так что шансов не было.
  В этом смысле.
  Никаких.

  Серёжин папа был не скупой, но тратил деньги разумно. Только он не понимал, что в Тбилиси всё дороже, чем в Москве. Потому что и зарплаты там были в два раза больше. Но  неофициально, конечно... Грузины в СССР устроили себе хитрую экономическую зону, где рубль фактически стоил гораздо меньше, чем в России. И поэтому в Москве у грузин всегда была куча денег. Ведь в Москве всё было гораздо дешевле.
  Поэтому в тбилисских продовольственных магазинах продавали гораздо меньше продуктов. И выглядели они намного беднее московских. Ведь они не могли завышать цены.
  Такое положение было не только в советской Грузии.
  Но и в других республиках... в разной степени.
  Не считая прибалтийских республик.
  Где были совсем другие обычаи.
  Там это было не принято.
  Другая культура...

  Потом, когда родители снова уехали заграницу и Серёжа остался один в квартире, отец выделил ему на жизнь сто тридцать, а потом и сто пятьдесят пять рублей в месяц. Так, что Серёжа часто обедал в ресторанах... просто по случаю. Но при этом страдал от душевно мучительного и тоскливого одиночества.
  Но это было в будущем.
  Далёком...
 
- Ну так что же? - спросила она Серёжу, видя, что он почему-то задумался.
  И догадываясь, почему.
  Из-за денег.
  Вообще, он ехал в мягком купе. Значит, родители были не такие уж бедные... Но кто знает, сколько ему дали на дорогу. Как учительница, она отлично понимала, что семьи бывают разные. Могут и вообще не дать. Или наоборот, дать кучу денег. Хотя это был явно не тот случай.
  Что всегда сразу видно.
- Что, денег нет? - спросила она, опустив ноги под столик.
  Посмотрев на него, она вдруг рассмеялась.
  Она только сейчас заметила, почему он обходил её взглядом. Когда он с облегчением перестал смотреть в окно и повернул к ней голову.
«Вот ещё... ребёнок на мою голову», - подумала она с некоторым смущением. - «Хотя кому ещё... как не учительнице», - смутно проплыло у неё в голове.
  О том, чем она занимается.
  В своей жизни.
  И вообще.
- Не... есть, - сказал он. - Но это не мои... надо отдать их дяде Пете.
- А где же твои деньги? - спросила она, смутившись.
  Сама не зная отчего.
  Он вдруг вспомнил, что у него было несколько рублей своих собственных денег. Почему он о них забыл... Он неясно подумал, что с ней обо всём забудешь.
  Даже о деньгах.
- Да, - неловко сказал он. - У меня есть ещё... четыре рубля.
  Он немного смешался.

  Вышло, будто он пожалел эти дурацкие четыре рубля. Хотя он был совсем не жадный. Все его друзья во дворе очень часто ездили на его деньги куда-нибудь на Динамо, в бассейн Москва или на Водный стадион... или на ВДНХ. Во втором классе он всегда покупал конфеты по дороге домой на двоих с Толькой Косачёвым. На восемнадцать копеек, вместо сардельки в школе. Один раз, ещё в третьем классе, он сдал бутылки на рубль с чем-то и они всей ватагой поехали со станции Ховрино на Ленинградский вокзал, купить себе мороженого. У них в Ховрино в киоске на улице Мира в тот день мороженого не было.
  Наверно, кончилось. 
  Ребят с их двора было тогда человек семь, и он всем купил мороженое. А на электричке они ездили без билета. Кто будет спрашивать у такой мелюзги? Ребята были от первого до третьего класса. В тот раз это было его первое самостоятельное путешествие в город.
  Как тогда называли Москву.
  В Ховрино.

- И чего? - с подвохом спросила она. - Не хочешь тратить?
- Почему? - пожал он плечами. - Я просто забыл...
- Ну да? - удивилась она.
  О таких приличных деньгах обычно не забывают. Во всяком случае, школьники... но она знала, что он не врёт. Она его уже довольно хорошо раскусила.
  Он почти никогда никому не врал.
  Только отмалчивался.
  Если надо.
- Ага, - сказал он.
- Ну тогда пошли? - спросила она, вылезая из-за столика и оправляя серую юбку.
  Впрочем, оправлять было особенно нечего.
  В данном случае.
- Ага, - сказал он. - Только сейчас я деньги достану...
- А где они у тебя? - слегка улыбнулась она, приоткрыв чуть припухлые алые губы.
  Она всегда держала свои деньги в сумочке. У него сумочки не было... Но он мог бы держать их в кармане. Не все, конечно... Но хотя бы эти четыре рубля.
  Сначала он так и собирался сделать.
  Но потом позабыл, уже в купе.
  Заговорившись с ней.
- Там, - сказал он, показав на диван под нижней полкой. - В сумке...
- Да ладно, - сказала взрослая девушка, чуть потянув его за рукав. - Не мелочись... я заплачу.
- А я потом отдам, - согласился он.
- Ладно, - снисходительно произнесла она. - Отдашь... если не передумаешь.
- Конечно отдам, - сказал он.

  Несмотря на щедрость и бескорыстие, он был щепетилен в таких вопросах. Впрочем, и во всех остальных. Например, одно дело, если он просто дал Генке Елину с первого этажа пятнадцать копеек... а другое, если даст ему в долг. Тогда он рассчитывал на отдачу долга. Не из-за самих денег, а просто из-за своей необычной пунктуальности. Он сам не знал, что в нём странно сочетались немецкий педантизм и мечтательность не от мира сего.
  Наверно, как у немцев.
  Впоть до 1945 года.

- Да ну тебя, - потянула она его за рукав чёрного свитера.
  Для неё это были такие копейки... он и представить себе не мог. Конечно, за границей его отец зарабатывал больше. Но зато здесь в СССР её отец совсем не считал денег. Он получал как генерал, но дело было не в этом. Есть ведь и другие привилегии... и поважнее.
  Но он во всём этом не разбирался.
  Просто не нтересовался.

  Они прошли через тамбуры пяти вагонов, и попали в вагон-ресторан. В узких переходах между вагонами грохотали колёса, и сквозь щели в гармошке был виден щебень между рельсами... Чуть пахло железом и ещё чем-то. В тамбурах иногда стояли люди с дымящейся папиросой. 
  Народу в ресторане было не очень много.
  Большинство в это время предпочитало сидеть в своих вагонах. Наверно, по привычке экономить... Да и не надо переться через весь поезд.
- Пошли сюда, - потащила она его к свободному столику.
  Они уселись у окна с раздвинутыми белыми занавесками, друг против друга. Минут через пять ей надоело ждать, и она подозвала официанта за стойкой, поманив его пальцем. Серёжа чуть не прыснул. В отличие от своих товарищей по двору, он бывал в ресторанах... Хоть и не так часто. Обычно так с официантами не обращались... как с маленькими детьми.
  Официант немного удивился и подошёл.
- Чего вам? - неприветливо спросил он.
  Она порылась у себя в красной сумочке и вытащила нечто совсем необычное... Визитную карточку. Серёжа пару раз видел такую. За границей все дипломаты имели визитные карточки. Даже самые молодые. Алёна чуть сжала карточку, чтобы она не упала с ладони и изящным жестом показала её официанту... Как картинку в ладошке. Так, что Серёжа совсем не увидел, что там написано.
  Там были просто имя, отчество и фамилия.
- Добро пожаловать, - сразу заулыбался официант. - Что вам угодно... вы уже выбрали? - кивнул он на лежащее на столе меню.
  Его как будто подменили.
  Алёна ничего не ответила, спокойно положив карточку обратно к себе в маленькую кожаную сумочку на красном кожаном ремешке.
  Она носила её на плече.
  По последней моде.
- Принесите обед, - просто сказала она. - Самый лучший... примерно сколько ждать?
- Не извольте беспокоиться, - с улыбкой отвечал официант. - Всего минут двадцать... в основном всё готово.
- Ладно, - сказала она. - А пока дайте нам бутылку Мукузани... и... э-э... сыру кубиками.
  Официант молча кивнул и удалился, в хорошем настроении.
  Вчера он её не видел... а ему хотелось. И не только из-за чаевых. Через пять минут он вернулся с бутылкой красного вина и тарелкой с кусочками голландского сыра.
- Спасибо, - сказала она, о чём-то задумавшись.
  Она налила себе в бокал красного вина и рассеянно отпила глоточек, взяв с тарелки кусочек сыра. За столиками с белыми скатертями было мало народа.
  Стучали колёса.
  Девушка подняла задумчивые глаза и посмотрела на Серёжу, чуть склонив голову набок. Он протянул руку, чтобы налить себе вина.
- А тебе нельзя, - сказала она с непонятным выражением. - А то подумают, что я тебя спаиваю...
  За соседним столиком тоже сидела пара.
  Пожилые люди сидели друг против друга у окна с открытыми, забранными в медные кольца занавесками и о чём-то тихо разговаривали.
  Лет сорока.
- Подумаешь, - сказал Серёжа.
  Дома ему не давали пить вино, но иногда папа давал ему выпить стакан пива. Правда, только пару раз. Он сам не очень-то любил пиво, в отличие от самого Серёжи. А коньяк для Серёжи был пока явно слишком крепок.
- Вот и подумаешь, - сказала она. - Слушайся... а то ничего не получишь.
- Чего? - спросил он.
- Шоколаду, - пошутила она, обидно намекая на его возраст.
- Да ну тебя, - сказал он.
«Может, бросить это?..» - подумала она, смутно почувствовав опасность.
  Вообще говоря, она хоть сейчас вышла бы замуж. Но никого не было... а когда было, то нельзя. А теперь тем более... Она подумала о браке Керн. Но это было какой-то случайностью.
«Ничего нельзя...» - неясно подумала она.
- Слушай, Серёж... - сказала она. - Как ты думаешь... - девушка замолчала, оглянувшись в окно на проплывающий назад пейзаж с зелёной листвой кустов и деревьев, под ясным синим небом с белым пушистым облачком. - ...Керн была не совсем порядочная? -  закончила она.
  Но он не понял.
  Он был начитан, но бессистемно, без всякого руководства со стороны старших. Он не любил беспокоить других своими вопросами, и даже не знал, как произносить многие слова... которые ему не встречались в жизни. Например, в слове «вдова» он ставил ударение на первом слоге. Вот если бы она объяснила, о чём речь...
- В каком смысле? - спросил он.
- В таком, - чуть надулась она. - Сам не знаешь?
- Не-е... - протянул он. - А что?
  В его представлении непорядочный человек был нечестным или подлым, как в романе про д’Артаньяна, или у Фенимора Купера.
  В основном.
- Балбес ты, вот что, - снисходительно сказала она, потягивая вино.

  Он был совершенно наивный, как будто ему восемь лет. Даже в отношении обычных бытовых хитростей. Например, он до сих пор не догадывался, зачем три года назад Чика с другими ребятами летом оставили его сторожить чужие ласты на узком белом песчаном пляже возле воды, среди поросших растительностью песчаных холмов Левого берега. А сами убежали... на полчаса.
  Он догадается об этом, но только намного позже.
  А ведь такими мелочами была полна вся его жизнь. Только он про это не знал... А когда до него это дойдёт, жизнь будет прожита.
  В основном.

- Ты так и не ответил на мой вопрос, - с упрёком произнесла она.
  Он подумал, что сказать.
  По его мнению, это был дурацкий вопрос. С какой стати он стал бы думать, что эта Керн  непорядочная? В каком смысле... как Паниковский, что ли? Тем более, все знали про стихи Пушкина.
- Ничего я не думаю, - сказал он. - А почему ты спросила?
  Он вдруг вспомнил, как официант заулыбался, увидев её карточку. Да и проводница их не будила... своим чаем.
  Случайно.

  Про что она спрашивает...
  Он даже не мог и подумать. Не то, что догадаться... он просто всего этого не знал. А то, что знал, не подходило. Не могла же Керн быть всем известной куртизанкой, которую почитают за её близость к королю... Правда, он не очень понимал, что значило куртизанка.
  Во Франции восемнадцатого века.
  Или тем более в Англии.
  Но в любом случае, он не считал влюблённых дам непорядочными. В таких делах он был довольно либерален. Воспитанный на Дюма и прочей писанине... отчасти, конечно. Потому что с другой стороны, он был полным идеалистом и поклонялся настоящей, небесной любви. Хотя бы у  того же Дюма... например, в «Асканио». А тем более в романах Гофмана.
  Не говоря уже о собственном опыте.

- Я? - сказала она, медленно допив свой бокал вина. - Хм... - хмыкнула она. - А ты хоть понял... что я спросила?
  Пока она потихоньку отпивала сухое вино и смотрела на Серёжу, ей снова стало обидно. Ведь кто знает, что подсунет судьба.
  По-настоящему. 
- Ну... понял, - сказал он. - А что?
- Ничего ты не понял, - сказала она, мотнув головой с зачёсанными назад каштановыми волосами. - Ты хоть знаешь, что такое порядочная женщина? - с едкостью спросила она.   
- Ну... знаю, - сказал он, чуть покраснев.
  Не потому, что слишком стеснялся таких литературных понятий. А потому, что перед ним сидела симпатичная девушка с обольщающей фигурой и бездонными зеленоватыми глазами. Но главное не фигура... Пленяющая красота скрывается в неуловимой грациозности движений.
  И тогда волшебная статуя оживает.
  Как в сказке.
- Почему ж не ответил? - спросила она, кивнув официанту.
  Тот принёс и стал молча раскладывать блюда перед ними. Обед состоял из солянки и эскалопа с зелёным горошком.
- А мороженое потом, - услужливо сказал он.
- Ладно, - кивнула она.
- Ещё что-нибудь? - любезно спросил он.
- Спасибо, не надо, - ответила она, не отворачиваясь от лица Серёжи.
  Девушке было интересно, что с ним происходит. Но она конечно не думала, что это похоже на болезнь. Типа той, которая нашла на неё в ГДР.
  С тем же концом.
  Почти.
- Не знаю... - отговорился он.
- Ну отвечай сейчас, - не отстала она.
- Учительницы не бывают непорядочными, - сказал он.
  Не поняв, что сморозил глупость.
  Она весело рассмеялась, прижимая белую салфетку к своему старому облегающему джемперу. Так, что он снова невольно обратил внимание на её фигуру. Он не понял, чего она смеётся... и немного обиделся.
- Ты так думаешь? - серьёзно спросила она.
- Угу, - сказал он.
- А если нет?
- Что нет?
- Бывают? - спросила она, заставив себя не смеяться.
  Она сделала серьёзное лицо.
  Девушке вдруг пришло в голову кое-что совсем неожиданное. А вдруг они говорят сейчас как раз о ней? Впрочем, она на себя полагалась.
  Само собой.
- Да ну тебя, - сказал он, чтобы она отстала.
  Он считал, что тут не о чем спорить.
- Ну ладно, - сказала с туманным обещанием.
  Просто так...
  За окном с отодвинутой белой занавеской проносились редкие деревья с кустарником. Внизу от железнодорожной насыпи были травяные лужайки, а за ними начинались зелёные заросли, сквозь которые виднелись поля Донбасса. Вдалеке среди жёлтых полей поднимались два маленьких террикона.
  Официант принёс мороженое с клубничным вареньем.
  Алёна вспомнила о своём положении. 
  Она не обернулась на официанта.
  Ей стало грустно.
- Давай поговорим о чём-нибудь другом? - предложила она, мельком поглядев на белое мороженое с красной клубникой.
  В вазочках.
«Клубника ещё тут...» - расстроенно подумала она.
  Ей было не до клубники.
  И тому подобного.
- Давай, - сказал он, начиная есть мороженое.
  Он любил клубничное варенье.
- Ты в какой институт будешь поступать? - спросила она, слегка отодвинув своё мороженое.
  Поставив локти на белую скатерть, она положила подбородок на сплетённые пальцы рук. Серёжа обратил внимание на то, что пальцы были изящные. С тонким серебряным колечком на безымянном пальце. С маленьким тёмно-красным камешком. Вроде прозрачного красного рубина.
  Таких изящных пальцев он ни у кого не видел.
  Или не обращал внимания.
  Пока что...
- Не знаю, - сказал он.
- Как это? - удивилась она.
  Обычно такие подростки уже в восьмом классе всегда знали, куда они пойдут. А самые прыткие даже начинали уже готовиться. Со своими родителями...
  Она с интересом посмотрела на него.
- Ну, кем ты хочешь стать? - спросила она.
- Раньше физиком, - сказал он. - А теперь наверно писателем...
- Значит, в Литературный? - подсказала она, придвинув к себе свою вазочку с мороженым.
  Всё-таки это было аппетитно.
«Мороженое... и клубника», - подумала она.
  Это смутно что-то напоминало.
  Но она отбросила в сторону свои мысли. Сегодня она решила расспросить его обо всём. И не только расспросить... но и проверить. То есть, посмотреть на него в разных положениях.
  Одного вчерашнего дня было недостаточно.
  Для всего этого.
- Дура, что ли? - вылетело у него.
  Своим вольным обращением она всё-таки сумела поставить его подсознательно на одну доску с собой. Она это умела... как учительница.
  Но не применяла на практике.
  До сих пор.
- Ах вот как? - сказала она, перестав есть.
  Она уставилась на него, чуть округлив серо-зелёные глаза. Остановив на полпути руку с маленькой ложечкой.
- Ой... извините, - виновато пробормотал он.
  У него чуть покраснели уши.
  Но всё же не так, как раньше. Особенно вчера... Теперь он относился к ней, как к своей давнишней знакомой.
  Хоть и старшей.
  Почти...
- А почему дура? - поинтересовалась она.
  В конце концов, она сама была виновата. Она ведь нарочно приучила его к таким приятельским отношениям.
- Ну... я же извинился, - понуро промолвил он.
- Я же спросила «почему», - пояснила она, снова поставив локти на стол. Она душевно посмотрела на него поверх сплетённых пальцев. - А не «кто»... улавливаешь?
- Улавливаю, - ответил он с некоторой дерзостью.
«Разошёлся», - подумала она.

  С подростками это бывает.
  В таком случае надо сохранять спокойствие и исподволь напомнить ему о том, как он вёл себя раньше. В подобных обстоятельствах.
  Но в данном случае это было не нужно.
  Таких, как он, она пока не видела.
  В смысле типичности...
  И вообще.
- Ну тогда отвечай, - подытожила она.
- Ну... сами знаете, - сказал он. - Какой дурак будет учиться стать писателем? Для этого надо вдохновение... и всё.
- Неужели? - ядовито сказала она. - А как же знание жизни, образованность, стиль?
- Да... конечно, - согласился он. - Но это должно быть само по себе... а не в институте. Как у всех писателей.
  Он имел в виду рассказы Аверченко, Джека Лондона  и тому подобное. Остальных он писателями не считал. Хорошими... Просто он не знал, почему люди идут в этот институт. И не только дураки...
  А наоборот.
- Да-а, - согласилась она отчасти. - Действительно, Эдгар По не учился в литературном институте. А тем более Шекспир... Ну а в какой же тогда? - спросила она. - Или это секрет?
  Подростки бывают странными...
  А этот особенно.
- Наверно, в МИМО, - сказал он. - Там можно заграницу ездить...
- Не МИМО, а МГИМО, - поучительно сказала она. - Ты чего, совсем глупый?
  Серёжа чуть покраснел.
  Он не хотел, чтобы его считали глупым. Не вообще, конечно... На это ему было плевать. А именно эта девушка... к которой он привязался.
  Сам не зная того.
- Ну, МГИМО, - согласился он. - Я не знаю...
  Папа пару раз упоминал при нём, где он учился. Но не ему лично, а в разговорах со взрослыми. Правда, был один случай, когда они ехали куда-то на такси по Крымскому мосту, папа показал на старинное светло-зелёное здание и сказал: «Смотри, вот в этом институте я учился». А вообще папа ему ничего не рассказывал.
  Почти.
- А ты комсомолец? - поинтересовалась она.

  Она тоже могла запросто окончить этот институт... но не захотела. И не какой-нибудь малоуважаемый в высших слоях общества МЭО, а главный факультет МО, где готовили дипломатов. И даже там не на каком-то Восточном отделении, а именно на Западном. Где свободно можно было оказаться в одной группе с сыном союзного министра или академика. Или внуком члена Политбюро... Но он всего этого не знал.
  И не имел никакого представления, как туда принимают.
  Только по тайным спискам... что касается школьников.
  Тех, кто не служил в армии и не работал.
  Но и остальным надо было приложить большие усилия, чтобы получить рекомендацию райкомов комсомола и партии. Не считая тех, кто служит, конечно. Одной характеристикой тут не обойдёшься...
  Как в других институтах.

- Нет, - неохотно сказал он.
  Слово «комсомол» вызывало у него безотрадное и неприятное чувство чего-то бездушного и казённого, как армейская казарма. Или концлагерная похлёбка... В принципе, он уже решил, что если писателем, то лучше действительно в МГИМО, где можно работать за границей. Почти решил... Тем более, что весной восьмого класса он сильно увлёкся французским языком... и вообще Францией. Ведь в то время она была действительно прекрасна, ничего не скажешь. В духовном смысле...
  И в остальном. 
  Мягкий нажим мамы в сторону МГИМО сыграл небольшую роль. В таких вопросах он был самостоятельным.
  В целом.
- А чего ж ты? - озабоченно спросила Алёна. - Ты знаешь, что там надо получать рекомендацию?
  Он знал...
  Но только про комсомол. И весьма смутно понимал, что это означает, с его стороны. Он знал ещё с конца восьмого класса, что надо поступать в комсомол, но думал, что можно и подождать. Хотя бы ещё год...
  А то и полтора.
- Да тебя всё равно не примут, - испытующе сказала она. - Ты знаешь, что там только по спискам принимают?

  Этого почти никто не знал.
  Кроме тех, кого примут. Но она знала... Потому что её папа не советовал ей туда идти. По разным причинам... К тому же, он не хотел, чтоб на ней женился сынок министра. Конечно, могли быть и другие варианты. Но кто знает? Особенно в МГИМО... Где не скроешь, кто у тебя отец. Там ведь не такие разини, как в МГПИ.
  А главное, ей хотелось учить детей, и именно русскому языку и литературе. Особенно подростков... Которых она хорошо знала. Потому что помнила себя в таком возрасте.
  Это было её призвание.
  В остальном она чувствовала себя за папой, как за каменной стеной. Даже в далёком будущем... О котором никто не думает.
  В таком возрасте.

- Как это? - не понял он.
- Ну-у... как, - сказала она.
  Она не была уверена, что надо ему об этом рассказывать. Она бы и не стала, если бы... если бы не личные причины. Сочувствие к симпатичному тебе человеку.
  Человеку, которому сочувствуешь.
- Очень просто, - сказала она. - Мест мало... а желающих много. И главное, среди этих желающих достаточно тех, кто имеет право пройти. Поэтому составляют списки, во избежание недоразумений. Или претензий... тех, кто не прошёл. Точнее, их родителей...
- Как это? - он ничего не понимал. - Почему имеет право... и причём здесь родители?
- Балда, - с сожалением сказала она, склонив голову набок и посмотрев на него бездонными зеленоватыми глазами. - Потому что кое-что у нас делается строго по рангу... или по знакомству. И это как раз тот случай. Со стороны туда просто не принимают... понял?

  Впрочем, она не очень-то жалела о том, что он наверняка не пройдёт в эту элитарную кормушку со всеми привилегиями загранработников. Она искренне желала ему добра... и счастья. А там надо изворачиваться и делать карьеру. Какой толк?..
  Да и вообще... если уж писателем, так пиши.
  Она не бывала заграницей.
  По-настоящему.
 
  Хотя конечно есть цензура и интриги в союзе писателей. Но всё же... сейчас не тридцатые годы. И большинство хороших писателей пока что пробиваются в люди.
  Становятся известными.
  И печатаются.
  Чего ещё?

- Не может быть, - сказал он
  Он округлил глаза, с некоторым возмущением против самой мысли о такой подлости. Серёжа давно уже не полностью доверял советской власти, но всё-таки в целом сохранил то, чему его научили с самого детства. И поэтому было трудно поверить, что при социализме такое может быть. Может быть, она его просто разыгрывает?
  Он с сомнением поглядел на девушку с хвостом тёмно-рыжих волос. Она смотрела на него, поставив локти на скатерть и положив подбородок на сплетённые пальцы. На миг их глаза встретились и проникли взором в обоюдную бездонную глубину... Которая на самом деле была той же самой. Но этого никто на свете не знал.
  Пролетела как будто неосязаемая бесконечная искра.
  Она забыла, о чём они сейчас говорили.
  Он позабыл обо всяких МГИМО.
- Ты чего? - в замешательстве спросила она, тряхнув головой.
  Как только он отпустил её из заколдованной глубины, отведя в сторону свои глаза. Через целую вечность.
- Я? - удивился он, сделав большие глаза. - Это ты...
  Ведь это она отвела глаза, освободив его от своего зачарованного взгляда. Но на самом деле их освободил ангел. Потому что на земле не допускается небесное единство. Чтобы соединившись, люди не ушли в другой мир.
  А им надо жить тут на земле.
  Но это был особый случай.
  Потому что полное небесное единство длилось три секунды. Отчего они и почувствовали, что душа уже становится бестелесной.
  Ещё чуть-чуть...   
  Полное небесное единство возможно только на небесах. А частичное может длиться совсем недолго. В прикосновении взгляда рыцаря и дамы...
  Как у рыцарей Круглого стола.
  И других.
- Да ну тебя, - сказала она, с облегчением выдохнув.
  Она осмотрелась вокруг, как будто заново знакомилась с этим миром. Он тоже невольно осмотрелся. Погода за окном показалась ещё более пасмурной.
  И ненастной.
- Так о чём мы говорили? - осведомилась она, поправляя свою причёску.
- О какой-то ерунде, - махнул он рукой. - О комсомоле.
- Нет, - вспомнила она. - Кто у тебя отец?
- Дипломат, - сказал он.
  Она расширила серые глаза.
- А чего ж ты не не сказал раньше?
  Он сказал, но она не услышала. Пропустив не такое уж повседневное слово «МИД» мимо ушей.
- А ты не спрашивала, - сказал он.
  Забыв, что он сказал о МИДе... ведь слова «дипломат» он не произносил.

  На внешнем уровне личности он совсем свыкся с девушкой и говорил с ней просто как с Иркой Тимофеевой или Романовой, из своего класса. Без всяких околичностей. Но на более глубоком втором уровне личности он не выходил из состояния особого упоения от свободного и дружеского разговора с девушкой, которая ему нравилась.
  И даже более того.
- А что? - спросил он.
- Что... тогда может, и примут. Говорят, у них там даже сыновей своих уборщиц принимают,  по одному... Ну, если может экзамен сдать, - добавила Алёна, посмотрев на него. 
  Но она уже испортила ему настроение... своими откровениями.
- А ты откуда знаешь? - спросил он, вновь принимаясь за своё мороженое с клубничным вареньем.
  Девушка глядела на него, чуть приоткрыв рот.
  На секунду ему тоже вспомнилось что-то имеющее отношение к клубнике... Но это было совершенно постороннее.
  Не к месту. 
- Папа сказал, - просто сказала она.
- А он знает?
- А то нет, - сказала она.
- А кто он?
- Генерал, - сказала она.
- А, - понимающе сказал он.
  Он даже не спросил, какой генерал. Чего она всё равно бы ему никогда не сказала. Потому что нельзя.
«Ничего нельзя...» - сумрачно подумала девушка, чуть поджав ноги под стулом. – «Невезенье...»
  Она смутно почувствовала, что в этом роковом невезеньи и заключается вся её жизнь. С начала и до конца. 
  Только не умом, а сердцем.
  Как и положено.
- Ну ладно, пошли? - спросила она, с горя не доев половину мороженого.
  Хотя она его любила.
- А чего ты не доела? - спросил он.
  По его мнению, без этого мороженого весь остальной обед не так много стоил. Особенно солянка. Он её не особенно любил. Правда, это смотря как сделать... вот в Таллине они с тётей Ирой ходили несколько раз в ресторан, и один раз там был очень вкусный борщ. Он даже и не имел представления, что простой борщ может быть таким вкусным. А главное, почему... И почему именно в Таллине. Больше такого борща он нигде не ел.
  Никогда.
- А тебе что? - спросила она, уставившись на него своими серо-зелёными глазами.
  Как будто он спросил что-нибудь неприличное. Она стала рыться в своей сумочке на длинном красном ремешке.
- Ничего, - беспечно сказал он. - Просто так...
  Чтобы скрыть своё смущение.
  Она не собиралась выдавать ему своих секретов. К тому же она следила за тем, чтобы сохранить свою бесподобную фигуру.
  Она поднялась, оставив на столе деньги.
  Красную десятку.
 
  Пока они шли обратно по вагонам и тамбурам, все курящие мужчины снова провожали Алёну взглядом. Девушку в старом облегающем свитере.
  И короткой юбке.
  Серой.

  Они сели на свои места, закрыв дверь.
- Закрой дверь на защёлку, - попросила она.
  Серёжа был наивным парнем... но не дураком.
  Тем более, со своей особой душевной чувствительностью. Поэтому он всё время чего-то от неё ожидал. Какого-то выкрутаса... или подвоха. Или чего-то такого... о чём обычный подросток в купе с такой девушкой может только мечтать. И далеко не только подросток, конечно.
  А он был обычным подростком.
  В том числе.
- Зачем? - тут же спросил он.
  Себе на голову.
  Потому что такие вопросы только всё портят. Если говорить об испорченности... Но это был конечно не тот случай. Она просто хотела вздремнуть после обеда. И ей не хотелось, чтобы проводница совала в это дело свой нос.
- Больно любопытный, - сказала она. - Там увидишь.
  Это его ещё больше заинтриговало. В самом заманчивом смысле этого слова. Он встал и с чуть покрасневшими ушами пошёл запирать дверь.
«Пробрало», - подумала она, глядя на его скованные движения мальчишки в чёрном свитере.
  Только этого ей и было надо.
  Она развернула свёрнутый матрас с готовым пододеяльником, бросила на него подушку и посмотрела на стоящего у двери Серёжу.
- Я немного вздремну, - сказала она. - И тебе советую... дневной сон очень полезен для здоровья, - поучительно добавила она.
  Как воспитательница в пионерлагере.
- Не, - сказал он. - Я книжку почитаю...
«Угу... так я тебе и поверила», - подумала она.
  Она его видела насквозь.
- Отвернись, - сказала она.
- Зачем? - не понял он.
  Оттого, что был занят своими мыслями.
  И чувствами.
- Спать в одежде вредно для здоровья, - наставительно сказала она. - Мне надо раздеться.
- Может, мне выйти? - с готовностью спросил он.
- Нет, - сказала она. - Только отвернись... а ты что, любишь подглядывать? - с ехидством беззастенчиво спросила она.
- Да ну тебя, - покраснел он.
  Он повернулся спиной к ней и лицом к зеркалу. Но слишком поздно заметил, что в зеркале почти всё видно.
- Ой, - виновато сказал он.
  Он повернулся лицом к верхней полке на своей стороне, с ещё больше покрасневшими ушами. Она тоже заметила, что он неправильно повернулся.
  Но ничего не сказала.
- Я не нарочно, - оправдываясь, сказал он.
  Ему совсем не хотелось, чтобы она плохо о нём подумала. В данном конкретном случае. После всего их знакомства.   
- Угу... конечно, - невозмутимо подтвердила она.
  Она надела свой халатик, одновременно любуясь плодами своей деятельности. Его горящими от краски ушами.
«Ничего...» - подумала она, с некоторым сомнением. - «Это не вредно...»
- Поворачивайся, - разрешила она, накинув на себя одеяло.
  Серёжа повернулся.
  Алёна лежала на спине, смотря на него с подушки. В её глазах было что-то подозрительное. Он спокойно сел за столик, смотря в окно.
  Стараясь не выдать своих чувств.
  Которых он не мог бы назвать.
  При всём желании.
- Ну что? - спросила она с подушки. - Не передумал?
«Чего она пристала...» - подумал он, чувствуя растущий жар в лице.
  Он на всякий случай ещё сильнее повернул голову к окну, смотря на проплывающие вдали зелёные перелески между полями. Чтобы она не заметила...
  Он не знал, что ей и не надо замечать.
  Но догадывался.
  Чутьём.
- Ну ладно, - вздохнула она с беспечным выражением. - Тогда я одна посплю...
- Ага, - ответил он, не поворачивая головы от окна.
- А чего ты не читаешь? - притворно поинтересовалась она. - Вон твоя книжка...
  Книжка лежала на скатери у самого окна. Рядом с двумя тёмно-зелёными бутылками пива. А её толстая салатовая книжка - на столике с другой стороны от бутылок.
- Потом... - пробормотал он.
- Хочешь конфету? - приглашающе спросила она.
  Недоеденная коробка с конфетами так и лежала посередине столика. На жёлтой коробке красовалась цветастая зимняя тройка.
  Со вчерашнего дня... 
  Если бы это была его коробка, ни одной конфеты уже не осталось бы. Тем более, что он угостил бы и соседку по купе. Не то, что... ах, да... он вспомнил, что она угощала его, но только один раз.
«Тоже мне...» - со смешанным чувством подумал он. - «Разве так угощают...»
  В этом чувстве было и сладкое сознание, что напротив его полки, на постели с белой подушкой лежит симпатичная девушка с нежным пленяющим голосом. А он запросто разговаривает с ней... И непонятное чувство обиды на самого себя... и на неё. И досада на свою нескладность.
  И ещё что-то.
- Спасибо, - сказал он.
  Он осторожно открыл коробку, взяв одну конфету.
«Сейчас опять начнётся...» - подумала она, наблюдая за ним с подушки.
  С интересом чуть повернув к нему лицо с зачёсанными назад каштановыми волосами и зеленоватыми глазами.
  И угадала.
- А сколько я вам должен? - спросил он. - За обед?..
- А ты что думаешь? - сердечно спросила она.
- Не знаю... - в замешательстве промямлил он, отводя глаза. - Сколько надо...
- Слушай, - пришла ей в голову мысль. - А если бы ты меня пригласил в ресторан, как бы тебе показалось... должна я тебе или нет?
- Н-не знаю, - произнёс он, снова в замешательстве.
  Он ведь никогда не приглашал девушек в ресторан.
  Вот этого он не мог себе представить. Он не был из светских кругов общества. Ему было конечно известно, что мужчина не берёт денег у дамы. Из литературы... Но если посмотреть на это шире...
  То есть, без предрассудков...
  Ему казалось, что если двое едят, то они поровну и платят. Независимо от пола... какая разница. Вот если бы он был влюблён... тогда совсем другое дело. Подумав об этой девушке, он совсем запутался. Он даже не знал, можно ли назвать это любовью. Потому что сейчас чувство бросало его то вверх, то вниз. Ведь в своей жизни он испытывал и настоящую, небесную любовь. Такую, что нельзя описать.   
  И не один раз.
  А три.
- Ну ладно, - согласилась она. - Предположим, ты никогда не бывал в таком положении, - допустила она. - Ну а в данном случае?
  Тем более, что это интересовало её больше.
  Что он скажет в данном случае.
  Он молчал...
- Ну так что же? - снова спросила она, как Сова в Винни-Пухе.
- Ну-у... - протянул он, чуть краснея. - Нет...
- Значит, ты относишься ко мне по-особому? - тут же спросила она.
  Не упуская инициативу из своих рук. С какой стати... это был не тот случай. А наоборот... как раз по её вкусу. Она не любила предприимчивых мужчин.
  Сверх меры предприимчивых.
  Повидала... на своём веку.
  За десять лет.
  Со школы.
- Ну... - начал он, снова застряв на этом слове.
- Баранки гну, - сказала она. - Живо говори... а то хуже будет, - туманно пообещала она.
- Чего?.. - спросил он.
  Сам не зная, о чём.
  Как и она.
- Чего чего? - уточнила она.
  Он подумал, что для него выгоднее... какой вопрос.
  Конечно, второй.
- Чего будет? - спросил он.
  Но её было не так просто обвести вокруг пальца. Да ещё такому юному дуралею, как он. Из  девятого класса. Которых у неё было по двадцать человек в классе.
  Не считая девочек.
- Угадай, - предложила она. - До трёх раз...
«Как в сказке...» - смутно подумал он.
  У него и правда появилось чувство, что он попал в необычный сказочный мир. Как будто неожиданно переместился в другое пространство. Параллельное... о которых он хорошо знал.
  Из научной фантастики, своего поглощающего увлечения.
  Кроме любви к Лине Бракните.
  Которая начала угасать.
  И особенно сейчас.
  В этом купе.
  На двоих.
- Сама угадай, - снова перешёл он на «ты».
- Сейчас, - пообещала она. - Это твоё дело.
- Почему? - спросил он.
- Ты ведь мужчина, - сказала она. - А не я...
  Какой он был мужчина... Он конечно себя таковым и не считал. К его счастью, он сохранил свою детскую целостность.
  Доныне.
  Правда, ему часто хотелось с ней расстаться... как и любому подростку. Однако при этом он был вполне доволен своим положением девятиклассника. Мужчиной в полном смысле этого слова он стать не хотел. Он не очень уважал мужчин, судя по жизни. Конечно, не как пол... а как племя. Другое дело, мужчины в «Острове сокровищ».
  Или в романах Фенимора Купера.

- Ладно, - сказала она, устраиваясь поудобнее на своей подушке. - Перейдём к другой теме...
  Сейчас ей совсем не хотелось спать. И она явно не собиралась. Насколько он видел. Он повернул голову от окна.
«Какой теме...» - подумал он.
  Поезд стучал колёсами, проносясь мимо полосатого шлагбаума, за которым на просёлочной дороге с выбоинами скопилось несколько тёмно-зелёных деревенских грузовиков, заляпанный высохшей грязью газик, телега и старая поблекшая розовая «победа».
  Промельнуло лицо смотрительницы в форме.
  В общем, служащей тут...
  При шлагбауме.
- Какая актриса тебе больше нравится? - спросила Алёна, чуть привстав и посмотрев в окно.
  На что такое он там засмотрелся, пока она с ним разговаривает, лёжа на подушке. Серёжа отвёл глаза от распахнутого сверху светлого халатика.
  Где расстегнулась одна пуговица.
- Фатеева, - сразу сказал он, с чуть покрасневшими ушами.
  Правда, других он не помнил... да и не знал.
- А ещё? - полюбопытствовала она.
  Это было уже что-то.
- Еще... - подумал он. - Милен Демонжо... Джоанна Шимкус.
- А Джина Лоллобриджида? - спросила она, о чём-то подумав.
- Не-е, - сказал он.
  Он помнил её по «Фанфану Тюльпану». Который немного показывали и в фильме «Посторонним вход...» Он помнил все хорошие советские фильмы... Которых было не так уж много. Штук десять... ну может быть, двадцать.
  Так он думал.

  Ведь начиная с «Трёх мушкетёров» в пятом классе он старался ходить только на иностранные фильмы. «Железная маска» и прочее было в его вкусе. Совсем другая жизнь...
  Не то, что посконные «Неуловимые мстители».
  Он ненавидел духовитую портяночную бездуховность «Комиссара», Шолохова, Зыкиной и тому подобное. И был влюблён в романтику Европы и Дикого Дапада...
  Хоть сейчас, хоть в истории.
  Например, «Искатели приключений». Это был лучший фильм, который он видел в своей жизни. Наверно, наравне с «Тремя толстяками».
  Но там была другая причина.
  В основном.
- Значит, тебе нравится «Искатели приключений»? - спросила она.
  Словно прочитала его мысли.
  Что было не так уж трудно.
  По временам.
- Да, - сказал он.
  На его лице появилось такое одухотворённое выражение, что она невольно засмотрелась. Такое нечасто увидишь.
  В советской школе.
  И вообще.
- А «Фантомас»? - с подвохом спросила она.
- Ага, - сказал он.
  Не сумев скрыть свои восторженные чувства по этому поводу. Впрочем, он обычно и не пытался скрывать своих чувств.
  Возраст...
- Ну и балбес, - сказала она.
  Ей тоже нравились «Искатели приключений»... или «Великолепный». Но она была более разборчива. «Анжелику» она бы не стала смотреть второй раз.
  Первой серии было достаточно.
  Вполне.
- Почему? - удивился он.
  Например, его дяде Пете тоже нравился «Фантомас».
  Да и всем взрослым, кого он знал по подъезду, по родству или по знакомству своих родителей. Хотя бы дяде Коле и тёте Капе Исаевым. Но особенно всем знакомым ребятам... и не только.
- Потому что не дорос ещё, - насмешливо сказала она.
- А ты доросла?
- Ага, - сказала она.
- Подумаешь, - пренебрежительно сказал он.
  Он был уверен, что у неё просто хуже вкус. По сравнению с его... обратного он не допускал. Как-то не приходило в голову.
  И не без причины.
  Но напрасно.

  Чего он пока не знал.
  Он не знал, что на земле существует высшая «брахманская» каста. Откуда в данном случае и происходило подсознательное чувство своей полной правоты, начиная с четырнадцати лет, возраста духовного рождения. Как шестнадцать лет - возраст духовного закрепления. И оба они переломные. Так же, как и восемнадцать лет. Возраст духовного прозрения... О чём он не мог бы узнать сам.   
  А знак этой правоты при положительной вечной Натуре - сознание внутреннего превосходства без всякого превозношения. Ничего этого он пока не знал.
  По возрасту.
  Да и про касты он пока знал не так уж много. В основном, про индийские. Которых были сотни...

- До чего? - язвительно спросил он. - До «Андрея Рублёва», что ли?
  Он его не смотрел. И не горел желанием. Прочитав достаточно много восторженных откликов газетных интеллигентов. Разного рода... Которых он пока никак не определял.
  Даже слово «прогрессисты» было впереди.
  А тем более «жидовская» интеллигенция.
  Не имея в виду национальности.
  По большому счёту.

- Да ну-у... - протянула она. - Мне не очень понравилось...
  Это было неожиданно.
  Он ещё не встречал человека, так просто бросившего вызов общепринятому телячьему восторгу. Просто щенячьей радости.
  В данном конкретном случае.
- А «Три тополя»? - спросил он.
- Не-ет... - задумчиво протянула она.
- А «Ограбление святого Януария»?
- Хороший фильм, - одобрительно сказала она, чуть повернувшись на подушке и положив голову на подставленный локоть. - Вроде «Золотой пули»...
- Угу, - сказал он.
  В этом он был с ней полностью согласен. Кстати, он вспомнил, что теперь и «Анжелика» уже не казалась ему такой занимательной.
  Как в пятом классе.
- А какая музыка тебе нравится? - спросила она, чуть прикрыв халат наверху.
  Где расстегнулась пуговица.
  Она не хотела, чтобы он слишком отвлекался. В данный момент... ведь она спрашивала его не из случайного интереса.
  А по другой причине.
  Более весомой.
- А это ты уже спрашивала, - напомнил он.
  У него была отличная память. Только он пока не умел ей пользоваться. Он вообще рос, как дикий мак в горах.
 
  Без особого культурного попечения со стороны взрослых. Тётю Иру он давно перерос, хотя пока об этом не догадывался. Дядю Петю тоже, и тоже не сознавая этого. Мама его не очень воспитывала...
  А отцу было всё равно.
  Что касается мамы, один раз в прошлом году он случайно услышал обрывки разговора на кухне мамы с тётей Ирой, из которого понял, что мама считает его каким-то особенным гением или что-то в этом роде. Вообще-то, это входило в моду.
  А тётя Ира возражала.
  Она вообще ориентировалась на своих еврейских друзей по институту. В основном одного, Володю Гинзбурга. После она водила к нему Серёжу, на показ. Посмотреть, что он скажет. В своих кругах он считался очень талантливым, образованным и умным. Рисовал хорошие карикатуры... Но они друг друга не поняли. Особенно еврей Серёжу... которому было всё равно.
  Впрочем, обоюдно. 
  Так что мама его особенно не направляла. Может быть чувствуя, что он и сам воспитается. Она была настоящей, кастовой интеллигенцией... вот как эта Алёна.
  А тётя Ира - поверхностной.
  Что случается, когда люди третьей касты «вайшья» проникаются культурой и образом мышления близкого друга или родственника второй касты «кшатриев»... и получается нечто вроде духовного отпечатка.
  Подобие интеллигенции.
  Но всего этого он пока не знал. Хотя иногда ощущал в себе особую растущую силу. Разума и чувства. Только не очень об этом думал.
  Как и положено человеку.
  Любому.    

- Ну и что, - сказала Алёна, улыбнувшись его простосердечию. - Это была просто тренировка. Давай, выкладывай...
- Ну, - сказал он, на этот раз позабыв о французах. - Утёсов, танго... а ещё лучше «Летка-Енка»... наравне с «Серебряной гитарой».
- А это что ещё? - спросила она.
- Такая музыка, - сказал он. - Вроде венгерская... у тёти Иры на пластинке. Потом ещё испанские народные песни, Шульженко...
  Она чуть расширила серо-зелёные глаза.
  За окном с раздвинутыми занавесками под стук колёс мелькал совсем близкий лес, всего на расстоянии двадцати шагов. Лес был не похож на обычную лесополосу. Он был более тёмный, со старыми и большими деревьями, широкими пнями поближе к поезду и кое-где замшелыми поваленными елями. Капал дождь, и стекло окна было снаружи покрыто каплями воды. В небе клубились тёмно-серые тучи. Ненастье разошлось в полную силу...
  В купе было прохладно.
- Что... думаешь, Шульженко лучше Битлс?
  Она догадалась, что он скажет... Но как-то не верилось.
- Конечно, - сказал он. - Эдит Пиаф тоже ничего... но Шульженко чуть лучше.
  На самом деле Эдит Пиаф ему нравилась только за французский язык. Которым он увлёся так, что за полгода прошёл три года спецшколы. То есть, за следующие полтора собирался её перегнать. Что потом и случилось...
  Но это было в будущем.
- Ну-у... ты просто уникум, - сказала она с неподражаемым выражением.

  Вообще, оно было понятно.
  Но не для него... Потому что он не понимал отношения к нему девочек. То есть, он смутно улавливал направленные к нему чувства, но по причине своей врождённой сердечной чистоты не мог отнести их к чему-то понятному.
  По сути, этот источник девственной чистоты и не давал ему приблизиться к девочке на слишком близкое и опасное расстояние. Небесами в него было вложено ощущение, что все женщины вроде святых, и трогать их чревато публичным позором.
  А тем более, девочки.
  Вроде того, что оказаться на улице голым. Что было немыслимо... И себя самого он воспринимал в подобной ситуации как святого, который может легко оказаться перед людьми в постыдном положении.
  Но конечно не умом.

- Почему? - пожал он плечами.
  Он просто говорил, что думал. Вот и всё...
- Ну ладно, - села она на постели. - Ты пока тут посиди, а я схожу в одно место...
  Она встала во весь рост, запахнув свой короткий халатик. Серёжа уставился на ладную фигуру девушки, осматривая её как в музее.
  На минуту забыв о приличиях.
  Даже общепринятых.
- Ну что, насмотрелся? - с колкостью спросила она, спокойно стоя около двери.
  Как будто специально, чтобы дать ему время насмотреться. Впрочем, «как будто» в данном случае не подходило.
  В основном.
- Э-э... - густо покраснел он. - Я... э-э... просто так, - открутился он.
- Само собой, - невозмутимо произнесла она. - Терпи, казак... - добавила она, взъерошив его волосы. - А то попадёшь... сам знаешь куда.
  Она раздвинула дверь.
- Куда? - не понял Серёжа.
  Он не любил недомолвок... даже в таких делах. Явно невыгодных для него...
- На седьмое небо, - бросила она в купе, задвигая дверь с той стороны.
  Дверь с зеркалом за ней закрылась... и пока он соображал, что к чему, было уже поздно. И соображать было уже нечего.
  Она ушла.
......
- Ну как, соскучился? - спросила девушка в светлом голубом халатике, раздвигая дверь ихнего купе.
  Серёжа сидел у окна, стараясь читать книжку.
  Но ничего не выходило.
- А я нет, - добавила она, подвинув свою подушку к стене и сев напротив него.
  В коридоре купейного вагона с откидными сиденьями по пути туда и обратно её проводили взглядом двое мужчин. Один парень лет двадцати пяти, а другой грузин лет сорока. Грузин не отрывал от неё выразительного взгляда, нарочно встав поудобнее. 
  Это придавало бодрости.
  Но не более того.
- Почему? - спросил он.
- Потому, - сказала она. - Потом узнаешь...
  Было уже пол-четвёртого...
- Ну а какие у тебя любимые песни? - спросила она, оперевшись локтями на белую скатерть и положив подбородок на сплетённые пальцы рук.
- Ну-у... - сказал он, вспоминая. - «Степь да степь кругом», «Чёрное море», «Раскинулось море широко», «Возьми гитару».

  После четырнадцати лет в человеке бурно развивается чувствительность. Способность к сочувствию. В прямом смысле этого слова. То есть, способность ставить себя на место другого человека.      
  А после двенадцати лет - способность воспринимать прекрасное. Поэтому до двенадцати лет нормальные люди не интересуются музыкой. И тому подобным... кроме вундеркиндов.
  С ранним развитием.

  Впрочем, все эти способности рождаются с самим человеком.
  Но потом получают толчок быстрого развития.
  Каждая способность в своё время.
  В срок своей зрелости.

- Ну да? - она округлила зеленоватые глаза. - А почему ж ты раньше не сказал? - подозрительно спросила она.
  Впрочем, он был слишом простодушен... Чтобы врать с какой-то целью. Независимо от её искусительности.
  И вообще врать.
- Не знаю... - сказал он. - Наверно, забыл...
- А современные советские? - спросила она.
- Не знаю... - неуверенно протянул он. - Про чай... ну и другие... не помню.
  Он был не совсем в курсе.
- Про чай? - не поняла она, наморщив лоб. - А, знаю... особенно хорошо латыши исполняют.
  За окном началась более гористая местность. Не настоящие горы, а просто обрывы с деревьями наверху, мокрые обсыпающиеся скалы из светлого песчаника, крутые зелёные склоны с кустами. Небо ещё больше потемнело. Похоже, что собиралась гроза.
  Постукивали колёса.
- Скоро будут Сочи, - сказала она, повернув голову и посмотрев в окно. - Там стоянка сорок минут... погуляем?
- А вы докуда едете? - вдруг пришло ему в голову.
  Правда, сейчас она частично развеяла его опасения. Но всё же... ему не хотелось расставаться с ней до самого Тбилиси. А потом...
  А про это он не думал.
  У обычных школьников не было обычая спрашивать телефон у девочек. Даже у самых нахальных школьников... Им хватало девочек у себя в школе или во дворе. Да к тому же мало у кого был телефон.
  На окраинах.

- Я? - сказала она, ещё в ресторане решив ехать с ним до конца. Ради такого дела... Тем более, что это совсем ничего не стоило. Лично для неё... - Там посмотрим... А чего ты спросил? - поинтересовалась она.
- Просто так, - увернулся он.
- Ладно врать, - бесцеремонно произнесла она. - Признавайся.
  Он пожал плечами.
  Чего тут признаваться?.. В этом вопросе не было ничего такого. Она всё равно не могла догадаться. Так ему казалось.
- Просто так, - повторил он.
- Ну сядь сюда, - она положила руку на место рядом с собой, на зелёном одеяле с пододеяльником.
- Зачем? - хмуро спросил он.
  Он ведь знал, что она просто насмехается.
- А чего... ты не хочешь?
- Не... - мрачно сказал он.
- Вот... несговорчивый, - с упрёком сказала она. - Ну сядь.
- Не-е...
  Но ей захотелось настоять на своём. Уже въевшаяся учительская привычка. В общем, чисто профессиональная.
  Практически.
- Знаешь что? - доверительно поделилась она. - Ты не имеешь права... так со мной разговаривать.
- Как это? - поинтересовался он.
- Не слушаться, - пояснила она.
- Почему это? - спросил он, немного отойдя от своего мрачного настроения.
  По поводу её притворства.
  И недоступности... Даже не только в качестве недостижимого соблазна в данную минуту, а в более длительном смысле. На всю жизнь...
  Но и в первом качестве тоже.
  Вообще, такова жизнь.
  Противоречива.
- Я же учительница, - напомнила она.
- Ну и что, - сказал он. - Мы не в школе...
- Тем более, - нелогично сказала она. - В школе ведь нет мягких полок... С простынями и подушками.   
- Почему? - невпопад сказал он.
- Уж не знаю, - с колкостью сказала она. - Наверно, не положено.
  Он промолчал, не видя смысла в дальнейшем продолжении этого беспредметного разговора. Он вообще не уважал бессмысленности.
  Всяческой.
- Ну что? - невозмутимо сказала она, облизав губы кончиком языка. - Сядешь ты сюда?
- Да ну, - протянул он.
  Она привстала со своего места у окна, нагнулась, достав до него рукой в светлом голубом халатике и потянула его за чёрный рукав свитера.
- Долго мне тебя улещивать? - приказала она учительским тоном.
  Он снова почувствовал себя словно в классе... Уже не первый раз за эти два дня. Точнее, полтора... полторы суток.
  Или полтора.
- Чего привязалась, - вырвалось у него.
  Он насупившись сел на её полку, чуть подальше от неё.
- Ага, - поймала она его. - Вот как ты заговорил... а если бы я была твоей девушкой?
- Какой ещё девушкой, - огрызнулся он.
  Этот язык он не понимал.
  Пока...
- Ну женой, - беспечно пояснила она.
- А ты что... хочешь на мне жениться? - хмыкнул он.
  Он уже понимал разницу... Но в бытовом разговорном языке её не очень ощущал. Впрочем, как и большинство народа.
  К тому времени.
- Ну... а то как же, - насмешливо заметила она. - Тоже мне... грамотей.
- Подумаешь, - сказал он, покосившись на её халатик.
  За которым чувствовалась тонкая талия и соблазнительные формы. Она проследила за его взглядом. К таким взглядам она была привычна. Даже в школе...
  Поэтому одевалась на работе хорошо, но по старой моде.
  Что несколько снижало её популярность.
  В нужной степени.
- Ну? - сказала она.
- Чего? - нескладно проговорил он.
- Лучше?..
- Чего?
- У меня на одеяле? - с неподдельным интересом спросила она.
- Н-не знаю... - скованно ответил он.
- Ну спроси меня о чём-нибудь, - предложила она, сидя недалеко от него.
  Он чуть подумал.
- А что, вы спать не будете? - спросил он, повернув к ней голову.
- А чего... тебе очень хочется? - малопонятно ответила она. 
- Чего? - не понял он, чуть покраснев.
  Он стеснялся, в обществе симпатичной девушки.
  А тем более, таком близком.
- Чтобы я спала?
- Не-е, - сказал он. - Мне всё равно.
- Прямо, - сказала она, прислонившись спиной к стенке.
  Чуть покачивало вагон.
- А чего, - пожал он плечами, снова немного покраснев.
- Чего, чего, - передразнила она. - Обалдуй...
- Почему?
- Потому, - сказала она. - Знаешь, почему ты мне нравишься?
  Он замер, с покрасневшими кончиками ушей.
  Ведь он не привык к обычным приятельским беседам с девушками. Потому что в народе это было не принято. В основном... и поэтому не знал, как это понимать.
  А к светским кругам он не принадлежал.
  И эта беседа была необычной.
  В некотором роде.
- Не, - выдавил он из себя.
«Чего прицепилась?» - подумал он про себя.
- Потому что ты не похож на того грузина, который стоит в коридоре, - сказала она. - Если ещё не ушёл...
- А, - сказал он.
  Сначала он понял это буквально.
  У грузина был действительно довольно типичный вид. А Серёже больше нравились люди с правильным чертами лица. Вроде его папы... настоящего арийца по внешности.
  Но про арийцев он пока мало что знал.
  В пределах популярных журналов.
  Это время ещё не пришло.
  Время работы.
  На земле.
- Ты думаешь, я про внешность? - догадалась она, чуть прикусив алую губу.
- А что? - тоже догадался он.
  Но не так определённо, как она.
- В людях есть два начала, - терпеливо объяснила она. - Животное и человеческое... поэтому они делятся на два вида... у кого преобладает животное, а у кого человеческое. Понял?
- Я сам знаю, - сказал он.
  Кое-что он и правда знал.
  Но конечно меньше, чем она. У неё был хороший наставник... её отец. А ему было всего  шестнадцать лет. Не говоря уже о наставнике.
  Которого не было.
- Но это не всё, - сказала она, повернувшись к нему вполоборота.
  С чуть распахнутым верхом светлого фланелевого халатика, от расстегнувшейся перламутровой пуговицы. Он стыдливо отвёл глаза в сторону мокрого окна с потемневшим небом. Под светлым голубым халатом ничего не было.
  Она не любила спать в одежде.
  Как и все люди.
- Эти два вида тоже делятся на два, - продолжила она, под приглушённый стук колёс. - Одни сохраняют своё человеческое качество всю жизнь, а другие - переходят в стан животных.    
  В таких точных словах Серёжа об этом не думал.
  Хотя что-то вроде этого он и сам иногда чувствовал. На уровне подсознания... в основном. Но он пока ещё не привык к таким радикальным теориям.
  Только это была не теория.
  А сама жизнь.
  На земле.
- Вот и скажи мне... - доверительно сказала девушка, поглядев на него.
  Серёжа отвёл глаза.
- Да кончишь ты баловаться? - в сердцах одёрнула она его. - Чего ты от меня отворачиваешься? Как грузин... только наоборот, - смешливо хмыкнув, закончила она.
  Серёжу осенило.
- Вот именно, - сказал он.
- Ты думаешь? - спросила она, посмотрев ему в синие глаза.
- Ага, - сказал он.
- А как насчёт будущего перерождения? - спросила она, не отводя от него взгляда.
  Он не выдержал и отвернулся.
«Интересно, почему сейчас совсем по-другому... и вообще всегда. Всё по-разному...», - подумал он, вспомнив о том случае внезапного слияния взглядов.
- Нет, - сказал он. - Я всегда буду таким, как сейчас. Только...
- Что только? - с живостью спросила она.
- Я не знаю... - застенчиво проговорил он. - Пушкин сказал, что дух у человека постепенно угасает. А как сделать так, чтобы не потухал...
- Ну-у... - протянула она с беззаботным выражением. - Всего-то?
  Повернувшись, она чуть придвинулась к нему. При всём своём желании он не мог этого не заметить. Но подумал, что отодвигаться будет невежливо.
  Без всякой причины.
- А что... ты знаешь? - спросил он.
  Он уже доверял ей... Не просто как учительнице, старше него на девять лет. Это была ерунда... Но как человеку, которого он успел довольно хорошо узнать.
  Ведь ему не надо было для этого много времени.
  Меньше, чем большинству людей.
  В силу сердечной телепатии.
  Особой силы.
- Конечно, - благодушно сказала она. - Ты будешь терять дух, пока не дойдёшь до точки невыносимости этой потери. И не захочешь больше жить с этой потерей... и Бог тебя конечно спасёт.  Вот и всё, - просто прибавила она. - То есть, родишься свыше.
  Он немного оторопел.
  Она сказала невзначай такие вещи, к которым он был совсем не готов. Ведь если человека научили, что Бога нет, то надо сначала ему как-то доказать обратное.
  Неважно, каким способом.
  Но только верой.
  Иначе нельзя.
- А ты что, баптистка? - спросил он, округлив синие глаза.
- Нет, почему, - сказала она, облизав языком губы. Красная как вишня помада уже немного стёрлась. - Чтобы знать правду, необязательно быть баптистом... Или вообще кем-нибудь. Правда не зависит от того, кто её знает... Понял?
- М-м... ну да, - сказал он, соображая.
  Всё, что она сейчас сказала.
  А она сказала очень много. Не по форме, а по содержанию. Она сделала это нарочно. Посмотреть, что он на это ответит.
  И как.

  Он знал, что Бога нет... но не стал с ней спорить. И не только по интеллектуальным причинам. Тем более, что она его сильно отвлекала. Теперь она сидела совсем близко к нему.
  И он снова не отодвинулся подальше от неё.
  Но теперь по другой причине.
  У него покраснели уши.
  Но всё-таки...
- А откуда ты знаешь? - спросил он, собравшись с мыслями.
- Да уж не сама придумала, - сообщила она. - Ты вообще знаешь, как передаётся на земле знание?
- Ну... конечно, - сказал он, покосившись на её халат.
  Они сидели рядом. И её голубой халат был совсем близко на зелёном одеяле... около него. Вообще, это был интересный вопрос. Несмотря на свою кажущуюся банальность. Только на первый взгляд...
  Он подумал.
- Ну-у... от человека к человеку, - догадался он.
- Пра-авильно, - одобрила она, пошевельнувшись и чуть коснувшись его ноги своим халатом.
  Он наконец отодвинулся.
  Было совестно.
- А у человека оно откуда? - спросила она.
  Он недоумённо заморгал глазами.
- Думаешь, от обезьян?
  Он прыснул.
- А от кого же тогда? - не отстала она.
- Не знаю... - немного растерянно произнёс он.
  Он об этом никогда не думал.
  Как и о многом другом.
  Пока что.
- А я знаю, - таинственно промолвила она. – С неба... то есть, от ангелов.
- А от кого же человек произошёл? - спросил он.
  У него были большие пробелы в образовании. Благодаря самому образованию... так сказать. Но при этом он не принадлежал к людям, склонным к догматичности... К своему счастью. А совсем наоборот... Он был открыт любому знанию. Если только оно казалось ему логичным. Но вот знания от обезьян... А тем более чувства...
  Это было не очень логично.
  А откуда же тогда?
  Да-а...
  Девушка спокойно смотрела на него своими зеленоватыми глазами, ожидая, пока он переварит то, что она ему поведала.
  Хотя бы отчасти.
- Ни от кого, - сказала она.
- А что... всегда был? - спросил он.
  Начался чисто философский разговор, и это его почти совсем отвлекло от чудесной и заманивающей близости привлекательной девушки.
  Это было ему ближе.
  Как человеку ума.
  И чувства...
  За ним.
- А ты знаешь, что такое вечность? - задала она вопрос, чуть приоткрыв рот с красными как вишня губами.
- Чего? - спросил он.
- Кольцо, - сообщила она.
- Значит... э-э... кольцо или спираль? - уточнил он.
«Хорош...» - подумала она.
  С ним можно было поговорить.
  О чём-нибудь кроме работы или футбола... или политики. Чем ограничивалось большинство мужского пола, который она знала.  В молодом возрасте...
  Не говоря уже о женском.
- Кольцо, - уточнила она.
- Тогда... э-э... где же начало? - спросил он, пока не очень представляя, о чём речь.

  А чтобы понять, он должен был представить себе. У него был далеко не математический ум. Хотя раньше казалось наоборот. До пятого класса... или даже седьмого. Пока числа можно было себе представить.
  А потом математика становилась постепенно всё менее интересной.
  Ибо то, что нельзя себе представить, просто не существует.
  А то, что не существует, не представляет интереса.
  Что совершенно естественно...
  Для разумного человека.
- Там же, где и начало, - сказала она. - То есть, в принципе их нет. Представь себе кольцо Мёбиуса, - добавила она. - Вот примерно так же и кольцо Вечности.
- Вроде заколдованного круга? - легкомысленно спросил он. 
- Ага, - сказала она, положив руку на его плечо. - В прямом смысле.
- Как это?
  Он почувствовал руку девушки.
  Но выстоял.
  Как-то.
- Само существование является загадкой, - объяснила она. - А в загадке есть некоторая заколдованность... Говоря литературным языком.
- Существование чего? - не понял он.
- Всего, - сказала она, не убирая руку с его плеча в чёрном свитере.
- Как же ты докажешь существование Бога? - спросил он, всем телом чувствуя её маленькую руку.
  А также головой.
  То есть, умом.
  И чувством...
- Никак, - отозвалась она. - Если хочешь верить, что добро всегда побеждает, то сам поверишь в Бога. Когда придёт время.
- Ну, - сказал он, всё больше чувствуя себя завороженным близостью к милой и соблазнительной девушке. - Я и верю...
- А теперь стоп, - прервала она его. - Начинай над этим думать... только пожалуйста не при мне, - добавила она. - Я уже устала от этих разговоров...
  На самом деле она пока не очень устала.
  Но её занимало другое.
  В данный момент.
  Сейчас.
- Ну-у... - разочарованно протянул он.
  Ему стало интересно...
  Но она пересела от него к окну, и стала смотреть на стекло с каплями, подставив локоть под голову. Под тёмными небесами качали мокрой листвой деревья на травянистых зелёных склонах.
  Стучали колёса.
  Ему показалось, что она уже всё расспросила и теперь у девушки больше не осталось к нему никакого интереса. Что естественно... Он почувствовал себя обычным подростком. Который никому неинтересен. Тем более красивым молодым девушкам. Вроде неё...
  Он начал вставать.
- Ну, чего ты пригорюнился? - обернулась она от окна. - Погоди...
  Она снова передвинулась к нему.
- Ну хочешь, я тебя поцелую? – легкомысленно сказала она, чтобы развеять его сумрачное настроение.
  Он замолчал, потеряв дар речи.

  У него захватило дух.
  В первую секунду он понял это совсем в другом смысле. Потом от стыда за свою пошлость стал заливаться краской. В купе стало совсем полутемно от непогоды, как в светлые сумерки..
  Он сидел, не зная, что сказать.
  Девушка рядом на одеяле посмотрела на него чуть смеющимися глазами. Несмотря на пасмурную погоду и собирающийся ливень с грозой, в купе можно было даже читать. С грехом пополам.
  Только не хотелось.
  Почему-то.

  Серёжа молчал, отвернувшись с чуть красными ушами.
- Вот строптивый, - сказала она, искоса посмотрев на него,
  Не дожидаясь ответа, она придвинулась, наклонила его голову и поцеловала его в щёку. У него перехватило в горле. На секунду он почувствовал нежное прикосновение её губ и слабый запах чудесных духов. Которого не было заметно с его места на той стороне. Алёна снова отодвинулась, посмотрев на него.
  Это было приятно... 
  Почему-то.
- Ну иди, - подтолкнула она его. - А я подремлю... совсем немного, - успокоила его она.
  Она понимала, в каком он сейчас состоянии.
  Она знала, что его никогда не целовали девочки. В щёку... или ещё как-нибудь. Кроме его мамы и прочих родственниц. Дальних и ближних...
  Впрочем, они не были девочками.
- А... сколько? - робко спросил он.
  После этого дружеского поцелуя он почувствовал себя более уверенно. Чтобы спрашивать у девушки, собирающейся поспать после обеда.
  Такие вопросы.
- До потери сознания, - уклончиво ответила она.
- Ну ладно... - чуть потерянно произнёс он.
  Он сидел на своём месте и смотрел на проплывающие вдалеке крутые склоны с елями и одинокими скалами. Почти не замечая этого романтического пейзажа, он был занят своими чувствами.
  Щемительным чувством нежности...
«Олух царя небесного», - подумала она, ложась и накрываясь одеялом.
  Без неё он ничем не мог заняться.
  Она добилась того, что стала занимать все его чувства и мысли. Правда, в некотором смысле это не стоило никакого труда.
  Даже для обычной девушки.
  Но лишь в некотором.

  Она повернулась к стенке, раздумывая о своём положении... и вообще о своих делах. И случайно заснула. Она вообще легко засыпала в ненастную погоду. Её рабудил лёгкий скрип тормозов и прекращение бесконечного стука колёс.
  Почти подсознательного.
  Поезд почему-то остановился на совсем маленькой станции. На низком дощатом перроне около зелёной деревянной станции под сплошным серым ливнем стоял обходчик в чёрном плаще с капюшоном.
  Или смотритель.
- Чего это? - спросила она.
  Она привстала на коленки, выглядывая в окно. Поезд стоял, не двигаясь. За деревянной станцией вдалеке виднелись покрытые лесами горы.
- Не знаю... - ответил Серёжа.
  Он был рад, что она проснулась. Без неё было совсем одиноко. Пожалуй, таким одиноким он никогда себя не чувствовал.
  Почти никогда.
- Наверно, чинят чего-то... - сказала она.
- Ага, - сказал он.
  Он сидел, нахохлившись и тоже смотря в окно на проливной серый дождь и захолустную станцию. Она была похожа на зелёную станцию у них в Ховрино.
  И вообще, подмосковные станции.
  Он любил Подмосковье.
  Оно было родным.
  Для него.
- А ты чего тут делал? - спросила она. - Долго я спала?
«Оболтус», - подумала она.
- Не-е, - сказал он. - Полчаса.
- Долго, - удивилась она.
  Она ведь совсем не собиралась спать. Последнее время у неё было слишком много вопросов к своей судьбе. На которые почти не было ответа.
  Как это часто бывает в жизни.
  Пока не станет уже поздно.
  Для какого-то ответа.
- Можно, я конфету возьму? - спросил он.
  Пока она спала, было неудобно... А жёлтая красочная коробка лежала на столе и соблазняла его. Конфеты были особенно вкусные. Лучше, чем обычно.
  В коробках.
- Будет тебе... чушь городить, - лениво отозвалась она, не отворачиваясь от окна и продолжая  рассматривать смотрителя и его захолустное хозяйство. - Я тебе уже сказала...
- А, - сказал он.
  В этой коробке конфеты были вкуснее, чем обычно. Он много чего пробовал, и знал толк в конфетах и других сластях.

  В коробке с цветной тройкой было ассорти лучших советских конфет. Там были помадки, суфле, мишка, белочка, клюква в сахаре и даже халва в шоколаде. Которую он видел только в посольском магазине в Турции. В котором раз в неделю в подвальчике дома на склоне  продавали дешёвые за границей советские продтовары. Тушёнку, конфеты и тому подобное.
  Один раз его родители купили три килограмма «трюфелей», и положили их в чемодан под кроватью. Он тогда был в четвёртом классе, а Андрюшка совсем маленький, полтора года. Когда его в очередной раз оставили сторожить Андрюшку, тот разревелся, и Серёжа постепенно скормил ему килограмм этих трюфелей. Потому что тот на минуту замолкал, а потом снова начинал орать. Через полчаса Андрющку вырвало. А тут к его двери в тупике галереи третьего этажа с изящными жёлтыми перилами подошли две девочки, в одну из которых Серёжа был влюблён. Так сильно, что это чувство уносило его на небеса... почти каждый раз. И всё время... Ему стало неудобно, что он возится с малышом, и что того вырвало.
  Но девочки ему посочувствовали.
  Скорее с сожалением о нём.
  Что он такой невезучий.   

- А ты где их купила? - спросил он.
- В «Берёзке», - сказала она.
- А что... у тебя есть сертификаты? - удивился он.
- Ага, - безмятежно сказала она.
  Девушка наконец перестала глазеть на накрытую серым дождём старую зелёную станцию с низким дощатым перроном и повернулась, сев и опустив свои ноги под столик.
  Она уставилась на него.
  Не отрывая глаз.
- Какие? - спросил он.
- Бесполосые.
- А что... у тебя папа за границей работает? - заинтересовался он.
- Не-а, - мотнула она головой. - Просто ему дают... пятьдесят рублей в месяц.
- За что? - не понял он.
- Балбес, - по-дружески сказала она. - Не за что, а просто часть зарплаты. Понял? - добавила она, чуть показав ему язык.
  Он не особенно удивился.
  От неё этого можно было ожидать. Она была совсем не похожа на девушек, которых он знал. Но так близко, как эту, он наверно никого не знал. В своей жизни... Даже девочек из своего класса. Вообще, он с ними не особенно общался. Тогда у них в Ховрино это было как-то не принято. По какой-то причине... И они были совсем не такие. Конечно, он по-прежнему был влюблён в Лину Бракните. Так ему казалось...
  Но на деле полная небесная любовь уже отошла в прошлое.
  Осталось только воспоминание этой любви.
  Хотя он этого пока не заметил.
  Как и бывает всегда.
  Со всеми.
- А почему? - недоумевая, спросил он.

  Ведь сертификаты дают только тем, кто работает за границей. Тем более бесполосые... Вот его папа последнее время пристрастился к французскому коньяку, который он покупал на оставшиеся сертификаты.
  Наверно, после других покупок.
  Серёжа был не в курсе.
  Родители не посвящали его в свои денежные дела. И не случайно... но он тогда не понимал, почему. Хотя смутно о чём-то догадался, когда хулиганистый парень с соседнего двора спросил его, сколько получает его отец. И удивился, когда Серёжа сказал «наверно, сто шестьдесят».
  Конечно, догадался не сразу, а дня через два.
  И то скорее почувствовал, чем понял.
  У того был подозрительный вид.
  Когда он спрашивал.
  В соседнем дворе, где жил Вовка Сотников, было два таких парня, и оба смуглые... потому что татары. Только один постарше, как Сашка Бадейкин с их двора. А другой на год старше Серёжи, Генка Сабиров.
  Сейчас он уже не учился.
  Серёжа тогда не понимал, что с Сашкой Бадейкиным ему сильно повезло. И ему, и всему его двору.
 
  Кроме коньяка, последнее время папа покупал экспортную водку, пропустить рюмку за ужином. Раньше у него такой привычки не было.
  Иногда он покупал просто за валюту.
  Недавно он стащил у Серёжи из коллекции монет хорошую монету в два с половиной швейцарских франка. Просто увидел у него в коллекции и сказал «дай-ка мне эту монету, она мне пригодится». Серёже пришлось отдать... и он пожалел, что показал её папе. Монета осталась после папиной поездки в Швейцарию.
  На три месяца.

- Буду я тебе отчитываться, - сказала она. - Слишком любопытный...
  Она и так ему много порассказала. Но конечно, в пределах допустимого. Даже на визитной карточке было всего лишь «конспиративное имя».
  Хотя нет, карточку он не видел...
- Слушай, - сказал он. - А кто тебе рассказал про Бога... и всё остальное?
«Точно... любопытный», - с досадой подумала она.
  И с давно появившейся симпатией.
  Которая вмещала в себя несколько чувств. Совершенно различного свойства... Но хорошо сочетающихся в одном душевном ощущении.
  Как всегда бывает с чувствами.
  В отличие от мыслей.
- Папа, - без колебаний сказала она.
  Она вдруг почувствовала, что он уже никуда не денется из её жизни. В некотором особом  смысле... Хотя бы потому, что у себя в школе она таких не встречала.
  А ведь дело было совсем не в возрасте.
  И не во вкусе.
- Да? - он плохо представлял себе генерала с такими необычными мыслями.
  И до сих пор не в отставке.   
- Конечно, - сказала она. - Мужчина обязан достаточно знать о жизни... Чего пока нельзя сказать о тебе, - слегка подковырнула она его. - К сожалению.
- А женщина? - спросил он.
- А женщина не должна, - успокоила она его.
  Поезд наконец тронулся, глухо дёрнув железо вагонных сцепок. Он постоял на этой богом забытой станции минут двадцать. Наверно, из-за какой-нибудь стрелки.
  Или просто красного света.
- Почему это? - спросил он.
  Он не считал, что пол сильно различает людей. Если говорить о душе... То есть, о способностях ума и сердца.
  Потому что был так научен.
  А она нет.
- Голова садовая, - сказала она, как его мама. - Потому что женщине это не нужно.
- Чего не нужно? - не понял он.
- Ну, представь себе, что ты искатель сокровища, - пояснила она, не отвечая на вопрос. - Ты делаешь всё, чтобы найти его и получить, а само сокровище ничего делать не обязано. И что ты ощущаешь, когда ищешь? - продолжила она своё поучение.
  Как учительница на уроке.
  По русскому.
- Что? - спросил он.
  Он был не против, чтобы она его учила.
  Вообще-то сейчас ему хотелось, чтобы она никуда не делась, когда поезд приедет в Тбилиси. А каким-то образом осталась с ним.
  На всю оставшуюся жизнь.
  Что было невозможно.
  Практически.
- Что это сокровище владеет всеми твоими мыслями и чувствами, - сказала она. - То есть, царствует над тобой.
- Ну и что, - сказал он, поняв её сравнение. - А когда он его найдёт?
- Тогда он будет управлять им, - сказала она. - А оно царствовать над ним.
- Почему? - возразил он.
  Он не очень смущался, когда разговор носил чисто абстрактный характер. Точнее, не относился к его отношению к девушкам.
  То есть, женщинам.
  Вообще.
- Ну, - сказала она, пошевелившись за столиком у окна. - Во-первых потому, что он всё равно останется в него влюблён... В переносном смысле, - добавила она, не отводя от него серо-зелёных глаз.
  Она сидела, опустив подбородок на сплетённые пальцы рук. В глазах девушки снова  появилось непонятное выражение... Когда она произнесла «влюблён». 
  Он немного покраснел.
- А во-вторых, он по-настоящему не может его найти до конца, - пояснила она. - Потому что это сокровище как неисчерпаемый колодец. Ведь человеческая душа неисчерпаема, - сказала она. - Пока она живая...
- А мужчина? - поинтересовался он.
  Насчёт женщины было понятно... Если она действительно внушает любовь. Он знал это на опыте своей жизни.
  Достаточно большом.
  К счастью.
  Для него.
- Мужчина тоже, - сказала она. - Только скорее не колодец, а источник... или ключ. Знаешь, вроде лесного родника? - прибавила она. - Видел?
- Да-а... - задумался он. - Но если колодец неисчерпаемый, значит в нём родник. Получается вроде одно и то же.
- Да нет, - поправила она. - Горе луковое... где же одно и то же? В колодце родник, а в роднике что? - спросила она, выжидающе посмотрев на него.
  Как учительница в замершем классе.
  Ведь никому не хочется отвечать.
  За всех.
- Что? - не понял он.
  Хотя понять было очень просто.
  Тем более ему... Это было ему вполне по плечу. Он был довольно сообразительным... но не всегда. Особенно не тогда, когда на него выжидающе заманивают в свою бездонную серо-зелёную глубину глаза очаровательной девушки, сидящей на своём зелёном одеяле... за столиком у окна напротив. В сумерках клубящегося тёмно-серого неба за покрытым струями дождя окном закрытого купе.
  Под стук колёс.
- Балда, - сказала она, нарочно пошевелившись.
  Он снова отвёл глаза в сторону.
  Но ей это сильно нравилось.
  Дух захватывало.
- Если источник скрывается в колодце, то колодец скрывается в источнике... только наоборот, - проговорила она. - Понимаешь?
  Он только мотнул головой, стараясь не смотреть на её голубой халатик. Хотя ему только казалось, что он видит слишком много.
- Ох, вздохнула она.
  Словно не понимая, отчего он вдруг так поглупел.
- Ну смотри, - сказала она, не отрывая от него зеленоватого взгляда.
  В котором было что-то манящее.
  Что-то неведомое.
  Совсем...
- Если причина колодца источник, то цель источника колодец, - доходчиво объяснила она.
  Во всяком случае, для него.
  Она это знала.
  Наверняка.
- Поэтому ты не можешь сказать, что было сначала, - снова сказала она. - Цель или причина... раз они - одно в другом. С обеих сторон, - добавила она.
- Как это? - не понял он.
- Чего? - уточнила она.
- С обеих сторон?
- Потому что они двух родов, мужского и женского, - пояснила она. - Но при этом нельзя уловить момента различия полюса... как у магнита, - сказала она. - Поскольку источник питает колодец, но колодец питается источником. А уловить, где страдательный залог, а где действительный - нельзя, - пояснила она.
  Как закоренелая учительница по русскому.
- Но ведь здесь оба залога действительные, - сказал он, в сомнении раздумывая над этой необычной головоломкой.
- Правильно, - подтвердила она, как на уроке. - В данном случае... И именно потому, что они не могут решить, кто из них страдательный. Потому что в подобных отношениях не может быть без обоих залогов. В отношениях мужского и женского рода, - добавила она. - Согласись, мой друг... - она наклонила голову, таинственно расширив зеленоватые глаза.
  Его приятно прохватило от этих слов.
  Но это не помешало ему соображать. На этот раз... Он посмотрел в ненастное окно со струями воды, немного подумав.
  Да-а...
  Действительно, отношения были довольно ясные... Кто-то кого-то питает. В разном смысле... Следовательно, есть питающий и питаемый. Но в данном случае они явно не просматриваются. Точнее, неуловимо перемигиваются смыслом. То есть меняются смысловыми местами.
  Хотя они конечно разные.
  Без этого нельзя.
  Ничего нельзя.
  Без этого.
  Совсем.
- Вот тебе и загадка Бытия, - заключила она, чуть склонив голову набок. - И та же самая загадка в отношениях мужской и женской части рода людского. То есть, наших с тобой... - походя уточнила она.
  Он потупился, почувствовав себя неловко.
  Как только она перешла на личности.
  Это было совсем другое дело.
  А не научный разговор.
  В чистом виде.
- Понял? - спросила она.
  Она смотрела, всё так же уставившись на него своими бездонными зеленоватыми глазами. Он вдруг почувствовал себя в заколдованном царстве. Там, где валяется в траве волшебная палочка, которую все принимают за обыкновенную палку от ветки. У него перехватило дыхание от неизъяснимого чувства, возносящего дух на седьмое небо. Как это с ним случалось в четвёртом классе... Когда он ходил в полутьме от светящихся окон дома по тротуару... по глубокой снежной жиже чуть в стороне от огибающего второй этаж балкона Нины Ковригиной. И не только тогда...
  Девочки из третьего класса.
  В которую был влюблён.
  До потери памяти.
- Ну-у... - задумчиво произнёс он.
- Что? - с замиранием сердца спросила она, заметив совершенно небесное мечтательное выражение у него в глазах.
  Ставших синими, как недоступное людям небо.
  В своём настоящем смысле.
  Небесном.
  Такое небесное, которое редко увидишь... тут, на земле. Она догадывалась, отчего у него появилось это выражение.
  Точнее, почувствовала.
- А почему же тогда отец считается выше матери? - спросил он.
  Вообще-то сам он так не считал.
  В его глазах полы были совершенно равные... в смысле равноценности. Но он достаточно знал из истории... Особенно христианства. А также философии... Из вторых рук, конечно.
  Самих философов он почти не читал.
  Это время ещё не пришло.
- Да, - подтвердила она, с удовольствием посмотрев на него. - Отец более высокая фигура... во всей человеческой культуре. И в любом богословии, - добавила она. - Кроме дикарского... знаешь, вроде матриархата у древних троглодитов?
  Он молчал, ожидая продолжения мысли.
  Тем более новой для него.
  В смысле троглодитов.
  Что он и подозревал.
  До этого.

  Дома или в гостях она отдыхала, но на работе и в других местах было не так легко. Поэтому ей было приятно для разнообразия побеседовать с новым человеком. Пусть и мало знающим, но обладающим  открытостью ума. Со способностью к обобщению и различению картины реальности на уровне взрослого.
  Вроде неё...
  Близкие знакомые её отца были аристократы духа. Не такие, которые обречены всю жизнь бессознательно отчаянно притворяться интеллигенцией. В силу своего воспитания... и к своему несчастью.
  А настоящие.

- Но кто знает, что в сердце у отца? - промолвила она, помолчав.
  Она нарочно не переводила разговор в богословскую плоскость. Чтобы для его мыслей не было препятствий.
- А что? - спросил он.
- Сам не знаешь? - хмыкнула она. - Мать, конечно... и дети. Мы ведь говорим об идеальном логическом варианте, правда? – доверительно добавила она, чуть наклонившись к нему.
  Над столиком с белой скатертью.
- Ну, - подтвердил он, не всегда успевая угнаться за её мыслями.
  Не от сложности мыслей, а от их непривычности. По сравнению с этими темами статьи Добролюбова и Писарева были просто политической писаниной. Не говоря уже о Герцене... которого он не осилил. Слишком скучно...
  Он их не очень-то уважал.
  Всех этих Чернышевских, Гашеков и прочих. Правда, у Гашека было несколько хороших смешных рассказов. И всё...
  В душе он чувствовал себя по-другому.
  Гораздо больше правым, чем левым.
  Но... по ошибке.
- Ведь более высокое означает только главенство, - предложила Алёна новую для него мысль. - Например, на корабле капитан - полный хозяин. Он самый главный, и он имеет право вершить суд над всеми, кто на корабле. Если надо... вплоть до расстрела. Но в то же время самые важные для него - пассажиры, - заключила она, махнув тёмными ресницами и раскрыв серо-зелёные глаза.
  Для более сильного воздействия.
  Она вообще любила риторические пассажи. Впрочем, как и должно быть у настоящего учителя. По призванию...
- Что он сам и подтверждает, оставаясь на тонущем корабле, - добавила она. - Или по крайней мере, спасаясь самым последним. Даже после своего кока, - улыбнулась она в полутьме от непроглядного ливня за окном.
  Серёжа вспомнил...
  «У бледных девушек зелёные глаза
    И белый ряд зубов за алыми губами...»
  Багрицкий.   
  Это был один из трёх его любимых стихов.
  А другой из Эдгара По:
  «Ночью и днём
   Млечным путём
   За кущи райского сада
   Держи свой путь
   Но и стоек будь
   Если ищешь ты Эльдорадо.»

  Этот отрывок вдохновлял его не столько красотой, сколько неодолимой силой стремления человека к своему высокому идеалу. Волшебной стране... вроде Арвентура.
  У Грина.

  А третий был из Пушкина:
  «Буря мглою небо кроет,
   Вихри снежные крутя
   То как зверь она завоет,
   То заплачет, как дитя
   То по кровле обветшалой
   Вдруг соломой зашумит
   То, как путник запоздалый
   К нам в окошко застучит
   
   Наша бедная лачужка
   И печальна и темна.
   Что же ты, моя старушка
   Приумолкла у окна?
   Или бури завываньем
   Ты, мой друг, утомлена?
   Или дремелшь под жужжанье
   Своего веретена?

   Выпьем, добрая подружка
   Бедной юности моей
   Выпьем с горя
   Где же кружка?
   Сердцу будет веселей.»

  Дальше он не знал.
  Да и середину не очень помнил. Самое главное было в конце. А вообще он вообще плохо запоминал стихотворения. В отличие от всего остального. Может быть, тут была какая-то тайная связь с его неудачами в этом искусстве. Но он очень хорошо помнил самое сердце стихотворения.
  «Выпьем, добрая подружка
   Бедной юности моей
   Выпьем с горя
   Где же кружка?
   Сердцу будет веселей...»

  В этом отрывке он полностью чувствовал то же, что и сам поэт. Он чувствовал это душой... как чувствует человек, осеняемый небесным вдохновением во время чтения стихов. Или когда слушает музыку.   
  Божественную.
  А с ним это было обычное дело. Поэтому он выглядел со стороны не совсем «от мира сего». Не так сильно... но заметно. Но никто ему об этом не говорил.
  Просто не приходило в голову.
  А он не догадывался.

- Алёна... тебе нравятся стихи «Буря мглою небо кроет...»? - спросил он её.
  Сейчас ему захотелось узнать о ней больше, чем она ему рассказала. Что всегда является признаком начала любви. Ведь до сих пор спрашивала только она...
«О, - с удовольствием подумала она. - «Кажется, это в первый раз... после перехода на ты.»
  А это большая разница.
  Ведь назвать знакомого тебе человека на «ты» совсем не то, что на «вы». В таком душевном разговоре.
- Да, - сказала она тихо. - А тебе, Серёжа?
- Мне тоже, - признался он. - А что ещё вам нравится? - застенчиво спросил он.
- Слушай, - сказала она, пропустив мимо ушей его «вы».
  Такая уж у него совесть...
  Она не жалела о конце того разговора. В нём было слишком много для ума. А сейчас он спросил её о стихах...

«За всё, за всё тебя благодарю я:
За тайные мучения страстей,
За горечь слёз, отраву поцелуя,
За месть врагов и клевету друзей;
За жар души, растраченный в пустыне,
За всё, чем я обманут в жизни был...
Устрой лишь так, чтобы тебя отныне
Недолго я ещё благодарил.

  Серёжа слушал стихотворение, наслаждаясь милым голосом привлекательной девушки с локтями на столе, смотрящей на него со сплетённых пальцев рук.
  Под стук колёс...
- А вот ещё, - сказала она, не останавливаясь.
  Все остальные слова были лишними.

«Есть речи - значенье
Темно иль ничтожно,
Но им без волненья
Внимать невозможно.

Как полны их звуки
Безумством желанья!
В них слёзы разлуки,
В них трепет свиданья.

Не встретит ответа
Средь шума мирского
Из пламя и света
Рождённое слово;

Но в храме, средь боя
И где я ни буду,
Услышав, его я
Узнаю повсюду.

Не кончив молитвы,
На звук тот отвечу,
И брошусь из битвы
Ему я навстречу.

- А... - хотел он что-то спросить.
- Слушай, - перебила она:

  «Гляжу на будущность с боязнью,
Гляжу на прошлое с тоской
И, как преступник перед казнью,
Ищу кругом души родной;
Придёт ли вестник избавленья
Открыть мне жизни назначенье,
Цель упований и страстей,
Поведать - что мне бог готовил,
Зачем так горько прекословил
Надеждам юности моей.

Земле я отдал дань земную
Любви, надежд, добра и зла;
Начать готов я жизнь другую,
Молчу и жду: пора пришла;
Я в мире не оставлю брата,
И тьмой и холодом объята
Душа усталая моя;
Как ранний плод, лишённый сока,
Она увяла в бурях рока
Под знойным солнцем бытия.
 
  Он открыл рот.
- Погоди, - остановила она его. - Вот ещё:

«Наедине с тобою, брат,
Хотел бы я побыть:
На свете мало, говорят,
Мне остаётся жить!
Поедешь скоро ты домой:
Смотри ж... Да что? моей судьбой,
Сказать по правде, очень
Никто не озабочен.

А если спросит кто-нибудь...
Ну, кто бы ни спросил,
Скажи им, что навылет в грудь
Я пулей ранен был;
Что умер честно за царя,
Что плохи наши лекаря,
И что родному краю
Поклон я посылаю.

Отца и мать мою едва ль
Застанешь ты в живых...
Признаться, право, было б жаль
Мне опечалить их;
Но если кто из них и жив,
Скажи, что я писать ленив,
Что полк в поход послали,
И чтоб меня не ждали.

Соседка есть у них одна...
Как вспомнишь, как давно
Расстались!.. Обо мне она
Не спросит... всё равно,
Ты расскажи всю правду ей,
Пустого сердца не жалей;
Пускай она поплачет...
Ей ничего не значит!

  На этот раз ему удалось вставить слово.
- Ты так много знаешь... - с удивлением промолвил он.
- Подожди, - сказала она.
  У неё была своя цель. Прочитать всё, что она знала... из Лермонтова. Только не из школьной программы. Которую она не очень уважала. Особенно учебники...
  Но что делать.

«Не смейся над моей пророческой тоскою.
Я знал: удар судьбы меня не обойдёт;
Я знал, что голова, любимая тобою,
    С твоей груди на плаху перейдёт;
Я говорил тебе: ни счастия, ни славы
Мне в мире не найти; настанет час кровавый,
    И я паду, и хитрая вражда
С улыбкой очернит мой недоцветший гений;
       И я погибну без следа
       Моих надежд, моих мучений.
Но я без страха жду довременный конец, -
    Давно пора мне мир увидеть новый.
    Пускай толпа растопчет мой венец:
       Венец певца, венец терновый!..
       Пускай! Я им не дорожил... - прочитала милым задумчивым голосом.
 
- Тихо... - подняла она руку, останавливая его открытой над столиком с белой скатертью ладошкой:

«Как страшно жизни сей оковы
Нам в одиночестве влачить.
Делить веселье - все готовы:
Никто не хочет грусть делить.

Один я здесь, как царь воздушный,
Страданья в сердце стеснены,
И вижу, как судьбе послушно,
Года уходят, будто сны;

И вновь приходят, с позлащённой,
Но той же старою мечтой,
И вижу гроб уединённый,
Он ждёт; что ж медлить над землёй?

Никто о том не покрушится,
И будут (я уверен в том)
О смерти больше веселиться,
Чем о рождении моём...

- А вот ещё, - тут же произнесла тем же милым голосом, в котором звучала просьба к нему пока помолчать.

«Нет!- я не требую вниманья
На грустный бред души моей,
Не открывать свои желанья
Привыкнул я с давнишних дней.
Пишу, пишу рукой небрежной,
Чтоб здесь чрез много скучных лет
От жизни краткой, но мятежной
Какой-нибудь остался след. 

Быть может, некогда случится,
Что, все страницы пробежав,
На эту взор ваш устремится,
И вы промолвите: он прав;
Быть может, долго стих унылый
Тот взгляд удержит над собой,
Как близ дороги столбовой
Пришельца - памятник могилы!..

- Стой, - попросила она. - Вот ещё...
  Она пожалела, что не сидит рядом с ним и не может просто положить руку, закрыв ему рот.  Теперь ей очень хотелось это сделать.
  По разным причинам.

«В песчаных степях аравийской земли
 Три гордые пальмы высоко росли.
 Родник между ними из почвы бесплодной
 Журча пробивался волною холодной,
 Хранимый, под сенью зелёных листов,
 От знойных лучей и летучих песков.

И многие годы неслышно прошли;
Но странник усталый из чуждой земли
Пылающей грудью ко влаге студёной
Ещё не склонялся под кущей зелёной,
И стали уж сохнуть от знойных лучей
Роскошные листья и звучный ручей.

И стали три пальмы на бога роптать:
"На то ль мы родились, чтоб здесь увядать?
Без пользы в пустыне росли и цвели мы,
Колеблемы вихрем и зноем палимы,
Ничей благосклонный не радуя взор?..
Не прав твой, о небо, святой приговор!"

И только замолкли - в дали голубой
Столбом уж крутился песок золотой,
Звонков раздавались нестройные звуки.
Пестрели коврами покрытые вьюки,
И шёл колыхаясь, как в море челнок,
Верблюд за верблюдом, взрывая песок.

Мотаясь, висели меж твёрдых горбов
Узорные полы походных шатров;
Их смуглые ручки порой подымали,
И чёрные очи оттуда сверкали...
И стан худощавый к луке наклоня
Араб горячил вороного коня.

И конь на дыбы подымался порой,
И прыгал, как барс, поражённый стрелой;
И белой одежды красивые складки
По плечам фариса вились в беспорядке;
И, с криком и свистом несясь по песку,
Бросал и ловил он копьё на скаку.

Вот к пальмам подходит шумя караван:
В тени их весёлый раскинулся стан.
Кувшины звуча налилися водою,
И, гордо кивая махровой главою
Приветствуют пальмы нежданных гостей,
И щедро поит их студёный ручей.

Но только что сумрак на землю упал,
По корням упругим топор застучал,
И пали без жизни питомцы столетий!
Одежду их сорвали малые дети,
Изрублены были тела их потом,
И медленно жгли их до утра огнём.

Когда же на запад умчался туман,
Урочный свой путь совершал караван;
И следом печальным на почве бесплодной
Виднелся лишь пепел седой и холодный;
И солнце остатки сухие дожгло,
А ветром их в степи потом разнесло.

И ныне всё дико и пусто кругом -
Не шепчутся листья с гремучим ключом:
Напрасно пророка о тени он просит -
Его лишь песок раскалённый заносит
Да коршун хохлатый, степной нелюдим,
Добычу терзает и щиплет над ним.

Это стихотворение было такое длинное, что Серёжа удивился, как она его запомнила. Он невольно вспомнил «Тома Сойера»... Как там один мальчик запомнил наизусть всю Библию. Да и не только он, по большому счёту.
  В то время Серёжа не знал, почему.
  А узнал только намного позже. Всё было просто... на первый взгляд. Просто все способности людей были сто лет назад гораздо сильнее. Как духовные, так и физические. Мало того, люди про это прекрасно знали... хотя бы из литературы. Но скрывали, по воле скрытых властей мира сего.

- Дай ещё, - попросила она.
  Он только кивнул.
  Было одно наслаждение слушать этот милый голос девушки, да ещё читающий хорошие стихи. Потому что они все ему нравились.
  В разной степени.

«Я жить хочу! Хочу печали
Любви и счастию назло;
Они мой ум избаловали
И слишком сгладили чело.
Пора, пора насмешкам света
Прогнать спокойствия туман.
Что без страданий жизнь поэта?
И что без бури океан?
Он хочет жить ценою муки,
Ценой томительных забот.
Он покупает неба звуки,
Он даром славы не берёт.

- Постой, - снова протянула она руку к нему ладонью, чтобы он не открывал рта. - Последнее, - пообещала она.

«Я к вам пишу случайно; право,
Не знаю как и для чего.
Я потерял уж это право.
И что скажу вам? - ничего!
Что помню вас? - но, боже правый,
Вы это знаете давно;
И вам, конечно, всё равно.

   И знать вам также нету нужды,
Где я? что я? в какой глуши?
Душою мы друг другу чужды,
Да вряд ли есть родство души.
Страницы прошлого читая,
Их по порядку разбирая
Теперь остынувшим умом,
Разуверяюсь я во всём.
Смешно же сердцем лицемерить
Перед собою столько лет;
Добро б ещё морочить свет!
Да и притом что пользы верить
Тому, чего уж больше нет?..
Безумно ждать любви заочной?
В наш век все чувства лишь на срок;
Но я вас помню - да и точно,
Я вас никак забыть не мог!

   Во-первых, потому, что много
И долго, долго вас любил,
Потом страданьем и тревогой
За дни блаженства заплатил;
Потом в раскаянье бесплодном
Влачил я цепь тяжёлых лет
И размышлением холодным
Убил последний жизни цвет.
С людьми сближаясь осторожно,
Забыл я шум младых проказ,
Любовь, поэзию, - но вас
Забыть мне было невозможно.

   И к мысли этой я привык,
Мой крест несу я без роптанья:
То иль другое наказанье?
Не всё ль одно. Я жизнь постиг;
Судьбе, как турок иль татарин,
За всё я ровно благодарен;
У бога счастья не прошу
И молча зло переношу.

  Она замолчала, тихо смотря на него через столик с белой скатертью, на котором у самого окна стояли две одинокие бутылки пива... и около две книги. Её толстая потрёпанная книга салатового цвета, а его серо-голубая.
  Которые они почти не читали.
  Только вчера часа два.
  За весь день.
- Ну, чьи это стихи, по-твоему? - спросила Алёна.
  Серёжа подумал.
  Вообще-то, он не имел понятия. Они ничего этого не проходили. Потом он вспомнил о трёх соснах... Это было похоже на то, что они проходили. Хотя там была одна сосна... и к тому же на севере. Но всё же... да и по стилю было похоже. Хотя у Пушкина и Лермонтова стихи по стилю не особенно отличались. Можно было запросто перепутать.
- Лермонтова? - спросил он, надеясь угадать.
- Да, - сказала она. - А как ты угадал?
  Она его видела насквозь.
  Он читал по программе только то, что ему хоть немного нравилось. Например, она была уверена, что он прочитал «Преступление и наказание». Только не знала, докуда... вряд ли до конца. Он явно не одобрял философию русской классики. Во всяком случае, после Гоголя.
  И без программы то же самое.
- Ну-у, - чуть несмело протянул он, понимая свою необразованность.

  Он о ней не жалел, но с другой стороны, её стихи были хорошие, а он всё это пропустил. Потому что попробуй найди хорошие стихи в куче ерунды. Никто ведь не утруждал себя отбором лучших стихов классиков. Они мол и так хороши...
  Сволочи...
  Это было его последнее по времени ругательство. И поэтому уже самое сильное. До этого он долго употреблял «скотина», но потом оно как-то потеряло силу. А «сволочь» было достаточно сильным. Он никогда не был особенно разнообразен в своих ругательствах, всё время используя одно и то же слово. До «скотины» это было «гад», а в женском роде «гадка». До четвёртого класса... Его мало волновало, что такого слова в женском роде не было в обычном языке. У него был самостоятельный ум... и вообще характер. Уже тогда... впрочем, такие вещи проявляются с самого детства.
  Как правило.
  Всегда.

- Что, про сосны услышал? - угадала она, устав сидеть за столом и забравшись с ногами на свою постеленную полку.
  Она решила её не убирать. Зачем... если всё равно скоро понадобится? Да и вообще... так было как-то по-домашнему... уютнее.
- Ага, - признался он.
- А это ведь совсем другое стихотворение, - напомнила она.
  Она знала, что они проходят в школе.
  В девятом классе.
- Ну... просто угадал, - легко согласился он.
  Подумаешь...
- А как ты запомнила столько стихов? - спросил он то, что давно его занимало.
- А ты думаешь, я только эти знаю? - усмехнулась она, обняв на полке с одеялом свои коленки.
  Коленки были голые, потому что серая юбка была слишком короткой. Чтобы сидеть в такой позе. Но это было удобнее...
  Для неё.
- А что? - спросил он.
  Он по обычаю повернул голову к окну, но потом вдруг снова посмотрел на неё, уже не отворачиваясь от девушки на диване под верхней полкой. Смотря на девушку в соблазнительной позе, он почувствовал в своей душе новое ощущение.
  Да и не только в душе.
«Ого», - подумала она с удовлетворением. - «Отступаем...»
  Совсем забыв про себя.
  Потому что раскрепощение не было таким уж быстрым. Оно только показалось быстрым из-за обрушения данной преграды. Как стены, которую до того медленно подтачивала вода.
- Это только одна шестая часть, - сказала она.
- А ещё какие? - спросил он.
- Ну... в основном девятнадцатого века, - сказала она. - Я ведь преподаю и в девятых классах.
- Значит, только из-за этого? - спросил он.
  В его голосе послышалось некоторое разочарование.
- Нет, - сказала она. - Просто стала изучать материал, и увлеклась. У меня хорошая память на стихи. А у тебя, я вижу, не очень, - прибавила она.
  Посмотрев на него с коленок своим таинственным зеленоватым взглядом. Ей вдруг  захотелось сидеть долгими зимними вечерами у камина и читать ему стихи. Правда, камин у них был только на даче.
  Но дело было не в даче.
  Совсем... 
- Давай ужинать? - предложила она. - А то через сорок минут будут Сочи. А мы там собирались погулять...
  Вообще-то, собиралась она.
  Но он уже не представлял себе, чтобы отказаться от её предложения. Любого... тем более, такого безобидного... и удачного. Он любил дождь...
  Впрочем, в данном случае наоборот.
  В смысле полной безобидности.
  Но совсем не по его вине...
  И конечно не по её.
  Тем более.
   
 - Давай, - сказал он. - Только у меня одна курица... половина.
  Она чуть улыбнулась, полуткрыв рот и облизнув красные губы. За окном стало темнеть уже не только от тёмно-лиловых туч, но и от наступления вечера.
  Постепенного.
- Так ты хочешь доедать курицу? - спросила она.
- Угу, - сказал он, немного стесняясь своей курицы.
  И того, что ему дали курицу. Вместо более приличной еды... вот как у неё. Он был уверен, что у неё в сумке есть ещё вкусные пирожки. Правда, мама ему тоже дала... Но он все уже съел. Вместо курицы... А свои конфеты он сначала ел один, даже не угостив попутчицу. Просто постеснялся... Начать первым разговор с незнакомым человеком.
  Особенно с такой девушкой.
  Привлекательной.
- Бредовая затея, - высказала она своё мнение. - Ты знаешь, сколько потом от неё отмываться?
- Подумаешь, - сказал он. - Всего один раз... в туалет сходить.
- Да ну тебя, - сказала она. - Сам ходи... если тебе хочется.
- А что тогда? - спросил он.
  Неужели она опять позовёт его в вагон-ресторан?
  Но она была не такая дура. Она знала, что вечером в этом ресторане бывает почти всё занято. Да и вообще... ужинать надо дома. У себя в купе... особенно в такой занимательной компании.
- Что ж... будешь есть мою еду, - сказала она. - Нахлебник.
  С красивыми девочками он был мнителен... И сразу немного оробел. Но потом тут же понял, что она просто так... шутит. Она спрыгнула со своей постеленной нижней полки, приоткрыла крышку и достала свою чёрную кожаную сумку на удобном длинном ремне. Плюхнув сумку на одеяло и раскрыв молнию, она стала рыться внутри.
- Вот, - сказала она, начиная выкладывать почти всё, что у неё осталось.
  Она знала, что завтра утром они будут в Тбилиси... и походная еда больше не понадобится. Значит, надо избавляться от неё сейчас. Не будут же они есть ночью.
  Но тут она немного ошиблась.
  По неопытности.
  Наверно...

  Она положила на столик баночку чёрной икры, потом вытащила коричневый пакет, из которого выпал один пирожок, и полбатона рижского хлеба, немного в серой муке. Серёже он очень нравился. Но он продавался только в центре. У них в Ховрино почти никогда не завозили.
- Ну вот вроде и всё, - сказала она милым голосом. - Ах нет, ещё осталась колбаса, - вспомнила она. - И там где-то чёрный хлеб... - она чуть пошарила в другом углу сумки, и достала свёрток из серой бумаги. Отдельно от него вытащила четверть буханки чёрного хлеба. Почти весь столик оказался занят едой.
  Она вообще любила изобилие.
  Во всём.
- Куда так много... - проговорил Серёжа.
  Она немного поколебалась, но решила ему кое-что сказать. Теперь не было смысла это скрывать. А наоборот...
- Понимаешь, Серёж, - сказала она. - Я сначала заеду в Тбилиси... а вообще-то мне надо в Сочи, в пансионат «Чайка». У меня там номер... Ну вот я и собиралась там всё доесть, если не будет попутчиков. То есть, попутчика... - она немного покраснела. - Я вечером не люблю ходить в ресторан.
  Она не стала объяснять, почему... зачем?
  Вообще, в этом роковом гадании был только один попутчик. Шансов было очень мало, но это придавало более весомости положительному результату. Попутчика не было... судьба не послала. Не считая этого...
  Совсем не такого.
- А чего ж ты хочешь ехать до Тбилиси? - удивился он.
  Он одобрял это решение всей душой. Но совсем не понимал его. Ни его причин, ни его смысла.
- Там увидишь, - таинственно пообещала она.
- Давай включим маленький свет? - предложила она. - Будет ужин при свечах.
  Действительно, лесистые горы за окном стали совсем тёмными. Ливень вроде стал слабее, и перешёл в дождь. В небе еле различались тёмные клубящиеся облака.
  Глухо стучали колёса.
- Давай, - сказал он.
  Она разложила всё по порядку на столе и взяв открывалку, открыла бутылку пива. Тарелок у них не было, поэтому всё лежало на бумаге... И в коричневом пакете.
  Она налила два стакана пива.
- Давай выпьем за нашу встречу, - по-приятельски сказала она. - Только сначала заедай пирожками... а то они испортятся.
  Пиво как раз подходило... в данном случае. Но тут она немного ошиблась. Подошло бы наверно сухое вино. Для этих целей...
  Полунаучных.
- А с чем они? - спросил он.
- Попробуй, - пригласила она.
- Не сладкие? - уточнил он.
  Он не очень любил сладкие жареные пирожки. Его мама делала настоящие печёные пирожки с капустой, и их можно было есть.
  Хоть четыре штуки.
  Если голодный.
- Да нет, - отмахнулась она. - Вот пристал... пей.
- А ты что, любишь пиво? - спросил он.
  Ему казалось, что девушке совсем не подходит пить пиво. Разве только случайно, за компанию. Вот курить было модно. Хотя он лично этого не любил.
  То есть, ему было почти всё равно.
  А не курил он сам.
- Ты куришь? - не ответила она, поставив перед ним стакан с пивом.
  Она как-то забыла спросить один из главных вопросов, и теперь обозвала себя дурой. Впрочем, теперь это было не так важно. Она и собиралась спросить или выведать об этом, но он был такой послушный, что она просто позабыла. Как забывают спросить щуплого очкарика, хорошо ли он дерётся.
  Хотя она повидала и таких.    
- Нет, - сказал он.
- Почему? - спросила она.
  Ему стало неловко, что его спрашивает об этом учительница. Но сейчас она была совсем не похожа на учительницу в школе.
  Нисколечко.
- Не знаю, - ответил он. - Просто не хочу...
- А родители запрещали? - поинтересовалась она, как настоящая учительница.
- Не, - пожал он плечами. - Зачем?
- Что ж тебе... никогда не хотелось попробовать? - полюбопытствовала она.
- Не, - сказал он. - Чего тут пробовать-то?
- А всё же, - не отставала она, несколько заинтригованная, в профессиональном отношении. - Расскажи мне, почему ты не куришь.
- А зачем тебе? - спросил он.
- Это ещё что? - приструнила она. - Опять за своё?
  Точно, как учительница химии Раиса Васильевна. У Серёжи в классе... Обычно нерадивому ученику у доски.
- Ну ладно, - протянул он.
  Он не хотел ей перечить.
  Потому что она ему нравилась, во всех смыслах этого слова. Он ей тоже нравился, и даже больше... чем было нужно.
  В данном случае.
- М-м... - он подумал.
  В свои шестнадцать лет дикого цветения в горах он пока не очень хорошо умел излагать свои мысли. А тем более, чувства. Которых он к тому же стеснялся...
  Даже в отношении мамы.
  Или бабушки.
- А зачем мне пробовать? - сказал он. - Ты же не пробуешь на вкус падаль. Хотя она вполне съедобна. И пока свежая, не вредная... но просто неохота, - прибавил он, разговорившись.
- Хм... не совсем так, - уловила она его. - А если бы все вокруг ели эту падаль? И была бы воспитанная привычка?
- А на что человеку голова? - спросил он. - Чтобы кроссворды решать?
- Есть такая теория, - небрежно допустила она. - Даже у нас...
- А ты что... в неё веришь? - спросил он, с ожиданием.
  Ему не хотелось в ней разочароваться.
  Даже немножко.
- Нет, - сказала она, не пошевелившись. - Что я, ненормальная?
- Не, - случайно ответил он.
- Я тебя не спрашиваю, - отрезала она. - Балбес...
- А кого? - сказал он.
- Вот приклеился, - пожаловалась она, съев со стола кусочек копчёной колбасы. - Как банный лист...
  Она проголодалась.
  А этот синеглазый охламон кормит её своими россказнями. Она позабыла, что сама начала этот бесполезный разговор.
- Ну... тогда нечего было спрашивать, - сказал он. - Раз не понимаешь...
- Чего там понимать, - ответила она, с полным стаканом пива в руке. - Просто ты дурень... каких свет не видывал.
- Ничего не дурень, - сказал он.
  Он любил справедливость.
  Во всём.
- О господи, - сказала она, протянув к нему свой стакан. - Будешь ты пить или нет?
- Ладно, - сказал он, взяв свой стакан.
  Подняв стакан с пивом, он случайно увидел прислонившуюся к столу девушку. Она сидела немного боком, и эта свободная поза тоже сильно притягивала его взгляд.
  Он засмотрелся, забыв чокнуться.   
- Нечего тут, - сказала она, проследив за его взглядом. - Любоваться... давай пей.
  Они чокнулись, и он отпил пива. Они начали есть пирожки с мясом, яйцами и луком. Пирожки были очень вкусные.
«Зачем она в ресторан ходила», - подумал он про дневной обед. - «Теперь еда пропадёт...»
  Девушка напротив него задумалась, с пирожком в руке. Вспомнив, как папа был доволен, что она пошла в школу. А сейчас... из-за этого стоило поехать в Тбилиси. Да и то чувство стало утихать... и мама будет меньше переживать.   
  В поезде ничего не получилось.
  Но сильно повезло.
  Даже вдвойне.

  ...А на самом деле больше.
- Не пей больше одного стакана, Серёж, - сказала она. - Нам надо ещё пойти погулять...
- Ладно, - сказал он.
  За окном проплывали еле различимые в темноте лесистые склоны. Вдали от несущегося под проливным дождём поезда со светящимися окошками прокатились раскаты грома по горной местности. Хотя молнии они не заметили. Наверно, потому что смотрели друг на друга. Она больше не протестовала против его взглядов то на её фигуру, то на лицо в уютном, но слабом свете для чтения у неё в изголовье.
  Совсем не замечая, как далеко это зашло.
  Дребезжали ложечки в стаканах.
- Да-а, - по-приятельски сказала Алёна. - Ты ничего, красивый... но не в смысле античной красоты, - сразу поправилась она. - А как Атос... или французский легионер. Знаешь? - спросила она.
- Из Иностранного Легиона? - уточнил он, с чуть покрасневшими ушами. - А откуда ты знаешь?
- Видела несколько человек, - сказала она. - В «Пари-Матч».
  Серёжа снова удивился.
  В который раз за эти два дня... Даже у него не было возможности посмотреть настоящие французские журналы. Папа обычно не привозил... почему-то. Хотя его никогда не проверяли на советской таможне, с зелёным дипломатическим паспортом. И сейчас он никак не ожидал, что простая учительница по русскому смотрит «Пари-Матч». На что ей... только рекламу разглядывать. И другие картинки... 
- А ты что, читаешь по-французски? - вдруг пришло ему в голову.
- Конечно, - сказала она, со вкусом дожёвывая пирожок с мясом. - Я же окончила французскую спецшколу. На Метростроевской, знаешь?
- Нет, - мотнул он головой.
  Почему он должен знать какую-то там французскую спецшколу, которая за тридевять земель от его дома, в самом центре Москвы?
  Но другие знали.
- А откуда у тебя журналы? - спросил он.
  Он позавидовал.
- Мне папа допуск сделал, - сказала она. - Не настоящий, конечно, а просто к зарубежной прессе. Современной, - добавила она.
- Какой допуск? - не понял Серёжа, запивая пивом второй пирожок.
  Под стук колёс.
  Он ещё не знал, что в больших библиотеках была целая система допусков, открывающая доступ к более закрытой литературе для разных категорий специалистов.
  В основном учёных.
  И не только.
- Ну, мне можно читать иностранные газеты и журналы, - пояснила она. - В Иностранке или Ленинке... А ещё можно покупать в специальных киосках. Для иностранцев...
- А мне что, нельзя? - спросил он, с появившимся чувством обиды. 
  Он первый раз об этом слышал.
  До этого он думал, что в СССР этой прессы просто нет. Ну, может, только в МИДе... Он просто не мог себе представить такой несправедливости, и поэтому не особенно задумывался. Хотя конечно понял бы.
  Если бы представил...
- У тебя что, французский язык? - догадалась она.
  Но не угадала... в данном случае.
  Вообще, не так уж много школьных олухов, которые станут интересоваться французской музыкой, когда есть американцы и англичане. Вряд ли найдётся хоть один на всю школу. Даже в Москве...
  Кроме тех, кто учит французский.
- Не, - сказал он. - Я сам учу... дома.
- По самоучителю? - удивилась она.
  Тоже нечастое явление.
  Среди не повзрослевших слишком рано школьников. А последние делают это не сами, а с помощью своих чадолюбивых родителей.
  Как выразился Пушкин.
  Про Шейлока.
- Да не, - сказал он. - Мне мама помогает... а я читал адаптированные книжки и смотрел по словарю. А в девятом классе ходил на курсы. Мидовские...
- Значит, у твоей мамы французский? - сделала она доступный вывод. - А где она работает?
- В АПН, - сказал он.
- Ну, чего ты обижаешься, - сказала она. - Я тебе дам... сколько хочешь.
- Чего? - насупившись, сказал он.
  Он не мог этого понять.
  Не продавать зарубежную прессу в стране одно дело. А давать её, потому что у тебя папа генерал, - совсем другое.
- Догадайся, - невинно сказала она, бросив взгляд на подростка напротив за столом у тёмного окна.
  Но на его лице ничего не отразилось. Он пока что не понимал этого уличного языка из подворотни. На что она конечно и надеялась.
  В данном случае.
- Да ну... - буркнул он, жуя пирожок.
  Если бы сидящая перед ним девушка не была такой милой и обаятельной, он просто перестал бы с ней разговаривать. Ведь он обижался не за себя, а вообще... за всех.
  На несправедливость.
  Как он её понимал.
- Не хочешь, не надо, - ответила она. - Только потом не проси.
- Ладно, давай, - понял он. - А когда?
- Хоть сейчас, - раскрыла она глаза, отпив глоток пива.
  Она съела уже два пирожка, и это был её предел. Вообще, у неё был с собой один номер «Жур де Франс». В той же чёрной кожаной сумке.
  Но не только журнал.
  И не столько.
- Да ну тебя... - не поверил он.
- Как хочешь, - сказала она. - Потом сам пожалеешь...
  Она решила с ним больше не церемониться. Теперь она могла с ним разговаривать как со  старым знакомым. Вдалеке за окном вспыхивали сполохи грозы над лесистыми горами. Их уже почти совсем не было видно. Только ближайшие склоны, поросшие соснами и дикими колючими кустами.
  По окну снова забарабанил дождь.
  Ветер дул в их сторону.
«Разыгралось...» - подумала Алёна, смотря в окно и позабыв о расстёгнутой пуговице у себя на халатике.
  Было не до этого...
 
- Не, - сказал он, подумав. - Лучше потом...
«Дуралей...» - подумала она.
- Ладно, - сказала она. - Ты не пей второй стакан... лучше после. Закусим на ночь, - пояснила она.
- Ладно, - сказал он.
  Правда, у него не было привычки закусывать по несколько раз в день. Если не говорить о сладостях, вроде козинаков или халвы. Это совсем другое дело... Или во время чтения. Тогда он мог есть что попало три часа подряд. Обычно это был кусок сыра граммов в триста, грецкие орехи из Тбилиси или варенье с водой. В общем, чего попало. Кроме супа... суп он не очень уважал.
  По супам его мама не блистала.
- Серёж, - спросила она, делая следующий ход. - Ну теперь скажи мне... что ты обо мне думаешь?
  В своём предприятии...
  Он конечно не делал никаких признаний. Но в этом и не было необходимости. Как и в большинстве подобных случаев.
- М-м... - протянул он, доедая бутерброд с колбасой.
- Ну скажи, - попросила она. - А то я всё равно узнаю...
  А предприятие девушки в этом купе скорого поезда дальнего следования совершенно не носило личного характера.
  Она это знала.
  Наверняка.
  Точно.
- Чего? - спросил он, чтобы оттянуть время.
  А надо было спросить «как»...
  У него чуть покраснели уши. Но это было не так заметно в свете читальной лампочки. На той стороне поезда глухо загудело, и негромко погромыхивая, пронёсся невидимый встречный поезд.
«Интересно... товарный или пассажирский...» - подумала девушка с зачёсанными назад волосами.
  Она прислонилась к столику, положив на него локти. 
- Ну... отвечай, - умильно попросила она, перейдя к другой тактике.
- М-м... - выдавил он из себя. – То же самое...
- А что именно? - спросила она.
  Это было интересно...
- Ну... что написал, - ответил он, уже не так стесняясь.
  После первого признания.
- А почему? - поинтересовалась она.
  Она не допила свой стакан пива, и теперь в нём чуть покачивался напиток неразличимого цвета в полутьме закрытого купе. От быстрого хода скорого поезда под тёмными небесами. С глухим однозвучным стуком колёс.
- Не знаю... - сказал он.
  Он знал, но не мог объяснить. Потому что никогда ещё не приходилось. Сейчас был первый раз. За всю жизнь... Он пока не знал, что далеко не в последний.
  Девушки любят признания в любви.
  Так же, как и женщины...
- Да ну тебя, - сказала она, смотря на Серёжу почти со стола и разложив локти на белой скатерти. - Из тебя слова не вытянешь... рассказывай, - прибавила она. - А то не успеешь до Сочи.
  Она повернула голову набок, посмотрев на свои часы. Он не совсем понял, почему он должен успеть до Сочи. Она ведь собиралась ехать до Тбилиси...
- А вы... ты разве не до Тбилиси едешь? - на всякий случай спросил он.
  Чтобы удостовериться.
  Вдруг она передумала... А он уже так привык к ней, что остаться без неё в этом пустом купе было бы просто мучением.
  В данный момент.
- А что? - лукаво спросила она. - Ты думаешь, я передумала?
«Фиг тебе...» - подумала она про себя.
- Не знаю... - пробормотал он, всё больше сомневаясь.
  По своему простодушию... и не только.
- Ну тогда угадай, - предложила она. - Если угадаешь, получишь сюрприз...
- Какой? - спросил он.
  С неясным предчувствием...
  Одновременно и с опасением, и с надеждой. С опасением, что она решила остаться в Сочи. Но и с надеждой...
  Что наоборот.
- Посмотришь, - отмахнулась она.
- Ну-у... - сказал он. - Наверно, передумала...
  Действительно, чего ей делать в Тбилиси... Если у неё готовый номер в Сочи. Да и вообще, пляж с морем... А в Тбилиси чего... никакого моря нет. Он не знал, что в Тбилиси у неё тоже будет номер.
  В самой лучшей гостинице.
  Иверии.
- Передумаю, - пообещала она. - Если не будешь мне отвечать...
- А что? - обрадовался он.
  Не подумав о том, что в Сочи к ним тоже может подсесть пассажир... или пассажиры. Со своими мокрыми чемоданами. Так она его отвлекала своими разговорами. И не только...
  Поэтому он воспринял это с таким душевным подъёмом.
  Обещание ехать с ним, если он будет слушаться.
  Отвечать, так отвечать...
  Лучше, чем ничего.
- Ты мне сегодня на листке всю правду написал? - спросила она.
- Да... - пробормотал он.
  Он всегда писал то, что думает. А если нельзя, то просто не писал. Поэтому он и получал тройки по сочинениям. За грамотность...
- А я ещё забыла там кое-что спросить, - с беспечным видом сказала она.
- Чего?
  Всё-таки ей снова стало неловко... Но надо было продолжать. Раз уж начала... не стоило бросать на полпути.
- М-м... если смотреть отвлечённо... как на бронзовую статую в музее, – чуть запнулась она. – Что лучше, фигура или лицо? 
  Она смущённо подвинулась и пересела на середину своего постеленного дивана, опустив с него длинные ноги в короткой серой юбке. Туда, где не было столика... Серёжа и так был немного не в себе от близости этой девушки. Теперь он слегка растерялся... И не мог оторваться от неё, переводя взгляд то на фигуру, то на лицо. Она ведь спросила у него... И надо было отвечать. Ему не хотелось, чтобы она передумала.
  Он думал, что это зависит от него.
  А она думала, что от неё.
- О... одинаково, - чуть запнувшись, сказал он наконец. – Почти...
  То, что думал... как всегда.
  Взяв себя в руки, она села, прислонившись спиной к кожаной спинке на своей полке и не отводя от него серо-зелёных глаз.
- О, - с притворным сочувствием сказала она. - Ты чего, уже заикаться начал?
- Да ну тебя, - пробормотал он.
  Она глянула в потемневшее от туч окно, собираясь с духом.
- Ну-у... а что тебе интересно, в этой бронзовой статуе?
  Сделав ударение на «этой».
  Как будто в телевикторине, где следующий вопрос всё более трудный. И не ответивший выбывает из игры. Для простодушных телезрителей...
  Но это был самый последний.
  По логике вещей.
  В принципе.
- Ну... будешь ты говорить? - приставуче произнесла она, чуть покраснев.
  В надежде, что это незаметно.
- Э-э... - протянул он, совсем растерявшись.
  Вообще-то, он был сообразительный парень. Даже в таком жалком состоянии. И поэтому начинал робко надеяться на что-то лучшее, чем Сочи.
  Алёна ждала, полуоткрыв губы.
  Красные как вишня.
  Спелая.
- Знаешь что, - вдруг придумал он. - Ты лучше спроси, что в ней не интерсно...
  Симпатичная девушка на нижней постеленной полке изумлённо раскрыла глаза, взмахнув тёмными ресницами. Она не ожидала от него такой догадливости... В такой неподходящее время. По её мнению, это было слишком... Для такого простодушного парня.
  Без раннего развития.
«Беспримерно...» - тихо пробормотала она.
  Так, что он не услышал.
  Тем более, что за окном блеснула молния и почти тут же ударил гром. Гром был довольно сильный, и Алёна повернула голову, снова посмотрев в тёмное окно поезда.
  По которому барабанил дождь.
- Это что ещё за новости? - бессердечно сказала она, позабыв обо всём. - Кто здесь спрашивает, ты или я?
- Ты, - признался он. - Но если я не умею...
- Не умеешь чего? - уточнила она.
- Ну... того, что ты спрашиваешь.
- Прямо, - сказала она.
- Правда, - от души промолвил он.
- Ну ладно... троечник, - пристыдила она его. - Можно не уметь того, о чём тебя просят, - безмятежно объяснила она. - А я тебя просила?
- Конечно, - осмелел он. - Просила отвечать... в повелительной форме.
- Хм...
  Она бросила на него с дивана под верхней полкой взгляд чуть удивлённых глаз с бездонной зеленоватой глубиной. Она встречалась со всякими случаями. Знала и таких... ничего особенного. Для еврейского мальчика с ранним развитием. Но для подростка без тепличного воспитания...
  Не типично.
  Совсем.
- Ну ладно, - пожалела она его. - Скажи, что не интересно...
  Тем более, что у неё не было другого выхода. В данном случае... или почти не было. Если не считать запасной. Который используют в крайних случаях.
  А их тут не было.
  Само собой...
- Ну-у, - простодушно сказал он. - Причёска...
- Во-первых, тебя спросили не об этом... А во-вторых, чем тебе не нравится моя причёска? - спросила она, слегка надув губы.
  Она привыкла к лести.
  А он нет.
- Мне нравятся распущенные волосы, - несмело признался он, чуть покраснев.
- А распущенные девушки? - благодушно поинтересовалась она.
- П-почему? - недоумённо спросил он.
  Он совсем не знал, что в старину распущенные волосы носили только проститутки. Не считая нимф и русалок, конечно.
- Потому что носить распущенные волосы неприлично, - поучительно сказала она. - И не красиво, - не совсем логично добавила она. - Поэтому в школе они не разрешаются, - пояснила она. - Ты что, не замечал?
  Он и правда не замечал.
  Серёжа был не от мира сего... и не замечал, что отличается этим от своих сверстников. Тех, кого он знал по школе... Хотя остальные  замечали... не замечая того. Да и во дворе... Хоть и в меньшей степени. А он и этого не замечал. Все же его знакомые ребята  просто списывали это на характер. Поэтому он думал, что ограничения на причёски есть только для мальчиков. То есть, в школе... а значит и везде. Нельзя же делать волосы то длинными, то короткими.
- Значит, из-за причёски в меня нельзя влюбиться? - спросила она, случайно увлёкшись.
  Она замолчала, чуть отодвинувшись к стенке за собой. Но он и теперь не заметил ничего особенного.
  Как обычно.
- Не, - немного испугался он. - Можно...
  Серёжа сам не заметил, как это случилось. Ведь она прекрасно всё поняла... А он никогда не мог признаться, когда влюблялся. До этого...
  Что сильно помешало ему в жизни.
  Но берегло его от худшего.
  Он покраснел до ушей.
- Ну, - она недоверчиво посмотрела на него. - Неужели правда?..
  Сидя у себя на постеленном зелёном одеяле в сумерках от разыгравшейся непогоды за окном поезда, она давно позабыла о том, с чего всё это  началось. И с кем она разговаривает...
  И зачем...
- А что, - уже чуть бодрее сказал он. - Конечно... что здесь такого.
  Этим проворным ловким отступлением он дал ей понять, что ничего оскобительного тут нет.
  Лично для неё.
- Да-а?.. - сказала она, слегка раздосадованная его неуместной тактичностью.
  Как он это понимал.
  В таких случаях.
- Хм... выкладывай всё начистоту, - подобралась она с другой стороны, полностью отдавшись течению. В душе надеясь получить настоящий ответ, в отличие от безличного утверждения. – Ну например, ты мог бы? - затаив дыхание, спросила она.
  Серёжа замолчал, думая.
  С одной стороны, он был уверен, что любит Лину. Правда, эта любовь уже немного потускнела... Хотя он не хотел себе в этом признаваться. Лина продолжала оставаться его идеалом. Но только в «Трёх тостяках», а не в «Дубравке». Он тогда совсем не понимал, почему. И как всегда поймёт это намного позже.
  Он думал, что ответить.

  ...А с другой стороны, чувство к этой девушке сейчас стало явно сильнее. Конечно оно не было таким неземным, как любовь к Лине... Но зато сильнее, даже на душевном уровне. Не говоря уже о двух остальных, вниз по ступенькам. И конечно не считая более высокий духовный... Который нам полудоступен, потому что он принимает форму небесного. Как начинка из желе принимает форму твёрдого шоколада.

  ...Сейчас перед ним была женщина, душевная красота которой проникла в него. А перед ней был мальчик, духовная красота которого тянула её вверх.
  И таким образом, получалось нужное равновесие.
  Без которого невозможна жизнь на земле.
  Не считая пустыни.
  Безлюдной... 

  Алёна в ожидании смотрела на него с дивана.
  Она знала, что он скажет правду... и чувствовала, что они оба ждут приговора. Потому что линия их судьбы скрестилась. Как иногда бывает при встрече с человеком. Но особенно с человеком, который повлияет на твою жизнь. Как красная линия... или чёрная.
  Они оба это почувствовали.
  Но пока не знали.
  Что это...

- Угу... - произнёс, чуть охрипнув.
- Ой... правда? - произнесла она с беззаботным видом.
  Скрывая свою радость.
  А то ещё подумает что-нибудь такое... чего у неё и в мыслях не было. Не только сейчас, а вообще в жизни.
  Никогда.
- Ага, - подтвердил он.
  Он удивился, что это оказалось так просто. Ничего потрясающего не произошло... и небо не обвалилось. Во всяком случае, в буквальном смысле...
  Да и в другом смысле тоже.
  Она посмотрела на часы.
- Ну давай собираться, - предложила она. - Осталось десять минут...
- А что... уже пора? - немного огорчённо спросил он.
  Ему хотелось долго разговаривать с этой симпатичной и привлекательной девушкой. Разговор с ней заманивал его всё дальше в глубину... Как приманивает путника в летний зной старый колодец с холодной прозрачной водой.
  Он мог продолжать это хоть до середины ночи... или до утра.
  А у неё появились сомнения... по этому поводу.
  О которых он не догадывался.   
- А что... хочешь, не пойдём? - уступчиво спросила она.
  Она посмотрела на него со своего дивана под верхней полкой с непритворным интересом. В зеленоватых глазах было что-то таинственное.
- Не... лучше пойдём, - сказал он.
  Она согласилась остаться, и поэтому ему захотелось пройтись по мокрым перронам вокзала, под тёмным грозовым небом.
  Раз она никуда не уйдёт.
  Это исполнило его тем блаженным и надёжным спокойствием, когда человек чувствует, что впереди долгожданная радость. Вроде свидания с любимой девушкой в кафе под зонтиком, на улице  старинного средневекового города Роабль с красными черепицами и позеленевшими готическими шпилями в синем вечернем небе.
  Такая радость, которой никто уже не может отнять.
  Потому что чувство непоколебимо, как скала.
  В отличие от его воплощения...
- Ну как хочешь, - сказала она. - А у тебя плащ есть?
  Сверху, в щель приоткрытого окна в купе задувал резкий порывистый ветер с каплями холодного дождя. Было довольно свежо...
- Есть, - сказал он.
- И это, - сказала она, кивнув на его чёрный потрёпанный свитер.
  Серёжа встал.
  Она спрыгнула с постеленной полки и снова открыла крышку. Порывшись у себя в чемодане, она достала зелёный плащ с капюшоном. Плащ был из блестящего зелёного материала, вроде пластика.
  Зелёный, как трава. 
  Серёжин бежевый плащ был из Пассажа в центре, на Петровке. Он не очень-то защищал от воды. Хуже, чем болонья или плащи из прозрачного винила. Которые были модны в пятидесятых годах.
  Он их почти не застал.
- Ну чего, собрался? - она критически осмотрела его.
  С некоторой заботой.
  Как будто мама.
  Или тётя.
- Ага, - сказал он.
  Поезд стал замедлять ход.
- Через пять минут остановка, - сказала она. - Сейчас пять минут восьмого, - добавила она. - Так что мы должны быть здесь не позже семи сорока, - закончила она. - А то отстанем от поезда... Мне-то всё равно, - прибавила она. - У меня здесь готовый номер... с видом на море. А у тебя чего? - с ехидностью поддела она его.
   Он подумал.
- А что... - несмело спросил он, зная ответ.
  Но надеясь совсем на другой... хотя и не ожидая его. С какой стати она будет себя утруждать... и возиться с ним?
- Если бы мы отстали, наверно можно переночевать на вокзале? - вопросительно промолвил он.
  Вообще-то он никогда не отставал от своего поезда. Ни сам, ни с кем-нибудь из родных. И не имел представления, что надо делать.
  В таких случаях.
- Чокнулся, что ли? - покосилась она на него, забирая свою красную сумочку.
  Она валялась на одеяле в ногах дивана под верхней полкой.
- Думаешь, мы вдвоём не поместимся?..
- Где? - уточнил он.
  Просто на всякий случай.
- У меня же номер, балбес, - легонько ткнула она его рукой в живот. - Я тебе говорила...
- А что, там две кровати? - спросил он.
  Просто из интереса.
- М-м... - чуть ехидно произнесла она, слегка полуоткрыв красные как вишня губы. - Не думаю... номер одноместный. А ты думал, меня там любовник ждёт? - нелогично спросила она.
- Где? - не понял он.
- Тут, - провела она рукой. - Вообще...
  Они давно уже ехали по пригородам Сочи.
- В ресторане «Чайка», - добавила она. - С белой волгой и чёрной волосатой грудью.
«Почему волосатой грудью...» - успел подумать Серёжа, прыснув со смеху.
  Так наглядно он представил себе эту занятную картину. Не сейчас, а под знойным небом на пляже. У самого синего моря...   
  Как в кино.
- А что? - спросил он, снова на всякий случай.
  Он ведь не привык так общаться с девушками. Да ещё с такими насмешливыми. И не совсем понимал, чего от них можно было ждать.
  По большому счёту.
- Да ну тебя, - сказала она, собираясь раздвинуть дверь с зеркалом. - Отстань, Серёж...
  Он так и не понял, каким образом она собиралась приютить его в своём номере в «Чайке». В крайнем случае, конечно... Но потом догадался. Там ведь на полу полно места... и подушка лишняя найдётся. Хотя у него были сомнения насчёт гостиничных правил. Там вроде нельзя оставаться на ночь. Правда, это был пансионат, а не гостиница. Но он не знал разницы...
  Он ни разу не был в гостинице.
  Или пансионате.
- Пошли...
  Она на минутку задержалась.
- Ну пойдём, - чуть подтолкнула она его.
  В длинном коридоре было человек десять.
  Не только им пришло в голову проветриться, на большой стоянке. Правда, он не знал, что в вокзальном магазине и ларьках старку и прочие напитки продавали в два раза дешевле, чем в поезде. В этом деле он был пока новичок.
  Как и во многих других.
  В шестнадцать лет.
- А вы что пошли? - жалостливо сказала пожилая полная проводница в синей форме. - Промокнете все... если что надо, я попрошу Митю...
- Ничего, тётя Дусь, - ответила Алёна. - Можно мне с вами поговорить?
  Серёжа удивился, что она уже знает проводницу по имени. Он и понятия об этом не имел... Но не обратил на это большого внимания.
- Конечно, душенька, - сказала тётя Дуся. - Пошли ко мне...
  За ними задвинулась дверь маленького двухместного купе. Мимо Серёжи протиснулись два здоровенных мужика, как-то странно на него посмотрев.
  Прижимаясь к стенке около окна, он совсем не понял, почему.
  Но его повидавшая виды спутница поняла бы.
  Если бы не была в купе.
  У проводницы.
- Ну всё, - сказала она, выходя из раздвинувшейся двери. - Тётя Дуся сказала, что есть фирменный встречный поезд через полчаса. А потом пусто... окно в целый час. Так что мы не опоздаем.
- А что... она разве может договориться с машинистами? - в простоте душевной спросил он, проходя вслед за ней в тамбур.
  В тамбуре было прохладно.
  Гораздо прохладнее, чем в вагоне... и особенно, чем в купе. Сказывалась непогода с похолоданием. Дождь с грозой всё не унимался. Правда, ослепительных вспышек в тёмном небе стало меньше.
 Поезд подъезжал к вокзалу, стуча на стрелках.
...
«Как будто осенью...» - подумал Серёжа, спрыгивая на высокий серый перрон. - «Как у нас в конце сентября....»
  Он имел в виду Москву.
  Он никогда ещё не видел в Сочи такой погоды летом. Правда, он пока ни разу тут и не был... только проездом. Не считая каникул после шестого класса, в пионерлагере «Мамайка».
  Для детей важных людей.
  Как он потом догадался.
  Лет через пять.
- Ой! - вокликнула Алёна, вслед за ним спрыгнув на тёмный от потоков воды перрон.
  По перрону хлестали струи дождя.
  Они почти немедленно намочили плечи Серёжиного плаща, и постепенно начали проникать глубже и ниже. Плащ был, конечно, никудышный...
- На, - сунула она ему в руку маленький складной зонтик. - Открой сейчас же... а то намокнешь до последней нитки.
  Он послушался, но зонтик норовил вылететь из рук... или вывернуться наизнанку. На невидимом отсюда море был шторм. Мало того, что ливень снова разошёлся вовсю, но Серёжу продувало холодными как осенью порывами промозглого ветра, поднимая полы его плаща. Все, кто вышел из вагона, помчались со всех ног к довольно солидному зданию вокзала, приглашающе светящемуся большими окнами с жёлтыми занавесями и белыми буквами «СОЧИ» наверху.
  Все, кроме них.
- «Пошли», - негромко прозвучали слова Алёны сквозь монотонный шлёпающий шум дождя, поливающего перрон серыми струями в полутьме от вокзальных столбов с фонарями.
  Взяв его за руку, она повела его вдоль перрона, потом повернула в сторону вокзальных пристроек со светящимися вывесками разных парикмахерских, союзпечати, одного кафе и прочего вокзального обслуживания. Они прошли через один небольшой зал пригородного сообщения, и оказались на улице города Сочи. Серёжу как всегда в чужом городе охватило чувство полного тайны духа неведомого ему города. Особенно поздно вечером или ночью...
  В городе на вокзальной площади тоже поливало как из ведра. Где-то за высокими шумящими кронами платанов и залитыми дождём старинными домами появлялись белые сполохи уходящей грозы. Но даже сейчас чувствовалась близость моря.
- «Ну... куда пойдём?» - спросила она под шум хлестающего дождя.
  Ей захотелось, чтоб он сам выбирал. В конце концов, он мужчина. Хоть и подросток... Но одно другому не мешает. Иногда... как в данном случае.
  Она это почувствовала.

  Он был не из тех, кто может похвастаться только физической силой и умением набить морду. Хотя он не мог похвастаться и этим.
  По правде говоря.
«Как в «Миллионе лет до нашей эры», - вспомнила девушка в блестящем от дождя травянистом зелёном капюшоне.

  Серёжа посмотрел сбоку на девушку в зелёном плаще и босоножках. Она была как лесная дриада. Он не знал, о чём она думает...
  Только чувствовал.
  Как всегда.
«Отребье», - подумала она, легко переступая через лужи. - «Ублюдки человека и обезьяны...»
  Она вспомнила живописные сцены из этого стоящего фильма про первобытную жизнь... и не только. Она была знакома со словами великого вождя уничтоженной Европы. Сметённой с карты земли... как святой город в 70 году.
  Только не из институтской программы.
  А совсем из другого источника.
  У себя дома.

  Иногда умение махать кулаками тоже неплохо... Но грубая физическая сила никогда не была сильной стороной рыцарства, владевшего миллионами дюжих крестьян. В отличие от умения без долгих раздумий ловко применять своё оружие, вроде двуручного меча, шпаги... Или чего-нибудь ещё.
  Вроде пращи, как у Давида.
  Так что у простонародного кулачного бойца не было шансов. Девушка вспомнила рассказ Натаниэля Готорна про испанца с ножом. Попавшего в среду народа, привыкшего считать своё лицо мордой. И сответственно его использовать.
  В Америке.
  Но главное качество настоящих мужей, как это ни странно для духовной черни - ненасытимая жажда общения с женщиной. От духовного, душевного и телесного до плотского... когда не повезёт. Потому что сама духовная чернь обычно воспринимает это просто как грязь. Алёна даже не представляла, как скоро всё человечество вляпается в эту грязь.
  К сожалению.
  Появление глобального Содома на месте известной ей, но уже угасающей великой цивилизации. Как отвратительного склизкого гриба на мёртвом теле бывшего народа Божьего.
  Перед началом нового Золотого Века на обновлённой планете.   
  В этом подростке подобная жажда чувствовалась.
  В своей основе духовная и душевная.
  Которая проистекает с Небес.
  В отличие от плотской.

- «В парк», - показал Серёжа.
  На другой стороне вокзальной площади был довольно хорошо освещённый парк с низкими пальмами и кипарисами. И прочей южной растительностью. Там можно было погулять... если можно назвать гуляньем хождение под проливным ливнем с порывистым холодным ветром.
  Непогода разыгралась не на шутку.
  Они перешли площадь на зелёный свет, и вошли в парк. Дорожки парка были вымощены плиткой из бежевого туфа. Вместо ограды были густые кусты кизила.
  Он был уже красный.
  Алёна сразу подошла к кустам и попробовала несколько ягод кизила. Она его любила... В темноте ненастного неба невидимо клубились тучи.
  Ливень немного стих.
- Наверно, не скоро кончится, - сказала она, посмотрев в пасмурное ночное небо.
  Она довольно хорошо знала здешний климат. Обычно такого не бывало месяцами... или целое лето. Но если уж разразится, то будет бушевать полдня... или ночи.
  Обычно ночью.
  Серёжа вообще любил ненастье.
  Оно возносило его к небесам. Как поэта Цветика, когда он лежал во время дождя на чердаке с пахучим сеном и сочинял стихи. Плащ совсем намок, и Серёжа почувствовал холод. Но у него был спартанский дух, и он не обращал на это внимания. Поэтому приходилось обращать другим.
  Кому не хотелось, чтобы он заболел.
  Кто о нём заботился.
  Бескорыстно.
  Маме.
- Ты чего, замёрз? - подозрительно спросила Алёна.
  Он совсем не подавал виду, поэтому она сразу не заметила. Однако ночной ливень под неприветливым тёмным небом не оставлял других вариантов. Не говоря о всём прочем...  Его зонтик был совсем вывернут наизнанку сильным ветром.
  И уже не приносил большой пользы.
- Не-е.. - по привычке сказал он.
  Он не любил сознаваться в своих телесных неудобствах. Ни в холоде, ни в голоде, ни в чём-либо ещё. Прямо как у Гамсуна в «Виктории».
  Но этого он ещё не читал.
- Дурак, что ли? - спросила она.
  Она посмотрела на него чуть со стороны, и увидела совершенно продрогшего мальчишку в насквозь мокром плаще. Её плащ не мог промокнуть, потому что был из блестящего зелёного пластика. С большим капюшоном. Хотя под ним был только старый джемпер, и она тоже озябла от холодного ветра с бушующего моря. Особенно внизу, где ветер поддувал, поднимая полы плаща.
  Плащ был до колен.
«Представляю, какая там сейчас буря...» - подумала она про море.
  На знакомой ей набережной.
  Под которой были широкие пляжи для отдыхающих. Которых было всегда много... больше, чем надо. Из-за дурацкой моды всем подряд ездить на море.
  Вместо родной деревни.
- Дай-ка потрогать, - бесцеремонно влезла она к нему за пазуху, просунув руку под чёрный свитер и пощупав промокшую одежду. - Ну и ну, - сказала она. - Ты чего, очумел?
«Точно простудится», - подумала она.
  Выходя из поезда, она знала, что там будет сильный дождь. Но не имела представления, что разыграется такая буря.
  Промозглая.
- Ну-ка, живо, - скомандовала она, как учительница. - Сними мокрый свитер и лезь ко мне под плащ.
  Серёжа лишился языка, оторопело посмотрев на неё.
  Его ошарашило это предложение. Да ещё у всех на виду, в парке. Правда, под ливнем со сполохами грозы в тёмном небе в парке никого не было, и все дорожки из бежевого туфа были пусты. Все предпочитали сидеть в ресторанах. Или у себя дома... у кого что было. И там спокойно пить чай с малиновым вареньем.
  Или вишнёвым.
- Снимай сейчас же, - сказала она учительским голосом. - А то ничего не получишь, - пригрозила она.
  Она знала, когда нужно действовать по-хорошему, а когда применять угрозы. Такие, которые подействуют.
  На данного ученика.
- Ну ладно, - согласился он. - Только не здесь...
  Они стояли под самым фонарём.
- Пошли, - потянула она его за собой в густые кусты высотой почти с человека. - Снимай, - сказала она в кустах. - Быстро... а то будет поздно.
- Чего поздно? - спросил он.
- Попадёшь вместо поезда ко мне на лечение, - пояснила она. - На неделю... что на это скажет твой любимый дядя Петя?
  Она могла себе представить... И в данном случае, собственно нрав, ум и взгляды на жизнь этого дяди Пети не имели значения.
  Практического.
  Тогда.
- Где? - спросил он.
- Что где? - передразнила она, с привкусом соли на губах от морского ветра. Налетающего резкими порывами из-за подстриженного парка и города... - Тут, конечно...
- А где же ты будешь спать? - спросил он, стараясь быстрее стянуть с себя насквозь промокший свитер.
  Пока никто не увидел.
  Чем они тут занимаются. Но она знала, что в такой ситуации лучше совсем раздеться, чем оставаться в мокрой одежде.
- Сбрендил, что ли? - спросила она. - У меня там кровать.
  Под ночным поливающем дождём со штормовым порывистым ветром они оба позабыли, с чего начался этот разговор.
- А, - сказал он, немного разочарованно.
  Он как-то не ожидал, что она положит больного человека на пол. Даже если там не холодно... это было не принято.
  Поэтому удивился.
- Брось пока, - скомандовала Алёна, кивнув на мокрую траву. - Иди сюда...
  Вдруг показалось, что он совсем продрог...
  Она прижала его к своей груди в старом джемпере, запахнув сверху зелёным плащом. Тот конечно был недостаточно широк для двоих, но всё же почти сходился. Серёжа был совсем не толстый... а наоборот. Хотя любил орехи, чурчхелу, халву и прочее.
- Ой, - произнёс он.
  Почувствовав телом, что она прижала его прямо к своей груди, он обомлел... с непривычки. А потом у него появилось чувство, что девушка жалеет о том, что на ней джемпер. Она и правда пожалела... По разным причинам.
  Она боялась, что он простудится.
  Что тогда делать?..
- Пошли обратно, - сказала она.
- А... как же? - заикнулся он.
- Всё в порядке, - сказала она, сквозь шум дождя. – Думаешь, они никогда не видали промокших людей?..
  Она уже почувствовала, что на джемпере стало мокро от дождя, проникающего сквозь щели незастёгнутото плаща.
- Наклонись, - сказала она.
  Она прикрывала его своим плащом, и они не могли наклоняться по отдельности. Захватив с мокрой травы его плащ и свитер, она повела его к выходу из парка.
  Прямо напротив вокзала.
- Иди нормально, - сказала она. - Не дёргайся...
  Алёна прекрасно понимала его переживания по поводу тесной близости к ней, но сейчас было не до того. Она понимала... Но как старшая, обязана была довести его до вагона в целости и сохранности. Не обращая внимания на мелочи...
  Дождь почти сразу кончился, но повсюду было сыро, как после потопа. Сырость проникла и к ним под зелёный плащ с капюшоном, и стала пронизывать девушку насквозь. Она тут же продрогла, и решила набросить сверху на обоих Серёжин промокший плащ. Всё равно он не может намочить их ещё больше через зелёный пластик её плаща.
- Ну что, холодно? - спросила она, чуть дрожа от свежего порывистого ветра, бросавшего в лицо холодные капли.
  Они прошли через площадь на зелёный свет.
  Легковых машин было довольно мало, но дорога мокрая, и было лучше не рисковать. А грузовых вообще не было. До вокзала и своего перрона они дошли, совсем продрогнув. Во всяком случае, она. Он был более стоек к такого рода неприятностям.
 Привычка...
- Вон восьмой вагон, - кивнула она.
- Давай я лучше одену свитер, - сказал он.
- Прямо здесь, на перроне? - сказала она, как маленькому. - Хочешь, чтоб тебя в милицию забрали?
- Почему?.. – не понял он.
- Потому, - сказала она. – Бери свой плащ.
  На перроне почти не было людей.
  Но сейчас он сильно пожалел, что послушался её. Оказавшись с девушкой под одним плащом на двоих.
- Вот, - сказала она, стуча зубами от промозглого соленоватого ветра.
  В небе раздался отзвук далёкой грозы.
- Ой, как вы намокли... - воскликнула проводница тётя Дуся, под порывами свежего приморского ветра. После дождя она сошла на мокрый перрон. - Бедные... идите скорее в купе, и снимите всё мокрое. Это первое дело. А потом оденьте всё сухое... и выпейте чего-нибудь... У вас есть? А то я вам принесу... 
- Спасибо, тёть Дусь, - ответила Алёна, хватаясь озябшими руками за поручни. - Не надо...
  Серёжа проскользнул вслед за ней.
  Ему совсем не казалось, что видевшая их проводница всё правильно понимает. Так, как надо... Проходя по мокрому полу тамбура, он вспомнил прошлую ночь, и у него появилось неопределённое чувство...
  Что она чуточку изменилась.
  Он не знал, отчего.
- Наконец-то, - сказала Алёна, повалившись на его пустую нижнюю полку.
  Она не хотела мочить свою постель.
- Достань у меня из сумки бутылку малиновой наливки, - сказала она, протянув по полу ноги в промокших носках и стуча зубами от холода.
- Сними носки, - попросила она, подняв ногу.
  Он удивился.
  Подумав, что носки она прекрасно могла бы снять и сама. Так же, как сбросила свои чёрные  босоножки.
- Снимай, снимай, - поторопила его она. – Совсем мокрые...
  Она не стала объясняться...
  Вздохнув, он нагнулся, снимая махровые носки девушки. Модные носки были длинные, как гольфы.
  Да и не могла...
- Спасибо, - сказала она, забравшись с ногами на тёмно-коричневый диван под верхней полкой.
  На его стороне купе.
  Алёна оказалась гораздо более подверженной промозглому хлестающему дождю и холодному ветру, чем он. Так что спасать в парке надо было её, а не его. Хотя... он вспомнил, что она сама затеяла это спасение. А иначе совсем не промокла бы.
- А какая она? - спросил он.
- Чего?
- Бутылка...
- Какая, какая... обыкновенная, - сказала она. – Пузатая...
  Серёжа пошарил и достал из сумки маленькую пузатую бутылочку французской малиновой настойки. По-французски он уже читал...
  Там было написано «Liqueur de Framboise”.
- Наверно, вкусная, - поделился он, держа бутылку в руках.
- Кошмар, - пожаловалась она, чуть дрожа. - Долго ты ещё будешь тут меня мучить? Налей мне немного наливки.
- А тут в стакане пиво, - сообщил он.
- А пиво выпей, - нетерпеливо поторопила она. - Давай скорей...
  Он заторопился, и выпив пиво из её стакана, налил почти половину стакана наливки. Тем временем она ничего не говоря стянула с себя джемпер, оставшись в растянутой голубой майке, под которой был лифчик. Недолго думая, она собралась снять и свою короткую серую юбку. Насчёт которой он точно знал, что под ней нет никакой майки.
  Он живо отвернулся.
- Нечего тут, - спохватилась она. - Нашёл, чего бояться... лучше не простудись.
  Она глотнула половину наливки.
- Ну ладно, юбка не так промокла, - сообщила она. - Потом...
- Алёна, - спросил Серёжа. - А почему проводница... э-э... не удивилась? Она что, тебя знает?
  Он имел в виду совсем другое... Проводница видела, как они шли по мокрому перрону под одним плащом. Девушка полуоткрыла рот, уклончиво склонив голову набок с непонятным взглядом зеленоватых глаз. 
- Нет, - сказала она. - Просто здесь познакомились.
  Серёжа позавидовал, что сам не может так просто знакомиться с людьми. Она тоже могла далеко не всегда. Но в данном случае это было просто.
  Только он этого не знал.
- А чего ей удивляться? - сказала она. - На то, что промок, что ли?
  Он неведуще пожал плечами.
- Ну понимаешь... она обычная женщина, - объяснила Алёна этому простому как варежка прохиндею. Подростку не от мира сего. - Со своим мужем, детьми, внуками. И у всех такие же заботы... если не больше. Ты что, не понимаешь? Да на таких как мы она знаешь, сколько нагляделась?
  Серёжа всё это понимал... когда ему открывали глаза. Просто он не знал, что люди обычно добрее, чем кажутся.
  Гораздо.
- А теперь отвернись на минутку, - попросила она.
  Он послушался.
- Готово, - почти сразу сказала она. - У меня там в сумке есть сувенирный коньяк в такой  малюсенькой бутылочке.
  Серёжа немного засомневался.
  Уж слишком много у неё всего было, в этой сумке. Ему снова почудилось, что он в сказке... и в следующий раз она попросит его достать оттуда живую воду в старинной глиняной бутылке. Как рижский бальзам. Роясь в сумке, он нащупал пальцами что-то женское и покраснел.
- Ну что, нашёл? - спросила она.
  Потому что он ничего не говорил.
  Догадываясь, что сейчас будет. И от этого начиная заливаться краской... Она перешла на свою постеленную полку и легла на своём одеяле, спиной вверх. Задрав до шеи мокрую голубую майку, она лежала с голой спиной до самой серой юбки. К таким видам он совсем не привык. Разве что в каталогах Квелле, где было всё, включая нижнюю женскую одежду. Но это была не картинка... а настоящая девушка. К тому же таких, как она, он в каталоге не видел. Тем более, в такой позе.
  Хотя просмотрел всё до конца.
  И не один раз.
- Ну теперь натирай, - сказала она, повернув к нему голову на белой подушке.
  Таким житейским голосом, словно он был врачихой в поликлинике. А не случайным попутчиком в купе скорого поезда. Но сейчас, после похода в освещённый туманными фонарями пустой вечерний парк под хлестающим ливнем со свежим порывистым ветром, ей показалось, что он совсем свой. Как её двоюродный брат Петька.
  Которому было девять лет.
- А как? - спросил он.
  Он этим никогда не занимался.
  Пока.
- Как обычно, - пояснила она. - Намочи немного руки и начинай втирать. Кругами, - добавила она.
  Он начал осторожно тереть ей спину.
- Нет, - сказала она. - Посильней, пожалуйста. - Я ничего не чувствую...
  Она всегда опасалась заболеть воспалением лёгких. После того случая в детстве... Точно так же, как у него часто была ангина.
  С семи лет.
- А чего? - спросил он, немного не в себе.
  Вчера утром всё было привычно, и жизнь шла как обычно. А теперь... такого он и представить себе не мог.
- Буду я перед тобой отчитываться, - сказала она. - Потом узнаешь...
  Он продолжал тереть спину девушки, с каждой минутой приходя в более отуманенное состояние.
- Намочи чуть больше, - сказала она. - Ты что, меня уморить хочешь?
  Он продолжал неумело тереть спину девушки.
- Да нет, - чуть повернулась она, показав ему пальцем. - Вот досюда...
  Она чуть повернулась на бок и показала тонким пальцем с длинным ногтем себе на верх спины. Ноготь был вишнёвого цвета... а она снова лежала на животе. Это движение бросилось ему в голову, и он перестал тереть.
- Да не так, - с досадой сказала она. – Сильнее...
«Дура, что ли...» - подумал он, с покрасневшими ушами.
- А теперь отвернись, - сказала она наконец.
  Он послушно отвернулся.
- А теперь сам ложись, - сказала она, накинув на себя свой светло-голубой халатик. – Да не бойся... я тебя не съем.
«Вот ещё...» - подумал он.
  Алёна посмотрела на него, стоя босиком на прохладном полу. Поезд тронулся, чуть лязгнув сцепками. В щели закрытой белой занавески поехал назад желтоватый свет фонарей на перроне. 
- Ой... а ты чего стоишь?.. – воскликнула она, округлив глаза. – Слышал, что тебе сказали? Живо  снимай всё... охламон.
    Милый голос симпатичной девушки в светло-голубом халатике подействовал на Серёжу  должным образом. Поезд неспеша погромыхивал по пригородным путям. В закрытом белой занавеской окне проплыл свет железнодорожного фонаря.
  Полусев на столик с белой скатертью, Алёна следила, как он начал снимать с себя насквозь промокшую синюю рубашку в клеточку. Потом он заколебался, но девушка молча следила за ним, опираясь на столик. Вконец покраснев под её неотступным взглядом, он кое-как стянул с себя мокрые брюки.
- Молодец, - похвалила она.
  Серёжа остался в одних чёрных трусах и майке. Они тоже были мокрые, но он конечно не мог их снять. Он положил промокшие чёрные брюки и рубашку на верхнюю полку. Алёна так же следила за ним, ничего не говоря.
- А ты наливки выпил? - вдруг спохватилась она.
  Она сделала к нему шаг, отделившись от столика. У девушки не проходило впечатление, что Серёжа похож на её девятилетнего брата Петьку. И вообще говоря, вовсе не случайное...
  Но очень сильное.
- Нет, - сказал он. - Ты не говорила...
- Вот обормот, - сказала она. - А для кого я её достала, по-твоему? Для себя, что ль?
  Он хотел возразить, что она не права, но тут же интуитивно понял, что лучше не связываться. Всё равно ничего не докажешь. Она же сама сказала, что женщине не надо думать.
«Наверно, такие случаи она и имела в виду...» - подумал он.
  Как Винни Пух.
- Ну пей, - приказала Алёна. - Полстакана... примерно, - добавила она, искоса посмотрев на него.
- А там тоже пиво, - сказал он.
- Ох, горе мне с тобой, - в сердцах вздохнула она. - Ну выпей пиво, и налей. Всё ему объясни... - добавила девушка.
  Она знала про это... Но в этом не было никакой беды. В данном случае она чувствовала себя просто как учительница.
  Хотя и не в школе.
  А наоборот.
  Выпив наливки, он почувствовал еле заметную лёгкость в голове. Просто с непривычки... Доза была совсем маленькая. Для привычного взрослого парня.
  Лет двадцати... или больше.
  Но совсем не для него.
- А теперь ложись, - снова сказала она. – Вот сюда... я тебе покажу, как надо.
  Он неохотно лёг животом, куда она показала... тут же ощутив слабый запах духов от её подушки. На его полке запах не был заметен. В следующую минуту у него захватило дух оттого, что руки девушки касались его спины... и не только касались, но и довольно сильно её тёрли.
  Даже грубо.
- Всё, - сказала она. - Вставай...
  Он даже не заметил, что она кончила своё дело. Он вскочил с постеленного дивана, смущаясь от того, что она могла подумать.
- Ну и ну, - сказала она, разглядывая его. - По-моему, у тебя озноб.
  Серёжа стоял перед девушкой, и у него горело лицо. Ему было то жарко, то холодно. Вообще-то он был закалённый, но сейчас чувствовал, что начинался жар.
  Непонятно от чего.
- Теперь что будем делать? - с лёгкой иронией спросила она, разглядывая его, как на выставке. - Ты как хочешь, а я переоденусь во всё сухое, - сделала вывод она. - И тебе советую... если не хочешь спать в мокрых трусах.
  Ей показалось, что он дрожит.
  Вообще-то, ничего особенного в парке не произошло. Просто промокли... до нитки. Но она вспомнила, что люди умирают и от стакана холодного молока из погреба. Или от незрелого зелёного абрикоса.
  Всем известно...
- Знаешь что? - передумала она, склонив голову набок. - Выпей-ка чуточку коньяка и полезай под одеяло. Как более пострадавший... только сними всё мокрое.
  Он не знал, что сказать.
- А то это плохо кончится, - добавила она, не допускающим возражений тоном. - Ты чего глазеешь? - не поняла она, обернувшись к двери с зеркалом.
   Она запахнула свой халатик, застегнув его до конца. Она снова почувствовала, что на ней мокрая майка.
- Отвернись, пожалуйста, - сказала она. - На секунду... я только майку сниму.
  Она не собиралась сейчас искать другую майку и переодеваться, да ещё на ночь глядя. Достаточно было снова набросить халатик. Он отвернулся в сторону... Но не на одну секунду. 
  На всякий случай он не стал поворачиваться.
  Обратно.
- Ну чего ты застыл, - потянула она его за руку. – Раздевайся.
  Алёна вспомнила себя в детстве, когда она была наивной и простодушной девочкой. Похожей на него... в большой степени. Она это помнила... не умом, а сердцем. И почувствовала себя мамой.
  И более того.
- А... э-э... ты? – пробормотал он.
- Ладно, не волнуйся, - сообразила она. – Я не смотрю.
  Он торопливо стянул с себя промокшую майку, поглядывая на севшую у окна девушку. Она не смотрела. Сухая майка была в чемодане под крышкой дивана.
  Он открыл крышку полки.
- Ну что? – повернулась она.
- Ой, - обернулся он, еле успев натянуть на себя сухую белую майку.
  Взяв со стола, она протянула ему стакан с коньяком на донышке. Он взял его, нерешительно посмотрев на тёмно-янтарную жидкость. Совсем немного... меньше четверти стакана. Но до этого он никогда не пил ничего такого. Не считая пива, и то всего несколько раз в жизни. Папа не особенно любил пиво.
  Правда, один раз ребята в пионерлагере «Молодой гвардии» после седьмого класса купили бутылку креплёного вина на общие деньги и дали ему выпить почти половину. В утешение, что до этого налетели и за минуту растащили почти всю его посылку... Для формы спрашивая то или другое... зная, что он не может отказать. А ему почти ничего не досталось. Впрочем, наверно, у них была ещё... Это был единственный случай в его жизни, когда он заметно опъянел. Ему стало грустно от всех неприятностей в жизни, и он заплакал. Ребята стали его утешать. Они были неплохие, но грубоватые. 
  Из простого народа.
  В основном.
- Постой... – спохватилась она. - Сначала до конца переоденься... сними всё мокрое.
  Она выразительно посмотрела на его мокрые чёрные трусы. Пока они занимались своими делами, поезд давно отошёл. Но пока шёл по пригородам Сочи.
  Глухо стучали колёса. 
- Ладно, - сказал он. - А ты выйдешь?
- Дожидайся, - сказала она. - Что я, чокнутая, что ли?
- А как же... - начал он.
- Да не бойся, я отвернусь, - сказала она, словно мальчику. - Больно мне нужно...
  Она и правда села к столику, посмотрев в тёмное окно, снаружи мокрое от дождя. Поезд начал понемногу разгоняться.
  Стучали колёса на стыках.
- Ну как, всё? - поторопила она его.
  Ей надоело сидеть с неудобно повёрнутой шеей в сторону окна. За окном проплывали огни семафоров и светящиеся окна домов.
  Больших и маленьких.
- Ага, - сказал он, еле успев.
- Ну пей, - повернулась она, снова подавая ему стакан.
- Сейчас, - сказал он.
  Он надеялся, что коньяк не будет таким же жгучим, как та водка, которую он однажды принял за воду и сразу отпил большой глоток. Стакан кто-то оставил на их голубом кухонном столе, во время праздника Нового Года.
  В седьмом классе.
- Да будешь ты пить? - надоело ей.
  Он выпил одним залпом.
  Коньяк был очень жгучим, но не такой противный, как водка. Хотя он конечно не стал бы его пить для своего удовольствия.
  Такую дрянь. 
- Теперь живо ложись, - сказала она. - Я тебя накрою одеялом.
  После их довольно близкого знакомства, она чувствовала за него ответственность. К тому же ей было ни к чему, чтобы он схватил воспаление лёгких.
  Из-за неё.
- Сейчас я постелю себе, - пообещал он, покосившись на её постель.
  Она встала, пересев на его место у стола.
- Угу, - притворно поддакнула она.
  Он попытался достать с третьей полки свою свёрнутую постель с матрасом. Но немного оступился, смущаясь от своего довольно голого вида.
  В трусах и майке.
  Как на пляже.
  Почти.
- Буду я тебя ждать, - довела она до его сведения. - Ложись, где сказали... пока.
- Не-е... - протянул он, чуть опъянев.
  Не только от стопки коньяка, но и от наливки до этого. Не считая пива... Она хотела его уложить в свою постель. А сама лечь на его место.
  Он это понял.
  А он не привык спать в чужих постелях. Правда, сейчас он понимал, что эта постель чужая совсем по-особому. Не так, как в интернате... или пионерлагере.
  Или в гостях у тёти Нюры в деревне.
  В деревне ему уступали кровать.
  А сами ложились на диване.
  Они уважали Толю.
  Его папу...
- Ложись сейчас же, - приказала она.
- Я лучше на свою... - сказал он, чуть охмелев. - У меня одеяло...
- Тебе что, не нравится моё одеяло? - с деланной запальчивостью спросила она. - По какой это причине?
  Она ничего не сказала, но намёк был ясен. Во всяком случае, его слегка хмельному воображению. Она насильно усадила его на своё одеяло.
  Но он попытался встать.
- Вот своевольный, - с силой потянула она его на постель.
  Но он не поддавался.
«Сильная...» - подумал он.
- Ладно, - сказала она. - Ты пока ложись под одеяло, а я сделаю тебе постель... или себе. Тебе сейчас надо согреться, понимаешь?
   Девушку не покидало такое чувство, что она имеет дело со своим младшим братом  Петькой. И более того...
  Почему-то.
- А тебе? - спросил он.
- Ты же намок, - заметила она. - А вообще... мне тоже, конечно. – Она задумчиво посмотрела на него.
- Да?
- Угу, - сказала она. - Только тебя это не касается...
- Почему? - спьяну спросил он.
- А что? - с подковыркой спросила она. - У тебя есть предложения?
......
  Она его не обманула.
  Да и попробуй обмани такого балбеса, когда он уставился на тебя со своей подушки. На всё, что ты делаешь.
- Мне выйти? - привычно спросил он, когда она постелила себе на его диване под верхней полкой.
- Обойдёшься, - сказала она.
  Она ведь не собиралась переодеваться, как тогда. Она была уже в своём халатике. Под которым почти ничего не было. Так что он спросил просто не подумав.
- Отвернись, - сказала она.
- А чего? - спросил он.
  Чуть медленнее, чем обычно.
  Он был лишь слегка под хмельком. И поэтому говорил почти обычным голосом. Но у неё было больше опыта в таких делах.
  В жизни.
- Ничего, - сказала она. - Тебя не касается.
- Чего? - спросил он.
- Вот настырный, - посетовала она. - Посмотрел бы на себя со стороны, - добавила она. - Уставился, как на пляже. Хоть бы постеснялся... мне надо причёску поправить.
  Она имела опыт.
  Пляжный.
  В целом.
  Серёже стало стыдно, и у него ещё больше покраснели уши. Если это было возможно... Он отвернулся, уставившись на бежевую стенку купе.
  На двоих.
«Вот ещё...» - с досадой подумала она.
  Она постояла перед зеркалом в одиночестве. В присутствии подростка под одеялом, на её постели. В тёмном окне несущегося поезда вспыхивал огонь от фонарей.
  Глухо стучали колёса. 
- Ладно уж... - проворчала она, уступая. - Повернись обратно.
  Он повернулся от стены.
  Даже небольшое опьянение действует на человека расслабляюще. И теперь он смотрел на девушку не с такой застенчивостью, как до того. Правда, лицо всё ещё горело... То ли от простуды, то ли от непривычного зрелища. Она стояла спиной к нему, но иногда поворачивалась.
  Он смотрел во все глаза.
  Она была порядочной девушкой. И давно не испытывала такого по-настоящему невинного удовольствия. Правда, она не была уверена, что можно так выразиться... в данном случае.
  По привычке к довольно пошлому восприятию мира.
  Которое бытовало вокруг.
  В этом мире.
- Ну чего, пора спать? - спросила она.
  Решив, что с него достаточно... на этот раз.
- Ага, - ответил он.
  У него чуть слипались глаза. Но спать он совсем не хотел. И в данный момент не собирался... Во всяком случае, пока она и вправду не заснёт. У него в голове проплывали диковатые мысли подростка. Что она сделает дальше...
- Выключать свет? - спросила она.
- Ага, - отозвался он со своей подушки.
  От которой еле заметно благоухало небесным ароматом лучших французских духов. Но в духах он не разбирался...
  Как и во многом другом.
  К своему счастью.
- Слушай... а ты чаю не хочешь? – вдруг спросила она, повернув голову к белой луне, плывущей в тёмных облаках.
  Совсем близко... тут, в окне.
  Он почти уже чуть не ответил «нет», как он делал всегда. Независимо от своих настоящих желаний. Из деликатности. Но пиво с коньяком немного подействовало. Даже в таких маленьких количествах.
  И наливка тоже.
- Ага, - сказал он, вовремя спохватившись.
  В последний момент.
- Ну чего ж ты не сказал? – заботливо спросила она.
  Совсем не из своих собственных интересов. Тех, которые она понимала... Алёна была хорошая девушка... Настолько женственная, что не выносила даже драк в кино.
  В основном, иностранном.
  Советское было лучше.
  В этом отношении.
- Я сейчас принесу, - сказала она.
- Давай я, - предложил он, приподняв на локте голову с подушки.
- Молчи уж, - насмешливо сказала она. - Напился, как сапожник...
- Почему, - обиделся он. - Ты же сама...
  Он любил справедливость.
- Поговори ещё, - пообещала она.
- А чего? - сказал он. - Думаешь, я пьяный?..
«Ну вот...» - подумала она. - «Началось...»
  Она отлично знала все эти вопросы. По литературе и всему остальному. По окружающему её миру.
- Посмотри на себя, - заявила она. - Думаешь, ты как стёклышко?..
- Ну ладно, - согласился он. – А лимон есть?..
«Ишь ты... заговорил», - одобрительно подумала она. - «Возись с ним теперь... пока не заснул», - подумала она с приятным чувством. – «Горе луковое...»
  Что набрела на человека.
  Она не только не была против... а совсем наоборот. Она почувствовала, что сейчас ей повезло. В этом купе... Ведь мог бы оказаться обычный развязный мужик с пошлыми ухватками первого парня на деревне. Любого возраста... Подкатывающегося  к одинокой девушке... под разным соусом.
  С дипломом или без... она не видела большой разницы.
  Она могла бы его высадить на первой же остановке.
  При необходимости.
- Ладно уж, - добродушно сказала она, снова застёгивая свой халатик на верхнюю пуговицу.
  Переодеваться она не собиралась.
  Пусть глазеют... во все глаза.
  Всё равно не дождутся.
  Так им и надо.
...
- Вот, - сказала она, поставив два стакана с дымящимся крепким чаем. - Специально для тебя.
  В обоих стаканах были ломтики лимона. Откуда-то...
- Вставай, - сказала она.
  Серёжа стал подниматься.
  Поезд давно разогнался, стуча колёсами. За окном было смутно видно тёмное море с еле заметными серыми барашками. Буря ещё не кончилась... Серёжа знал, что теперь почти весь путь до Сухуми будет по берегу моря.
  Или совсем близко от него.
- Да не вылезай, олух, - сделала она ему замечание. - Просто сядь у стола, накрывшись одеялом.
  Чем проще становилось их отношения, тем больше она чувствовала себя с ним, как  учительница. И даже больше... И понемногу стала переходить на свой школьный язык. В чём в общем не было ничего странного.   
  Человек обычно действует по привычке.
  А у девушки это был класс.
  На уроке по русскому.
  А там у неё были свои словечки... По временам не совсем общепринятые, но ученики не обижались. Потому что она была не только стройная... но и обаятельная. Такая, которых девочки тоже любят и стараются им подражать.
- Угу, - сказал он.
  Он стал мешать ложечкой чай с лимоном. Он только сейчас вспомнил, что и вчерашний чай был тоже необычно крепким. Но сейчас ещё крепче...
  Как у его дедушки в Москве. 
  На Новокузнецкой.
  Ивана Егорыча.
- Как ты себя чувствуешь? - спросила она.
- Я? - сказал он. - Ничего... а ты?
- Я тоже, - сказала она. - Ты мне здорово спину натёр... да ещё и осталось, - добавила она, вспомнив о маленькой бутылочке коньяка. – Но это я без тебя, - с ехидцей сказала она.
- А что? – не думая, спросил он. - Думаешь, а не могу?
- Ты-то? - сказала она, склонив голову набок. - Куда тебе...
- Почему это? - ему это предположение показалось обидным. - Откуда ты знаешь?
- А чего? - спросила она. - Хочешь попробовать? - издевательски добавила она, прилежно сооружая себе бутерброд с оставшимся куском буженины.
  Она была довольно аппетитна... Серёжа пожалел, что ему не досталось. Он чуть наморщил лоб.
- Чего попробовать? - спросил он. - Буженины?
- Чего хочешь, - радушно сказала она. - Дать тебе?
  Он не привык доедать за другими. С самого детства... даже когда был голодный. Это было у него врождённое. Но сейчас ему захотелось... почему-то.
- Давай, - сказал он.
  Она тут же протянула ему половину недоеденного бутереброда.
- Угадай, о чём я сейчас думаю? - спросила она, отпивая чай.
  Ложечка у него в стакане с подстаканником чуть звякала на стрелках.
- Ну... - подумал он. - Наверно, поспать.
- Скажи по-русски, - поправила она.
  По-привычке.
  Классной.
- Ну... думаешь, что пора спать, - повторил он, пожав плечами. - Наверно...
  Было уже поздно... и ему снова захотелось спать.
  Но он не был пьян.
  Так только...
  Чуточку.
- Ты уверен? - спросила она.
  Она подняла на него зеленоватые глаза, чуть покраснев. Он заметил это... но конечно не понял, почему. И не мог...
  Пока что.
- А ты чего хочешь? - спросила она, откусив другой бутерброд.
  На этот раз с копчёной колбасой. Высшего сорта... по шесть рублей за килограмм. Только не в магазине. Но ему было всё равно.
  Он ничего не понимал.
  В таких вещах.
- Я? - снова спросил он. – Ничего... разговаривать, - признался он.
  Всё-таки наливка и прочее немного действовало. Он взял бутылку пива, чтобы налить себе ещё стакан. Но это не входило в её планы.
  Совсем.
- Поставь, - повелительно сказала она.
  Как в классе...
  Он послушно поставил бутылку. Он и сам понимал, что немного под хмельком. Состояние было приятное...
- Ну тогда скажи... - замолчала она, отряхивая руки от крошек. – Что ты обо мне думаешь по-настоящему... можно в меня влюбиться? – докончила она, подняв на него глаза, в тени от маленького читального света.
  После такого близкого знакомства с этим мальчиком за весь прошедший вечер, ей снова показалось, что он совсем свой. Как её родная тётя Женя, которой было тридцать шесть лет. С которой она обычно обсуждала подобные вопросы.
  Только более подробно.
  Она чуть покраснела.
- Э-э... я же говорил, - пробормотал он.
  Вроде это уже было... когда-то давно.
- Не-ет, - протянула она, смущаясь. - Это было просто так... а теперь скажи правду.
  Она отряхнула крошки хлеба со светло-голубого халатика. Потом отодвинула от себя свой стакан в подстаканнике, не отводя от него взгляда с непонятным выражением в зеленоватой глубине.   
- К-как это? - спросил он, сбитый с толку.
  Ведь он уже говорил...
  А потом, всё было так обыденно... и вдруг она опять. Он не мог понять, к чему она клонит. Конечно, он уже к ней немного привык. К её насмешкам... и подвохам. Но всё же не настолько.
  Пока.
- Сам знаешь, - поучительно сказала она, придя в себя. - Как обычно... а то не буду с тобой дружить.
  Это был слишком сильный довод... для него. В том состоянии, до которого он уже дошёл. В её отношении.
  Влюблённости.
- Э-э... - сказал он, чуть сглотнув. – Можно... - выдавил он из себя.
  Покраснев как мак.
  Потому что подумал о себе... И признался в этом первый раз в своей жизни. Он никогда не говорил «люблю» даже своей маме. Или бабушке...
  Стеснялся.
- Молодец, - с видимым удовольствием похвалила она, облизав языком чуть припухлыe красныe губы, в полусвете от лампочки для чтения в бежевой стенке сбоку от себя. - Возьми с полки пирожок.
  Как она хвалила одного выскочку в восьмом «А».
  Серёжа подумал про последний пирожок с мясом в коричневом пакете. Вкусный пирожок вызывал у него невнятные ассоциации. Он вообще больше жил чувством и воображением, чем умом и рассудком. Но не намного... он часто любил и поразмышлять. О чём попало... астрономии, палеонтологии, реконкисте, демографии... и тому подобном.
  На стройность ума он не жаловался.
  Прекрасно им владея.
  Как орудием.
- Не, - сказал он. - Неохота...
- Обалдуй, - подытожила она, сложив трубочкой красные губы.
  И сделав большие глаза.
  Ему стало неловко, и он отвернулся, посмотрев в окно на темноту ощутимо близкого моря. Свежий ветер немного охлаждал его покрасневшие уши.
- Подлить тебе ещё чаю? - услужливо предложила она.
  Она нарочно оставила ему полстакана крепкого чая с лимоном. Чай был горячим и душистым... Но уже не таким обжигающим.
  Как кипяток.
- Ну... давай, - сказал он.
  Сейчас ему было даже приятно за ней допивать. Он почувствовал, что хотел бы соединиться с ней в одно целое. Если бы это было возможно. Он не хотел быть один...
  Терпеть участь всех людей.
  На земле.
- Бери, - налила она ему горячего крепкого чая из своего стакана с подстаканником. - Дармоед...
- Давай, пойдём ещё попросим? - спросил он, выпив её чай.
- Ты чего, тронулся? - сказала она. - Уже поздно... да ещё ты тут. Что она о нас подумает? Давай живо в постель, - приказала она. - А я немного уберу.
  Он поднялся, собираясь на свою полку.
- Нет, - сказала она. - Лезь на моё место.
- А ты? - спросил он.
- А я здесь.
  Он немного намочил её одеяло, когда сидел на её постели промокший от дождя. Даже довольно сильно.
- А, - сказал он. - Ну ладно.
  Он улёгся на свою новую постель, собираясь заснуть. Алёна заботливо погасила лампочку у него в изголовье. Потом долго сидела у окна, задумчиво глядя в темноту проносящихся зарослей под облачным небом. Потом встала и бережно поправив смятую подушку, погасила у себя читальный свет и легла на диван с такой же белой простынёй и одеялом в пододеяльнике.
  Она полежала в темноте минут пять.
«Что теперь будет...» - неясно подумала она.
  Почувствовав что-то новое...
......
  В своей семье она славилась причудливыми затеями. С самого детства... но сейчас всё как будто пропало. Вылетело из головы... Да и теперь... почему она поехала дальше, вместо Сочи?.. То есть, правильно или нет?..
  И вообще...
«Ладно», - подумала она о своей судьбе. - «Нет, так нет... надо быть проще.»
  Так учил её папа.
  А вообще, женщину выручает больше не ум, а чутьё. Способность воспринимать всё окружающее в более образном виде. Чем мужчина...
  В основном.
...
  Приглушённо стучали колёса.
- Серёж... - спросила она в темноте. - Тебе не холодно?
  Она чувствовала, что он не спит.
- Не-е... - отозвался он.
  Он повернулся к стенке, но не мог заснуть. Да уже и не очень хотел. Слишком много было впечатлений. Причём таких, которые вряд ли забудешь.
  Когда-нибудь.
- А я совсем озябла, - поделилась она. – Когда мы пришли... все мокрые.
  Он почувствовал в её тоне что-то новое. Она вдруг стала для него просто приятелем... вроде Наташи или Вики. Хотя была другой, совсем незнакомой девушкой. До того... Он полежал, осваиваясь с совершенно новым для него чувством. Симпатичная и притягательная девушка в темноте на постели напротив была наравне с ним.
  По-настоящему. 
  Вместо слабого опъянения было просто лёгкое, приподнятое настроение. Серёжа подумал, что это не так уж плохо. Чуточку выпить... Он повернул голову, посмотрев на лежащую под зелёным одеялом Алёну. В полутьме на соседней полке.
  Стучали колёса поезда.
- Ага... я тоже, - сказал он.
  Девушка молчала, задумавшись.
  Он вспомнил её не очень удачную попытку согреть его там, в парке под проливным дождём и порывистым ветром с не очень далёкого моря. Значит, на самом деле...
  Она такая же... как он.
  Просто человек.
  В том числе.
- А сейчас? – спросила она милым голосом.
- Нормально, - отозвался он.
- Давай снова чай пить? – вдруг промолвила она, приподнявшись на локте.
- Угу, - обрадовался он. 
  Вообще, он не мог бы отказать.
  Даже если бы хотел... например, старику в ушанке. В одном купе с ним. Серёжа всегда был слишком тактичный, тем более в вопросах человеческих чувств.
  А теперь...
- Ну... - сказал он, чуть охрипнув. - Давай...
  Он почувствовал неловкость, вспомнив, что не одет. Но в полутьме ночного купе этого было не видно... почти.
  Наверно.
  Под верхней полкой его было плохо видно, в редких отсветах из окна мчащегося ночного поезда. Протянув руку, она включила лампочку для чтения в бежевой стенке у себя над головой. Из открытого окна в купе врывался чуть солоноватый свежий морской воздух. Серёжа даже не помнил, кто и когда приоткрыл окно. Сейчас оно было открыто почти до самой верхней полки.
  Она села. 
- Ну что, согрелся? – спросила она, посмотрев на встрёпанного парня.
  В одной майке.
  Положение в этом полутёмном купе ночного поезда создалось совсем необычное. И она тоже почувствовала себя неловко.
  Снова.
- Ой, тут дует... – сообразила она.
  В чуть приоткрытое окно задувал свежий морской ветер. Она вспомнила, что он весь здорово промок. Да и ноги... в старых кедах.
- Не, - мотнул он головой. – Ерунда...
  Чтобы не стеснять её... да и вообще. Может, ей хочется... чтоб с открытым окном. Ветер из щели чуть шевелил занавеску. В маленьком свете на стенке у неё за спиной.
- Ну закрой, - сказала она.
- Не... – пробурчал он. – Зачем?
  Он не любил, когда о нём заботились... тем более жалели. 
- Ты всегда такой норовистый? - спросила она, снова прикрывая рукой верх своего голубого халатика.
- Да ну тебя, - сказал он, недоумевая.
  Сколько можно препираться из-за этого окна.
- Ну ладно, - согласилась она, почувствовав непонятное упорство.
  Она задумчиво посмотрела на него.
  Серёжа поднял глаза, и вдруг в желтоватом свете от маленькой читальной лампочки за девушкой встретился с глубиной её бездонных зеленоватых глаз. В следующий момент произошло слияние взглядов в одну душу. Некоторое время он не мог различить, где он, а где она. То же самое произошло и с ней.
  Снова...
- Ой.. что это? – чуть растерянно сказала она.
  Они были в полутёмном купе скорого поезда, несущегося вдоль тёмного, почти невидимого скалистого берега бесконечного бушующего ночного моря.
  С незапертой дверью.
  Вообще говоря, они были почти идеальной парой.
  Не считая одного случайного, но судьбоносного обстоятельства. Они этого не знали, но почувствовали. И уже давно.
  С самого начала.
- М-м... – произнёс он, чуть тряхнув головой.
  Такого с ним никогда не было. Да, никогда... Это было совершенно потрясающе... и необъяснимо. Он чуть помотал головой, не в силах отойти.
  Чуть дребезжали ложечки в двух стаканах.
- Ты... тоже? – спросила она, чуть поёжившись в своём запахнутом халатике.
  Они были почти идеальной парой, но...
  Чтобы понять это, требовалось совсем другое. То, чего тут не было. Да и то, при условии непрерывного общения. На которое она всегда надеялась, сама не зная того... А в данном случае, был только Серёжа.
  Ради которого она теперь поехала вТбилиси.
  Она подумала о том, что скажет папа.
  А он был молодым.
  И доверял ей.
  Как себе.
  По телефону он только скажет: «Приедешь, разберёмся». И это означало, что он разберётся. Потому что он всегда всё правильно понимал.
  И не только поэтому.
  Как и она его.
- Угу, - смущённо буркнул Серёжа.
  Девушка напротив за белеющим столиком нерешительно подвинула рукой пустой стакан от чая. Серёжа бросил взгляд через стол, и не смог отвести глаз. У неё была бесподобная фигура и милое лицо, в котором была душа. На него вдруг налетела грусть.
  Почему?..
- Ну, чего ты пригорюнился?  - сказала она, почувствовав то же самое.
  Человек понимает своего ближнего, не зная об этом. Но не все одинаково... люди разные. Как и всё остальное в этом подлунном мире.
  И во всех остальных мирах.

  Которые неуклонно тают... кроме самых высших Небес. По причине общения с женой в этом земном мире, вокруг чего закручена вся жизнь мужа. Как солнце крутится вокруг земли. В чём есть глубокий неземной смысл. Что и оправдывало сожжение еретиков на костре ещё не совсем потемневшей от грехов Церковью. Как темнеет от сажи прозрачное стекло. А оно всегда темнеет... Ибо время неумолимо движется от начала к концу. А значит, от конца к началу.
  Началу света.
 
  Жизнь всякого мужа...
  Включая в основном неизвестных святых мужей, на которых держится вся земля. Потому что у них это общение происходит тайно и бестелесно. Поскольку святой муж - муж небесного качества. Крепкого, как небесная твердь. И поэтому верный своей небесной половинке. Которой он никогда не изменяет.
  В отличие от более слабых мужей. Которые соблазняются общением с чужими половинками. Здесь, на земле... И тем самым вращают под собой Круг Вечности, на котором сменяются ризы Создателя.
  Общением духовным и душевным, телесным и плотским.
  Правда, последнее необязательно.
  Но неизбежно.
  Почти.
...
  Дверь купе раздвинулась.
- ...Ну скажи мне, Серёж... - попросила она, после долгого молчания. - Кто тебе больше нравится?
  После того, как она снова принесла два чая в подстаканниках и поставила их на стол с белой скатертью. А потом они долго сидели и смотрели в окно, мокрое от дождя.
  В несущемся поезде в темноте.
  Под небесами.
- А кто? - буркнул он.
«Вот пристала...»
  Он не догадывался о подсознательной склонности женщины к соперничеству в красоте. При любом удобном случае... вот как сейчас. И о том, почему она спрашивает.
  Как и она.
- А ты что, разве не влюблён? – снова привязалась она, устроившись поудобнее у себя за столом, рядом с подушкой у стенки.
- Да ну-у... – протянул он со смутным удивлением.
  Позабыв о том, что было до того. В полутёмном купе с маленьким светом у неё за спиной и свежим ветром из окна.
  То же самое...
- Хм... - хмыкнула она. – Ты чего это?
- Чего?..
- Притворяешься? – промолвила она, наконец попробовав горячий чай.
- Ну-у, - протянул он. – Не знаю...
  Он чуть покраснел.
  Почувствовав, что она увлекает его на сомнительный путь. Путь признания девушке в любви. Ведь по-настоящему, он это и сделал тогда. Невольно для себя и незаметно для неё. Хотя тут это была не совсем любовь. Потому  что не такая, как мечта.
  Мечта о небесах.
- Что ж я по-твоему, дура? – удивилась Алёна, с укором посмотрев на него.
  Серёжа потупился, опустив глаза на стакан с крепким чаем с лимоном. Он совсем не привык слышать от учительницы такие простонародные обороты. Тем более в отношении самой себя. Хотя она была уже не учительницей... а просто близкой знакомой. Чего у него никогда в жизни не было. До этой встречи...
  В поезде.
- Ты что, позабыл? – упрекнула она.
  Он уставился в тёмное окно с отодвинутой белой занавеской, покраснев от предательского смущения. О чём она говорит...
- Ну... такие, как ты, всегда в кого-нибудь влюблены, - сказала она.
  Алёна почувствовала себя немного виноватой. Она подвинулась к столу, чуть махнув  хвостом каштановых волос.
  Глухо стучали колёса.
- Не-е... - признался он, подумав.
  В принципе, он мог говорить с девушкой на эту тему, не переходя на личности. Раз она теперь не просто девушка, а близкая знакомая.
  Вроде его сестры Наташи.
- Чего не?.. – округлила она тёмно-зелёные глаза.
  Голова девушки была в полутени от света в стенке у неё за спиной. Она чуть вытянула тёмно-красные губы, уставившись на него.
- Ну... ничего, - смутился он. 
- Эх, ты... а о чём мы сейчас говорим? – снисходительно поинтересовалась она.
  Серёжа посмотрел на неё... Он вдруг позабыл, что она говорила до того. Всё это было не очень вразумительно. 
- Да ну тебя, - сказал он, мешая ложечкой в стакане с горячим чаем.
- Ну ла-адно... – притворно протянула она.
  Серёжа замешкался, посмотрев на стакан с недопитым чаем. В купе стало холодней от свежего ночного ветра, врывавшегося из чуть приоткрытого окна и шевелившего занавеску. Серёжа подумал и встал, собираясь надеть брюки и сухую рубашку. Надевать одну рубашку было неудобно. Тем более промокшие от дождя брюки.
  Алёна невозмутимо наблюдала за его действиями.
- Не стой босой, - посоветовала она, повернув голову от окна и рассматривая его. - А то простудишься...
«Подумаешь...» - подумал он.
  Чего ей...
  Он снова немного обиделся. Поднявшись, он потрогал свои мокрые брюки на верхней полке. Она следила за ним, сидя на одеяле с белым пододеяльником.
- А ты дверь запер? – поинтересовалась она, повернувшись к нему.
- Не-е... - сказал он.
  Она уловила в его голосе обиду.
- Ну ладно, прости, - сказала она.
  Он остановился, посмотрев на неё.
– Они мокрые, - добавила она. – Садись обратно, а то чай остынет.
  Серёжа молча сел на своё место... Почувствовав, что она взрослая. А вовсе не его школьный товарищ. Он стал снова помешивать ложечкой чай.
  Они замолчали.
- Ну... повернись ко мне, - попросила она его.
  Вообще, он не мог отказать.
  Когда его просили таким тоном. А тем более она... он ведь всё помнил. Но сейчас он ещё больше обиделся... сам на себя.
- Ну повернись, - снова попросила она его, попробовав свой крепкий чай в подстаканнике.
  Он был уже не обжигающий... и даже не очень горячий.
«Вот прилипла», - подумал он.
- Ну Серёж... - просительно произнесла она.
  Он пожалел себя, но не повернулся.
- Ну чего ты? - спросила она. - Не обижайся...
  Он поднял голову.
  Влечение поглядеть на девушку пересилило. За окном мелькали какие-то тёмные скалы с кустами. Он опасался, что сейчас разговор закончится... И она просто скажет ему «спокойной ночи».
- Ну пойди запри дверь, - попросила она.
«Зачем ещё?..» - подумал он.
  Он встал и подойдя к двери в чёрных трусах и майке, запер дверь на задвижку. Всё равно пора было спать. Уже поздно...
- А сколько времени? - спросил он.
- Полно, - успокоила его она. 
- Нет, правда, - спросил он.
- Э-э... одиннадцатый час, - сказала она, посмотрев на свои часы.
  Она их не сняла.
  Хотя обычно снимала на ночь. Просто на этот раз не успела подготовиться ко сну. Как она делала обычно... дома.
- Ну пей чай, - сказала она.
- А ты? - спросил он.
- Посмотрим, - шутливо сказала она, посмотрев на него таинственным взглядом зеленоватых глаз.
  Серёжа опустил глаза, чуть покраснев.
  За столиком перед ним сидела милая привлекательная девушка. Он вспомнил, как весной в  восьмом классе Ира Тимофеева затеяла с ним возню, а он погнавшись за ней, случайно задел её. Она дала ему понять, но особенно не возмущалась. В классе было много народа... но это была просто игра.
  В общем.
- Эх ты... дуралей, - снова поддразнила она, наклонив голову набок и облизнув губы кончиком языка.
  Она не успела стереть на ночь помаду.
  Впрочем, как и вчера... он только сейчас догадался, что наверно с помадой она считала себя красивей.
- Ну чего ж ты? - безмятежно спросила она, видя его замешательство. – Пей свой чай...
  Чай действительно уже остывал. Пока они болтали неизвестно о чём. Они стали молча  пить чай, смотря в окно.
  И друг на друга.
...
- Ну теперь скажи мне, - снова пристала симпатичная девушка, отвернувшись от окна и шевельнув хвостом каштановых волос. - Кого ты любишь?
  После долгого молчания.
«Вот привязалась...» - в полном недоумении подумал Серёжа.
  Странно...
- Никого, - пасмурно сказал он.
- А почему так мрачно? - осведомилась она, чуть надув губы.
«Наверно, французская...» - подумал он про помаду.
  Он уже привык, что у неё всё заграничное. Как будто она была не школьная учительница по русскому языку, а жена дипломата.
  Как его мама.
- Не знаю... - нехотя пояснил он.
- Ну скажи, - опять пристала она, умильно посмотрев на него.
«Привязалась...» - подумал он.
  Девушка поглядела в тёмное окно... приглушённо стучали колёса. Он снова был всего лишь подростком. Пусть и не совсем таким, как те, которых она знала. В восьмых-девятых классах своей школы.

«Бедный Ролло...» - подумала она.
  Несмотря на все усилия, у неё не прошла старая любовь. Точнее, не такая уж старая... не то, что у него. А всего полтора месяца назад. Во время поездки в ГДР.
  Она уже решила назвать его Ролло... или Ролла.
  Как этого бедного парня.
  В Германии.

  В окно сверху дул сильный и свежий морской ветер. Но он дул на верхнюю полку над его местом, и после этого просто рассеивался по всему купе. Так что им не дуло... но стало довольно зябко. Но не промозгло, как где-нибудь в Уфе, а со свежим запахом дальних странствий. Как в старину... на каракках Магеллана.
  Стучали колёса.
- Безалаберный балбес, - сказала Алёна, прервав долгое молчание.
  Это уже походило на выговор в классе. Некоторые учителя любят такие словечки. Вроде бы необидные, но смешные. Для остальных учеников...
  И от этого действенные.
- Ты чего, не хочешь со мной разговаривать? - спросила она, снова отпив крепкого чая из своего стакана.
  Он был уже совсем не такой горячий. Как до этого...
- Я?.. - сказал он. - Хочу...
- Ну давай, начинай, - с подковыркой сказала она.
- А про чего? - спросил он.
- Ну-у... про что хочешь, - сказала Алёна. - Про себя... - предложила она, мельком посмотрев в окно с пробегающими назад кустами, в бледном свете от поезда.
  Под ночным небом с тёмными облаками.
  Ветерок чуть шевелил занавеску сбоку от неё. Девушка отвела с лица выбившиеся каштановые волосы. 
- Ну-у, - протянул он. - Э-э...
  Он остановился, смутившись.
- Ну кто красивее, я или она? – спросила она, закусив губу.
  Видя, что наивный парень с синими глазами совсем смутился и не может выговорить ни слова.
  Без её помощи.
- Кто? – спросил он в недоумении.
  Она над ним подтрунивала... Но от этого у него захватывало дух. Сейчас он мог говорить с ней хоть целую ночь. Всю эту ночь в полутёмном купе ночного скорого поезда.
   Под глухой стук колёс.
- Ну, кто там у тебя был? – сказала девушка, наклонив голову с гладко зачёсанными назад каштановыми волосами.
- Никого у меня не было, - буркнул он.
  Не совсем понимая, о чём речь.
- Не было, не было, - легко согласилась она, со смехом в голосе. – Ну, в кого ты был влюблён?
- Да ну тебя, - сказал он.
«Ну и ну...» - смутно подумал он, позабыв о чае... и всём остальном.
- Вот ещё, - поддела она. – Давай... а то спать пойду.
- Ну-у... одна девочка, - признался он.
- Ну и как?.. – спросила она, не углубляясь в подробности.
- Э-э... она немного красивее, - наконец ляпнул он, покраснев.
  Порядком соврав этой милой и притягательной собеседнице за столиком напротив... И даже более того.
  Она ожидающе смотрела на него.
- То есть, сначала... – невразумительно пояснил он, заставляя себя врать и ещё больше краснея. – Я подумал... то есть, пока мы с тобой... – остановился он, запутавшись.
- Чего? – уточнила она, чуть раскрыв глаза.
- Ну... познакомились.
- Понятно, - с непонятной интонацией промолвила она.
  Он сопротивляясь покраснел до корней волос под осуждающим взглядом девушки напротив  него. Она запахнула верх своего голубого халатика.
  Сверху на неё дул свежий ночной ветерок. 
- Подумаешь, - промолвила она, помолчав. – А сам-то... чего в тебе хорошего? Так только... одна видимость.
- В каком смысле? - немного обидчиво спросил он.
  Ему смутно показалось, что они об этом уже говорили. Когда-то давным-давно... наверно, вчера.
- А-а... мы же вчера уже писали, - вспомнил он, надеясь отвертеться.
- Дуролом ты, - благодушно сказала она, пошелохнувшись на своём месте у окна. - Я ведь не о том спрашиваю...
- А о чём? - совсем не понял он.
- Ты правда не понимаешь? - поинтересовалась она.
- Да... - сказал он.
- Вот чурбан, - пристыдила она. - Бесчувственный...
  Тут она была к нему несправедлива. Просто женщина стремится воспринимать всё на ступень ниже, чем мужчина. Помимо своей воли...
  Откуда и выражение «слабый пол».
  Она любит смотреть вниз...
  А он - вверх.
- Почему? - ему это показалось несправедливым.
- Потому что не понимаешь, - наставительно сказала она.
- Да ну тебя, - сказал он. - Сама ты не понимаешь...
  Девушка в старом голубом халатике вдруг запнулась, слегка покраснев. Она испытующе посмотрела на Серёжу. Он утонул в неразличимо зеленоватых глазах девушки в тени от маленького света в стенке.
  В лицо дунул освежающий ветерок из приоткрытого окна сверху. Поезд однозвучно стучал колёсами в смутной темноте чуть искрящегося под луной моря. 
- Ничего ты не понимаешь, - с облегчением сказала она.
- Чего... не хуже тебя, - заносчиво сказал он.
- Прямо, - подтвердила она.
  Он не нашёлся, что сказать... но было совсем не обидно. А совсем наоборот. Он допил остаток своего чая.
- Троглодит, - сказала она, наклонив голову набок. - Давай опять чаю попьём?
- Ты чего, - удивился он. - Ты же сама сказала, что уже поздно...
- А у меня кипятильник есть, - сказала она. - И заварка... только воду из бака принесёшь.
  Ему было неудобно...
  Шататься по освещённому круглыми желтоватыми плафонами коридору мягкого купейного вагона в такой поздний час. В одной майке... Правда, можно было одеть мокрую рубашку или свитер. Но ему казалось, что первый попавшийся догадается, чем он сейчас занимается. Сидит в купе, один с обольстительной молодой девушкой. И он провалится со стыда. Но ради неё он был готов на любые жертвы.
  Почти...
- Ладно, - сказал он.
  Алёна умела заваривать без чайника. Она достала из своей чёрной сумки под диваном белый носовой платок и просто завёртывала чай из пачки, опуская его в стакан. Одну или две чайные ложечки, по случаю.
...
- Ну расскажи мне, - невозмутимо продолжила она, когда заварили крепкого чаю. - Чем отличается Красота и Мораль от Идеи и Духа.
  Она спросила то, что сама знала.
- Сделать тебе бутерброд? - спросила она.
  Она чуть придвинулась, прикоснувшись к столу своим голубым халатиком.
- Не-а, - сказал он, посмотрев в окно.
  Там вдруг появились редкие огоньки уютно светящихся в поздний час окошек, и через минуту поезд пронёсся мимо небольшого южного вокзальчика. Жёлтый одноэтажный вокзальчик светился окнами с частыми переплётами, свет от которых падал на замощёную светлой плиткой площадку, которая переходила в низкий перрон. Серёжа успел прочитать освещённую двумя фонарями на перроне надпись «Леселидзе».   
- Не хочешь? - снова спросила она.
- Не... - сказал он.
  Она прекрасно его понимала... Что он может сказать «нет» просто так. Но он и вправду ещё не проголодался.
- Скоро остановка в Гаграх, - сообщила она.
- Через сколько? - спросил он с сожалением.
  Скоро надо ложиться спать... А завтра утром поезд будет стоять у серого перрона, на вокзале в Тбилиси. 
- Пятнадцать минут, - безмятежно сказала она. - А что?
- М-м... ничего, - промямлил он.
- Думаешь, кто-нибудь сядет? - спросила она, спокойно жуя краюшку чёрного хлеба.
- Не знаю... - проговорил он, чуть пожав плечами.
  Он посмотрел на себя и на полутёмное купе вокруг, включая и девушку в одном запахнутом халатике. Она сидела, не двигаясь с места.
- А ты? - спросил он.
  Она посмотрела на него, оперевшись на столик с белой скатертью и подперев щёку кулаком.  За окном с отодвинутыми занавесками было снова темно.
  Стучали колёса.
- А я ничего, - серьёзно сказала она, совсем медленно жуя чёрную горбушку.
  Алёна положила голову на ладонь, смотря на него с локтя. Она взмахнула ресницами, чуть расширив зеленоватые глаза. За окном мелькали слабые отсветы на земле от мчащегося поезда. Где-то там, в темноте, было бескрайнее море. Но скоро будут Гагры... большой город.   
- Ладно уж, - пожалела она его. - Скажу тебе... сюда никто не придёт. До самого Тбилиси...
- Откуда ты знаешь? - с недоверием спросил он.
- Видела расписание, - не моргнув глазом, соврала она. - У проводницы... она знает всех пассажиров.
  На самом деле проводникам не сообщали заранее, кто купит билет на пустое место. И пустых мест в мягких купе не оставалось, ближе к пункту назначения. Не говоря уже о сразу двух...
  Не то, что в добрые 1950-ые года.
  Для тех, кто ездил в поезде.
  В спальном вагоне.
  Особенно часто.
- Да? - сказал он, с облегчением сев на своё место.
  Напротив неё.
- Угу, - произнесла она.
  Она всё так же смотрела на него с кулака, оперевшись на столик локтём. Только уже прожевав свою чёрную корку. Она любила жевать горбушки чёрного хлеба. Особенно ещё тёплого, из булочной на первом этаже их дома. В добротном старом районе Москвы с  солидными жилыми домами. С зелёными сквериками вдоль улицы, на Фрунзенской набережной.
- Ну говори тогда, - напомнила она.
  Но он пока ещё думал про Гагры.
  Она сидела с локтём на белой скатерти, подперев щеку кулаком. И смотря на него серо-зелёными глазами.
- А занавески? – спросил он.
  Он сидел за столом в одной белой майке, как на пляже. Вот ей ничего... он покосился на девушку в голубом халатике. Случайно засмотревшись...
  Он слегка покраснел.
- Да ну, - сказала она. - Чего ты волнуешься... никому нет до тебя дела. Кроме пассажиров этого купе... а их нету. Кроме меня, - уточнила она. - Лучше вспомни, что я тебя спросила.
  Она не была уверена, что он вспомнит.
  Поезд замедлил ход, подъезжая к городу. Появились желтоватые огоньки в темноте за окном.
- Красота и Мораль... - задумался он, пригубив чаю.
  Тот был слишком горячим... пока.
  Она посмотрела на свои часы. Было не так уж много времени. Всего начало двенадцатого... Вся долгая ночь была впереди.
  Пока что...
- Красота и Мораль относятся к сердцу, - догадался он. - А Идея и Дух - к уму.
- Хм, - с любопытством произнесла она. Она не ожидала такого быстрого исхода. Хотя это был не конец, естественно. - А как же Дух, который в сердце? - выжидающе спросила она.
  Он подумал, снова попытавшись пригубить чай. Но тот даже и не думал остывать. А ему вдруг сильно захотелось пить.
- Слушай, - спросил он. - У тебя есть лимонад?
- Нету, - сказала она. - Хочешь, сходи за водой...
- Не, - сказал он.
  Придя в купе, он стянул с себя мокрый чёрный свитер, под которым была майка. Потому что было жарковато... и неудобно. И ему неохота было снова одеваться и тащиться в коридор.
  Еще кого-нибудь встретишь...
  Он стеснялся.
- Ну тогда отвечай, - настойчиво сказала она.
  Ей хотелось узнать, что он на это скажет.
- Наверно, тут имеется в виду не вообще Дух, - задумался он. - А Идея и Дух как противоположные...
- В каком смысле? - округлила она зеленоватые глаза.
  Стучали колёса поезда.
  В открытое окно наверху врывался свежий, но тёплый морской воздух. От этого возбуждающего душу воздуха его всегда уносило ввысь.
  За облака.
- Ну-у... не противоположные, - поправился он. - А вроде другой стороны медали. Знаешь, как на одной рисунок, а на другой то, что он значит. И поэтому тут Дух тоже относится к уму... а не к сердцу, - добавил он. - В данном случае...
  Это было очень похоже на то, что она знала. Только в отличие от него, не догадалась сама  по заданному вопросу. А просто узнала от своего папы.
  Который много чего знал... как и его друзья.
  Потому что не зря был генералом.
  КГБ.

- Ну ты даёшь, - чуть удивилась она. - А ты хоть знаешь, о чём мы сейчас говорим?
- М-м... нет, - признался он, подумав.
- Пижон, - сказала она с выражением Остапа Бендера из фильма. - Чего ж ты говоришь, о чём не знаешь? - с ехидством спросила она.
  Но он знал, что ответить.
- Наоборот, - сказал он, пожав плечами. - Чего знаю, то и говорю... а чего не знаю, не говорю.
  Он поставил на стол подстаканник с обжигающим чаем. Она уставилась на него своими бездонными зеленоватыми глазами, сидя напротив него за столиком с белой скатертью.
  Это звучало резонно...
  В общем и целом.

  Хотя Алёне было немного стыдно признавать его преимущество. Кое в чём... Тем более, что он был всего лишь девятиклассником. А даже не выпускником десятого класса. Ей на минуту представился Илья Резников, еврейский подросток из девятого «Б». Он шпарил как по-писаному. В пределах своего разумения...
  А оно было как у взрослого... вроде Галича.
  Но это был конечно не тот случай.
  Она давно его раскусила.
  По мере возможности.
- Хм... - задумчиво произнесла она. - А догадаться можешь?
  Он даже не стал размышлять.
  Потому что уже подумал.
- Нет, - просто сказал он.
  Вот ему никогда не было обидно, если кто-нибудь знал больше него. Тогда он просто спрашивал о том, что ему интересно. А о том, что неинтересно, не спрашивал.
  Вот и все дела.
- А о чём? - спросил он.
- Об определении веры и религии по двум осям и двум плоскостям, - ответила она.
- Ну расскажи, - попросил он. Он обжигаясь всё-таки отпил крепкого и сладкого чая в тонком стакане в подстаканнике. - А пива нету? - вспомнил он, посмотрев на стол с белой скатертью в походном беспорядке.
  Надеясь на что-нибудь холодненькое... холоднее, чем этот горячий чай. Да ещё с сахаром... Он по привычке положил в него сахару.
  А теперь пожалел.
- Ничего нету, - развела она руками.
  Как Кролик, когда Винни Пух съел у него всю еду. У него в гостях, в норе с запасным выходом. Который сильно потом пригодился Кролику. Серёжа знал Винни Пуха наизусть...
  С третьего класса.
- Жалко, - сказал он. - А тебе пить не хочется? - с удивлением поинтересовался он.
- Хочется, - призналась она. - Только я умею терпеть...
- Ну и что, - сказал он. - Я тоже умею...
  Он вспомнил, как нарочно терпел жажду в зелёных луговых холмах благословенной Армении, с упоительным небесным воздухом. Они с тётей Ирой брели по траве, поросшей красным маком и фиолетовыми колючками. Прозрачный как хрусталь глубокий ручей под скалой был совсем недалеко, внизу холма, но Серёжа нарочно стоически терпел. А Заурка, курд со двора старого дома дяди Пети, побежал пить.
  Это было после третьего класса.
- Ну тогда рассказывай, - вспомнил он.
  Ему было интересно послушать о таких необычных вещах. К тому же довольно сложных для понимания... Ведь он ещё не достиг уровня зрелости своей первой касты. Касты брахманов, по древней Ригведе. Хотя уже чуточку превзошёл по уму вторую касту кшатриев. Ту, к которой относилась она и друзья её папы. Просто они были гораздо более образованные.
  Если говорить о друзьях.
  Да и о ней тоже.
  Чуть меньше.
- Ой, смотри, - прервала она его.
  Они даже не заметили, как поезд замедлил ход и подъехал к высокому асфальтовому перрону довольно солидного вокзала в Гаграх. Тут было совсем не пустынно, как на маленьких станциях. За светлыми окнами вокзала виднелись люди в буфете, и на самом перроне было несколько человек, в том числе пассажиры и один человек в железнодорожной форме. Кроме того, перрон и площадка перед вокзалом были освещены туманным, рассеянным от моросящего дождя жёлтым светом фонарей. Людей в буфете за окнами было всего человека четыре, но всё же это была не такая глухомань, как Леселидзе или Лазаревское. Особенно ночью...
- Гагры... – проговорила она, приоткрыв рот.
  Как будто никогда не видела железнодорожного вокзала в ночное время, с фонарями и мокрой платформой.
  Но у него появилась мысль.
- Может, купим здесь лимонаду? - спросил он.
  Надеясь, что она согласится. Он как-то не чувствовал себя хозяином положения. Что впрочем было естественно.
  Для него.
- Да ну, - сказала она. - Ещё опоздаешь... с кем я тогда поеду?
  В её голосе слышалась явная озабоченность. И за себя, и за него... Тем более, что она даже не успела спросить у него номер телефона. На всякий случай... если понадобится. А по одной фамилии попробуй найди потом.
  Правда, если знать, что у него отец дипломат...
  Тогда совсем другое дело.
  Но не так удобно.
  В общем.
- Не, - сказал он. - Я успею...
  Ему и правда сильно хотелось пить. Особенно холодного лимонада. А не этого дурацкого обжигающего чая.
- Не успеешь, - отрезала она, опираясь локтём на стол и не поднимая голову с кулака. - Сиди.
  Он покорно вздохнул.
- Ну ладно, - смирившись с судьбой, сказал он. - Рассказывай...
- Постой, - сказала она. - Давай подождём, пока отъедем.
- Зачем? - с подозрением спросил он.
  Вдруг она сочинила насчёт расписания у проводницы. Хотя она и правда называла её тётя Дуся, и заходила к ней в купе.
  Он сам слышал... и видел.
- Ну, просто посмотрим на вокзал, - объяснила она. - На людей... и на фонари в жёлтом тумане моросящего дождя.
  У неё был такой мечтательный голос, что он получше всмотрелся в задумчивое лицо девушки. Он понимал, что она может чувствовать то же, что он. Но не ожидал от неё таких поэтических слов.
  В простом разговоре.
  Вдруг.
- Ладно, - сказал он.
...
  Они сидели молча и смотрели на картину старинного ночного вокзала со светящимися окнами за белыми столбами фасада. В стиле ампир... Смотря на чёрный от мелкого дождя перрон и фонари в жёлтой дымке, Серёжа снова почувствовал тайну.
  Всего небесного, что есть на свете. 
  Его душа уносилась ввысь.
  За облака.
...
  Прошло минут пятнадцать.
  Вагоны чуть лязгнув дёрнулись с места, и поезд неторопливо набирая скорость заскользил вдоль мокрого чёрного перрона.
  Они молчали.
- Ну рассказывай, - наконец произнёс Серёжа, когда поезд снова мчался в темноте, загремев по еле видимому в ночи мосту.
  В тёмном, тяжёлом от невидимых туч небе ничего не было видно. Не просвечивали ни луна, ни звёзды. Ничего...
- Ну, что тут рассказывать, - сказала она, снова отщипнув корочку чёрного хлеба и снова сев с ногами на свою нижнюю полку с одеялом. - Просто две плоскости ты уже назвал, а две оси - у каждой плоскости есть концептуальная и субстантивная сторона.
- А что значит концептуальная? - спросил он, посмотрев в окно на темнеющие почти невидимые волны бескрайнего моря.
«Хм... это уже лучше», - подумала она.
  Другой бы не спросил.
  Она это знала.
  По опыту.
- Ну, всё равно, что форма и содержание, - с удовольствием объяснила она.
  Объяснять этому Серёже было одно удовольствие. Потому что он просто впитывал в себя всё, как губка. Без всяких посторонних эмоций. Если дело касалось знаний, конечно. 
  А не взглядов.          
- А чего ж ты, - упрекнул он её в непонятных терминах. - Значит, Красота и Идея относятся к форме, а Мораль и Дух - к содержанию, - тут же вывел он. - Так, что ли?
  Это была не очень хитрая загадка. Для него лично... Только он не понимал, при чём тут религия. Это было сверх его разумения.
  Пока что.
- Угу, - кивнула она, наблюдая за ним с непонятным выражением зеленоватых глаз.
  В её стакане чуть звякала чайная ложечка. Поезд глухо стучал на стыках... Она ещё даже и не принималась за чай. Потому что видела, что он слишком горячий. Он тоже был с лимоном  из её сумки. А вообще-то, ей сейчас тоже хотелось чего-нибудь холодного. Вроде ледяного лимонада из холодильника.
  Или кваса.
- Слушай, Серёж, - сказала Алёна.
  У него защекотало под ложечкой от этих приятных слов. Когда она называла его просто Серёжей, да еще как близкого приятеля. Своего самого близкого приятеля... как он смутно надеялся. Всей своей душой... хотя и напрасно.
  В этом мире.
  И вообще.
- Этот чай нас только соблазняет, - сказала она. - Видит око, да зуб неймёт... пойдём лучше спать.  А когда он остынет, встанем и выпьем... ладно?
- Давай, - согласился он.
  С некоторым сомнением...
- Ну ложись, - пригласила она.
  Он вылез из-за стола, вставая.
- Ты что это? – с удивлением воскликнула Алёна, посмотрев на его мокрые брюки. - Не снял?
  Серёжа смущённо посмотрел на неё.
- Снимай сейчас же!.. – потребовала она, удивлённо расширив серо-зелёные глаза в тени от света у неё за спиной.
  Поражённая его поведением.
  Сидел на её постели в совершенно мокрых брюках. Почти на подушке... Она не могла понять, зачем он это сделал. Ведь не так уж приятно сидеть в мокрых брюках.
  Странно...
  Серёжа вдруг понял свою оплошность и совсем смутился под изумлённым взглядом Алёны. Он молча начал снимать свои брюки и укладываться на диван с одеялом напротив сидящей на его месте девушки.
- Ты чего это? - спросила Алёна, успокоившись.
  Она сидела, уставившись на него со своего места у стола с белой скатертью. Она покосилась на босые ноги Серёжи. Он не одел носки. Хотя она ему сказала, тогда.
  Вроде бы.
- Ничего... - сказал он.
- Оглоед, - сказала она.
- Почему? - спросил он.
- Потому, - надувшись, сказала она.
- А чего, - сказал он, оправдываясь.
- Теперь будешь спать в моей постели, - пообещала она. – До самого Тбилиси.
   Она запнулась, чуть покраснев.
- То есть, на моей полке, - добавила она.
  Она подняла на него глаза, ещё больше смешавшись. Серёжа сообразил, зачем она поправилась, и ему стало неловко... за них обоих. Они вовремя не отвели друг от друга взгляд, и неловкое молчание переросло в нечто другое. Он снова утонул в её глазах... и наоборот.
- Ну ладно, снимай, - неуверенно сказала она. – Чего ты стоишь... 
  Он молча снял промокшие под ночным ливнем брюки и чуть замешкавшись, стал ложиться в её постель... То есть, на её диван.
  То есть, полку.   
   Вздохнув, она молча погасила свой маленький свет и тоже стала укладываться в темноте от синего ночника в потолке. И слабом отсвете от поезда из окна.
  Луна почти скрылась за ночными облаками.
...
  Серёжа никак не мог заснуть, лёжа на спине с открытыми глазами и ничего не видя. Он не замечал, что подушка чуть намокла от его мокрых брюк. Душа утонула в совершенно невообразимом чувстве, которое стояло и никуда не уходило. Как остановившийся кадр в тёмном кинозале. Это было просто упоительное и неизъяснимое блаженство... которое нельзя себе представить.
  Если его нет.
  Пролежав неизвестно сколько времени, он повернулся в сторону девушки в темноте на полке напротив. Смутно темнела голова девушки на подушке, белело одеяло... спящая Алёна повернулась на другой бок.
  «Спит?..»
  ...Но она тоже не могла заснуть. Как это ни странно, она испытывала то же, что и Серёжа. Впрочем, это было бы странно совсем в другом случае.
  Во всех смыслах.
  Чуть покачивалось ночное купе, еле слышно дребезжали ложечки в стаканах на столе и стучали колёса. Врывающийся в купе свежий ночной ветерок слегка шевелил белеющую занавеску сбоку от окна.
  Прошло неизвестно сколько времени.
...
- Серёжа... ты спишь? – решилась спросить она, не в силах заснуть.
- Не-е... – сразу откликнулся он в темноте.
- А чего?.. – спросила она, как у своего знакомого.
  Она больше уже не чувствовала себя в классе.
- Так просто...
- ...Давай снова чай пить?..
- Ага... – хрипловато согласился он, в тёмном купе с синим ночником на потолке.
  Он снова включила у себя маленький свет в бежевой стенке купе и повернувшись, села за столик с белой скатертью. На нём стояли стаканы в постаканниках с остывшим крепким чаем, жёлтая коробка шоколадных конфет с красным дедом Морозом, бутылка от лимонада,  завёрнутая в серую бумагу колбаса и прочее.
  Две бутылки стояли под столом.
- Остыл... – проговорила она, взглянув на Серёжу со взъерошенной после подушки головой. – Пойдёшь?
- Да ну, - сказал он. – Лучше так попьём.
- Ну как хочешь, - сказала она, усаживаясь поудобнее.
  Он попробовал сладкого крепкого чая из своего стакана.
- Фу, - сказала она. – Холодный совсем...
  Вот сейчас ей почему-то захотелось дымящегося красного чая... в стакане с подстаканником. Серёжа молча посмотрел на стол в беспорядке. С завёрнутой едой, коробкой конфет и всем прочим. Алёна подняла на него глаза.
- Ну пойдёшь?..
- Ну ладно, - вздохнул он, вставая.
  Он не мог отказать. Да вообще-то и совсем не хотел. После всего этого ему хотелось делать то, что она пожелает. Ведь они ехали в одном купе уже два дня... не считая ночи. А сейчас началась уже вторая.
...
  Он пришёл, сбросив свои мокрые кеды.
- Наконец, - сказала она.
  Серёжа поставил на столик тёмно-зелёную бутылку от пива с холодной водой. На краю слуха  стучали колёса.
- Бестолочь, - сказала она, посмотрев на его ноги. - Опять босиком сидел... простудишься.
«Пристала...» - подумал он.
  У него от милого голоса Алёны замирала душа. Слова были такие же, как у его мамы. Но девушка не была его мамой.
  А наоборот.
  Почти.
- У тебя есть носки? – скептически спросила она.
- Угу...
- Ну доставай быстрей, - проговорила она, встав с его дивана под верхней полкой.
  Понаблюдав, как он надевает сухие носки, Алёна подвинулась к столику и снова отсыпала в платок немного заварки из начатой пачки цейлонского чая.
...
- Ты о чём думаешь? - спросила Алёна милым голосом.
  Серёжа мечтательно смотрел в окно на тёмные холмы под серебристыми лунными разводами в ночных облаках. Он повернул голову, и у него замерло сердце от необычайного чувства близости к чему-то небесному... От чего нельзя оторваться. Он такого не помнил в своей жизни.  Хотя... скорее только в жизни.
  А в душе такое было, и много раз.
  Только не было прикосновения.
  В самой жизни.
- Ну... хорошо бы полететь на воздушном шаре... Там, где ночные облака... и луна в них светит.
- А-а... ещё? – спросила она, сама не зная почему.
  Но он не забыл...
  А наоборот, очень хорошо помнил. Весь вечер, особенно начиная с их неудачной прогулки. И всё остальное... Он посмотрел на неё, снова уносясь в облака. Но теперь по-настоящему, а не на воздушном шаре.
- Не знаю... - проговорил он.
  Он слегка помрачнел.
  Подумав о том, что тёмно-зелёный поезд подойдёт к серому асфальтовому перрону на вокзале и чудесное приключение окончится. И жизнь станет другой...
  Такой же, как раньше.
- Пей чай, - заботливо произнесла Алёна.
  Словно он порезал себе палец... или был славным малышом. Серёжа взял со стола свой стакан с обжигающим красным чаем, не смея поднять на неё взгляд. Чтобы снова не пропасть в бездне зеленоватых глаз. И напрасно...
  Или наоборот.
- Ну расскажи что-нибудь, - попросила она.
  Чтобы доставить ему удовольствие.
  Витающему в облаках мальчику с детской душой в синих глазах. Но на самом деле больше для себя.
  Не зная о том...
- Только без живодёрства, - попросила она.
- Ладно, - сказал Серёжа. 
- Э-э... – протянул он. – М-м...

«- Кого это там несёт, - сказал Пит...» - начал он как обычно, когда рассказывал Андрюшке, на даче или дома.

  Он помнил все свои рассказы... конечно не наизусть. Но повторять их не было смысла. Когда можно рассказать новый.
  Или продолжение. 
  Алёна смотрела на него, расставив локти на столе и положив подбородок на кулаки. На этот раз девушка слушала не так, как раньше. Тогда, когда ничего о нём не знала... И рассказывал он тоже не так. С настроением... а не как незнакомому человеку. Он рассказывал с таким воодушевлением, что  в душе у неё появлялось совсем не то, что он произносил.
  А живые картины...
  Точно так же было и с Андрюшкой, и со всеми ребятами, кому он рассказывал свои истории. Они были очень разные, но все производили одинаково завораживающее впечатление. Как живые картинки... С голубым небом, звоном мечей, запахом полей и вкусом малины. Это передавалось не только словами, а просто душой.
  И потому...
 
-  «День уже клонился к вечеру, и прохладный ветерок нежно колыхал высокую траву. Всадник проближался.
  Это был сэр Патрик.
  На нём был стальной шлем с красным плюмажем, и блестящие доспехи с ног до головы. Он был один.
«- Приветствую вас, сэры рыцари, - с важностью произнёс он, подъехав ближе к ним и натянув поводья. – Принцесса Литиция послала меня к вам. Она хочет вас видеть. Она в деревне Боэльдгар, за дремучим лесом.
«- Зачем? – спросил Крис.
«- Она хочет ехать домой, - сказал сэр Патрик. – А я пока не могу её отвезти. Мне тут надо сразиться с великаном.
«- А, - сказал Мак, кивнув.
  Пит только покачал головой.
  Во-первых, тоже мне... нашёл себе полезное занятие. А во-вторых, давно ли Пит читал про них в сказках.
«- Ну ладно, - сказал Мак. – А как туда ехать?
«- Я покажу вам дорогу, сэры рыцари, - сказал сэр Патрик.
  Он был заметно обрадован, что не пришлось их долго уговаривать. Пит залез в «Роанну», хлопнув дверцей.
 
  Они поехали по вечерней дороге за сэром Патриком. Он скакал медленной рысью, оглядываясь на них.
  Очевидно, не очень рассчитывая на скорость этого диковинного чудовища.
«- Сколько у нас горючего? – спросил Крис.
«- Сам видишь, - кивнул Мак.
«- Да не в баке, - поморщился Крис его непонятливости. – А там.
  Машина работала на твёрдом топливе, превращавшемся в воду. Запас был рассчитан на десять тысяч километров.
«- Полно, - хотел сказать Мак, нажав на указатель запасного топлива и взглянув на зелёное окошечко в глубине.
«- Странно, - сказал он, после некоторого раздумья. – Куда оно подевалось?..
«- Слонопотам всё съел, - сказал Крис, язвительно усмехнувшись. - Ты чего... забыл, сколько она сюда тащилась?
«- Угу... дура, - добавил Пит.
  Машина приехала, и даже пробилась внутрь холма, но от старого колдуна с рожками их спас сэр Патрик.
  По-настоящему.
«- А где столица Мерсии? - спросил он.
«- Зачем тебе? – спросил Крис.
«- Принцессу везти, - сказал Пит, ухмыльнувшись.
«- А может, она не в столице, - сказал Крис.
«- А где же? – удивился Пит с чуть лопоухими ушами.
«- Просто в замке, - сказал Крис. – Лесном или на берегу.

  Приехали уже поздним вечером.
  Они еле протиснулись по узкой тропке меж тёмных зелёных гигантов дремучего леса. Влажные от росы ветки бузины и орешника вовсю хлестали по дверцам машины. Пит слегка задремал в дороге. Он был в середине переднего сиденья. А заднего в этой машине не было. В полуоткрытое окно Маку в лицо дул сырой лесной воздух. 
  Они оставили машину в лесу, а сами дошли за сэром Патриком пешком, скользя по чуть влажным старым листьям на тропке.
  Деревня почти спала.
  Одинокий кузнец возвращался домой в полутьме сумерек. В бледном вечернем небе маячил тёмный шпиль с позеленевшим крестом. На кресте погас последний отсвет красного солнца. Поздний пастух гнал стадо овец. Серые овцы стучали копытцами по прибитому подорожнику в повлажневшей пыли, тихо блея.
  В верхнем окошке дома старосты светился слабый огонёк. Над ним нависала в полутьме крутая соломенная крыша.
«- А теперь куда? – спросил Пит.
  Сэр Патрик остановился.
  Они стояли у дома старосты, с жёлтым огоньком под самой крышей. Тут же была и деревенская гостиница.
«- Заходите, сэры рыцари, - сказал он.
  Дом был ничем не огорожен, кроме густых кустов смородины с чернеющими в сумерках ягодами. Пит узнал их по сильному запаху чёрной смородины в вечерней полутьме.
  Было уже почти темно.
  На стук меча об стенку конюшни из неё сонно выглянул конюх. Она была тоже под толстой и крутой соломенной крышей. На крыше сидел петух, похожий на изваяние. Он уже видел третьи сны.
  Когда они поднимались за приветливой хозяйкой по узкой крутой лестнице с низким потолком, длинный меч сэра Патрика стучал об ступеньки.
«- Сюда, сэры рыцари, - сказала привлекательная женщина со свечой в руке.
  По виду ей было лет тридцать. Но Мак не спешил делать выводы. Он начитался разных историй о возрасте.
  В том числе и в Библии.
  Лестница стала ещё уже.
  Они поднялись ещё на один пролёт, в полутьме от свечи. Здесь на самом верху было две комнатки. Они были открыты, и в них было почти темно. Одна была побольше, а другая поменьше.
  С двух сторон.
  Первая досталась принцессе, так что им пришлось довольствоваться меньшей. Мак с Питом стали располагаться на кровати, а Крис и сэр Патрик – на густых медвежьих шкурах на полу.
«- Принести ли вам еды, сэры рыцари? – спросила симпатичная хозяйка, остановившись у порога.
«Неглупая мысль», - подумал Пит.
  Притягательная улыбка женщины в чепце и с горящей свечой в руке напомнила Крису его кузину Квинти.
  Той было тридцать лет.
«- Да, - сказал Мак.
  Ему хотелось есть.
  Они ничего не ели с самого утра, когда проснулись от очарованного сна. Но сэр Патрик здесь уже был.
  И пообедал жареным гусём.
  Поужинав в полутьме со свечой в комнатке под скошенным неструганым потолком, Мак, Пит и Крис легли спать. Сэр Патрик уже храпел.
  Он видел во сне много чудесного.
  Окошко отражало свет луны, и поэтому казалось, что оно непрозрачное. Но когда Крис дунул на свечу, за окном показался месяц. Он был белый и тонкий, как в сказках. От окна струился ночной холодок.
  Пахло деревней.
  На ужин была домашняя колбаса с чесноком, маринованные кабачки и глиняный кувшин с коричневым пивом.

  Наутро сэр Патрик, отстояв раннюю обедню, оседлал коня и выехал в лес на поиски великана. Перед этим он всех разбудил и дал им совет купить лошадей для себя и принцессы. «А то вам будет тесно в этом чудовище», - пояснил он. - «К тому же вам отрубят голову, если вы привезёте в нём принцессу. »
  Когда он отбыл, миловидная хозяйка поднялась и пригласила их на завтрак вниз. 
«- А как вас зовут? – спросил Мак.
  Хозяйка удивлённо оглянулась на заспанного Мака.
  Она знала, что это чужеземцы из какой-то дальней страны, но не могла привыкнуть к их выкрутасам. Крис толкнул Мака в бок острым локтём.
  Тот ойкнул.
«- Он хотел сказать, «тебя» - пояснил Крис, виновато улыбнувшись.
  Словно оправдывался за подвыпившего друга, спутавшего привлекательную женщину в чепчике с коровой.
«- Раннимег, - сказала она.
  Она оглянулась, улыбнувшись.
  Пит сначала не хотел идти, но Крис с Маком стали его незаметно подталкивать в спину и в бока, и он пошёл.
  Он стеснялся.

  Семейство старосты Джона состояло из миловидной жены, двух белобрысых парней и трёх милых девочек разного возраста. Завтракали в столовой с дубовыми стенами и почерневшим камином с ярко горящим огнём. Был самый конец лета, и ночи были холодноватые. На вертеле жарился кабанёнок, которого парень подстрелил рано утром, пока они спали. В чёрный дымоход над красноватым огнём летели жёлтые искры.
  Сначала все сидели молча, но через пять минут уже разговаривали и шутили. Парни гоготали, лупя друг друга по спине.
«А ты боялся» - толкнул Мак локтём в бок Пита.
  Пит налегал на паштет со свежим маслом в крынке, а Крис снисходительно поглядывал на всю компанию, попивая эль из кружки.
  Принцесса ещё спала.

  Из деревни выехали на четырёх конях.
  Солнце всё ещё подымалось, не дойдя до зенита в голубом небе, возле самого шпиля с зелёным медным крестом.
  Ехали по дремучему лесу, заросшему папоротником и голубикой. Пит не захотел оставить «Роанну» и поехал на ней, отдав свою лошадь Крису.
«- Всё равно ведь придётся бросать, - сказал Крис.
  Пит рулил сквозь ветки по лесу, сожалея, что скоро придётся расстаться с этой прекрасной машиной.
  Придётся...

  В дремучем лесу слышался голос кукушки.
  Вдали, в чаще леса, отдавался стук дятла.  Пит наехал на огромную ногу в кожаном чулке. Он не заметил её под кустами бузины, сначала подумав, что это бревно. Зашевелившись, нога дрыгнулась. Голос проснувшегося великана был ужасен.
  Раздался короткий вскрик девушки.
  Лошадь заржала, взвилась на дыбы и сбросив принцессу Литицию, ускакала в чащу с хрустом ломающихся веток. Мак с Крисом сдержали своих коней, не поняв, что случилось. Пит, сжав баранку руля, как бешеный давил ногой на гашетку верхнего пулемёта. Великан вскочил, обхватил машину руками и не заметив в ней Пита, в страхе швырнул её в зелёную крону огромного дуба. Пит продолжал стрелять.
  Великан был рыжий, ростом с небольшое дерево. Разрывные пули наконец прошили наискосок громадную кожаную безрукавку с грязным мехом внутрь. Страшно завопив от боли, великан хватил по машине палицей с железными шипами и рухнул, чуть не примяв её под собой. Машина свалилась на землю, с оглушительным треском ломая толстые ветви дуба. Поворочав злобными налитыми кровью глазами, великан издох, напоследок перевернув машину с Питом набок. Взади у неё была большая вмятина, хоть и не очень глубокая.
«Ну, конец...» - подумал про неё Мак.
  Крис соскочил с лошади.
  Он приподнял принцессу с сырой травы. Она лежала на кустике голубики с запотевшими от холода ягодками.
«- Ох, - сказала она. – Я ещё не умерла?
«- Нет пока, - сказал Крис.
  Он и не думал шутить.
  Смочив платок из своей фляжки с настоенным на бренди травяным бальзамом, он положил ей на лоб. Пит кое-как выбрался из «Роанны» через верхнюю дверь. Он чувствовал себя так, словно его поколотили. 
«- Ты чего? – спросил Крис.
  Принцесса вытаращила на него глаза, как будто в первый раз увидала. Он не встал на одно колено, перед тем как дотронуться до неё.
  Как маленький.
«- Н-ничего, - пробормотала она.
  Может быть, у них так положено? У этих чудаковатых чужеземцев с их колдовским серебряным чудовищем?
  Она не знала.
«- Вот скотина, - сказал Пит, немного придя в себя.
  Он снова залез в машину.
  Пит включил мотор, пытаясь перевернуть машину, но гусеница упиралась в полусгнивший ствол упавшего дерева.
«- Не так, - сказал Мак.
  Он тоже залез внутрь.
  Пит отодвинулся на сиденье. Мак съехал в папоротник, стараясь не задеть бородавчатое лицо рыжего великана.
  Лицо было величиной со стол.
  Позади них был громадный шалаш из тонких сломанных деревьев, едва очищенных от веток. Он сливался с листвой над маленькой полянкой.
«- Э-э... ладно, - сказал он.
  Крис поднял Литицию на своего коня, усадив её впереди себя. Она широко раскрыла голубые глаза. Он поправил на принцессе острую шляпу с широкими полями. Синяя шляпа была усыпана серебряными звёздами.
- Ну что, поедешь? – спросил Мак у Пита.
- Ну, - сказал Пит.
  Мак вылез из помятой великаном машины, спрыгнув на сырую землю, а Пит снова нажал на педаль...»

  Серёжа остановился в задумчивости.
  За один раз он обычно рассказывал полтора-два часа, но сейчас посмотрел на девушку и отвлёкся. Он немного подумал... дальше рассказ не шёл. Алёна слушала, положив подбородок на сплетённые пальцы рук. Увидев, что он не продолжает, она подняла голову.
- И всё?.. – спросила она.
- Ну... да, - помялся он. – Потом расскажу...
  Девушка поморгала, махнув тёмными ресницами. Судя по первому разу вчера, она не ожидала такого сильного впечатления. Просто она пока не поняла, что тут дело не в словах. Точнее, не только в словах.
  Далеко не только.
  Совсем.
- А, - сказала она.
  Снова сказка...
  Серёжа глядел на неё... и не мог оторваться от лица девушки в тени. Она смотрела на него, раскрыв серо-зелёные глаза... С непонятным выражением. В ночном купе наступила полная тишина.
- Ну ладно... пей чай,  - произнесла девушка, чуть отодвинувшись от стола с белой скатертью. – Да-а... – одобрила она, помолчав. - По крайней мере, на этот раз не было рек крови.  Похвально, - с иронией добавила она. – А когда читаешь книжки... ты любишь побоища? – спросила она.
  Вообще, вчера она с ним про это говорила... но не обсудила до конца. Серёжа был не склонен обсуждать свои вкусы. По временам весьма спорные... Хотя никакого пристрастия к кровожадности у него вовсе не было. Просто он любил, чтоб всё было как в жизни. Главное, чтоб жизнь была стоящая... как в сказках Гофмана. А не как в рассказе про Ваньку,  на деревню дедушке.

  В своей жизни насилие было ему недоступно. О чём он правда жалел. Иногда сильно... даже очень. Конечно, не считая насилия воспитательного. Которого он пока тоже не мог знать. Своего брата Андрюшку он воспитывал по-своему. То есть, давал ему себя бить, если уж до этого доходило. Но при этом давал ему почувствовать, кто сильнее.
  Это было справедливо.

- Не, - сказал он, допивая свой чай.
  Он задумчиво замолчал, не опускаясь на землю из далёкого голубого поднебесья с белоснежными облаками.
  Там, где чудеса.
- А что тебе нравится? – спросила она.
  Алёна отодвинулась подальше к стенке и села на одеяле, обняв колени. Она была такая притягательная, что Серёжа не обратил внимания на это.
  Как до того.
  Обычно...
- Не знаю... – сказал он.
  Совсем не поняв вопрос.
  Он смутно вспомнил, что всё это уже было... Но не когда-то, а просто вчера. Когда они ехали в этом купе... и разговаривали.
  Но не так, как сейчас.   
- Ты чего? - спросила она, вспомнив о его сказочной истории. – Обиделся?
  Но она не думала, что он сильно зависит от одобрения со стороны. А одобрение не всегда полезно.
- Почему? – не понял он.
- Так, - неясно сказала она.
  Серёжа заметил, что она сидит на одеяле, обняв коленки. Он опустил глаза... но нет так сильно. Стол закрывал девушку в голубом халатике.
  В основном.
- А тебе... что нравится? – спросил он.
  С совсем новым чувством... не таким, как вчера. Когда он спрашивал в ответ... На атаку собеседника. А с интересом, как спрашивают у своего нового друга.
  И вообще.
- Слушай, Серёж, - проговорила она, ничего не ответив. - Давай ещё чаю попьём...
  Она смотрела на него, обняв коленки.
  Хотелось спокойно сидеть за столом, разговаривая поздно вечером о всякой всячине под однообразный стук колёс. С ним было интересно. По двум причинам...
  Во-первых, его можно было часто поучать. 
  А во-вторых...
- Ага, - сказал он.
...
  Поставив бутылку с водой, он сел за столик на свой диван под верхней полкой. То есть, на бывшую постель девушки. Которая ещё не успела ей послужить в эту ночь. Снова слышался глухой стук колёс.
  Было пусто.

  Дверь раздвинулась, и она вошла в купе. За окном проплывали тёмные холмы. В небе мерцали редкие звёздочки. Сквозь разводы облаков просвечивала белая луна. Чуть покачивался вагон.
- Доставай еду, - сказала она, сев на своё место у тёмного окна с невидимым морем.
  Лишь серели в темноте бурунчики прибоя, за не очень широким пляжем из округлых камней, обточенных морскими волнами за сотни тысяч лет. Чуть белеющие бурунчики были видны из-за слабых отсветов в туалетных окнах несущегося по насыпи длинного пассажирского поезда, за каменистым обрывом к пляжу. Светились и настольные лампы с абажурами в двухместных купе проводников.
  Но два человека в полутёмном купе обо всём этом не думали.
- Откуда? – не понял он.
- Ну разворачивай, - поправилась она, подавая завёрнутую в бумагу еду. - Вот, бери... осталась ещё колбаса и икра с хлебом. Будешь?
  Баночка с икрой была небольшая, но на двоих достаточная. Правда, Серёжа никогда не ел чёрную икру без хлеба с маслом. К тому же белого... чёрный он не очень любил.
  Он был хорош только с салом.

  Серёжа вспомнил, как мама давала ему каждый день в школу бутерброд из чёрного хлеба с салом. Во втором и третьем классе. До школы он шёл полчаса, по полю и по улице с жёлтыми   трёхэтажными домами.
  Во вторую смену.
  Он поступил во второй класс 3-ей школы в Ховрино сразу после зимних каникул 1962 года. И почти сразу влюбился в Милу, с которой сидел за одной партой. Она была совершенно особенной девочкой. В ней был особый дух, а не только красота. Вот как у этой Алёны... Только на шестнадцать лет младше. И он всегда отдавал ей свой сахар, который мама тоже ему давала, по три кусочка... или четыре. Она считала, что сахар полезен для головы.
  Как и все...   
  Правда, он тогда ничего не понимал в красоте, просто следуя общепринятым понятиям, и поэтому удивился, когда пришедший один раз в класс логопед сказал, что Мила «красивая  девочка». А Серёжа думал, что он просто влюбился в неё независимо от красоты.
  Хотя в глубине самого русского народа тогда ещё не пропало понимание настоящей красоты. Серёжа помнил, как один раз он показал в пионерском лагере после первого класса фотографию своего папы одной девочке. И она сказала ему, что он «очень красивый». Серёже он тоже нравился, по внешности. Но по своей врождённой послушности, он следовал общему мнению. Потому что его время ещё не пришло. Он ещё не чувствовал в себе способности выносить суждения, противоречащие взрослым. Ему тогда было только восемь лет...
  Красивыми в то время считались брюнетки типа Быстрицкой.
  И далеко не только в советской культуре.
  Поэтому все красились в чёрный цвет.
  Но это было совсем давно.
  Восемь лет назад...

- А пирожок? – спросил он, посмотрев на стол с белой скатертью, с коробкой конфет и всем остальным.
  В полном беспорядке.
- А пирожок мне, - сказала она. – Ты не против?
- Не-а, - сказал он.
  Хотя пирожок был вкуснее, раз нет масла. Он отрезал кусок ч ёрного хлеба и намазал себе икры. Алёна откусила пирожок, посматривая на обжигающий красный чай в своём стакане с подстаканнике.
- Бери колбасу, - сказала она, жуя пирожок.
  Она кивнула на бумагу с длинным куском вкусной копчёной колбасы. Такой в магазине не было. Уже давно... года три. Не то, что раньше. Когда было всё, что хочешь. Только мало кто мог купить. Разве только на день рождения...
  Или на первое мая.
- Давай... а ты тоже будешь?
- Ага, - сказала она.
  Они оба проголодались.
  Особенно она, из-за своей дурацкой диеты. Хотя по-настоящему никакая диета ей была не нужна.
- О-о, - сказала она, обжёгшись. - Чай горячий...
  Ей показалось, что прошёл целый час. Потому что время странная штука. Иногда оно идёт одновременно и быстро и медленно.
  Вот как сейчас.
- Ну расскажи мне про своего дядю Петю, - попросила она.
  Просто из интереса.
  Она не собиралась с ним встречаться. Разве что произойдёт что-то невероятное. Чего в  жизни никогда не бывает.
  Почти. 
«Наверно, грузин...» - подумала она, намазывая икру красным перочинным ножом на кусок чёрного хлеба.
  У Серёжи были тёмные волосы.

  Красный нож с белым крестиком был фирменный. Армейский швейцарский... Они были в большой моде. Папа подарил ей на день рождения. Всего три месяца назад. Перед той злополучной туристической поездкой в ГДР...
  Хотя нет... она была не совсем злополучной.
  Ведь настоящая любовь не бывает злом. Она подумала о своих чувствах. Они были немного странными. Воспоминание отдалилось и стало более спокойным. Как и было положено, но только в случае удачи.
  В том сне.
  Но...

  Она посмотрела на Серёжу со смутной мыслью.
«Неужели я такая скверная?..» - подумала она про себя.
  С досадой отбросив эту мысль.
  У неё осталось чувство к белокурому Ролло с мужественным квадратным подбородком и синими как море глазами. И с насмешливым духом настоящего арийца. Но сейчас любовь начала понемногу тускнеть.
  В этом поезде.

  Серёжа подумал, доедая чёрный хлеб с колбасой.
- Да ну, - сказал он.
  Не зная, что тут рассказывать.
  Алёна склонила голову набок, посмотрев на него. В задумчивых  зеленоватых глазах  девушки была какая-то тайна.
  Тайна человеческой души.
- Да... а когда у тебя день рождения? - спросила она.
- Двадцать третьего января, - сказал он. - А у тебя?
- Двадцатого апреля, - сказала она, чуть ожидающе.
  Но эта дата ему ничего не говорила.
- А как твоя фамилия? - спросила она.
  Чувствуя, что явно запоздала с этим вопросом. Но так уж получилось... Мало ли чего не случается в жизни. Если не говорить о типичных случаях, конечно. Но кому они нужны, эти типичные случаи? Особенно в наше время, когда типично наступить по дороге на жука-навозника.
  И наоборот.
- Лучинкин, - сказал он. - А твоя?
- Это тебе рано знать, - благодушно сообщила она. - Мал ещё... сначала женись на мне, тогда узнаешь. 
  Он опешил.
  За столиком в купе сидела симпатичная девушка в запахнутом голубом халатике... Вчерашние записки были просто пикантной игрой. С привлекательной и симпатичной девушкой. А теперь... у него захватило дух.
  Он покраснел, посмотрев на неё.
  В ожидании.
 
  Подросткам не присуще сильно раздумывать над тем, что могут чувствовать другие люди.
  В разных жизненных ситуациях...
  А тем более над последствиями своих действий.
  В разных житейских областях...
  В этом у него не было никакого преимущества перед последним хулиганом. Вроде Жукова в его классе.
   
- А что... не хочешь? – ехидно спросила она.
- Почему? - пожал он плечами, всё больше краснея под неотвязным взглядом девушки в старом голубом халатике.
  Со смесью чувств...
  Не совсем понимая, о чём они говорят. Блаженство небесной человеческой души вдруг незаметно окрасилось в совершенно земной цвет. 
  Совсем другой.
- Дурья башка, - сказала она. - Думаешь, я за тебя пошла бы?..
- А что? - не понял он.
- Пока ты в школу ходишь? - с едкостью уточнила она.
- А чего ж ты?.. - не понял он.
  Она довольно посмотрела на его пылающие уши. Прекрасно понимая, что с ним происходит. В данный момент.
- Ну ладно, не бойся, - успокоила она, склонив голову набок. – Я пошутила.
- А, - сказал он.
  Совсем не к месту.
  Поняв свою позорно глупую промашку, он покраснел ещё больше. Если только это было возможно.
- Слушай, - сразу переменила она тему, почувствовав угрызение совести. – Знаешь что?.. Пора готовиться... Если хочешь туда поступить.
- Куда? – спросил он, не смотря на неё.
  Это было уже лучше.
  Гораздо.
- МГИМО, - сказала она. - Ты же сам хотел...
  Не то, чтобы ему очень хотелось.
  Он был вполне доволен своей школьной жизнью. Ведь он был согласен с тем новозеландским поэтом. Полностью... но с другой стороны, куда же деваться? Надо что-то делать... чтобы избежать угасания духа. То есть, надо становиться писателем. И ездить за границу... Где только и был настоящий дух. Он знал это по опыту... и в шесть лет, и в десять. А потом в семнадцать.
  Пока в будущем.
- А ты говорила, что не примут... – пробормотал он.
  Он давно доел свой бутерброд с чёрной икрой, и почти допил чай с лимоном, по привычке съев и ломтик выжатого лимона.
- Примут, - заверила она его.
«Тоже... выдала», - подумала она смущённо, глядя на сбитого с толку мальчика.
  Ведь он был тут совсем ни при чём.
  Просто девушке хотелось прозрачной как вода в роднике любви. Так сильно, как иногда хочется припасть к чистой студёной воде старого деревянного колодца, на глубине одной ладони. У них был один такой, на задах посёлка генеральских дач в Шереметьевке. По дороге на Москву-реку. До дикого жёлтого песчаного пляжа которой было двадцать минут ходу.
  А сейчас она привыкла к Серёже. 
  Вот и получилось...
  Случайно.
  Совсем.
  Она поймала его взгляд на бутылку с пивом, которую она снова поставила на стол. Там оставалось около половины. Почти незаметное в тёмно-зелёной бутылке пиво чуть колыхалось. Вагон покачивался от движения скорого поезда. Под ночным южным небом с редкими мерцающими звёздочками.
- Ну пойди принеси воды, - сказала она. - Мне пить хочется...
  Ему тоже хотелось.
- А в чего наливать? - спросил он.
- Дурачина, - пожурила она его. - Посмотри под стол.
- А, - сказал он.

  Через три минуты он вернулся с полной бутылкой воды, пройдя по светлому от плафонов на потолке уютному пустому коридору мягкого купейного вагона. В коридоре был чуть сильнее слышен приглушённый стук колёс скорого поезда. Может быть, оттого, что коридор был совершенно пустой. Никого не было... во всём поезде была глубокая ночь. За окнами пустого и светлого коридора с откидными сиденьями на бежевой стенке мелькали в темноте слабые отсветы по скалистой стене с ползучими растениями, почти не различимого зелёного цвета.
  Спали даже проводники... все, кроме ночной смены.
  Двух машинистов в тёмной кабине тепловоза.
  Далеко впереди их вагона.
  Но он про это не думал.
  Он вошёл в купе, заперев дверь на защёлку. Она посмотрела на его ноги. На этот раз он не стал надевать кеды. А тем более её тапочки...
  Женские.
- Долдон ты, - раздражённо сказала она. - А где тапочки? Давай ищи тапочки...
  Серёжа обиделся.
  Вместо того, чтобы искать эти дурацкие тапочки, он молча взял и лёг в свою постель. На её стороне. Постель была холодновата... Особенно до сих мокрая подушка. Эта притягательная девушка его доконала.
  Своими выходками.
«Подумаешь...» - подумал он. 
  Она ничего не сказав, тоже легла на свою постель. На его стороне... Только он накрылся одеялом и  повернулся к стенке, а она наоборот, легла на правый бок, наблюдая за ним со своей белой подушки. И не накрываясь своим одеялом...
  Прошло минут пять.
- ...Чтоб в следующий раз без тапочек не ходил, - сказала она, не допускающим возражений тоном. – А то дяде Пете скажу.
  Серёжа прыснул на своей постели.
  Он ехал на остаток летних каникул в гости к дяде Пете. И тот нёс за него ответственность. А ответственность за девятикласника включает полное понимание того, где он шатается. В довольно чужом для него городе. В отличие от ответственности за десятиклассника.
  А тем более за студента.
  Гораздо меньшей.
- А ты где будешь жить в Тбилиси? – спросил он, уже не обижаясь.
- Хм... а с чего ты взял, что я собираюсь там жить? – с ехидством спросила она.
  На столике с белой скатертью в беспорядке вместе с двумя стаканами с чаем и бутылками лежала развёрнутая еда, коробка с конфетами, платочек с заваркой в узелке, кипятильник и маленькие часики Алёны с коричневым ремешком. Которые она сняла, когда легла спать во второй раз.
  Давно...
- А-а... а где же? – не понял он, подперев голову локтём на подушке.
- Захочу и поеду сразу в Сочи, - сказала она, тоже подперев голову на своей подушке, в свете  включённой лампочки под верхней полкой.
  На каштановую голову девушки падал свет, у тёмного окна с раскрытой занавеской. Серёжа повернулся на другой бок, посмотрев на неё. Девушка лежала, опираясь на подушку и разглядывала его с непонятным выражением.
- А захочу, останусь в гостинице, - добавила она. – Самой лучшей.
- А там есть номера?  - спросил он.
- Угу, - сказала она с подушки. – Придёшь ко мне в гости? – с подвохом добавила она, лёжа на зелёном одеяле в полусвете от лампочки.
  Напротив него.
- М-м... не знаю, - сказал он с неловкостью.
  Он подумал о дяде Пете...
  И всех остальных.

  В Тбилиси он везде ходил с родственниками, особенно с Вовкой. Вовка был его двоюродный брат. Собственно дядя, но по возрасту как брат. Чуть постарше... По опыту Серёжа знал, что без Вовки его никуда не отпустят... или без Наташи. Ходить по Тбилиси с ними было конечно лучше. Но идти с Вовкой в гостиницу в гости к своей знакомой Алёне он совсем не собирался... стеснялся.
  Совершенно не догадываясь, что это было нелепо.
  По совершенно разным причинам.
  В данном случае.

  Вовка его опекал, как всегда делали тбилисские родственники Серёжи. Вовка был местным... И когда они шли по улицам наполненного особым духом далёкого южного города, у него на каждом углу встречался знакомый. Он с каждым чуть поговорит, и они идут дальше. Это было гораздо более духовно сплетённое общество... И возможно, не очень доброжелательное к чужакам. Серёжа вспомнил, что никогда не ходил по Тбилиси один. С самого малого детства. Сейчас это ему показалось чуточку странным. Он всё время был с кем-нибудь.
  Впрочем, у Серёжи всегда было впечатление, что этот совсем особый южный город был далеко не таким опасным, как большие русские города. В этом смысле он напоминал Каунас, где ненавидели русских. Но можно было свободно ходить днём и ночью. В Литве не было ночного хулиганства, как в русских городах.
  Чего Серёжа пока не знал.
  Он только чувствовал, что в Тбилиси больше духа, чем в Москве... или Ленинграде. И даже больше, чем в Прибалтике. В которую он был влюблён... почти как во Францию. В этом смысле Тбилиси был похож на заграницу. Хотя с другой стороны, Серёжа был влюблён и в Москву. Только по-другому...
  Просто как в близкий, родной ему город.
  Дух которого был ему своим.
  Старый московский дух имел свой особый аромат. Въевшийся в Серёжу за долгое время его жизни в Москве.
  С самого детства.

- А в какой гостинице? - спросил он.
  Хоть просто знать, где она находится.
- В Иверии.
- Где это?
- Ну, гостиница такая... хочешь, там встретимся, - снова поддразнила она, смотря на него с подушки.
  Стучали колёса.
  Спальный вагон чуть покачивался от движения скорого поезда в ночной темноте под мерцающими редкими звёздочками среди расплывающихся в лунном свете облаков.
- Ну-у... я всегда с Вовкой хожу, - произнёс Серёжа.
«Пристала...» - подумал он, ничего не понимая.
  На самом деле она... или просто так.
- С каким ещё Вовкой? - спросила Алёна со своей подушки.
- Ну, моим двоюродным братом...
- Ну и?
- Не знаю... – пробормотал он.
- А что, у тебя дядя большой моралист? - спросила она с подковыркой, приподняв голову на локте.
- Не знаю... - неуверенно ответил Серёжа.
  О чём она...
  В таком качестве он про дядю Петю никогда не думал. Он вообще был во многом, как маленький. Совсем наивная душа... 
«Вот простак...» - подумала она.
  Это ей нравилось...
  Но конечно далеко не только это. У него была такая чистая душа... а это всегда вызывает чувство очищения у тех, кто рядом. Даже независимо от степени их любви к чистоте.
  Или нелюбви.
- Ну ладно, - сказала она беспечно. - Там разберёмся...
- А если меня не пустят? - спросил он.
  Он лежал, смотря на Алёну в таинственной полутьме ночного купе и тоже приподняв голову на локте.

  В Москве было совсем другое дело.
  Там он был у себя дома... пошёл гулять, и всё. Никому до этого нет дела. Все на работе... А если в воскресенье, наоборот, будут довольны... Особенно отец. Он вспомнил, как в пятом классе папа в воскресенье заставил его пойти гулять на лыжах, хотя разыгралась метель. Такая сильная, что сквозь снег почти ничего не было видно.
  Кроме него, никто больше не гулял.
  Везде было пусто.
  Только вьюга...
  Она застилала снегом глаза... И ему пришлось пойти одному кататься на лыжах. И как он скатывался с маленькой снежной горки, в слепящем глаза буране на поле далеко за домом, с довольно сильным чувством обиды. Совершенно не понимая, зачем папа его заставил пойти.
  Вообще, он был не способен долго ощущать обиду.
  Не больше одного часа... или дня. Но и обожания такие вещи не прибавляли. Опять же, не сами по себе... Он был способен сразу простить обидевшего его человека, в тот же момент. Если бы он сделал шаг навстречу. Но от папы он этого не видел.
  Во всяком случае, до сих пор.

- Пустят, - пообещала она.
  Алёна лежала с локтём на белой подушке, подперев голову кулаком. Серёжа скользнул взглядом по одеялу девушки.
  И вообще...
- Да не-е... наверно, - замялся он.
  Он смотрел на неё, упираясь локтём на подушку. Не в силах оторвать от взгляда от девушки  напротив.
- Кто не пустит? – вдруг догадалась она, про что он.
  Он запнулся, покраснев.
  До него вдруг дошло, что он сказал. Показал перед ней, что он шагу не может ступить без взрослых.
  Как маленький.
  Он ещё больше покраснел под задумчивым серо-зелёным взглядом девушки. Она смотрела на него в полутьме, подперев щёку кулаком. 
- Ну и ладно, - сказала она в утешение. – Подумаешь... сейчас уже начало августа. Потом встретимся...
  Она остановилась, приоткрыв алые губы.
«Н-н... сама виновата», - с досадой подумала она.
  Она ведь совсем не собиралась делать ничего такого. Но получилось вдруг ни на что не похоже.
  Мистика...
- Когда? – сразу выскочило у него.
«Хм... ну вот», - подумала она. – «Доигралась...»
- М-м... не знаю, - пробормотала она. – Потом... после отпуска, - добавила она.
  А что тут ещё сказать?
  Когда совсем не хочешь обидеть наивного подростка с синими глазами, который вызывает такую симпатию своей детской искренностью в беседе на взрослые темы, от юмора до философии? 
- А-а, - произнёс он, не уточняя.
  Он этого не знал... что надо делать в таких случаях. Правда, он не знал и почему она так ответила.
- Угу, - подтвердила она.
  В купе наступило молчание.
«Что теперь?...» - с недоумением подумала она.

  Он не думал.
  На него нахлынули совсем неизвестные ему чувства. Отчасти... он оказался в удивительном положении.
  «О чём он думает?..» - подумала Алёна, посмотрев на него с лёгким смущением.
  Серёжа посмотрел в тёмную бежевую стенку купе над лежащей на одеяле девушкой в старом голубом халатике, снова унесясь за облака. Туда, где были заоблачные небеса.
  Вдали...
- Серёж... а ты мне доверяешь? – пришло ей в голову.
  Они спокойно переговаривались со своих постелей на нижних полках в полутёмном купе ночного скорого поезда.
  Стучали колёса.
- В чём? – спросил он.
  Пленительная девушка увлекала в неведомую тайну, как вода синего вечернего колодца с зыбкой луной в глубине.
  На небеса.
- Ну... вообще, - сказала она.
  Он задумался, с локтём на подушке.
  От задушевного голоса милой девушки, лежащей под верхней полкой напротив, захватывало дух. И от её слов. И от того, что они значили.
  Непонятно что...
  Вообще-то, он не знал, что девушке можно не доверять. В чём-то... в литературе было всякое. Но он не связывал это с жизнью.
  Совсем.
- Ага, - сказал он.
  Просто так.
  У Серёжи замирало сердце... Отвечать симпатичной девушке, на постели в полутёмном ночном купе было наслаждением.
  Само по себе.
- Лоботряс, - сказала она. – Ты хоть знаешь, о чём говоришь?
- Не-е... – признался он.
- Ну тогда не говори, - сказала она нелогично.
  Ведь она и сама не знала.
- А что значит моралист? – спросила она, вспомнив.
  Она лежала, приподняв голову на локте.
- Э-э... ну, такой кто за мораль, - сказал он. – В обществе.
- «Такой, кто», - подтрунила она. – Ну... и что ты об этом думаешь?
- М-м... ничего, - сказал он.
  Он тоже лежал, опираясь локтём на подушку.
- Почему? – спросила она, смотря на него в полусвете от горящей маленькой лампочки на её стороне под верхней полкой.
  За оконом снова появилась белая луна в расплывающихся облаках. Приглушённо стучали колёса.
- Ну... не знаю, - сказал он.
  У него замирало сердце.
  От этого разговора в полутьме купе. С пленительной симпатичной девушкой, в которую он влюбился. Сам не зная об этом.
  Пока.

  Серёжа был на правильной стороне.
  Но пока ещё не знал, что по натуре он был больше расистом, чем моралистом. Конечно, одно другому не мешает... как левая и правая рука.
  У обычного правши.
  Или левши.
  Потому что когда пшеничное поле морального общества зарастает красной волчьей ягодой фарисейства, Бог бьёт эти заросли свободой нравов. В пределах человеческого облика, конечно. Что наблюдается далеко не на стороне фарисеев.
  А совсем наоборот.

- А ты? – спросил он.
  До него дошло, и он немного смутился.
  Одно дело рассуждать об этом в отношении общества, и совсем другое – в отношении самих собеседников. В данном конкретном случае...
  Но сердце замирало ещё больше.
  Ведь это касалось любви.
  Небесной. 
  Всякой...
- Вот ещё, - сказала Алёна, опираясь локтём на белую подушку. - Сначала ты скажи.
- Да ну, - сказал он, смущаясь.
- Ну ладно, бросим, - сказала она.
  Однако ей вдруг стало интересно, что он думает об этом в жизни... а не в теории. Впрочем, это всегда интересно.
  Если перед тобой интересный собеседник.
  Для тебя лично.
- Ну-у... скажем, что если у нас будет, как во Франции? - справилась она.
  Он представлял себе, о чём она спрашивает. Всем известно, что там большая свобода, в этом отношении. Но неизвестно, какая.
  Чего не было.
  На деле.
- Не знаю, - неуверенно сказал он.
  В некоторых вопросах он был более либеральным, чем его армянская бабушка. Да и русская тоже, наверно.
- Олух, – сказала она.
  Чуть покраснев.

  Девушку слегка кольнула совесть.
  В основном совсем не из-за возраста. Она знала испорченных ребят в своих классах. В том числе очень сильно испорченных... хотя таких было мало. Двое на три класса.
  Она посмотрела на него с локтя.
- Почему? - спросил он.
- Чего я с тобой связалась, - задумчиво произнесла она.
- А что? - спросил он.
  Он посмотрел вокруг на полутёмное купе мягкого вагона скорого поезда, с задувающим в окно чуть сыроватым от моря ветром, шевелящим раздвинутые ситцевые занавески тёмного окна. За которым была ночь.
  И море.
  Душа мальчика снова вознеслась на небо, как будто он был в таинственном очарованном мире. Ему было хорошо знакомо это ощущение. Потому что оно было очень частым...
- Слушай... а ты читал «Бегущая по волнам»? - спросила она, опираясь на локоть. В полусвете лампочки у себя над подушкой. – Как ты думаешь, что там случилось?
  Они тихо переговаривались под приглушённый стук колёс, лёжа на своих полках в купе ночного поезда. Вагон чуть покачивало от движения. 
- Ну... ничего, - сказал он. – Он влюбился, а потом ничего не получилось.
- И всё?
- А потом он влюбился в другую, - сказал Серёжа.
- И больше ничего? – поинтересовалась Алёна, смотря на него с локтя.
  Вагон слегка покачивало, под приглушённый стук колёс. В тёмном окне смутно проплывали ночные пейзажи под небом с редкими звёздочками.
 - А чего? – спросил он.
  Не будешь же пересказывать всю повесть.
- М-м... – протянула девушка, смотря на него. - А смысл этого романа... какой? - спросила она.
- Какой? – не понял Серёжа.
- Вообще, - сказала она, опираясь на локоть. – В чём?
- Не знаю...
- Гарвей влюбился в девушку, которая была его настоящей половинкой... но она была неспособна его понять, – задумчиво промолвила Алёна, смотря на него с локтя. – На земле они раскалываются земным сознанием. И никогда не могут соединиться... даже если встретятся. 
  Она знала это от своего папы.
  А он от другого человека.
  Как это бывает.
  Обычно.
- Половинки? – спросил он, соображая.
- Ну... небесные половинки, - пояснила она. – Когда души падают с небес.
  Серёжа не стал с этим спорить. Он прекрасно мог допустить, что небеса есть на самом деле. Ведь доказать ничего нельзя.
  Всё равно.
- Почему всегда? – не поверил он.
- Так уж, - ответила она.
  Почти как Ипполит Матвеевич в новом фильме, который Серёжа смотрел со своим другом Вовкой Сотниковым в кинотеатре «Октябрь» на Калининском проспекте.
  В июле, две недели назад.
- А почему ты думаешь, самая главная любовь всегда несчастная? – спросила она, задумавшись. – Сам подумай.
  Она вспомнила о том, что случилось с ней. Впрочем, несчастная любовь бывает только ма мужской стороне. Так говорят все писатели.
  Ведь они пишут о себе.
  В основном.
  В целом.
  Серёжа вспомнил то, что  он читал. Действительно... хотя были и исключения. Например, «Алые паруса».
  Правда, это была сказка...
- А потом, Грин показал в Дэзи и Биче Сениэль два направления расколотого сознания небесной души, - добавила она. – Сердечное и умственное... то есть, логическое. И его две стороны...
- Как? – спросил он.
  То, что говорила девушка на постели напротив в полутьме под верхней полкой, было непривычно. Он снова заметил, что она в одном халатике. На своём одеяле... Но вернулся к реальности, подумав о книге Грина. Девушка лежала, подперев голову кулаком и смотря на него.
  Чуть покачивался вагон... глухо стучали колёса.
- Ну, две стороны души... Гарвей и Биче Сениэль.
  Он молча смотрел на милую девушку, переваривая то, что она сказала. Душа у неё в глазах  мешала ему соображать. Да-а...
  Пожалуй, так и было.
  Вроде бы...
- А потом... - сказала Алёна, продолжая смотреть на него с локтя на подушке. – В романе это показано на кораблях. Один бежит по волнам, а другой – ныряет вглубь. А бежать по волнам может только тот, кто не тонет... не человек, а бесплотная душа. Как Фрэзи Грант, - заключила она.   
  Он помнил.
  Но никогда бы не мог подумать, что в повести Грина действительно такой большой скрытый смысл. Надо подумать...
  Он задумчиво посмотрел на зелёное одеяло в белом пододеяльнике. Под верхней полкой на той стороне. На котором лежала девушка, опираясь локтём на подушку.
  Она была в довольно коротком халатике.
  По временам даже очень...
  Чуть покачивало вагон.
  Под стук колёс.
- А потом... - добавила Алёна, наблюдая за ним с некоторым интересом. – Судьба этих кораблей противопложная. Один запутался в лианах и пауках, а другой остался чистым. Тот, кто на сердечной стороне. Сторона ума не помогает на земле... - она остановилась, задумавшись.
 Серёжа посмотрел на девушку... У неё в глазах была зеленоватая глубина. Бездонная, как небо. И такая же недосягаемая. Как голубеющее небо в колодце... В светлых сумерках с розовым закатом над далёким тёмным лесом.
  В заросшем саду заброшенного дома.
  В старой деревне. 
- Но вообще, для женщины это не так страшно, - пояснила она, смотря на Серёжу. – Она спасается по-другому.
  Это был совсем непривычный в его жизни язык... но знакомый по романам Купера, Вальтера Скотта, Стивенсона, Мериме, Дюма и многих других.
  На него дохнуло небесами.
- И поэтому он женился на Дэзи, - добавила она. – Понял?
  Алёна в ожидании посмотрела на него.
  Как симпатичная учительница восьмого класса, случайно попавшая в купе скорого поезда. Спящая у себя на полке, со случайным попутчиком на полке напротив.
  Только в восьмом классе ничего этого не проходили.
  И в девятом тоже.
- Ну-у... – протянул он.
  Алёне стало интересно. Ведь она и была этой учительницей. Тут, в этом ночном купе чуть покачивающегося вагона.
  Странно...
- А читал рассказ Грина про человека, оставившего семью и уехавшего навсегда в Колумбию... или куда-то там?
- Да-а...
- Правильно он сделал, по мнению автора?
- Угу, - согласился Серёжа, вспомнив.
  Вроде бы...
- А вообще это плохо?
- Ну... не знаю, - сказал Серёжа.
  Он не был уверен.
- А что плохо? – спросила она, следя за ним.
  Он раздумывал над вопросом, опираясь локтём на белую подушку. За окном проплывала белая луна за тёмными облаками. Точнее, стояла на месте.
  Когда посмотришь.
- Ну... бросил семью... и жену, - не совсем уверенно проговорил он.
  Чуть покачивался вагон.
  Стучали колёса.
- Он не бросил, - сказала Алёна, пристально наблюдая за ним со своего места.
- Почему? - непонимающе спросил Серёжа.
- Потому что нельзя бросить того, кому ты ничего не должен, - пояснила она. – Нельзя топить  печь розами... – добавила она.
- А если они замерзают? – вступил он в спор.
  Спора конечно не было... Но было обсуждение некоторого философского вопроса, который она поставила.
- Да? – иронически спросила она. – И как это?
  Девушка смотрела на него, расширив тёмно-зелёные глаза в тени от лампочки  за ней.
- М-м... – произнёс он.
  Он не привык к философским разговорам, и не умел правильно отметить ход собеседника или вовремя увидеть подвох. По сути это просто... Но нужна привычка.
  Как и во всяком деле.
- А почему розами? – спросил он, пробуя ногой почву. 
- Там показано, что этот цветок оказался в чужой для себя почве, - пояснила она. – Как роза среди болотных кочек. И чтобы не погибнуть, она должна переселиться на другую почву.
- А... - запнулся он.
- А болотные кочки не пострадают, - сказала она, смотря на него с локтя. – Ясно?
  Насчёт болотных кочек было ясно. По-другому понять этот рассказ было трудно. Точнее,  невозможно.
- Угу, - произнёс он.
- Ну давай спать, - предложила она. – А то ночь пройдёт бесполезно. – добавила она. – Как в командировке... На кресле в гостинице.
- А у тебя бывают командировки? - удивился он.
- Дурошлёп, - по-приятельски сказала она. Чего она не могла сказать на уроке по литературе. К своему великому сожалению. - Причём тут командировки?
- А-а... причём?
- Притом, - сказала девушка у себя на подушке, округлив глаза неразличимого цвета в тени от маленькой лампочки.
  «Пора спать...» - подумала она.
  Алёна приподнялась, накрываясь своим одеялом. Серёжа случайно посмотрел на неё и снова увидел, что она в одном коротком халатике.
  Чуть расстёгнутом наверху.
  Он отвернулся.
  С трудом...
- Ложись, - сказала она, потянувшись рукой к свету.
  Стало почти темно.
  В темноте было видно только окно с далёкой туманной луной в ночных облаках и очертания верхней полки и стола с бутылками. Смутно виднелась нижняя полка с девушкой под одеялом. Однообразно стучали колёса...
  Серёжа повернулся на другой бок.
...   
  Ночь...
  Серёжа поднялся и сел в темноте ночного купе. Таинственно светил синий ночник в потолке. За окном чуть светила луна в облаках. На нижней полке напротив спала девушка, с которой он познакомился. Точнее, она с ним познакомилась.
  Стучали колёса.
  Встав, он стал натягивать на себя мокроватые брюки. Сухую рубашку он так и не достал...  Она была в чемодане под нижней полкой, где спала Алёна. Помедлив, он повернулся к двери с еле видимым в темноте зеркалом.
 ......
  Задвинув дверь, Серёжа сел на свою полку в темноте, собираясь снимать мокроватые брюки.
- Ой... кто это? – проснулась девушка, сев в постели.
  Серёжа с живостью вскочил.
- Ты чего здесь делаешь? – удивлённо спросила она, посмотрев на него, в темноте от синего ночника.
- Ничего... – пробормотал он, покраснев.
- Да? – с сомнением произнесла она.
  Она села, подняв коленки под одеялом и обняв их руками.
  В темноте перед ней стоял между верхними полками Серёжа. Она протянула руку назад, включив свет.
 - Я случайно... – неловко пробормотал он. – Хотел раздеться...
  У Алёны изумлённо распахнулись глаза.
  Она пару раз взмахнула длинными ресницами, и он чуть не утонул в почти неразличимой в тени бездне в глазах поражённой девушки.
- Ты... чего?.. - не поверила она своим ушам.
  В полутёмном купе приглушённо стучали колёса.
- А чего ты? – неуверенно спросила она.
  Сидящая в постели девушка наконец заметила в полутьме докрасна раскалённые уши подростка. И не только уши.
- Хотел брюки снять,  - пробормотал он, с пылающим лицом. – Случайно...
- Чего случайно? - уточнила девушка, обхватив поднятые под одеялом коленки.
- Ну... перепутал, - пробормотал он.
- А-а, - догадалась она.
  Он стоял на месте, не смея сесть на свою постель.
- Ну садись, - пожалела она мальчика. – Чего ты...
  Серёжа сел на своё одеяло с пылающими ушами. Алёна посмотрела на него, прикусив губу. За окном проплывали темнеющие холмы.
  Под ночным небом.
- Извините, - понуро выдавил он, не смея поднять голову.
- Да ладно, - тепло сказала она. – Снимай... нечего в мокрых брюках на постели сидеть.
  Серёжа поднял голову, с опаской посмотрев на Алёну. Она сидела, обхватив коленки под одеялом.
- Я нечаянно, - пробормотал он.
- Да ладно тебе... не убивайся, - промолвила она. – Снимай, снимай...
  Серёжа поднялся с места.
  Он начал стесняясь снимать свои промокшие брюки. Девушка разглядывала его, с поднятыми под одеялом коленками. Он полусел на постели, поспешно накрывшись одеялом.
- Что... перепугался? – ехидно спросила она.
- Да ну, - протянул он.
  Она смотрела на него, склонив голову набок. Серёжа начал медленно отходить, постепенно
приходя в нормальный вид.
  Только уши немного...
- Хм... – произнесла она.
  Пора было спать... но Алёне почему-то больше не хотелось. На подушке Серёжи замелькал слабый свет от фонарей. Какая-то станция...
  Подушку Алёны освещала лампочка.
- Ну ла-адно... хочешь, давай снова чай пить? – предложила она, посмотрев на вконец  приунывшего Серёжу.
  Он сидел на своей нижней полке, прикрывшись одеялом. Прохладный ветерок сверху обвевал ему лицо. Слегка шевелилась занавеска у тёмного окна, с лунным светом в ночных облаках.
- Давай, - согласился он, взглянув на Алёну.
 Он был снова на небесах.
- А то скоро прощаться, - с сожалением добавила Алёна, сидя на постели.
  Она повернула к нему голову, прижимаясь подбородком к поднятым коленкам под зелёным одеялом.
 - Да? – чуть растерянно сказал он.
  Он совсем забыл...
- Ага, - сказала она, не пошевелившись. – А что?
- Ну-у... – протянул он, в смущении. – А потом?
- Что? – поинтересовалась девушка.
- Ну-у... а ты говорила... – остановился он.
  Он сидел на своей постели в чёрных трусах, прикрывшись одеялом. В чуть опущенное окно задувал свежий ночной ветерок, трепля край занавески.
- Чего? – полюбопытствовала она.
- Ну... что потом встретишься... – пробормотал он, – э-э... потом мы встретимся...
- Когда это? – раскрыла она зеленоватые глаза.
  В тени от уютного света, освещающего белую подушку на её стороне. Под верхней полкой над ней.
- Н-не знаю, - смутился он.
  В полутёмном купе наступило молчание.
- А что... ты не хочешь? – спросил он, собравшись с духом.
  Он уже привык к этой мысли... Что это знакомство будет продолжаться. Он не думал, с какой целью. Но это было неважно.
  Почти.
- Ну... предположим, - туманно ответила она.
  Снова стало интересно.
- А чего тебе? – прибавила Алёна, пошевелившись.
  Он посмотрел на девушку, обнявшую одеяло. Он снова почувствовал себя по-другому, как уже много раз в этом полупустом купе.
  За два дня.
- Ничего, - смутился он.
- Ты чего... стесняешься? – произнесла она.
  Она сидела, сплетя руки на одеяле. Поезд прогрохотал по невидимому железному мосту через одну из мелких речек.
- ...Что? – спросила она.
  Она не услышала, что он сказал.   
- Нет, - потупился он.
- А чего ж ты?
  Словно она сама ему обещала встретиться, а не он. Впрочем, незаметно для неё это дело запуталось.
  И для него тоже.
- Я... ничего, - пробормотал он, краснея.
  Впечатление от сидящей на постели Алёны вдруг усилилось. Он не смог отвернуться от  девушки, обхватившей коленки.
  Вместе с одеялом.
- Что ж ты... а когда надо будет познакомиться с девушкой? – полюбопытствовала Алёна.
- Ну и что, - пробурчал он. – Подумаешь...
  Он вдруг поднял на неё туманные синие глаза. Девушка подумала о том же, что он. У неё расширились глаза. Они ведь познакомились, вчера днём.
  И после этого...
- А вообще, Серёж... ты хочешь жениться? – спросила она, сама не ожидая этого.
  Просто мысль девушки пошла по своей привычной колее. В последнее время... Как поезд, в котором они сейчас ехали. Под ночным небом с летящей за облака луной.
  В полупустом купе.
  На двоих. 
- Угу, - сказал он.
  Совсем забывшись... и смотря во все глаза на сидящую на постели девушку. Она снова положила голову на поднятые под одеялом коленки.
  Покачивало вагон.
  «О-о...» - подумала она.
- Кошмар, - сказала она, заморгав.
  Она облизала чуть пересохшие припухлые красные губы.
  Такого она не ожидала.
  В своей жизни.
  Короткой.   
- Почему? - не понял он.
- Потому что ты несуразный балбес, - неясно объяснила она, чуть покраснев под его взглядом.
- Почему это? - сказал он. - Сама ты несуразная... э-э...
- Ну скажи, скажи, - сказала она, оживляясь.
- Балбеска, - сказал он.
- Такого слова нету, дуралей, - поучительно сказала она.
  Серёжа прислушался к однообразному стуку колёс несущегося в ночи поезда. Тёмное небо было снова заложено тучами. От свежего морского ветра из темноты за окном его снова охватило щемительное чувство чего-то таинственного и неведомого. За окном мелькали неясные отсветы от мчащегося во тьме стучащего колёсами скорого поезда. Совсем рядом с округлыми камнями пляжа невидимого тёплого моря. С влекущим в бесконечную тайну воздухом ночных безбрежных морских просторов.
- Подумаешь, - сказал он.
  Он не понял.
  Раздумала она сейчас или нет... Что бы это ни было... В полутёмном от маленького света купе покачивающегося от движения вагона вновь наступила тишина. Но этот разговор незаметно принял гораздо более интересный оборот.
  Для них обоих.
- А что, - сказала Алёна, помолчав. – Как ты думаешь, можно жениться на девушке с ребёнком?
  Она задумалась.
  С ней в этом полутёмном купе ехал хороший мальчик... шестнадцати лет. Но он был тут  совершенно ни при чём. На краю сознания однообразно стучали колёса.
  Ночной поезд...

  С одной стороны, жениться на девушке с ребёнком было не принято. Поэтому то, что с ней случилось, было сильным ударом не только для неё, но и для её родителей. Они знали свою дочь, потому что сами её воспитали.
  И она пошла в них.
  Раньше она не собиралась замуж ради выгоды очередного любителя. И была для этого достаточно проницательна. Но теперь попала в очень трудное положение.
  Во всех смыслах.
 
- М-м... – протянул он.
  Ему было трудно ответить, по разным причинам. Они сидели на своих местах, задумавшись каждый о своём.
  О том же.

  Серёжа не собирался жениться.
  Он мечтал об общении с девочкой, к которой испытывал бесконечную небесную любовь. Но иногда его захватывало совсем другое, более земное чувство. И тогда он мечтал о соединении с симпатичной ладной девушкой. Душой и телом...  Но это последнее следовало назвать не мечтами, а чем-то совсем другим.
  Поскольку это разные вещи.

  Симпатичная девушка сидела на постеленной нижней полке, обняв ноги. Задумавшись, она позабыла, о чём спрашивала.
  Как и он.
- Ну чего, - спросил он, снова осмелев. - Ты больше не хочешь?..
- Чего-о?.. – протянула она, с полным непониманием.
- Ну... вообще, - ответил он.
  Он в замешательстве посмотрел на девушку, положившую голову на поднятые колени. С  гладко зачёсанными назад волосами тёмно-рыжего цвета.
  Она сообразила.
- Смотря чего, - туманно ответила она, хмыкнув.
- А, - сказал он.
  Он совсем не понимал девушку, но этого и ожидал. Так что в основном не возникало вопросов.
  К ней.
- Ну тогда вставай, - пригласила она. – Если хочешь чаю...
- Угу , - оживился он, поднимаясь.
  Он подвинулся к столу, налив в стакан оставшуюся воду. В бутылке от лимонада на столе с белой скатертью. Алёна опустила ноги, устроившись напротив него за столиком с белой скатертью. За окном проплывало почти невидимое море с полосками серых барашков прибоя, между длинными тёмными промежутками. От света из туалетных окон проезжающего поезда.
  Глухо стучали колёса.
- Ну иди за водой, - сказала она.
  Проследив, как он допил свой стакан с холодной водой.
......
- Серёж... у тебя был знакомый иностранец? – спросила она, помешивая горячий красный чай в стакане. – Когда-нибудь?.. – уточнила она.
  На столе лежали кипятильник и узелок платочка с заваркой. А также остатки еды и всё остальное.
- Не-ет, - сказал Серёжа, тоже мешая чай.
  Он удивился.
  Ведь он не был дипломатом, как его папа. Правда, и тогда он не думал в своём папе в таком направлении. Просто работа... а знакомые тут ни при чём.
  Просто он не понимал жизни.
- А у тебя? – спросил он.
  Просто так...
  Зная, что она скажет.
  То же самое, что ответил бы и он.
- А у меня был, - сказала она с грустью.
  С некоторым сожалением.
  О чём-то вспоминая.
- А где он? – снова удивился Серёжа. - В Москве?
  Он представил себе приличного иностранца. То есть, не индийца. Ведь после того разговора с Каро в московской квартире у тёти Иры прошёл целый год. И за этот год у него начало появляться сознание порочности приятельских отношений белой женщины со смуглым турком. Не говоря уже о коричневом индийце. Конечно, чисто интуитивно он это чувствовал всегда, даже в десять лет. Просто в силу своей врождённой натуры. Но одно дело чувствовать, как маленький. Без всякого понимания того, то чувствуешь.
  А другое - понимать.
- Почему в Москве? - удивилась она. - В Германии...
  Он не совсем понял.

  Обычно никто не говорил просто «Германия». Ни в бытовом разговоре, ни по телевизору. Который он впрочем смотрел только несколько дней в году, на каникулах у дедушки на Новокузнецой. У них дома не было телевизора. Папа не считал нужным смотреть телевизор. Всё-таки он был первой брахманской касты, и поэтому в своих суждениях независим от массовой культуры. Хотя его вечная натура была слабой.
  Чего Серёжа не знал.
- В какой? - спросил он.
  Потому что к западной Германии люди испытывали гораздо большее уважение. В основном из-за её богатства и качества товаров.
  Вроде магнитофонов.
  Грундиг.
- В какой, - передразнила она, как подростка. - В ГДР...
- А чего ты там делала?
- Сама не знаю... - ответила она, наполовину сама себе. - В общем, по туристической путёвке. Понимаешь?
- Угу, - сказал он.
«Конечно...» - подумал он. - «Отец генерал, вот и дали путёвку...»
- А что, там можно знакомиться? - спросил он.
  Он сомневался, что советским людям можно знакомиться с иностранцами. О некоторых случаях он мельком слышал. Но считал, что это исключения... О таких вещах особенно не распространялись.
  Для народа.
- Кому? - спросила она.
- Ну... вообще, - пояснил он.
- Почему? - удивилась она. - Пожалуйста... особенно если нет допуска.
- Какого допуска? - не понял он.
«Вот олух...» - подумала она. - К гостайне... или ДСП.
- А чего это? - спросил он про ДСП.
  Он знал, что так называется материал из древесной стружки. Точнее, из опилок, склеенных в доски. Из которых потом делают мебель. Эти доски были в три раза тяжелее дерева...
- Ну, для служебного пользования, - сказала она.
«Откуда она всё знает?..» - подивился он.
  Она смотрела на него, опустив подбородок на сплетённые пальцы рук. Серёжа посмотрел на девушку и снова удивился. Она была красивая... а вчера он этого совсем не замечал. То есть, он конечно заметил, что Алёна стройная и симпатичная. Но... оказалось, что красота не только во внешности. И не столько...
  Чего он пока не понял.
- Только жениться нельзя, - зачем-то добавила она.
- Кому? – опять удивился он, потрогав рукой стакан с обжигающе горячим чаем.
  При чём тут женитьба?..
- Никому, - нелогично сказала девушка.
  Она отвела со лба выбившиеся тёмно-каштановые волосы.
- Ни мне, ни тебе... - добавила она, помешивая ложечкой крепкий сладкий чай в своём стакане в подстаканнике.
  Серёжа посмотрел на руку девушки.
  Он не собирался жениться в ближайшем будущем. Беседа была чисто теоретической. О самой девушке он конечно не думал.
  Вообще.
  Почти.
- А почему? - спросил он, не поспевая за её словами. - Ты же просто учительница...
  Это показалось ей досадным.
  Ведь это было её настоящим призванием. От которого она получала не зарплату, а большое удовольствие. Хотя и зарплату тоже.
- Пень берёзовый, - снова перешла она на свой школьный язык. Который всегда применяла,  про себя. - Не мне, а моему папе... нельзя, чтоб его дети женились на иностранцах.
- А у тебя что, есть брат? - спросил он, совсем не понимая хода её мыслей. - Или сестра?
- Причём тут это, - отмахнулась она. - Олух... меня хватает.
«Вот дурило», - досадливо подумала она. - Троечник... - сказала она, опираясь локтями на стол с белой скатертью.
  Она знала, что он отнюдь не троечник. Но просто иногда он её доводил своим простодушием. Она ведь была не в классе. Чтобы терпеть разные глупости...
- А что, у него есть допуск? - спросил Серёжа.
- Хм... а то нет, - промолвила она, склонив набок голову. - Жуть...
«Как Эллочка Людоедка», - подумал он.
- А ты живёшь с родителями? – пришло ему в голову.
  Сидевшая перед ним Алёна была взрослая учительница. Но в этом отношении вряд ли отличалась от него и его одноклассников.
  Хотя и в других отношениях тоже.
  Что было ему недоступно.
  Пока что.
- Ага, - сказала она.
  Она пригубила горячий и крепкий сладкий чай, посмотрев в тёмное окно. За окном пропывали заросли и камни на побережье невидимого в темноте моря. В чуть приоткрытое сверху окно задувал пахнущий морем ночной ветер, трогая края белой занавески.
  Глухо стучали колёса.   
- А что, тебе не нравится с родителями? - полюбопытствовала Алёна.
- Почему, - пожал он плечами.
  Серёжа вспомнил про своего брата Андрюшку... С которым он всегда пил чай за ужином в шесть часов, когда приходил с ним из детского сада... и рассказывал ему интересные истории. Родители приходили только в семь. А после он читал книжку или гулял с ребятами.
  У него было два друга.
  Из его класса.

  Ничего другого нельзя было себе представить... пока оно не началось.
  Земная жизнь иногда разрывает нас на части.
  Поэтому никто сюда и не стремится.
  Из тех, кто пока не соблазнился.
  Там, на небесах.
  По глупости.

- Понятно, - рассудительно сказала она. – А у вас с братом отдельная комната?
  Чуть покачивало вагон.
  Стучали колёса...
- Не-е... - сказал он.
  Отдельная комната была у его друга Серёжки Исаева. У них была большая квартира, на Фестивальной. В восьмом классе Серёжа ночевал у них на Новый Год. Там было весело, как в детстве... они зажигали бенгальские огни. Он вспомнил и всё остальное...
  Серёжкин брат не мешался.

- А дедушка у тебя есть?
  Алёне захотелось узнать подробнее о его жизни. Почему-то... Она смотрела на него, опираясь локтём на стол с белой скатертью. 
- Ага, - он отпил глоток горячего чая.
  У него осталась только половина стакана. У Алёны в стакане чуть задребезжала ложечка. В стакане болтался оставшийся красный чай.
- В Москве? – спросила она.
- Ага...
- А ещё кто?..
- Тётя Ира... она в Текстильщиках живёт.
  Девушка села прямо, рассеянно помешав ложечкой свой недопитый чай. Она посмотрела на него, о чём-то задумавшись.
- Ну и как? – спросила она. – Часто её навещаешь?
- Не, - сказал он.
  К сожалению, редко.
 
  Не мог же он тащиться каждый день на другой конец Москвы. То есть, мог... но с трудом. Серёжа вспомнил, как он почти каждый день находил по афише, где идёт «Три толстяка», и ехал в любой конец Москвы. Хоть за полтора часа. Тогда он и узнал Москву как свои пять пальцев. В седьмом классе... и до конца девятого.
  Почти.
- Понятно, - задумчиво сказала она.
  Серёжа посмотрел на бегущие назад заросли в тёмном окне. В нём шевельнулось чувство потерянных небес.

  За два года он почти потерял свою небесную любовь. И теперь не знал, что про это думать. С одной стороны, он всё ещё уносился в небеса, когда видел Лину в этом фильме. Но с другой, уже не с такой неизъяснимой силой... Забывая всё на свете. Всё, что было на покинутой в этот момент земле.
  И не жалея о том. 
  Совсем.

- А как ты думаешь... хорошо ты  живёшь? - спросила она, подвинув к стенке у окна белую подушку и устроившись  поудобнее.
  Вагон чуть заметно покачивало. Снова тряслась чайная ложечка в почти пустом стакане. Другая лежала на белой скатерти.
  Стучали колёса.
- Да-а... ничего... - сказал он, посмотрев на Алёну.
  Он совсем не мог привыкнуть, что сидит ночью наедине с симпатичной девушкой, и она его близкая знакомая. В полутёмном купе скорого поезда, и никого больше нет. В целом свете. 
- ...Но раньше было лучше, - добавил он.
- Ну и я , - беззаботно сказала Алёна, отбросив свои грустные мысли. – Захочу, и буду жить в своей квартире. - Рядом со школой, - прибавила она. 
- А тебе дадут? - с сомнением спросил он.

  Серёжа понимал, как долго люди стоят в очереди на квартиру. Конечно, его родители получили двухкомнатную квартиру сразу после приезда из Ливана в 1962 году. Но это был особый случай... Не будут же пожившего заграницей дипломата снова совать в институтское общежитие. Возле болотистого берега Яузы, в бараке из некрашеных досок... около Сокольников. Вообще-то, им было положена трёхкомнатная, и в хорошем районе. Потому что Серёжина мама была уже в положении. Но отец Серёжи не умел давать взятки...
  Заведующему отделом в райсовете.
  Да и не очень хотел.
  Из гордости.

- Хм, - чуть улыбнулась девушка, повернув голову с забранными в хвост каштановыми волосами. - Конечно... куда они денутся?..
«Вот живётся генералам...» - подумал Серёжа.
  С одной стороны, он ей сочувствовал. Но с другой, это было не очень приятно. Он не любил несправедливостей.
  Никаких.
- А в твоей школе английский? – спросила она, помешивая оставшийся в стакане чай звякнувшей ложечкой.
  Просто так.
  Она любила свою работу.  К тому же не любила сидеть без дела. То есть, любила сходить в театр, кафе, отдохнуть, почитать, послушать музыку...
  Летом съездить в отпуск.
  Но не всё же время.
- Угу...
  В одном класе был немецкий, но это было не очень заметно. Он был уже не таким модным, как раньше, после войны.
  Двадцать лет.
- А-а... – протянула Алёна, взглянув на него. – Ну и как... много троек?
  Всё это уже было...
  Но он снова почувствовал себя, как школьник. В который раз, в этом купе поезда дальнего следования.
  Днём и ночью.
- А тебе что? – буркнул он.
  Девушка за столом напротив него чуть расширила зеленоватые глаза с длинными ресницами, в тени от света под верхней полкой.
– Да? – промолвила Алёна, наклонив набок голову с хвостом каштановых волос. - А если я в твою школу пойду?
- Как это?.. - удивился Серёжа, раскрыв рот.
  Его поразило то, что она тогда обязательно попадёт в их класс, и он будет сдавать ей свои тетрадки с сочинениями. И вообще... отвечать у доски.
  Это было трудно представить.
- А чего? – спросила она, чуть приоткрыв алые губы. - Боишься, что я тебе поставлю двойку... по знакомству?
- Да ну тебя, - сказал он. - А что, правда... ты можешь?
  Может, она просто пошутила...
  Он вспомнил о своей редкой способности краснеть по пустякам. Да и вообще... ребята тоже не дураки. В основном...
  Ему стало не по себе.
  Учительница...
  Знакомая. 
- Конечно, могу, - заверила она, смотря на него тёмными зеленоватыми глазами в полутьме купе.
  Вообще, она была конечно не прочь посмотреть на него в школьной обстановке. Как он ведёт себя с с девочками... и вообще.
  Ей стало интересно.
  Просто так.
- Да ну тебя, - догадался Серёжа, расплываясь в улыбке.
  Он снова почувствовал себя человеком, а не просто школьником. Одно другому конечно не мешает.
  Но не всегда.

  В этом поезде для него открылся волшебный мир. 
  Он этого не знал, но давно чувствовал... что ему как холодная вода путнику в раскалённой пустыне нужно было общение с такой симпатичной девушкой. Принадлежащей к древней как вечность духовной военной аристократии.  Девушкой, которая ему нравилась, во всех отношениях. У него замирало сердце от голоса Алёны. От тех слов, которые она произносила. От того, как она это делала. От бесконечных интонаций её пленяющего голоса. От божественно женственных движений девушки. От неуловимо привлекательного выражения её лица. От неизъяснимой тайны в бездонных зеленоватых глазах. Просто от того, что она с ним разговаривала... Как со своим приятелем.

  Но если бы спросили, он не мог бы назвать это влекущее чувство любовью. Потому что ещё помнил свою небесную любовь. Которая бывает на земле у всех, кому посчастливилось. Что зависит от вечной натуры, степени наполнения сотворённого духа. И от природы, соотношения мужественности и женственности в двойном сотворённом духе.

- А ты в каком районе живёшь? - спросил он, снова чувствуя себя на небесах.
  В полутёмном купе с милой девушкой.
  Серёжу интересовало всё, что касалось её жизни. В том числе вкусы и мнения девушки. Особенно о том, что было интересно ему самому. Например, о французском языке... или о повести Стругацких «Трудно быть богом». Замысел которой он собственно не понимал. Но написана она была на высшем уровне. Как фантастические романы Уэллса...
  Только лучше.
- А тебе что? – сказала Алёна, поводив языком по красным губам.
  Напротив неё за столиком с белой скатертью в полутёмном купе сидел подросток с синими глазами. Как бездонное синее небо... от которого трудно оторваться.
«О-о...» - проплыло у неё.
  Столик со стаканами и всем прочим был в полном дорожном беспорядке. Чуть покачивало от движения вагон.
  Стучали колёса.
- Ну... просто так, - смутился он.
- А что, у тебя нет знакомых девушек? – полюбопытствовала она, не отводя от него взгляда.
  Правда, это она уже почти выяснила, когда они стали разговаривать вчера днём. Но совсем в другом смысле.
  Кажется.
- Ну вообще, в твоём классе? – прибавила она, уточняя.
- В классе?.. – смешался он.
  В девятом классе были девочки... как он это понимал. И не только он, конечно. А в десятом классе он пока не был.
  А не девушки.
- Понятно, - кивнула она, смотря на него с непонятным выражением.
  Она допила до конца остаток крепкого сладкого чая у себя в стакане, поставив на стол стакан в подстаканнике.
  Серёжа смутился.

  В обществе было не совсем прилично говорить о своём знакомстве с девушкой. Так ему казалось... Правда, он был в купе ночного поезда наедине с девушкой, которая стала почти своей. Но ещё не привык к этому... до конца.
  После такого случайного знакомства.      
- Ну а что ты думаешь о-о... о семейной жизни? – спросила Алёна, незаметно для себя сделав следующий ход.
  В партии, которую она случайно затеяла, не особенно заботясь о том, чем она закончится. Как это и свойственно симпатичным девушкам.
  И женщинам.
  Иногда.
- М-м... ничего, - ответил он.
  Он конечно смотрел «Доживём до понедельника», как и все остальные. Но по этому поводу ничего не думал.
  Почти так же.
- А ты? – выскочило у него.
  Вопреки необычному для него состоянию приятельского обмена мнениями с симпатичной и красивой девушкой. За столиком перед ним, в полутёмном купе скорого поезда. Под светящейся луной в тёмных облаках.
  Ночью.
- Я?.. – сказала она. – Тоже ничего.
  Серёжа захлопал глазами, в не очень доходящем до него свете лампочки у Алёны под верхней полкой.
- Да? – недоверчиво проговорил он. 
- Угу, - произнесла Алёна, сделав большие глаза.
  Ветер пошевеливал края занавески.
  За ночным окном слабо донёсся гудок локомотива где-то далеко впереди поезда. Они сидели за столиком с белой скатертью, чуть освещённым боковой лампочкой под верхней полкой у Алёны, и молча смотрели в тёмное окно на пробегающие назад скалы и заросли.
- Ну ладно, - заговорила Алёна, повернувшись к нему от окна. – Давай тогда сделаем вид, что у нас семья...
  Девушка вошла в свою роль прокладывающего лыжню по нетронутому белому снегу в  дремучем зимнем лесу. Ведущую в самую чащу, неизвестно куда... А он с увлечением шёл за ней. Не зная, куда...
  Как и она. 
- У кого? – спросил он, захлопав глазами.
  У него похолодело в груди.
  Вообще, ничего особенного... Просто игра ума на заданную тему. В которой можно представить себе разных участников. Например, не скованную условностями пожилую тётушку.
  Но...
- У нас, - сказала Алёна. – А что?
- Н-н... ничего, - промямлил он, чуть покраснев.
- Ну как... будешь мне получку отдавать? – девушка посмотрела на него в ожидании, чуть раскрыв глаза с длинными ресницами.
- Зачем? – не понял он.
  Понятно, конечно...
  Но вообще, в любой книжке говорится, что мужчина глава семьи. И у него в семье всем заведовал папа.
- Хм... – произнесла Алёна, наклонив голову с хвостом каштановых волос. – А ещё?...
- Чего?
- Чего-нибудь, - туманно пояснила она.
- М-м...
  Она смотрела на него, полуоткрыв рот. Серёжа потерялся под взглядом симпатичной девушки. Он понял...
  Вроде бы.
- Не... ты первая, - пробормотал он.
- Ла-адно, - с сочувствием протянула она.
  Он явно не привык к таким лёгким светским беседам. В чём она правда давно убедилась. Когда решила посмотреть, что он из себя представляет.
  Как дочь своего отца.
  И как педагог.
- Ну... скажем, ты заболел, - с подвохом сказала она.
- Не-е... – спутался он, снова чуть краснея. - Лучше ты... 
«Угу», - кивнула она, не отрывая от него глаз.
  У неё в глазах была неведомая зеленоватая бездна. Серёжа встретился с её взглядом и с трудом отвёл глаза.
  Они молчали.

- ...Тогда буду сидеть дома, - сказала она, прервав молчание. - А ты будешь мне помогать... я буду посылать тебя в магазин, - придумала она. - Ну и по другим делам... пелёнки покупать, - прибавила девушка, задумчиво рассматривая его.
  Он смутился, покраснев.
  Но она спокойно смотрела на него, на секунду обняв одну коленку в голубом халатике и сразу опустив её. Вспомнив, что она не дома с родителями.
  А наоборот...
- Почему это? - спросил он, вдруг почувствовав в её голосе смех.
  Девушка на постели напротив него распахнула зеленоватые глаза с тёмными ресницами, чуть приоткрыв губы.
  Красные, как вишня.
«Та-ак...»

  Серёжа был не особенно против.
  Вообще... в принципе. Но ему не хотелось погрязать в семейной жизни. Ведь одно дело  увлекающее в самую глубину небес общение с девушкой, а другое - менять пелёнки. У него были более возвышенные представления о жизни.
  Своей.

- А что, - спросила она, чуть склонив голову набок. - Не хочешь?
  Она чуть задумчиво смотрела на него, подперев голову кулаком. Она хорошо видела его лицо, а её лицо было в полутьме.
- Да ну, - сказал он. – М-м...
- М-м... что? – уточнила она.
- Ну-у... пелёнки жена стирает, - простодушно поделился он.
  Так было в жизни.

  Пелёнки были самым неприятным в младенцах.
  И то, что они всё время плачут... как помешанные. Не говоря уже о поносе и прочем. Он вспомнил, как у Андрюшки случился зелёный понос в том селе в Армении. Тогда ему было всего полгода. Ему-то что... он тогда только смотрел. А возилась его мама. Но уже в Турции его тоже запрягли. Конечно, пелёнки он не стирал, но повозиться пришлось. Вообще он любил играть с полуторагодовалым братом, но только когда он не орал.
  Этого Серёжа совсем не любил.

  Алёна рассмеялась, откинувшись на мягкую спинку дивана. Она была такая симпатичная, что Серёже захотелось её поцеловать.
  Уже не первый раз...
- Что, испугался? - бессовестно спросила она.
- М-м... - произнёс он.
  Сожалея о том, что сидит слишком далеко от девушки, чтобы обнять и поцеловать её в раскрытые красные губы. Впрочем, это были вовсе не мысли, а всего лишь недосягаемые мечты. Точнее, воображение...
  Что с ним случалось.
  Иногда.
  В те моменты, когда он не был влюблён, конечно. Небесная любовь на земле даже этого обычно не желает. О чём мало кто знает.
  К сожалению. - Ладно уж, - сказала девушка, бросив на него взгляд. – А сына в детский сад?..
- Э-э... лучше не отдавать, - подумал он вслух, слегка краснея.
  Что ж... игра была достаточно безобидной. С виду... когда привыкнешь. Но сначала конечно, не очень. Смотря с кем разговариваешь.
  Впрочем, это было уже неважно.
  В данном случае.   

- Что ты в этом понимаешь? - сказала Алёна. Она сидела, свободно откинувшись на спинку дивана под верхней полкой. - Можно, конечно, отдать маме... Она наверно сама захочет, - задумчиво добавила она.
  Алёна слегка покраснела, посмотрев на него.
  Она ведь совсем не собиралась рассказывать ему о своей личной жизни. Тем более, в этом  плане. Но вдруг...
  Случайно.
- Сама ты не понимаешь, - сказал он.
- Да уж лучше тебя, - возразила она. - А ты ни бельмеса...
- А в чём? - спросил он.
  Он не совсем уловил нить разговора.
- В семейной жизни, - поучительно сказала она.
  Словно она сама в ней что-нибудь понимала. На самом деле они были тут почти равны. Оба почти ничего не понимали. И это был плюс, а не минус...
  Для них обоих.
  Пока что.
  Они замолчали... глядя в окно, в котором от ночной темноты почти ничего не было видно...  Кроме луны в тёмных облаках.
- Ну ладно... оболтус, - сказала она, посмотрев на него.
  Парню так хотелось поцеловать её в губы... Что этого нельзя было не увидеть. Во всяком случае, такой девушке, как она.
- Дуралей, - поддела она.
- А что?.. – пробормотал он.
- Так просто, - сказала она.
  Она чуть отвернулась, снова посмотрев в окно. Слабый свет из купе выхватывал из темноты за окном бегущую назад придорожную полосу с кустами. Всё остальное тонуло в безвестности под светом белой луны за ночными облаками. Вагон чуть покачивало от быстрого движения поезда.
  Девушка повернула голову.
  Серёжа поймал взгляд серо-зелёных глаз. Как будто от этого зависела его жизнь. Пока он ждал, что она снова повернётся.
- Э-э... почему? – спросил он.
- Потому, - сказала она.
  Он замолчал.
- А что почему? – спросила она.
  Он встретился с тайной в зеленоватых глазах. В них была неведомая глубина, которую невозможно понять.
  Никогда.
- Не знаю... – чуть растерянно проговорил он.
- Пристава-ала, - туманно протянула она.
  Она поглядела ему в глаза.
  Зеленоватые глаза девушки становились всё более бездонными, и Серёжа начал забывать, где он находится.
- Ну, отстань, - сказала Алёна.
  Она взяла со стола последний кусочек хлеба. На серой бумаге больше ничего не было. Она отщипнула от маленькой горбушки чёрного хлеба.

  Девушка с хвостом каштановых волос начала жевать, не смотря на него. Вагон чуть покачивался от движения поезда. В тишине однообразно стучали колёса.
  Серёжа почувствовал себя неловко.
 - А чего? – выговорил он.
  Не понимая, что она на самом деле думает. Называя этим словом и мысли, и чувства человека. И делая большую ошибку...
  Двойную.
- Бери конфету, - пригласила она, помолчав.
  Алёна кивнула на уже почти пустую цветастую коробку, на столе с белой скатертью среди живописного беспорядка. Но в ней была ещё одна конфета.
  Пока ещё.
 
  В своей жизни он часто будет этого не понимать. Так уж устроена эта жизнь. А в данный момент Алёна была не уверена в том, что ему полезно с ней разговаривать.
  Что касается мыслей.
  Забыв про себя.
- Ну что, Серёж? – сказала Алёна, посмотрев на свой пустой стакан с чуть позвякивающей ложечкой. – Давай спать?..
  Потянувшись к столу, она взяла свои часики и посмотрела, сколько времени. Было уже почти двенадцать.
- Да?.. - потускнел он.
- А что... ты не хочешь? - сказала она.
- Ну-у...
  На простодушном лице Серёжи было такое сожаление... По этому поводу. Как у девятилетнего мальчишки, которому не хватило двух копеек на мороженое по одиннадцать. А другого в тележке у продавщицы нет.
  И жара двадцать градусов.
- Да не-е, - сказал он, посмотрев в тёмное окно.
  Раздвинутую белую занавеску чуть трогал прохладный ночной ветерок из слегка  опущенного окна.
- Да? – сказала она, продолжая раговор.
- Угу...
- А хочешь снова чай пить?.. – вдруг промолвила она.
  Сидящий напротив неё чуть встрёпанный подросток в синей рубашке в клеточку и правда был мальчишкой. Девятилетним...
  По временам.
- А...
  Перед ней раскрылась глубина синего неба, и она увидела в глазах мальчика небесное упоение... Не чувство, а состояние.
  Она расхотела спать.
  В который раз.
  В эту ночь.
- Понятно, - сказала Алёна, немного потрясённая синей глубиной.
  Вообще, она не собиралась снова пить чай.
  Но так получилось... когда она посмотрела на одухотворённую физиономию взъерошенного подростка с небесами в синих глазах.
  Не понимая, что с ней.
  Почти.
- Ну неси, - сказала она, кивнув на дверь с зеркалом, в полутьме ночного купе.
... 
- Ой, - сказала Алёна, не успев натянуть свой старый красный свитер.    
  Серёжа остановился в двери, с бутылкой от пива. Он совсем забыл про кипятильник, но в баке оказался кипяток. Бутылка немного обжигала руку через коричневый пакет, в котором были пирожки.
  Когда-то.
- Уходи отсюда, - сказала она в досаде. - Чего ты заходишь... непослушник.
- Я-а? - протянул он, покраснев от смущения.
  Алёна поспешно натянула до конца свитер и села на свою постель. Старый халатик валялся рядом на одеяле. Белая занавеска чуть колыхалась от холодноватого ночного ветерка из приоткрытого окна.
- Ну, - сказала она. – Обормот...
  Серёжа понуро зашёл в отодвинутую дверь.
  Девушка чуть наклонила голову с хвостом тёмно-каштановых волос, проследив, как он поставил на стол бутылку с водой. Он обиделся и шагнул к своей постели.
  Опустив голову...   
- Ну... чего ты? - сказала она, спохватившись. - Я пошутила...
  Серёжа сидел на смятом одеяле в полутёмном купе, смотря в задвинутую дверь с зеркалом и думая, снимать теперь свои промокшие под дождём брюки... или нет.
  Под взглядом девушки.

  Во всяком материальном или плотском действии есть видимые причины, которые определяют его характер в разных направлениях. Но в видимом мире действуют не только видимые причины. У каждого материального действия, состояния или предмета есть ещё четыре более тонких слоя, из которых три в земном мире неосязаемы. При этом низший слой включается в высший. Так же, как подошва является частью ботинка, а не наоборот. Поэтому у каждого плотского слоя, включающего в себя и материальный слой, есть сверху ещё три неосязаемых телом. Потому что всего этих планов – четыре. Не считая последнего, пятого. Число, играющее в Творении особую роль.
  Обозначая «конец».

  Наша проблема в том, что мы в нашем материальном и плотском мире способны осязать только самую низшую кромку этого слоистого облака, которое на деле и представляет из себя любое состояние, предмет или действие.
  В своей цельности.
 
  Поэтому мы ошибаемся, когда по привычке думаем, что палка просто забивается в землю молотком. С любым из нас случалось так, что или палка ломалась, или молоток попадал по пальцу. Потому что в этот момент самая низшая материальная кромка реальности в разной степени не совпадала с её другими слоями.
  Душевным, духовным и небесным.
 
  А любое состояние, действие или предмет, достигшие самой низшей кромки реальности, во времена духовного упадка человечества по определению тянутся вниз, и следовательно, обычно верно отражаются именно на своём низшем уровне.
  Материальном или плотском.
  Богатство и плоть.

  И тогда людям кажется любовью лишь телесное влечение к данной женщине. А самым несчастным - только плотское. Для которых она - лишь кукла.
  В чём нет ничего удивительного...
  Потому что каждому - своё.
  В этом подлунном мире.
  Как и в следующем.
  До самых Небес.

   ...По той же причине у людей существуют разные вкусы на плотском уровне. Например, одному нравится огурец, а другому помидор. Почему, если у них одинаковые органы земного осязания... в данном случае, вкуса? Только потому, что на более высоких и неосязаемых для них уровнях реальности они не совсем одинаковы.

  Таким образом, все эти чисто земные причины - в материи и плоти - служат нам только символом того, что происходит в нисходящей части всего Творения. Например, мы все одинаково чувствуем мороз и зной.   
  Но не всегда.

  Потому что если Бог захочет сильно переменить форму более высоких слоёв той же самой реальности, трём израильским юношам в раскалённой Навуходоносором печи будет прохладно. Как летом на берегу Рижского взморья. 
  Но мало того.

  Подобное исключение из правила невидимо для большинства является неотъемлемой частью самого правила. Ведь иначе мир Божий был бы нелогичен... если подумать хорошенько. А также мироздание в целом.
  Чего не наблюдается.
  Если подумать.

  Следует ли избегать подобных исключений?
  Этого никто не знает заранее. Но лучше на них не нарываться – ведь исключения может и не оказаться, в данном месте.
  В данное время.

- Феноменально, - сказала она, рассматривая понурого Серёжу.
  Но он пока смотрел в дверь с зеркалом.
- Ну повернись, - попросила она.
  Но это подействовало наоборот. Он утонул в сладком упоении своей обидой, забитостью и никчемностью. Что было естественно...
  Для него.
- Се-рё-жа... пора делать чай, - наставительно сказала она.
  Он поднял на неё затуманенный взгляд и снова встретился с зеленоватыми глазами девушки с неведомой тайной в глубине. Она моргнула, не отводя глаз. Он тоже не смог отвести взгляд.
  Они сидели, не говоря ни слова.
  Серёжа оказался в заоблачном мире, которого нет на земле. Так же, как и она... И это было самое ошеломляющее во всей этой истории.
  Как и в любой другой.
- Ну что? - наконец спросила она.
- Чего? - спросил он.
  Пока ещё не в себе.
  Он смутно слышал постоянный стук колёс на краю своего сознания, ощущая телом прохладный ветерок, слегка развевающий белые ситцевые занавески тёмного окна.
- Несусветный оболтус, - промолвила она. - Ты чего обиделся?
- Я? - притворился он.
  Но обида давно прошла.
  Он был на седьмом небе от милого голоса и чуть припухлых красных губ девушки... и всего остального. У него захватило дух оттого, что они одни в этом полутёмном купе.
  И никто в мире об этом  не знает.
  Это было похоже на тайну.
  Никому неизвестную.
  Полную.

  Алёна прислонилась спиной к стенке и посмотрев на него, почувствовала снова то же самое.. что и раньше.
- Хочешь конфету? – спросила она снова.
  В который раз...
  Серёжа удивился, сразу по двум причинам.
- А у тебя есть?
- Ага, - сказала она, вытаскивая «Мишку» из сетки.
  Под верхней полкой в полутёмном купе. Скорого поезда, несущегося под луной за тёмными облаками в ночном небе. Давно пустая разноцветная коробка лежала на столе.
- Спасибо, - пробормотал Серёжа. 
- А тебе не надо? - спросил он, смотря на неё.
  Девушка была в своём старом красном джемпере.
- Балбес, - сказала она. - На кой мне конфета...
- А что? - спросил он, жуя.
  Позабывшись, она обняла свою коленку, но тут же села как обычно. У себя дома она сидела по-другому.
  Обычно.
 
  Серёжа совсем не имел понятия о душе любой девочки. Поэтому он никогда к ним и не подступался. Со своими чувствами... И пока это было в его пользу. Но уже не надолго. Лично он подступился бы, только когда будет слишком поздно. Как часто бывает... потому что Бог посылает человеку шансы, только пока тот не покажет себя полностью неспособным это оценить. И тогда наступает очередь Сатаны.
 
- Что я, маленькая, - прибавила она.
  Вообще, она его не стеснялась.
  В свете маленькой лампочки над своей полкой на той стороне от столика он отлично видел девушку с зачёсанными назад тёмно-рыжими волосами. О... сейчас он не смог бы описать, как безумно она ему нравилась. При всём желании... У него была поэтическая душа, но он не обладал таким слогом.
  Пока что.

  Это была любовь на душевном и телесном уровне. Где телесный уровень божественной красоты отражает небесную грацию женщины, наделённую полной красотой женского начала. Во всём творении...
 
  Что же касается Лины Бракните, то эта любовь была небесной, а не земной. Такая, которая заставляет людей покидать суетный мир и становиться отшельниками. Когда духовная любовь к женской половинке на нашей древней планете Ароза неожиданно вспыхивает голубым цветом неба... и оказывается выше земной жизни.
  И поэтому исключает соединение сердец.
  Не считая невозможных исключений.
  Потому что всё возможно Богу.
  Здесь, на земле.
  Как и везде.

- Та-ак... – тихо проговорила она.
  Серёжа жевал конфету, которую любил с детства. Он вдруг почувствовал себя гораздо свободнее.
  Почему?..
- Ну что, чаю попьём? - предложила она. – А то вода остывает...
- А-а... - протянул он.
  Он посмотрел на оставшееся пиво в тёмно-зелёной бутылке, на беспорядочно занятом едой и стаканами столе.
  Пиво было холодное.
- Не-е, - сказала она. - Я хочу чаю... заваривай.
- Ага, - покладисто согласился он.
  В данном случае, потому что она ему нравилась. И он хотел ей угодить. Потому что кротость вовсе не означает подчинение своих желаний другим. Она означает лишь неимение желания подчинить себе других.
  И кое-что ещё, конечно.

  Вода немного остыла...
- Ну, давай я тебя проверю по русскому, - предложила она, когда он положил кипятильник в один из стаканов.
  В подстаканнике.
- Ага, - сказал он.
  Ему было интересно делать с ней всё. Что и является признаком настоящего сердечного влечения. Которое не всегда бывает любовью, но может её заменить.
  До определённой степени.
  По крайней мере.
  Если повезёт.
- Давай сделаем вроде викторины, - предложила Алёна, облизав языком краешек алых губ. - На тему растений.
- Ага, - согласился Серёжа с замиранием сердца.
  Он очутился в сказке.
  Можно было смотреть на девушку, временами заглядывая в её зеленоватые глаза с тайной в глубине. И слушать, что она говорит.
- Ну тогда по очереди, - сказала она. - Сначала я назову, а потом ты. Ладно?..
- Ага, - сказал он.
- Мирт, - сказала она.
- А чего это? - спросил он.
- Вот олух... ты чего, не слыхал? - удивилась она.
- Не, - сказал он. - Просто не знаю, какой он.
- Ну, такое дерево с белыми цветами, - сделала она ему поблажку.
- А-а, - протянул он, взглянув на неё.
- Нечего тут, - сказала она. - Говори давай...
- Земляника, - сказал он.
  Алёна с колкостью хмыкнула.
- Сказал бы ещё клубника, - непринуждённо отметила девушка с гладко зачёсанными назад волосами.
  Он ничего не заметил...
  На что она и рассчитывала. Она просто набралась разговорного языка у себя в учительской. Во время большой перемены... или окна. Когда в комнате не было мужчин... и завуча.
  Завуч у них была строгих нравов.
  Что от неё и требовалось.
  По большому счёту.
- Твоя очередь, - сказал он.
- Кипрей, - сказала она.
  На этот раз он не стал спрашивать.
  Вообще-то он знал все названия, но в основном мало себе представлял эти растения наглядно. Он совсем в них не разбирался.
  Не интересовался.
- Крапива, - сказал он.
- Пустырник...
- Осина...
- Таволга...
- Ландыш...
  Серёжа не заметил, что она нарочно оставляет ему лёгкие растения, а сама называет ему то, что он не всегда и помнил. Как настоящая учительница...
  Тем более по русскому.
- Лопух, - сказала она.
  Таким коварным тоном, что он почувствовал, в кого он направлен. Но он не обиделся... он вообще никогда не обижался на учителей.
  А тем более таких, как эта девушка.
  В своём старом красном джемпере.
  В закрытом полутёмном купе.
  За столиком у окна.
  Напротив него.
- Вереск, - сказал он.
- Красавка, - сказала она. - Или беладонна... то есть, белена по-нашему. Слыхал?
- Ага, - кивнул он. - Мать-и-мачеха...
- Поехали, - кивнула она, склонив голову набок. - Падуб...
- Пижма...
- Бузина...
- Хвощ, - сказал он, вспомнив книгу Обручева.
  Он читал её в пятом классе, и поэтому считал одним из шедевров мировой литературы. Хотя в седьмом классе открыл, что некоторые книги ему теперь почему-то уже не так нравятся, как раньше. Например, Жюль Верн... 
- Папоротник, - тут же выдала она.
  В пару хвощу... тоже вспомнив первобытный мир Обручева с влажными лесами из огромного древесного папоротника и хвоща. С динозаврами и гигантскими чёрно-жёлтыми бабочками.
- Клевер, - сказал он.
- Тысячелистник...
- Гвоздика...
- Колокольчик, - добавила она.
  Раз уж дело пошло на цветы.
- Ромашка, - сказал он.
- Ой, - сказала она. - Закипела...
  Она переложила кипятильник в другой стакан, который стоял около самого окна. Он тоже был наполнен горячей водой.
  Почти как кипяток.
- Через полчаса будем в Сухуми, - сказала она, посмотрев на свои часы.
- А там сколько стоять? - спросил он.
  Он уже привык, что она всё знает. Но это было только впечатление... отчасти основанное на его полудетском восприятии мира.
  Мира взрослых.
  Пока ещё.
- Не знаю, - пожала плечами она. - Но раз это у них столица, то наверно минут двадцать.
- У кого? - спросил он.
  Он пока не знал подробного деления СССР. На автономные республики и области. Это не было ему интересно... А по географии этого ещё не проходили.
  Почти.
- В Абхазии, олух, - ответила она. - Ты что, не знаешь, где мы находимся?
- В СССР, - пожав плечами, сказал он.
- Абхазия - автономная республика Грузии, - поучительно промолвила она. - Со столицей в Сухуми.
  Не обращая внимания на его спокойствие.
  Она умела обращаться с теми, кто выпендривается в классе. Все задиры и хулиганы у неё сидели тихо. Потому что были к ней неравнодушны. А с культурными она разговаривала на их собственном языке. Только лучше...
- Ла-адно, - сказал он.
  Он тоже умел не обращать внимания на подковырки. Особенно взрослых... и в первую очередь в школе. За что его уважали одноклассники. В том числе Дмитриев, Рабинович и Башкиров, с которыми все боялись связываться... и даже Жуков со своими садистскими наклонностями. И за то, что он казался намного умнее других.
  Но в основном совсем не за это.
- Твоя очередь, - добавил он.
- Калина, - сказала она, опуская завёрнутый кончик белого платка с заваркой в стакан и заваривая ему чай.
- Рябина, - сказал он.
- Ольха...
- Шиповник...
- Орешник...
- Малина, - сказал он.
  Алёна вытащила из стакана завёрнутый кончик платка и стала задумчиво макать его в свой стакан с кипятильником.
- Серёж, - спросила она. - А что ты больше любишь... клубнику или малину? 
- А ты? - спросил он.
- Я малину, - сказала она, машинально макая в стакан заварку.
- А я тоже... а если в банке с сахаром, то клубнику, - сказал он.
- Ну тогда будешь всю жизнь есть клубнику, - поведала она, положив себе в стакан кусок сахара.
  Из того, что она достала у проводницы, осталось только три куска. Они лежали на серой бумаге вместе с последним куском копчёной колбасы.   
- Когда? – не понял он.
- Всё в своё время, - неопределённо сказала она.
  Он заглянул в бездонные зеленоватые глаза симпатичной девушки напротив него. Однако ничего там не увидел. Потому что она совершенно ничего не имела в виду.
  Ничего, что следует понимать.
  Как обычно и бывает.
  В лучшем случае.
- Да ну тебя... – задумчиво сказал он.
  Он тоже стал мешать в своём стакане, позвякивая чайной ложечкой. Забыв положить себе сахар. Края белой занавески чуть колыхались от прохладного ветерка.
  Тёмное окно было чуть опущено. 
 - А если бы ты был на моём месте, - пришло в голову Алёне. – Поехал бы в Тбилиси вместо Сочи?
- Не знаю... – проговорил он.
  Серёжа вспомнил о родителях... и о дяде Пете. Хотя это не относилось к делу. Ведь на деле  она спросила его совсем о другом. 
- М-м... не... наверно, - выдавил он, посмотрев на дымящийся крепкий чай в своём стакане.
- Смельчак, - с колкостью сказала она, чтобы поддеть его.
  Он чуть покраснел.
  Она с любопытством посмотрела на появившееся на лице у Серёжи замешательство. Он сидел, чуть отвернувшись к тёмной двери с зеркалом.
  В полутёмном купе.
– А если б ты была на моём месте? – нашёлся он.
- Я? - сказала она, сделав большие глаза. - И не подумай... чтоб я была твоём месте. - иронично добавила она.
- Почему?.. - простодушно удивился он.
- Потому, - сказала она, замолчав.
  Он взглянул на девушку с хвостом каштановых волос.
- Потому что ты мужчина, - придумала она. – А не я...
- Да? – чуть растерянно сказал Серёжа.
  Он подумал... ему показалось, что это странный довод. Тем более, что она первая ему сказала.
- Ну да, - ответила Алёна, обняв руками коленку. - Что ты об этом думаешь?
- О чём? - уточнил он, немного покраснев.
  Вообще-то, он не был мужчиной.
  В полном смысле слова. Просто в силу своего возраста. Другие причины не приходили ему в голову. Потому что их не бывает.
  У мужчин.
- Хм... – произнесла Алёна. 
  Она положила платочек с заваркой на серую обёрточную бумагу от буженины и прочего. От обоих стаканов шёл пар. Второй стакан тоже закипел.
«Хорошая штука», - подумал Серёжа про кипятильник.
  Он никогда им не пользовался. Пока что... у них дома и не было никакого кипятильника. Он был им не нужен.
- О том, - наконец ответила она, прикусив губу. - Сам догадайся...
  Он честно подумал, даже чуть наморщив лоб. Но ничего не приходило в голову. Кроме того, что перед ним сидит симпатичная девушка.
  Облизывая свою чайную ложку.
- Нет, - признался он. - Не могу...
- Ну и не надо, - покладисто согласилась она. - Чего с тобой говорить... тебе это лучше пока не обсуждать.
  Он сидел, непонимающе уставившись на девушку с неведомой тайной в зеленоватых глазах. Он не мог понять, что она имела в виду. Что-то серьёзное или нет... Но спросить он постеснялся.
- Ну?.. - спросила Алёна видя, что он молчит.
  Серёжа о чём-то думал.
  Девушка положила ему в стакан сахару. Почти неощутимо двигался вагон ночного поезда. Серёжа стал машинально мешать в стакане. Хотя сахару было достаточно.
  У него.
  Серёжа молча рассматривал белую скатерть под стаканом в подстаканнике. То, о чём он думал, не содержало в себе ничего плохого. То есть, почти ничего...
  Даже в самом крайнем случае.

  Жизнь полна противоречий.
  Всё равно, что поесть копчёной колбасы высшего сорта, нарушая заповедь Божью или наоборот, по прямому указанию Всевышнего.
  Как было с апостолом Петром.
  И как бывает со всеми нами.
  В разных случаях жизни.
  Чего мы не замечаем.
  По своей темноте.

  Существуют разные ступени Истины. На которых есть свинину или жениться хуже, чем наоборот. Но есть также и разные степени Правды. Где подчиниться указанию Бога лучше, чем Его же заповеди. И потому Фарес, от которого ведёт Свой род по плоти наш Господь, родился от Иуды и его овдовевшей невестки. В данном случае связи неправильной по закону, но освящённой по Его произволению. Которое выше закона. Потому что есть форма, а есть содержание. И уловить, где что в данный момент - невозможно без Любви. Потому что есть вещи, которыми Господь улавливает фарисеев.
  Тех, кто ненавидит Его по закону, и значит...
  Ненавидит Его напрасно.
  Напрасно для себя.
  В Вечности.
    
  Алёна ничего этого не знала... но чувствовала. Как и любой порядочный человек, который имеет совесть.
- Слушай, - вспомнила она, откинувшись к стенке. - У меня есть баночка с мирабелью. Хочешь?..
  Она сидела у столика с белой скатертью, обняв коленку.
- А чего, - спросил он. - Варенье?
- Ну да, - сказала она.
- Давай, - согласился он.
  Варенье он любил, особенно хорошее.
  А не яблочное повидло, которое продавалось в магазинах. Правда, было полно болгарского джема. На любой вкус... Но настоящего варенья уже почти не было в продаже. Было, правда, клюквенное... но он его не любил. Не то, что его папа. Только в центре на Смоленской бывало ещё клубничное или смородиновое. 
  На Смоленской была папина работа, МИД.
  Раза два он ходил туда на ёлку.
  На новогодние каникулы.
  В актовом зале.
  В бельэтаже.

- Достань, - сказала она, кивнув на его полку со смятым зелёным одеялом.
  Там, где она спала вчера. 
  Так давно...
- Постой, - почему-то сказала она. – Пойди сюда...
  Он послушно подошёл к её полке. Она не двинулась с места. Серёжа заморгал глазами. Она посмотрела на него...
- М-м... снова в мокром? – произнесла она, склонив голову с хвостом каштановых волос.
  Серёжа молча стоял, опустив глаза на красный свитер девушки. Она отпустила свою коленку, чуть покраснев.
  Снова...
- Ты чего, стесняешься? – спросила она, скрывая смущение.
  Серёжа замялся.
  Как будто у чёрной доски, не понимая задачи по математике. Правда, такое случалось с ним редко. Да и стесняться там было нечего.
  А тут...
- Доставай свои брюки, - сказала она, совсем забыв подняться с постеленной полки.
  Вставать с привычного места у столика с белой скатертью было неохота. Чуть покачивался вагон от движения поезда.
- Слушай, - вдруг спросила она. – А-а... ты мог бы поднять девушку?
  Первое, что пришло в голову.
  Просто случайно подумала. Тем более, сейчас надо было выкручиваться. Из этого случайного взаимного смущения.
  Как-нибудь.
- Кэ-э... как это? - растерялся он.
  Он начал постепенно краснеть.
  Она почувствовала, что снова ляпнула. Потому что слишком привыкла к этому Серёже за два дня. И он понял это немного не так.
  Даже совсем не так.
  Может быть.
  Наверно.
- Ну вообще, - туманно пояснила она. - Как обычно...
  Он стоял, покраснев.
  В голове у Серёжи спутались мысли. Он вспомнил ребят, когда играли в «конный бой». Но это было раньше. И вообще, причём тут девушки...
  Он вспомнил литературу.
- А почему?.. - спросил он, совсем смешавшись. 
  Что в голове у этой девушки?
  Где-то на случайной картинке о зарубежной фантастике он видел, как мускулистый звездолётчик несёт раненую девушку по чудовищным инопланетным джунглям. Девушка была тоже с тонкой талией... и обольстительной фигурой.
  Как Алёна. 
- Забыл, что я тебе сказала? – спросила она, с притворным удивлением. – Сухие брюки достать.
- А-а... у меня нет, - пожал он плечами.
  Он посмотрел на Алёну. Она снова сидела на диване с ногами, обняв свои коленки. Девушка быстро опустила ноги на пол.
- Ну тогда рубашку, - сказала она, моргнув.
- Какую?
- Сухую, - пояснила она.
- Да?..
- Ага, - сказала она.
  Серёжа скованно остановился.
  Он не совсем понял, чего она хочет. Он не привык так общаться с девушками. По-приятельски.
- Да ладно тебе, - сказала она, спрыгнув со своего дивана под нижней полкой. - Доставай...
  Он смутился, снова покраснев.
  От того, что пришло ему в голову. Алёна была стройная... но не выглядела такой уж лёгкой. Точно не такой, как девочки в его классе. Правда, не все...
  Которых он никогда не поднимал.
  Он немного обиделся.
  На себя самого.
  И на неё.
- Ну... не обижайся, - сказала Алёна, взявшись рукой за верхнюю полку и коснувшись чего-то мокрого.
  Там лежала мокрая от дождя белая майка.
  Они стояли рядом в проходе между верхними полками. От чего он немного терял соображение. Они были примерно одного роста.
  Чуть покачивался вагон.
- Ты знаешь, сколько я вешу? - сказала она, непонятно посмотрев на него. - Не поднимешь...
  Держась за верхнюю полку, она почувствовала быстрое движение поезда. Серёжа стоял перед ней между полками.
  Стучали на стыках колёса.
- Ну чего ты?.. – спросила она, легонько толкнув его рукой. – Опять без тапочек? – прибавила она.
  Серёжа поднял голову.
  Он посмотрел в неведомую глубину зеленоватых глаз. Показалось, что чуть припухлые красные губы девушки совсем близко... Алёна раскрыла глаза, утонув в синей бездне.   
  Стало ничего не слышно.
- Ну тебя, - наконец сказала она, чуть оттолкнув его. – Пристал...
  Так, чтобы он сел на свою постель. По его мнению, дело обстояло совсем наоборот. Впрочем, кто в этом разберётся.
  Она села напротив.
- Ну доставай... что-нибудь, - кивнула она на свою полку.
  Под ней лежала чёрная сумка.
  В которой находилась баночка с вареньем из мирабели. Которое мама девушки дала ей с собой. Потому что она любила это варенье. Такое, какое делала её мама. Алёна любила пить с ним чай. Вечером, за ужином. На ужин она обычно съедала один бутерброд. С колбасой или сыром. Не считая праздников, конечно.
  Про брюки она больше не сказала.
  И так уже...

  Он молчал, задумавшись.
  Алёна сидела на одеяле, не нарушая молчания. За тёмным окном мелькали в слабом отсвете от купе неразличимые придорожные заросли.   
- А сколько ты весишь? - спросил Серёжа, совсем придя в себя.
  Просто стало интересно. Вообще, он никогда не занимался поднятием веса. В школе это не входило в программу.
  По физкультуре.
- А чего тебе? - спросила она.
- Ну... ты сама сказала, - чуть смутился он.
- Шестьдесят один, - сказала она.
- А я пятьдесят восемь, - сказал он.
  Она посмотрела на него, положив ногу на ногу. Он стал смотреть немного в сторону. Но она этого не заметила.
  Забыла...
- Ничего, - утешила она. - Подрастешь ещё... у тебя сколько рост?
- Сто шестьдесят восемь, - сказал он.
- И у меня, - покровительственно сказала она. - Только у меня нормальный, а у тебя детский.
- Почему это? - чуть обиделся он. - Наоборот, нормальный.
- А у твоего папы какой вес?
- Семьдесят, - сказал он.
- А рост?
- Такой же, как у меня.
- Ну и что он... толстый? - снисходительно поинтересовалась она.
- Не-е... - сказал Серёжа. - Только плотный... немного.
- Мускулистый?
- Ага, - подтвердил он.
- Чего... гантелями занимается?
- Угу...
«И как это она обо всё догадывается?..» - проплыло у него в голове.
  Она была такая привлекательная и симпатичная, что ему мучительно хотелось поцеловать её... Чего он впрочем не сознавал.
  То есть, не понимал.
  Совсем.
«Тетеря...» - смутно подумала она.
  Она сидела на одеяле, не двигаясь с места. Пока что... Он так и не достал чёрную сумку с баночкой мирабели. Под её диваном.
  То есть, полкой.
- Ну, будешь ты доставать? - спросила она.
«Рохля», - туманно подумала она.
  Она чуть протянула ногу, показывая на свой диван. Он посмотрел на ногу девушки. Раньше он как-то не понимал, почему все так увлекаются женскими ногами.
  В художественной литературе.
  Но теперь понял.
- Ага, - согласился он.
  Подняв крышку дивана, он достал сумку. Чуть порывшись, он нашёл баночку с жёлтым вареньем и положил её на стол. Потом убрал сумку на место и сел на её диван под верхней полкой.
  Его был занят.
  Алёной.
- Ну давай пить чай, - предложила она, пересев к столу и белой занавеске у ночного окна с летящей за тёмными облаками луной. - Раз ты больше ничего не хочешь...
  Почти что как Кролик, в том самом случае.
  Когда Винни Пух был у него в гостях.
  Но Серёжа не понял сказанное.
  Как и Винни Пух.
  В тот раз.
- Ага, - сказал он, открывая баночку с вареньем.
  Не замечая ничего вокруг, кроме красивой милой девушки, за столом напротив него. Как и в тот самый раз. Когда больше ничего и не было.
  У Кролика.
- Ну, чья очередь? - спросила она.
  После того, как налила в стаканы последнюю воду из обеих бутылок и положила в стакан узелок с заваркой. А также кипятильник.
- Чего? - забыл он.
- Забыл, что ли? - промолвила Алёна, облизнув губы. - Клуша... – неопределённо добавила она.
  На своём школьном языке.
  На котором она думала в классе.
  Не так, как вчера, когда он был просто малознакомым попутчиком. И она разговаривала с ним, как со взрослым. Соседом по купе... что её разочаровало. Потому что она верила в судьбу. А он был девятиклассником, о чём она сразу догадалась. Как учительница...
  То есть, судьба не получилась.
  Как она надеялась, по сну.
  Не выпало...
  В общем.
- Называй растение, - сказала она.
  Теперь она подвинулась к окну, посмотрев в тёмное стекло. А он сидел на своём месте у окна напротив неё. От подушки Алёны донеслось еле заметное благоухание. Совсем не такое, как от советских духов.
  Такие он замечал только заграницей.
  Или у своей мамы.
  Иногда. 
- Ива, - сказал он.
  Под стук колёс.
- Боярышник, - рассеянно сказала она.
  Под стук колёс в полутёмном купе.
- Ветла, - сказал он.
  На столе стояли два стакана с чайными ложечками и красным чаем. Пока ещё слишком горячим. Серёжа подвинул один стакан к Алёне.
- Спасибо, - сказала она, взяв со стола стакан. - Черёмуха...
- Сирень, - сказал он.
- Щавель, - сказала она, чуть попробовав чай.
- Смородина, - сказал он.
- Облепиха, - сказала она, поставив обратно на стол стакан с дымящимся крепким чаем.
  За окном проплывали темнеющие заросли, в которых иногда угадывались тёмные спящие дома грузинской деревни. Монотонно стучали колёса поезда... 
- Крыжовник, - сказал он, пригубив свой чай.
  Сладкий красный чай в стакане с резном подстаканнике оказался таким же горячим. Пока что...
- Бобовая лоза, - сказала она, давая ему понять своё преимущество. - С красными цветками...
- Откуда ты знаешь? - спросил он.
- Видела, - пояснила она. - В Сухуми... в ботаническом саду. Был там? - спросила она.
- Не-а, - качнул он головой.
- А где ты был?
- На Чёрном море? - догадался он.
- Ага...
- Только в Сочи, - сказал он. - Один раз... в пионерлагере.
- И всё? - удивилась она.
  Это было непохоже на семью дипломата.
- Ага, - сказал он. - А можно, я прямо из банки буду брать?
  Блюдечек для варенья не было. И вообще никакой посуды... кроме перочинного ножа. Который лежал на столе, сложенный.
- А что, - полюбопытствовала она. - Думаешь, я буду брезговать?..
- Н-не знаю... - промолвил он.
- Ну подумай хорошенько, - подсказала она.
  Он не понял, что она имеет в виду...
  Но она ничего не имела в виду. В основном... и довольно часто. Не имела такой привычки... в целом. А он ничего не понимал. Не в смысле своей недогадливости вообще... а в подобных случаях. Сидя напротив девушки, которая его отвлекала.
  От мыслей.
  Вообще.
- Не, - пробормотал он.
- Ну тогда давай, - сказала она, задумчиво посмотрев на белую плывущую луну в тёмном окне. - Подкрепляйся... может, ещё пригодится.
  Это было похоже на Винни Пуха. 
  Который любил подкрепляться.
  Но ничего не понимал.
  Как и Серёжа.
  И Алёна.
- Значит, ты только один раз был на море? - уточнила девушка, не совсем доверяя его словам.
  Она чуть отпила сладкого красного чаю.
  Слишком непохоже на образ жизни высших слоёв общества. Как называл их её папа... немного пренебрежительно.
- Не, - сказал он. - Почему... я ещё жил в Бейруте. До семи лет... А потом ещё неделю жил в Стамбуле. Там был большой парк, с купальней. - Русская территория, - добавил он, для ясности. - Как целый лес, на холме напротив Босфора. Ещё в Варне останавливались, по дороге из Турции. И в Констанце... но там мы не купались.
- А, - сказала она. - А сколько тебе было лет?
- В Турции?.. В четвёртом классе, - сказал он.
  Всё это уже давно было...
  Тут, в купе.
- А в Сочи?
- После шестого, - сказал он, облизывая ложку с вареньем.
  Варенье было и правда вкусное.
  Варенье надо уметь варить...
  Всякое по-разному.
- Ну, - сказала она. - Всё равно... это маловато. Я каждое лето на море езжу... иногда в Ригу. У нас там есть знакомый, в Юрмале. Слыхал?
- Угу, - кивнул он.
  У него тоже был там знакомый.
  Только не в Юрмале, а в Булдури. Юрка Осипов, который сидел в классе позади него. Точнее, не он сам, а его дедушка. Сидел он сам, а жил в Булдури его дедушка. Но Серёжа к нему не ездил.
  Пока.
- Ну ладно, - сказала она. - Давай дальше... а то не успеем.
  Она посмотрела в тёмное окно.
  Море давно кончилось, и с этой стороны поезда была скалистая стена горы. Ей уже немного надоело говорить про растения... Но она любила всё доводить до логического конца.
  То есть, разумного.
  В основном.

  Возможно, в этом и была вся соль.
  Того, что с ними происходило.
  В этом путешествии.
  В мягком купе.
  В поезде.

- Ежевика, - сказал он.
- Ладно... - промолвила она. - Белая и розовая кашка. Как по-другому называется? - спросила она, как  учительница. 
- Клевер, - пожал он плечами.
  Необъятное поле за их домом засаживали клевером. Он был такой высокий, что в нём можно было спокойно прятаться. Так, что не было видно даже с пологой железной крыши их дома. А в этом месте Коровинского шоссе с кюветами и было всего два пятиэтажных дома подряд, на другой стороне от поля.
  В то время...

  Но сейчас это поле застроили, почти до самого старого парка. Сам парк пока так и остался полузаброшенным. Он был тут уже давным давно, когда все эти места ещё были Подмосковьем. За парком чуть подальше был Соцгородок из добротных серых кирпичных домов, с магазинами и всем прочим. Тоже пригород Москвы, даже в Серёжино время. Хотя формально уже построили окружную дорогу, включив Коровино и все ближайшие деревни во владения Москвы. По всей этой обширной местности с тремя-четырьмя деревнями и огромным совхозным садом он с товарищами по двору гулял с девяти лет. Они ходили по ней в дальние путешествия, по два или три часа.
  По инициативе Серёжи.

  Но пока застроили только это поле перед его домом... а бесконечные поля дальше в сторону Дмитровского шоссе так и остались, вместе с маленьким деревенским кладбищем.
  Пока что...
- Лебеда, - сказал он.
- Барбарис, - сказала она. - Знаешь, что это?
  Ещё бы не знать...
  Серёжа прекрасно помнил кусты с длинненькими красными ягодами, которых было полно на обширной территории посольства в Турции. В основном занятой большим полем затейливой формы, рощей, спортплощадкой и теннисными кортами с жёлтым песком. Сами здания занимали гораздо меньше места. Отдельно посольство и далеко от него двухступенчатый жилой дом с красивыми обводящими его галереями с одной стороны и длинными балконами с другой. С яркими жёлтыми и красными перилами из четырёх линий толстых металлических прутьев. На которые можно было вставать ногами.
- Ага, - сказал он.
- Откуда? - удивилась она, поставив на стол свой стакан с крепким красным чаем.
- У нас в Турции было его полно, - сказал он.
- А ты его пробовал? - спросила она.
  Она знала, что на Кавказе растёт барбарис, но сама никогда его не видела и не пробовала. Его не выращивали специально. Насколько она знала...
- Угу, - кивнул он.
- Вкусный?
- Угу, - произнёс он. - Более менее... кисловатый.
- Ну ладно, - сказала она - Давай кончать эту волынку. Ты чай скоро допьёшь?
- Сейчас, - сказал он. - А что?
- Посмотрим, - туманно пообещала она. - Ну говори, - поторопила она, посмотрев в окно.
«Чего она...» - подумал Серёжа.
  Он тоже посмотрел в тёмное окно, но ничего такого там не увидел, кроме слабого лунного света в расплывающихся ночных облаках. У него появилось какое-то  смутное предчувствие...
- Бурьян, - сказал он.
- Ха, - хмыкнула она. - Это не растение...
- А чего же?
- Ничего, - поучительно сказала она. - Просто заросли... высокой травы.
- Ну тогда бессмертник, - вспомнил он.
- Зверобой, - сказала она.
«Как у Купера...» - подумал Серёжа.
- Бук, - сказал он.
- Медуница...
«А это как в «Незнайке»...» - подумал он.
- Граб, - сказал он.
- Вяз, - ответила она.
  Она была уверена, что знает больше него. И не только растений... а вообще всего на свете. Отчасти это было верно.
  Пока.
- Тис, - сказал он.
- Дуб, - ехидно сказала она.
  Серёжа не обратил внимания на её намёки.
- Каштан, - сказал он.
- Карагач, - сказала она, высунув язык. - Чего это?
- Хм... дерево, - сказал он.
  Он ещё помнил длинную повесть о Ходже Насреддине. Тем более, что читал её совсем недавно, в прошлом году.
- Ну ладно, - сказала она. - Кончай... мне надоело.
- А кто выиграл? - спросил он.
  Просто для порядка.
- Я конечно, - не задумываясь сказала она. - Ты ничего не знаешь... кроме названий.
- Почему, - сказал он. - Ромашки знаю... да и вообще.
- Сам ты ромашка, - смешливо сказала она.
- А ты... это... колокольчик, - сказал он.
- Балбес... колокольчик мужского рода, - сказала она.
  Это ему смутно что-то напомнило. Но он не помнил, что... Старые советские фильмы показывали совсем редко.
  Раз в год.
- Чего ж ты... а я думала, ты всё назубок знаешь, - доверительно поделилась она.
  Она опять забыла, что он не еврейский отличник. И даже не русский... а вообще никакой. Просто разгильдяй. С хорошей памятью и соображением.
  И простым самородным умом.
...
  Они сидели, понемногу допивая чай.
  Серёжа смотрел в тёмное окно, за которым пробегали назад неразличимые заросли и ночные холмы Грузии.
- Слушай, - вдруг сказала Алёна. – Серёж...
  Он поднял на неё синие глаза. Алёна замолчала, раскрыв глаза и приоткрыв красные губы. Глухо стучали колёса.
- ...Хочешь мне позвонить? – спросила она, запнувшись.
  Она остановилась, стесняясь.
  Девушка не знала, что делают в таких случаях. Папа говорил ей о том, что делают при ловле рыбы. С самого начала раскидывают сеть по школам... Но об этом он не говорил. Поэтому ей хотелось узнать телефон.
  Почему-то... 
- Ага, - сказал он, чуть покраснев. 
- Ну запиши телефон, - промолвила она, с неловкостью.
  Она с облегчением вздохнула, снова помешав ложечкой остаток красного чая на самом дне своего стакана. Почти пустого...
- Ладно, - сказал он.
- У тебя есть записная книжка?
- Угу.
- Ну доставай, - сказала она, пересев на его постель.
  На своей бывшей полке.
  Он встал и достал из сумки под своим диваном записную книжку. Он её держал просто для красоты. В основном... Когда он был в третьем классе, записные книжки считались роскошью.
  У ребят.
- Постой, - сказала она, поднимаясь с зелёного одеяла и чуть отодвинув его плечом. – Я свою достану...
  Он сел на её постель.
  Девушка порылась в своей красной сумочке, лежавшей в ногах на этой же полке, не обращая внимания на Серёжу рядом.
- Давай свою книжку, - сказала она, сев. – Садись...
  Серёжа пересел на своё место за столиком с белой скатертью. Алёна посмотрела в окно на далёкий еле заметный огонёк в ночной темноте.
  Стучали колёса.
- А ты бери мою, – позволила она. - Только не забудь телефон написать. У вас есть?
- Ага, - сказал он.
  Во всём подъезде телефон был только у них, и все соседи ходили к ним звонить. Даже из другого подъезда... но это редко. Потому что его папа был не только дипломат, но и кандидат наук. Серёжа помнил, как один раз ему позвонили посреди ночи, и он копался в своих книгах по международному праву часа два. А потом доложил, что знал. Серёжа слышал это сквозь сон, потому что и мама тоже поднялась.
- Ну пиши, - сказала она.
  Алёна подкинула ему по столу свою красную записную книжку, а заодно и ручку. Чтобы ему не пришлось снова лезть в свою сумку.
  Было уже поздно...
- А у тебя почерк хороший? - поинтересовалась она.
- Угу, - сказал он.
  Они написали свои телефоны, и снова обменялись записными книжками. Алёна задумчиво посмотрела на него.
- Слушай... а вдруг я позвоню? – полюбопытствовала она. – Что ты будешь делать?
- Ничего, - сказал он.
- Да? – не отстала она, покачнув головой с хвостом каштановых волос. - А что ты скажешь, если твоя мама подойдёт?..
- Ну-у, - подумал он. - Скажу, что ты из моего класса...
- Да? - скептически сказала она. - А что, у меня голос, как у девочки?
- А чего, - сказал он.
  Он посмотрел на то, что она написала у него в записной книжке. Там витиеватым почерком с завитушками и виньетками был записан её телефон. Она тоже посмотрела на то, что он написал. Вообще у него был хороший почерк, но по настроению. А сейчас он немного сплоховал. Хотя конечно...
  Всё было понятно.
- Хорош гусь, - смешливо сказала Алёна. - Нацарапал... ну ничего... я тебя всё равно найду, - ехидно пообещала она. – Если захочу.
  Он смутно подумал о генерале.
- Ну ладно, - заключила она. - Давай спать...
  Она взяла со стола свои часы с коричневым ремешком. Серёжа почувствовал, что ей не очень хочется спать.
  Как и ему.
- А... ну ладно, - согласился он.
  Было давно пора спать, но... у него чуть покраснели уши.
«Мямля», - подумала она.
  Она поставила оба локтя на белую скатерть, обхватив лицо ладонями. Во взгляде девушки было что-то загадочное.
  Для него лично.
  И вообще.
- Тебе до зарезу это нужно? – поняла она, посмотрев на него. - А то смотри...
  Она решила его не щадить. С какой стати... если он сам нарывается. От ночных разговоров  ещё никто не умирал.
- М-м... - произнёс он, не зная, что на это сказать.
- Ну неси воду, - сказала она.
- Ага, - сказал он.
  По старой привычке, после трёх походов в конец вагона. Он прихватил со стола почти пустую бутылку и подошёл к двери с полутёмным зеркалом.
- Пока, - промолвила она, посмотрев ему вслед.
...
- Ну заваривай, - подначила Алёна, двинув хвостом каштановых волос.
  В который раз...
  Серёжа поставил свою привычную бутылку на стол. Поглядев на девушку за столом, он разъехался в улыбке.
«Вот телёнок...» - подумала она.
  Смешно...
  Алёна посмотрела на стол в полном беспорядке и манипуляции Серёжи, прижав к лицу прохладные ладони.
«Дорвался...» - проплыло у неё в голове.
  Сидящий напротив неё синеглазый мальчик был такой простодушный, что девушка готова была его поцеловать.
  За это.

  ...Бывают два вида порядочных девушек, совершенно разные. С очень женственной натурой и совсем не женственной. Правда, между ними остаётся вся остальная шкала.
  Как на линейке.
  А у неё была такая женственная натура, от которой не хочется отделяться. Потому что выражение «половинка» совсем не пустая метафора. Что трудно понять тем, кто слишком извалялся в грязи.

  Он увидел в глазах Алёны что-то непонятное. Вообще далеко не в первый раз, но сейчас уже  совсем по-другому.
- Ты... - запнулся он.
  Он хотел что-то сказать, но не посмел. Потому что не знал, что. Зато она его прекрасно поняла... 
- Кошмарный пыл, - констатировала она.
  В голосе девушки прозвучало нечто вроде одобрения. Не как на уроке литературы, а в более широком смысле.
- Почему? – спросил он.
- Потому, - сказала она.
- А чего? 
- Так... – уклончиво сказала она.
  Чай в стаканах на столе понемногу остывал.
  Серёжа заморгал, встретившись с серо-зелёными глазами девушки, сидящей за столом напротив него.
- М-м... но вообще, больше на меня не рассчитывай, - сообщила она, смотря на него со сплетённых  пальцев. - До утра... Придётся тебя разбудить, - задумчиво добавила она. - А то поезд приезжает в семь.
- Угу, - пробормотал он.
  Пора было спать...
  Она посмотрела на свои часы. Было чуть за час ночи. В ночном скором поезде все давно спали.
  По большей части.
- Ты хочешь спать?..  - спросила она.
«Ничего... завтра выспится», - подумала она. – «И я тоже...»
  Можно выспаться и в гостинице. Гораздо лучше, чем на поезде. Во всяком случае, ничуть не хуже, чем сейчас.
  А наоборот.   
- Не-е... - сказал он.
  Он сидел на своём месте у тёмного окна.
  Алёна поднялась и пошла проверить дверь. Она снова села у самого окна, прислонив голову к прохладному стеклу. Снаружи проносилась очередная скальная стена с плохо видимым плющом. Во многих местах путь прокладывали, вырубая скалу взрывами.
  Там, где было можно. 
  Давным давно...
  До войны.
- Ну чего ты молчишь? - душевно спросила она.
- А ты будешь в гостинице? – произнёс он.
  Этот вопрос давно его мучил, совершенно без всякой видимой причины. Как это обычно  часто бывает.
  Со всеми.
  Почти. 
- Я же тебе сказала, - упрекнула Алёна, не отнимая голову от тёмного стекла и смотря на проносящуюся в темноте стену.
  Она конечно не собиралась проводить свой отпуск в Тбилиси. Где нет никакого моря, кроме грузин. Но зачем ему говорить...
  Всё и так ясно.
- Ты чего задумался?.. - спросила она, не оборачиваясь.
  Он промолчал, смотря в тёмное окно.
  Стучали колёса.
- Думаешь о судьбе? - догадалась она.
«Хм...» - подумал он. - «Откуда она знает...»
- Да-а... - протянул он.
- А что? - спросила она.
- Ну... - задумался он. - Бывают такие вещи... о которых никогда не думаешь.
- Например? - спросила она, всё так же прижавшись лбом к прохладному тёмному окну.
- Что они могут с тобой случиться, - сказал он.
- А как ты думаешь, от чего зависит судьба? - спросила она, повернув к нему голову, но не отрывая её от тёмного стекла.
- Ну... наверно, от случая, - сказал он.
«Типичный школьный оболтус», - подумала она.
  Она прекрасно их знала.
  А также понимала, в силу своей профессии. А также врождённого ума. Не говоря уже о призвании.
- А если подумать? - спросила она, как на уроке по русскому.
- М-м... - произнёс он.
- Ну напряги своё воображение, - поддела его она. - Что бывает кроме случая? Или ты сторонник теории вероятности?
- А чего... ты в неё не веришь? - слегка иронически спросил он.
  Он считал, что это всё равно, что не верить в теорию Дарвина. А также в пышный букет всех остальных теорий. Которые они уже проходили в школе.
  Ну и те, которые пока ещё не проходили.
  Во всяком случае, до девятого класса.
  Или вообще... до института.
  До самого конца.
- Почему, - сказала она. - Верю... по возможности.
- Как это? - не понял он.
- Ну, ты ведь веришь, что мы скоро приедем в Тбилиси, - сказала она. - По мере возможности.
- Почему возможности, - пожал он плечами. - Как раз по теории вероятности... и вообще, это отдельный случай. А мы говорим о теории...
- А ходить по воде? - с колкостью спросила она. - Это тоже отдельный случай?
  Про Христа он слышал.
  Но не очень представлял себе, кто это такой. То ли бог, то ли пророк... К тому же он считал, что на самом деле его просто никогда не было. Так, как его и научили...
- Ну-у, - протянул он. - По теории вероятности...
- Да отстань ты со своей теорией вероятности, - перебила она.
  Алёна прислонилась к мягкой спинке дивана, обняв коленки в серой юбке. Заметив его взгляд, она опустила ноги под стол. Подняв глаза, он увидел смущение на лице очень симпатичной девушки. 
- Хм... больше ничего не можешь придумать? - добавила она, искоса поглядев на него через столик с белой скатертью.
  С высоты своих двадцати пяти лет. И полного класса таких, как он. Она прекрасно знала, чего он начитался.
 
  «Знание - сила», «Техника - молодёжи», «Эврика», «Земля и люди», «Мир приключений», «Вокруг света», «Искатель»...    
  Он был типичный любитель научной фантастики. Хотя и не совсем обычный. Она пока не уловила, в чём. То есть уловила, но пока не могла объяснить.
  Она таких ещё не встречала.
  Точно таких.
  Как он.
- Ну... ты сама... - пробормотал он.
- А почему мы тут встретились? - поинтересовалась она, поглядев на него.
  Как на стоящего у доски ученика.
- Ну-у... случайно, - сказал он.
- Ты сам себе противоречишь, - заметила она. - Согласно твоему же научному представлению о мире, ничего случайного не бывает.
- Но по теории вероятности... - снова начал он.
- Опять ты за своё, - отмахнулась она, снова забывшись и сев, как привыкла. - Забудь о своей теории... понял?
  Серёжа немного удивлённо уставился на милую и притягательную девушку за столом напротив него, обнявшую руками поднятые колени. Что его сильно отвлекало от сути разговора... Но входило в планы Провидения. Собственно не в данный момент, а вообще. Потому что не дама служит рыцарю, а совсем наоборот.
  Как это всем известно.
  Хотя и неведомо.
  В основном.
   
- А чего такого, - пожал он плечами.
  Она ведь первая затронула этот вопрос. Но так, как он совсем не ожидал. Тем более, от учительницы русского языка в девятых классах. Он ещё никогда не видел таких учительниц. И не думал, что они бывают. Но они были... только очень редко. Не каждому повезёт увидеть. Вот как ему.
  Хотя ему повезло куда больше.
  Потому что их свела судьба.
  А никакой не случай.
  Которых не бывает.
  В принципе.
- Поразительная дремучесть, - саркастически заметила она.
  Совсем как учительница на уроке по литературе. Очень привлекательная в своём красном свитере и серой юбке.
  По случаю.
«Дошёл...»
  Она снисходительно посмотрела на его красные уши. Но... иногда нужно что-то делать, чтобы узнать, кто перед тобой.
  Пока не узнаешь.
  А потом...
- Ой, - чуть слышно произнесла она, снова опустив ноги под стол.
  Он посмотрел на девушку.
«Ничего не понимает...» - подумал он.
  Но у него пропало желание ей что-то доказывать. Это показалось не таким важным. На фоне всего остального.
- Ладно, - сказала Алёна, попробовав свой крепкий чай. – Потом разберёмся...
  Чай достаточно остыл.
  Стучали колёса... Серёжа посмотрел в тёмное окно. Там снова проплывали неясные силуэты диких зарослей. Вроде, без зажиточных домов сельской Грузии. Хотя вообще закавказская местность, по которой шла дорога, была довольно населённая. Он это видел, когда ездил другими поездами.
  Не ночью, а днём.
- Слушай, - вдруг подумала она. - Может, ты проголодался? У нас остался ещё кусок колбасы... и немного хлеба.
  Серёжа поглядел на оставшийся кусок копчёной колбасы и бесформенный кусок чёрного хлеба. От которого она отъела почти всю корку. Да-а... мало осталось. Несмотря на то, что они оба не имели привычки много есть. Но в данном случае он пожалуй был непрочь это доесть. С крепким сладким чаем.
- Ладно, - сказал он.
  Он взял со стола красный перочинный ножик с белым крестом. Ножик был довольно острый.
...
- Ну а как ты относишься к инквизиции? - спросила девушка, когда он начал жевать остатки их запасов продовольствия.       
- А ты? - спросил он.
  Просто для равновесия.
  Она всё время его спрашивала, а он отвечал. Просто он пока не привык спрашивать. В основном по своей стеснительности.
  В таких разговорах.
  Со взрослыми.
- Я? - удивлённо раскрыла она зеленоватые глаза. - По-разному...
- Как это? - не понял он.
  Все знают...
- Ну, что ты думаешь о Средних веках? - пояснила она.
- Тогда было лучше, - сказал он.
  Вспомнив о крестовых походах за святую веру, готических соборах в древних городах Франции, королевстве Мерсия, трубадурах в разноцветных одеждах, битвах с маврами в горах Каталонии, рыцарях в блестящих доспехах и неприступных замках среди зелёных лесов Германии.
  Всем известно...
- Ты уверен? - чуть смешливо спросила она, чуть прикусив губу. - А как же насчёт инквизиции?
  Собственно говоря, они оба не знали, что Инквизиция появилась только после Средних веков. Точнее, в конце позднего Средневековья. А до этого её не было...
  Но не может же человек всё знать.
- Ну и что, - упрямо сказал он. - Всё равно...

  Он пока не умел складно объяснять свои взгляды на разные вещи. Но имел о них довольно определённые мнения. Такие, которые уже можно было назвать реакционными. Отчасти даже  мракобесными.
  С одной стороны.
  Потому что одновременно он мечтал и о будущем, где были полёты на другие планеты с разными приключениями. Да и вообще... ему нравилось коммунистическое будущее, описанное в книгах Стругацких. На некоторые особенности он пока просто не обращал внимания.
  По своей духовной неопытности.
  Он не знал, что когда его осенят небеса, он станет настоящим «мракобесом». По определению приверженцев земного растления. Потому что был с самого начала избран для этой работы.

- Ты снова противоречишь себе, мой друг, - заметила девушка. - Средних веков без инквизиции не бывает. Ты не можешь сказать, что тебе нравится вода, только не жидкая. Так ведь? - добавила она, как на уроке.
- Подумаешь, - сказал он.
  По своей молодости, он не очень заботился о логичности своих пристрастий. Может быть, в этом был свой глубокий смысл.
  Которого он пока не знал.
  Но должен был узнать.
  Впоследствии.
«Дубошлёп...» - добродушно подумала она, смахнув со лба волосы.
  Глухо стучали колёса.
  Поезд мчался по ночным гористым лесам Абхазии. В открытое наверху окно дул тёплый воздух, насыщенный такими знакомыми ему ароматами Юга. Так, как человеку знакомо ощущение счастья. Которое к сожалению довольно редко в нашей жизни. Всего лишь земной... Даже слишком земной.
  Небо было закрыто тучами.
- Ну ладно, - допустила она. - Ты пока не знаешь, что такое инквизиция. Да это тебе и не положено. Хотя советую тебе почитать на досуге познавательную литературу.
- Какую? - спросил он.
  Он любил познавательную литературу, почти в любой области знания. Но не скучные научные подробности, а то, что давало пищу для ума. Подробности его интересовали только в лингвистике, физике или палеонтологии. Или истории... и тому подобном. Недавно он купил уценённую книгу в специальном магазине в переулке около улицы Горького, «История французского языка» А.Доза. Когда он подавал чек, миловидная продавщица немного странно на него посмотрела.
  Теперь он с удовольствием её читал. 
  Одновременно с «Миром приключений», конечно. Он всегда так делал. Нужна была не только пища для ума, но и для души.
  В первую очередь.

- Почитай «Историю Святой Церкви» Этьенна, - сказала она. - Я тебе дам.
- Это французская? - спросил он.
- Ага, - сказала она. - Шестнадцатого века.
- Я наверну пока не пойму, - с сожалением сказал он.
  Алёна мелодично рассмеялась, снова откинувшись на мягкую спинку дивана под верхней полкой.
- Да это по-русски, - пояснила она. - Перевод девятнадцатого века.
- Чего? - не совсем понял он. - И книга девятнадцатого века?

  Таких старых книг он почти не видел. Он думал, что они должны быть очень редкими. Но пока не знал, что это относится только к русским книгам.
  И почему.
  И не мог знать, что через сорок лет это будет относиться уже вообще ко всем книгам. А не только русским.
  И тем более, почему.
  У них дома была одна старая книга. Он только недавно догадался, что это не книга, а толстый журнал в твёрдом тёмном переплёте, «Вестник Европы». Но он был не особенно интересный. Серёжа почитал немного пару статей. Одна была про экономическую роль евреев в Прибалтике. Но ему она показалась скучной. Да и вообще, немного глуповатой. Не то что бы он не верил тому, что там написано. Всех его ровесников с детства приучили верить тому, что написано в книгах. А детство ещё не совсем кончилось. Но просто сама тема была хоть и диковинная, но такая неинтересная, что было глупо об этом рассуждать.
  Как о чём-то серьёзном.
  По его мнению.

- Ага, - сказала она.
- Ладно, - сказал он.
«Наверно, интересная...» - подумал он.
  Современные книги по истории он не очень любил. А старинные были наверняка другие. В этом он был уверен. Он любил историю.
- Ты хочешь ещё чаю? - спросила она.
- Не-е, - сказал он. - А ты?
- А я хочу, - сказала она, не пошевелившись. - Налей мне воды...
  У неё чуть слипались глаза, и она хотела выпить крепкого чая. Раз не было кофе. Вообще-то, у неё дома было принято пить кофе.
  Только после обеда.
  Когда все вместе.
  Как у Малыша...
  В Швеции.

- Ладно, - сказал он. - Тогда и я буду...
  Он всегда тянулся душой к близким отношениям с людьми, и довольно часто делал что-нибудь просто за компанию. Они замолчали, слушая такой привычный стук колёс.  Несущегося тёмной беззвёздной ночью скорого поезда.
  По гористым лесам субтропиков.
- Серёж, - сказала она, пригубив крепко заваренный красный чай. - Как ты думаешь, есть связь между призванием и судьбой?
  Он тоже взял за выгнутую ручку свой стакан в подстаканнике. От колбасы, хлеба и всего остального давно остались только шкурки и крошки. А также куски серой обёрточной бумаги, несколько пробок и одна бутылка. От лимонада... Алёна больше не стала убирать её  под стол.
- Не знаю... - сказал он. - Вообще-то есть... от того, кем ты хочешь работать, может зависеть твоя судьба.
- Каким образом? - поинтересовалась она.
  У неё появились смутные мысли на этот счёт. Но не очень понятные ей самой. Пока что... Поэтому ей было интересно, что он скажет. Он подумал, поставив свой стакан с чаем на белую скатерть.
- М-м... сам не знаю, - наконец сказал он.
  То, что сначала показалось ясным, вдруг приобрело другой смысл. Ведь судьба - это совсем не то, летаешь ты на самолёте или ходишь по лесу.
  Хотя так может казаться на первый взгляд.
  Особенно молодым людям.
  Хотя если посмотреть...
  В самую глубину...
- А я думаю, всё между собой связано... - сказала она, опираясь одним локтём на стол с белой скатертью.
  Забыв, что она слышала это от своего отца. Серёжа снова отвлёкся, но она не обратила на это внимания. Он посмотрел в стол, собираясь с мыслями.
  Он к такому совершенно не привык.
  Такие девушки редкость...
  Даже у них в Москве.
- Как? - спросил он.
  Но она подумала совсем о другом.
- Думаешь, я  не знаю вас как облупленных? - задумчиво проговорила она, мешая ложечкой в стакане.
  Стакан чуть звякал.
- М-м... почему? - спросил он, не совсем понимая, о чём она говорит.
  От этого он почувствовал себя не в своей тарелке. Мало ли что она имеет в виду. Может быть совсем не то, что бы ему хотелось. К мысли о чём он уже привык.
  Она подумала.
- Мало их бьют, - пробормотала она про себя.
- За что? - не понял он.
  Он немного растерялся.
- За то, - сказала она, задумчиво смотря на белую скатерть.
  Мимо окна пронеслась маленькая платформа, освещённая фонарями. Он уставился на девушку, не понимая.
- Ничего... не обращай внимания, - сказала она, подняв на него задумчивые глаза.
  На неё нашло что-то...
  Перед ней был совсем не школьник, а просто человек. Такой же, как она. Как оно и было на самом деле.
  В большой степени.
  В тёмное окно донёсся гудок. Ветерок шевелил белую занавеску. Чуть звякала ложечка в стакане.
- Серёж... если парень пристаёт к девушке... – простодушно спросила она. – Почему это, а?
  Она посмотрела на него, полуоткрыв рот. Сбоку от неё чуть колыхалась от ветерка белая занавеска.
  Серёжа немного опешил.
  Он посмотрел на неё... и вдруг понял. Он увидел в задумчивых глазах девушки то же самое, что она увидела у него. Там, в неведомой зеленоватой глубине скрывалась его душа. Но там она была совсем другая, непостижимая для него... С той стороны. И поэтому такая недосягаемая... Как отражение луны в синем вечернем колодце.
  Он в ошеломлении отвернулся.
- О-о... – протянула Алёна в смущении. – Ну а вообще, - беспечно сказала она, спасая положение. – В чём тут соль... как ты думаешь?
  Но-о...
  Положение за беспорядочным столиком с белой скатертью в полутёмном купе стало ещё более запутанным. За окном медленно проплывала ночь.
  Где-то далеко безразлично стучали колёса.
- Не знаю... – неуверенно проговорил Серёжа.
- М-м... а если он влюбился?.. – попыталась она свернуть в сторону от ухаба... Или ямы.
  Или прямого пути.
- Кто? – не понял он.
- Ну... кто-нибудь, - сказала она, сразу передумав.
- Человек? – сказал он.
- Хм... скажи лучше, мужчина, - поучительно сказала она. – Или точнее девушка... – тут же поправилась она.
- Какая разница, - пожал он плечами, стараясь не покраснеть.
- Никакой? – уточнила она, почувствовав теперь почву под ногами.
- Угу, - еле выдавил он.
  Она вогнала его в краску... своим опрометчивым поведением. Точнее, своими неудачными  замечаниями. То есть, случайными мыслями.
  И всем остальным.
- Угу, - произнесла она, разглядывая его.
- А что? - потупился он.
  Он снова почувствовал стыд оттого, что не к месту покраснел. Он чувствовал, что не к  месту. Уже в который раз.
  В своей жизни.
- Ну... потому что для женщины любовь – совсем не то, что для мужчины, - промолвила она, подняв к подбородку коленку.
  По своей привычке.
  Сделав простую ошибку, которую заметила бы у себя в классе. Но правильно по существу. Хотя и не совсем верно.
  Стилистическую.
- Как? – спросил он, отходя.
  Стало не так жарко.
  Беседа в полутёмном купе ночного скорого поезда снова перешла в более отвлечённое, умозрительное русло.
- Ну так, - сказала она, обняв руками коленку. - Всё равно как меч и ножны. Это ведь не одно и то же, правда? - спросила она у него.
  Он немного привык ко всему и почти не обратил на это внимания. На этот раз она помнила, откуда это знает.
- М-м... – сказал он.
  Он никогда об этом не думал.
  В таком плане.
  Он всегда думал, что мужчина и женщина отличаются только полом. В телесном смысле этого понятия. Конечно, он слышал некоторые теории насчёт учёных, писателей и прочих. Но в это как-то не верилось. Кроме того, он конечно читал «Незнайку». Но тут он ничего не понял совсем. То есть, понял... но как ребёнок.
  Без приложения ума.
- М-м... – произнёс он.
  Она с любопытством посмотрела на него через стол с белой скатертью. Ожидая, что он на это скажет.

  Он с лёгкостью получал четвёрки.
  Родители ни разу даже не ругали его за школьные неудачи. Которых, правда, была по-настоящему всего одна... и то она не касалась собственно учёбы. Это был случай в третьем классе, когда он получил тройку за поведение в четверти, и из-за этого его не приняли в пионеры. А приняли только на следующий год, уже в четвёртом классе. Когда он учился в посольстве в Турции.
  Его вина состояла в том, что пара ребят в его классе после уроков бегали по классу и кричали «Хай Гитлер». В то время немецкая доблесть была ещё очень популярна в народе, и тем более у мальчишек, и многие из них только из-за этого выбирали в пятом классе немецкий язык. Серёжа был так возмущён этими выкриками, что в отместку написал на зелёной ученической тетрадке одного из мальчиков эти слова. От рождения он был очень послушный, и поэтому свято верил всему, чему его учили.
  До поры до времени.
  Поэтому при его беззаветной приверженности справедливости во всём, он и не мог стерпеть такого надругательства над правдой. Ну а учительница поверила в объяснения того мальчика, а не Серёжи. Тем более, что улика была налицо. И она обязана была отреагировать. Да и вообще, она ему не очень-то симпатизировала. Хотя он никогда этого не чувствовал. Это была хорошая учительница.
  Для начальных классов.
  Но тогда дома его поругали не очень сильно. Так, что он этого не запомнил. Родители понимали, что он пострадал за правду. Девочки в классе ему сочувствовали.
  Некоторые.

  ...Сама идея была понятной.
  Однако у него совсем не было привычки к осмыслению таких идей... относящихся к душе человека. И вообще, к духу.
  Он думал.
- Ну ладно, - сказала Алёна.
  Он в задумчивости отвернулся к окну, где в темноте мелькали придорожные тени. Она с ожиданием смотрела на него. В зеленоватых глазах была таинственная глубина... в тени от лампочки под верхней полкой.
  От быстрого движения чуть покачивало вагон.
  Стучали колёса.
- Лучше скажи мне, - снова начала она, склонив голову набок. – Плохо это, приставать к девушке?
  Конечно, она не имела в виду ничего личного. Но ему стало немного неловко. За себя и всех остальных.
- Угу, - выдавил он.   
  Она скептически посмотрела на него, закусив губу.
- А что ты об этом думаешь? – спросила она, сделав ударение на «думаешь».
  Снова позабыв, с кем она разговаривает. После того, как провела с ним столько времени в этом купе спального вагона.
  Днём и ночью.   
- М-м... а ты? – вывернулся он.
  Впрочем, ответ был не очень нужен.

  Она словно читала его мысли.
  Правда, иногда это было совсем нетрудно. Почти как на уроке по русскому. Но иногда это было просто наитием. Да он это и чувствовал.
  Только не мог объяснить.
- Ничего, - сообщила она. - Отбросы общества.
  Он редко встречал такие радикальные мнения. Не высказывания, а именно серьёзные мнения. За которыми скрывается нечто большее.
- Да? - сказал он.
  До сих пор он об этом совсем не задумывался. Он был вполне либерален в таких вопросах. Тем более как подросток. Чему содействовала и вся окружающая действительность. Хотя в данном случае он почувствовал, что согласен с девушкой. Но одновременно ощутил за её словами что-то непривычное для себя.
  Что-то невидимое и большое.
  Как слон на околице за дворами в кромешной тьме пасмурной деревенской ночи. Если бы они водились в деревне. 
  Вдруг.
- Ага, - подтвердила она.
  Он снова это почувствовал.
  То, что ему было совсем непривычно. Он привык относиться к людям очень снисходительно. Несмотря на то, что сам был совсем не таким, как все... Как белая ворона. На уровне окружающей действительности... Но он этого не замечал. Он посмотрел на неё...
  И почему-то подумал о Сталине.
  Совершенно случайно.
  Как ему показалось.
  И не только ему.
   
  Да-а... само по себе это правильно.
  Надо быть снисходительным. Но обязательно дополнять это исполнением Правды. Ведь любая медаль, у которой одна сторона стёрта, никуда не годится.
  Кроме свалки.

  Все эти ростки Божественной справедливости с самого рождения коренились у него в душе. И лишь постепенно осознавались зреющим умом.
  Как персик на ветке дерева.

  Например, он сильно не одобрял милостей советского правосудия по отношению к насильникам. У его папы был уголовный кодекс СССР, и он почитывал его, из любопытства. В нём были такие статьи о превышении обороны, которые вызывали у Серёжи отвращение. Так же, как и некоторые статьи о «хулиганстве». Когда человека можно покалечить, и это считалось просто хулиганством.
  Он лично считал, что за это надо вешать.
  Сразу, без всяких размышлений.

  Поэтому ещё с конца восьмого класса он начал чувствовать, по мере растущего осознания окружающего мира, всё большее отталкивание от построения будущего «прогрессивного» общества. В конце этого класса дошедшее до отвращения к нему. Которое он сначала не вполне связывал с советской властью. Что верно отражало действительность...
  Потому что она была очень разная.

  Он это тоже чувствовал, но пока не мог осмыслить. Поэтому всё это было полусознательно. Он даже не знал сначала, какое оно, это «прогрессистское» общество.
  Левое или правое...

  А в девятом классе не только его чувства, но и сознание стало приобретать правые оттенки. Под мертвящим влиянием левых на Западе. Хотя о настоящем осмыслении этого пока говорить не приходилось. Поэтому он пока ещё верил в советскую власть.
  В общем и целом.
  И поэтому, когда большая часть московской интеллигенции у себя на кухне не одобрила ввода советских войск в Чехословакию, он этого не понимал. Ему это казалось не имеющим значения событием.
  Которое и обсуждать глупо.

  В восьмом классе, когда тётя Ира впервые стала слушать «Голос Америки», он был неприятно удивлён её невольным лицемерием. И прямо ей об этом сказал. Ведь нельзя верить в одно, а слушать другое.
  Теперь, с девятого класса, он привык к этим замашкам знакомых ему культурных взрослых. В основном... Но про Солженицина и Сахарова он слышал только мельком и считал, что это совсем малоизвестные люди. Впрочем, тогда они и не были широко известными.
  В СССР.
 
  Почитав пару документальных советских книг о фашистской Германии, он понемногу менял своё отношение и к этому вопросу. Потому что в конце 1960-ых подобные книги в основном стали скрыто про-нацистскими. То есть, более объективными.
  Чего он конечно не знал.
 
  Хотя пока не произошло полного обвала. Всё равно, как в горах... когда лавина сходит в считанные секунды. И никому не известно, какое долгое, от всех скрытое действие за этим стоит. Как вода тысячу лет подтачивает камень, и вдруг происходит падение в морскую воду огромной скалы на берегу. Полный обвал будет в этом году. Потому что шестнадцать лет - ещё один ключевой переходный момент в развитии человека на земле.
  Так же, как четырнадцать и двенадцать.
 
- Ну что? - спросила Алёна, снова почувствовав смущение. - Давай ложиться?..
  Свой чай они уже выпили.
  По всей видимости, обоим он придал несколько бодрости. Серёжа уже не чувствовал себя немного сонным, и у неё давно не слипались глаза. Он не знал, что если долго не спать, то спать расхочется. На время, конечно...
...
  ...Он вернулся в купе.
  Алёна сидела на постеленном диване мягкого вагона, снова в своём старом голубом халатике.
- Самое время поспать, - сказала она, укладываясь головой на подушку и накинув на себя одеяло.
  Но только наполовину.
  Было совсем тепло... даже не очень прохладно. Не говоря уже о холоде... на который эти одеяла были рассчитаны.
  В некоторой степени.
- Уста-ала... - добавила она, протянув руку, чтобы погасить свет.
  Но это не прозвучало достаточно убедительно. Он ощущал чувства людей... которые были рядом. Однако делать было нечего... Она погасила свою читальную лампочку, и в купе сразу стало почти совсем темно. Горел только синий ночник.
  Где-то далеко на потолке.
- Спокойной ночи... - протянула она в темноте.
- Ага, - сказал он, ложась на подушку.
 ...
- Серёж... - подала она голос в темноте.
  Прошло много времени...
  Обоим показалось, что достаточно. Поезд начал длинный поворот. Это было заметно по лёгкому давлению в сторону окна.
- Чего? - спросил он.
- У тебя что, мама армянка? - спросила она в темноте с еле заметным ночником на потолке.
  Серёжа опять заметил, что у Алёны очень нежный женственный голос. Не в данный момент, а вообще. Такой тембр...
  Это бывает.
  Иногда.
- Ага, - сказал он. - А как ты догадалась?
- Хм... ещё не встречала людей, у которых мама грузинка, - пояснила она. - Если отец русский...
- А, - сказал он.
  Но... он ожидал большего. Не умом, а чувством. После всего, что было, ему чего-то не хватало. И он прекрасно чувствовал, чего.
  Точнее, кого.
...
  Прошло минуты две.
  Он лежал  темноте с открытыми глазами.
- Слушай, Серёж... – промолвила она в темноте.
- Чего?.. – отозвался он.
- Пора спать, - заключила она. – Вот чего...
  Она произнесла это таким воспитательным тоном, что он невольно чуть не рассмеялся. Это было похоже на «Тома Сойера».
  Отчасти.
«Лучше позже, чем никогда», - подумала она.
  Чуть заметно горел синий ночник на потолке. Вдалеке спереди поезда раздался негромкий гудок.
  Стучали колёса на стыках.
  В темноте за окном с раздвинутыми занавесками показалась расплывчатая жёлтая луна за скрывающими её облаками.
«А никогда, чем позже...» - подумала она.
  Стучали колёса.
  Мельком увидев всё это, девушка почувствовала чудесное в том, что её окружало. Она не могла бы объяснить это словами.
  Как обычно.
...
  Серёжа лежал в темноте с открытыми глазами, слушая однообразный и непрестанный стук колёс в тишине ночного купе.
  Как обычно...

  Он думал о своей жизни...
  Даже восемнадцать копеек, взятые в долг у Юрки Осипова, он считал своей святой обязанностью вернуть. Тем более, что тут дело касалось совсем не чувства долга. А того, что не идёт с ним ни в какое сравнение.
  А чувства есть у всех, кто их не потерял. И у кого они не украдены при рождении или в младенчестве. Поэтому он чувствовал, что любовь выше всякого долга. Ведь любовь всегда  происходит из сердца, а долг - просто от закона. И поэтому он совсем не сочувствовал Тарасу Бульбе в его досадном «несчастье». Хотя и понимая его чувства...
  Настоящая любовь, конечно.
  А о другой он не знал.
  Ведь её и не было.
  По определению.

  Стало жарковато.
  Алёна почти отбросила одеяло к стенке, с опасением поглядев в сторону спящего Серёжи в темноте. В потолке горел синий ночник.
  Почти ничего не было видно. 
- Ты спишь?.. – тихо промолвила она.
- Ага, - сказал он.
- Прямо, - промолвила она. - Чего ты врёшь?..
- А чего... - пробормотал он.
  Он не понимал, почему она спрашивает. В окно заглянула почти освободившаяся от облаков желтоватая луна.
  Стучали колёса. 

  Он вспомнил, как влюбился в Нину Ковригину после летних каникул, в четвёртом классе. А ведь до этого он был влюблён в Милу, с которой сидел за одной партой в Ховрино. В третьей школе... Это была его первая любовь, и она была такой силы, что он чувствовал её все летние каникулы. Хотя по длине они были как три года у взрослых. Но когда он оказался в совсем другом месте, и с другими ребятами, то буквально через месяц-другой так влюбился в Нину Ковригину, что просто забыл про свою любовь к Миле.
  Её уже не было...   
  Детская любовь всегда сильнее взрослой. Когда она есть... А сила её зависит от вечной степени  мужественности сотворённого духа. Самую сильную любовь мало кто может себе даже представить. Потому что она превращает душу человека из земной в почти небесную. И он становится наполовину ангелом.
  В буквальном смысле.

  Монотонный стук колёс...
  Он смутился, повернув голову на подушке в ту сторону. Почти ничего не было видно. Конечно, она его поддевала.
- А ты?.. – собрался он с духом.
  Он смотрел на синий ночник в потолке и думал обо всём этом, опираясь на свой жизненный опыт. Который стоит гораздо больше, чем жизненный опыт взрослого. Если оценивать его не в бумажках, а в драгоценных камнях.
  Чего он и стоит.
  По сути.
- Нет, - сказала она. – А хочешь спать?..
- Нет, - сразу согласился он.
  Ночной ветерок из слегка приоткрытого окна сверху чуть шевелил тёмную занавеску у него над головой.
- Давай я проверю тебя на материалы, - вполголоса предложила она, со своей подушки.
  Стало чуть лучше видно... у него глаза стали привыкать к темноте.
- Какие? - спросил он.
- Ну, ткани, - пояснила она, лёжа напротив него, в темноте от синего ночника. - Знаешь?..
- Давай... – произнёс он.
- Парча, - начала она, видя только очертания стола и всего остального.
- Шёлк...
- Гипюр.
  Он приподнялся на локте.
  Далеко в потолке купе слабо светилась синяя лампочка ночника. Она казалась далёкой, как звёздочка. Если представить себе, что в тёмном купе есть небо.
  Но оно есть везде.
  Стучали колёса на стыках. Он пригляделся, но почти ничего не увидел. Но достаточно... Она смотрела на него с локтя, и глаза иногда слегка блестели в темноте. Отражая свет вышедшей из-за облаков желтоватой луны.
- Чего это? - спросила она.
- Ну... такой, - сказал он, больше думая не о гипюре. - Кружевной...
- Хм... правильно, - произнесла она. - Тогда муар...
- Не... моя же очередь, - сказал он.
  По своей приверженности к порядку. Почему ему и понравился девиз Муссолини «Закон и Порядок». Когда он про него узнал. Но пока не делал далеко идущих выводов.
  Впрочем, это было делом будущего.
  Совсем недалёкого.
- Ну и что, - сказала она в полутьме купе. - Лодырь... ты чего, за хлебом стоишь?
  В отличие от него, она стояла с бабушкой в очереди за хлебом. Иногда приходилось... давным давно. Когда он ещё даже не родился.
«Почему лодырь...» - проплыло у него.
- Что это?
- Не знаю... - пробормотал он, смутившись.
- Такой шёлк... с разводами.
- Как атлас, что ли? - спросил он.
  У них дома было розовое атласное одеяло.
  Атлас он не очень любил. От прикосновения к нему у него появлялось неприятное ощущение в пальцах. Как от звука трения пенопласта об пенопласт. Или мела об чёрную доску в классе. Хотя последнее немного меньше...   
- Теперь я говорю, - быстро сказала она, смотря на него с локтя. - Шифон...
- Батист, - сказал он.
- Не-е, - живо протянула она. - Сначала отгадай, что значит шифон...
- Хм... чего тут отгадывать, - сказал он. - Просто вроде газа...
- Да? - удивилась она. - А о газе ты откуда знаешь?
- Ну... мы в школе проходили, - пояснил он, опираясь на локоть. - В третьем классе...
«Да-а... вот что значит разные поколения», - скептически подумала она. - «А мы не проходили...»

  «Поколение» было немного преувеличением.
  Но учитывая то время, в которое они жили... Ту скорость перемен, которую они уже видели на своих глазах... Перемены, которые он пока не ощущал умом... к своему счастью. И те перемены, которые их только ещё ждали...
  К их несчастью.
  У него было сознание подростка, и поэтому жизнь вокруг просто шла сама по себе. Но Алёна уже кое-что в этом понимала. Не без помощи своего папы.
  А он был не очень старый.
  Всего пятьдесят лет.

- Ну говори, - сказала она.
  Снова не по очереди.
  Но ему было всё равно... Самое главное было не только в пленительном голосе девушки в полутьме. А само тёмное купе с долетающим до лица душистым ветерком субтропических лесов и просвечивающая сквозь облака жёлтоватая луна. От всего этого веяло чем-то таинственным...
  И сказочным.
- Креп, - сказал он.
- Какой? - спросила она, вглядываясь в него.
  Как и он в неё, со своей стороны.
  При свете ему было иногда неудобно смотреть девушке в глаза... и вообще. Просто слишком непривычно. Но теперь в купе была полная темнота.
  Почти.
- Какой какой? - не понял он.
- Ну, какой он, - втолковала она ему, как девятилетнему третьекласснику.
- Ну-у... такой лёгкий... полупрозрачный, - промолвил он.
- А ещё что?.. - спросила она, не отводя взгляда от Серёжи в полутьме от слабого синего ночника.
  Он был хорошо образован... для своих лет. Но совершенно не знал взрослой жизни. В такой молодости было что-то привлекательное.
  Она немного покраснела в темноте.
 
  В сущности, она совсем не была испорчена... своей одинокой жизнью. В основном теоретически... по откровениям.
  Своих знакомых.
  Подруг.

  А он был совсем наивный... Даже не знал, что в институт поступают не только по отметкам на вступительных экзаменах. Наверняка он смотрел «В добрый час»... Но чистые душой подростки пропускают такие вещи мимо себя, как будто за спину бросают. Примерно как дети, когда читают «Д’Артаньяна”, и не замечают даже его любовной связи с женой Бонасье. Которая прямо мозолит глаза читателя.
  Алёна это знала, как учительница... и не только. Она хорошо помнила, как сама училась в московской школе. Правда, совсем в другое время. Может быть, поэтому она и была похожа на него. В то время...
  Хотя дело было не в этом.
  Не во времени.

  Душевная простота и неиспорченность жизнью всегда притягивают тех, кто не позабыл себя. Как глубокая вода деревенской речки в жаркий летний полдень, в прохладной зеленоватой тени от полоскающейся в воде старой ветлы.
  Главное, не утонуть в омуте.

- Что? - снова не понял он.
- Ничего, - сказала она, вдруг переменив мысли. - Ты читал «Рукопись, найденную в Сарагосе»?
- Потоцкого? - сказал он, уже привыкнув к этому непостоянству.
  Такому, к которому и не надо привыкать. Достаточно иметь его перед глазами. Всю свою  долгую жизнь.
  Если повезёт.
- Ага... – добавил он.
- Ну и как? - с ожиданием спросила она.
- Ничего, - сказал он. - Самый лучший французский писатель...
- Вообще? - немного удивилась она.
- Угу, - сказал он.
  Он был уверен, что читал понемногу всех французских писателей. Классиков... и вообще, известных. И в этом была доля истины.
  Большая.
- А как же современные? - догадалась спросить она.

  Просто потому, что она имела возможность читать не только старых классиков и полуклассиков. Но и совсем современные повести... Особенное исторические и фантастические. И она была уверена, что они понравились бы ему больше. Не все, конечно... но многие. Потому что это были 1960-ые годы. Когда печатали вообще всех. Без всякой цензуры, кроме моральной.
  И это было нормальным, в странах свободного мира.
  Пока не наступило время полного рабства.
  По неумолимым законам истории.
  В которой свобода от всего...
  Требует платы за всё.

- Современные? - чуть растерянно спросил он.
  Он читал только одну повесть Карсака... и рассказ Пьера Буля. Они были неплохие, но... английские были лучше. Французов вообще мало переводили, в этом направлении. Так, что у народа создалось впечатление о полном превосходстве англо-американской культуры. Во всяком случае, на Западе. Наверно, кому-то это было надо...
  Ведь просто так ничего не бывает.
  Даже петух не клюнет.

- Ага, - сказала она, опираясь на локоть. - Жана Рэя читал?
- Не-ет, - протянул он.
- А я читала, - сказала она. - Штук двадцать... получше любого Шекли. Ну, в общем на уровне Фредерика Брауна или Каттнера.
- По-французски? - позавидовал он.
  Конечно, такой разговор надо было вести не в постели, а за чаем и бутербродом с икрой... или сыром. Он не видел большой разницы. Ни в цене, ни во вкусе.
  Но так уж получилось, на этот раз.
  Не всё выбираем мы сами.
  К нашему счастью.
- Ага, - сказала она. - Да, - спохватилась она, забыв о том, с чего начался разговор. - Как тебе эта «Рукопись»? Ты не заметил в ней что-нибудь... такое... - она помешкала в нерешительности. – Ну, неприличное?
- Не-ет, - протянул он. - Вроде ничего... а почему ты спрашиваешь?
- Так... - сказала она. - Тебе этого пока не понять.
- Ну да, - не поверил он.
- Понятно, - заметила она. - Ничего не увидел... а «Смерть Артура» читал?
- Ага...
- И тоже ничего не заметил?
  Он не совсем понял, куда она клонит. Лёжа с локтём на подушке, он видел через тёмное окно расплывшуюся от тонких облаков желтоватую луну.
  Стучали колёса.
- Не-а, - сказал он. - Ничего там такого нету...
- Ну и разиня, - произнесла она, опираясь на локоть. – М-м... пра-авильно, - тут же  поправилась она. - Ну, говори свою материю... только похожее на креп, - прибавила она, чуть покраснев в темноте от еле видного синего света в потолке.
- М-м... кисея, - сказал он.
- Молодец, - одобрительно протянула она.
  Он встретился с ней взглядом... её глаза блеснули в полутьме от слабого света прячущейся за облака луны в тёмном окне полуночного спального вагона, и он ощутил ни с чем не сравнимое блаженство.
  Увидев в глазах девушки неведомую тайну.
  Тайну своего сердца.
- А ещё? - спросила она.
  Сейчас ему показалось, что она говорит о чём-то заоблачном. Он ещё не опустился на землю... и поэтому ничего не ответил. Но она имела в виду совсем другое.
  Более прозаическое.
- Да нет, - сказала она, отчасти догадавшись. – Не воображай...  говори ещё такую же материю.
  Он подумал, глядя вверх сквозь тёмное окно на размытый свет желтоватой луны, наполовину вышедшей из-за тёмно-серых облаков.
  Стучали колёса.
- Не, - сказал он. - Не знаю...
- Чего ж ты, - упрекнула она. - А ещё отличник...
  Он хотел возразить...
  Но вспомнил, что она шутит. Она вообще любила разыгрывать людей. Чувство юмора тоже бывает разное. 
- Сама ты отличница, - сказал он.
- Обалдуй, - сказала она. - Мне уже поздно... теперь я вам отметки ставлю. Понял?
- Ну ты скажи, - предложил он.
  Он не был уверен, что она сама знает. По своей самоуверенности... которой раньше не было, до пятого класса. Но потом она стала появляться, из-за невольного сравнения себя со своими сверстниками. И это была не самая опасная ловушка в жизни. Потому что самая опасная - превозношение над другими.
  Особенно неосознанное.
- Пожалуйста, - легко произнесла она, смотря на него с локтя. - Дымка, флёр, тюль...
- Не, - сказал он. - Тюль не подходит.
  Чуть покачивало вагон.
  В полутьме стало уже видно, что она смотрит на него, опираясь на локоть. Стали хорошо видны очертания одеяла.
  И вообще...
- Почему? - с любопытством поинтересовалась она.
- Это вроде сетки... а надо, чтобы сплошная... как газ, - пробормотал он, вдруг отвлёкшись.
  Девушка пошевелилась в полутьме, быстро закрывшись наполовину отодвинутым и смятым у стенки одеялом.      
- Ну ладно, - согласилась она. – Тоже мне... всё равно ты и этих не знал.
- Почему, - сказал он. - Знал... про дымку.
- А флёр?
- А флёр... это разве материя? - на всякий случай спросил он.
  Вдруг она перепутала... хотя вряд ли. Он интуитивно чувствовал, что она знает больше него. Если не говорить о физике, конечно.
  Или космосе.
- Балбес, - сказала она. - Конечно... а ты видно беллетристики начитался? Под флёром тайны... - произнесла она зачарованным голосом, как в сказке.
- Ну говори снова, - сказала она.
  Ему показалось, что она ждёт от него промаха... чтобы было над чем посмеяться. Отчасти так оно и было.
  Она любила посмеяться.
  Но не только.
- Бархат, - сказал он.
- Ну теперь придумай похожее, - сказала она.
- Не, - сказал он. - Так нечестно... ты только спрашиваешь.
- Ну и что? - промолвила она, опираясь на локоть в полутьме купе от синего ночника. - Мне хочется послушать, что ты скажешь... А чего, ты против?
  Чуть заметно покачивало вагон.
  Она беззастенчиво пользовалась своим преимуществом. В положении особы, не обязанной сохранять трезвость ума.    
- Ладно, - проворчал он. - Вельвет...
- А плюш? - поинтересовалась она. - Не знаешь?
- А-а...
  До него только сейчас по-настоящему дошло, что плюш тоже материал. А не просто выражение «плюшевый мишка», вроде Винни Пуха. Она нарочно выбирала заковыристые названия.
- А ещё?.. - спросила она.
- Не, - сказал он. - Не знаю...
- Эх ты, дуралей, - снисходительно сказала она. - Тафта... знаешь, из которой купчихи себе шили разноцветные кофты в девятнадцатом веке?
- Знаю, - пробурчал он.
  Он снова почувствовал, что симпатичная девушка, смотрящая на него с локтя в полутьме на той стороне, намного старше него.
  На девять лет.
- Ну а что такое камчатый, - спросила она. - Знаешь?
- Шёлк, - кратко буркнул он.
«Не-е... лучше за чаем», - смутно подумал он, уже немного сонно.
- Балбес, - сказала она. - Что это значит?
- Не, - проговорил он. - Не знаю...
- Это такой узорчатый шёлк... понял? - произнесла она милым голосом. 
  Девушка замолчала.
  Подвинув под себя подушку, она стала смотреть в тёмное окно, слушая монотонный усыпляющий стук колёс.
...
  ...Он снова открыл глаза от того, что его бесцеремонно потрясли за плечо. В тёмном купе были едва видны силуэты верхних полок, край столика, пустых бутылок. Он увидел в темноте над собой лицо девушки, белеющее от слабого света желтоватой луны в небе за тёмным окном. В открытое окно по-прежнему врывался слегка прохладный ночной воздух с запахами субтропических лесов.
- Ты... ты чего? - сказал он спросонья. - Я заснул?
- Почти, - сказала она.
  В полутьме от синего ночника в потолке.
- А-а... а ты?
- А я... я тебя потормошила, - пояснила она, чуть помолчав. – Ну, ложись в постель.
- А-а... ты?
«Хм...»
- Ты знаешь, сколько нам осталось спать? - не отвечая, спросила она.
- Сколько?.. – спросил он.
- Не болтай, - сказала она. – Ложись на подушку.
- Ла-адно, - согласился он.
  По правде говоря, у него снова слипались глаза. Но теперь даже сильнее, чем раньше. До того, как он задремал.
  Под стук колёс.
- Я тебе свет зажгу, - пообещала она.
  Загорелась лампочка для чтения у него над подушкой. Она была маленькая, но после темноты оба зажмурились от света.
  Он увидел её...
- Спи, - подбодрила она его. - А то твой дядя Петя намылет мне голову.
- Почему? - не понял он.
- Так просто, - сказала она.
  Серёжа стал ложиться, чувствуя себя неловко. Девушка вела себя так, как будто она его мама. Почти что так...
  Она стала накрывать его одеялом.
- Не... сейчас не жарко, - сказал он, отстраняя от себя прохладную руку девушки.
  У него появилось необычное и странное чувство прикосновения к красоте воплощённой души. Которое он не мог понять умом.
  И не только он.
- Балбес, - сказала она. - Через час будет свежо... ты что, не знаешь, что к утру всегда холоднее?
- М-м... знаю, - сказал он.
  Хотя раньше это ему не приходило в голову... только догадывался по опыту. Когда жил одну смену с пионерлагере «Молодой гвардии», после седьмого класса. Где они спали в больших палатках на сорок человек.
  Под Москвой.
- Ну давай, - сказала она.
  Она щёлкнула выключателем, и снова стало темно. Сначала так темно, что хоть глаз выколи. Потом опять стали вырисовываться контуры полок и всего остального.
- Ла-адно, - сказал он, снова ложась на подушку.
- Ты лёг? - спросила она, приподнявшись на локте, на своей стороне.
- Угу, - произнёс он.
  Стучали колёса.
  Далеко в потолке еле горел синий ночник. За тёмным окном была видна гористая лесная местность, посеребрённая лунным светом.
  Стало тихо.
...
- Эй, - вполголоса позвала она.
- Чего? - чуть приподнял он голову.
- Ну что, доволен? – произнесла она, чуть помолчав.
  В полутьме от слабого лунного света.
- Почему? - он шире раскрыл глаза в темноте.
  Конечно...
  Она говорила про их чудесное путешествие. Такого с ним действительно никогда ещё не было. Но о чём он часто мечтал... Как и все ещё не потерявшие свою чистоту подростки.
  В его время.
- Сам знаешь, - уклончиво сказала она.
- Не-е... – протянул он.
- Ты вообще... не удивляйся, - попросила она.
  Она подумала про своё поведение... Оно было странным, в последние два дня. И одну ночь. Точнее, уже вторую.
  И до утра...
- Чему? - спросил он.
- Всему, - пообещала она.
- А кто нас разбудит? – пришло ему в голову.
- Не волнуйся... сами, - успокоила она. 
  Серёжа лежал в темноте, слушая монотонный стук колёс на стыках. На одну сторону тёмного купе падал из окна слабый свет луны.
  Пора было спать.
- Э-э... а брюки положил сохнуть? – подала голос Алёна, вспомнив об этом.
- Ага...
  Но она ему не доверяла.
  Она не хотела, чтоб он пошёл завтра в совсем мокрых брюках. При нём она чувствовала себя, как воспитательница в пионерлагере.
  В старшем отряде.
- Сейчас проверю, - сказала она.
  Он на всякий случай отвернулся, лёжа на своей подушке. Хотя свет был выключен... Но были видны очертания полки. И всего остального...
  Чтобы не стеснять её.
- Ну, спокойной ночи, - сказала она в темноте от серебристого света луны за окном мчащегося поезда.
- Спокойной ночи, - засыпая, ответил он.

                *********

  Он проснулся оттого, что его растормошили, и сразу зажмурился от яркого солнца. Всё купе было залито солнцем. В дневном свете всё выглядело совсем по-другому. Совсем не таинственно, но зато весело... Так, словно ты на небесах.

  Он часто чувствовал такую безумную радость жизни.
  Но не знал, что она действительно нисходит прямиком с Небес. Но к сожалению мало у кого остаётся такой же ослепительной, тускнея в течение земной жизни.
  Потому что Небеса не терпят грязи.
  Такой, которая тут на земле.
  На дороге.
- Вставай, - сказала слегка озабоченная Алёна. - Осталось двадцать минут до вокзала...
  Он сел на постели.
  Она была уже одета, в летней чёрной кофточке и той же самой короткой серой юбке. С чёрными туфлями на модных каблуках.
- А... а кто тебя разбудил? - чуть растерянно спросил он.
- Тётя Дуся, - сказала она. - Вставай скорей.
  На столике с белой скатертью стояли два стакана с дымящимся крепким красным чаем. Больше ничего на столе не было. Серёжа понял, что проводница приходила, пока он спал.    
  Ему стало немного неудобно.
- Чего ж ты... меня не разбудила? - спросил он.
- Вот ещё, - сказала она. - На кой ты... только мешаешься. Давай чай пить... а то не успеем.
- Ладно, - сказал он.
  Он по привычке застеснялся одеваться при девушке. Но вспомнив всё, что было вчера, откинул одеяло и стал одевать свои почти высохшие чёрные брюки.
  Настроение у него немного испортилось...
  Алёна села за стол, посмотрев на него.
  Скорее даже сильно...
- ...Ну хочешь, поменяемся книгами? - предложила она, в утешение.
- Зачем? - воспрял он.
  Серёжа не дочитал свою, но охотно поменялся бы с ней книгами. Вообще-то наверно и не только книгами. Он поднял взгляд... В зеленоватых глазах девушки было простодушие.
  И ещё что-то...
- Ну, просто так, - объяснила она.
  Он не  понял, что она имеет в виду.
- Ты чего читаешь? - спросила она, пригубив дымящийся горячий чай.
  Название она уже видела.
  Всем известный сборник приключений и фантастики. Она тоже иногда его почитывала. Тем более, что имела подписку на все выпуски.
  Начиная с 1955 года.
- «Сфера Шварцшильда», - сказал он, тоже попробовав свой чай.
  Он был крепкий и сладкий... но пока слишком горячий. А вообще, он больше любил с лимоном. Но лимон они докончили вчера.
  То есть, ночью.
- Почитай «Пропал дракон», - сказала она. - Интереснее... ты всё подряд читаешь?
- Не, - сказал он. - Только фантастику... а остальное, если интересно.
- Олух, - сказала она. - Что ж ты, фантастику всю читаешь... даже если совсем дрянная?
- Ага, - сказал он.
  Он понимал качество того, что читал, но не мог остановиться при виде неодолимо манящего, волшебного для него слова «фантастика». Был только один раз, когда он не смог одолеть до конца один «фантастический» роман, и бросил на середине. Это был толстенный роман Казанцева «Арктический мост». Он так и не смог его дочитать... но всё-таки скорее из-за его длины. Он читывал и похуже, но те были страниц в триста. Самое большее...
  А этот - в два раза толще.
  Как «Война и мир».
  Почти.   
- Во... любитель, - произнесла она с непонятным выражением. - Надо от этого отучаться, - безоговорочно произнесла она. - А то знаешь... всеядность до добра не доводит. Во всяком деле... Да и время зря теряешь... – добавила она по-приятельски.
- Да ну, - сказал он, отпив глоточек чая.
  Надо было торопиться... До прибытия оставалось минут пятнадцать. Колёса поезда  погромыхивали по расходящимся во все стороны путям.
- Нечего тут... «да ну», - бесцеремонно перебила она, незаметно для себя снова перейдя на свой учительский тон. - Слушай, что тебе говорят...
  Поезд загрохотал под пригородным мостом. Вспомнив о вокзале, Серёжа снова немного помрачнел.   
«Повесил нос...»
- Ну... хочешь, я тебе буду книги давать, - попыталась она утешить простодушного мальчика с синими глазами.
  Она запнулась, исподлобья посмотрев на Серёжу. Он отвлёкся, увидев в окне старый и выцветший вагон на путях.
  У него ёкнуло сердце.
- М-м... какие? - спросил он, уставившись на неё и машинально отпивая ещё глоточек крепкого чаю.
  Алёна сделала большие глаза, склонив набок голову. Слегка махнул хвост каштановых волос у неё на голове.
- Вообще, - сказала она.
  Серёжа чуть отпил чаю, оставаясь в полном недоумении.
- Да уж получше, чем Казанцев, - добавила она, начиная понемножку пить свой чай.
  Как будто угадала.
  За окном начались пригороды Тбилиси. Они были мало похожи на пригороды Москвы. В основном частные дома или бывшие частные, сложенные из светлого местного камня, с плоскими или черепичными крышами.
- Ну бери, - подвинул он к девушке свою толстую голубую книгу по белой скатерти.
- На, - сказала она, чуть поколебавшись.
  Она подняла со стола своего потрёпанного и тоже толстого «Виконта де Бражелона». – Потом вернёшь, - шутливо добавила она. – А то в школу пожалуюсь...
  Она шутила...
  Но в глубине души Серёжа не был в этом уверен. Так, как мы уверены в наступлении следующего дня.
- А... а если потеряю, то... тогда чего? - спросил он, смутно надеясь понять.
  То есть, выяснить.
  Он отпил горячего крепкого чая.
  Это было как раз то, что надо. После довольно бессонной ночи. Хотя он не чувствовал себя уставшим. У него быстро восстанавливались силы.
  По молодости.   
- Тогда?.. - протянула она умильным голосом, посмотрев на него зеленоватыми глазами с неуловимой иронией. - Тогда совсем другое дело...
- Почему?.. – неуверенно спросил он.
  Для него это было непонятными чудесами. Но не столько по отсутствию опыта, сколько по невозможности его приобрести.
  В принципе.
- Моя книга дороже, - пояснила она, отхлебнув чаю.
- Да ну тебя, - сказал он.
- Ну тогда ты скажи, - предложила она.
  До вокзала оставалось только семь минут... Но они оба не стали готовиться заранее. Как будто сговорились.
- М-м... - он немного покраснел от смущения. - Ты чего... пошутила?
- А ты что думал? - с лёгкой иронией полюбопытствовала она.
- Я?.. не знаю... - пробормотал он, поставив стакан в подстаканнике на белую скатерть. - Кто тебя знает...
- Обалдел, что ли? - сказала она, уставившись на него зеленоватыми глазами с таинственной и бездонной глубиной. – Скажи, что больше не  будешь...
  Поезд громыхал на стыках сходящихся и расходящихся в разные стороны путей. В окно задувал лёгкий тёплый ветерок.
  Самое утро...
- Не буду чего? - не понял он.
- Так думать, - пояснила она.
- А чего?.. - снова не понял он.
  Что она имела в виду.
- Чего? - сказала она, склонив набок голову с зачёсанными назад тёмно-рыжими волосами. - Что я не такая, как... – она помолчала. - Как все...
- А ты? - спросил он, почти до конца допив свой чай.
- Что я? - не поняла она.
  В свою очередь.
- Ты э-э... так думаешь?
- Ты о чём? - уточнила она.
  До вокзала осталось минуты три. По внутреннему радио поезда прибытие объявили уже второй раз. Первый раз за десять минут...
  Серёжа чуть покраснел.
- Ну... ты думаешь, что я не такой? - наконец нашёл он подходящие слова.
  Он посмотрел в окно.
  Там проплывали старые и новые пути, отдельные старые довоенные вагоны, грузовые платформы, будки и тому подобная обычная дребедень.
  Колёса стучали на стыках и стрелках.

  Не то что бы он плохо соображал.
  Просто он совсем не привык к разговорам со взрослыми. У себя в Ховрино он вёл простую полудеревенскую жизнь. В школе он только отвечал на уроке. Родители его не баловали своими разговорами. Кроме тёти Иры...
  Но она жила в другом месте.
  И тем более они не баловали его разговорами со своими знакомыми. Ему это казалось нормальным. Ведь другой жизни он не знал. В восьмом классе он в первый раз встретил Новый год со всеми. Родители обычно приглашали две пары интеллигентных соседей из своего подъезда, примерно того же возраста. Научного работника дядю Юру, который только недавно женился и инженера дядю Толю Суховерова с тётей Алей. Тётя Аля была молодая и красивая. Серёжин папа за ней ухаживал, но в пределах застольных приличий. О другом не было даже речи.   
  Это было не принято.
  Пока ещё. 
  А до этого папа отправлял его спать часов в девять, чтобы не мешался. С восьмого класса папа отправлял его спать в обычные дни чуть позже, в пол-десятого. Если только он не загуливал до десяти или пол-одиннадцатого. Что иногда случалось, в летние дни. Папа его за это не ругал. Потому что где-то на поле или ещё неизвестно где он ему не мешался.
  Серёжа немного стеснялся, что его загоняют спать так рано. Впрочем, никто у него и не спрашивал, когда он ложится. Никому не было до этого дела.
  Особенно его товарищам.
 
- Дуралей, - сказала она.
  Он хотел то-то сказать, но поезд уже ехал вдоль перрона. Показался большой вокзал столичного города. Было только семь часов утра, но на платформе было много народа.
  Все кого-то встречали.
- Всё, - сказала Алёна, вставая со своего дивана. - Приехали...
  Она немного не допила свой чай, остатки которого чуть колыхались на донышке. Второй стакан был пуст. Серёжа любил порядок...
- Ну, давай прощаться, - сказала она. - А то поздно будет...
  Серёжа опасливо оглянулся на дверь. А потом вспомнил про окно... дяди Пети там вроде не было. Но он стеснялся и чужих людей.
  В данном случае.
  Впрочем, это выглядело как родственные отношения. Но всё равно он немного покраснел. Вдруг с перрона увидят?..
- Ты что, сбрендил? - сказала она, посмотрев на него исподлобья. – Перестань сейчас же...
  Поезд уже останавливался.
  Дядя Петя наверняка знал, где его вагон и поджидал в нужном месте. Впрочем, так делают и все встречающие.
  Почти все.
- Чего? - не понял он.
- Перестань краснеть, - пояснила она учительским тоном. - Живо доставай свои вещи...
  Серёжа не стал спрашивать, почему живо, и торопливо достал из-под дивана свой чемодан и сумку. Чемодан был небольшой. У него было не так уж много вещей.
  А ехал он к родственникам.
- Подвинься, - сказала она, и сделала то же самое.
  У неё был красный чемодан чуть больше, чем у него. Сумка была тоже побольше. Только она была полупустая. Чёрная сумка была модная и явно иностранная.
  Поезд остановился, слегка заскрипев тормозами.
  Они приехали...
- Открой дверь, - сказала она.
  Он стоял ближе к двери.
- Ну выходи, - кивнула она на коридор, уже наполненный пассажирами.
- А ты?
- Олух...
- Ладно, - сказал он.
  Он уже держал в руках свои вещи, и не мог протянуть ей руку. Хотя не был уверен, что это надо делать.
  На прощанье...
  Они переговаривались тихо внутри купе с раздвинутой дверью, в гомоне продвигающихся по коридору приезжих с чемоданами и сумками. Серёжа наконец вышел, напоследок кивнув головой девушке в панамке, чёрной кофточке и короткой серой юбке. Он не знал, что дороже всего в её одежде были чёрные туфли на модных каблуках.
  Они стоили с рук рублей сто.
- Ну иди, - сказала она.   
  Она вышла из вагона прямо за ним.
- А, вот ты где, - радушно улыбаясь, обнял его пожилой дядя Петя. - Как всегда, в самом хвосте устроился...
  Это был солидный добродушный мужчина лет сорока пяти, с крупным правильным носом и светло-карими глазами. От был полон приветливости и хорошего настроения. Он был только на два года старше Серёжиного папы.
  И мамы.
- А это кто? - заметил он девушку в чёрной кофточке, которая вышла сразу за Серёжей.
  Алёна нарочно задержалась, сделав вид, что поправляет туфлю на модном каблуке и наклонясь, застегнула ремешок. Ей захотелось поглядеть на этого дядю Петю.
  В свою очередь, дядя Петя с интересом поглядел на её короткую юбку. Ведь ремешок на обуви не всегда расстёгивается прямо после выхода на перрон. Он заметил её мельком брошенный взгляд. Да она и сама всегда привлекала к себе взгляды мужчин.
  Тем более, грузин.
- Попутчица, - небрежно сказал Серёжа. - Соседка по купе...

  ...Эта девушка стала знакомой, вроде Наташи.  Свою сестру Наташу он знал лет с девяти. До этого она жила в Германии, где дядя Петя служил сразу после института, с начала пятидесятых годов. В то время говорили просто «Германия».
  Вместо «ГДР».

- А, - сказал дядя Петя. - Ну пойдём, пойдём... тебя все заждались. Они сейчас правда спят... но скоро проснутся. Так что мы с тобой тихонько посидим на кухне... ты ещё не видел нашу новую квартиру.
- А далеко ехать? - спросил Серёжа, постаравшись случайно оглянуться на Алёну.
  Она нарочно всё ещё стояла на том же месте. Делая вид, что ждёт кого-то. Того, кто должен её встретить.
- Да... сорок минут, - сказал дядя Петя. - Пошли...
  Он взял Серёжин старый чемодан, а ему оставил тащить сумку. Серёжа издалека увидел стройную Алёну в чёрной кофточке, и она помахала ему рукой. Воспользовавшись тем, что дядя Петя смотрит совсем в другую сторону.
  Больше Серёжа её не видел.

  В этот солнечный летний день...

 «Что теперь делать?..» - подумала Алёна, выходя с вокзала в чистое свежее утро на залитой  ослепительным солнцем улице незнакомого южного города.


  Тот, кто греется у огня, может обжечься.
  А тот, кто не греется, замёрзнет.
  Жизнь сложная штука.


НБ:
В повести – два осознанных, но скрытых действия, совершенно не относящихся к вопросам любви и брака – от Алёны к отцу и к Серёже.

НБ:
Всё в повести – реальные люди, места и события. Кроме встречи в поезде.

НБ:
Автор – патриот своей родины, СССР, поскольку другой у него нет.



16-1-2016 – полностью переработано в замысле и в материале к 7/2023.
Первый вариант считать недействительным.
Null and void.

Сергей А. Горлов