Глава двадцать третья. Смятение чувств и разума

ЛИХОЛЕТЬЕ. Книга третья.
Глава двадцать третья. Смятение чувств и разума.

 Наконец-то Элеонора Кузьминична Орлова решилась уйти на пенсию. Возможно посчитала, что достаточно она уже основательно подготовила Бутинову к роли редактора газеты. А возможно, что и слова Матвея Николаевича Маленчева сыграли свою роль, пожелавшего им всем в редакции пережить перестройку и вселившие в неё некую тревогу, как и непонимание происходящего в стране событий. Об этом было трудно судить Сергею, тем более, что она сама по этому поводу ни с кем не делилась, даже с Жанной Моисеевной. 
 Но большинству управленцев комбината, также как и членам парткома, это показалось вполне и естественным, при её-то возрасте. Многие даже посчитали, что пора бы этому и случиться, желая какой-то перестройки в работе газеты, раз по всей стране идёт всеобщая перестройка всего и вся, то и в её работу нужно влить свежую молодую кровь, поставить во главе газеты молодую и профессионально грамотную руководящую силу.
 Демократические веяния были сильны на комбинате. Несмотря на это, газета, по-прежнему, имела большой спрос и авторитет не только среди работников комбината, но и в самом Крутом Яру. Тем не менее, многие видели в Бутиновой, именно, такую освежающую силу, способную сделать газету современной, в соответствии с духом сегодняшнего времени.
 К тому же, сама Елена Александровна, всем своим энергичным видом и поведением, даже и походкой, старалась оправдать все эти ожидания. Потому, в таких случаях, она загадочно улыбалась и загадочно молчала, слушая внимательно собеседников. Или же кратко, восклицаниями или мимикой, выражала неоднозначно свои мысли по поводу тех или иных событий, происходящих, как на комбинате, так и в стране, что трудно было понять, согласна ли она с собеседником или нет.
 Возможно, поэтому многим виделась она вполне современной, в духе времени, в том числе, и члену профкома Якову Константиновичу Строгову, лидеру только-только нарождающегося перестроечного движения либеральных демократов. Позже объединившихся в партию "Демократическая Россия".
 Бутинова была, надо сказать, достаточно умна и хитра, чтобы не выказывать себя сторонницей или противницей происходящих перемен на комбинате и в стране. Она постоянно в разговорах старалась подчеркнуть, что задача многотиражной газеты лишь только правдиво отражать текущие моменты в жизни комбината и Крутого Яра. И в этом Сергей был с ней абсолютно согласен, но порой он и сомневался в искренности сказанных ею слов. Она была явно солидарна с демократами. Ему, казалось, что втайне она была сторонницей ломки существующего порядка.
 Это было видно по всему. Даже потому с каким большим интересом и вниманием она слушала Строгова и как выражала своё с ним внешнее согласие. Во время таких разговоров Сергей едва сдерживался, чтобы не вклиниться в их беседу, уткнувшись в рукописи рабкоров. Он только не знал, что им можно было противопоставить. Сама компартия страны проводила перестройку и идти против линии партии было как-то непривычно, как и прослыть консерватором и мракобесом.
 Но сдерживать себя ему удавалось делать всё сложнее. Он внимательно присматривался к ним обоим и видел насколько они близки в своих суждениях и перестроечных взглядах. К тому же, он и сам ещё до конца не понял, что происходит в стране и во внутренней политики партии. Куда несёт девятый вал событий демократии и гласности. Всё советское подвергалось критике и пересмотру, почище, чем в хрущёвские времена.   
 Сергей даже начал сомневаться в том: правильны ли его ныне представления о сегодняшнем дне, коли на самом верху в комбинате и в руководстве поселкового Совета, в высших эшелонах власти в стране, шла всеобщая поддержка перестройке, о чём свидетельствовали все газетные публикации.
 Всё было пока хорошо в производственной, общественной жизни комбината. Но Сергей не видел того, что нужно и как нужно перестраивать? Что нужно менять? Об этом никто толком не говорил, вокруг звенели лишь одни трескучие фразы. Может, это опять одна только говорильня, пропагандистская кампания, которые сменяли одну другую? 
 Но и он мог, конечно, ошибаться. Ему не с кем было посоветоваться. Михаил Потапович Милонов замкнулся в своём музее и только лишь горестно махал рукой. Ивана Ивановича Блинкина давно не было на предприятии.
 В апреле 1988 года в Прибалтийских республиках возникли Народные фронты. Потом и в других республиках. В том числе, и националистического толка. В мае 1988 года в России была создана партия "Демократический Союз", что объявила себя оппозицией КПСС. В течение 1998-1990 годов появилось множество других партий, отражающих весь спектор политической жизни страны.
 Партком же комбината чётко следовал указаниям КПСС, нацеленный на перестройку и полностью поддерживал позицию администрации комбината, прежде всего его директора Литвинова, ориентированного на полную самодостаточность предприятия, под лозунгом "Свою судьбу решаем сами". Именно, такую книгу написал ещё секретарь парткома Стрельцов, с помощью Матвея Николаевича Маленчева. В посёлке было всё своё, в том числе, и сельскохозяйственный цех. 
 Взаимоотношения с Бутиновой у Сергея были не очень близки, как и взгляды. Ей, вся эта кутерьма, была видно в радость. Не стал висеть над газетой дамоклов меч партийного контроля. Сергей никак не мог её разглядеть и понять. Может, он и здесь тоже ошибался.
 Тогда говорил он себе, что не следует ему пока спешить с никакими выводами. К таким людям, как она, нужно получше присмотреться, так как люди вообще сложны и  понять их трудно. Они не всегда открыты, чисты и сердечны, хотя внешне, кажутся,  просты и коммуникабельны.
 Возможно, что она тоже, как и он сам, ещё и не в состоянии понять, что происходит на самом деле. Тем более, как ощущал Сергей, большинству на комбинате тоже было не совсем просто и ясно понять куда ведут все эти перемены, связанные с перестройкой.
 Не понимал этого пока и сам Сергея, привыкший верить в разум партии и доверять принимаемым ею решениям. Партийная дисциплина и принцип демократического централизма, воспитанный всей его жизнью, требовал от него чёткого исполнение решений партии, принятые её центральными органами.
 В тоже время, происходящие перемены на комбинате и в стране, начавшиеся перестроечные процессы вызывали в нём, если не тревогу, то полное смятение чувств и разума.
 На днях Сергей увидел на всех проходных комбината такую вот листовку-объявление, где крупными буквами было написано:
 ЗАКОН СССР О ГОСУДАРСТВЕННОМ ПРЕДПРИЯТИИ В ДЕЙСТВИИ.   
 И далее: "Совет трудового коллектива комбината решил провести 25 апреля 1988 года конференцию трудового коллектива комбината с повесткой дня:
1. Отчёт директора комбината М.И.Литвинова о работе по выполнению плана социально-экономического развития за 1986-87 год и задачах коллектива на предстоящий период.
2. Перевыборы директора завода.
  В связи с этим образована конкурсная комиссия под председательством начальника отдела кадров предприятия Грушиной. Предложения трудовых коллективов, общественных организаций, трудящихся и самих кандидатов подавать в конкурсную комиссию до 12 апреля.
Совет трудового коллектива, 20 марта 1988 года".
 Вот этого Сергей и не понимал. Теперь, получается, главным руководящим органом на комбинате, практически, получается ни партком, ни профком и ни сама дирекция предприятия, а именно, этот самый Совет? Народная демократия?
 Теперь, получается, директор не только назначается соответствующими органами государственной власти, с одобрения партийных организаций, а ещё и избирается снизу самими работниками предприятия.
 Но правильно ли это? Одно дело контроль - ленинской рабоче-крестьянская инспекция, другое дело огромная власть нового органа над предприятием, теперь во многом определяющего его всю внутреннюю жизнь и уводящего его, таким образом, из-под государственной опеки. Или же он в этом ошибается?
Сергею это напомнило, некоторым образом, анархию первых лет революции, когда командиры в красных отрядах не назначались, а избирались. И только лишь институт комиссаров привёл эти отряды в надлежащий вид, к верности революции, сделав их дисциплинированными и сознательными, избавив их от партизанщины и махновщины.
 Не случится ли тут сегодня обратное в нашей советской социалистической экономике, не приведет ли эти перемены к анархии в производстве? Не скажется ли это на престиже и роли самого парткома, того же профкома и комитета комсомола?  Не пролезут ли тогда в этот Совет люди чуждые социалистических взглядов на развитие страны.
 Все эти мысли приводили в смятение, как чувствовал Сергей, не только его одного. С этим вопросом он решил обратиться к секретарю парткома Белякову. Тот внимательно выслушал его, пристально посмотрел ему прямо в глаза. И тут Сергей почувствовал, что у секретаря тоже на эти вопросы ответа нет, что он и сам мучительно ищет на них ответ. И не знает, где и как его найти.
 - Понимаешь, Сергей,- сказал ему он мягко,-  время сейчас очень сложное, неведомое. Перестройка. Есть разные мнения по этому вопросу. Партия ищет пути дальнейшего реформирования и ускорения развития не только социалистической экономики, но и совершенствования нашего общества. Надеется здесь на сознательность и энтузиазм масс, на классовое чутьё трудящихся, всего советского народа. Рассчитывает на полное раскрытие его творческого потенциала и пробуждение его творческой энергии. Но насколько это всё правильно проводится в жизнь я не знаю. Посмотрим на деле, как пойдут у нас дальше дела на комбинате.   
 - Так, неужели же, вы думаете, что есть на комбинате человек способный заменить Литвинова на его посту директора комбината?
 - Пока, что нет. Но незаменимых людей не бывает. Так ведь? Правильно? В том числе, и нас с тобой. Так что иди работай и постарайся больше думать, чем говорить. Внимательнее присматривайся к происходящим у нас на комбинате событиям и только уже потом делать свои выводы. Это я тебе по дружески говорю.
 Отчёт директора комбината перед Советом трудового коллектива, впрочем, ничем не отличался от обычного партийно-хозяйственного актива или же всеобщей профсоюзной конференции комбината.
 Но после этого Литвинов был уже не только назначенным директором министерством, с партийной рекомендацией, но ещё и избранным на этом Совете трудовым коллективом комбината. И этим, кажется, он был очень доволен. Это было видно по его лицу.
 Были довольны таким исходом и члены Совета. Прежде всего своей властью. Среди членов которого было совсем немного коммунистов, не говоря уже про членов парткома. Но был среди них член профкома Строгов. Сергей хорошо видел с первого ряда его серьёзное и довольное лицо. И тут же подумал: "Вот этот человек способен стать руководителем Совета. Он обладает всеми качествами лидера, чтобы руководить им, даже не будучи его председателем или же заместителем. С такой энергией и работоспособностью, как у него, он способна подчинить себе весь Совет".
 В этом он не ошибался. Авторитет Строгова рос изо дня в день. Однако же, Яков Константинович не стремился к этому, старался оставаться рядовым членом Совета.         
 Теперь он стал почти ежедневно бывать не только в профкоме, но и в редакции газеты комбината, делился своими мыслями, идеями и новостями по поводу происходящих событий на комбинате и в стране. А также тем, как их новое либерально-демократическое движение набирает силу не только в Крутом Яру, но и Туле.
 И какие она проводят культурно-массовые мероприятия и как ему лично удаётся добывать средства для их проведения. В том числе, и на самом комбинате.  Теперь в каждой из написанных им заметок, о любом проведённом им мероприятии, да и позже так будет, обязательно он приписывал, что оно было организовано с участием Партии "Демократический Союз". Впрочем, он не раз переходил из одной либеральной партии в другую. Но это сути не меняло.
 Все они были антикоммунистическими. Шахматный клуб в двухэтажной пристройке к спорткомплексу вскоре превратится в подобие его штаба, а за его спиной руководителя клуба к началу девяностых годов будет постоянно стоять флаг этого движения.       
 Но пока шёл ещё 1988 год. Перестройка на самом комбинате также набирала силу. Год назад, в связи с развитием хозрасчета и разрешения вести внешнюю торговлю, предприятия страны получили больше автономии и возможностей для заключения прямых бартерных сделок с западными фирмами.
 28 июня 1988 года открылась девятнадцатая Всесоюзная партийная конференция КПСС, ставшая основополагающим событием в продвижении идей перестройки.
 Впервые делегаты высказывали самостоятельные мнения, позволяя себе критиковать действия партийного руководства, причем это транслировалось по телевидению. 
 Горбачев, выступая на конференции, объявил курс на реформу политической власти и отделение партийных органов от советских. Было принято принципиальное решение об альтернативных выборах депутатов Советов всех уровней. Выдвигаться кандидатами в депутаты должны были получить возможность все желающие.
 На основании решений XIX партийной конференции в октябре 1988 года Верховный Совет СССР принял проект конституционной реформы. Была восстановлена (по образцу Конституции 1918 года) двухуровневая система представительных органов: Съезд народных депутатов и Верховный Совет, избираемый из депутатов Съезда.
 Первого декабря 1988 года после всенародного обсуждения будет принят новый закон СССР «О выборах народных депутатов СССР» и внесены необходимые изменения в три главы Конституции СССР 1977 года, касающиеся избирательной системы и связанные с учреждением нового органа власти — Съезда народных депутатов.
 Эти изменения приведут к тому, что КПСС фактически перестанет быть стержнем системы государственной власти. Это повлечёт за собой резкую дестабилизацию политической обстановки и запустит процессы дезинтеграции советского государства. 25 мая 1989 года на Первом Съезде народных депутатов СССР председателем Верховного Совета будет избран Горбачёв.   
 На выборах весной 1989 года на местах мандаты получат представители демократической общественности и национальных движений. В Конституцию будет внесён ряд поправок, в том числе об отмене 6-й статьи, которая гласила о руководящей и направляющей силе советского общества КПСС, являющейся ядром его политической системы, государственных и общественных организаций, которая существует для народа и служит народу. Созданный Съезд признает многопартийность и изберёт в 1990 году Президентом СССР Горбачёва.
 Вот так быстро развивались внутриполитические события в стране. В душе Сергея было полное смятение чувств. Он был в каком-то раздвоении. С одной стороны он принимал и понимал необходимость каких-то позитивных перемен в экономической жизни страны и в реформировании общества. Необходимость его дальнейшего совершенствования. С другой стороны он явно чувствовал, что ослабление роли Коммунистической партии может привести к анархии в стране и реставрации капитализма. И это казалось ему просто невозможным.
 Но пока ещё шёл 1988 год. Уход на пенсию Элеоноры Кузьминичны и её желание оставить после себя редактором Бутинову Сергей нисколько не удивило и он воспринял это довольно спокойно. Потому что он это так и предполагал.  Не только потому он был совершенно спокоен, что был совершенно обделён чувством карьеризма или же желания продвижения по должностной лестнице.
 Нет, ничего подобного. Ничто человеческое ему не было чуждо. Он просто реально оценивал сложившуюся ситуацию и свои силы. Понимал, что при любом раскладе в его жизни и работе ничего совершенно не изменится. Всё останется прежним, если не станет только хуже.
 Даже если бы его и назначали редактором, то он только обременил бы себя лишь ещё большими нагрузками и обязанностями. Корреспондентская работа никуда бы от него не ушла и он выполнял бы уже двойные обязанности - редактора и корреспондента.
 В роли же корреспондента Бутинову Сергей, при своём редакторстве, плохо представлял. Даже при самых жёстких строгостях и требованиях. О таких, как она, в народе не зря говорят: "Где сядешь на неё, там и слезешь!". А приглашать со стороны нового корреспондента ему не хотелось.
 Чем он не окажется точно таким же, как и Бутинова? Кроме того, Сергей отличался известной мягкостью характера, добротой и принуждать кого-то насильственно к работе он не желал. Он не хотел на это терять время и нервы.
 И потому он был крайне удивлён, когда в редакции вдруг раздался телефонный звонок и зазвучал в трубке голос секретаря директора комбината:
 - Сергей Семёнович, вас в кабинет приглашает к себе Михаил Ильич. Прямо сейчас...
  Сергей поспешил, обеспокоенный таким вот неожиданным и срочным вызовом: "К чему бы это?". Такие вызовы, в большинстве случаев, ничего хорошего не предвещали. И вот он уже в приёмной директора:
 - Можно?- спросил он у секретаря, та молча кивнула головой.
 И вот он уже в большом директорском кабинете. На месте Кравцова за маленьким столиком, что впритык к директорскому, теперь седел Беляков. Поправив очки, он сидел в полуоборота к вошедшему в кабинет Гончарову, внимательно смотрел на него. И это тоже насторожило Сергея:" Где же это я проштрафился?"
 - Разрешите, вызывали?- тревожно спросил он при входе. Директор негромко пригласил:
 - Проходи, садись,- указал на стул противоположный от Белякова. Когда же Сергей сел, то он продолжил:
 - Так, скажи-ка ты мне, дорогой товарищ, почему же это не тебя в редакторы рекомендовала Орлова, а Бутинову?
 - Это вам спросить лучше у неё, а не у меня,- волнуясь, ответил Сергей.
 - Ну это мы у неё ещё спросим, а ты-то как сам думаешь?
Сергей пожал плечами:
 - Чужая душа - потёмки...
 - За столько лет работы с ней, так и не познал?
 - Получается, что так.
 - Плохо. Не обидно ли тебе?
 - Какая может быть тут обида,-  вновь пожал плечами Сергей. И откинувшись к спинке стула, глядя прямо в глаза директору, сказал:
 - Работа, она и есть работа. Делаю я её, как должно. Или у вас есть ко мне какие-то претензии?
 - Нет-нет,- всполошился Беляков,- но, всё-таки, нам интересно, как же это так получилось? Работник ты прекрасный, так как же быть нам с твоим редакторством?!
 - Вам решать. А я готов выполнять любую работу в редакции. Журналистика мне нравится и предприятие наше тоже. И дело тут не столько в должности, сколько в творчестве. Я готов выполнять любую работу, в том числе. и редакторскую.
 И в этом он был искренен. Заметив его нервозность, и даже некую раздражительность, Литвинов примирительно сказал:
- Успокойся, всё будет хорошо. Ты нам нравишься и пишешь ты замечательно. Но и к рекомендации Орловой мы тоже не можем не прислушаться. Мы ещё подумаем и решим. Иди работай.
 Сергей встал и вышел из кабинета. Произошедший разговор его несколько насторожил и разволновал. Без этого разговора ему бы было сейчас легче работать. Он пересилил себя и улыбнулся в ответ на вопросительный взгляд секретарши директора:
 - Доброго вам дня!
 Та, несколько помедлив, сказала ему в след:
 - Спасибо!
 День только начинался, но Сергей уже знал, что он, а может быть, и все последующие дни, будут для него тяжёлыми. Это он почувствовал после сегодняшнего разговора. Хотя, со сменой редактора, ничего в работе редакции не могло измениться в худшую сторону. Бутинова в точности переняла стиль работы Элеоноры Кузьминична, всю работу отдав на откуп Сергею. Но только лишь была более нервозной и капризной.
 Ей чрезвычайно хотелось быть начальником. Это было видно по всему, даже по тому, как она сидела за редакторским столом. По её показной энергичности и желанию командовать, что многолетняя секретарь-машинистка редакции Жанна Моисеевна сказала однажды Сергею:
 - Я хотела бы ещё годок-два здесь поработать, но с ней не смогу...
 Сергей промолчал, но подумал: "Даже она это понимает, почему-то все люди небольшого роста всегда стремятся к власти и очень эгоистичны?". А он, в отличие от Жанны Моисеевны, просто не замечал Бутинову и делал своё дело, как считал нужным. И потому она перед ним несколько робела, хотя на людях и пыталась покрикивать на него приказным тоном по всяким пустякам. На что Сергей совершенно не реагировал, а лишь только улыбался и молча смотрел на неё. И она тогда меняла тон.
 Временами пыталась с ним подружиться. И в порыве откровенности, однажды, сообщила ему о том, что в редакторы газеты и радио пытался пробиться и Жирков. Но на это не пошёл партком, следуя рекомендации Орловой. Тогда Сергей ещё более подивился тому неожиданному вызову и беседе с ним в директорском кабинете. Видимо, несмотря на рекомендации Орловой в отношении Бутиновой были какие-то колебания и однозначного решения не было.   
 Это признание Бутиновой ещё раз подтвердило правильность поведения Сергея. Ни к чему ему были под ковёрные интриги в борьбе за должность. Если будет нужно, то ему всё сами предложат и назначат. Сергей поступил так не из боязни ответственности или же большей нагрузки, а из-за своей природной щепетильности и нежелания окунаться в грядущие дрязги. Они не дали бы ему полноценно работать, не шли бы на пользу газете.
 У него не было на комбинате ещё и прочного тыла. Кравцова на комбинате уже давно не было. А Беляков далеко был не такой. Кроме того, будучи редактором ему найти такого корреспондента, как он сам, было бы трудно. А может быть, и невозможно. И это понимал не только он или же Бутинова, но и, видимо, и сам Беляков с Литвиновым.
 Приглашать же нового редактора со стороны, это значит брать "кота в мешке". Специфика металлургического предприятия очень своеобразна и требует достаточно долгого времени для её освоения.
 Нет, не прав оказался секретарь Беляков, сказавший однажды Сергею, что незаменимых людей не бывает. Для подготовки людей определённых профессий и специфики работы требуется значительное время.
 Да и в сегодняшней ситуации его совершенно не было. Наступали иные времена и это чувствовали все на комбинате. Сколь ни пытался сам Беляков быть таким же, как Кравцов, это у него не очень-то  получалось. Он шёл во всём следом за Литвиновым.
 Надеяться в этих условиях Сергей мог только лишь на самого себя. И в должности корреспондента он чувствовал себя уверенней, ощущал здесь твёрдую почву под ногами.
 Работал так, как ему хотелось, здесь он не боясь подвоха и отвечал только сам за себя. Но вот в этом он и ошибался. В чём убедится позже в лихие девяностые. А они были уже совсем рядом. И их приближение хорошо уже чувствовалось в общественной и производственной жизни комбината.
 Вскоре, у них в редакции появилась и новая секретарь-машинистка Наталья Евгеньевна Лифляндская. Молодая и симпатичная. Она была замужем вторым браком и имела ребёнка от первого брака. Второй её муж Алексей оказался двоюродным братом Виктора Колотьева, друга детства Сергея, прошедшего Афганистан и получившего там довольно серьёзное ранение, награждённого орденом Красной Звезды.
 Алексей завершил свою службу в звании полковника-танкиста и не вернулся в Крутой Яр, оставшись жить по месту своей последней службы на Украине. Но почти ежегодно приезжал в родной посёлок в отпуск.
 Он и после службы продолжал трудиться в небольшом городке на станции технического обслуживания автомобилей. И вот тогда они встречались с Сергеем у Лифляндских, делились с ним своими впечатлениями от сегодняшней жизни. 
 Так что приезды Виктора были для них, как бы общим в их взаимоотношениях, и они у них быстро наладились. Но, несмотря на это, Наташа была безраздельно предана и признательна Бутиновой за то, что она взяла её на работу переводом из работниц сельскохозяйственного цеха комбината.
 Печатала она также быстро, но менее грамотно, чем Жанна Моисеевна. Впрочем, она быстро влилась в коллектив и стала как бы его лицом. Красивая и молодая она встречала и провожала посетителей газеты всегда с доброй приветливой улыбкой. И посетителям это очень нравилось. Нравилось это и всем работникам редакции.
 В целом же жизнь у них особенно и не изменилась. Сергей работал всё также с желанием. Большую часть времени пропадал в цехах или в посёлке. Лишь в конце рабочего дня он оказывался за столом в своей редакции.
 На нём всё также лежала обязанность доставки материалов в типографию и вёрстка там газеты, подготовка её к печати. И это он делал очень быстро и умело. Также как и для Элеоноры Кузьминичны для Бутиновой главным было от Сергея одно, чтобы ежедневно на её столе появлялись написанные или организованные им новые материалы из цехов комбината.
 Всё также весь рабочий день стучала в редакции машинка, но уже Натальи Евгеньевны. По понедельникам, всё также, продолжались еженедельные оперативки у секретаря парткома, теперь уже у Белякова. На них Сергей уже не ходил. Он ходил по средам на строительные оперативки в кабинет директора комбината, а по четвергам - в поселковый Совет на совет директоров предприятий и организаций, учреждений Крутого Яра.
 По пятницам Бутинова сама ходила на производственную оперативку в кабинет к Литвинову. Всё также не закрывались двери редакции в течении всего дня. В редакции было порой от читателей и рабкоров тесновато, особенно, когда Сергей был в редакции.
 Они окружали его стол со своими вопросами и предложениями, не давая работать над их же материалами. Не говоря уже про его собственные. И тогда он скрывался в музее, где можно было работать без помех. Смотритель музея Милонов, сам бывший журналист, в эти минуты не докучал ему своими разговорами. И тогда ему работалось спокойно.
 Когда же Сергея не было в редакции, то рабкоры передавали свои материалы секретарю-машинистке Лифляндской или же самой Бутиновой. И это всех устраивало.  Такая суматошная работа захлёстывала Сергея целиком, не давала думать о чём-то ином, кроме самой работы.
 И это Сергея радовало. Он забывал про все свои личные переживания, горести и неприятности. В тоже время, Сергей чувствовал порой усталость, но он всё также продолжал тащить на себе редакционный воз. Иного выхода он не видел, как постоянно находиться в работе.
 Но от такой нагрузки и от всего того, что с ним произошло в жизни, он явственно уже ощущал немалую физическую и моральную усталость. И только лишь попадая в свою Крапивенку, в их "родовое гнездо", он только там ощущал своё отдохновение и получал прилив свежих сил.
 Да ещё при общении с Ниной. Она заряжала его своей энергией и своим отношением к жизни, дарила ему её красоту и чистоту. И он с новой энергией приступал к работе.
 Но, всё-таки, одно изменение в жизни редакции произошло. Причём, весьма, существенное. Теперь всё чаще и чаще стал появляться у них в редакции Строгов. Иногда и без повода, чаще чем при Орловой, чтобы обсудить какие-то новости с Бутиновой.
 И всегда эти новости они обсуждали с каким-то язвительным юмором, смехом, находили в них что-то забавное. И это очень нравилось Бутиновой. Строгов явно импонировал ей.
 Елене Александровне Бутиновой, казалось, что если газета будет более задиристей и острей, то она станет более популярной и читаемой народом. И в этом была значительная доля правды. Многие газеты стремились подавать "жаренные" факты.
 Иногда она весело говорила, обращаясь к Сергею:
 - Как хорошо, что у нас есть рабкор, как Строгов. Такой умный "возмутитель спокойствия", газета должна быть немного хулиганской. Тогда и будет она более интересной и читаемой.
  Но чём же должно проявляться это её хулиганство она не уточняла. А Сергей и не спрашивал. Он работал, занятый своими мыслями и стремясь запечатлеть на её страницах сегодняшний день.
Но "хулиганить-то" сама Бутинова особенно не любила. И острые углы обходила. 
 Спорные материалы, требующие проверки, придерживала до тех пор, когда ей предстояло уходить в отпуск или же на больничный. В том числе, материалы Строгова. Тогда она наказывала Сергею обязательно их дать в следующий номер. И это ставило Сергей в неоднозначные ситуации.
 Потому в них приходилось разбираться Сергею, а Бутинова оставалась в стороне. Но таких ситуаций было, к счастью, пока ещё немного. Кроме того, как заметил Сергей, Строгова и Бутинову связывала ещё какая-то внутренняя симпатия.
 Это чувствовалось во всём. В их общении. Обоим им безмерно, к примеру, нравился фильм "Кин-дза-дза". Смеялись они и над ученьем "Чучхе", читая северокорейские журналы, который однажды принёс в редакцию Строгов. 
 Когда же Сергей заявил о том, что в этом он ничего не видит смешного, а фильм "Кин-дза-дза" произвёл на него не смешное, а тягостное впечатление, то Строгов, внимательно взглянув на него прищуриным глазом, из под своей пластмассовой белой каски руководителя, задумчиво произнёс:
 - Тебя надо опасаться.
Почему он так сказал, Сергей так и не понял. А он и не спрашивал. Но эти его слова и долгий оценивающий взгляд оставил в Сергее неприятный осадок. Он понял, что теперь Строгов считает его свои противником. Но отказать Строгову, в его журналистских способностях, Сергей никак не мог.
 Вот и сейчас сидел он и читал, лежащую у него на столе, заметку Строгова. Называлась она женским именем: "Вера"." Материал хороший и положительный. Вот что было в ней написано:
 "По документам она Берта Алексеевна Крахинская. Но так уж повелось, что в коллективе цементного цеха сверстники её зовут все Верой, а молодые - тётя Вера. Сколько лет её знаю, все всегда отзываются о ней с теплом, душевно. И немудрено. 
 Работает она в цехе аж с военного 1945 года. Давно вышел пенсионный срок, а она всё продолжает трудиться. И ни где-нибудь, а на одном из самых трудных участков - на галерее транспортировщиков горячего сырья над мельницами. Там и ответственность большая: прозеваешь - весь цех остановишь. И запылённость там выше чем где-то ещё в цехе.
 За сорок пять лет в цехе поработала она и разнорабочей, и дежурной по электрофильтрам, и загрузчиком сушильных барабанов. Путь этот отмечен знаками победителя соревнования, почётными грамотами, ценными подарками. Весь набор поощрений переписан в её трудовой книжке. Награждена и медалью.
 Но время берёт своё. Надумала отдохнуть. Стал я готовить проект приказа и говорю ей:
 - Отметим вас, Берта Алексеевна, денежной премией в двести рублей...
  Думал, обрадуется, раньше дарили ветеранам уходящим на пенсию сувениры за 30-40-рублей, а тут-то сумма приличная.
 А она опечалилась: что, мол деньги - вода. Пусть бы что-нибудь недорогое, но чтобы была память о цехе. Невольно пришлось задуматься: "Верно ли поступили на комбинате, отмечая ныне уход на пенсию ветеранов деньгами?". Понятно, время сейчас смутное, ничего не достанешь, так проще. Но лучше ли это?
 Посоветовались мы с новым начальником цеха В.Г.Красильниковым и решили: пусть будут и подарок, и деньги. Если постараться и жить не формально, то всё можно сделать. По-праву заслужила это Берта Алексеевна, наша Вера.
 А о том, как высок её авторитет в цехе, говорит такой случай: распределяли импортные видеосистемы на комбинате. И по группе ветеранов, проработавших в цехе более тридцати лет, из девяти кандидатов в заветную тройку ветеранов она не попала. Не добрала одного голоса. Мы даже растерялись. И тогда встал молодой рабочий, член совета, которому по группе молодых повезло и уступил он свою удачу ветерану. Чтобы такое случилось, видно нужно, чтобы тебя уважали.
Большая и честная жизнь рабочего человека. Как же непросто уходить из цеха после стольких лет работы в нём?"               
 Прочитав эту заметку, что написана умелой рукой журналиста, простыми и не казёнными словами. Но Сергея поразила не столько заслуженная и долгая трудовая жизнь Берты-Веры, таких людей на комбинате немало, а сколько поступок молодого человека фамилию которого Строгов даже не назвал в своей заметке.
 Несмотря на смутное время и стремление к потребительскому обществу в русских людях не исчезла широта души. Придётся уточнить фамилию этого парня.
 Это важная деталь в заметке Строгова. Без неё она многое проиграет. На это нужно обратить его внимание. Конечно же, такие люди-рабкоры в цехах, умеющие писать, как Строгов, газете нужны. И Сергей набрал номер телефона в цементный цех, чтобы уточнить фамилию молодого рабочего.
А.Бочаров.
2020.