Глава двадцать третья. Смятение чувств и разума

ЛИХОЛЕТЬЕ. Книга третья.
Глава двадцать третья. Смятение чувств и разума.

 Наконец-то Элеонора Кузьминична Орлова решилась уйти на пенсию. Возможно посчитала, что достаточно она уже основательно подготовила Бутинову к роли редактора газеты. А возможно, что и слова Матвея Николаевича Маленчева сыграли свою роль, пожелавшего им всем в редакции пережить перестройку и вселившие в неё некую тревогу, как и непонимание происходящего в стране событий. Об этом было трудно судить Сергею, тем более, что она сама по этому поводу ни с кем не делилась, даже с Жанной Моисеевной. 
 Но большинству управленцев комбината, также как и членам парткома, это показалось вполне и естественным, при её-то возрасте. Многие даже посчитали, что пора бы этому и случиться, желая какой-то перестройки в работе газеты, раз по всей стране идёт всеобщая перестройка всего и вся, то и в её работу нужно влить свежую молодую кровь, поставить во главе газеты молодую и профессионально грамотную руководящую силу.
 Демократические веяния были сильны на комбинате. Несмотря на это, газета, по-прежнему, имела большой спрос и рост авторитет не только среди работников комбината, но и в самом Крутом Яру. Тем не менее, многие видели в Бутиновой, именно, такую освежающую силу, способную сделать газету современной, в соответствии с духом сегодняшнего времени.
 К тому же, сама Елена Александровна, всеми своими силами, поведением и энергичным видом, даже сквозившем в походке, старалась оправдать всеобщие ожидания. К тому же, в таких случаях, она загадочно улыбалась, и не менее загадочно молчала, слушая с усиленным вниманием собеседников. участвуя в беседе краткими восклицаниями или же мимикой, неоднозначно выражая свои мысли по поводу тех или иных событий, происходящих как на комбинате, так и в стране, что трудно даже было понять, согласна она с собеседником или нет.
 Возможно, поэтому многим она виделась вполне современной молодой журналистской, в духе сегодняшнего времени, в том числе, и члену профкома Якову Константиновичу Строгову, лидеру только-только нарождающегося перестроечного движения либеральных демократов.
 Позже объединившихся в партию "Демократическая Россия". Бутинова была, надо сказать, достаточно жива, умна и хитра, чтобы не выказывать себя сторонницей или противницей происходящих на комбинате и в стране перемен. Она постоянно в разговорах старалась подчеркнуть, что задача их многотиражной газеты лишь только правдиво доносить и отражать текущие моменты в жизни комбината и Крутого Яра. И в этом Сергей был с ней абсолютно согласен, но порой он и сомневался в искренности сказанных ею слов.
 Как ему, казалось, и в том он был почти убеждён, она явно была солидарна с демократами. Что втайне она была не только сторонницей ломки существующего порядка но и была этому рада, но беспокоясь за свое благополучие, боялась этого.
 Это было видно по всему. Даже потому с каким большим интересом и вниманием она слушала Строгова и как выражала своё внешнее с ним согласие.
 Во время таких разговоров Сергей едва сдерживался, чтобы не вклиниться в их беседу, уткнувшись в рукописи рабкоров. Он только не знал, что им можно было противопоставить. Сама компартия страны проводила перестройку и идти против линии партии было как-то непривычно и неприлично, как бы и прослыть консерватором и мракобесом. Врагом перестройки и самой партии. А то и народа!
 Но сдерживать себя ему удавалось всё сложнее и сложнее. Он внимательно присматривался к ним обоим и видел насколько они близки в своих суждениях, обсуждениях и перестроечных взглядах.
 К тому же, он и сам ещё до конца не понимал, что происходит в стране и во внутренней политики партии. Куда несёт яростный девятый вал событий демократии и гласности. Всё советское подвергалось критике и пересмотру, почище, чем в хрущёвские времена.   
 Сергей даже начал сомневаться в том: правильны ли его нынешние представления о сегодняшнем дне, коли на самом верху в их комбинате и в руководстве поселкового Совета, в высших эшелонах власти в стране, нарастала всеобщая поддержка перестройке, о чём свидетельствовали газетные публикации во всех средствах массовой информации.
 Всё было пока хорошо в производственной и общественной жизни комбината. Но Сергей не видел того, что нужно и как нужно перестраивать? Что нужно менять? Об этом никто толком не говорил, вокруг звенели только о ней лишь трескучие фразы. Может, это опять только одна говорильня, пропагандистская кампания, которые часто сменяли одну другую? 
 Но он мог, конечно, и ошибаться. Ему не с кем было посоветоваться. Михаил Потапович Милонов замкнулся в своём музее и только лишь горестно махал рукой на его вопросы. Ивана Ивановича Блинкина давно уже не было на предприятии.
 В апреле 1988 года в Прибалтийских республиках стали возникать "Народные фронты". Потом и в других республиках тоже. В том числе, и националистического толка.
 В мае 1988 года в России была создана партия "Демократический Союз", что объявила себя оппозицией КПСС. В течение 1988-1990 годов появилось множество других партий, отражающих весь спектор политической жизни страны.
 Партком комбината чётко следовал указаниям КПСС, нацеленный на перестройку и полностью поддерживал позицию администрации комбината, направленную, прежде всего, его директором Литвиновым и ориентированным на полную самодостаточность предприятия. Под лозунгом "Свою судьбу решаем сами".
 Именно, такую книгу написал, в своё время, ещё секретарь парткома Стрельцов, с помощью, конечно, Матвея Николаевича Маленчева. В посёлке в конце восьмидесятых  было всё своё, в том числе, имелся и сельскохозяйственный цех. 
 Взаимоотношения с Бутиновой у Сергея были не очень близки, как и взгляды. Ей вся эта кутерьма с перестройкой была, видно, на радость. Не стал висеть теперь над газетой "дамоклов меч" партийного контроля. И газета становилась подвластной не только администрации комбината, но и Совету трудового коллектива, недавно появившемуся перестроечному демократическому органу. Сергей никак не мог понять каких взглядов придерживается Бутинова. Скорее всего никаких. Может, он и здесь опять ошибался.
 "Тогда, - говорил он себе,-здесь не следует пока спешить с выводами. К таким людям, как она, нужно получше присмотреться, так как люди вообще очень сложны и  понять их трудно. Они не всегда открыты, чисты и сердечны, хотя внешне, кажутся,  просты и коммуникабельны. Но никто не знает что у них за душой. Это он испытал на своём опыте.
 Возможно, что она тоже, как и он сам, ещё и не в состоянии понять, что происходит на самом деле в стране и на комбинате. Тем более, как ощущал это Сергей, большинству работающих на комбинате тоже было не совсем ясно и просто  понять куда ведут страну и их самих все эти перемены, связанные с перестройкой.
 Особенно это было трудно для Сергея, привыкшего верить в разум, честь партии и потому безоговорочно доверять принимаемым ею решениям.
 Партийная дисциплина и принципы демократического централизма, воспитанные всей его жизнью, требовали от него чёткого исполнение решений партии, принятые её центральными органами.
 В тоже время, происходящие перемены на комбинате и в стране, начавшиеся перестроечные процессы вызывали в нём, если не тревогу, то явное смятение чувств и разума.
 На днях Сергей увидел на всех проходных комбината такую вот листовку или объявление, где крупными буквами написано:
 ЗАКОН СССР О ГОСУДАРСТВЕННОМ ПРЕДПРИЯТИИ В ДЕЙСТВИИ.   
 И далее: "Совет трудового коллектива комбината решил провести 25 апреля 1988 года конференцию трудового коллектива комбината с повесткой дня:
1. Отчёт директора комбината М.И.Литвинова о работе по выполнению плана социально-экономического развития за 1986-87 год и задачах коллектива на предстоящий период.
2. Перевыборы директора завода.
  В связи с этим образована конкурсная комиссия под председательством начальника отдела кадров предприятия Грушиной. Предложения трудовых коллективов, общественных организаций, трудящихся и самих кандидатов подавать в конкурсную комиссию до 12 апреля.
Совет трудового коллектива, 20 марта 1988 года".
 Всего этого Сергей и не понимал. Теперь, получается, главным руководящим органом на комбинате, практически, получается ни партком, ни профком и ни сама дирекция предприятия, а именно, этот самый Совет? Народная демократия?
 Теперь, получается, директор не только назначается соответствующими органами государственной власти, с одобрения партийных организаций, но ещё и избирается снизу самими работниками предприятия.
 Но правильно ли это? Одно дело рабочий контроль, ленинская рабоче-крестьянская инспекция, другое дело всеобъемлющая огромная власть нового органа над всем предприятием. Теперь этот новый орган во многом определяет всю его внутреннюю жизнь и уводящего его, таким образом, из-под партийной и государственной опеки. Или же он и в этом ошибается?
 Сергею это напомнило, некоторым образом, анархию первых лет революции. Когда командиры в красных отрядах не назначались, а избирались. И только лишь институт комиссаров привёл эти отряды в надлежащий вид, к верности революции, сделав их дисциплинированными и сознательными, избавив их от партизанщины и махновщины.
 Не случится ли тут сегодня обратное в нашей советской социалистической экономике? Не приведет ли эти перемены к анархии в производстве! Не скажется ли это на престиже и роли самого парткома, того же профкома и комитета комсомола?  Не пролезут ли тогда в этот Совет люди чуждые социалистических взглядов на развитие страны.
 Все эти мысли приводили Сергея в смятение, как он чувствовал, это тревожит сегодня не только его одного. С этим вопросом он решил обратиться к секретарю парткома Белякову.
 Тот внимательно выслушал его и пристально посмотрел ему прямо в глаза. Тут Сергей сразу же почувствовал, что у секретаря тоже на эти вопросы ответа нет, что он и сам ищет мучительно на них ответ. И не знает, где и как его найти.
 - Понимаешь, Сергей,- сказал он ему мягко,-  время сейчас очень сложное, непонятное и неведомое. Перестройка. Есть разные мнения по этому вопросу и в самой партии. Она сама ищет верные пути дальнейшего реформирования и ускорения развития не только социалистической экономики, но и совершенствования всего нашего общества. Надеется здесь надо на сознательность и энтузиазм масс, на классовое чутьё трудящихся, всего советского нашего народа. Рассчитывать на полное раскрытие его творческого потенциала и пробуждение его творческой активности и энергии. Но насколько это всё правильно проводится в жизнь я не знаю. Посмотрим на деле, как пойдут у нас дальше дела на комбинате.   
 - Так, неужели же, вы думаете, что есть на комбинате человек способный заменить Литвинова на его посту директора комбината?
 - Пока, что нет. Но незаменимых людей не бывает. Так ведь? Правильно? В том числе, и нас с тобой. Так что иди работай и постарайся больше думать, чем говорить. Внимательнее присматривайся к происходящим событиям у нас на комбинате  и только уже потом делать какие-то выводы. Это я тебе по дружески говорю. Время сейчас опасное и можно выбрать неверное решение.
 Отчёт директора комбината перед Советом трудового коллектива, впрочем, ничем не отличался от обычного отчёта на партийно-хозяйственном активе или же на всеобщей профсоюзной конференции комбината.
 Но после этого избрания Литвинов был уже не только назначенным директором министерством, с партийной рекомендацией, но ещё и избранным на этом Совете всем трудовым коллективом комбината. И этим, кажется, он был очень доволен. Это было видно по его лицу. Это, видимо, ещё укрепляло его положение в должности, хотя оно было и без того крепким.
 Были довольны таким исходом выборов и члены Совета. Прежде всего, своей властью. Среди членов Совета было немного коммунистов, не говоря уже про членов парткома. Но был среди них член профкома Строгов. Сергей хорошо видел с первого ряда из зала его серьёзное и довольное лицо.
 И тут же подумал: "Вот этот человек способен стать руководителем Совета. Он обладает всеми качествами лидера, чтобы руководить им, даже не будучи его председателем или же заместителем". С такой энергией и работоспособностью, как у него, он способна подчинить себе весь Совет.
 В этом он не ошибался. Авторитет Строгова рос изо дня в день. Однако же, Яков Константинович не стремился вылезть в первые ряды, старался оставаться рядовым членом Совета. Он был поборником демократии и любил быть ближе к народу.         
 Теперь он стал почти ежедневно бывать не только в профкоме, но и в редакции газеты, делился с членами редколлегии своими мыслями, идеями и новостями по всему происходящему на комбинате и в стране. А также тем, как их новое либерально-демократическое движение набирает силу не только в Крутом Яру, но и Туле.
 И какие они, либеральные демократы, проводят свои культурно-массовые мероприятия, как ему лично удаётся добывать средства для их проведения. В том числе, и на самом комбинате. 
 Теперь, в каждой из написанных им заметок о любом проведённом им мероприятии, да и позже так будет, обязательно приписывал, что было оно организовано с участием Партии "Демократический Союз". Впрочем, он не раз переходил из одной либеральной партии в другую. Но это сути не меняло. Активность его только усиливалась.
 Все эти партии были демократическими и антикоммунистическими. Только с разными названиями. Почему он их менял никто у него не спрашивал. Понимая что это будет ему неприятно, это его личное дело, и что он на этот вопрос не станет отвечать.
 Шахматный клуб, в двухэтажной пристройке к спорткомплексу, вскоре превратился в подобие его штаба. А за его спиной руководителя клуба к началу девяностых годов будет постоянно стоять флаг этого движения.       
 Но пока шёл ещё 1988 год. Перестройка на самом комбинате также набирала силу. Год назад, в связи с развитием хозрасчета и разрешения вести внешнюю торговлю, предприятия страны получили больше автономии и возможностей для заключения прямых бартерных сделок с западными фирмами.
 28 июня 1988 года открылась девятнадцатая Всесоюзная партийная конференция КПСС, ставшая основополагающим событием в продвижении идей перестройки.
 Впервые делегаты высказывали самостоятельные мнения, позволяя себе критиковать действия партийного руководства, причем это транслировалось по телевидению. 
 Горбачев, выступая на конференции, объявил курс на реформу политической власти и отделение партийных органов от советских. Было принято принципиальное решение об альтернативных выборах депутатов Советов всех уровней. Право выдвигаться кандидатами в депутаты должны были получить все желающие.
 На основании решений XIX партийной конференции, в октябре 1988 года, Верховный Совет СССР принял проект конституционной реформы. Была восстановлена (по образцу Конституции 1918 года) двухуровневая система представительных органов: Съезд народных депутатов и Верховный Совет, избираемый из депутатов Съезда.
 Первого декабря 1988 года после всенародного обсуждения был принят новый закон СССР «О выборах народных депутатов СССР» и внесены необходимые изменения в три главы Конституции СССР 1977 года, касающиеся избирательной системы и связанные с учреждением нового органа власти — Съезда народных депутатов.
 Эти изменения приведут к тому, что КПСС фактически перестанет быть стержнем системы государственной власти. Это повлечёт за собой резкую дестабилизацию политической обстановки и запустит процессы дезинтеграции советского государства. 25 мая 1989 года на Первом Съезде народных депутатов СССР председателем Верховного Совета будет избран Горбачёв.   
 На выборах весной 1989 года на местах мандаты получат представители демократической общественности и национальных движений. В Конституцию будет внесён ряд поправок, в том числе об отмене 6-й статьи, которая гласила о руководящей и направляющей силе советского общества КПСС, являющейся ядром его политической системы, государственных и общественных организаций, которая существует для народа и служит народу. Созданный Съезд признает многопартийность и изберёт в 1990 году Президентом СССР Горбачёва.
 Вот так быстро развивались внутриполитические события в стране. В душе Сергея было полное смятение чувств. Он был в каком-то душевном раздвоении. С одной стороны принимал и понимал необходимость каких-то позитивных перемен в экономической жизни страны, в реформировании общества. Необходимость его дальнейшего совершенствования.
 С другой стороны он явно чувствовал, что ослабление роли Коммунистической партии может привести к анархии в стране и реставрации капитализма. И это, казалось ему, просто невозможным.
 Но пока ещё шёл 1988 год. Уход на пенсию Элеоноры Кузьминичны и её желание оставить после себя редактором Бутинову Сергей нисколько не удивило и он воспринял это довольно спокойно. Потому что он это так и предполагал. 
 Не только потому, что был совершенно чувства самолюбия, карьеризма, желания быстрейшего продвижения по должностной лестнице.
 Нет, ничего подобного. Ничто человеческое ему не было чуждо. Он просто реально смотрел на вещи и оценивал сложившуюся ситуацию, а также и на свои силы. Понимал, что при любом раскладе в его жизни и работе ничего совершенно не изменится. Всё останется, как прежде, если не станет только хуже.
 Даже, если бы его и назначали редактором, то только он ещё более обременил бы себя, подвергся бы большими нагрузками и обязанностям. Корреспондентская работа никуда бы от него не ушла, но он выполнял бы уже двойные обязанности - редактора и корреспондента.
 В роли своего корреспондента Бутинову Сергей, при своём редакторстве, вообще не представлял. Даже при своих самых жёстких строгостях и требованиях к ней. О таких, как она, в народе говорят: "Где сядешь, там и слезешь!". К тому же он не любил скандалов и препирательств. А приглашать со стороны нового корреспондента ему не хотелось.
 Где гарантия, что он не окажется точно таким же, как и Бутинова? Кроме того, Сергей отличался известной мягкостью характера, добротой, и принуждать кого-то насильно к работе он не умел и не желал. Ему не хотел терять на это время и нервы.
 И потому Сергей был крайне удивлён, когда в редакции раздался телефонный звонок и зазвучал в трубке голос секретаря директора комбината:
 - Сергей Семёнович, вас в кабинет приглашает к себе Михаил Ильич. Прямо сейчас...
  Сергей поспешил, обеспокоенный таким вот неожиданным и срочным вызовом: "К чему бы это?". Такие вызовы, в большинстве случаев, ничего хорошего не предвещали. И вот он уже в приёмной директора:
 - Можно?- спросил он у секретаря, та молча кивнула головой.
 И вот он уже в большом директорском кабинете. На месте Кравцова за маленьким столиком, что впритык к директорскому, теперь сидел Беляков. Поправив очки, он был в полуоборота к вошедшему в кабинет Гончарову и, повернув голову,  внимательно смотрел на него.
 И это тоже насторожило Сергея:" Где же это я проштрафился?"
 - Разрешите, вызывали?- тревожно спросил он при входе. Директор негромко пригласил:
 - Проходи, садись,- указал на стул, противоположный от Белякова. Когда же Сергей сел, то он продолжил:
 - Так, скажи-ка ты мне, дорогой товарищ, почему же это не тебя в редакторы рекомендовала Орлова, а Бутинову?
 - Вам спросить лучше об этом у неё, а не у меня,- волнуясь, ответил Сергей.
 - Ну, это мы у неё ещё спросим, а ты-то, как сам думаешь?
 Сергей пожал плечами:
 - Чужая душа - потёмки...
 - За столько лет работы с ней, так и не познал?
 - Получается, что так.
 - Плохо. Не обидно ли тебе?
 - Какая может быть тут обида,-  вновь пожал плечами Сергей. И откинувшись к спинке стула, глядя прямо в глаза директору, сказал:
 - Работа, она и есть работа. Делаю я её, как должно. Или есть у вас ко мне какие-то претензии?
 - Нет-нет,- всполошился Беляков,- но, всё-таки, нам интересно, как же это так получилось? Работник ты прекрасный, так как же быть нам с твоим редакторством?!
 - Вам решать. А я готов выполнять любую работу в редакции. Журналистика мне нравится и предприятие наше тоже. И дело тут не столько в должности, сколько в творчестве. Я готов выполнять любую работу, в том числе и редакторскую.
 И в этом он был искренен. Сейчас он почувствовал некую обиду. Заметив эту его нервозность, даже некую раздражительность, Литвинов примирительно сказал:
- Успокойся, всё будет хорошо. Ты нам нравишься и пишешь ты неплохо. Но и к рекомендации Орловой мы тоже не можем не прислушаться. Мы ещё подумаем и решим. Иди работай.
 Сергей встал и вышел из кабинета. Произошедший разговор его несколько насторожил и разволновал. Без этого разговора ему бы было сейчас легче работать. 
 Он пересилил себя и улыбнулся в ответ на вопросительный взгляд секретарши директора:
 - Доброго вам дня!
 Та, несколько помедлив, сказала ему в след:
 - Спасибо!
 День только начинался, но Сергей уже знал, что он, а может быть, и все последующие дни, будут для него тяжёлыми. Это он почувствовал уже после сегодняшнего разговора. Хотя, со сменой редактора, ничего в работе редакции не могло измениться в худшую сторону.
 Бутинова в точности переняла стиль работы Элеоноры Кузьминична. Всю работу отдав на откуп Сергею. Но только лишь была она более нервозной и капризной.
 Ей чрезвычайно хотелось быть начальником. Это было видно по всему, даже по тому, как она сидела за редакторским столом. По её чрезмерной энергичности в движениях и желанию командовать, что многолетняя секретарь-машинистка редакции Жанна Моисеевна сказала однажды Сергею:
 - Я хотела бы ещё годок-два здесь поработать, но с ней не смогу...
 Сергей промолчал, но подумал: "Даже она это понимает, почему-то все люди небольшого роста столь стремятся к власти и очень эгоистичны?". А он, в отличие от Жанны Моисеевны, просто не замечал Бутинову и делал своё дело, как считал нужным.
 И потому она перед ним несколько робела и искала дружбы, хотя на людях и пыталась покрикивать на него своим приказным тоном по всяким пустякам. На что Сергей совершенно не обращал внимания, а лишь только улыбался и молча смотрел на неё. И она тогда меняла тон.
 Временами, пыталась с ним подружиться и в порыве откровенности, однажды, сообщила она ему о том, что в редакторы газеты и радио пытался пробиться и Жирков. Но на это не пошёл партком, следуя рекомендации Орловой.
 Тогда Сергей ещё более подивился тому неожиданному вызову и беседе с ним в директорском кабинете. Видимо, несмотря на рекомендации Орловой в отношении Бутиновой, были ещё какие-то колебания и однозначного решения не было.   
 Это признание Бутиновой ещё раз подтвердило правильность поведения Сергея. Ни к чему ему было влезать в под ковёрные игры в борьбе за должность. Если будет нужно, то ему и сами всё предложат и назначат. Сергей поступил так не из боязни ответственности или только из-за большей нагрузки, а из-за своей природной щепетильности и нежелания окунаться в грядущие дрязги.
 Они не дали бы ему полноценно работать, это не шли бы на пользу газете и ему самому. К тому же у него не было на комбинате уже и прочного тыла. Кравцова давно не было. А Беляков далеко был не такой по характеру.
 Кроме того, будучи редактором, ему никогда бы не найти такого корреспондента, как он сам. А может быть, и невозможно. Это понимал не только он сам или же Бутинова, но и, видимо, Беляков с Литвиновым.
 Приглашать нового редактора со стороны, это, значит, брать "кота в мешке", неизвестного человека. И как он поведёт себя в этой должности тоже непонятно. А тут всё ясно.
 Ведь специфика металлургического предприятия очень своеобразна и требует достаточно большого опыта и долгого времени для её освоения. Нет, не прав оказался секретарь Беляков, сказавший однажды Сергею, что незаменимых людей не бывает. Бывают такие люди. Но для подготовки таких людей, определённых профессий и специфики, требуется значительное время.
 Да и в сегодняшней ситуации времени совершенно не было. Наступали иные времена и это чувствовали все на комбинате. Сколь ни пытался сам Беляков быть таким же, как Кравцов, но это у него не очень-то  получалось. Всегда шёл во след  Литвинову.
 Надеяться в этих условиях Сергей мог только на самого себя. И в должности корреспондента он чувствовал себя намного уверенней, ощущая в цехах твёрдую почву под ногами.
 Работал так, как ему хотелось. Здесь он не боясь подвоха и отвечал только сам за себя. Но вот в этом он и ошибался. В чём убедится позже в лихие девяностые. А они были совсем уже рядом. Их приближение хорошо чувствовалось в нынешней общественной и производственной жизни комбината.
 Вскоре у них в редакции появилась и новая секретарь-машинистка - Наталья Евгеньевна Лифляндская. Молодая и симпатичная. Она была замужем вторым браком и имела ребёнка от первого мужа. Второй муж Алексей оказался двоюродным братом Виктора Колотьева, друга детства Сергея, прошедшего Афганистан и получившего там довольно серьёзное ранение, награждённым орденом Красная Звезда.
 Виктор завершил службу в звании полковника-танкиста и не вернулся в Крутой Яр, оставшись жить в городе Хмельницком, по месту своей последней службы на Украине. Но почти ежегодно он приезжал в отпуск в родной посёлок.
 Колотьев и после службы продолжал трудиться в небольшом городке на станции технического обслуживания автомобилей. И вот тогда они встречались с Сергеем у Лифляндских, делились с ним своими впечатлениями от сегодняшней жизни. 
 Так что приезды Виктора укрепляли их взаимоотношениях, и у Сергея с Натальей и её мужем Алексеем дружеские отношения скоро наладились. Но, несмотря на это, Наташа была безраздельно предана и признательна Бутиновой за то, что она взяла её на работу переводом из работниц сельскохозяйственного цеха комбината. И Сергей тоже с ней особенно не откровенничал.
 Шло время. Лифляндская печатала также быстро, но менее грамотно, чем Жанна Моисеевна. Но была безотказна в работе, понимала специфику работы редакции. 
 Впрочем, она и без того быстро влилась в коллектив и сразу стала, как бы его лицом. Красивая и молодая, она встречала и провожала посетителей редакции  доброй, приветливой улыбкой, что посетителям очень нравилось.
 Умела поддержать разговор и сделать его лёгким, радостным и шутливым. Была умна, в меру скромна. Вот это, особенно, нравилось работникам редакции.
 В целом же, жизнь у них в редакции почти не изменилась. Сергей работал всё также с желанием и азартом. Его радовал не только хорошо написанный им материал, а и каждого рабкора, о чём и говорил ему. И это нравилось авторам и стимулировало их на дальнейшую работу.
 Большую часть времени Сергей пропадал в цехах или в посёлке. Лишь в конце рабочего дня он оказывался за столом в своей редакции. Так что писал он свои материалы чаще всего дома, прихватывая ночь.
 На нём, по-прежнему, лежала обязанность доставки материалов в типографию и вёрстка газеты, подготовка её к печати. И это он делал тоже очень быстро и умело. Сказывался уже накопленный опыт.
 Также, как и для Элеоноры Кузьминичны, для Бутиновой от Сергея было главным одно, чтобы ежедневно появлялись на её столе, написанные или организованные им, новые материалы из разных цехов комбината. Весь рабочий день, всё также, стучала в редакции машинка, но уже Натальи Евгеньевны.
 По понедельникам, всё также, продолжались еженедельные оперативки у секретаря парткома, теперь уже у Белякова. На них Сергей уже не ходил. Это делала Бутинова. Сергей ходил по средам на строительные оперативки в кабинет директора комбината, а по четвергам - в поселковый Совет на совет директоров предприятий, организаций и учреждений Крутого Яра.
 По пятницам, Бутинова сама ходила на производственную оперативку в кабинет к Литвинову. Всё также не закрывались двери редакции в течении всего дня. В редакции было порой тесновато от подписчиков и рабкоров, особенно, когда Сергей был в редакции.
 Они окружали его стол со множеством вопросов и предложений, не давая работать над их же материалами. Не говоря уже про его собственные. Тогда он скрывался в музее, где можно было работать без помех. Смотритель музея Милонов, сам бывший журналист, в эти минуты не докучал ему разговорами, радуясь его присутствию. И тогда ему работалось намного спокойней чем в редакции.
 Когда же Сергея не было в редакции, то рабкоры передавали свои материалы секретарю-машинистке Лифляндской или же самой Бутиновой. И это всех вполне устраивало.
 Такая суматошная работа захлёстывала Сергея целиком, не давала думать о чём-то ином, кроме самой работы. И это Сергея радовало. Он забывал про всё на свете, все свои личные горести, переживания, проблемы и неприятности.
 В тоже время, Сергей чувствовал порой такую усталость, что хотелось бросить всё и уйти в лес. Но до отпуска было далеко. И он также продолжал тащить на себе весь редакционный воз.
 Иного выхода он не видел, только как постоянно находиться в работе. Но от такой нагрузки и от всего того, что с ним произошло в жизни, он явственно уже ощущал немалую физическую и моральную усталость. И только лишь попадая в свою Крапивенку, в их "родовое гнездо", он только там ощущал своё отдохновение и получал целебный прилив свежих сил.
 Да ещё при общении с Ниной. Она заряжала его своей энергией и своим отношением к жизни, дарила ему её красоту чистоту и неповторимость. И тогда он с новой энергией приступал к работе.
 Но, всё-таки, одно изменение произошло в жизни редакции. Причём, весьма, существенное. Теперь, всё чаще и чаще, стал появляться у них в редакции Строгов. Иногда и без повода, но чаще чем при Орловой. Обсудить с Бутиновой какие-то, новости, происходящие в стране, на комбинате и в посёлке.
 Всегда эти новости обсуждались с каким-то язвительным юмором, смехом, находилось в них что-то забавное. И это очень нравилось Бутиновой, ноне очень Сергею. Строгов явно ей импонировал.
 Елене Александровне Бутиновой, казалось, что если газета будет более задиристой  острой, то станет она более популярной и читаемой народом. И в этом была значительная доля правды. Многие газеты стремились в это время подавать наперегонки "жаренные" факты.
 Иногда она весело говорила, обращаясь к Сергею:
 - Как хорошо, что у нас есть рабкор, как Строгов. Такой умный "возмутитель спокойствия". газета должна быть немного хулиганской. Тогда и будет она более интересной и читаемой. И нам легче работать.
  Но в чём же должно проявляться это её хулиганство она не уточняла. А Сергей не спрашивал, считая что газета должна быть нормальной газетой, освещать все происходящие события на комбинате и в Крутом Яру.  Он работал, занятый своими мыслями и стремясь запечатлеть на её страницах сегодняшний день.
 Но "хулиганить-то" сама Бутинова, особенно, не любила.  Обходила острые углы.  Спорные материалы, требующие проверки, придерживала до тех пор, когда предстояло ей уходить в отпуск или же на больничный лист. В том числе, придерживались материалы Строгова.
 Тогда она наказывала Сергею обязательно их дать в следующий номер. И это ставило Сергей в неоднозначные ситуации. Потому в них приходилось теперь разбираться Сергею, а Бутинова оставалась в стороне.
 Но таких ситуаций было, к счастью, пока ещё немного. Кроме того, как заметил Сергей, Строгова и Бутинову связывала ещё какая-то внутренняя симпатия. Это чувствовалось во всём.
 Прежде всего в их общении. Им безмерно, к примеру, нравился фильм "Кин-дза-дза". Смеялись они и над ученьем "Чучхе", читая северокорейский журнал, который, однажды, принёс в редакцию Строгов. 
 Когда же Сергей заявил о том, что в этом он ничего не видит смешного, а фильм "Кин-дза-дза" произвёл на него не смешное, а тягостное впечатление, то Строгов, внимательно взглянув на него своим прищуренным глазом, из под белой пластмассовой каски начальника и задумчиво произнёс:
 - Тебя надо опасаться.
 Почему он так сказал, Сергей так и не понял. А он и не спрашивал. Но эти его слова и долгий оценивающий взгляд оставил на Сергее неприятный осадок. Он понял, что теперь Строгов считает его свои противником.
 Но отказать Строгову в его журналистских способностях Сергей никак не мог. Вот и сейчас он сидел и читал лежащую у него на столе заметку Строгова. Называлась она женским именем: "Вера"." Материал хороший и положительный. Вот что было в ней написано:
 "По документам она Берта Алексеевна Крахинская. Но так уж повелось, что в коллективе цементного цеха сверстники её зовут все Верой, а молодые - тётя Вера. Сколько лет её знаю, все всегда отзываются о ней с теплом и душевно. И это немудрено. 
 Работает она в цехе с военного 1945 года. Давно вышел её пенсионный срок, а она всё продолжает трудиться. И ни где-нибудь, а на одном из самых трудных участков цементного цеха - на галерее транспортировщиков горячего сырья над мельницами. 
 Там и ответственность большая: прозеваешь - весь цех остановишь, и запылённость там выше, чем где-то ещё в цехе. За сорок пять лет в цехе она поработала и разнорабочей, и дежурной по электрофильтрам, загрузчиком сушильных барабанов. 
 Путь этот её отмечен знаками победителя соревнования, почётными грамотами, ценными подарками. Весь набор поощрений переписан в её трудовой книжке. Награждена медалью.
 Но время берёт своё. Надумала Берта Алексеевна отдохнуть. Стал я готовить проект приказа и говорю ей:
 - Отметим вас денежной премией в двести рублей...
  Думал, обрадуется, раньше дарили ветеранам, уходящим на пенсию, сувениры за 30-40-рублей, а тут-то сумма приличная.
 А она опечалилась: " Что,- мол,- деньги, как вода. Пусть бы что-нибудь недорогое, но чтобы была бы память о цехе...".
 Невольно пришлось задуматься: "Верно ли поступили на комбинате, отмечая ныне уход на пенсию ветеранов деньгами?". Понятно, время сейчас смутное, ничего не достанешь, так проще. Но лучше ли это?
 Посоветовались мы с новым начальником цеха В.Г.Красильниковым и решили: пусть будут и подарок, и деньги. Если постараться и жить не формально, то всё можно сделать. По-праву заслужила это Берта Алексеевна, наша Вера.
 А о том, как высок её авторитет в цехе, говорит такой случай: распределяли импортные видеосистемы на комбинате. И по группе ветеранов, проработавших в цехе более тридцати лет, из девяти кандидатов в заветную тройку ветеранов она не попала. Не добрала одного голоса. Мы даже растерялись. И тогда встал молодой рабочий, член совета, которому по группе молодых повезло и уступил он свою удачу ветерану. Чтобы такое случилось, видно нужно, чтобы тебя уважали.
 Большая и честная жизнь рабочего человека. Как же непросто уходить из цеха после стольких лет работы в нём?"               
 Прочитав эту заметку, что написана рукой умелого журналиста, простыми и не казёнными словами, Сергей подумал: "Конечно же, такие рабкоры, умеющие так писать, как Строгов, газете очень нужны".
 Но Сергея поразила в заметке не столько заслуженная награда и долгая трудовая жизнь Берты-Веры, таких людей на комбинате немало, а сколько порядочный поступок молодого человека, фамилию которого Строгов даже не назвал в своей заметке.
 Несмотря на смутное время и стремление многих к потребительскому обществу, в русских людях не исчезла пока широта души. Просто необходимо уточнить фамилию этого парня. Это же самая важная деталь в заметке Строгова. Без неё она многое теряет. Вот на это и нужно обратить особое внимание. Да, вот ещё, Строгов упустил соревнование назвать социалистическим. Это тоже нужно поправить.
 Сергей внёс эту поправку и набрал номер телефона в цементный цех, чтобы уточнить фамилию молодого рабочего.
А.Бочаров.
2025.