А превратились в белых журавлей

Самое время, как нам кажется, поговорить о том, что представляет собой Великая Русская война — не Великая Отечественная только, но та война, что ведётся по крайней мере со времён князя Святослава Игоревича, отдельными сражениями в которой были и битва у Калки, и Мамаево побоище, и Суворовские походы, и 1812-й, и 1945-й, и 2022-й… Идёт война народная, священная война… Идёт, и конца ей не видится, потому что зло всегда будет нападать на Правду, тьма никогда не оставит попыток погасить Свет.

Об этой Великой Русской войне мы сегодня и беседуем. С кем? Наверное, с собственными душами.

— Скажите мне, в чём, по-вашему, заключается разница между героизмом и святостью? Под героизмом я в данном случае подразумеваю готовность пожертвовать собой ради того, чтобы жил твой народ, а под святостью — то самое, о чём говорится в Евангелии: «Нет больше той любви, аще кто положит душу свою за други своя» (Ин.15,13). Если взглянуть на героизм и святость с этой точки зрения, то между ними различия нет.

— И выходит, что каждый герой — это непременно святой? И у Бога он славен наравне с теми святыми, чьи иконы мы видим в наших православных храмах? Тебе не кажется, что в таком утверждении есть некоторый перебор?

— Почему же перебор?

— А разве ты сам этого не чувствуешь? Ну вот возьмём хотя бы японских лётчиков-камикадзе: разве они не жертвовали собой? И для чего же они это делали? Не для того ли, чтобы уничтожить американские корабли, нёсшие разрушение и смерть их родине, их Японии? Надеюсь, ты не будешь отрицать личный героизм этих смертников? Но неужели же ты назовёшь камикадзе святыми? Надеюсь, что тебе никогда такое в голову не приходило!

— Не продолжай. Этак ты обвинишь меня в том, что я и гитлеровцев считаю… Нет, язык не поворачивается произнести такое.

— Вот как? Но разве из твоих слов не следует, что любое мужество заслуживает небесной славы?

— Нет, не следует. Во-первых, я говорил не о мужестве, а о героизме. Почувствуй разницу. Мужество — это, по идее, обязательное для любого мужчины качество. А героизм —  это что-то вышеественное, что-то выходящее за рамки обычных житейских добродетелей. Ты говорил о камикадзе… А я вспомню нашу девушку-санитарку Валерию Гнаровскую (Герой Советского Союза), которая вот так же со связкой гранат вышла против немецкого танка, чтобы спасти наших раненых солдат. Она не запрыгивала на броню, она просто упала под танк и так — ценой своей жизни — остановила его. Она думала в тот момент не о себе, не о своей ловкости, не о том, какой она умелый и находчивый воин, не о славе, не о награде… Она просто хотела спасти раненых. Вот это и называется: «Жизнь свою за други своя». Об этом и сказано: «Нету выше той любви». Неужели ты будешь отрицать святость Валерии?

— Гм… Всё же святость — это понятие чёткое. Я преклоняюсь перед подвигом этой девушки. Но прости: она была крещена, эта Валерия?

— Понятия не имею.

— Вот то-то! Она, скорее всего, не была крещена. И камикадзе, который тоже, между прочим, сражался за свою родину, не был крещён. Но ты почему-то не желаешь признать его святость…

— Нет, не желаю… Попробую ответить тебе спокойно и рассудительно. Во-первых, знаешь ли ты, что камикадзе заранее тренировали для их «последнего тарана»? Для них это был вопрос дисциплины. А кто тренировал Валерию? Для неё этот поступок был вопросом свободного выбора, искреннего движения души. Кто тренировал Николая Гастелло или Ивана Черных, повторившего подвиг Гастелло под Ленинградом? Сашу Матросова? Молодогвардейцев? Вспомни, пожалуйста, что для Японии ритуальное самоубийство — элемент культуры. Для камикадзе последний таран был именно самоубийством в самурайских традициях. Но разве то, что совершили Гастелло, Гнаровская, Матросов, было самоубийством? Нет! Ни в коем случае! Они спасали своих товарищей! А смерть? — ну просто иначе спасти их было нельзя. Опять и опять скажу: жизнь свою за други своя! Нету выше той любви! Такая любовь равна святости.

— А Зоя Космодемьянская кого спасала?

— Родину. Она, во-первых, не выдала расположение своего отряда и тем спасла десятки жизней. А во-вторых… Вспомни, о чём она говорила в последние секунды своей жизни? Она даже не призывала проклятие на головы своих палачей — хотя, кажется, никто не посмел бы осудить её за это. Она думала о собравшемся вокруг народе. Она, истерзанная, едва живая, хотела их подбодрить, вселить в них веру: «Красная Армия вернётся! Сталин придёт!» Она думала о ближних, она последнее своё дыхание отдавала им — чтобы держались, чтобы не верили в победу зла. Или это не святость?

Вот ты говоришь, что камикадзе тоже отдавали жизни за родину. А знаешь, что я отвечу? Родина родине рознь. Кто был прав в схватке Японии и США? На чьей стороне была правда? На американской? На японской? По-моему, так хрен редьки не слаще. Бесчинства японских солдат на захваченных территориях были такими, что нацистам и во сне не снились, а американские атомные бомбы, сброшенные на мирные города, тоже не добавляют симпатий к «оплоту всемирной демократии». Нет, я глубоко верю: защищать Россию и защищать ту же Японию — это не одно и то же.

— То есть Россию ты ставишь над всеми остальными странами?

— Ну уж извини мою нетолерантность, — ставлю. Только о России сказано, что она подножие Престола Божия. Как человек православный, я верю этим словам. Только о России (даже при наличии других православных стран) сказано, что она — дом Пресвятой Богородицы, и только над Россией Пречистая лично взяла царскую власть в 1917 году, — когда была обретена Её Державная икона. (Кстати, не могу тут не спросить: если у нас есть Такая Царица, то зачем нам молить Бога о ниспослании ещё каких-то царей? ) И как бы ни глумились современные либерал-христиане над формулой «Москва — Третий Рим, а четвёртому не стоять», но я в неё верю. Я верю, что если падёт Москва, то не устоит и вселенная, и защита Москвы, защита России — это всегда борьба против мирового зла. И всякий наш человек, павший на этой борьбе, не может не вступить в небесное воинство,  тем более если пал он с такой же славой, как те, о которых здесь шла речь.

Ты говоришь: «Не все наши герои были крещены, не все они при жизни думали о Боге». Да, крещёными были не все, а что касается их мыслей, то что мы об этом можем знать? О том же Саше Матросове мы не знаем вообще ничего, кроме его подвига, — как же можно утверждать, что он не был верующим? Мы вообще знаем не много. Ты можешь утверждать, что не ангелы Божии провожали Зою Космодемьянскую в её смертный путь? Что не ангелы встречали молодогвардейцев у провала в шахту?

— Но ты не можешь утверждать и обратного!

— Нет, не могу. Ангелов нам видеть не дано. Но я верю — и тут уж стою твёрдо! — что и Сам Господь, и Матерь Его незримо укрепляли наших героев в их подвиге, смягчали страдания, вливали силу в сердца. И как после этого не назвать святыми всех павших в битвах, которые Россия ведёт тысячу лет, и конца им не предвидится? Посмотри, ведь даже люди, далёкие от православия, и те чувствовали что-то… Вспомни слова Расула Гамзатова (а кто из нас когда-то забывал эти слова?):

— Мне кажется порою, что солдаты,
С кровавых не пришедшие полей,
Не в землю нашу полегли когда-то,
А превратились в белых журавлей…

Что-то ведь говорило ему, Гамзатову, советскому орденоносцу, члену Президиума Верховного Совета СССР, что не всё так просто, что солдаты Великой Русской войны не могут, подобно прочим, раствориться в сырой земле… Вот он и выразил это чувство, как умел, как мог: «…А превратились в белых журавлей…»