земляки мы, с Колымы

        Далекие семидесятые. Ядовито – прозрачная, сочная зелень вдоль улиц и проспектов, непривычно много стекла - во живут люди! – первые этажи многоэтажек поголовно магазины и кафе. Вокруг вовсю бурлит ненашенская жизнь, с вездесущим запахом пряностей и нагретого солнцем бетона, с видом зазывающего многообразия колбасных за витринами. Забугорные, диковинные для нас кока кола и жвачки, футболки с битлз – бородачами мелькают. А небо здесь чужое, неуютно высокое. Южная группа советских войск, советский военный городок на окраине Будапешта.

        - Слушай, солдат, ты есть Колыма? – резко оборачиваюсь на громкий голос, кроме меня некого «визуально относить» к далекой Колыме. На краю плаца стоит пожилой мадьяр с ведерным пивным животом. Нутром под гимнастеркой чую, как тому не хочется ошибиться. Не скрою, в гарнизоне не раз видел этого коренастого пожилого человека. Даже знаю, кто он - вольнонаемный электрик, обслуживает городские электрические сети на территории военного городка. На вид – обычный, мужик мужиком, точь – в – точь как наши мужики работяги. Шершавый голос и натруженные руки рабочего человека.

       - Ты, это, скажи, оттуда, из Сибири? Север? -  удостоверившись в своей догадке, шумно радуется: - О-ох, знаю - знаю, там холодно, брр! Пурга! Снег! Тундра! Я был там! Люди там такие! –  запрет общения с гражданами страны уже гвоздями вбит в мою лысую башку, потому молчу. У него, замечаю, сносный разговорный русский.

       - Точно! Земляк, ты есть Колыма! Однако, большой молчун! Там мужики все такие, суровые, -  подбежав к группе солдат, норовит приобнять меня, странно увлажняются его выцветшие глаза. Вытаращивает глаза мой лучший друг Володька, он ленинградский, потому философ, шепчет: - Слушай, у тебя земляки здесь?   Помнится, севера – то открывали мореходы петербургские… и фамилии там остались.   Он же чистый европеец, мать твою!

- Товарищ офицер, позвольте мне поговорить с этим солдатом. Земляк он мне, давно не встречал земляков, уважь старого, -  обращается к ротному.  Стою как ихний каменный крест на развилках дорог, еще больше ничего не понимаю. Вестимо, прав мой друг, на кой черт он мне земляк, этот мадьяр! Где Венгрия и где та Колыма затерялась. Неуютно в душе, меж двух огней стою, как истукан, попробуй потом докажи, что он не твой иностранный атас, друг или кунак. Удивленный комроты разрешает, он у нас мужик тертый, понятливый. Мы направляемся в рабочую комнатку электрика. Неказистая, она впритык к гаражным боксам прислонена.

       Заходим. Сажусь на единственный обшарпанный табурет, а он устраивается на топчане. Крохотный столик. Хозяин молча наливает в кружки терпкий дымящий напиток – также невиданный в те времена растворимый кофе. Думаю, раз начинает знакомство с горячего, этот человек кое – что смыслит в северном гостеприимстве!
    
 - Значит, солдат, ты есть Колыма, я не мог ошибиться! Столько лет прошло! Ты не понимаешь, парень, как я рад, - шумно радуется хозяин, но, честно – все еще не понятно, чему он так радуется... Колыма, она на то и Колыма, что огромные замершие просторы, от Магадана и до Ледовитого. Потом, Колыма ведь ассоциируется со страшными людскими бедами, тюрьмами и ссылками… В зимнюю пору слезы человека падают на мерзлую землю хрустящей льдинкой. В союзе этот край воспринимается одним огромным лагерем за колючкой.  Почему так волнуется, неужели во мне видит ту страшную Колыму… Честно, становится неуютно. Хоть встань и уходи.

       - Так, это, слушай сюда, - долго молчит, чувствую, не отпускает человека пережитое: - Вот что я хочу тебе рассказать… Почему я тебя считаю своим земляком…   Давно закончилась та страшная война, нет, не уходит она никак из моих бессонных снов… Я тебе расскажу свою историю войны. В 1942 году мне исполнилось аккурат 18 лет, и меня призвали в военную службу, - продолжает медленно: -  А, ты знаешь, Венгрия была союзником Германии. Неграмотный я был, не поверишь, солдат вермахта, а языка немецкого не понимал. Обычный сельский парень. Потому держался за солдатами - венграми. Так вот. Скоро попал на восточный фронт, это твоя Россия. Там страшно было, очень страшно! Кругом смерть, взрывы. Днем и ночью крики раненых и умирающих. Холодная вода в окопах, вонь, грязь.
 
         -  Получается, мы с тобой, земляк, оба солдаты воевавших друг с другом армий, - непроизвольно напрягаюсь, воочию представляя, будто вражеский солдат целится в меня… По спине холодок вниз ползет. Он тихо - тихо: - Проклятая война закончилась. Я вернулся живым… Теперь сидим с тобой, земляк, рядышком и мирно пьем кофе… Два солдата. Победившего и поверженного государств. Ты сегодня здесь, так далеко от отчего дома, и ты защищаешь не только свою Русь, но и мою страну. Как все в жизни устроено! А я смог выжить тогда… 

        - Как я выжил в том аду… Однажды нас подняли в атаку. С ружьем наперевес бежим неизвестно куда. Земля ваша от злости дыбом стоит, не пускает, черным валом накрывает нас. Свистят пули, а ты радуешься этим свисткам, значит, пронесло, мимо. И каждой клеткой тела ждешь укола своего, уже неслышного свистка. Падаешь, разве только за мертвыми спрячешься от скорой смерти. А русские… они внезапно появляются из дыма и гари, во весь рост – страшные и ничто их не может остановить! Думаешь, как бы не напороться на их штыки.

        …вдруг земля вулканом раскалывается передо мной, ударная волна высоко подбрасывает меня. Падая, не осознаешь куда летишь, на землю, иль на небеса. Когда пришел себя … понял, взят я в плен. Допросы… Пересылки… Снова допросы. Пожалели - таки меня ваши особисты, лопоухого, не грамотного деревенского парня, не успевшего даже пострелять… Не поставили к стенке… Дали «десятку», погнали по этапу. От одного ада в другой. Вот… Однако, как оказалось потом, мне повезло. Самое счастливое везение в моей жизни! В конце концов я попал на мерзлый край земли, в твою Колыму. Там тоже страшно! Там холодно!  Но я выжил… Знаешь, почему я выжил? Почему в этой холодной Колыме я выжил и мне было как – бы хорошо?

          - Меня тогда, в этом аду, спасли от холода и голодной смерти похожие на тебя люди, простые северные люди… Молчаливые, смуглые, даже страшные на вид. У них, как у тебя, плоские лица, заостренные скулы и узковатые прищуренные глаза… И одеты одинаково – ватники, валенки. Понимаешь, эти люди жалели нас, своих врагов, не понимаю, почему. Иной раз бросали через колючую проволоку куски мерзлого хлеба, мерзлую рыбу. Знаешь, рыба такая … ммм, забыл названия … очень жирная, правда, совсем махонькая, местные говорили, что ее едят сырой… Такой вкусной и жирной рыбы после ни разу не довелось… Теперь часто во сне вижу. Будто в наяву чувствую ее озерный запах и вкус… Вот…

         - Дослушай меня, солдат. Часто приходила к колючке одна пожилая женщина. Она из местных, махонькая, сгорбленная, большое горе ее на расстоянии чувствовалось. Заметив ее издалека, мы старались подойти как можно поближе к колючке… Она подходила вплотную к колючке, бросала через нее десяток рыб, горбушку… Понимаешь, она долго – долго стоит, шепчет на своем, платком вытирает слезы… Мы воочию чувствовали, что ее даже охрана побаивается отогнать куда подальше…  Как – то она стала выделять меня... Я жевал мерзлые хлеб и рыбу… плакал и неотрывно смотрел на нее, в этот миг она мою маму напоминала… Мы вместе плакали, стоя на разных сторонах колючей проволоки … пленный враг и мать советского солдата. Сказывали, что у нее трудная судьба, что муж сгинул в лагерях. Такое было, рассказывали, у вас. А ее единственный сын погиб на фронте… А она, в старом русском ватнике, перетянутая старенькой шалью, упрямо, вновь и вновь приходила сюда… Понимаешь, не понятно ведь, получается, мы же воевали с ее сыном, кто – то из нас и убил ее сына… Почему она нас жалела…

       Однажды эта женщина пальцем позвала меня подойти ближе к колючке, громко цыкнула на охранников. Она скороговоркой начала что – то говорить, глядя на меня. Знаешь, солдат, что она сказала? Ее слова переводил, по ее же просьбе, один из охранников, тот был из местных. Уважали ее здесь, однако. Да – да, не удивляйся, я помню это северное слово – «однако»! То, что она тогда сказала, я крепко запомнил, как молитву. Вот ее слова: - «Вижу, нет на тебя погубленной души, потому тебя твои боги берегут… Поверь мне, парень – чужестранец, я это чувствую, обязательно настанет день, и ты уедешь домой, к родным. Там тебя ждут. Но запомни навсегда – нет зла у меня на тебя, потому что ты чист душой, тебя силой заставили взяться за ружье. Ты не пролил чужой крови. Но, больше никогда не смей - слышь, никогда! - возвращаться сюда! На этой войне мой сын свою жизнь, не познавшую счастья быть отцом, положил… Теперь, прощай…». Женщина обернулась и ушла… Больше она не приходила…

 - Вот тебе крест, я ее каждый день ждал, - тягостно, все – таки, видеть мужские слезы… В полной тишине выкурили по сигаретку, посветлел лицом не наш ветеран: - Я тогда впервые поверил, что обязательно вернусь домой… У меня вера появилась тогда. Наверное, моя душа переродилась, я приобрел новые силы выстоять… Такая вот история… Однако, иной раз аж кровь стынет, а если бы я не попал в твою Колыму? Не выжил бы…   Эта женщина помогла мне выжить, вернуться и стать отцом, потом дедушкой! И как только она это предвидела? Может, она есть необычный человек с огромным сердцем… Потому, солдат, ты самый дорогой мой земляк. Колымский. Вот что, я обязательно приведи сюда свою семью … это важно для них.
 
       Мы не раз подолгу сидели в этой маленькой комнатушке и также подолгу молчали, каждый думая о своей Колыме. Остывал в кружках кофе. Мы оба скучали по нашей Колыме, малой родине и священной земле, сохранившей жизнь солдату.