Море быль

        Впервые я увидел море в сентябре 1976 года.
       
        А до этого купался в океане счастья, испытывая волшебное чувство первой безумной любви к той единственной и неповторимой, которую боготворил и возвёл на недосягаемый пьедестал своего платонического чувства. Однако призрачный корабль счастья, сотканный из наивных юношеских иллюзий, разбился о скалы равнодушия и хладнокровного отторжения, растворившись как несбыточный мираж в безбрежных песках Сахары. Упав как подбитая птица в глубокую пропасть суровой действительности, я был вынужден медленно собирать себя по кусочкам и восстанавливать разрушенный внутренний мир на циничной основе жестокого разочарования.

        После 4-ого курса института в летние месяцы мы проходили технологическую практику. Мои товарищи по комнате институтского общежития, а проживали мы вчетвером, разъехались по разным городам Советского Союза, я же проходил практику на огромном заводе в душной и унылой летней Москве. Работа на заводе была монотонной, муторной и не интересной. Личная жизнь совершенно не складывалась, театры разъехались на летние гастроли и по вечерам было особенно тоскливо и одиноко, за исключением разовых ночных подработок.

        Так прошло лето, а в последние дни августа после завершения практики ребята вернулись в Москву и, конечно, по такому случаю была устроена грандиозная пьянка. Нужно сказать, что к этому времени доход у нас был уже достаточно приличным. Мало того, что в нашем вузе стипендии были самыми высокими в Москве, все мы подрабатывали на пол ставки на профильных кафедрах, да, в добавок, регулярно не плохо зарабатывали меняя подвесные декорации по ночам, работая на вечерних спектаклях и по выходным дням как рабочие сцены в Большом театре и Кремлёвском дворце съездов. Этой «привилегией» обладали исключительно студенты нашего общежития, потому как заводилой и организатором всех наших побед на театральном «фронте» был «старый», закалённый невзгодами студент, лишённый стипендии и недавно вернувшийся из академки, а проживал он на нашем этаже. Благодаря такой подработке я пересмотрел большую часть репертуара Большого театра, а также гастролировавших летними месяцами Кировского (Мариинского) театра из Ленинграда, Новосибирского и Киевского театров оперы и балета.
 
        Относились к нам в театральной среде очень тепло и уважительно, как к своим, практически знали всех в лицо. В перерывах мы просиживали в рабочем буфете поглощая бутерброды с дефицитной по тем временам сёмгой и дорогими сортами сырокопчёной колбасы.  При этом, очень жалко было смотреть на бедных балерин, которые кроме чая с лимоном в рабочем буфете ничего больше себе не могли позволить. Наблюдая из-за кулис, я проникся большим уважением к работе артистов балета. Когда балерина крутит свои знаменитые 32 фуэте от неё просто веером как градины разлетаются во все стороны тяжёлые капли пота. Из зрительного зала этого не увидишь, а из-за кулис видно во всей своей «очаровательной» первозданной «красоте». Вот когда начинаешь понимать, что это за ломовая работа балетные спектакли!
 
        Особенно приятно вспоминать эпизод со знаменитым басом Борисом Штоколовым солистом Кировского театра. Во время знаменитой прощальной арии из оперы Михаила Глинки «Иван Сусанин» должен падать снег: вначале оптический, затем из бумажных хлопьев. В определённый момент времени оптику должны отключать, т.к. она очень сильно слепит актёра. На том «знаменитом» спектакле я стоял за кулисами и с наслаждением слушал арию в исполнении певца. Оптический снег включили и забыли выключить в нужный момент. Штоколов мужественно выдержал эту «пытку», закончил арию и вышел за кулисы прямо на меня, сделал, как и положено большому актёру, длинную драматическую паузу, набрал воздуха в лёгкие, а затем разразился таким четырёхэтажным матом, которого я в жизни никогда не слышал. Не скрою, мне было приятно «прикоснуться» к гению великого баса и «искупаться» в лучах его необычайной артистической славы. Я получил истинное эстетическое наслаждение от уникальной четырёхэтажной тирады знаменитого артиста. Такое, конечно, не забывается никогда и всегда служит предметом для детального «исследования» при любом застолье в приятной компании. Если говорить об оперном искусстве, то самое сильное впечатление на меня произвел тогда полный исторического драматизма с глубокими и содержательными лирико-драматическими сценами спектакль «Гугеноты» Джакомо Мейербера в исполнении Киевского театра оперы и балета со знаменитым тенором Анатолием Соловьяненко. Правда это был единственный из гастролировавших в Большом театре провинциальных театров, который «кинул» нас с оплатой за разгрузку-погрузку декораций.

        Так вот, значительно «поднабравшись» на той знаменитой пьянке (молодость позволяла без существенного ущерба для здоровья переносить такие алкогольные нагрузки) мы решили в наши законные каникулы в сентябре месяце отдохнуть на море. «Бархатный» сезон было решено провести в Крыму и почему-то мы с этой целью выбрали Евпаторию. Сказано – сделано. Купили на следующий день, в состоянии приличного похмелья, самые дешёвые плацкартные билеты до Евпатории и ещё через день утром уже сидели в вагоне поезда на Курском вокзале. На столе красовались две трёхлитровые банки разливного пива и не хитрая закуска. Всю дорогу мы «резались» в преферанс, расписав пульку и попивая пиво, а по дороге в туалет и обратно безуспешно пытались «приколоться» к фривольным молодым особам лёгкого поведения, которые как бабочки порхали по вагонам поезда, повиливая бёдрами и демонстративно громко похохатывая. Гормоны играли и брали своё. Но «приколы» не «прокатывали», облом следовал за обломом, и мы в конце концов «плюнули» и завалились спать.

        Ровно в семь утра следующего дня с подножки поезда в Евпатории нас «снял» хроменький старичок, с которым мы сторговались по стандартной тогда цене в один рубль в день за койку. Дом в частном секторе оказался достаточно далеко от моря, но условия проживания были просто фантастическими: в очень просторной комнате жилого частного дома стояли четыре металлические кровати с перинами, большими подушками и белоснежным постельным бельём. Переодевшись в пляжную одежду и побросав сумки с вещами, мы отправились в рядом расположенную столовую завтракать. Столовая работала почему-то с семи часов утра. За какие-то смешные деньги были набраны молочные продукты: жирный творог, сметана в которой можно было поставить чайную ложку, и она не падала, кофе со сливками и свежая выпечка. Наевшись до отвала и, дав себе зарок прекратить на время отдыха всякое употребление алкоголя, мы отправились искать море.

        Стояло туманное утро 1 сентября 1976 года. По дороге как ангелочки с небес из облаков утренней дымки возникали небольшие стайки школьников и аккуратно одетые первоклассники с огромными букетами астр, гладиолусов, хризантем и роз в сопровождении мам, пап, бабушек и дедушек. Девочки в коротких коричневых платьицах, белых фартучках и белых кружевных воротничках-стоячках или отложных кружевных воротничках с огромными белоснежными капроновыми бантами, вплетёнными в тоненькие косички, уложенные бараночками или корзиночками, некоторые даже с причудливо сплетёнными «французскими» косичками. Мальчики в школьной форме с тщательно отглаженными брючками и в белоснежных сорочках. Тогда первоклассники ещё не носили галстуки и элегантные бабочки. Вид этих ангелочков в утренней ещё не рассеявшейся дымке неожиданно тронул меня и всколыхнул в моей уже достаточно очерствевшей и отравленной цинизмом душе вдруг вспыхнувшие болезненные воспоминания о безвозвратно потерянной первой неразделённой любви, полоснув как ножом по сердцу, ещё не забывшему любовь, трепет и обожание, не нашедшие отклик в душе той единственной которую безумно и безответно, любил. Глядя на этих ангелочков первоклашек, я ощутил почти физическую боль от осознания того, что не я, а кто-то другой поведёт её детей первый раз в школу, что не я, а тот другой будет покупать школьную форму и выбирать букет для первого сентября. Сердце в который раз сжалось от дикой боли, ревности и отчаяния и такая злость и неизбывная тоска вдруг захлестнула, ком подкатил к горлу, а на глаза накатила скупая мужская слеза. Захотелось завыть, как воют волки в волчьей стае холодной и голодной зимой. Подавив усилием воли возникшую минутную слабость, я вновь вернулся к осознанию существующих реалий собственной безрадостной судьбы и присоединился к своим спутникам в дальнейших поисках такой долгожданной и уже такой близкой встречи с морской стихией способной, как мне казалось тогда, заглушить тоску о безвозвратно потерянном счастье.

        По наводке редких прохожих, спешивших на работу (большинство отдыхающих ещё только просыпались), мы достаточно быстро продвигались в сторону моря. Неожиданно в облаках утреннего тумана вдруг появился белоснежный храм, выполненный в греко-католическом стиле, с куполами небесно голубого цвета. В груди возникло странное чувство, как предтеча торжественного и волнующего события, которое к тому же освещалось хрустальным звоном колоколов, приглашая верующих на утреннее богослужение. Мы как завороженные ходили вокруг храма, не находя выхода к морю. Пришлось обратиться к прихожанке с головой, покрытой тонкой, почти прозрачной белоснежной шалью: «А где же море»? «Да вот же оно», сказала женщина, показывая рукой в сторону. Мы сделали несколько шагов в указанном направлении и нашему взору, как в театральном спектакле, неожиданно открылся широкий водный простор, уходящий далеко за горизонт и там сливающийся с голубизной небесной дали, подёрнутой паутинками белых перистых облаков.  На море стоял абсолютный штиль, водная гладь практически не шевелилась и только у самой кромки воды небольшие волны медленно накатывали на песчаный берег, перемещая с места на место мелкую гальку. Мы спустились с холма на берег. Утренняя дымка как на сцене театра вдруг приподнялась и медленно растаяла. В сопровождении колокольного перезвона вдруг показалась солнце, вернее из расплывчатого белёсого круга оно превратилось в яркий слепящий диск. Лучи солнца, отражаясь от вдруг возникшей волшебной ряби морской воды, превратились в причудливые золотистые искорки, которые внезапно вспыхивали и также быстро гасли, переливаясь всеми цветами радуги, слепя и заставляя жмуриться, перенося как в сказке в воспоминания о счастливом и беззаботном детстве. Так состоялась моя первая в жизни величавая, торжественная и, одновременно, трогательная и немного неожиданная встреча с морем. Встреча, которая каким-то чудесным и непостижимым образом смогла очистить на короткое время уже загрубевшую душу, смыть фантомные иллюзии юности, зажечь веру и надежду в себя, дать силы и уверенность в завтрашнем дне, благословив на продолжение борьбы за трудное и, вероятно, не такое скорое личное счастье.

        Мы быстро побросали шлёпанцы, майки с шортами и окунулись в воду, как в крещенскую купель. Утренняя вода была необыкновенно теплая и одновременно бодрящая.  Сделав заплыв и подурачившись вволю, компания молодых людей вывалила на берег и развалилась на песке загорая под теплым, нежным и ласковым южным солнцем, заменившим тепло и ласку женского тела, которого так недоставало четырем здоровым молодым половозрелым мужикам, находившимся в поисках своего, так необходимого каждому личного счастья.

        Нужно сказать, что я родился в маленьком подмосковном городке с первой в России электростанцией, работавшей на торфяном топливе. К электростанции примыкала замкнутая система технических озер, предназначенных для охлаждения водяного теплоносителя. Вода в озерах всегда была теплой, зимой они не замерзали. Наш дом располагался буквально в двухстах метрах от берега, и дворовая шпана летом постоянно обитала на этих озёрах. Мы ловили рыбу, раков, креветок, купались и загорали.

        Однажды в наш город из Москвы приехала детская спортивная школа по плаванию, расположившись в здании одной из местных школ. Перпендикулярно одной из озёрных дамб, разделяющих водное пространство на систему связанных между собой озёр, были обустроены два деревянных мостка по типу морских пирсов, между которыми натянули канаты с небольшими пенопластовыми буйками. Так получилось несколько плавательных дорожек. С самого раннего утра до позднего вечера тренеры спортивной школы «измывались» над малолетними спортсменами гоняя их как «сидоровых коз» взад и вперёд по секундомеру на время по плавательным дорожкам, доводя некоторых ребятишек буквально до слёз. Мы наблюдали за всем этим «безобразием» с противоположного берега одного из озёр и очень жалели ребят. Нам было страшно интересно понять, как-же нужно плавать по- настоящему, и мы по долгу наблюдали за спортсменами, постепенно перенимая технику плавания различными стилями. Поэтому, оказавшись на море, я уже плавал достаточно неплохо, можно даже сказать профессионально.

        Первые дни отдыха в Евпатории были тихими, размеренными и умиротворяющими. Мы облазили все местные пляжи, включая загородные. В первый день отдыха одна очень любопытная возрастная тётенька, страшно удивившись нашей белоснежной коже спросила: «Мальчики, вы, наверное, с Севера»? На что мы весело гоготнули и ответили: «Ага, с Севера, из Москвы». Буквально через 3 дня кожа приобрела уже красновато-коричневый оттенок как у американских индейцев, местами успев прилично подгореть. Морской воздух, солнце и солёная вода, относительно дешёвая и достаточно калорийная еда сделали своё дело и к исходу недели мы уже выглядели загорелыми, отдохнувшими и даже где-то, по большому счёту, брутальными мачо. Девицы начали косить в нашу сторону глазками, гормоны заиграли с новой неукротимой силой.
 
        С питанием в Евпатории той поры проблем не было. Обедали и ужинали обычно в городе на открытых террасах городских кафе. Особенно запомнилось одно заведение в центре Евпатории, в котором работали весёлые и симпатичные хохлушечки. Готовили там очень вкусно. Обычно мы брали настоящий украинский борщ, фаршированные перцы или кабачки и компот из свежих фруктов. Отдельно ставили на стол большое блюдо с огромными «сахарными» помидорами. Один помидор по тем временам в общепите стоил всего одну копейку. Но если мы запаздывали на обед, и на раздаче звучало характерное «борсча нэма», мы не унывали и весело смеясь, подкалывая хохлушек и даже мимоходом назначая свидания, заказывали что-то другое. Ребята мы были «не промах» и в своих одноразовых «амурных» делах обычно ориентировались на работниц общепита, понимая, что риск подцепить «венеру» в таком случае был минимальным.

        Всё было хорошо в Евпатории, за исключением одного, крайне ограниченного количества увеселительных заведений, да довольно больших прибрежных колоний крупных медуз. После десяти дней спокойного умиротворённого отдыха, когда после длинных заплывов, солнечных ванн и променада по вечерней набережной, мы спали как убитые на высоченных перинах от заката до восхода без пробуждения даже по малой надобности, нам стало «по зарез» необходимо перебраться в настоящий «крутой» курортный город. Поэтому было принято решение срочно переехать в славный город Ялту.

        В Ялту добирались на междугороднем автобусе. Условия проживания на новом месте были уже не такими комфортными и, в добавок, в полтора раза дороже. Но «игра стоила свеч», это ведь как в одной из версий известного стихотворения о москвичках-путешественницах Евгения Евтушенко:
               
                Там лимоны, апельсины, сладкое вино,
                И усатые мужчины ждут их всех давно.
                Пусть они грубы и наглы, жмут, кого хотят,
                Но друзья, ведь это Гагры, это не Арбат…

        Вот так и Ялта кардинально отличалась от Евпатории того времени. Мы почувствовали это отличие в первый же вечер прогуливаясь по набережной, когда буквально через каждые десять, двадцать метров встречали смазливых фривольных девиц и однокурсников со своего или параллельного потока. Удивлению и радости не было предела, данный ранее зарок о безалкогольной «диете» быстро был забыт и некоторые из встреч заканчивались походом в небольшие кабачки, в которых за встречу «пропускалось» гамм по двести знаменитого массандровского вина или новосветского шампанского.
 
        В Ялте нами был облюбован галечный пляж с нагромождением больших плоских камней валунов, на которых в основном и тусовалась молодёжь. Вход в море с валунов был сразу достаточно глубоким, что, собственно, и устраивало молодых людей. Медуз было меньше чем в Евпатории, и они были значительно мельче. Вместе с тем, даже небольшое волнение моря делало достаточно опасным выход из воды, ведь волна вполне могла запросто выбросить человека на камни. Однако молодой задор брал своё и мы качались на волнах даже в условиях четырёхбалльного шторма.
 
        Самостоятельные экскурсии в Никитский ботанический сад, Ливадийский дворец и Ласточкино гнездо не произвели особенного впечатления на весёлую ватагу молодых нагловатых студентов, а вот дворец и парк графа М. Воронцова в Алупке остались в памяти.  Дело в том, что наши друзья-соседи по институтскому общежитию из комнаты напротив нашей, отдыхали в это же время в посёлке Морское. Каким-то непостижимым образом мои спутники сумели списаться с ними по почте и договориться о встрече в порту Ялты. Ни о каких мобильниках тогда и речи не было, но, тем не менее, встреча в условленное время состоялась.  Радости не было предела. Решили съездить в Алупку. Закупились массандровским портвейном и сели на морской катер. «Квасить» начали уже на катере, настроение было великолепным. По прибытии в Алупку сразу отметились хамоватым фотографированием верхом на львах входной группы Воронцовского дворца. Затем решили искупаться, ныряя с огромного камня-скалы. В состоянии приличного подпития обратили внимание на плачущую девушку, уронившую в воду золотое колечко. Разумеется, кровь взыграла и захотелось показать всю свою молодецкую удаль. Начали нырять с этого камня в попытках отыскать колечко. Но дело оказалось безнадёжным, глубина была достаточно большая, а на дне росли густые водоросли, при этом у одного нашего товарища из ушей пошла кровь. Это ведь только в красивых кинофильмах герои всегда со дна морского достают утерянные драгоценности. Нам этого сделать не удалось, но попытка была достойно оценена: девушка призналась «мальчикам» в искренней любви и благодарности за попытку достать колечко. Мы были очень рады, ведь «доброе слово и кошке приятно». Протрезвев от долгого пребывания в воде, мы отправились в Воронцовский парк на каменный «хаос» – нагромождение крупных валунов, по которым можно достаточно долго и интересно путешествовать. Конечно после купания в холодной воде нужно было согреться, и мы «согрелись» остатками портвейна. Закончились наши приключения в этот день купанием в прудах Воронцовского дворца вместе с декоративными рыбками, правда без каких-либо административных последствий. Весёлые и азартные мы вернулись в Ялту. Друзей-студентов проводили в Морское, а сами продолжили развлечения на танцплощадке.

        Большое впечатление в Ялте того времени производил морской порт, особенно в вечернее время. Регулярно к ялтинским причалам пришвартовывались огромные белые круизные лайнеры. В вечернее время они переливались большим количеством маленьких огоньков, которые манили своим загадочным волшебным светом и притягивали чем-то таинственным и неизведанным, о чем молодые люди могли только догадываться. Постояв некоторое время у причала они так же важно и торжественно отплывали, продолжая намеченный круизный путь по морю.

        Последние дни в Ялте были посвящены бесшабашной разгульной жизни и, разумеется, спонтанным мимолётным курортным романам без взаимных обязательств, ни один из которых не нашёл своего серьёзного продолжения, ведь одноразовая физиологическая связь без серьёзного чувства никогда не приводит к серьёзному развитию отношений.

        Любой сказке в конце концов приходит конец. Пришёл конец и нашему первому путешествию к морю. Закупив на ялтинском рынке отборных южных фруктов и винограда для родителей, тщательно уложив их в специальные высокие деревянные ящики с горизонтальной ручкой, мы отправились на автовокзал, сели на троллейбус и поехали в Симферополь на московский поезд.
 
        Погода в день отъезда испортилась, над Ай-Петри висела большая темная туча, на море свирепствовал шестибалльный шторм. Казалось, что море не желает отпускать компанию молодых, весёлых и бесшабашных студентов, на первый взгляд так легко и беспечно «прожигающих» время и не желающих знать, что их ждёт впереди и какие испытания каждому из них приготовила непростая судьба. Море бушевало, бурлило и завывало как неистовый зверь. Из голубого, тёплого и ласкового оно превратилось в серое и неприветливое, временами окрашиваясь практически в чёрный цвет, в полной мере оправдывая своё название. Огромные волны с белыми «закипающими» гребешками накатывали на берег и с грохотом ударялись о каменные валуны там, где мы ещё недавно отдыхали и загорали под лучами тёплого южного солнца.
 
        Так море прощалось с нами, напоминая каждому, что впереди нас ждут суровые испытания и не всегда ясные и безоблачные дни, а мы прощались с морем, таким теплым и ласковым, а порою бурным и неприветливым как сама наша непростая жизнь и судьба.