Эпизод

Проснулся я с чувством глубокого неудовлетворения. Не потому, что жёсткая кушетка отдавила мне все бока и холод заполз под стёганое одеяло и наброшенную шинель, а оттого, что давила печень и жутко мутило. По времени вот-вот должна была прозвучать команда: «Рота-а-а, падъ-ём!», я чувствовал это, хотя за окном еще чернела  апрельская ночь.
Чуть более суток назад меня вызвали на проходную части, где я неожиданно встретился со своим другом  Колей Татаринцевым.
С ним мы провели все наши детские годы на улицах Пресногорьковки и в окрестных лесах. Вместе занимались спортом – бегом и лыжами. Рос Коля без отца, поэтому с ранних лет вместо летнего отдыха колол дрова, помогая матери.
Однажды мы даже чуть не утонули. Была у моего друга цель – переплыть озеро Пресное. Сделать это было затруднительно по той причине, что у Коли часто сводило судорогой мышцу ног, и он после этого совершенно не мог плыть. Для расслабления мышцы у него в плавках всегда были заколоты булавка или значок.
Однажды я, воспользовавшись отсутствием  отца, накачал резиновую лодку и решил поплавать на ней вдоль берега. С собою  взял покатать десятилетнюю соседскую девочку. Коля уговорил меня поплыть через озеро в лодке,  он же будет плыть рядом и в случае проблемы с ногой поднимется на борт.
Благополучно преодолев половину пути в отличную безветренную погоду, я уже предвкушал финиш за камышами противоположного берега, как вдруг произошло неожиданное – Колина мышца восстала от напряжения и он попросился в лодку. Схватившись за клапан, через который я качал лодку, он попытался перевалиться через борт. Это решение имело катастрофические последствия. Воздух из лодки вышел с пронзительным свистом за несколько секунд и девочка, сидящая напротив меня, оказалась в воде, успев перескочить на мою сторону. Мы сидели с ней по пояс в воде на второй половине лодки, сохранявшей воздух благодаря перемычке. Коля так устал, что плыть уже не мог, к тому же он пытался удержать в руке каучуковый клапан, без которого лодка становилась лишь куском резины. Я в ужасе представил себе, как отреагирует отец на потерю клапана, поэтому постоянно кричал Коле: «Клапан держиии…!!!».
Коля держался одной рукой за лодку, я пытался лихорадочно грести вывернутыми вверх вёслами, но камыш не желал приближаться. Тогда я покинул лодку, схватился за носовую веревку и стал грести к берегу одной рукой. Лодка приподнялась, но её движение стопорила спущенная часть, выполняя роль подводного паруса. Дважды я нырял, пытаясь достать дно, и лишь в третий раз, наконец, погрузился в ил противоположного берега. Выплыли мы в аккурат напротив подстанции.  Лодка, клапан и мы сами были спасены.
 Я вставил клапан на место и стал качать лодку ножным насосом, который чудом не вывалился. У моих попутчиков мелко дрожали колени, как, впрочем, и у меня.
В обратную дорогу я пустился один, они не рискнули плыть, и пошли вокруг озера пешком.
Воспоминания молнией мелькнули в моей памяти, когда я крепко жал руку и хлопал по плечу друга Колю. Он оказался на Дальнем Востоке по комсомольскому набору – жил и работал под Благовещенском, потом перебрался в Комсомольск на Амуре и трудился на авиационном заводе.
Я взял «гражданку» и червонец у азербайджанца Худунца и отправился с Колей по Тихоокеанской улице в центр города. На «семи ветрах» мы пересели в другой автобус и оказались на Уссурийском бульваре, еще заваленном снегом.
Лёд на тротуарах уже растаял, с крыш угрожающе свисали метровые сосульки, пахло весной… Вся белоснежная лента Амура была усеяна черными точками – рыбаки с раннего утра заняли свои привычные места.
Побродив по Хабаровску, мы вышли на улицу Ленина и оказались в одном из лучших ресторанов города – «Амуре». Я полагал, что это место наиболее безопасно и патрули внутрь ресторана не заходят.
Однако  уже через час появился патруль. Коля занервничал, но я был спокоен. Начальник патруля взял под козырёк и представился:
- Прапорщик Измайлов. Предъявите ваши документы?
- Гражданин начальник,- как можно развязнее, не вставая с места, произнес я,- да я даже милиции свою ксиву не свечу, а военным тем более. Кто из нормальных пацанов ходит в кабак с паспортом?
Не дожидаясь ответа от прапора, я продолжил свою речь:
-Три дня как из «девятки» откинулся, хозяину долг отдал. Вот с корешем отдыхаем.
Прапор молча посмотрел на синеву моих рук, развернулся и направился к выходу. Солдаты чернопогонники пошли следом.
-Фу, - облегченно произнес Коля, - думал, что сейчас тебя заберут.
- Повезло, что свой брат – чернопогонник. Были бы ввэшники – хана. Вмиг бы пробили нас.
В часть возвращались в темноте. Коле было негде ночевать, и я предложил ему шконку в лазарете. В части познакомил со своими товарищами, закрепили встречу и знакомство.
За полночь вызвали тачку и в зеленоглазом такси   нетрезвый Коля отправился на вокзал. Даже дежуривший по части капитан Крюков оказался  не в курсе встречи старых друзей.

Теперь болела печень и кружилась голова. Некоторые нехорошие симптомы и предчувствие перемен подтолкнули меня войти в штаб и доложить командиру батальона подполковнику Иванову, что я отбываю в госпиталь, возможно надолго.
Иванов сделал несколько шагов навстречу мне, но я остановил его:
-Товарищ подполковник, будет лучше не контактировать со мной, похоже на то, что у меня Боткина.
Артем Иванович резво отошел к окну и разрешил мне увезти самого себя в госпиталь.
В приемном покое на улице Серышева меня долго крутил и вертел пожилой майор медицинской службы. Он мял мне живот, пальпировал под правой реберной дугой и задавал вопросы.
-До армии чем занимался?
-Студент, учился в вузе.
-Употреблял?
-Как все студенты.
-Похоже на цирроз печени.  Моли Бога, чтобы в ближайшие дни белки глаз пожелтели,- сделал заключение доктор, которым поверг меня в глубокое уныние.Глядя  на мои разорванные кандалы на руке майор глубокомысленно изрёк:
- Резьба по дубу...
- Чем крепче в армии дубов, тем крепче наша оборона, - отвечаю, но по весёлому прищуру глаз врача понимаю, что он не совсем согласен со мной

Меня отправили в инфекционное отделение, стоящее несколько отдельно от остальных корпусов госпиталя.
В отделении меня с распростёртыми объятиями встретил земляк Лёша, попавший сюда неделю назад. Было похоже на то, что я подхватил инфекцию от товарища во время совместного принятия пищи в лазарете части. Ничего не поделаешь, придется лежать здесь. Палата была рассчитана на девять человек. Состав болезных был интернациональным – литовец, белорус, украинец, таджик, русские. Старше нас с Лёхой по сроку службы был белорус, он отслужил полтора года и считался дедом. Деление больных по количеству дней пребывания в армии не отличалось от армейки. В первые же дни пришлось не раз защищать своих от различных нарядов, которые расписывал староста отделения некий москвич Юлий. Поговаривали, что он всю службу провёл здесь, оставшись  после излечения до дембеля. Пришлось его  огорчить, после чего москвич перестал даже заглядывать в палату и наши духи прибурели. Даже на субботник ко дню рождения Ленина еле удалось выпихнуть вторую палату.
 Лечение шло ни шатко, ни валко, билирубина в крови было излишне много, но белки глаз не желтели. Я каждое утро разглядывал их в зеркало, и лишь на четвертый день литовец Блюджис из Вилкавишек, глядя на меня, медленно проговорил:
- У те-бя гла-за жёл-тые…
-Ес, ес, ес,- радостно завопил я на всю палату, напугав вошедшую с лекарствами медсестру Валю, - будем жить!!!
Пришедшую высокую, статную, красивую Валентину больные обожали, но, почему-то часто стремились как-то подшутить над ней. Однажды, после очередного анекдота от деда- белоруса, она вдруг мягко опустилась на стул, положила голову на руки и заплакала:
-Дураки, что вы знаете о моей жизни? На оплату квартиры денег не хватает, муж гуляет, вы еще издеваетесь…
Все ходячие кинулись извиняться и успокаивать Валю. Больше никогда шуток в её адрес никто не отпускал.
После двух капельниц и нескольких банок гемодеза я побелел, теперь лечение предстояло симптоматическое – витамины, диета.
В отделении случались и чрезвычайные происшествия. В соседней палате от печёночной недостаточности скончался пациент. В свой день рождения он купил в буфете литр одеколона «Цветочный» и употребил его. К вечеру я побывал в знакомой анатомичке, где патологоанатом показал, как распалась печень под влиянием спиртсодержащего напитка – она просто расползлась в его руках.
После этого случая я понял, почему нам запрещены были даже шоколадные конфеты.
В отдельные дни, когда не позволяли смотреть телевизор, было скучновато. Радиоприемник ВЭФ нуждался в батарейках, и мы приняли решение притащить из гаражей аккумулятор. Подняли его на простынях в окно второго этажа, но наша авантюра закончилась посещением главврача – оказалось, что подъем аккумулятора наблюдала вся пятиэтажка напротив. Полковник приказал выдать нам батарейки, аккумулятор пришлось вернуть на родину.
Я вернулся в часть после девятого мая. Очередной эпизод моей жизни остался позади. Вечером в день Победы на Амуре был дан салют – десять пушек, стоящих на барже, сделали тридцать девять выстрелов в небо. Столько лет прошло после войны.

Колю Татаринцева я больше никогда не видел, недавно узнал, что он ушёл из жизни в 2002 году.
Моя жена,  с которой мы прожили без малого сорок лет, не очень любит вспоминать о нашем давнем плавании через озеро Пресное. Но мне это время вспоминается часто…