Глава десятая. Метания Сергея

Книга третья. В объятиях рынка.
Глава десятая. Метания Сергея.

 Для Сергея Гончарова 1993 год был не только тяжёлым, наполненный тревогой и напряжённой нескончаемой работой, но и в какой-то мере даже удачным. Правда, это только до октябрьских событий в Москве. В июле же, в канун Дня металлурга, он получил от комбината ордер на однокомнатную квартиру. Радость его с Ниной была безмерна. Теперь у них будет своё отдельное от её дочери жильё.
 Была сдана в Крутом Яру в эксплуатацию ещё одна очередная девятиэтажка на сто две квартиры. Таким образом, вообще на комбинате не стало теперь очереди на однокомнатные квартиры. Не стало жилья барачного типа и коммуналок. За исключением дома, в котором старая квартира Гончаровых.
 Правда, новый дом, в котором Сергей получил ордер, был с квартирами малого лишь габарита и строился он комбинатом с расчётом привлечения в цех фитингов рабочих, которых там до того не хватало. Это было современное общежитие семейного типа со всеми удобствами.
 Однако же "шоковая терапия" и усилившаяся безработица утолили голод на комбинате в людских ресурсах и сдача в эксплуатацию этого дома оказалось благом для всех очередников на предприятии желающих получить "однушки". Среди них был и Сергей.
 Ему с Ниной и такая квартира показалась благом. Почти что "манной небесной"! Они не ожидали её так скоро получить. Год назад они ещё ходили смотреть, как вбиваются сваи под их будущий дом и вот они уже в своей новенькой, пусть и небольшой, но отдельной квартире. Прекрасно!
 Хозяйкой же двухкомнатной квартиры Нины, хрущёвского типа, осталась теперь её дочь Аня. Старая же коммунальная квартира Гончаровых осталась теперь уже за Аркадием и Верой с детьми. Предусмотрительно они из неё не выписались и теперь приватизировали.
 Но въехать в новую квартиру Сергей с Ниной не спешили. Не сразу, только лишь в ноябре. Стрельба в Москве и последующие события в столице, да и в самом Крутом Яру тоже, задержало заселение этого дома.
 Кроме того, им было нужно ещё и новую мебель сюда прикупить. Первое, что они приобрели, конечно, не без труда в Крутом Яру - это были два мягких кресла и раскладной диван-кровить. Такой вот спальный гарнитур под названием "Сирень". И они были тоже безмерно рады этому.
 Вместе с этим ценным гарнитуром остался ночевать в ещё пустующей квартире и  доме Сергей. И ему там было не по себе. Пустынно и дико. В квартире жило эхо. Это соседство было не слишком приятным. Дом тонул во мраке, был ещё никем не заселён, а двери слишком хлипкими и без должных запоров и они с Ниной опасались за сохранность своего приобретения.
 Потому Сергей и был здесь в роли сторожа их драгоценного имущества. Нина не могла пока покинуть Аню. А Сергей не чувствовал без неё себя Шварцнегером. Только лишь спустя пару суток к нему подселили котёнка "Фантика", прибившегося к дверям квартиры Нины. И Сергею стало веселее. Эхо пропало.
 Окна же нового дома ещё не светились огнями и весь он был погружён во сплошную тьму и тишину, что наводило на Сергея дикую скуку и тоску. Даже присутствие котёнка его не спасало от этого. Он не привык к молчанию и одиночеству.
 Прямо перед окнами новой их квартиры находились парк и стадион, погружённый в мрак ночи и тишины. Сон не шёл Сергею. С крыши двухэтажного здания спорткомплекса этого стадиона прожектора резко пронзали ночную темь и Сергею казалось, что это есть территория какого-то концлагеря, как фильмах про войну.
 И созерцание этих прожекторов тоже не доставляли ему удовольствия. На окнах же его нового жилища не было ещё плотных ночных штор, чтобы их завесить. Не только прожектора, но и звёзды светили ему прямо в глаза с небес своим загадочным светом, когда он не раздеваясь лежал на новом своём диван-кровати. И он предпочитал смотреть в небо.
 В его сознании всплывали неожиданно яркие картины из книги "Туманность Андромеды" или же из фильма "Солярис". Про космические путешествия. Эти видения были ему приятнее, чем зловещие лучи прожекторов. Но сон к нему. Котёнок устроился рядом с ним и что-то мурлыкал. И это его пение было приятно Сергею.
 Он пытался уснуть. Старался ни о чём не думать. Но мысли его не давали ему покоя. И не звёздно-космические видения грезились ему, а самые обыкновенные земные и грешные картины из его непростой прошлой жизни.
 Полтора месяца назад ему пришла из Медунов поздравительная открытка с письмом по поводу дня рождения его дочери Светы, а также и предстоящих майских праздников. Письмо от бывшей его тёщи Клавдии Максимовны его несколько удивило. Они давно уже не общались.
 И это письмо мало чем отличалось от ранее приходящих. Но это особенно его озадачило: к чему бы это?. Именно оно и не уходило так долго из его памяти:
 "Здравствуй, Серёжа, - писала ему Клавдия Максимовна,- с Первым Мая тебя и Днём Победы! Что-то ты стал совсем забывать про свою дочь. Прислал лишь тульский пряник ко дню её рождения вот и всё?!
 А дочке-то твоей уже пятнадцать лет. Вполне взрослая уже она девочка и одним пряником ты тут не отделаешься. Пора бы тебе и приехать полюбоваться на свою дочь. Или у тебя другая дочка появилась? Нехорошо забывать родное дитя.
 Света тебя очень хорошо помнит. Она до сих пор живёт у нас с дедом и мы её любим, как свою родную дочь. Алименты твои, ты не волнуйся, Василий Иванович кладёт ей на сберкнижку и ко времени совершеннолетия они, эти деньги, ей очень пригодятся. Она намерена после школы продолжить образование. А то и вдруг выйдет замуж. Зарплата же у тебя, судя по алиментам, неплохая, так что после восемнадцати лет ты ей должен продолжить платить и материально поддерживать. Она же твоя кровинка! Будь здоров и не забывай об этом. 
 Р.S. У Люды жизнь не сложилась с новым мужем. Ты же это знаешь. Живут они не очень даже хорошо. Кроме того, она слаба здоровьем. Её сыну Максиму уже десять лет. Так что на его папашу надежды никакой. Пока мы с дедом живы, то мы Свету в обиду не дадим и твои деньги будут целы. Будь здоров. Твоя бывшая тёща и дочь!".
 Прочитав это послание Сергею взгрустнулось: "А где же вы были раньше со своими советами? Одни лишь были нравоучения и поучения с подачи дочери. Почему же не помогли вы тогда нам раньше сохранить семью и наставить вашу дочь на путь истинный?
 Только лишь ко мне были одни ваши претензии и обиды. Как и сейчас в этом письме. Одна лишь только холодность да неприязнь. К чему все ваши слова, коли отношение всегда проявляется в поступках. А они-то были не очень даже красивыми...".
 Сергею вспомнилось, как грубо Клавдия Максимовна упрекала его в том, что он на пять лет старше Людмилы и нарушил её покой и девственность, поломал ей судьбу. Когда же он пытался на это возражать, то она бросила ему в лицо: " Гуляйте, девки, чтобы таким чудакам как он не доставаться".
 Это очень сильно тогда обидело Сергея. Он бы выскочил из дома и ушёл, да идти-то было ему некуда. До Крутого Яра по шпалам из Медунов не побежишь. А Людмила молчала, не останавливала свою мать, лишь выжидательно смотрела, чем это все  закончится. Была довольна. И даже, как показалось Сергею, скрытно улыбалась. Кончилось же это всё полным разладом их семейной жизни.
 Сергей винил себя в том, что не смог тогда сдержаться. Не мог погасить свою обиду и стерпеть. Но не в его характере это было, в такие минуты он терял контроль над собой и ничего с этим не мог поделать.
 Не мог терпеть напрасных обвинений и молчать. А тут-то особенно. Влечение их с Людмилой друг к другу было обоюдным, страстным, а Клавдия Максимовна так бесцеремонно вторглась в эту сторону их интимной жизни, что теперь тем самым и порушила её. И исправить тут уже ничего было нельзя.
 Быть может и неосознанно, по бабьей своей глупости, но не без подачи дочери, она выкрикивала самые обидные слова. Вот это-то более всего и резануло по сердцу Сергея. Они были здесь в неравных условиях, двое против него одного. Жена оказалась не рядом с ним, а по другую сторону от него.И он почувствовал себя в этом доме чужим.
 "Мне сейчас сорок шесть,- рассуждал Сергей сидя сейчас в новеньком кресле и в новой своей квартире, глядя  в звёздное небо,- а тогда-то мне было всего тридцать один год. Разве это много?". Удивлялся он. Что он мог тогда понимать  в своей семейной жизни? Ничего! Да и в жизни вообще.
 Он и сейчас-то мало что в ней понимает. Он не знал что ему делать с этим письмом. Не советоваться же с Ниной? Здесь она ему не помощник, чего доброго и обидится.А вот этого ему не хотелось.
 Какой был у него тогда жизненный опыт? Да и сейчас тоже! Тогда он только лишь начинал жить после учёбы в институте и становиться на ноги, осваивать свою новую профессию журналиста. Которая ему очень нравилась. Время для него было трудным.
 Да и сейчас оно не легче, да и жизненного опыта тоже немного. Только одна лишь каждодневная работа и работа, а позади лишь одна горечь, да чернота развода, особенно тягостны похороны родителей. Чему способствовала также и его Серёжкина неудавшаяся семейная жизнь. Слишком безрадостны были их последние дни. 
 " Вам же тогда шёл,- мысленно выговаривал свою обиду сейчас Сергей бывшей тёще  Клавдия Максимовна,- да и Василию Ивановичу тоже, уже шестой десяток лет. Немалый возраст в сравнении с моим. Вы мне попрекали моим тридцатилетием. Я же почитал вас, как своих родителей.  Неужели же и у вас тогда тоже не было никакого жизненного опыта? Или же опыт у каждого свой и разный?".
 Похоже, что так. Прошло с тех пор тринадцать лет. И тут они опомнились?! Большую жизнь прожили и не могли тогда им подсказать как правильно жить! Не наставили свою дочь на путь истинный, безоглядно встав на её сторону и поверив в её слезы. Нелепость! Впрочем, своё дитя ближе. Это и ежу понятно.
 "Неужели же вам не было понятно для чего и почему я ездил к вам целый год?- грустно размышлял Сергей,- потому что желал, именно, примирения. Иначе бы не мотался в столь дальнюю дорогу ежемесячно. Но не почувствовал от вас ни малейшего намёка на примирение, ни на родственное отношение к себе. В том числе и со стороны Людмилы. Вам было нужно только лишь одно моё унижение и покаяние. Тогда бы вы милостиво простили бы меня. Но каяться-то мне было не в чем. Вот в этом-то вся и беда!".
 Да, именно, в этом. И если бы Людмила не отвернула тогда бы свои губы, когда он обнимая, пытался поцеловать её при прощании, то обязательно бы он растаял и сказал бы как он сильно её любит, позвал бы с собой. А он подумал, что это ей неприятно. Потому что он, Сергей, оставался в этом доме для них чужим человеком несмотря на прошедшие пять лет. А для Людмилы было главным добиться от него, как он думал, безусловного подчинения. Но разве он мог допустить этого и превратиться в половую тряпку? Конечно, нет! А вот этого они не желали понять.
 Не было ни у кого из них ни малейшего желания здесь его понять, не было тепла к нему и сочувствия, как-то попытаться разобраться в их перипетиях жизни, в причинах возникшей ссоры из пустяка и непонимания друг друга. Одна одна лишь только холодность и отчуждённость в общении. Высокомерие да гордыня. Они попытались добиться от Сергея невозможного - переделки его личности. 
 Прав Василий Иванович: "Нашла коса на камень!". Ой, как прав! Так если он это понял, так зачем же было доводить ситуацию до предела? И не придержал свою жену! Вот этого-то Сергей никак не мог понять.
 "Как же это всё так глупо произошло,- думал он сейчас,- но прошлого уже не исправить и не вернуть, нужно дальше жить". Теперь уже у него начинается впереди новая жизнь. Совершенно иная и новые отношения с людьми, которым он нужен. И прежде всего Нине. Подобной заботы о себе он от Людмилы никогда не получал. Ему есть было с чем теперь сравнивать. И это был его достаточно серьёзный жизненный опыт.   
 Впрочем, такое отстранённое отношение у Сизовых было к нему с самого начала. Просто он к этому серьёзно не относился. Не обращал внимания. И только сейчас понял насколько то серьёзно бывает в жизни. Ездил же Сергей к ним весь восемьдесят первый и первую половину восемьдесят второго года почти еженедельно, пока Людмила от кого-то ни забеременела и ни прислала ему письмо с новой своей фамилией. И он сорвался в Медуны.
 Последний раз он побывал в их доме, когда она уже была с заметным животом под халатом, чтобы попрощаться с дочерью и посмотреть на её реакцию и её родителей при его появлении. А скорее от обиды. 
 Сцена была тогда как в "Ревизоре". Вызвав нового мужа на улицу Сергей наказал-попросил не обижать его дочь, иначе у них состоится тогда совсем иной разговор. На что тот не проронил ни слова. Сергей же по-хозяйски вернулся в дом и тихо-спокойно сказал Людмиле, но все услышали его слова:
 - Что же ты натворила?
 В ответ она промолчала, потупив в глаза. Тесть же спросил:
 - Паспорт у тебя с собой?
 - Нет.
 - Пойдём, оформлю тебя в гостиницу на свой паспорт.
 Ночевать Сергей, конечно, в гостинице не остался. Это показалось ему слишком унизительным, обидным, а ноги сами вновь привели его их дому. Приютили же Сергея добрые люди в соседнем доме. Они согрели его добрым словом и своим сочувствием, накормили и напоили, уложили спать. Именно в этом-то он тогда больше всего и нуждался.         
 С тех самых пор Сергей не бывал в Медунах. Зарёкся он туда ездить. Не хотел вновь испытать подобные унижения. Когда же брат Олег приобрёл свои "жигули", то Сергей несколько раз пытался уговорить его съездит с ним в Медуны. Одним лишь днём, проведать дочь. Олег вроде бы соглашался, но всякий раз находил причину не поехать.
 Сергей понял, что это ему душевно неприятно. Или же против этой поездки была его жена Маша. Женщины в этих вопросах бывают более решительными и щепетильны. И Сергей перестал больше его об этом просить. Да и писать-звонить в Медуны тоже. 
 И успокоился до сегодняшнего дня. Прошлая жизнь отошла на второй план в повседневных заботах. И только теперь эта поздравительная открытка всколыхнула его воспоминания и не давала уснуть.
 Но не только вот этакие мысли лезли сейчас в голову Сергея и не давали покоя. Его тревожила вся его сегодняшняя жизнь. Она была пока полна неясностей и неизвестности. Новая семейная жизнь у него только-только начинала налаживаться. Какой она дальше будет у него он не знал. И потому он многого опасался.
 Прошлая его семейная жизнь была причиной этого. Да вот ещё тревожила такая подспудная мысль: как дальше будет у него работой на комбинате? Он тоже не знал. Всё могло измениться в любой момент. Многие процветающие предприятия неожиданно  банкротились и разорялись. Гарантии не было никакой.
 Пока дела на комбинате шли неплохо. Ферромарганец за рубежом пользовался большим спросом.Исполнительный комитет дирекции деловой инициативы, состоящий из престижных коммерческих фирм и деловых людей, постановил на девятнадцатом Международном заседании предоставить "Международную Золотую Звезду за качество акционерному обществу Крутояровскому металлургическому комбинату из города Тула (Россия). Награду вручали Литвинову и другим представителям комбината в Мадриде.  Фитинги тоже требовались на мировом рынке. И это направление было перспективным. Приобретена была современная упаковочная линия для расфасовки цемента малого веса. Для продаже населению. Пользовались спросом также шлакоблоки и бетонные изделия. Тепло и электроэнергия давали неплохую прибыль.
 Всё было неплохо, а вот что будет завтра никто не знал. Безработица росла неимоверно не только в Туле, но и по всей стране и к этому стали привыкать. Но только не Сергей. Он с трудном представлял себя работающим в газете на другом предприятии. Да и без него там давно работают свои сотрудники. Менять же профессию он не желал. Годы уже были не те.
 А тут ещё бывшая его тёща закидывает удочку на продолжение выплаты алиментов после восемнадцати лет Светы. Не рановато ли?  Кто знает, что будет с комбинатом через три года, когда каждый день несёт столько перемен. Неужели ослабли они совсем здоровьем и надежда теперь только на его алименты?
 Что тут удивительного. Годы бегут и Клавдия Максимовна с Василием Ивановичем тоже не молодеют. Так что всё может быть. Но об этом Сергею не хотелось сейчас думать, он тоже теперь жил одним днём. На будущее ему было тяжело загадывать. Страна была в глубочайшем кризисе, совсем близком к катастрофе.
 Политические баталии не прекращались: как на телевидении, так и на улицах всех населённых пунктов страны. Не исключая и Крутого Яра. И на главной площади посёлка у Дома культуры новоявленный лидер демократии Яков Константинович Строгов без устали проводил митинги по любому подходящему поводу. А таких было немало, народ жил тяжело, несмотря неустанную заботу руководителей комбината и Крутого Яра в создании более или менее сносных условий жизни для его населения.   
 Восстановиться же в коммунистической партии Сергей решил сразу же после того, как был снят запрет на её существование. В этом у него сомнения не было. Только она могла вернуть страну на надёжные рельсы и к нормальной жизни.
  Однако же это он решил отложил на будущее время. Почему так? На этот вопрос он сам себе и перед своей совестью чуть позже, а пока ему о том не хотелось даже и думать.
 Проблем и без того у него хватало. Жизнь семьи Гончаровых без её основы, Семёна Савельевича и Тамары Васильевны, намного осложнилась. Но братья Гончаровы и сестра старались держаться вместе, помогая друг другу в сохранении "родового гнезда". И здесь роль каждого была значительна.
 Вот об этом сейчас прежде всего думал Сергей. Во-первых, он был сильно сам замотан работой в редакции. И это был основной источник его доходов. Во вторых, в их Крутом Яру пока что не скоро появится первичная организация коммунистов, восстановившейся партии в судах и ставшей легальной.
 В первое время все желающие восстановится в партии ехали в Тулу и там становились на партийный учёт. Сергей же это, конечно, всё знал, но он не торопился, решая свои первоочередные жизненные вопросы. В том числе и выживания.
 Что тут греха таить, работая редактором многотиражной газеты комбината, он понимал, что этот шаг не останется незамеченным начальством и при сегодняшних-то политических страстях в коллективе очень сильно во многом осложнится и его дальнейшая работа.
 Да и сама возможность остаться в редакции, а значит, и материальное положение не только его семьи, но и материально-моральное состояние большой их дружной семьи и выплата его алиментов. 
 Ведь при таких яростных политических страстях и разброде в обществе, ненависти и неприятия людей друг друга, работавших ранее дружно в едином коллективе комбината, оставаться коммунистом было невозможно. Тем более, что любые партии партии в любом виде были на предприятиях и в учреждениях страны запрещены указом Президента Ельцина.
Так, что сама причастность к коммунистам, как и само это слово, стало носить   негативный оттенок. Коммунисты во всех средствах массовой информации подверглись шельмованию и остракизму. Так что оставлять свою работу в газете, которой он отдал уже пятнадцать лет, Сергею, естественно, не хотелось.
 И не только с материальной точки зрения. Уж слишком  много сил он вложил в газету, чтобы она была нужной и важной в жизни комбината и посёлка. Большую часть своей жизни он отдал газете и расставаться с ней ему было до боли жалко. 
 Более того, за стенами завода лютовала безработица, а жить-то тоже нужно было как-то. И ещё одной мыслью оправдывался Сергея: в качестве редактора,чем  качестве безработного, он принесёт возможно большую пользу. И не только работникам комбината, но и всем жителям Крутого Яра. 
 Но всё равно, несмотря на свои опасения, он посещал собрания местных коммунистов, которые не были пока организационно первичной организацией и не имели своего помещения. Собирались там, где это было возможно. У кого-то на квартире или во дворе.
 А то в старых помещениях подлежащих сносу или готовящихся к сдаче в строй. Но чаще всего вечерами в средней школе, где был директором Скворцов. После окончания там уроков. Таким вот образом и создавалась первичная организация коммунистов в Крутом Яру. Вначале она была небольшой, но постепенно увеличивалась и скоро в масштабе Тулы становилась довольно заметной.   
 Партийная организация города росла и скоро первичные организации стали появляться не только в областном центре, но и по всех населённых пунктах и районах области. В том числе росла она и в Крутом Яру.
 В Крутого Яра первыми восстановились в партии всего три человека. В Туле. Это преподаватель истории одной из средних школ посёлка Валентин Петрович Заикин, директор той же школы и тоже историк Николай Васильевич Скворцов, медсестра поселковой больницы Алевтина Ильинична Жарова.
 Они и явились основой будущей первичной организации в Крутом Яру. Сергей знал их лично каждого, но даже и он до времени не предполагал этого. Только когда стал своим в первичной организации. Никто из них тоже вначале не афишировали свою принадлежность к партии.
 В какой-то мере они находились на полулегальном положении. Членство в коммунистической партии было особенно невыгодно тем, кто работал в школе. Могли бы попросить с работы. Способов для этого немало. Как и могли попросить с работы и Сергея, если бы он восстановился в партии. Но даже не восстановившись в партии он участвовал в работе певички и это тоже было небезопасно.
 Коммунисты в Крутом Яру вначале особенно не проявляли себя. Шло медленное собирание сил. Это был важный этап повсеместного призыва к восстановлению в коммунистической партии, теперь уже сменившей своё название на КПРФ.
  Первые восстановившиеся в партии участвовали в разноске по почтовым ящикам оппозиционных газет: "Правда" и "Советская Россия", "День", агитационных местных листовок, развешивали на видных местах объявления с указанием номеров телефона для всех желающих подтвердить своё звание коммуниста.
 Настроения же в коллективе комбината в те первые смутные годы начала девяностых  были кипучими, возбуждёнными и непонятными. Уже с конца восьмидесятых и в начале девяностых годов в коллективе комбината начались проявляться какие-то внутренние противоречия и жёсткие скрытые распри.
 И если они не проявлялось до времени открыто и жёстко в общении между людьми, то на страницах газеты эта жёсткость чувствовалось довольно ощутимо. Да, и на рабочих собрания тоже. Вначале это противостояние проявлялось довольно мягко и осторожно. В спорах на рабочих местах, в столовых и бытовках, по дороге на работу и с работы.
 Началось не очень заметное деление коллектива на «красных» и «белых». Вначале шутливо. Эти слова сплыли как бы из исторического забвения гражданской войны. Хотя показа этого явления-деления Сергей на страницах газеты старался избегать, но и уйти от этого явления вообще было просто невозможно.
 Таким водоразделом стала, к примеру, дискуссия, навязанная демократами во главе со Строговым: об отмене имени М.И.Калинина в названии комбината. И тогда сразу стало всем ясно: кто «за», а кто «против», кто за «белых», а кто "красных". Оказалось много оставшихся верными партийно-советским принципам.
 Это же разделение прослеживалось и при обсуждении различных производственно-общественных вопросов в коллективе цехов на рабочих и партийных собраниях. Хотя, партком на комбинате ещё и существовал, но уже тогда чувствовалось, как в центральном аппарате КПСС шла скрытая от народа пока какая-то борьба за ограничение руководящей роли партии. А значит, и роли парткомов на предприятиях, а цеховых партийных организаций на жизнедеятельность трудовых коллективов, участие их в производственно-хозяйственной и общественно-воспитательной работе.
 В том числе и в Крутом Яру. Полная растерянность и сумбур царили в головах крутояровцев повсеместно, в связи с горбачёвскими, а затем и ельцинскими реформами, возбуждая и будоража, усиливая разброд в трудовых коллективах комбината.
 Сумятица и споры были не только между беспартийными, но и среди коммунистов внутри самой партийной организации комбината. В том числе и среди руководителей-коммунистов самого высокого ранга. Но большая часть высокопоставленных работников пока что предпочитала отмалчиваться и выжидать: что же произойдёт в самой Москве? И какие оттуда будут указания?
 Многие из рабочих в цехах начали покидать ряды партии, не понимая, что происходит в стране и в партии, на комбинате. Особенно это наглядно проявилось в самом ведущем коллективе предприятия – в доменном цехе. Иные рядовые коммунисты не только не понимали, что происходит вокруг них, но и просто остерегались высказывать свои мысли и чувства вслух из опасения и боязни оказаться в будущем под давлением-преследованием, Несмотря на весь треск СМИ о демократии и свободе слова. То есть, боялись беспредельной гласности.
 Сказывалась, как бы генетическая память о репрессиях в прошлом страны. Случалось, что порой люди даже между собой начинали говорить шёпотом обо всём происходящем в стране, как о неслыханном бардаке, беспределе и смуте, но очень аккуратно и опасливо начинали писать в газету.
 Кроме демократов. Те, почувствовав потворство верховной власти, входили в политический азарт и в безнаказанность. Теперь не только беспартийные рядовые работники комбината предпочитали не высказываться, не высовываться, но и большинство рабочих-коммунистов. Не говоря уже о руководителях. Тот же кто высказывался, то сразу определялся какого он цвета.
 Газета старалась правдиво отражать всё происходящее в коллективе, даже и в это смутное время, рассказывала обо всех общественных мероприятиях, собраниях и митингах в Крутом Яру. На предприятии они были запрещены. И здесь тоже царили демократы. Не многие тогда из коммунистов и сочувствующих им отважились выступать публично на тех собраниях-митингах демократов и на страницах газеты. Боялись высказываться честно о том, что у них наболело, не было попыток открыто уяснить, что им непонятно в сегодняшние смутные времена. Все предпочитали отмалчиваться. Однако, люди жаждали правды. А её-то и не было. Не мог им дать этого и Сергей. Его заметки о всём хорошем, что было сделано для народа в Крутом Яру воспринимались как коммунистическая закостенелость и всем известная истина.   
 Демократическая гласность обернулась тотальным охаиванием всего советского и коммунистического. Многие центральные и областные газеты просто перестали существовать или же приобрели жуткий жёлтый цвет, публикуя скандальные или почти порнографические материалы. Доказывая Познеру тем самым, что в СССР и в России есть секс и эротика. Выставляя всё это на всеобщее обозрение.
 Цензура же за работой газеты комбината ужесточилась, чтобы ничего не появилось антидемократического. И не только со стороны руководства комбинатом, но и прокуратуры, оперативно реагирующей на доносы, почувствовавших азарт вседозволенности демократов.
 Эта цензура, даже не будучи прямой, всегда была очень жёсткой. Причём, в одну сторону, осуществлялась напрямую в кабинете директора. На демократические высказывания и взгляды руководство комбината опасалось реагировать и предпочитало их не замечать, как и всё возрастающей активности демократов  в использовании заводской прессы.
А вот малейшая симпатия к коммунистам или склонность автора какой-либо публикации к критике происходящих событий вызывали у руководства комбината какую-то боязливую агрессию. И это для редактора не проходило бесследно. Хотя,  справедливости ради нужно сказать, что таких заметок и статей на страницах  газеты было не очень много, но вызовы «на ковёр» и "разносы" в директорском кабинете, тем не менее, случались. И Сергеем было потеряно, благодаря этому, немало нервов.   
 Коммунистам же стало не совсем безопасно даже шёпотом высказываться, а у демократов с каждым днём росла смелость и агрессивность. Они почувствовали, что и в партийном-хозяйственном руководстве комбината царит замешательство, то есть, слабина, а это как рази развязывало им руки, придавало силу при проведении различных мероприятий на территории посёлка.
 А также в использовании для своих целей газеты комбината, как печатного органа не только администрации и парткома, профсоюзной организации и нового, вскоре бесславно почившего, органа самоуправления – Совета трудового коллектива, где окопались лидеры демократических взглядов и их приверженцы во главе со Строговым.
 Их было в Совете значительное количество, так как они яростно критиковали руководство комбината и все имеющиеся недостатки, потому народ избирал их в Совет. Ещё в бытность редактором Бутиновой Строгов расслабившись сказал в редакции:
 - А Литвинов нам, как бы и симпатизирует?
 И засмеялся. Хотя он сам открыто не любил директора комбината, как и всех коммунистов.
 Запрет же на деятельности коммунистов на предприятиях и в организациях, да и самой партии, подействовал на коммунистов и сочувствующих им  в коллективе вообще удручающе.
 Вскоре за этим запретом в 1993 году указом Президента произошло вообще закрытие всех средств массовой информации коммунистической ориентации и слово «коммунист» подверглось остракизму. К коммунистам некоторые высокопоставленные работники Крутояровского комбината стали относиться словно к прокажённым.
 Они даже стали как-то и побаиваться произносить это слово вслух, не то чтобы подтверждать принадлежность к этой партии и не оказаться в числе изгоев в производственной и официальной общественной жизни предприятия.
 Очень наглядно это самое смутное время показано в художественном фильме «Принцесса на бобах». С неким издевательством, но тем не менее верно, показана и определённая часть коммунистов. Их робость и боязливость. Оказавшихся как бы в подполье они растерялись. Что-то подобное было и в Крутом Яру.   
 Однако же, навязанный и проведённый на заводе демократами референдум об отмене им. М.И.Калинина в названии комбината безоговорочно провалился. И что интересно, в «Калининце» люди, даже и в это жесткое и смутное время, не стеснялись высказывать свои искренние и честные мысли по отношению к этому референдуму и к самому Калинину. Они отстояли его имя в названии комбината, хотя в Москве бесчинствующая толпа ещё девяносто первом году снесла памятник Дзержинскому на Лубянской площади. 
 Демократы настойчиво и стремительно наступали в стране по всем фронтам и особенно в СМИ. В том числе на телевидении. Точно также и местные  крутояровские  демократы настойчиво  шли со своими публикациями и на страницы заводской газеты, ругая во всех грехах коммунистов и во всём их обвиняя.
 Рассказывая, в то же время, о прелестях богатой и прекрасной свободной жизни за бугром, а также обо всех проводимых  в посёлке своих мероприятиях. И противостоять этому газете было невозможно, так как она была уже не под эгидой парткома, профкома и дирекции, а Совета трудового коллектива.
 И зажим их материалов Сергеем был зажимом всеобщей гласности объявленной в стране. По одному из таких материалов у него состоялась беседа с одной из работниц прокуратуры. Сергей отговорился тем, что номер был заранее свёрстан и ломать его ему не было никакой необходимости.   
 После снятия запрета с деятельности коммунистов остались верными их принципам в лишь три газеты в стране: «Правда», «Советская Россия» и «День». В Туле была была закрыта газета областная «Коммунар», а «Молодой коммунар» стала называться на французский манер:"Ла коммунар".
 Проходили массовые демократические мероприятия и в самом Крутом Яру. Маскированные они под различные общественные собрания по интересам и культурно-массовые, спортивные мероприятия. 
 Мотивировались они чаще всего не прямой партийной работой, а культурно-массовой общественной или профсоюзной работой, а то и под эгидой Совета трудового коллектива предприятия. В котором демократов  было хоть и не слишком много, но они отличались всё более и более возрастающей активностью и агрессивностью. То получалось их, как бы и большинство!
 Начальство, то есть, не только генералитет комбината, которое, естественно, состояло не только в заводских, но и в районных, городских и областных партийных, профсоюзных и советских организациях, ранее играющее руководящую роль в жизни не только Крутого Яра и имеющее безоговорочный авторитет в народе оказалось на деле тоже не совсем коммунистическим.
 И это Сергей к своему ужасу понял. То самое коммунистическое начальство, которое всегда учило народ и рядовых членов партии, в том числе и его, как нужно всем им дружно вместе жить и честно  трудиться, а партии быть в целом «Умом, честью и совестью» народа", так это самое безукоризненное советское коммунистическое начальство в одночасье, в этой непростой и нестандартной ситуации, не только совершенно растерялось, но и превратилось в что-то совершенно противоположное.
 На иных Сергею было жалко смотреть. Иные же сразу стали ярыми антикоммунистами- демократами, почуяв возможные будущие дивиденды от такого перерождения и карьерный рост. Другие же выжидали, побаиваясь: что же будет дальше или чья возьмёт? Ну, а третьи,совершенно ничего не понимали и не осознавали всей серьёзности происходящего, четвёртые, хоть и оставаясь верные своим принципам и совести, попритихли, понимая, что противостоять происходящей вакханалии в стране им в одиночку, без организующей  и мобилизующей роли разгромленной партии,  просто бессмысленно.
 К последним относился и Сергей. Помнится, как-то на днях ему рассказал один уважаемый всеми на комбинате и в посёлке человек, председатель жилищно-бытовой комиссии профкома, Сергей Михайлович Костягин следующую историю:
 – Прихожу я на директорскую оперативку и смотрю: всё вроде бы здесь так, да что-то и не так? Никак не могу понять: что не так?  Но ощущение какое-то странное?  Совсем иначе сегодня что-то в директорском обширном кабинете! Не пойму! И тут вдруг меня словно осенило: " Так ведь за спиной у генерального нашего директора из стены гвоздь толстый торчит?".  А  большого портрета на нём Ленина и нет? Вот тогда-то я всё и понял куда мы идём и придём!
 Костягин был рабочим-бригадиром. И этот факт исчезновения портрета на него значительно повлиял. Как и на самого Сергея. Портрет же Ленина со стены директорского кабинета исчез намного раньше и навсегда. И это заметил не только сейчас один бригадир, а все, кто раньше него оказывался в директорском кабинете. Когда ещё на комбинате были в силе и партком и профком. Неужели они тоже этого не замечали? Вряд ли!
 Хитрые и пронырливые хозяйственные начальники-руководители с партийными билетами быстро всё уловили-просекли откуда ветер дует. И надоумили Литвинова снять на время портрет от греха подальше. Многие из них уже и к кабинетам парткома и профкома, с комитетом комсомола начали присматриваться. 
Почуяли они скорые большие перемены в стране и грандиозным кипишь в стране, который был затеян ещё не Ельциным, а самим  Горбачёвым, с его  сотоварищами.   
 На самом верху государства и в начале  восьмидесятых годов. И назван был ими этот кипишь перестройкой. Ещё в самом начале прихода Горбачёва и его свиты к власти помнится Сергею сейчас одно из больших собраний в Туле во Дворце профсоюзов, что на площади Искусств при входе в Центральный парк.
 Выдвигали тогда в Верховный Совет СССР депутатом от Тулы одного генерала Моисеева. Сергей присутствовал на этом собрании от комбината и никак не мог в толк взять: причём этот генерала из ГДР и города-герой Тула? Тем более, что  этот генерал даже не местный по рождению? 
 И по своей наивности Сергей тут же задал этот вопрос Литвинову и прочим начальниками, присутствующим при этом выдвижении. Задал очень тихонечко, чтобы не мешать выступающим с трибуны. И как же на него зашикал генералитет предприятия, что Сергей и пожалел, что задал этот вопрос.
 Боссы-коммунисты так яростно зашикали на него со всех сторон, что  он и впрямь почувствовал себя здесь недоумком. Потому стал внимательно слушать стараясь понять что к чему.
 А кто-то из высоких начальников, по доброте душевной, даже принялся растолковывать ему бестолковому, что этого генерала поддержать предприятиям и общественностью Тулы очень даже выгодно, так как в этом случае генерал пообещал  подарить области списанную военную автомобильную технику из ГДР. В будущем эта техника тоже может попасть и на комбинат.
 А кем был тот генерал на самом деле никто не знал, так как его только и видели впервые на той самой трибуне. И был ли он когда ещё после своего избрания в нашем областном центре тоже никому не ведомо. Не до того было.
 Но зато Сергею запомнилось на всю жизнь, как на него зло зашикали коммунисты-начальники, руководители предприятия, многие из которых преспокойно потом сдали свои партбилеты в парткомы, а некоторые, стесняясь, сдали не лично, а через своих личных секретарей. Возможно, это был только слух и неправда, так как об этом открыто не говорилось, но он был довольно устойчивым и похожим на правду.
 Запрет же на деятельность партии и комсомола на предприятиях, в организациях и учреждениях, а потом и полное запрещение не вызвало никаких заметных волнений и протестов 
А.Бочаров
2020.