значимость обычных дел... точильненские дни...

особенность точильненских дней и трудов в том, что они природно-естественны, что там вся работа – ручная, и главенствующий мотив нашей там деятельности – содружествовать с природой, обиходить лес-сад-огород и растить всяческие растения как полезные так и бесполезные с общепринятой точки зрения:
полезные, которые вырастить – съесть сразу и ещё  заготовить, закатать в банки урожай;
вызывает умиление и восторг «отчёт» достижений наших соседей и знакомых: пятьдесят банок законсервировала, восемьдесят банок закатала,
сто двадцать банок в кессон опустили!
ну что же, можно и больше…
неуёмная страсть к накопительству, она – во всём…
есть и другое отношение:
само действие, которому нет начала и конца, и есть результат;
радость и удивление: надо же! из невзрачного семечка, положенного в чёрную землю, какое чудо рождается!

радость в каждодневном труде, в самых обычных делах, радость непосредственная, естественная, некорыстная…

точильненские дни омывают глаза, сердце и ум,
позволяют взглянуть на цивильность несколько отстранённо
и многое видеть, как я понимаю и чувствую, в истинном свете:
кривым, скособоченным, беспутным, а по большей частью и просто глупым;
нет, я не против цивилизации, «естественного человека» Руссо никогда не было и быть не может, я – за культуру, за понимание, что без природной среды, без практического, действенного общения, без взаимоуважения человека и природы, что может быть с человечеством?
если по Вернадскому, то будет по земле ползать «сытая скотина», а может быть и того хуже, а куда уж хуже…
что есть человек, что есть человечество? – ответа, здесь и сейчас, нет,
хотя он есть, по крайней мере, путь размышлений когда ещё вычерчен, но пока не до того, или это навсегда не до того?
безумная страсть потребительства, безумная трата всего и вся…
в принципе все всё понимают, но как заворожённые, шагают в пасть-бездну,
а дна там нет…
ничего нового я не открываю и не скажу;
со всех сторон ощущение надвигающегося апокалипсиса, но успокоительно:
ведь не сегодня же и не завтра случится;
а что потом будет, что  потомкам оставим и каким,
так чёрт с ними, пусть сами разбираются…
нам бы сегодня сладенько прожить, детишкам масляную дорожку устроить да внукам и внучкам - золотую пилюлю приготовить…

если довлеют одни животные инстинкты,
если властвует материальный интерес,
если только брюхо своё ублажить и физиологические желания,
то куда же мы придём?
опять же по Вернадскому – «сытая скотина»;
ведь не мои же измыщления,
западные социологи отслеживают стремительное нарастания оглупления человека и человечества;
а что делать, я не знаю;
я не знаю, есть ли у человека и человечества какие-либо варианты,
или уже всё предопределено…
для себя – знаю, да и то с большими сомнениями, а если глубже копнуть,
то и для себя ничего не знаю…

есть лес-сад-огород,
есть точильненская жизнь,
в которой всем материальным я  обхожусь по минимуму:
из одежды по сути дела –набёдренная повязка, на ногах – летняя продувная обувка, еда – скромная, жилище – ещё скромнее;
но по вечерам я читаю, делаю зарисовки, созерцаю;
всё моё – с собой: впечатления прошедшего и длящегося, беседы с людьми,
история, философия, искусство и литература – здесь, в точильненских днях и трудах приобретает некую цельность, знания перестают быть фактом, а становятся частью сущности;
здесь важную роль играет и длительность пребывания в точильненском времени и его «сегодняшность»;
то же природно-естественное чувство охватывает меня и в лесу, в Миньяре, когда я приезжаю туда;
но лес – это всего лишь день, или всего лишь ночёвка,
в Миньяре – с утра до вечера,
и там и там – хожение и созерцательность,
трудовых обязательств – никаких;
а в Точильном – изо дня в день работа и работа,
которую никогда не переделаешь, которая может быть и очень надоедливой;
наступает момент, когда опять тянет и надо в цивилизацию,
но Точильный – остаётся, остаётся частью жизни, частью сущности…

ещё нюанс: как глядеть, как воспринимать, как чувствовать…
приедут, посмотрят:
да, вроде и хорошо: леса-горы, речка, тишина, елки-пихты в горушку собрались, родники, пещеры…
но ведь есть места куда интереснее и «красивше»;
конечно, это так, но я сжился-трудился со всем этим обыденныи и обыкновенным и потому оно для меня – чудо…
здесь каждое действие – действо;
приятное, долгожданное или даже не очень приятное,
любимое, прямо-таки душа клокочет от счастья или совсем нелюбимое,
но в любом занятии-действе есть своя вдохновенность,
есть своего рода ритуал и священство…
 
в этом году, как и вы прошлом, поливка заманала, надоела,
сколько времени я на неё трачу;
поливаю –ворчу и ругаюсь, а потом пройду по саду-лесу –
растут, растут всякие разные овощи, цветы, кустарники, травы, дерева;
в этом есть и моя частичка стремлений и трудов;
поливаю, а глаза примечают,
как волнуется в пруду вода, когда я набираю её в лейки,
как искусно лежит на поверхности лист калины,
как капли сбегают по ложбинке-сердцевине малого листика черёмухи,
как потоки воды «проваливаются»  в землю…

примечаю…

мать-и-мачеха – ну что это за растение, а какие у неё мягкие да ласковые листья зелёного чудного мягкого светового цвета, здесь, среди известняковых плиточек;
цветок золотого шара клонит головушку к пруду,
а колокольчики отцвели, поникли-посохли;
на листьях настурции крупными  бисеринками по краям капли воды –
такое вот серебряное ожерелье…

поливаю, словно сам утоляю жажду, поливаю…

на речку за водой для бани…
есть бадьи большие, в руках нести – тяжело, все же до речки далековато;
коромысло выручает;
коромысло на плечо, бадьи подцепил и пошагал через дорогу и по тропе мимо бывшей усадьбы бабушки Нюры, мимо  красивейшей, чисто китайской, раскидистой трёхствольной ивы, в речку, в ледяную воду…
овцы в этом году весь луг выели, мне и тропинку даже выкашивать не надо,
жаль только, что всю таволгу поистребили;
зато, примечаю, клевер кое-где цветёт, а у бабушкиной баньки такой лопух королевский расцвел – на загляденье!
омыть вёдра, самому окунуться, набрать полнёхоньки и – домой;
нести плавно, не расплескать, сберегая каждую каплю;
поставить у баньки на широченную дубовую доску-пятидесятку – век ей износу не будет; поставить, накрыть крышками и – полюбоваться:
хорошо, до чего же хорошо!
а над нами,
над банькой,
над дорожкой к пруду,
над цветеньем золотых шаров –
верхи сосны и лиственниц  и там за ними –
голубое с белыми  всплесками…

косить…
для косьбы теперь места мало;
берёзки, лиственницы, сосны, рябины поднялись;
кедр так разросся, что один всю лужайку заполняет;
так что получается больше не косить, а дерева обкашивать приходится,
а косой размахнуться широко уже и негде,
вот когда на копец на лугу косить  за участком,
там -  настоящий покос у меня;
обкошу, траву уберу, пройду по лесу-саду-огороду, опять же – хорошо!
природно-душевное здесь такое всё; 
Людмила приедет, так же пройдёмся с ней перед началом работ и она скажет: хорошо!

землю копать под грядки весной восторженно и утомлённо;
гадать, а вырастет ли что, напрасны или не напрасны труды наши?
переворачивать пласты земельные;
вдыхать прелый дурманящий  запах,
делать междурядья,
рыхлить-лелять;
Людмила разложила на скамейке коробочки и пакеты  –
засеет овощью…
всё! перекур! самовар ставить, чай пить и на грядку любоваться:
хорошо!

для бабки-ёшки «усадьбу» устраиваю; забор из горбыля ей решил поставить,
а сначала надо столбы вкопать;
земля такая, что на вглубь на лопату – грунт, а потом – каменник;
жара за тридцать, солнце какое-то бешеное, палит нещадно,  столбы ставить надо, а во мне и никакого желания,  хочется сразу забор насквозь  художественный делать…
копаю; лом в руки, долблю камень; глубь продвигается медленно, а солнце испепеляет; может, бросить всё? нет, уж очень мне хочется забор соорудить;
такой у меня горбыль  сучковатый и извилистый  есть, увидишь – закачаешься;
земля – сушь, где же дерева влагу набирают, мальва – пышно цветёт, а ведь я её не поливаю, и сил нет и воды не хватит про всё за всё, а мальва - цветёт…
выкопал, выдолбил, камешки выбрал, приволок,  вкопал столбы, а дальше уже дело веселей пошло: прожилины пришил, и горбыль к горбылю, где подрубил, где стамеской прошёлся, глаза-глазищи вставил  –
затейливо и со смыслом!
ещё бы пару пару конских черепов на вершинки:
- блаженствуй, бабушка, да радуйся!
щёпье и дровяной хлам собрал, вечером костёр буду жечь…

обед приготовить тоже действо;
по огороду пройтись, всякой зелени насобирать, к Лехе за водой сходить,
в жару холодненькой и необыкновенно вкусной водицы испить –
такая сладость!
чайник поставить, кашу сварить и, всё приготовив, медленно вкушать, - заслужил, заработал…
а дрова колоть – это же поэзия, восторг, упоение:
чудо-колун в моих руках;
топором по чурбаку, поленья как пташки разлетаются…

зарастает; дремучесть всякую надо выпиливать;
выпилю, вырублю, сделаю просветление –
дышится-то как, а простору сразу образовалось сколько!
хотя, если со стороны посмотреть, лес да и только!
особенно с черёмухой мороки много; она – самосейка;
глядишь, то тут, то там потянулись вверх росточки;
пока маленькие деревца, то и ладно,
а незаметно вдруг такие уже вымахали, что начинают всё заслонять;
топор, ножовку в руки и начинаю я проходы к свету делать;
ольха в углу большая в два ствола и уже начинает стареть, и кора с южной стороны сохнет, надо убирать; а как убирать, если рядом аллея елей заложена? поломает ведь всё;
хожу вокруг да около, примериваюсь, как свалить так, чтобы между ёлочками упали ольховочки и ничего не поломали;
рассчитывал математически-физически и всё у меня получилось,
в точно предназначенное местечко ольха упала, ничего не поломала, -
замечательно-хорошо;
 
ольху для поделок заготавливать, возить с реки камни, готовить прожилины на забор, полоть во всяких закоулках и премудростях, прибирать в мастерских и пристройках, где-то что-то подрезать, где-то что-то выкопать, вкопать – так и день проходит, а вечером пройти – сколько за день сделано!
не зря день прожит…

а душа дальше стремится, душа жаждет и нет ей успокоения:
горбыль привезли,  у забора два звена надо менять – прожилины сгнили;
а у меня такой горбыль – весь мордастый, узловатый и крючковатый;
я уже вечерком одну мордаху на горбыле «прояснил» - стамеской глаза открыл, рот выдолбил, сучки-закрючки по мордахе пустил – совсем у меня горбыль живой, мало что не ходячий; а уже вечер и спать пора, а не спится, скорее бы утро; дела хозяйственные я самые-самые сделал, остальные отодвинул, забор горбылистый буду соображать; даже ночью в сад выйду со звёздами беседовать, а все про мордахи думаю…

я спешу, но спешу я медленно, и с каждым прожитым днём всё больше во мне созерцательности; нет, не по времени, а по глубине восприятия;
в юности трудовые дела я торопился сделать как можно быстрее, зная, что это необходимо, не более того, а по мере того, как дней мною прожитых накоплялось всё более и более, для меня проступал и смысл дел обыденных:
не действие, а действо, их сакральность…
сложить дрова в поленицу,
затопить баньку,
поправить забор,
космея поднялась – камешками-плитняком обложить,
пристрой к старой баньке переделать,
крыжовник собрать,
Ахату помочь тюки с сеном сложить,
берёзовые и дубовые веники заготовить,
с Лёхой парой слов о житье-бытье перекинуться,
на лугу травы на зимние чаи насобирать,
по реке пройтись, может что интересное и найдётся,
горбыль шкурить,
дорожку-речку прополоть,
камни у пруда поправить…

обыденные, природно-естественные, «ручные»  дела и есть творчество,
настоящее, истинное …

работать обыденное как неповторимое…
примечать обычное как единственное…

*на фото - работа автора