Инспектор на Лазурном берегу. Глава 3

                3

  Теперь понятно, почему инспектор Перрен был так осторожен в своих версиях и выводах. А то понаедут сюда ее многочисленные внуки и правнуки и будут спрашивать бедного инспектора, от чего так скоропостижно скончалась их бабушка. Почти 90 лет
(или сколько ей там было?) было все нипочем, а тут, видите ли, перегрелась на солнышке. Что вы говорите, инспектор, ее укусила какая-то оса? Это вас, инспектор, укусила какая-то муха, если вы могли такое подумать про нашу бабушку. Инспектор Жюве и сам не раз оказывался в подобных ситуациях, когда дело касалось сиятельных особ и их родственников, тут его коллеге право не позавидуешь.

  На следующий день планы Лизетт были просто наполеоновские: площадь Массена, сад Альберта, музей Массена с выходом на Английскую набережную, базилика Нотр-Дам (там же мы уже были вчера? Это был Нотр-Дам-дю-Порт, Жюве, ну сколько можно повторять?).  Ну, инспектор, держись, началась серьезная культурная программа. Это тебе не Перюссон с его легкими прогулками по берегу живописного Эндра.

  Жюве проснулся и посмотрел на часы: ну, конечно, было еще только 6 часов утра. Лизетт безмятежно спала в предвкушении встречи с прекрасным на площади Массена. Почему он проснулся? Ах, да, сумочка графини, ее ведь так и не нашли, а она точно была, Жюве это хорошо помнил. Осторожно, чтобы не разбудить жену, он встал, оделся и вышел из номера.

- Что-то вы сегодня рано, месье Жюве? - девушка на ресепшене была бдительная, как разведка у Наполеона.
- Обычный утренний моцион, мадемуазель, — гордо парировал наш любитель утренних прогулок.

  Сначала Жюве хотел направиться к лифту, чтобы побыстрее подняться на вершину замковой горы, но его разум с негодованием отверг такое проявление слабости духа: моцион, так моцион. Как ни странно, на лестнице, которая вела вверх, было уже много любителей утренних прогулок или просто утро в городе начиналось необычайно рано. Ну вот, наконец, и развесистый каштан, под сенью которого, они вчера с Лизетт присели отдохнуть, когда их легко обошла графиня Готтеро. Ныне покойная графиня Готтеро. Нет, сегодня Жюве совсем не устал, да и как можно устать, когда отсюда открываются такие красивые виды на город, набережную и море. Вот здесь их как раз обошло шумное итальянское семейство с маленькими детьми и какой-то одинокий мужчина на костылях.

  В парке наверху было пока совсем малолюдно, да и приветливое южное солнце еще только-только появлялось из-за окружающих Лазурный берег гор. Какая красивая аллея с эвкалиптовыми деревьями и кустарниками, смолисто-терпкий запах которых, напоминает чем-то камфору, успокаивая и проясняя логику и мышление, да еще и создавая спасательную тень. Отдыхала бы графиня здесь, глядишь и осталась жива, а она почему-то решила передохнуть вон там дальше, почти на открытом солнцу участке парка. Тем более, тут снова решили взяться за раскопки, вот развалины какого-то древнего собора. Вчера они с Лизетт сюда не дошли, а расположились вон под тем вязом. Здесь прямо из-под земли понемногу встает некогда подземное здание с его пределами и апсидами. Молодцы, археологи, они, конечно, после себя оставляют развалины, только совсем иного рода. А вот этот металлический ящик явно современный, да еще на нем написано название какой-то компании, очевидно и производящей здесь раскопки.

  Не зная почему, Жюве осторожно приподнял крышку ящика: так и есть, какие-то лопатки, мастерки, кисти, все для проведения археологических работ на свежем воздухе. Ты что здесь ищешь, Жюве? Может, ридикюль внезапно умершей недалеко отсюда пожилой графини? Его здесь точно нет. А вот это, что за странный предмет, на археологический инструмент явно не похож?  Жюве внимательно пригляделся, все же эвкалиптовый запах позитивно действуют на человеческую логику, да еще с раннего утра. На самом дне металлического ящика лежали обычные медицинские костыли, причем, те самые, на которые так тяжело опирался тот незнакомый мужчина вчера утром. Конечно, может быть, поднявшись с их помощью на самую вершину, они ему стали больше не нужны, и он их просто выбросил, но что-то подсказывало инспектору, что здесь не все так просто. Тем более, он отчетливо вспомнил того самого мужчину на прогулочной яхте, который сошел в Сан-Ремо и похоже больше решил не возвращаться в Ниццу.

  Жюве набрал номер телефона с визитной карточки, переданный ему вчера вечером в отеле инспектором Перреном. Зачем? Чтобы сообщить инспектору, что солнце встало и тому уже пора вставать. К счастью, Перрен проснулся и сразу понял, что ему только что сообщил коллега из провинции и обещал немедленно прислать на место полицейских.  Пока полицейский Сорду летел через весь город на машине, сообщая о восходе солнца всему Лазурному берегу, Жюве подошел к тому самому вязу с подозрительными осами, но на этот раз он там был уже не один. Какой-то местный служащий парка, собирал мусор в аккуратный пакет: туристы ведь тоже бывают разные. Из дупла старого вяза по старой традиции с утренним жужжаньем вылетела вчерашняя оса.

- Сколия-гигант, — со знанием дела произнес Жюве.
- Сразу видно, месье, что вы — специалист, — подивился своему новому знакомому служитель парка.
- Интересно, а ее укус может быть смертельным? — философски поинтересовался Жюве.
- Что вы, месье, несмотря на наличие острого жала и свои большие размеры, она не представляет собой опасности для здоровья человека, и яд у нее гораздо слабее яда обычных ос.

  Вот так, примерно в 7 часов утра скромный служащий замкового парка Шато провел экспресс-экспертизу по делу умершей здесь вчера пожилой женщины.

  Полицейский Сорду был очень недоволен, что его вызвали ранним утром на месте вчерашнего происшествия, где все и так было ясно, но ослушаться распоряжения своего начальства он не мог. Какие такие костыли, какой еще там калека, ведь ясно, как божий день в Ницце, что, разморившуюся на солнце, пожилую женщину просто укусила оса, что вызвало у несчастной анафилактический шок, что и привело к внезапной смерти.

  Инспектор Жюве спокойно выслушал умные рассуждения полицейского, попросил последнего осторожно достать вещественное доказательство возможного преступления, вызвав у последнего шок, правда обычный, полицейский. Приехавший вместе с ним криминалист, аккуратно снял отпечатки на костылях и на самом ящике и бережно отнес их в полицейскую машину. Полицейские уже было собрались отправиться в свое управление, как Жюве попросил их еще на время задержаться и подвел их к тому самому вязу с дуплом, которые облюбовали осы-гиганты. Те долго не могли понять, что от них хочет этот инспектор-пенсионер, а когда поняли, то возмутились и заявили, что не будут подвергать свои драгоценные жизни смертельной опасности пасть в неравном бою с гигантскими ядовитыми осами. Инспектору Жюве пришлось обратиться за помощью к скромному служащему парку, который без лишних слов, поднялся по небольшой садовой лестнице, разбудив в дупле его обитателей. Но ничего не случилось, бедные насекомые даже не обиделись на нежданных гостей, они просто хотели, чтобы их оставили в покое, поэтому быстро успокоились и одна из них даже миролюбиво уселась на предложенную служащим ладонь.

- Пожалуй, версия со смертельным укусом отпадает, - согласился с продемонстрированным инспектором наглядным уроком справедливый Шарль, - тем более, яда в ранке на шее женщины не обнаружено.


  Жюве едва успел вернуться в свой номер, пока Лизетт не начала волноваться, заметив, что просто решил по утрам заниматься легкими прогулками, чем вызвал у нее подозрения: уж она-то хорошо знала человека, с которым прожила вместе почти сорок лет. Самое главное, что ее муж полностью согласился с программой сегодняшнего дня, даже добавив, что уж если они окажутся на площади Массена, то можно полюбоваться и знаменитым отелем “Негреско”, где он уже давно мечтал поглазеть на четырехметровую люстру в стеклянном куполе холла, изготовленную специально Густаво Эйфелем. Даже Лизетт этого не знала и безропотно согласилась с предложением своего такого информированного мужа.

  Оказывается, пешеходные прогулки по городу, особенно, когда легкий утренний бриз сменяется полуденным зноем, занятие куда более сложнее, чем даже пешеходный подъем на вершину замковой горы. Нет, под брызгами фонтана на площади Массена сначала было все нормально, и Жюве терпеливо фотографировался вместе с Лизетт на фоне мраморного Аполлона. Он даже позволил уйти в Перюссон своей фотографии на фоне древнегреческого бога с легкомысленной надписью, сделанной руками его жены: два Аполлона. К тому же, пластиковые фигурки мужчин из композиции ”Диалог в Ницце” располагали к терпению и толерантности. Да и в Саду Альберта, спрятавшись под спасительными пальмами и кипарисами с раскидистой кроной, можно было задирать голову на памятник ”Столетие” или сфотографироваться на фоне какой-то  ”железки” (пардон, металлической Арки Венет ). А вот дальше случилось то, чего так опасался Жюве: они вышли на Английскую набережную и начался променад, точнее настоящий ад. Солнце палило настолько нещадно, что инспектор при подходе к анонсированному им же отелю ”Негреско”  стал похож на полицейского Сорду: какая такая оса укусила тебя, Жюве, чтобы в полдень оказаться в самом эпицентре палящего солнца. А ведь на туристическом паровозике из Сада можно было добраться до замковой горы, а там спуститься по лестнице в свой отель и встать под холодный спасительный душ.

  Но и в отеле ”Негреско” тоже живут люди, которые принимают жизнь такой, какой она есть и стоически переносят разные природные катаклизмы. И инспектор Жюве мужественно вступил в полемику с собственной женой по вопросу, кто из, останавливающихся в отеле знаменитых художников, более велик, Пикассо или Дали?
В конце концов, Лизетт рассказала мужу историю, которую знает любая домохозяйка в Перюссоне, что при своем рождении младенец Пикассо отказывался подавать какие-либо признаки жизни, и акушерка уже собралась было уносить мертворожденное дитя, если бы дядя будущего художника, присутствовавший при родах, не набрал в свои легкие побольше дыма сигары, с которой никогда не расставался  и не выдохнул бы его прямо в лицо младенцу.

- Пикассо — это символ жизни на земле, — философски заметила Лизетт, - это только после смерти все становится ясно, а в жизни все еще можно изменить.

  Жюве вспомнил репродукцию картины, которая висела в их доме и которую он почему-то всегда принимал за картину итальянского Возрождения, пока Лизетт с удивлением не просветила его, что это же картина “Жизнь” Пикассо. Она ее повесила, когда у них родился Гийом, и она отдала столько своих сил и здоровья, чтобы только выходить их первенца. Что на это ей мог возразить Жюве: как в Туре он расследовал дело о контрабанде краденными картинами, где главным фигурантом был некий антиквар по прозвищу Дали. Лизетт, Лизетт, ты всегда права, особенно, когда неправ я.

  Потом они плотно пообедали в какой-то пиццерии на улице Франции, оказывается здешняя пицца совсем не похожа, на ту, которую готовит у них старина Летуа и которая считалась эталоном вкуса и мастерства в Перюссоне. Извини, Летуа, но пицца тоже может быть необычной и совсем другой. А потом Лизетт предложила посетить базилику Нотр-Дам-де-Нис, их обоих почему-то потянуло к вечному. Конечно, вечером, когда включается подсветка, готическая роза как бы светится изнутри и храм выглядит совсем по-другому, как может только выглядит храм Нотр-Дам на берегу южного ласкового моря. И тут Жюве первый раз почувствовал, что за ними следят. Нет, никто не шел за ними следом и не прятался за углом, когда они внезапно останавливались, но чувство, что они с Лизетт теперь были больше не одни в городе, впервые появилось именно у входа в храм. Спокойно, Жюве, это тебе показалось, столько времени находился на солнце и тебе просто нагрело голову. А ведь тебе Лизетт не раз говорила, чтобы что-то на нее надеть, а ты не послушался. Ты не у себя дома, здесь стены не помогают. Пока зайди в храм, помолись, там не так жарко. Жюве так и сделал, а потом ему позвонили.