Хроники Крылатого Маркграфа. Свободные Франции

16 сентября 1940 года

Виши, Французское государство

Для самого Колокольцева Операция Кронос закончилась за тридцать часов до убийственных залпов Страсбурга и Фоша – всю остальную работу сделали шейх Дауд, комиссар Фабри и командир военно-морской базы в Тунисе (не обязательно в этом порядке).

А Колокольцеву тактично порекомендовали провести это время… ну, например, а объятиях обворожительной Лейлы Ясин. Якобы кухарки, а, на самом деле, агента резидентуры Аусланд-СД, приставленной к Колокольцеву в качестве ангела-хранителя.

Порекомендовали по чисто политической причине – формально Французское государство (впрочем, иначе как режим Виши его не называли даже на своей территории) было независимым, поэтому гордые галлы, мягко говоря, были не в восторге от того, что в их колониальном протекторате, как у себя дома в Берлине, распоряжается подполковник СС. Тем более, личный помощник Гиммлера.

Политическое чутьё у Колокольцева было на должном уровне (должность обязывала), поэтому сразу же после утренней постановки задачи в доме Фабри он отправился… правильно, в жаркие объятия луноликой Лейлы.

Ослепительной красавицы Востока, которая оказалась настолько искусной в постели (ничего удивительного – в арабских страха девочек с ранней юности учат услаждать мужчину), что он провёл почти все тридцать часов именно там.

Получив сообщение о том, что с вертепом Иблиса покончено, он не без труда (Лейла категорически не хотела его отпускать) выбрался из гигантской постели – и отправился оценить результат собственными глазами (к его некоторому удивлению, луноликая Лейла хвостиком увязалась за ним).

Результат оказался впечатляющим (восемь 13-люймовых и восемь 8-дюймовых снарядов – это вам не корова чихнула), поэтому он, отправив через резидентуру Аусланд-СД шифровку Гиммлеру о том, что дело сделано, уже собрался было вызвать флюг-капитана и отдать ему приказ возвращаться в Берлин…

Как вдруг получил… как бы это помягче сказать, настоятельную просьбу Главы Французского государства, маршала Франции Анри Филиппа Бенони Омера Жозефа Петэна прибыть в его резиденцию в Виши, чтобы получить (из рук маршала, разумеется) высокую награду Французского государства.

Колокольцев к наградам (любым) к тому времени относился уже совершенно равнодушно, ибо к тому времени уже был увешан ими как рождественская ёлка игрушками (неровно дышал только к Рыцарскому кресту, полученному из рук рейхсмаршала Геринга за 45 воздушных побед на Западном фронте).

Поэтому с удовольствием бы отказался… но это было невозможно по политическим соображениям. Ибо, будучи человеком военным, маршал придерживался непоколебимого мнения, что столь впечатляющие заслуги перед Французским государством (ибо покончить с реинкарнацией Синей Бороды это вам не корова чихнула) должны быть адекватно отмечены… а ссориться с ним Гиммлеру было не с руки совсем.

Поэтому флюг-капитану пришлось доставить Колокольцева не в имперский Берлин, а в курортный Виши – столицу странного государства, образовавшегося в результате странной войны. Войну, в оглушительную победу вермахта в которой свой небольшой вклад внёс и Роланд фон Таубе, все шесть недель (или около того) германского блицкрига провоевавший в небе Франции.

Война была в высшей степени странной потому, что её просто не должно было быть. Ибо, вопреки распространённейшему (в основном, усилиями англо-французской пропаганды), гарантии, данные Польше Францией (как и Великобританией), вовсе не обязывали ни Британскую империю, ни Французскую республику объявлять войну Германии в случае нападения последней на Речь Посполитую.

А лишь оказать всю возможную военную помощь. Ну а эту фразу можно было интерпретировать самыми разными способами… в том числе, и совершенно лицемерными.

Кстати, насчёт лицемерия. На самом деле, обе гарантии были чистейшей воды лицемерием. Что выяснилось в считанные дни после нападения на Польшу уже СССР, которое произошло 17 сентября 1939 года.

Неожиданно выяснилось, что и Франция, и Великобритания дали Польше гарантии против только одного потенциального агрессора – Германии. И потому объявили войну только Третьему рейху, а агрессию СССР (с последующей оккупацией значительной части Польши) просто проигнорировали.

Проигнорировали по совершенно понятной причине – и Великобритания, и Франция (точнее, политическое руководство последней) всерьёз намеревались воевать с Германией, а вот насчёт СССР у них таких мыслей и близко не было.

Поэтому гарантии и были даны в таких формулировках, чтобы создать повод, предлог для объявления войны Германии. Если, конечно, соответствующее правительство сочтёт это нужным.

У Франции, впрочем, особого выбора не было, ибо было совершенно очевидно, что война Германии и Франции неизбежна. Это стало очевидным после того, как фюрер Германии Адольф Гитлер публично заявил о твёрдом намерении всеми имеющимися у рейха средствами восстановить территориальную справедливость.

Справедливость, грубо попранную Версальскими бандитами – Германию наказали за преступление, которого она не совершала, ибо Великую войну развязали Сербия, Россия и… Франция, стремившаяся вернуть себе утраченные за сорок лет до того Эльзас и Лотарингию.

Эльзас и Лотарингию Франция вернула, однако было совершенно очевидно (маршал Фош озвучил это публично), что скорее рано, чем поздно Германия неизбежно попытается вернуть грубо у неё отобранное.

Он, кстати, почти точно угадал со сроками новой войны – она началась почти ровно через двадцать лет после подписания Версальского договора – как и предсказывал прославленный маршал Франции.

Нападение Германии на Польшу однозначно говорило о том, что Франция всенепременно станет третьей… строго говоря, четвёртой после Австрии, Чехословакии и Польши.

А поскольку отдать стратегическую инициативу столь опасному противнику, как вермахт, точно смерти подобно, то у правительства Третьей республики просто не было иного выхода, кроме как первой объявить войну Третьей империи… или просто вернуть отобранное в Версале.

Что с точки зрения здравого смысла – и просто справедливости – и нужно было сделать… и не было бы никакой войны. Поэтому, с одной стороны, войны между Германией и Францией вообще не должно было быть… а с другой она была неизбежна. Вот такие вот исторические парадоксы…

Великобритания объявила войну Третьей Германской Империи ровно по той же самой причине, по которой она объявила войну империи Второй почти четверть века назад (4 августа 1914 года).

В полном соответствии с основой, краеугольным камнем британской политики на европейском континенте. Согласно которому цель этой политики состояло в том, чтобы поддерживать военно-политическое (впрочем, и экономическое тоже) равновесие между Францией и Германией, не допуская доминирования в континентальной Европе ни одной из этих великих держав.

Ибо если это допустить, то доминирующая держава создаст нешуточные проблемы – причём по всему миру – уже Соединённому Королевству.

Однако то, что было разумным и правильным решением в 1914 году, оказалось полнейшим самоубийством для Британской Империи (не для метрополии, конечно, а для Империи) четверть века спустя.

Ибо если в 1914 году не существовало ни одной угрозы Британской Империи, то в 1939 году таких угроз было ровно три – одна другой хлеще. Большевистский СССР, императорская Япония и Соединённые Американские Штаты. А когда они (неизбежно) объединились, вероятность сохранения Британией своих колоний – и потому своей империи – сразу же упала ровно до нуля.

Поэтому из двух зол (а политика – это практически всегда выбор не наибольшего добра, а наименьшего зла) правительство Его Величества выбрало, увы, большее. Ибо доминирование Германии на континенте никоим образом не угрожало безопасности метрополии – у Гитлера просто не было (и не будет) ресурсов для создания ни флота, ни авиации (ибо на Британию работала вся промышленная мощь США и стран Британского Содружества), которые могли бы соперничать с британскими.

И потому Британской Империи, для разрушения которой Германии необходимо было бы сначала уничтожить британский военно-морской флот (что было невозможно от слова совсем).

Более того, поражение Франции и последующая неизбежная оккупация страны победоносным вермахтом открывала для Великобритании совершенно уникальную возможность – прибрать к рукам французские колонии (от Африки до Индокитая).

И, тем самым, значительно расширить территорию Британской Империи. Поэтому в неизбежном (из-за Эльзаса и Лотарингии) военном конфликте Германии и Франции Британии было бы гораздо выгоднее встать на сторону Третьего рейха, а не Французской республики.

Что же касается Речи Посполитой, то её судьба Великобритании была совершенно не важна, ибо ценность Польши как союзника Великобритании во всём мировом раскладе была близкой к нулю. Очень близкой к нулю.

Но что сделано, то сделано; Франция и Великобритания в один и тот же день (3 сентября 1939 года) объявили войну Германии, после чего началась… очень странная война.

Впрочем, Странной войной её назвали лишь французы. Немцы назвали этот период Второй мировой войны (с 3 сентября 1939 по 10 мая 1940 года) Сидячей войной… ну, а британцы дали этой странной войне самое точное и адекватное определение. Phony war. Фальшивая, ненастоящая, липовая война.

Что полностью соответствовало действительности, ибо противоборствующие стороны просто спрятались за мощными оборонительными линиями (французы за Линией Мажино, вермахт – за Линией Зигфрида) и не вели… да практически никаких боевых действий на суше.

Причина «фальшивой войны» была столь же очевидна, сколь и банальна: из трёх её участников два (Великобритания и Германия) всерьёз воевать на суше не могли (ибо у них для этого банально не хватало ресурсов)… ну, а Франция воевать на суше хоть и могла (с ресурсами у неё было всё в порядке), но категорически не хотела.

A не хотела потому, что (обоснованно) боялась «повторения пройденного». Пройденного в предыдущей Великой войне, когда Третья республика потеряла полтора миллиона человек (военных и гражданских) только убитыми и значительную часть своей инфраструктуры (ибо чрезвычайно разрушительные бои проходили в основном на французской территории).

Британцы потеряли не так чтобы уж многим меньше (около миллиона), но почти исключительно военных; кроме того, её территория (ибо остров) осталась практически нетронутой.

Поэтому британцы «повторения пройденного» особо не боялись; Германия же была настолько одержима совершенно законной жаждой восстановления справедливости и жаждой мести за национальные унижения, что никаких проблем с желанием воевать у вермахта (не говоря уже о ваффен-СС) не было и быть не могло.

Проблема была с ресурсами, которых для решительного блицкрига несколько месяцев (восемь, если быть более точным) было совершенно недостаточно. Помогли французы, которые, похоже, всерьёз решили отсидеться за Линией Мажино пока «боши» не признают полную бесперспективность войны… ну, а вопрос Эльзаса и Лотарингии можно будет решить мирным путём. Например, на плебисците – благо вполне успешные примеры уже были.

Не вышло. Сначала (девятого апреля 1940 года) вермахт и ваффен-СС нанесли массированный удар по скандинавским странам – Дании и Норвегии. Дания предсказуемо капитулировала менее, чем за сутки.

А вот с Норвегией (и пришедшим скандинавам на помощь англо-французским экспедиционным корпусом и польскими добровольцами) пришлось повозиться несколько дольше… однако к концу месяца всё было по сути кончено (хотя сопротивление продолжалось до начала июня).

Но это всё были «отдалённые всполохи грозы». Грозы, предвещавшей катастрофу и для Франции. 10 мая 1940 года, действуя в соответствии с т.н. «Красным планом» вермахт и ваффен-СС силами 136 дивизий вторглись в Бельгию, Нидерланды и Люксембург. В помощь союзнику Муссолини выделил 32 дивизии итальянской армии… правда, лишь через месяц после начала блицкрига.

«Красный план» был авантюрой редкостной даже для безбашенного фюрера Германии. Ибо ни о каком трёхкратном превосходстве в живой силе и технике (по классическим наступательным канонам) речи и близко не было.

Более того, паритет был лишь в живой силе – у обеих сторон под ружьём было примерно три миллиона триста тысяч человек. В технике же (точнее, в количестве оной, да и с качеством было неоднозначно) германская армия существенно уступала противнику.

У англо-французской коалиции было почти вдвое больше артиллерийских орудий (13 974 против 7378); на 60% больше танков (4656 против 2909, при этом многие немецкие танки были, по сути, чисто пулемётными танкетками) и на 70% больше самолётов (4469 против 2589).

И, тем не менее, блицкриг (план которого разработал лично фюрер) сработал. Да ещё как сработал! Люксембург пал в тот же день (кто бы сомневался); Голландия капитулировала пять дней спустя; Брюссель пал спустя ещё два дня…

Ну, а затем начался катастрофический разгром уже французской армии. А также примкнувшего к оной британского экспедиционного корпуса и двух (в своё время сумевших эвакуироваться) польских дивизий.

Оккупировав 10 мая Люксембург, три танковых дивизии Гудериана пересекли Южные Арденны и 13 мая переправились через реку Маас западнее Седана. Одновременно танковый корпус Гота прорвался через труднопроходимые для тяжёлой техники Северные Арденны и в тот же день тоже форсировал Маас.

Танковая армада панцерваффе устремилась на запад. Запоздалые атаки англо-французов, для которых танковый удар вермахта через Арденны стал полной неожиданностью, оказались не в состоянии сдержать её.

16 мая части Гудериана достигли Уазы, 20 мая они вышли к побережью Па-де-Кале недалеко от Абвиля и повернули на север, в тыл войскам противника.  Двадцать восемь английских, французских и бельгийских дивизий оказались в окружении.

26 мая немецкие войска прорвали бельгийский фронт в Западной Фландрии, и 28 мая Бельгия капитулировала, вопреки требованиям своих англо-французских союзников. В тот же день в районе Лилля немцы окружили крупную французскую группировку, которая сдалась 31 мая.

Почти весь британский экспедиционный корпус (более 300 тысяч человек) и чуть более одной французской дивизии (чуть более 26 тысяч человек) через французский порт Дюнкерк (знаменитая «операция Динамо»).

С точки зрения Колокольцева – и далеко не только его – это была просто чудовищная ошибка фюрера («стоп-приказ», давший возможность противнику эвакуироваться, отдал лично Гитлер), которая запросто могла стоить рейху победы во Второй Великой войне.

Правда, в краткосрочной перспективе «антигитлеровской коалиции» это не сильно помогло – вермахт захватил всю британскую и французскую артиллерию и бронетехнику, а также транспортные средства, брошенные англо-французами при отступлении. Ибо эвакуировать их было невозможно, а вывести из строя не было ни времени, ни сил (не до техники – тут бы свои подошвы успеть унести).

После этого разгрома (а утрата всей артиллерии, бронетехники и автотранспорта – это, как ни крути, полный разгром) Великобритания оказалась практически без тяжелого вооружения, хотя и сохранила личный состав своей армии. А Франция – практически вообще без армии и авиации (флот – это несколько иная история).

Пятого июня вермахт начал новое наступление (на участке Лан — Абвиль). Попытки французского командования спешно залатать брешь в обороне наспех сформированными неподготовленными дивизиями были безуспешны.

Совершенно деморализованные французские войска предсказуемо проигрывали одно сражение за другим. Оборона французов разваливалась на глазах и потому командование спешно начало отвод уцелевших войск на юг страны.

Не помогло – более того, французская армия получила ещё один мощный удар. 10 июня – ровно через месяц после начала вторжения вермахта во Францию – фашистская Италия объявила войну Великобритании и Франции.

Итальянские войска вторглись в южные районы Франции, однако (кто бы сомневался) далеко продвинуться не смогли. В тот же день французское правительство эвакуировалось из столицы в курортный город Виши примерно в 400 километрах к юго-востоку от Парижа (на границе печально известной Альбигойскими войнами исторической области Окситания).

14 июня германская армия без боя вступила в Париж (объявленный «открытым городом»), а через два дня вышли в долину реки Роны. 16 июня правительство лютого германофоба Поля Рейно предсказуемо ушло в отставку.

После чего самый популярный политик страны и национальный герой Франции (во время Великой войны он спас страну от поражения аж трижды) маршал Филипп Петэн сформировал новое правительство, которое уже в ночь на 17 июня обратилось к правительству Германии с просьбой о перемирии… точнее, с предложением о фактической капитуляции французской армии на приемлемых для Франции условиях.

21 июня немецкие войска, не встречая уже практически никакого сопротивления, достигли Луары; в тот же день панцерваффе вермахта заняли Лион. 22 июня в Компьенском лесу, в том же вагоне, в котором была подписана капитуляция Германии в 1918 году (формально, кстати, тоже перемирие), было подписано франко-немецкое перемирие (фактически, капитуляция Франции).

Условия перемирия предусматривало создание оккупационной зоны немецких войск на территории примерно в 60 % от общей территории Франции, которая покрывала север и запад страны, включая Париж и всё атлантическое побережье, тогда как юго-восток оставался (формально) свободен.

25 июня было подписано перемирие с Италией, согласно которой Италия оккупировала 800 км; французской приграничной территории. В итоге после перемирия с Германией и Италией Третья республика контролировала только юг страны (т. н. «Свободную зону») и колонии.

Французская армия должна была разоружиться, демобилизоваться и передать тяжёлое вооружение немецким войскам; дозволялось сохранение минимальных соединений для поддержания порядка, численность которых должны были определить Германия и Италия (в реальности голос второй был в лучшем случае совещательным).

Французский военный флот должен был быть демобилизован и помещён в порты под наблюдение оккупационных сил. Со своей стороны, немцы обязались не использовать его в военных целях.

Торговые суда должны были находиться в французских портах до особого разрешения. На Францию также возлагалось обязанность содержать немецкие войска на своей территории – что обходилось в 400 миллионов франков в день.

По условиям перемирия, Франция (хотя де-юре оставалась единой страной) была разделена на две крупные части: Северную и Южную, а некоторые приграничные регионы были аннексированы Германией и Италией.

Отчужденная от метрополии и аннексированная Третьим Рейхом территория Эльзаса и Лотарингии, де-юре тоже была под контролем Французского государства, хотя де-факто ее полностью контролировала Германия.

В соглашении о перемирии (т.е., о фактической капитуляции Франции) было указано, что в оккупированной Северной зоне, пользуется там всеми правами победившей державы, а французское правительство (т.е. режим Виши) обязуется всеми средствами способствовать соблюдению этих прав с помощью местной французской гражданской администрации.

Итальянская оккупационная зона сводилась к нескольким приграничным районам, завоеванным итальянскими войсками после вторжения во Францию 10 июня 1940 года.

Кроме того, на территории Франции была создана демилитаризованная зона шириной более 50 км, которая проходила от итальянской зоны оккупации до остальной части Франции.

«Итальянская» территория площадью около 800 км;, с численностью 28 000 жителей, буквально с первых дней Перемирия стала головной болью и для немецких оккупантов, и для режима Виши.

Ибо ни те, ни другие никак не могли контролировать эту территорию, а итальянцы не особенно-то и хотели (для Муссолини она была чем-то вроде «политического приза» – и не более).

Поэтому эта зона была потенциальным убежищем как для преследуемых евреев (это ещё можно было пережить), так и для бойцов Сопротивления (а вот это уже было совершенно явной угрозой).

Свободная («Южная») зона занимала площадь 246 618 км;, то есть 45 % территории метрополии; немецкие войска туда не вводились что дедало эту территорию в некотором роде независимой от Германии.

На этой территории располагалось правительство Петэна и там действовали французские законы. А поскольку в этой зоне у Петэна было даже больше власти, чем в своё время у «короля-солнца», совершенно неудивительно, что злые языки немедленно окрестили Свободную зону «королевством маршала».

Откуда взялась идея разделения побеждённой Франции на две зоны – оккупированную и «свободную», в досье не сообщалось (похоже, безымянный аналитик и сам этого не знал).

Он лишь предположил, что разделение Франции на две зоны отчасти было идеей пангерманских писателей, в частности, работой некоего Адольфа Зоммерфельда, опубликованной в 1912 году и переведенной на французский язык.

Условия Перемирия позволяли Французскому государству иметь небольшую легко вооружённую армию для поддержания порядка в Свободной зоне во Франции и колониях (как ни странно, не отобранных Германией – видимо, фюреру вполне хватало Лебенсраума в Восточной Европе и СССР), однако, со значительными оговорками.

Так, численность французских войск определяли Германия и Италия (странно было бы, если бы было по-другому). Численность армии составляла до 100 000 человек в Метрополии, 96 000 человек в Северной Африке, 33 000 в Экваториальной Африке, 14 000 в Джибути и на Мадагаскаре, 35 000 в Сирии и Ливане и 63 000 в Индокитае. Всего 341 тысяча человек.

Сухопутным войскам передавалось незначительное количество бывшей французской бронетехники и артиллерии, основная масса которой была сосредоточена в колониях.

Французскому флоту, основная часть которого находилась в портовом городе Тулон, запрещалось его покидать и вести какие-либо самостоятельные действия без разрешения Германии и (формально) Италии.

Именно поэтому организация выхода Страсбурга из Тулона для якобы учебных стрельб оказалась для Колокольцева едва ни более сложной частью Операции Кронос, чем все остальные её части.

Военно-воздушные войска и войска ПВО Франции первоначально должны были быть демобилизованы, а их техника либо передана странам Оси (Финляндии и союзникам Германии в Восточной Европе), либо пущена на слом,

Однако, после нападения военно-морского флота Великобритании на французскую базу Мерс-эль-Кебир, Петэну удалось убедить немцев дать согласие на сохранение французской авиации в колониях для их обороны от англичан.

В результате силы Виши оставили себе некоторую часть французского боевого авиационного парка, большая часть из которого базировалась в Сирии, Ливане, Алжире и Тунисе.

Международное положение режима Виши было, мягко говоря, неоднозначным. Страны Оси (понятное дело) признавали именно Петэна и компанию законным правительством Франции.

Государства, находившиеся в состоянии войны с Германией (Великобритания и некоторые страны Британского Содружества) считали, начиная с июля 1940, законным правительством Франции в мире «Свободную Францию» де Голля, а режим Виши — нелегитимным правительством во главе с изменниками. Впрочем, странно было бы, если бы было по-другому.

С точки зрения международного права, у Франции вообще не было законного правительства, ибо де Голль был чистой воды самозванцем (давайте называть вещи своими именами)… ну, а маршал Петэн пришёл к власти в результате неконституционного (и, следовательно, нелегитимного) государственного переворота.

Однако это всё было интересно лишь специалистам в области международного права, а практическим дипломатам в МИДах европейских и прочих стран нужно было кого-то признавать.

Ибо даже побеждённая и оккупированная Франция была слишком крупной страной – более того, второй по размеру колониальной империей (после Британской) – чтобы её можно было безнаказанно игнорировать.

Поэтому (обычное дело в политике) пришлось выбирать наименьшее из зол. Которым, с точки зрения международного права (да и вообще здравого смысла), было всё-таки «маршальское» правительство.

Поэтому неудивительно, что (на то время формально нейтральные) СССР и США сразу же после июльского переворота признали режим Виши и аккредитовали при нём своих послов.

Как ни странно, ровно то же самое сделали и два члена Британского Содружества – Австралия и Канада (видимо, на основе сделанного Петэном заявления о нейтралитете Французского государства во Второй Великой войне).

Несмотря на военную мощь Франции, поражение этой страны было внезапным и полным, а победа вермахта – быстрой полной, оглушительной, яркой… и, для большинства наблюдателей (и уж точно для обывателей по обе стороны границы) весьма неожиданной.

Но не для Колокольцева, который к тому времени уже был первоклассным военным аналитиком. И потому прекрасно знал, что вермахт превосходил французскую армию (англичан, бельгийцев и прочих поляков было настолько мало, что повлиять на ход боевых действий они практически не могли) по всем показателям, кроме количественных. Впрочем, как и (по большей части), и британцев, и бельгийцев.

Вермахт был на голову лучше противника во всех ключевых компонентах – в организации, стратегии и тактике; в компетентности солдат, сержантского состава, офицеров и генералов; в слаженности и эффективности как отдельных подразделений, так и родов войск (пехоты, артиллерии, танков и авиации); в разведке и контрразведке; в логистике и связи; и, едва ли не самое главное, в боевом духе. Выражаясь словами доктора Вернера, у вермахта был несопоставимо более мощный драйв, чем у англо-французов.

Но, пожалуй, главными причинами быстрого и сокрушительного разгрома англо-французской коалиции стало отсутствие тактической (и стратегической гибкости) и постоянное запаздывание в принятии и реализации решений на поле боя.

Проще говоря, англо-французы (и прочие бельгийцы с поляками) думали слишком медленно. Катастрофически (в разы) медленно, по сравнению с вермахтом. А, как известно, даже правильное решение, принятое с опозданием, не только перестаёт быть правильным, но и запросто может стать катастрофическим.

Немалую роль сыграла и поддержка тыла – в первую очередь, поддержка психологическая (эмоциональная и духовная). Если подавляюще большинство граждан Большой Германии (да практически все, на самом деле), фанатично поддерживали свои Вооружённые Силы (ибо все как один мечтали и вернуть отобранное версальскими бандитами, и отомстить за унижения), то по другую сторону франко-германской границы ситуация была едва ли не диаметрально противоположной.

В Первой мировой войне Франция понесла огромные человеческие потери, составившие более 7 % населения. А ведь демографическая ситуация и так была не ахти, ибо потери населения в период наполеоновских войн были восстановлены только в конце XIX века.

Все это, а также масштабные разрушения инфраструктуры, обусловило господствующее представление о войне во французском обществе (сверху донизу) как о крайне нежелательном явлении.

Явлении, которое (практически) любой ценой нужно было избежать – а если не удалось, то (практически) любой ценой. Даже ценой быстрой капитуляции французской армии – и даже ценой оккупации даже значительной части территории страны.

Немалую роль сыграло и то, что социалисты и коммунисты (последние под диктовку Кремля, разумеется) всячески способствовали демилитаризации страны и уменьшению финансирования армии.

В назревающем кризисе в Европе они (и не только они) всячески ратовали за разоружение и «мир», но повлияло это на ослабление оборонного потенциала только самой Франции.

Совершенно неудивительно, что политика умиротворения (Третьего рейха вообще и Адольфа Гитлера, в частности) в межвоенное время имела поддерживалась едва ли не подавляющим большинством французов.

Большинство населения, как во Франции, так и в Великобритании, положительно относилось к подписанию Мюнхенского соглашения, вернувшего отобранную Версальскими бандитами Судетскую область Чехословакии Германии.

Также негативной реакции не вызвал аншлюс Австрии… да и к нападению вермахта на Польшу французы отнеслись гораздо спокойнее, чем их правительство.

Поэтому совершенно неудивительно, что после подписания 22 июня 1940 года фактической капитуляции французской армии, как отмечали многие современники, у большинства французов вырвался вздох облегчения: «наконец-то война закончилась…»

Оккупацию шести десятых территории Франции и установление авторитарного режима Виши было тоже, по большей части, воспринято с облегчением, ибо французы просто смертельно устали от десятилетия (!) непрерывных политических кризисов и постоянных смен правительств.

Вскоре в капитулировавшей Франции произошли весьма любопытные (и, без преувеличения, судьбоносные) события. Десятого июля в курортном городке Виши собрался парламент Франции, сбежавший на этот курорт вместе с правительством ещё месяц назад.

Собрался на экстренное заседание, на котором (надо отметить, в нарушение конституции Франции) абсолютным большинством голосов… объявил о ликвидации Третьей республики.

Конституция 1875 года была отменена; должности президента и премьер-министра аннулированы, а Французская республика была преобразована в авторитарное Французское государство со столицей формально в Париже, а фактически – в Виши (собственно, поэтому новое государство все называли только режим Виши).

Всю полноту исполнительной власти парламент передал в руки маршала Филиппа Петэна, получившего официальный титул «Глава Французского Государства» и, по его собственному признанию, больше власти, чем знаменитый «король-солнце» Людовик XIV (тот самый, кто публично заявил «государство-это я!»).

В благодарность за это национальный герой Франции и самый популярный (с огромным отрывом) политик страны… правильно, уже на следующий день распустил парламент.

Тем самым маршал Франции пошёл несколько дальше своего образца для подражания Адольфа Гитлера – тот хотя бы (пусть и формально) но оставил германский рейхстаг в составе политической системы Третьего рейха.

В результате госпереворота 10-11 июля получился этакий «Фюрерштаат по-французски». И как всякая (очень плохая) копия, оказался намного дурнее оригинала. Точнее, оригиналов – во множественном числе – ибо режим Виши можно было с полным на то основанием окрестить «недофашистским».

Маршал Петэн назвал июльский переворот – а также свою идеологическую и политическую программу «Национальной революцией». Что было чистой правдой, ибо превращение худо-бедно демократической Третьей Французской республики в насквозь авторитарное (местами вообще тоталитарное) Французское государство было действительно самой настоящей революцией. Радикальным реинжинирингом, говоря языком менеджмента.

Зачем Петэн всё это… замутил, понятно – его цель (которую Колокольцев нашёл весьма логичной) состояла в том, чтобы избавиться от наследия Третьей республики, политический строй которой маршал не одобрял (с этим можно было поспорить) и обвинял в молниеносном, разгромном, катастрофическом поражении страны (а вот с этим уже не особо поспоришь).

С разрушением (как, собственно, и у почти любого генерала) у Петэна получилось очень хорошо, а вот что касается созидания… тут всё было далеко не столь очевидно.

Девиз Французской республики «Свобода, равенство, братство» был заменён на «Travail, Famille, Patrie» («Труд, Семья, Отечество»). Что с кочки зрения Колокольцева, неплохо подкованного в истории (спасибо преподавателям МГУ) было и правильно, и праведно.

Ибо он слишком хорошо знал, какое море крови пролили французские ррреволюционеры (а потом и их российские подражатели) под этим внешне весьма привлекательным лозунгом Великой французской бойни.

Соответственно изменилась и государственная символика Франции (хотя и не полностью). Трёхцветный сине-бело-красный флаг остался официальным, как и национальные цвета (синий, белый и красный).

ВВС Виши были оставлены прежние опознавательные знаки-кокарды. Однако герб Франции был заменен на монограмму, состоящую из литер E и F — l’Etat Francais (Французское государство).

Едва ли не основным элементом новой («вишистской») государственной символики стал, так называемый франциска — галльский вариант лабриса (древнегреческого двустороннего боевого церемониальный топор.). В первом качестве весьма популярного у франков, викингов и германских племён.

Франциска был также раскрашен в национальные цвета и располагался на личном флаге Петэна (кто бы сомневался), а также на символике во многих военизированных и политических структурах.

Под франциску была стилизована высшая награда Французского государства – Орден Франциски (этакая вишистская реинкарнация Ордена Почётного Легиона, после поражения Франции прекратившего своё существование).

С последним Колокольцев познакомился очень близко, ибо стал его кавалером… точнее, был принят в члены соответствующего (типа) рыцарского ордена. Принят на весьма торжественной церемонии (правда, с очень малым числом участников в силу секретности «операции Кронос»).

Орден Франциски был введён указом Петэна от 26 мая 1941 года и был утверждён законом Французского государства (что в силу отсутствия в Виши на тот момент какого-либо парламента было примерно то же самое) от 16 октября 1941 года.

Принятые в члены Ордена) должны были быть представлены двумя поручителями («крёстными»), которые гарантировали два условия: что кандидат до войны поддерживал национальную и социальную политику, соответствовавшую целям «национальной революции» и что он во время войны активно содействовал участием в военных действиях или в гражданской жизни как делу маршала Петэна, так и ему как личности.

Кандидаты в члены ордена должны были принести клятву:

«Я отдаю себя маршалу Петэну так же, как он посвятил себя Франции. Я клянусь выполнять его приказы и быть верным ему лично и его делу»

Награда вручалась лично главой государства (сиречь Петэном) от имени состоявшего из 12 человек «Совета Франциски».

Присутствовавшим на церемонии сильно повезло, что лично министр иностранных дел рейха Иоахим фон Риббентроп заранее предупредил Колокольцева об этой клятве и заверил его, что она будет считаться недействительной ни на территории Германии, ни на территории Франции, ни где бы то ни было ещё.

Иначе всем присутствовавшим (включая, по мнению Колокольцева, несколько сбрендившего недофюрера Франции) было бы несдобровать – и это ещё очень мягко сказано.

Колокольцев подписал клятву, с благодарностью принял из рук Петэна орден (знак в форме франциски высотой в два с половиной и шириной в два сантиметра, покрытый эмалью и россыпью из ровно десяти золотых звёзд), после чего прикрепил его при помощи заколки к кителю подполковничьего мундира СС.

После чего без удовольствия отужинал с маршалом и его всё ещё новоиспечённой женой Анни Ардон (она познакомилась с будущим мужем ещё в 1898 году, но официально вышла за него замуж лишь 43 года спустя – 7 марта 1941 года).

После этой истории Колокольцев относился и к Французскому государству, и лично к Петэну… не лучшим образом. Поэтому совершенно не удивился масштабам дурдома, в который маршал сотоварищи превратили и до него не сильно дружившую с головой государственно-политическую систему.

Неудивительно, что и в СС, и в вермахте, и в госаппарате Третьего рейха мало кто сомневался, что без руководящей и направляющей германской длани Франция сбрендит совершенно.

Для начала вишисты наплодили такое количество силовых структур, что Колокольцев сильно сомневался, разбирался ли в этом зоопарке кто-либо даже в правительстве Французского государства.

Кроме армии, уголовной полиции, жандармерии, Специальных Бригад, информационной полицейской службы и Сюрте Женераль, на свет Божий появились такие невиданные диковины, как Служба легионерского порядка (коллаборационистская милиция пронацистского политика Жозефа Дарнана), Группы мобильного резерва  фактически исполнявшие роль военизированной национальной полиции (как будто Сюрте и жандармерии было мало, не говоря уже о Специальных Бригадах и Carlingue); Гвардия режима Виши, Личная гвардия главы Французского государства… и даже Трудовые лагеря французской молодежи — на самом деле вполне себе военизированная молодежная организация.

Формально последняя была чем-то вроде обязательной восьмимесячной гражданской службы, за уклонение от которой можно было схлопотать до пяти лет тюрьмы, но фактически военная подготовка (к некоторому беспокойству немецких оккупационных властей) тоже имела место быть.

Ибо в этих лагерях молодые французы не только занимались общественно полезным трудом – заготовкой древесины и производством древесного угля, проводили рекультивацию земель, восстанавливали заброшенные деревни, работали на сельскохозяйственных фермах, проводили дорожные работы, а также помогали в случае стихийных бедствий, пожаров и наводнений.

Но и готовились к активному участию в подавлении волнений и бунтов, содействию в проведении облав на участников Сопротивления и к тому подобным силовым действиям.

Как этот серпентарий работал – и работал ли вообще – никто не знал ни во Франции, ни (тем более) за её пределами. А престарелый недофюрер, вместо того, чтобы навести в этом гадюшнике хоть какое-то подобие хотя бы относительного порядка, не нашёл ничего лучшего, как ввести (теоретически) обязательное приветствие по образу и подобию нацистского (в Германии) и фашистского (в Италии и Испании).

С лицемерием у руководителей Франции всегда было хорошо (даже очень хорошо), поэтому совершенно неудивительно, что официальные представители правительства Виши, сам маршал Петэн, как и высшее военное командование предпочитали отдавать честь по-старому (сиречь по-военному).

Поэтому в реальности это приветствие прижилось лишь в французских фашистских партиях. Коих насчитывалось аж целых семь штук. У Колокольцева (несмотря на многолетний опыт работы журналистом) воображения точно не хватило бы представить себе, в какой дурдом пополам с гадюшником (пауки в банке – это ещё очень мягкая характеристика) превратился бы французский парламент, если бы Петэн предусмотрительно его не распустил. Видимо, подозревал что-то…

Кстати, о Петэне. Престарелый маршал периодически впадал в… не очень понятно, что… но результаты оказались настолько экзотическими, что их даже культом личности Петэна назвать было сложно. Особенно Колокольцеву, прекрасно знакомому с таковыми в Германии и СССР и несколько хуже – в Испании и Италии.

Маршал нередко сравнивал свою роль в режиме Виши с ролью монарха (обычно «короля-солнце» Людовика XIV); периодически обращался к народу «дети мои», а сами обращения обычно начинал с фразы «Мы, Филипп Петэн». Дальше ехать было уже, наверное, некуда… почти.

«Почти» было связано с официальным гимном Французского государства. Гимном официально оставалась «Марсельеза», однако по требованию немцев она была запрещена (что в оной не понравилось фон Штюльпнагелю, для Колокольцева так и осталось загадкой), поэтому фактическим государственным гимном стала… песня в честь Петэна «Маршал, мы здесь!». А вот это уже точно занавес…

Впрочем, занавес занавесом, но в области экономики достижения вишистов были совершенно неоспоримы – и чрезвычайно патриотичны. Да, Петэн сотоварищи действительно превратили Францию в экономический (промышленный, сельскохозяйственный и, конечно, туристический) придаток Третьего рейха. Кроме того, сотни тысяч французов (кто в добровольном, кто в принудительном порядке) отправились в Германию для работы на немецких предприятиях.

Однако это, во-первых, практически покончило с безработицей (за полтора года число безработных уменьшилось почти на порядок); а, во-вторых, обеспечило гарантированный приток денежных средств в экономику страны.

Что, несмотря на то, что львиная доля экономического результата доставалась Германии (с помощью хитроумных финансовых манипуляций), обеспечило невиданный рост французской экономики.

А это (предсказуемо и в совокупности с другими факторами) сделало и Движение Сопротивления, и Свободную Францию, и лично генерала де Голля мягко говоря, непопулярными во Франции (как на оккупированных территориях, так и в «свободной зоне»).

Петэн провёл ещё несколько популярных (и полезных) преобразований в экономике. Покончил с засильем монополий (крупные монополистические объединения были распущены), а параллельно разогнал и запретил профсоюзы, контролировавшиеся где леваками, а где вообще мафией.

На их месте появились Комитеты по организации экономики, объединившие работников и работодателей. Что немедленно привело к установлению невиданного в истории Франции классового мира.

В сельском хозяйстве батраки, фермеры и арендаторы объединялись в единые крестьянские корпоративные союзы (с тем же результатов). Вишисты навели порядок (весьма неплохой порядок, надо отметить) и в целом ряде профессий, учредив обязательные для членов профессий корпорации медиков, архитекторов, экономистов и т.д.

Маршал Петэн (как, собственно, и едва ли не почти все французы) евреев не любил. Кроме того, совершенно не горел желанием ссориться по «еврейскому вопросу» ни с Гитлером, ни даже с Муссолини.

И потому вскоре после прихода к власти начал проводить вполне себе антисемитскую (точнее, юдофобскую) политику. Впрочем, далеко не столь агрессивную, как руководство рейха на территории Германии (надо отметить, что и фон Штюльпнагель в этом тоже не особо усердствовал… по крайней мере, пока).

Получив из рук маршала совершенно заслуженную высокую награду Колокольцев отправился… нет, не в Берлин (в столицу рейха флюг-капитан улетел без него), а… в Справедливый город. В Дублин.

Официально потому, что у него внезапно нашлись какие-то важнейшие дела по поставке в Германию стратегических материалов… а на самом деле, для того, чтобы встретиться со своим агентом в Лондоне (точнее, в МИ-6 – британской внешней разведке).

Точнее, с агентессой – с Сарой Бернштейн (ныне Абигайль Дойл). Сара перебралась в Лондон из Берлина после печально знаменитой Хрустальной ночи. После чего (стараниями британских друзей Колокольцева) не только поступила на работу в МИ-6, но и в считанные месяцы стала помощницей шефа внешней разведки Британии полковника Стюарта Мензиса по особым поручениям.

Одним из которых было поддержание неофициального и совершенно секретного канала связи между МИ-6… и РСХА. Главным управлением имперской безопасности Третьего рейха.

Вопреки распространённому заблуждению, такие каналы между спецслужбами воюющих держав существовали (и существуют) всегда и везде. В первую очередь потому, что каждая война рано или поздно заканчивается мирным договором, условия которого обычно изначально обговариваются как раз на неофициальных встречах представителей спецслужб. Разумеется, на нейтральной территории.

У МИ-6 и РСХА было ещё одно – и очень серьёзное – основание установить и поддерживать «канал Колокольцева-Бернштейн». Ибо ни в Лондоне, ни в Берлине категорически не хотели оккупации континентальной Европы большевистскими ордами… а в конце 1930-х годов это была вполне реальная перспектива. Более, чем.

Однако в этот раз на встрече со своей (помимо всего прочего) любовницей Колокольцев собирался обсуждать совсем другие общие интересы. Вызвав её на срочную встречу в Дублин (шифротелеграммой через представительство ЕМК Гмбх как раз в ирландской столице), он бесцеремонно забрал транспортный самолёт МВ.220, принадлежавший филиалу его фирмы в Виши и – транзитом через Париж и Испанский Сантандер – прибыл на нём в Справедливый город.

Где снял номер в элитном The Shelbourne Hotel, где его хорошо знали, принял душ, побрился, пообедал и отпечатал написанный от руки отчёт по Операции Кронос. Отчёт для начальника МИ-6 полковника Стюарта Мензиса. Затем поместил отчёт в конверт, тщательно запечатал и поместил уже в совсем другой конверт. Адресованной никому не известной лондонской фирме.

Сара Бернштейн материализовалась ближе к вечеру – и (предсказуемо) немедленно затащила его в роскошную постель элитного номера элитного дублинского отеля. Объяснив лаконично: «Я соскучилась…»

Насытившись (на это ушло несколько часов), она будничным тоном осведомилась: «Я так понимаю, ты меня вызвал сюда не только для того, чтобы заняться этим…»

«Ты очень проницательна, дорогая» – улыбнулся он. И рассказал ей об Операции Кронос.

Сара/Абигайль внимательно выслушала его и покачала головой: «Ничего себе. А мы-то все головы сломали, пытаясь понять, что же это такое Страсбург и Фош в хлам разнесли в Тунисе… и, самое главное, зачем…»

Колокольцев передал ей пакет с отчётом: «Передай шефу. Пусть сам решает, информировать старого свина или нет…»

Улыбнулся и осведомился: «Как Анетта?»

«Ждёт не дождётся шестнадцатилетия» – усмехнулась Сара.

«Почему шестнадцатилетия?» – удивился он.

«Догадайся с трёх раз» – улыбнулась она. Он сразу догадался:

«Моего мнения она, я так понимаю, спрашивать не собирается?»

Сара покачала головой: «Не-а. Моего тоже… впрочем, я к этому уже привыкла»

И со смехом добавила: «Если бы не война, давно бы сдала это упёртое существо на перевоспитание твоей благоверной…»

«Плохая идея» – усмехнулся Колокольцев.

«Почему?» – удивилась Сара. «Она же у тебя вроде большой специалист по перевоспитанию существ женского пола…»

Де-факто гражданская жена Колокольцева Ирма Бауэр была старшей надзирательницей женских концлагерей СС. Сначала Лихтенбурга, а с конца прошлого года Равенсбрюка.

«Потому что неизвестно, кто кого в результате перевоспитает» – усмехнулся он.

Утром Сара/Абигайль упорхнула в Лондон – с оказией, на самолёте дублинского филиала фирмы Колокольцева-Гиммлера. Колокольцев вернулся в отель, прошёл в ресторан, заказал типичный ирландский обед… точнее, завтрак, который в этом ресторане (на самом деле, во многих) подавали весь день – с утра до вечера.

Что было совершенно неудивительно, учитывая его состав. Яичница; омлет (да-да, и то, и другое); жареный бекон (Колокольцев всегда заменял его на жареные грибы); сосиски с гарниром из фасоли, помидоров и других овощей; кольца белого и чёрного пудинга; а также фадж — картофельный хлеб (вместо него Колокольцев обычно заказывал картофельные оладьи). Запивать всё это предлагалось отменным Гиннесом.

Изначально, ирландский завтрак появился в сельском быту. В сёлах Ирландии завтрак начинался ближе к полудню – отсюда и столь обильный состав.

Колокольцев (что с ним бывало весьма редко) настолько увлёкся поглощением вкуснейших блюд ирландской кухни, что не заметил, как за его столик подсел высокий мужчина лет сорока типично французской внешности.

Одетый в дорогой костюм, который сидел на нём настолько ужасно, что было очевидно, что в повседневной жизни он никогда не носил ничего, кроме военной формы. Этот человек был практически никому не известен за пределами очень узкого круга участников созданного 18 июня движения Свободная Франция.

Колокольцев знал его в лицо, ибо положение обязывало. Усмехнулся, покачал головой и с уважением констатировал: «А Вы смелый человек, генерал. Очень смелый. Я ваш враг; более того, личный помощник рейхсфюрера СС, для меня убить человека что высморкаться – я уже столько раз это делал…»

Сделал многозначительную паузу – и продолжил: «Премьер де Валера мой друг – как и шеф Ирландской Гарды; я обучен убивать голыми руками… если вы вдруг сейчас прямо здесь откинете копыта, мне ровным счётом ничего не будет… а Гиммлер ещё и премию выпишет…»

«Вы этого не сделаете» – спокойно ответил бригадный генерал Шарль де Голль.

«Почему Вы так в этом уверены?» – удивился Колокольцев. Ибо вдруг поймал себя на том, что сам был в этом совершенно не уверен.

Де Голль спокойно объяснил: «Потому что в следующий раз, когда Вы столкнётесь с инфернальным Злом на территории Франции или её колоний, Вам может потребоваться помощь французского Сопротивления. А значит, моя…»

Открыт портфель, добыл из него внушительного размера – и явно тяжёлую – деревянную коробку и протянул Колокольцеву:

«Это Вам – от благодарной Свободной Франции…»

Колокольцев чуть не расхохотался. Ибо точно знал, что территория, подконтрольная режиму Виши, в реальности была несравнимо свободнее, чем «территория де Голля». Ибо маршал Петэн обладал определённой автономией от Германии, а де Голль и его люди полностью зависели от англичан.

Однако сдержался. Открыл коробочку и без удивления обнаружил в ней пистолет MAB Model D под патрон Браунинг 7,65х17. На рукоятке было выгравировано: «Спасителю наших детей от благодарной Франции»

«Вы прилетели в Дублин специально для этого?» – осведомился Колокольцев.

Де Голль кивнул: «Да. Для меня это было дело чести…»

«Спасибо» – улыбнулся Колокольцев. И наставительно произнёс: «Передайте Валери Фабри, чтобы она больше так не делала. Иначе запросто может головы лишиться. Если её вычислил я, вычислят и другие…»