Конь блед...

    Проснулся я в тот день на рассвете, по своему обыкновению. Если же вставал позже, то не оставляло чувство потерянного дня.
    Стояло жаркое московское лето, август, поэтому я особенно дорожил утренними прохладными часами, косыми лучами солнца, золотившими покрытые прозрачным лаком половицы и мирриады пылинок, реявших в солнечных лучах.
Первым делом скрутил самокрутку из ароматного табака «Drum». Тонкой нарезки, пахнущий мёдом и черносливом, он мне очень нравился. Лёжа на кровати, я пускал клубы плотного белого дыма, похожего на маленькие облака, которые из кучевых под влиянием потока воздуха из открытого окна, превращались в перистые и растворялись без следа.
    Я был в отпуске, но ощущение было. что вернулось детство и у меня бесконечные летние каникулы. Впереди долгий день с бесконечными возможностями от рыбалки до собирания грибов, от чтения купленных на недели книг на ярмарке Нон-фикшн до пересмотра любимых фильмов вроде «Книг Просперо» или «Теоремы зеро».
    Сделав кофе, я выкурил ещё одну самокрутку, накинул одежду и вышел на прогулку. Там было как-то не так. Несмотря на ощутимый ветерок, не раздавалось шелеста листвы.
    Я подошёл к ближайшему дереву - это была липа и потрогал листья. Они были плотными и жёсткими. Пластмассовыми. Кора, по которой я провел ладонью, тоже была неживая. Пластиковая. Передо мной стоял ряд искусственных деревьев. Я решил, что это временное помешательство и мои чувства меня обманывают.  Пошёл в лёгкой панике домой. У помойки стоял наш дворник, толстый азиат и что-то крупное переваливал в бак, в котором горел огонь. Из бака шёл жирный чёрный дым. Я подумал, что дворник очень странно себя ведёт. Раньше он не жёг помойку. Проходя мимо, я увидел рассыпанные на земле у баков вещи. Одежду - женскую и детскую. Кухонные принадлежности, школьные тетради и учебники. Дворник, между тем, переваливал с тележки в огонь чьё-то тело. В воздухе мелькнули руки и оно исчезло в ворохе искр от огня. Мне стало плохо. Я взглянул на дом напротив и увидел, что большинство окон выбито, они выглядят нежилыми - в них нет штор. Квартира моя была разорена. Дверь была выбита. Мебель вынесена и поломана. Вещи отсутствовали.
Всё это не укладывалось в голове. Все внезапно сошли с ума? Или это началась гражданская война? Как бы то ни было, нужно спасаться и я решил двигаться в сторону ближайшего лесочка.
   Через двадцать минут я вошёл в лес - преимущество жизни на окраине города.
   Было тихо.
   Не пели птицы.
   Тропинка вела меня к озеру, где в это время обычно сидели рыбаки, таскавшие мелких карасей и окуньков в хороший день.
   За поворотом мне открылось страшное зрелище - голый мужчина, насаженный задом на заострённое, торчащее из земли деревце. Конечно, он был мёртв. Я проблевался кофе и желчью и побрёл дальше. Сердце билось как сумасшедшее. Я никогда такого страха не испытывал. У озера рыбаков не было. двое военных в полевой форме возились с рядом чёрных свёртков. Это были тела. Солдаты привязывали к ним груз и спихивали в воду. На меня они посмотрели совершенно равнодушно.
Раздался гул самолётов, солдаты бросились бежать. Я глянул наверх - в небе шли крылатые машины и разбрызгивали жидкость, которая, долетев до земли, воспламенялась. Я схватил лежащий на земле кусок полиэтилена и накрылся с головой. Как только меня обдало напалмом, я скинул горящий пластик и бросился бежать. Кругом был сплошной огонь и как выбрался, не знаю.
   После недели пути, двигался я по ночам, мне удалось прибиться к сельскому монастырю.
   Радио, телевидение и телефоны не работают.
   Электричества тоже нет.
   Что случилось, мы не знаем.
   Монахи думают, что второе пришествие. Живём в молитвах и тяжёлом труде.
   Монахам легче - они веруют. Мне тяжелее, хотя что я говорю.
   По ночам на западе всё лето и осень небо освещали зарева пожаров.
   Сейчас ноябрь и горизонт очистился.
   Я из наших скудных запасов еды подкармливаю уцелевших из сгоревшего дачного посёлка поблизости семь котов и кошек. Всем им дал имена, хотя они на них и не откликаются. С одной трёхцветной кошечкой, Василиной, как я её назвал. я даже подружился. Монахи и послушники  ворчат, но не вмешиваются. Каждая тварь жить хочет, они это понимают.