Часть 3. Глава 15. Вера, надежда, любовь...

Борис Михайлович, войдя в  реанимационную палату, где лежал Серёжа, обнаружил на стуле, стоящем возле кровати, спящую Клавку. Будить он её не стал. Врач посмотрел на показания приборов, потом тихонько зашёл за занавеску и, взяв с пустующей кровати плед, тихонько накрыл им спящую женщину. Борис Михайлович смотрел на Клавку, и мысли его никак не могли выстроиться в стройные ряды. Такое с ним случалось довольно редко, потому что он всегда старался контролировать и ситуацию, и чувства, и мысли. Он был рациональным и последовательным человеком.

Борис был женат двадцать лет, и их брак с Еленой все называли образцовым. Они ходили в гости к друзьям, друзья ходили в гости к ним, все вместе ездили на пикники и в более дальние поездки. Многие им откровенно завидовали, потому что счастливые семьи часто вызывают у других низменные чувства, такие, как зависть, например. А что ещё делать двум взрослым людям, которые уже, слава Богу, вырастили общего сына, построили дом и посадили кучу деревьев? Остаётся только радоваться жизни! Но всё чаще Борис Михайлович стал замечать, что никогда не работающая Елена стала жить какой-то своей, отдельной от него, жизнью. Сын уехал в Америку, там женился, у него уже растёт свой сын и скоро будет дочь, как сказал гинеколог, наблюдающий беременность Лизы, жены сына, и сделавший УЗИ.
Борис много работал, а когда ему предложили возглавить отделение, он согласился не раздумывая. И чего ему было раздумывать: он никого не подсиживал, бывший заведующий отправился на заслуженный отдых, а кандидатуру ведущего специалиста отделения одобрили сразу на всех уровнях. Елена как-то странно отреагировала на назначение мужа: она не радовалась и не грустила. Приняла, как факт, спросила про зарплату и сказала, что теперь будет более свободна от домашних хлопот.

«От чего она будет свободна, сынок?» - возмутилась мама Бориса, потому что всё это было сказано невесткой, когда Рая Самуиловна пришла поздравить сына с назначением.
«Мам, ну, меня обслуживать не так-то просто! Лена всю жизнь посвятила мне и Мишке. Теперь она сможет ходить на выставки, в магазины, в театр и, слава Богу, не будет тянуть туда меня», - пытался оправдать жену в глаза матери Борис.
«Ох, Боря, куда твои глаза глядели! Мало того, что она гойка, так ещё и ленивая! Какие выставки? Какой театр? Знаешь, что бывает с женщинами сорока пяти лет, когда у них высвобождается много времени?» - ворчала Рая Самуиловна, когда Лена вышла на кухню заварить кофе.
«Ну, давай, расскажи мне, что бывает с женщинами сорока пяти лет?» - улыбался Борис Михайлович и обнимал маму за плечи.
«Они теряют свой нахес* и начинают искать приключения на свой тохес**, - уверенно заявила Рая Самуиловна. – Боря, твоя мать в жизни не сидела без дела и не искала приключений. Твоя мама работала с самого детства. Потом, когда твоя мать вышла замуж за твоего отца, она позволила себе не работать год. Знаешь, почему?» - спросила Рая Самуиловна.
«Потому что родился я. Потому что я много болел. Потому что мама не могла найти достойную её вундеркинда няню. И ещё много  причин, почему вы, Рая Самуиловна, не работали целый год», - смеялся Борис.
«Потому что я хотела чувствовать самодостаточность, Боря. Я вышла на работу и всё успевала. И ты думаешь, мне приятно смотреть, как ты приходишь с работы и разогреваешь себе котлеты? Или у меня сердце не болит, что ты сам варишь себе макароны?» - театрально всхлипывала мать.
«Мамочка, да всё Лена делает. Успокойся. Ну, сколько можно враждовать? Тебе не надоело?»
«Это не я откопала топор войны, сынок», - и Рая Самуиловна вставала в позу воина, скрестив на груди руки.
«Мама, ты его и не закапывала с самой нашей свадьбы», - парировал Борис.
«Сколько тебе предлагали хороших девочек! Ах, каких красавиц я тебе находила… Вот эта, последняя, Милочка, кажется. Она была королевой!»
«Мама, её папа был колбасный король, поэтому она была королевой. У неё были кривые тонкие ножки и усы над верхней губой. Но чёрт с ними, с этими усами: она хрюкала, когда смеялась!» - оправдывал Боря своё нежелание жениться на женщине с усами.
«Ой вэй! Ты на одну чашу весов поставь этот маленький недостаток, а на вторую – королевство её отца! Я помню, какой он передал нам подарок к Новому году… Я в жизни не видела таких колбас, какие лежали в корзине!» - предавалась воспоминанию мама.
«Мама, его потом посадили за эти колбасы. Ты для меня такой судьбы хотела?»
Мама тяжело вздохнула, крепко поцеловала сына и ушла к себе домой.

Но мама, как ни странно, оказалась права: Лена ходила на эти свои выставки и таки сошлась с художником, который сначала предложил ей позировать, а потом и спать. У Бориса был настоящий шок, когда однажды за ужином Лена заявила ему, что ей «надоело его вечное ковыряние в мужских письках» и что она уходит к талантливому с великим будущим художнику. Как потом выяснилось, у этого художника с великим будущим было довольно тёмное прошлое, которое догнало его в виде употребления наркотических средств. Обезумевшая от отчаяния Елена, застав своего шарлатана в постели, в совершенно невменяемом состоянии, да ещё и в компании трёх голых нимф, пришла к Борису и сказала, что он должен быть великодушным. Потом со слезами в голосе заявила, что все ошибаются, и что ради сына она должна по-прежнему «сохранять огонь в семейном очаге».
«Милая, сохранять нечего, - сказал ей Борис. – Всё уже давно истлело… Прости…»
Но поскольку дом нужно было делить, Борис переехал к маме, испугавшись, что не устоит против настойчивого преследования бывшей жены.
 
На самом деле, он очень тяжело переживал развод, но потом успокоился и зажил своей жизнью, купив на доставшиеся ему от продажи дома деньги очень уютную, небольшую квартирку в самом центре города.

Борис Михайлович встал с кровати, на которой лежал Серёжа, хотел было уйти, но, подойдя к двери реанимации, оглянулся на скрючившуюся в неудобной позе Клавку.
«Вот она никогда бы не ушла к художнику», - подумал Борис.
Он и сам не понимал, почему его так тянуло к этой совсем обычной женщине.
Вот она спит сидя у кровати сына, медицинская шапка упала на пол, всегда аккуратно схваченные резинкой волосы растрепались, рот полуоткрыт.
«Она выглядит совсем беззащитной и очень милой», - подумал Борис Михайлович, тихонько подойдя к стулу, на котором примостилась Клавка. Он аккуратно убрал прядь волос с Клавкиного лба, и в этот момент ему почем-то страшно захотелось обнять её. Борис нагнулся, чтобы прикоснуться к ней, но в этот момент Клавка резко открыла глаза. Видимо забыв, что произошло, женщина как-то странно посмотрела на заведующего, оглянулась и, увидев на кровати бледного, неподвижного сына, вскочила и с ужасом спросила Бориса Михайловича:
- Как он?
- Тише, Клавдия Алексеевна! Ваш сын спит. Уже, слава Богу, всё хорошо. Показатели в норме, давление хорошее. Скажите спасибо Богу и вашему отцу – кровь подошла.
Выдохнув, Клавка молча подошла к Борису Михайловичу, обняла его крепко-крепко и стала целовать в щёки, в губы, в плечо – куда могла дотянуться. Потом, схватив руку, стала целовать её. Борис Михайлович стоял, как вкопанный и не мог пошевелиться. Его брови подскочили, глаза округлились.
- Клавдия Алексеевна, Клава, вы что делаете? Перестаньте немедленно!
- Борис Михайлович, миленький, спасибо вам! Я всю жизнь это буду помнить… Как вы… Это вы спасли его! Боже, как бы я жила, если бы с Серёжкой что-то случилось? Я бы умерла...
- Сядьте и успокойтесь, я вас прошу! – Борис встряхнул старшую медсестру, усадил её на стул, а потом сам сел напротив Клавки на другой стул.
- Я вообще не понимаю, как он доехал, - сказал заведующий. - Дело в том, что ему, то есть вам обоим, несказанно повезло: он мог умереть в поезде. Перфорация язвы желудка страшна тем, что помощь нужно оказывать мгновенно. Так что считайте это чудом, подарком судьбы.
- А почему это с ним произошло?
- Да тут много причин, Клавдия Алексеевна. И плохая еда, и первая сессия, а это значит стресс,  тяжести, может, таскал…
- Таскал. В общежитие купили холодильник, но работники магазина отказались его тащить на третий этаж. Вот Серёжку с другом и попросили помочь. Не пятикурсникам же тащить…
- Причин много, Клава, но при первых симптомах он должен был бежать к врачу. Когда он вам сказал, что ему плохо?
- Неделю назад. Боли в желудке. Но он сказал, что они редкие. Я сказала ему, что купить в аптеке. Я же не могла проследить...
- О, я по себе знаю, что пацаны бегут к врачам тогда, когда терпеть невмоготу. Но чтобы сесть в поезд с дикой болью и семь часов ехать – это уже риск и огромный.
- Спасибо вам, Борис Михайлович! Я не знала, что делать… Пожалуйста, простите меня за всё! Я вас совсем не знала. Вы очень хороший человек! Очень хороший! Вы так быстро приехали, потом скорая, потом операция… Я вам пор гроб жизни буду обязана.
- Не говорите глупостей, Клавдия Алексеевна.
- Как ваша жена с мальчиком?
- Спасибо, всё идёт на улучшение. После операции ребёнок быстро поправляется, потом три месяца реабилитация. А через три месяца я за ними поеду, если всё будет хорошо.
- Вы просто герой, Борис Михайлович! Обращайтесь ко мне с какими угодно поручениями! Ругайте меня, орите на меня - я всё стерплю! Я теперь ваша вечная раба.
- Ага, прямо таки рабыня Изаура местного разлива. Идите в свой кабинет и поспите, Клава. До утра вам здесь нечего делать.
Борис Михайлович встал, Клавка тоже.
- Подождите, Борис Михайлович. А что вы про отца говорили?
- А вы разве не помните?
- Я помню, что они с мамой приехали в больницу… А потом я куда-то убежала. Там кровь искали…  Но мне позвонили, что нашли донора. Я пришла, а родителей уже не было…
- Ваш отец согласился на прямое переливание. Дело в том, что прободение этой язвы осложняется острым кровотечением. Ваш сын с таким кровотечением каким-то образом доехал до дома, поэтому нужно было делать прямое переливание и срочно. Мы попробовали дозвониться до вашего бывшего мужа, но он был… Как бы вам это сказать…
- Он был пьян. Он много пьёт в последнее время. Он бы не подошёл… А у нас с сыном группы разные.
- И к счастью, для вашего сына, ваш отец сразу же сказал: попробуйте взять у меня. Так что, не будь его здесь, сами понимаете…
- А где папа сейчас?
- Они с мамой в палате №5 у нас в отделении.  Отцу стало плохо – много крови отдал. Почти 600 миллилитров. Это немало, да вы и сами знаете. Хотели домой ехать, но я не отпустил. Палата свободная оказалась, никого сегодня не положили, так что пусть до утра поспят…
- Борис Михайлович, а вы почему не ушли домой? Пять утра…
- Да не мог же я вас тут одну бросить. Да и поздно уже. Вернее, рано, так что я здесь останусь.
К ним подошла дежурная реанимационная медсестра.
- Ну, как там наш герой? Спит?
- Спит. Спасибо, Валечка! Скажи, я могу отойти ненадолго?
- Ты, Клавочка, вообще можешь идти к себе и поспать немного. Я же здесь. Поверь, если что, я тебя сразу же позову. Борис Михайлович, уведите её отсюда. Серёжа придёт в себя, увидит мать такой страшненькой, испугается. А ему волноваться нельзя.
- Валя права. Пойдёмте, Клавдия Алексеевна, - строго сказал Борис Михайлович и взял Клаву под локоть, препровождая к двери.
- Какой там поспать… Я ненадолго!

Поднявшись к себе в отделение, Клавка тихонько подошла к палате под номером пять и прислушалась. В палате раздавались голоса и горел ночник. Клавка слегка приоткрыла дверь и увидела сидящих на кроватях родителей. Она вошла в палату, молча подошла к отцу. Алексей Петрович встал с кровати. Клавка внимательно посмотрела на него, потом заплакала и крепко-крепко обняла этого человека, которого так и не смогла до конца простить за своё поруганное, безотцовское детство. Она горько плакала, и с этими слезами уходило всё: разочарование, боль и отчаяние последних часов. А на их место приходили вера, надежда и безусловная любовь…

гойка* - не еврейка
нахес** - счастье
тохес*** - задница

Продолжение: http://proza.ru/2023/08/24/1633

Если вы случайно пропустили какую-либо главу, то здесь удобно читать, начиная с любой главы: https://yapishu.net/book/376886