Тёма

— А-а-а!.. з-зае#ись... — опустив голову, рукой опираясь о стену... Тёма следил, как тугая струя мочи бьёт точно в сердцевину старой трещины: не первый год растущей вверх от земли — кривым зигзагом по серой стене. — З-за-ае#и-ись...

Но как ни готова была сейчас старая и рыхлая штукатурка — услужливой губкой: ещё и ещё, — впитывать в себя бывшее содержимое пивной и водочной тары, куда ей было угнаться за — в принципе неостановимой — стихией: тёмным... сырым пятном, в несколько секунд... достигшей земли и теперь — хоть, и с меньшей, но, всё же, скоростью — росшей уже вширь...

— А-а-х... Ниш-штяк... — полностью отдавшись на волю мышц и рефлексов, что обычно сами — без твоего участия, — быстро и споро избавляют тело от избыточной влаги, — Тёма... переминаясь с ноги на ногу... и чувствуя, как под ним мягко оседает — ухоженная, сто раз перекопанная — почва... лишь подрыгивал ляжками и шире расставлял ноги... стараясь... не попасть на кроссовки.

— Сегодня!..

И поскольку, — по мере опорожнения, — к Тёме всё больше возвращалась способность замечать ещё что-то... вокруг, Тёма... задрав голову... покачиваясь... и выдыхая перегаром... смотрел сейчас вверх... Туда, где... над срезом крыши... и над коньком... да и вообще, — надо всем... единым непроницаемым фоном господствовала — беззвёздная чернота.

— Се-во-о-одня!.. я тебе говорю... Севодня!.. сны сбываются, — в открытую форточку близкого окна нёсся надсадный тон Палачихи.

— Галя... — глухо ей бубнил Затупок...

— То!..

— Не надо мне!!. — также резко осаживала его "Галя".

— То-ля-я!.. — пытаясь образумить Затупка... Надька пьяно растягивала слова. — Ты-п-послу-ушай Га-а-алю.

— С четверга на пятницу!.. сон вещий, — снова на повышенных, добивала хозяйка дома — уже заткнувшегося "Толю".

— Алкашня... — шёпотом, себе под нос... рассеяно отозвался Тёма о тех, с кем ещё несколько минут назад — сидел за одним столом.

То... что всегда представлялось Тёме как его — Тёмино — неоспоримое достоинство и выделяющее его — из ряда других — преимущество... так это знание "своей нормы"... и умение... "вовремя остановиться".

— Я... слава Богу, — уже трёс концом Тёма, — пить умею...

— Слава те, Господи, — прятал он конец в трусы, — свой стакан помню.

Шлёпнув о живот резинкой спортивных штанов... и вытерев об штаны руку... Тёма... заправил обратно выпростанную майку, оправил толстовку... почесал задницу и... хрустя сухими стеблями... сошёл с клумбы.

Прохладный, почти ночной, воздух улицы — был заметным контрастом к тёплому и спёртому воздуху чужого жилища...

— Чё... — ноздрями потягивая свежую и бодрящую прохладу, глядя на лежащий перед ним двор, Тёма — двумя пальцами — разминал взятую из-за уха сигарету, — спешить надо!

Из сумки-напузника — которая, по обычаю, носилась Тёмой через плечо, — Тёма достал зажигалку... щёлкнул, осветив небритое и хмурое своё лицо... и — в полные лёгкие — затянулся... Долгой смачной затяжкой.

Перед ним лежал двор... Единственной серьёзной постройкой которого — в левой от Тёмы части двора, — был деревянный нужник. И кажется... сейчас запертый... На замок.

— Когда это?.. она успела, — по привычке, куря левой рукой, правой...

Правую — Тёма снова сунул в штаны... вернее, в трусы... где скрёб ногтями, унимая зуд в затёкших от долгого сидения ягодицах, — с-сука...

"Щас лезть в сортир" — Тёма не видел смысла: "там мопеда — точно нет".

— Забор и#аный... Сука, — глядя уже в сторону ворот и сердито — почти до фильтра — затягиваясь... остатком сигареты, всё той же рукой, в тех же трусах — только теперь уже спереди — Тёма... теперь... чесал уже яйца. — Вот как через него??.

За забором, которым сейчас так был недоволен Тёма, собственно, и лежала — в ещё большей тьме — обещанная Галине канава... Канава — так вовремя возникшая в разговоре... и — в нужном месте — послужившая предлогом, оставив игру, — встать из-за стола.

— Ка-на-ава... — закончив с яйцами... и обратившись теперь к чесанию отросшей за день щетины... на правой щеке... и под щекой, на челюсти... и под челюстью... и на горле... Тёма, недобро щурясь на забор... в уме... распоряжался сейчас выпавшей ему канавой... с разных сторон: и так, и этак... подступаясь к предстоящей работе... твёрдо — наперёд, — зная лишь одно: "по суете здесь — два литра... Не меньше".

И...

— Да в пи#ду!!. — наконец, — красным огоньком, — полетел в сторону клумбы и высосанный дотла окурок: дымиться на сырой, истоптанной Тёмой земле, меж торчащих из неё сухих останков... ещё летом сдохших цветов. — Потом успею...

Канава эта...

Обе руки — сейчас оставшиеся без работы, — Тёма уверенно погрузил в передние карманы: канава эта... могла себе и подождать, — сперва дом!..

— Ходи!!.

Дом, — в необходимости обойти который, Тёма убедил себя ещё до того, как был накрыт поминальный стол.

— Ходи, ходи!.. дурачок...

Не особо вслушиваясь... в насмешки двух своячениц... и вторящий им голос Коли... Тёма... пальцами левой руки ощупывал в кармане... упаковку таблеток... при выходе, взятую им с комода... в коридоре, когда...

— Хо-о-о!!. Ле-езь под стол!.. — взрыв общего смеха и отдельные восклицания, в которых сторонний слушатель — будь у него на то желанье, — мог бы за равно услышать как радость... так и облегчение, — знаменовали собой, что игра — окончена, и время — чествовать "дурака"...

— Гандоны тупые... — уже рассматривая вынутую из кармана упаковку, с тем же равнодушным пренебрежением вновь вспомнил Тёма тех, кто на его осторожные — и как бы случайные, — вопросы о судьбе Генкиного мопеда, раз за разом — как казалось Тёме, — улыбаясь всё больше... а под конец уже... разве что в лицо ему не смеясь издевательски... на разные лады — как сговорившиеся, — повторяли Тёме одно и тоже: мол, что ты!.. Тёма... в помине давно уже никакого мопеда нет...

— П-пидорасы.

Размышляя о дальнейшей судьбе таблеток, Тёма нисколько сейчас не сомневался, что нетронутая упаковка оказалась у него — совершенно заслуженно:

— На#уя ей одной столько?..

Пачка — с округлыми, как у игральной карты краями, — удобно — словно для этого и скроенная, — лежала в Тёминой ладони. Шесть крупных — размером с пуговицу — таблеток... Три — белых... Три — зелёных... Каждая в отдельном прозрачном кармашке. С обратной же стороны упаковки...

— О!..

К обратной стороне упаковки — совпадая с ней силуэтом, — "рубашкой" своей прижималась карта. Ещё при первой раздаче "прилипшая к руке" — шестёрка пик.

— А... — вспомнил Тёма. — Точно.

Таблетки — Тёма вернул обратно в карман, а карту... которую ещё предстояло вернуть обратно в колоду, Тёма... спрятал в напузник: аккуратно вложив шестёрку... между... телефоном... и снятым — с этого телефона — аккумулятором.

— Так!.. Теперь...

Нужно было спешить: в любой момент на крыльце могли "нарисоваться" вышедшие покурить — Колян с Затупком. И риск — погрузиться в атмосферу общей неловкости, когда эти двое — неожиданно для себя, — застанут его рыщущим вокруг дома... был слишком велик.

Скорее всего, они — "бухие и на расслабоне", — наверняка, сделают вид... что... ничего не заметили... Но...

— На#уй, на#уй... — чуть слышно... отогнал от себя Тёма дурное видЕние.

Зайдя за угол и двигаясь... вдоль левой стороны дома... он не стал — ни подниматься тремя ступеньками крыльца, ни заглядывать в квадратные стёкла верандных окон: ещё когда собирали на стол, Тёма — взявшись помогать бабам, — успел... "глянуть по-тихой"... старой мебелью заставленную веранду... где — заглянув за шкаф... где — в шкаф... а где и-и... порывшись... в нехитром скарбе вдовы... теперь — после смерти сына — приговорённой к ещё большему одиночеству.

— Да-авай, жиробасина!.. Вперё-ёд!!. — донёсшийся треск... открываемой... оконной створки — выпустившей во двор ещё больше шума, — только прибавил Тёме уверенности в собственной правоте: раз уж старая разрешила им "курить в окно", то теперь точно... никто... и ничто...

— Толя! Толя!!. Сто-ой!!! — а звон посуды — на фоне хохота и голосов, сейчас звучавших на верхних нотах, — окончательно подтвердил: посиделка вошла в ту свою известную стадию, когда все заняты помощью — стоящему на четвереньках — "Толе"... Ещё не застрявшему... но уже зацепившемуся... штанами — за ножку стола.

— Дебилы... — без особого выражения... шептал Тёма, уже поднимая клеёнку и по-хозяйски осматривая привалившийся к веранде невысокий штабель. Здесь...

Здесь были лишь: старые доски, старые двери... два брошенных велосипеда... снова доски...

Мопеда здесь — не было.

— Сто-ол держите!..

— С-сука, — опустив клеёнку, Тёма неслышно перешёл к следующей стопке... также выросшей когда-то на бывшей клумбе.

Но и здесь он не увидел ничего нового: те же двери, доски и фанера — также накрытые такой же клеёнкой... сверху придавленной такими же покрышками. Сам штабель — чьё содержимое за давностью лет давно перешло из категории "стройматериалы" в категорию "мусор", — завалясь на бок, точно также сползал на стену веранды.

— Стой! Сто-ой!!. — дурноголосые Надькины вопли всё-таки заставили Тёму остановится... и прислушаться: сперва к окружающему... его и дом — ватному беззвучию... а потом и к происходящему в комнате... со старым абажуром.

Чуткое Тёмино ухо — и так, от природы острое... а в такие моменты, казалось, способное раскладывать слышимое на самые атомы, — тонко и точно отделяло сейчас голос от голоса... а звук от звука... так... что Тёма — несмотря на расстояние между ним и за углом оставшимся окном, — мог слышать — сидящую на панцирной кровати, — Галину... давящуюся кашлем и смехом:

— Остано-ви-ись!.. хомячок.

— Алкашня и#аная... — возвращая себя к работе... вынужден был — сам с собой — согласиться Тёма. В таких людях... как ни старался, он никогда не мог: ни разглядеть источник возможной опасности... ни обнаружить что-либо заслуживающее — пусть, даже и самого формального, — уважения.

— Тру-усы!!! То-оля!!. — а снова... замерев... при первых звуках благимматящей Надьки, Тёма... спустя секунды, к своему облегчению... также признал и то, что... веселье... которое он не мог: ни понять, ни разделить... было ещё далеко от завершения.

— Уё#ки... — уже спиной облокотившись на обысканную им кучу, ковыряя в носу... негромко... обозначил он ту невидимую границу, что всегда — по его мнению, — отделяла людей... безнадёжно погрязших в собственных слабостях и... по большому счёту — откровенно ничтожных... от него... Тёмы.

Вытерев палец о штаны, и обратившись теперь к самой тёмной части двора, туда, где еле просматривался торец сарая... левой ладонью — сквозь ткань штанины, — касаясь лежащей в его кармане пачки, Тёма шёпотом констатировал очевидное:

— Слава те Богу... я себя умею... В руках контролировать.

Сам Тёма... твёрдо знавший, что "раньше завтрашнего вечера — к таблеткам не притронется", был сейчас не трезв ровно настолько, насколько мог быть не трезв человек, с одной стороны: давно привыкший выпивать — и выкуривать — за общим столом больше того, что было принесено им самим и — широким жестом — поставлено на стол... а с другой: как человек — посреди шума позднего застолья, — прекрасно помнящий, — для чего он здесь сегодня... на самом деле... В отличие от них всех.

— Да не... Нет там ни#уя, — сарай — чьи очертания едва угадывались во тьме, — едва ли мог служить тайным убежищем внезапно осиротевшего мопеда: как помнил Тёма, туда... в сарай... в прошедшие два года — как в резиновый — в четыре руки напихивалось... всё, что влазило.

Что-то — по просьбе матери — Генка стащил туда с чердака, готовя дом к ремонту... Что-то он привёз из города, освобождая гараж и квартиру... И-и... было ясно: если ты откроешь деревянную дверь, взгляд твой сразу упрётся в до потолка набитое нутро сарая, которое... просто не даст тебе — перешагнуть порог.

— Какой там на#уй мопед... Где он там?!. — Тёма не видел смысла — даже подходить туда.

То, что он искал, — было здесь... На расстоянии вытянутой руки.

Тёме осталось лишь повернуть за угол и "сквозонуть"... осторожно... нешироким проходом — между задней стеной дома и глухой оградой... Той полоской земли, где на месте вырубленных кустов малины — так и не дождавшиеся большой стройки, — лежали сейчас, один на одном сложенные... мешки с песком и цементом... штабеля с брусом и металлом... И где, меж двух паллетов с кирпичом, незаметно прислонённый и тщательно укрытый — тем же самым брезентом, — ждал Тёму мопед... надёжно спрятанный Гундосом от сына.

Картина эта... физически почти осязаемая, — не подлежала уже никакому сомнению: за последние несколько часов, проведённых им в доме Палачихи, Тёма — насмерть убедил себя именно в таком положении вещей и теперь... просто не мог представить себе другого завершения сегодняшнего дня...

Боясь оступиться в этой кромешной темени... и больше смотря себе под ноги, чем вперёд, Тёма — думая уже о другом и уже строя планы на завтра, — бесшумно зашёл за дом... поднял голову... и...

Эффект от представшей его взору перспективы — был подобен удару поленом в лоб... Плашмя... В темноте... И с размаху.

Вместо загромождённого задомья — где, местами, Тёме пришлось бы протискиваться, — Тёма... медленно столбенея, — видел сейчас перед собой: абсолютно... свободное... пространство... Пустой — на всю свою длину — проход.

Справа — с тёмными окнами, стена дома... слева — соседский забор... под ногами — голая земля... кое-где блестевшая осколками... А посередине — ПУСТО...

Полностью отсутствовало — всё то, что Тёма ожидал здесь видеть.

Свет — в туже минуту — зажёгшийся в большом окне второго этажа соседей... с простотой случайного свидетеля, только подтвердил безжалостность той панорамы, что разверзнулась сейчас перед Тёмой: на пустой земле — не осталось ничего... Ни обрывков плёнки... или бумаги... ни пустых паллетов, ни битого кирпича... не осталось даже, обычных для такого случая, щепок... от ломаных досок, что служили прокладками в штабелях металла... Лишь осколки — когда-то разбитого здесь — стекла и просыпанная строительная смесь — тут и там — белевшая на тёмной почве.

Рука Тёмы... сама вытянула из кармана пачку, а пальцы — казалось, сами способные отличать в темноте белые таблетки от зелёных, — уже выдавливали... сквозь мякоть фольги... гладкое на ощупь... "колёсико"... В то время как... сам Тёма... переступая... ватными ногами, — по инерции... продолжал брести вперёд.

— Сщъ-ука, щъ-ука, щъ-ука... — спеша на помощь, два Тёминых пальца... укладывали под языком таблетку. — Сщъ-ука тупая!!!

Как бы сногсшибающе — до звона в ушах, — не был только что ошарашен Тёма, на смену первой оторопи — уже шло... сжигающее рассудок негодование... Одинаково яростное: как в адрес Палачихи — сумевшей так быстро — и, главное: незаметно!.. — распродать дорогущий материал... так и в адрес — неизвестных Тёме — ушлых барыг — сумевших за бесценок — а уж в этом Тёма: нисколько сейчас не сомневался!.. — "оптом вымутить" у "старой дуры" — всё то... на что... его — друг!!. Генка... на двух работах!.. уродуясь... годами собирал, откладывая по копейке...

— Ц-цвари и#аные!!. — зло цвакал таблеткой Тёма... прислушиваясь, как... шипя... и щекоча язык... с неё слазит зелёная глазурь. — Этоз цакие бабки!!.

— На#уя ей!?. ст... — внезапно для себя оскользнувшийся, Тёма мгновенно потерял равновесие и — успев лишь подставить руки, — неловко, во весь рост, растянулся на земле.

—Т-твою мать... — ещё не встав и ладонями упираясь в чёрную, чуть влажную почву — с таблеткой во рту, — разглядывал он торчащий из земли металлический штырь: справа, в нескольких сантиметрах от своей головы... Один из тех торчавших обрезков бывших опор, к которым — когда-то — и крепилась державшая кусты проволока.

— Мог бы глазом щас... с-сука... — уже пристроившись между окон... маленьким — окном туалета, откуда тянуло сыростью санузла... и занавешенным — окном хозяйской спальни, куда едва доносился смех гуляющей компании... Тёма... сперва — оттряхнув руки и потом — тщательно оттряхнув напузник... и сдвинув его за спину... продолжая шептать проклятия, принялся... оттряхивать... уже самого себя: колена... локти...

Что скрывать?!. он был опустошён... То, как молниеносно... и без следа!.. исчез металл, кирпич... дерево... А вместе с ними... без следа — исчез и мопед, который Тёма считал уже своим, это...

Что скрывать?.. Это — был удар.

— Твари.

Выбираясь... на другую сторону дома... где было и просторнее и проще... Тёма не стал оглядываться, а потому не увидел: как тут же — за его поникшей спиной — погасло жёлтое окно в богатом доме... вернув, таким образом, это — горестное для Тёмы, — место — обратно... во власть молчаливой тьмы.

Та сторона участка, куда он сейчас вышел, — уже вряд ли заслуживала чего-то большего, чем... рассеянный... и заметно потускневший... Тёмин взгляд: вдоль деревянного забора — на месте бывших крыжовника и смородины — всё также, от угла до угла... пустовала ничем — кроме, редкого сорняка, — не тронутая земля... да к самому забору, "на рога" поставленная, всё в том же месте прислонялась всё таже мятая тачка... без колёс... Всё в той же компании — таких же ржавых носилок.

По какой-то причине, эту часть своего двора Палачиха содержала в образцовом порядке: регулярно — не смотря на "спину" и "давление", — старыми граблями скобля бесполезную землю...

— Тварь й-йе-#анутая.

Не пригибаясь, потому что окон здесь не было, Тёма дошёл до угла... из-за которого выглянул осторожно... удостоверяясь...

Но, на светлом шамоте, которым — от ворот до клумбы — был неровно мощён двор, не двигались ничьи тени, а все голоса... по-прежнему звучали — только из комнаты... В тихом и пустом дворе — не было никого.

Сделав ещё... пару шагов вперёд... Тёма... постарался заглянуть уже в само окно... своими створками распахнутое наружу... Но, даже и на шторах, что закрывали оконный проём, он не увидел теней... хоть... кого-то из тех, кто... так или иначе... шумя у стола... продолжал оставаться в глубине комнаты.

Убедившись, что он может без опаски... пересечь открытое пространство, Тёма, не теряя времени, — поспешил к воротам... По пути позволив себе лишь: заглянуть в пустую собачью будку... в щелястом полу которой можно было заметить яичную скорлупу в... голубиных перьях... да — не надолго остановившись у запертого сортира, — в руке подержать навесной замок:

— Отж-ж-с-сука...

Таблетка — чьё содержимое кровь уже несла в мозг, — ощутимо приглушила... и обособила... сдвинув куда-то на периферию, — голос алкоголя в Тёминой голове. Также привычно... смягчив и остроту обрушившихся на Тёму переживаний, всю амплитуду и силу которых он испытает на себе лишь завтра — а вернее, завтра "ближе к вечеру", — когда — как Тёма уже знал, — одинаково и без следа испарятся: и тяжёлое дыхание алкоголя... и прозрачный шёпот таблетки... И, наверняка, не одной... таблетки: потому что, не исключено, что ему, потрясённо стоящему сейчас... в одиночестве... на краю — лишь ему известной — пропасти, "закидываться"... в ближайшие сутки — придётся ещё не раз.

Сцепив пальцы, предплечьями опёршись на низкий забор... и навалившись на него грудью... Тёма вздохнул устало... По ту сторону забора, в который он сейчас упирался коленом, — всё также молча — ждала его... песком и грязью забитая канава. Ждала, молча и терпеливо, всё то время, пока Тёма — отмахнувшись от всего прочего, — напряжённо преследовал свой честолюбивый мираж... только что — растаявший у него на глазах.

— П-порожняк и#аный... — тяжело выдохнул Тёма.
 
Через день-другой... когда его "накроет" всерьёз... и он примется — один за одним — перебирать... черепки и головёшки... в которые разом обернулись — все те золотые, чей полновесный звон — ещё вчера — казался Тёме таким настоящим... когда он — с тоской и болью — будет вспоминать всё то... впустую потраченное время... и напрасно разбазаренные силы... и средства... вот тогда... Вот тогда ему станет по-настоящему тошно.

И даже потом... ещё долго... ещё не одну неделю... а, возможно, не один месяц... вспышками фантомных болей... к нему будет приходить осознание... тех безвозвратно упущенных выгод... и возможностей, что сулило ему приобретение... такого... бесценного для него мопеда.

Сейчас же... когда — спасибо таблетке, — от всех этих жестоких фактов его отделяет завеса прохладной отчуждённости... Тёма мог... почти спокойно взирать... как целиком, на всю рухнувшую конструкцию... своих прежних эфемерных построений... так и на каждый её скорбный элемент... в отдельности.

— И тут ещё... на#уй... За плевок в руку убиваться, — вновь оказавшийся у разбитой канавы, с тем же — одолженным ему — почти равнодушием признал Тёма необходимость... всё-таки... браться за — так от него никуда и не девшуюся, — работу.

Работу... выполнение которой, теперь — на фоне постигшей Тёму катастрофы, — уже не виделось ему таким лихим и плёвым... а ожидаемый "выхлоп" от которой... и вовсе... выглядел сейчас — как откровенно смехотворный. Прежде планируемые "два литра" — меркли в сравнении с той... поистине, астрономической суммой, которой ныне — по убеждению Тёмы: в тайне от всех, — располагала Палачиха...

— Ведь по факту... — не без лёгкой горечи, подытожил Тёма, — на смерти сына подняла.

Он уже знал, что потом... в дальнейшем... доведись ему выпивать где-нибудь... вот также, как сегодня, за помин Генкиной души... и выпивать уже — в кругу "своих"... тех, "кому не по#уй" и... все — "всё понимают"... он, Тёма... держа в руке — "с уважением" налитое ему... как бы случайно и в нужный момент: будет произносить ИМЕННО ЭТИ скупые слова... которые он, Тёма... сам — всему тому живой свидетель... будет произносить просто, "по-житейски"... с доверительной — никого не осуждающей, — но, чуть трагичной интонацией... Негромко, слегка осклабившись... и не поднимая глаз от стола.

— Лежал бы там щас, — наклонясь и, от нечего, отряхивая саднящее колено... снова видел он себя со стороны: неподвижно лежащим, лицом в чёрную грязь, с металлическим штырём торчащим из затылка. — Пузыри пускал...

Вся вопиющая несправедливость происходящего — чёрной, удушающей волной — накроет его — дай Бог, если только завтра... Сегодня же...

Сегодня... Ну... ПОКА, по крайней мере... благодаря всё больше "обнимавшей" его таблетке, это — едва ли могло тронуть Тёму с той силой, с какой обычно задевали его... подобные происшествия. Также, как всё меньше волновали его и голоса в распахнутом — за его спиной, — окне.

Двумя ладонями... с силой потерев лицо... и снова навалившись на — застонавший под ним — забор, Тёма подпёр голову рукой и сейчас — не имея ни мыслей, ни желания думать ещё о чём-то, — смотрел на единственный фонарный столб... слева от себя... 

От деревянного столба — который под собой, разумеется, ничего не освещал, — на высоте выше человеческого роста, назад к дому — тянулся стальной трос. Цепь же, ради которой, собственно, когда-то и был трос натянут, тусклой ниткой стекала здесь же: на свободно покоящиеся на земле... свободные метры тяжёлых звеньев... массой  своей неподвижной схоронивших под собой — широкий собачий ошейник.

Движимый больше привычкой, нежели здравой потребностью, Тёма ногой коснулся лежащей на земле цепи, и... то ли от того, что звук её — глубокий и неброский — заставлял вспомнить звук цепи колодезной, то ли причиной тому была гостившая в Тёминой голове таблетка... но отчего-то всплыло сейчас в его памяти словосочетание... "железная вода".

— Да и #уй с ней... — также, пока  не особенно... волновала Тёму и запертая дверь уличного туалета, на которую... как-то незаметно... уже оставив и столб... и цепь, — сместилось Тёмино внимание.

Ни сама дверь, ни даже внезапный замок на ней — не стояли сколь-нибудь значимым препятствием на пути Тёмы к содержимому бывшего клозета: "ключ от сортира" — он получит сразу же, как только приедет сюда работать... Источник слепого недовольства крылся в другом: ветхое строение — сколько помнил себя Тёма, — отбывало свою вторую жизнь именно как место хранения самого простейшего сельхоз инвентаря и резиновой обуви для работы в огороде... и единственной причиной появления на двери его... замка... в таких же новых петлях — взамен с детства известной Тёме деревянной щеколды на одном гвозде, — мог быть — по мнению Тёмы, — лишь сахар... ТОЛЬКО САХАР.

— Полюбасу, там мешка два, — снова вернувшись к улице, уверял себя Тёма. — Где-то ж она его ныкает... Пи#да старая.

Держась обеими руками за штакетины, Тёма чуть отклонился назад... отхаркался, собрав всё, что было в горле и... качнувшись вперёд, всем корпусом... плюнул!.. что было сил... в темноту... одинаково скрывавшую от Тёмы: и дорогу... за условную середину которой — по высокой дуге — ушёл Тёмин олимпийский плевок... и забор — по ту сторону дороги... и соседский дом за забором.

Оконного света — что, большей своей частью, остался лежать на земле... в нескольких метрах, за Тёминой спиной, — едва хватало, чтобы чахлый штакетник мог отбросить наружу... хоть какое-то подобие тени, и уж тем более... его не могло хватить на то, чтобы освятить... Тёме... текущее состояние канавы: доверху... вровень с дорогой... плотно заполненной слежавшейся грязью... бытовым мусором и... глиной с последнего паводка.

Свесившись через забор, одной рукой наружу... Тёма сейчас вглядывался уныло в "в #уй не всравшуюся" ему канаву...

Где-то... в небогатом хозяйстве Палачихи... необходимо было найти... или совок... или мастерок... или... "что-нибудь такое"... Без чего — как помнил Тёма, — эта работа не могла ни начаться... ни, тем более, закончиться: ведь, под чёрной — дождями и временем — спрессованной грязью Тёму ещё ждало расколоченное дно старой цементной трубы, вернее, её половины... очистив и выскоблив которую, Тёме предстояло вернуть — обратно на место — все... сохранившиеся... и... случайно — вместе с илом и грязью — не ушедшие в мусор... куски и фрагменты дна.

Ничего, кроме телесной скуки и умственного отвращения, могильная эта работа — не могла в нём вызвать... Тем более теперь, когда всё... вот так вот... Вдруг всё обернулось... Но... деваться Тёме было некуда: лучше кого бы то он знал сейчас, что других — даже самых призрачных — "доходов"... в ближайшее время... ему и близко не светит.

— С-сука.

Всё также неудобно нависая над забором, Тёма проследил за уходящей... дальше — уже в абсолютную темноту, — канавой... направо... мимо заколоченных ворот... и ещё дальше... к совсем уже неразличимой калитке... Выше которой... на уровне глаз... там, где, на линии горизонта, тьма мягко сливалась с уже абсолютной тишиной, а переулок — выходил на центральную дорогу посёлка... внезапно... зажглись огни уличного освещения: неровной... и прерывистой линией.

 Как виделось Тёме: чёрное содержимое придорожной ливнёвки придётся таскать — ещё неизвестно куда, непонятно какой дорогой... но... уже было очевидно, что без тачки здесь — ему не справиться.

— Бичи и#аные... — так и не решив для себя вопрос с тачкой... без особых чувств, шёпотом сокрушался Тёма. — Как так можно жить?..

— Это ж — канава... Это ж... Самое главное.

Он сплюнул за забор.

— То ли дело у нас, — осудив чужую неспособность наладить собственный быт... не без ноты сдержанного превосходства — той, что должна была выдавать в Тёме человека... "здравого"... "обстоятельного"... и, вообще... "крепкого хозяина", — вспоминал он — новый водоотвод в своём посёлке; водоотвод современный: с блестящими металлическими решётками, цветными пластиковыми люками и приёмистыми очистными колодцами... Сама же "канава", как любил повторять Тёма — "цельно паянная!.. и с нанопокрытием, которое...".

— С этим... Как его??. — снова разглядывая внешнюю сторону ворот... без особого азарта, пытался ухватить Тёма скользкое и мудрёное слово, которое...

— "Нано-о"... — считая доски, всё ещё ждал он, что память сама воскресит ему коммерческое название покрытия, которое "на молекулярном уровне"... но... — С-сука... да как же...

Но!.. как Тёма не надеялся: ни память, ни таблетка — не спешили ему на помощь.

— В чём проблема?.. — сосчитав доски, которыми снаружи были наглухо сшиты обе воротины, вяло недоумевал Тёма. — Собрались всем селом... дружно... Скинулись... И готово.

— #уйлабосы безродные... Ни-и аптеки!.. ни-и#уя, — также, без цели, смотря теперь уже в противоположный конец улицы... туда, где горело сейчас крохотное оконце одного из самых дальних дворов... уже зевая — но, всё также стараясь не терять ощущение времени, — Тёма прислушивался к себе, осторожной ощупью... уже догадываясь: что... вот... ещё где-то немного... и "снадобье" начнёт отпускать его... потихоньку... и здесь он — вроде как, уже всё высмотрел, что можно было... и больше здесь "пырить не на што"... и впереди... А впереди у него — всё больше возвращающегося в себя, — не особо радостное... возвращение за общий стол, где — под чужими взглядами — ему придётся...

— С-с-сука бешеная, — среди прочих лиц, по-прежнему... видел он Палачиху — первой виновницей своего несчастья. — Пусть на#уй тачку ищет.

— Е#ал я это ведром таскать!.. — разгибаясь, зло шептал Тёма.

— Сука... — уже распрямившись... и почесав под мышкой... и начав чесать грудь... вдруг, не ко времени и не к месту... больно вспомнилось Тёме и то, как за столом...

— Тётя Галя!.. — чинно, двумя руками... принимая тарелку... со своей долей поминального пирога... искренне заверял он мать усопшего, — Генка ж мне как брат был...

И после паузы... ушедшей на то, чтобы рядом... с Тёминой тарелкой, также не спеша, встал полный стакан, снова, также уверенно, обращаясь к хозяйке... Тёма добавил покровительственное, — ну что-о Вы... Разве я Вас брошу?!.

— Г-га-адина.

Время... которого бы трижды хватило на то, чтобы — выкурив сигарету, — неспеша... осмотреть "фронт будущей работы", что ни говори, — давно вышло. И с каждой затянувшейся минутой Тёмино отсутствие за столом — могло вызвать всё больше ненужных... и неприятных для Тёмы подозрений, которые — уже от самого Тёмы, за тем же самым столом, — потребовали бы необходимых... и правдоподобных об`яснений, но... Но, лишь к этому моменту он смог — благо, что хоть в этом обстоятельства и таблетка были на его стороне, — НАЙТИ РЕШЕНИЕ... Наконец, ответив на — всё это время, — изнутри евший его вопрос: "как бы со старой... ещё и деньгами взять??. "

— Никитишна!.. — уже знал Тёма, как — и с какой интонацией, —  он начнёт... и куда поведёт — этот непростой разговор. — Накинуть бы надо...

И далее... не обращая внимание на выражение чужих глаз и лиц... "весомо" и "со смыслом дела", он терпеливо и честно... "растолкует"... непонятливой — и для него: далеко не чужой!.. — "Галине Никитишне", за что именно и почему ей необходимо доплатить сумму — не ахти какую для неё сумму!!. — которую тут же...  "на разные способы"... Тёма уже переводил... в более привычные для себя литры.

— Поделится... Чай, не последнее, — соглашался Тёма. — Отщипнёт... от миллиардов своих.

Отщипнёт, не обеднеет... Можно подумать, он для себя старается!..

— А выё#ываться станет , — был готов Тёма и на тот случай, если вдруг... всё-таки... "старая заартачится", отказавшись...

— На#уй её пожарникам сдам... — с мысленным хладнокровием вынимал он тот "убойный козырь", что в обличье двух мешков с сахаром — таился в темноте... до поры до времени... за дощатой дверью бывшего сортира.

Похлопывая — в такт мыслям — ладонями по штакетнику, Тёме нравилось сейчас... думать о себе, как о человеке — умеющем "разговаривать по-другому" и способном, если что, не колеблясь принимать... "самые жёсткие решения".

— Гады и#аные, — всё также глядя в конец улицы, зло и решительно бормотал Тёма. — Не будет вам пощады!!.

Не способный усомниться: ни в силе своего слова, ни в успехе своего плана, и уже готовый вернуться и занять своё место за столом... а там, за столом, готовый, если понадобиться, спокойно встретить — любое!.. — неуместное замечание: прозвучи такое в его адрес... преисполненный решимости... Тёма, наконец, повернулся к дому... И встретился глазами с Колей.

Видя... что он, наконец, замечен — сидящий на подоконнике, вполоборота... Коля махнул ему ладонью — той, что была свободна от дымящейся сигареты... Махнул тем самым, простым и дружелюбным жестом, которым — в таких ситуациях — люди обычно и дают знать друг другу, что... вот... мол, привет!.. я тоже здесь.

На что... Тёма... сейчас, казалось, вросший обеими ногами в землю, не сразу... смог ответить... неким невнятным движением — как получилось, — подняв непослушную руку.

Ответ на вопрос — как давно уже Коля наблюдает за ним?.. — был слишком очевиден: ДАВНО... наблюдает... Почти докуренная сигарета — в Колиных пальцах — не оставляла шанса другим, более оптимистичным, версиям.

НЕ БЫЛ очевиден... ответ на вопрос, громче прочих — паникующей горошиной, — трепыхавшийся сейчас в Тёминой голове: заметил ли Коля?.. как он, Тёма — сильно вздрогнул... буд-то испугавшись... чего-то... А точнее: вздрогнул так, как если бы его застали на месте преступления. И...

Но, разумеется... неудобнее всего... было сейчас Тёме от понимания того, что, возможно — не одну минуту, — наблюдая его согбенную спину... у забора... и его неслышный шёпот... то в ту, то в эту сторону... Коля — уже догадался об истинной причине его подавленной растерянности и плохо скрываемого разочарования, став таким образом — невольным...

— Тёма, чай идёшь пить?.. — первым нарушил тишину Коля.

Сглотнув... насколько позволяло сухое горло... и... толи снова приветствуя, толи соглашаясь, — кивнув нескладно, Тёма — продолжал...

— С тортиком, — всё также улыбаясь, уточнил ему Коля.

Искоса — дабы не выдать себя, — Тёма разглядывал Колю... но... не в лице его — по-детски беспечном, — ни во всей фигуре его — безмятежно курящей... "жопой на подоконнике", — Тёме не виделось и следа тех опасений... и страхов, что заставили его — вздрогнувшего... и замершего на месте, — неуютно поёживаться сейчас. За Колиной улыбкой не скрывалось: ни глумливой издёвки свидетеля чужих тайн, ни злорадства отсроченной, до поры, расплаты... Колина улыбка по-прежнему была тем, чем она была всегда — беззаботной улыбкой простака.

"Дурачок и#аный"... знакомым штампом подытожил Тёма, всё больше убеждая себя, что "обошлось" и... "фигурант"... "не владеет подоплёкой".

— Тёма, подходи, — своим никуда не спешащим голосом — уже загасив окурок в стоявшую рядом пепельницу и с`ехав задницей с подоконника, — прежде... чем исчезнуть за шторой... позвал его Коля.

[ ... ]

Тёмин кроссовок — бездумно ткнувший эту, казавшуюся хламом, кучу, — заставил скрытое под брезентом... вдруг глухо шевельнуться... чем-то тяжёлым... и внезапно отозваться — металлическим голосом... И отзыв этот, холодный и твёрдый... не был: ни обыденным "звяк"-ом равнодушного чермета... ни пустозвонным междометием хромированной дряни... Это был звук благородный, ясный... и... тревожный.
 
Опустившись на корточки... Тёма отвёл в сторону... а потом и содрал — покрытый сарайной пылью и голубиным помётом... старый... и местами ломкий — брезент.

Потемневшее от времени... перед ним было лицо.

Невысокий... кажущийся скошенным назад — лоб... расходящиеся брови... чуть вниз и слегка в сторону — смотрящие глаза... крупный нос — над густыми усами... подбородок... и...

И всё.

Не было и намёка на макушку, уши или горло... Просто — одно лицо... Ровно и тонко... срезанное когда-то с целой головы.

— Как маска... — ладонями удерживая за острые края... про себя, отметил Тёма.

И так же механически... уже догадываясь, ЧТО сейчас перед ним, — большим пальцем он потёр — обнажившую внутреннюю желтизну — широкую ссадину на тёмном носу... а ногтем другого пальца... поскрёб... зелёным лишаем — по левой щеке — расползающуюся патину.

И слыша, как пульсирует кровь в ушах... уже совсем для формы: не отрывая от земли сумрачную и рельефную тяжесть... поражённый... Тёма, как во сне, качнул её... туда-сюда... пару раз... не сильно ударяя "маской" о что-то железное позади неё... таким способом снова вызывая к жизни — всё тот же... обнадёживающий звук.

Сомнений быть не могло, — это была бронза!..

Тяжело и гулко колотилось сейчас Тёмино сердце: та самая бронза!!.

Без всяких мыслей... но лишь повинуясь голосу той силы, что, казалось, вела его сейчас... стоя уже на коленях... и зло сопя, Тёма — не чувствуя ни веса её, ни острых краёв, — уверенным движением — своротил в сторону... уже понятную ему "маску", освобождая так... вертикально стоящий за ней... массивный и неровный предмет...

Мятое голенище... на которое — все эти годы — и опиралась... "усатая морда".

— Сапог!..

То... от чего сейчас у Тёмы перехватывало дыхание... и застилало глаза тёмным гневом: это!.. был сапог!!. Их сапог!!!

Их сапог — в сарае Гундоса!..

— Г-гнида и#аная!!. — тряслись у Тёмы руки, когда, поднимая вокруг себя ещё больше пыли и коленями елозя по земляному полу... сквозь мусором осыпающуюся рухлядь, он тянул к себе — тускло блеснувший срезом, — кусок цветного лома... некогда бывший правым сапогом — четырёхметровой статуи.

— С-сука пидорская!!. Это же наш сапог!..

Просунув... ногу вперёд и остервенело пиная безколёсую раму детского велосипеда — вцепившуюся в носок сапога... Тёма рывками — насколько позволяла пыльная теснота, — выдёргивал!.. на себя!.. выскальзывающую из его вспотевших ладоней, холодную массу...

Выдёргивал, задыхаясь и зверея... пока, наконец, сухой дождь — опилочной трухи и ржавых мелочей — не обернулся обвалом уже всей стены — рухнувших на него пустых ящиков... ломаных поилок... и бумажных пакетов... с остатками корма.

— С-су-ука... — тяжело дыша, над своей находкой... стоящий на четвереньках... Тёма... больше доверяя ладоням, чем зрению, теперь осматривал, придирчиво —  целиком доступное ему — голенище... Местами гладкое... местами, на ощупь — шероховатое.

И получалось так... у Тёмы... что, если верить настоящим размерам трофея... и примерному весу его... выходило...  даже, по самым скромным оценкам... и самым заниженным ожиданиям... так, на вскидку... выходило... что... без всяких сомнений, уже!.. выходило так, что... пусть, даже, и самая приблизительная стоимость хабара... звучала сейчас для Тёмы — ВЕСЬМА воодушевляюще.

— С-сука!.. — с новой силой давая волю благородному гневу, но, не отдышавшись... и чувствуя, как у него сводит голосовые связки... Тёма мог лишь сипеть горлом... нечленораздельно захлёбываясь безгласой яростью:

— У своих спи#дил!!!

И спеша скорее покинуть сарай: ладонью взявшись за криво отпиленную подошву... и уже готовый... по удобнее... принять голенище на сгиб локтя, Тёма только тут обратил внимание на позабытую им "морду"... Которая... признанная незначительной, и бездушно отринутая... несмотря на устроенный Тёмой разгром,  каким-то образом... посреди хаоса всеобщего обрушения, — вновь приняла вертикальное положение, слегка завалившись на что-то рваное позади себя... Отчего казалось теперь, что смотрит она на тебя — чуть откинув назад... свою несуществующую голову.

Оставив ненадолго сапог... Тёма вытянул... одёрнул... а потом и расправил складки — дырявого в этом месте — брезента... И хотя... теперь "лицо" и было закрыто, но... в прожжённую — когда-то паяльной лампой — в брезенте дыру по-прежнему можно было видеть: казалось, следящие за тобой — бронзовые... с пустыми зрачками... глаза.

— Х-ху#-с-ним... — снова берясь за сапог, больше мыслью, чем словом, без колебаний — оформил Тёма своё расставание с "железной мордой".

Сегодня он мог себе позволить пренебречь кушем, за которым... в иной раз... и при других обстоятельствах — не считаясь ни с каким временем, — шёл бы пешком чёрт-те куда... или ехал бы... чёрт-те куда... "на трёх автобусах, с двумя пересадками".

Вес брошенной им "морды" — из дыры провожавшей его неподвижным взглядом... из-под тяжёлых век, — не шёл ни в какое сравнение с... настоящей!.. добычей... чьим бронзовым каблуком — Тёма уже бороздил земляной пол бывшей голубятни... волоча металл к порогу.

И, если бы "морда" — умей она и это, — могла бы сейчас — взглядом своим, — проследить за Тёмой и СКВОЗЬ филёнчатую дверь — только что хлопнувшую перед Тёминым носом... она была бы свидетелем того, как... разогнув спину и вытерев со лба пот, а ладонь вытерев об штаны... и оттряхнув колени... и оттряхнув себя, спереди... и снова оттряхнув голову и плечи...  и натянув на голову — до самых глаз — капюшон своей чёрной толстовки, а сумку — со спины — вернув обратно на грудь... не давая себе передыху: ибо время — дорого!.. двумя руками... рывком!!. Тёма забросил на правое плечо — столько лет... стойко ждавший своего часа — хозяйский сапог.

— Й-йи-#а-а-ать!.. т-твою... — кряхтя и с непривычки приседая в коленях... впервые... всем туловищем, Тёма ощутил... на себе... прижимающие его к земле килограммы:

— Это ж...

Но, мысль... о небывалом фарте, об удачно — и умело!.. — добытом, и сейчас надёжно покоящемся на его мужском плече — сочном куске!.. уже наполняла каждую жилу — упругим теплом... а душу — решимостью, притупившей на время... застарелую досаду и угрюмую усталость.

Не обращая внимание на сарай — за его спиной — вновь погрузившийся в темноту, не оборачиваясь на — всё так же, одним окном — освещённый двор и почти не сгибаясь под тяжестью ноши, — Тёма подошёл к калитке... пнул её!.. И вышел наружу.

[ ... ]               
               
                - 2 -

[ ... ]

                - 3 -

[ ... ]

                - 4 -

[ ... ]

                - 5 -

[ ... ]

                - 6 -

[ ... ]



2023, апрель.