Справа по одному на выход

Справа по одному на выход
(Разведчикам Ш-ской Бригады посвящается...)

Одним субботним вечером, исполняя обыкновенную радость занятого человека, отправился я на рыбалку. Ноги бодро неслись в сторону озера. Короткий недельный отпуск не позволял долго раскачиваться. Но, как бы я ни торопился, долгая поселковая улица, хвастливо выставляя напоказ свои богатства, степенила мои буйные подмётки. Я то и дело сворачивал с дороги к забору и, не стесняясь, обирал хозяйские яблони и вишни. Запахи цветущего лета водили мой нос из стороны в сторону, и он неугомонно плясал. И тут я уловил ни с чем несравнимый банный дух. Сразу захотелось в баньку.

В этот же день, как по заказу, только я пришёл с рыбалки и скормил кошке небывало огромный улов в одну кильку, позвонил старшина и пригласил в баню. Я, говорит, по военной ипотеке дом построил. С баней. Приезжай, говорит, оцени.

Последний раз старшину я видел накануне событий 22-го года. Тогда он был командиром отделения, а теперь вот повелитель всея казармы. Страшно захотелось с ним повидаться. С ним и с другими парнями. Собрав мыльно-рыльное, я отправился на встречу. По дороге зашёл в магазин и взял кое-что, без чего в бане не обойтись: бодрящее, вкусное, невероятно душистое и необыкновенно полезное чудо природы – чай. Крупный, рассыпной, со всякими прибамбасами таёжный сбор.

Расположения домов я не знал и, как человек, умеющий заплутать где угодно, готовился блуждать в незнакомом посёлке, вглядываясь неверными глазами в белые таблички. Но одинокий дымок, вьющийся над домом в самой середине улицы, подсказал мне путь. И я метнулся кабанчиком, полетел мухой или, лучше сказать, помчался бригом на этот маяк, вспенивая волны пыли и мысленно подгоняя себя, точно за мной гонится Кракен и спасение только за забором. Так дорога каждая секунда короткого отпуска.

А старшина и не изменился: та же выправка и тот же внимательный взгляд, воспитанные за долгие годы службы. Разве что непривычно было видеть его в гражданской одежде и без его гордого знака доблести и чести – крапового берета.
 
– Ну как живёшь-поживаешь? Болеешь аль здравствуешь? – поприветствовал я его как человек, давно осевший в деревне. Очень мне нравится тамошняя простецкая непринуждённость. Старшина заокал, передразнивая меня:

– Здоровье в порядке, спасибо зарядке. Болеть нам некогда. Болеть на пенсии будем.

– Ну это ты врёшь, братец. На пенсии дел невпроворот. Вот уж когда болеть точно некогда.

– А сейчас болеть и права не имеем.

– Что же делать?

– Будем здравствовать всегда.
 
Мы посмеялись, поручкались, обнялись и зашли в дом. В доме было пустовато. Старшина объяснил:

– Дом свеженький и за внутреннюю отделку я пока не брался. Думаю, успею за отпуск.

– Вон оно что! Ты в отпуске, значит. Я надеюсь, сегодня не будем ремонтироваться? – схохмил я.

– Отставить панику, братишка! Сегодня отдыхаем. А ремонт я сам сделаю.

– К сабантую кто-нибудь ещё присоединится?

– Нет. Нынче ротные учения на трое суток. Так что мы с тобой позже выпьем за то, чтобы парням кочки спину не мяли и чтобы комары стороной облетали. Ты, кстати, принёс?

– А то! Ставь чайник.

Вопреки прогнозу погоды тёплый летний вечер продолжал оставаться тёплым, и мы смело расположились в саду. Широкие качели с навесом дали приют нашим телам, а маленький столик хирургически красиво разместил на себе чайный инструмент для проведения отдохновенной операции души.

– Пока баня на подходе, – сказал старшина, – надо заполнить наши утробные чайники, а потом вскипятить их в парилке, чтобы заварка разлилась по венам.
Лёгкий ветерок доносил до нас то запах спелой виктории, то прелый дух опавших яблок, то аромат расклёванной воробьями черешни. Мы закусывали эти запахи таёжным паром из наших кружек и говорили о том о сём.

– Пора, – скомандовал старшина, точно его оповестил будильник.

– Разрешите выполнять с удовольствием! – отозвался я, и мы отправились в баню.
Всякий раз, как мне доводится попасть в баню, друзья, приятели или просто знакомые стремятся показать, какие они знатоки банного дела, какие они стойкие парильщики. Они кочегарят котёл так, что хоть на паровоз его ставь. Но не старшина. В парилке не было того жара, от которого хочется спрятаться под лавку. В парилке было тепло.

– Во всём нужна степенность, – объяснил он, – это надо, чтобы ты не вылетел в предбанник уже через минуту. Ты и сам не заметишь, как дойдёшь до кипения, и будешь сидеть как ни в чём не бывало.

Вскипятив свои чайники, мы, заново рождённые, вышли в сад за новой порцией чая.
 
– А сейчас, – объявил старшина, – как говорится, пора подкрепиться.

Я давно заприметил в саду большой чугунный казан и всё гадал: пойдёт он в дело или не пойдёт. Мне тут же вспомнилось детство и так горячо любимая жареная на чугунине картошка. Жареная до пенок. И я почувствовал тот самый вкус. Вкус, который с тех пор не удавалось повторить ни на одной сковороде.

Сегодня вечер исполнения маленьких радостей. Старшина вынес загодя нарезанные картошку, мясо, лук. И чугун не подвёл. Потекла беседа.

– Лёха себе мотоцикл купил, – сказал старшина.

– Лёха? – это удивило меня. – Это который на службу и со службы марши бегал и не признавал даже автобуса?

– Он самый.

– Даёт, конечно! А раньше-то не мог он Яву от Харлея, как мы ни бились, отличить.

– Что ты! Теперь из автопарка не выгонишь. Дай ему два колеса и руль, и у него микроволновка поедет. Увлекло человека.

Мы поговорили ещё. Вспомнили и других парней. Кто-то женился, кто-то развёлся, кто уволился, а кто и на повышение пошёл. Некоторые поступили учиться, некоторые на берет сдали. Потом я сказал:

– Я не стану выпытывать историй. Я уверен, когда мы соберёмся все вместе, истории сами польются воспоминаниями. Ты мне вот на какой вопрос ответь. Вопрос извечный, затасканный, на который ответ у каждого свой, а потому вопрос важный. Что всего страшнее было на войне?

Старшина призадумался.
 
– Я так отвечу, только за бахвальство не прими. Страха не было. Была готовность ко всему, но прежде всего была осторожность. Мы разведчики, и задача каждого бойца – не пытаться перебороть страх, заглушить его. В самый неподходящий момент он может вылезти наружу. Задача разведчика превратить страх в ту самую осторожность и ту самую готовность. И учат этому командиры. Они, как скульпторы, должны из куска гранитного страха научить солдата высекать волю и решительность под изящной прозрачной накидкой собранности и осторожности.

– Мысль не новая, но точная. А что насчёт волнения? Это ещё не страх, но и не Эпиктетова безмятежность.

– Куда же без волнения-то! Волновались перед отправкой. Волновались не за себя и не перед неизвестностью. У всех у нас семьи, родители. Мы оставляли их в тылу, и всё же их тревога за нас отнимала покой. Эти проводы, эти слёзы, слова… Тяжелее всего было на контрольном построении вместо «разойтись» услышать команду «справа по одному на выход».

Поспел очередной чайник. Старшина думал о своём, а я о своём. О том, как много этот человек, эти люди, гораздо младше меня, могут рассказать о войне. Как когда-то о войне рассказывали деды.


2023