Элегия

               


     Не знаю точно, что значит «элегия», но очень хочется назвать рассказ этим круглым, гладким, нежно-кофейным словом.
     Мне вообще всегда нравились красивые непонятные слова. Так, в детстве мне очень нравилось слово «траур». Я бегал и кричал: «траур! траур!» Я даже предлагал назвать «Трауром» нашу октябрятскую «звездочку», но вожатая не согласилась.
     Но сейчас некого спрашивать, потому что я взрослый. Поэтому:



                ЭЛЕГИЯ.

     Была тёмная ночь с 28-го на 29-е. Она была ненастная и промозглая, как это бывает в конце марта.  Дождь хлестал, ветер завывал и казалось, что окно обливается слезами, и на небе происходит уголовная драма, в которой малолетка Весна метелит старушку Зиму, причиняя ей тяжкие телесные, не совместимые с жизнью.
     Днём вдоль дорожек уже лезут белые бубочки первоцвета, но под забором лежит трупик снега, такой грязный, что не тает.
     А сейчас ночь и я тоже лежу, но не под забором, а в своей будочке. Я представляю, что это не будочка, а таёжная заимка, а я геолог из Москвы и медведь-шатун все ходит и трясёт избушку в надежде на ужин.
     Я забываю о шатуне и смотрю в окно вдоль улицы Промышленной. Там горят огоньки фонарей, похожие на дрожащие звёзды, а может быть даже целые галактики, как их сфотографировал летающий телескоп «Хаббл».
     У меня элегическое состояние, если я не путаю.
     Сейчас я читал книгу, где старый маститый автор рассказывал о своём маленьком сыне. Кстати, что означает «маститый»? Почтенный? Заслуженный? Или что у него высокая «масть», как у уголовников? Конечно, можно загуглить это словечко и узнать правду, но я стараюсь этого не делать, испытывая инстинктивное отвращение к интернету и к правде вообще.
     И вот, думая, что это кому-то и через пятьдесят лет будет интересно, автор элегически повествует о своем житье-бытье в писательском посёлке под Москвой, причём я сразу вспомнил «генералов», рассевшихся в шести комнатах и у которых столовая обшита дубом.
     И там, на фоне скромной, но элегической подмосковной природы, происходило интеллектуальное созревание и духовное становление сынишки автора, маленького ангельчика с васильковыми глазками.
     Большое место в романе, то есть в повести, даже, пожалуй, в длинном рассказе, заняло описание самоубийства соседа по дачам, тоже писателя, зашедшего в глухой творческий тупик. Этот сосед покончил с собой по методу Хемингуэя – выстрелил себе в рот из охотничьего ружья, нажав курок босым пальцем ноги.
     Я задумался о том, могли ли два писателя разных стран прийти к одному и тому же способу случайно, или здесь есть какая-то закономерность, связанная с занятиями литературой, либо же наш где-то слышал о Хемингуэе и специально поступил так же?
     Проведя психологический разбор этого случая, автор возвратился к своему сынишке и уже не отвлекался.
     Я читал и педагогическая элегия слетала на меня.
     Я закрыл книгу и подумал, что как же повезло этому сыну писателя, этому бутузу, что у него был такой папа. Этот папа, с эстетическим вкусом проведя его через раннее детство, тем самым заложил крепкое и гибкое основание станового хребта всей его будущей творческой жизни. Ведь не секрет, что сплошь и рядом дети писателей сами становятся писателями. Например, Николай Корнеевич Чуковский, сын Корнея Чуковского, автора «Мухи-Цокотухи» и «Айболита», написавший роман «Балтийское небо». Или Александр Александрович Дюма, написавший нашумевшую «Даму с камелиями».
     Да, такое счастье выпадает далеко не каждому ребенку. Обычно папа или домашний Пиночет, или педагогический вредитель, или просто жлоб.
     Взять хотя бы моего сына Шурика. Он давно уже не Шурик, а сам папа, но я всё еще называю его по телефону этим детским именем, а то и более ранним, младенческим – Чича. Я мало задумываюсь, приятно ли это тридцатисемилетнему мужчине с седыми висками, дочь которого Алекса, моя внучка, обещает стать восходящей звездой финской гимнастики.
     Сын мой Шурик, или, если угодно, Александр Сергеевич, прожил свою детскую жизнь, в отличие от сына писателя, как сорная, хотя и буйная, трава.
     Никто не уводил его в леса и луга наблюдать смену времён года, никто не показывал закат солнца и не рассказывал своих сказок, не уступающих опусу Люиса Кэролла. У него не было щенка спаниеля. Также никто не входил в его спаленку с шандалом в руке, чтобы он его задул и, перекрещенный папиной рукой и поцелованный в глаза, уснул.
     У него не было своей спаленки. Да что говорить, у Шурика не было даже велосипеда.
     Саня эстетически созревал во дворе, занимаясь делами тёмными и сомнительными.
     Так, слишком поздно я узнал, что мой сынок самостоятельно открыл древний способ добывания денег, клянча их у прохожих. Он обосновывал это тем, что ему необходимо купить «Беломор» для папы, которому с похмелья хочется покурить. Или же на покупку пива тому же похмельному папе. Или же просто говорил, что ему никто еще никогда не покупал мороженного, потому что папка умер, а мамка бьется на двух работах. При этом он улыбался так горько, что сердца прохожих распахивались ему навстречу. Особенно распахивались сердца старых девушек с нерастраченным материнским инстинктом.
     Денежки Саня собирал на перелёт до Шаолиньского монастыря.
     Диву даюсь, как я не загремел в каталажку, будучи таким извергом. Но тогда были девяностые, а теперь бы загремел как пить дать.
     Свободное от очковтирательства время Шурик проводил в видеосалоне, куда вышибала на входе пускал его бесплатно, зная, что батя пацана сидит в «восьмёрке» за убийство.
     Образование Шурика продолжалось на даче, куда он ездил с бабушкой и дядей Алёшей. Там он уже в восемь лет отведал самогону, тырил соседскую клубнику и чуть не утонул в пруду.
     Но нельзя сказать, что папа не играл в жизни Шурика положительных, конструктивных, моментов.
     Так, однажды, на шестом годке, я завёл его в секцию акробатики и оставил там на десять лет, переложив все тяготы воспитания на крепкие плечи тренеров и травматологов.
     К счастью, сыну понравился вид спорта, случайно выбранный похмельным папой, он в охотку пахал, учился в спортклассе на пятёрки, причём я, сколько помню, ни разу не поинтересовался его дневником и никогда не был на родительском собрании, так что учительница расспрашивала жену со всем возможным тактом, есть ли у Саши папа.
     В конце-концов, спортивная школа вывела Шурика в люди и он, хотя и не поехав на "Европу" по юношам, всё же оказался в теме и объездил пол-мира с акробатическим шоу «Летучие гусары», побывав везде, даже в Гондурасе. При этом он как-то извернулся закончить сельхозуниверситет по специальности  то ли скотовода, то ли счетовода.
     Всё прошедшее навевает на меня приятные успокоительные мысли, что так ли необходимо водить своего чудо-ребенка по лону природы вокруг Переделкина и не умнее ли доверить его судьбу Тому, Кто знает лучше нас?
     Дождь все нахлестывал в оконное стекло, струи воды низвергались на жестяную крышу сторожки.
     Я элегически потянулся - и заснул.