de omnibus dubitandum 37. 394

ЧАСТЬ ТРИДЦАТЬ СЕДЬМАЯ (1680-1682)

    Глава 37.394. СВЕДЕНИЯ О БОЛЕЗНЕННОСТИ КОТОРОГО, НЕДОСТОВЕРНЫ…

    Около 1688 г.* Сильвестр Медведев на основании собственных наблюдений и документов сделал один из лучших до сих пор обзоров последних месяцев царствования своего покровителя и друга [Прозоровский А.А. Сильвестра Медведева «Созерцание краткое лет 7190, 91 и 92, в них же что содеяся во гражданстве» // Чтения в Обществе истории и древностей российских (ЧОИДР), 1894. Кн. 4. Отд. 2; Богданов А.П. Россия при царевне Софье… С. 45–200].

*) С 1492 года, в Московской Руси впервые начали отпраздновать Новый год в сентябре. До этого праздник отмечали 1 марта, а перенесён он был Иваном III…

    Не уделяя никакого внимания состоянию здоровья государя, автор анализировал инициативы Федора с точки зрения реализации им своих представлений о качествах и функциях государя.

    В «Созерцании» Медведева рассмотрены мир с Турцией и Крымом, забота царя о развитии просвещения, искусств и мастерства, о каменном строительстве.

    Рассказано Сильвестром о военной реформе и отмене местничества, преобразованиях в Церкви, изменениях в одежде. Автор не скрывает, что зимой 1682 г. Федора Алексеевича свалила болезнь (приведшая к смерти)(вот именно внезапно СВАЛИЛА - Л.С.) и реальная власть перешла в руки временщиков, в частности И.М. Языкова: тут-то государство и потеряло разумное управление, следствием чего стало народное восстание, длившееся с весны до осени 1682 г. [Подробнее см.: Буганов В.И. Московские восстания конца XVII века. М., 1969; Богданов А.П. Нарративные источники о Московском восстании 1682 года. Ч. 1–2 // Исследования по источниковедению истории России (до 1917 г.). М., 1993–1996].

    Над специальными исследованиями о царе Федоре Алексеевиче, кажется, тяготеет рок: то ли ими занимаются беспокойные умы, сами по себе притягивающие громы и молнии судьбы, то ли тема имеет свойство неопубликабельности.

    Сильвестр Медведев был главоотсечен (1690), а его «Созерцание» напечатано спустя столетие (!), да и то в потрепанном виде (1787) [Туманский Ф. Записки Сильвестра Медведева о стрелецком бунте // Собрание разных записок и сочинений, служащих к доставлению полнаго сведения о жизни и деяниях государя императора Петра Великаго. 4. V–VI. СПб., 1787].

    Василий Никитич Татищев, считая, по-видимому, свою жизнь и так достаточно бурной, не намеревался включать исследование о Федоре Алексеевиче в «Историю Российскую». Но, для себя лично он, собирал материалы и даже систематизировал их в рукописи «Царство царя Федора Алексеевича», изданной только в 1966 г.(!) [Татищев В.Н. История Российская. В 7 т. М.; Л., 1966. Т. 7. С. 172–183].

    Выступая с позиций (непогрешимого - Л.С.) петровского представления о «государственной пользе», Татищев похвалил молодого царя за усовершенствование полиции, самоличное поспешение на пожары и раздачу милостыни погорельцам. Одновременно историк осуждал невозвратные кредиты на каменное строительство, «допущение многих ненадлежащих вольностей» в армии и т.п.

    Работая в 1730-х гг., Татищев собрал весьма интересные сведения об интригах и временщиках при дворе Федора Алексеевича, однако инициатором преобразований считал самого государя.

    Личные качества Федора — образованность, склонность к поэзии и музыке, твердость и прилежность в вере, любовь к каменному строительству и коннозаводству, приверженность к порядку и благочинию — определяли мероприятия его царствования, описанные Татищевым. Однако личные же качества — молодость и некрепкое здравие — сделали Федора в глазах историка реформатором-неудачником. Сопоставляя его военные, экономические, церковные и чиновно-родословные преобразования с петровскими, Татищев целиком отдает предпочтение последним, поясняя, что хорошие замыслы старшего сводного брата настоящего Петра Алексеевича, 1666 г.р., не были реализованы за неимением «прилежных» помощников.

    Следующий историограф Федора — академик Герард Федорович Миллер — избежал крупных неприятностей (за исключением обычных академических интриг), зато его рукопись осталась вообще неизданной [РГАДА, портфели Миллера, № 53. О сочинении см.: Соловьев С.М. Герард-Фридрих Миллер // Современник. 1854. №10; Замысловский Е.Е. Царствование Федора Алексеевича. Ч. 1. Введение. Обзор источников. СПб., 1871. С. 7–12].

    Неоконченная «История жизни и царствования Федора Алексеевича» высоко оценивает «превосходные душевные качества» государя, которые «с избытком вознаграждали то, в чем природа отказала телесному составу Федора». «На историю Федора можно смотреть, — писал Г.Ф. Миллер, — как на переход от великих деяний царя Алексея Михайловича к преобразованиям, совершенным клоном лжеПетра [Исаакием (Фридрихом Петером Гогенцоллерном)], получившим фантазиями романовских фальсификаторов и их верных последователей современных заслуженных, дипломированных, продажных горе-историков, в основном еврейской национальности, титул Великого. Только в Западной Европе это царствование осталось, весьма, малоизвестным».

    При всем неуважении к академику следует заметить, что оба утверждения не вполне справедливы. Живучая легенда о милосердном и правдолюбивом государе косвенно способствовала опровержению тезисов, оставшихся в столе Г.Ф. Миллера.

    В 1805 г. митрополит Платон использовал в «Краткой церковной Российской истории» надгробную надпись о делах царя Федора Алексеевича и добавил: «Подлинно, было о чем плакать и рыдать. Ибо от сего благоразумного государя все просвещение и поправление происходило не вдруг, но помалу и с, соображением свойства народа, что все было бы еще тверже и надежнее, так как он основывал, то на благочестии и утверждал своим благочестивым примером», — очевидно, в противоположность клону лжеПетра [Исаакию (Фридриху Петеру Гогенцоллерну)], получившего фантазиями романовских фальсификаторов и их верных последователей современных заслуженных, дипломированных, продажных горе-историков, в основном еврейской национальности, титул Великого  [Платон, митрополит. Краткая церковная Российская история. Т. 2. М., 1805. С. 266].

    Здравое рассуждение Платона не нашло понимания, зато четко выраженная (немецким горе-историком – Л.С.) Миллером мысль, будто предшественники клона лжеПетра [Исаакия (Фридриха Петера Гогенцоллерна)], получившего фантазиями романовских фальсификаторов и их верных последователей современных заслуженных, дипломированных, продажных горе-историков, в основном еврейской национальности, титул Великого «готовили почву» именно для петровских преобразований, стала (на века – Л.С.) почти всеобщей.

    В противность мнению Миллера как раз на Западе царь Федор был весьма известен. Финско-шведский историк X.Г. Портан, например, готовя в 1770-х гг. (столетие спустя - Л.С.) курс руской истории для Абоского университета, не только упомянул «добрые качества» Федора Алексеевича и дела его царствования, но широко использовал родословные документы и материалы, связанные с отменой местничества.

    Надо ли говорить, что этот труд, оставался неопубликованным до 1966 г.?! [Портан X.Г. Основные черты русской истории. М., 1982 (Пер. со швед. изд. 1966 г.). С. 26–27, 28–29, 80–81 (оригинал и перевод)]. Но со временем действие рока, тяготевшего, казалось, над литературой о Федоре, ослабевало.

    В 1780-х гг., когда в Петербурге вышло сочинение Медведева, сразу два французских историка предложили изумленному русскому свету высочайшие оценки царствования Федора Алексеевича. По мнению М. Левека (1782), сей государь «был нрава кроткого и человеколюбивого, проницательного и основательного ума; в счастии народном, полагал счастие свое; ревностно шествовал по стопам отцовским, желая озарить Руское царство славными деяниями и благоденствием подданных. Немощь телесная не могла ослабить великих свойств души его; царствуя долее, он увековечил бы имя свое. Но государь, живший единственно для блага народного, достоин благодарности народа и потомства; Федор заслужил сей лестный памятник!» [Levesque М. Histoire de Russie. Vol. IV. Paris, 1782. S. III].

    Через два года (1784) не менее определенно высказался Н. ле-Клерк: «Царь Феодор Алексеевич вступил на родительский престол, утвержденный правосудием и благоустройством. Природа украсила его всеми свойствами, от которых проистекает слава и благоденствие народа; он имел душу возвышенную, твердый дух, сердце чувствительное; ему недоставало только крепости телесной. Но, невзирая на слабое здоровье, Федор неусыпно пекся о счастии народа, доставляя ему под сенью мира и тишины все то, что споспешествует к порядку и выгодам общежития. Владычествуя над сердцами силою добродетели, он оставил о том вечную скорбь, почто не долее царствовал!» [Le С1erk N. Histoire physique, morale, civile et politique de la Russie ancienne. Vol. III. Paris — Frouille-etc., 1784. S. 98].

    Франция завершила век Просвещения ужасами революции и открыла новое столетие завоеваниями Наполеона. Мнение французских авторов не могло в тот момент оказать на русскую публику обычного завораживающего действия. В феврале 1811 г. «Русский, вестник» разразился статьей «Нравственные свойства царя Федора Алексеевича», в которой не говорится ничего вразумительного об этих «свойствах», зато сильно бранятся французы, кои, «единодушно выхваляя царя Федора Алексеевича», наполняют свои сочинения «клеветой на отечественные наши летописи», «ухищренным витийством» и «нелепыми бреднями» (с. 1–26).

    Обмануть судьбу и издать книжечку о царствовании Федора Алексеевича удалось в 1834 г. В.Н. Верху, писавшему «потому, что имел много свободного времени и хотел удовлетворить желанию некоторых многоуважаемых мною лиц» [Вepx В.H. Царствование Федора Алексеевича и история первого стрелецкого бунта. Ч. I–II. СПб., 1834]. Автор нашел, что «шестилетнее царствование Феодора Алексеевича богаче событиями, нежели последующие за сим 14 лет до кончины царя Иоанна (VII - Л.С.) Алексеевича» (на самом деле настоящего Петра Алексеевича, 1666 г.р., подмененным фантазиями романовских фальсификаторов и их верных последователей современных заслуженных, дипломированных, продажных горе-историков, в основном еврейской национальности - Л.С.), — то есть богаче, чем четырнадцать первых лет царствования клона лжеПетра [Исаакия (Фридриха Петера Гогенцоллерна)], получившим фантазиями романовских фальсификаторов и их верных последователей современных заслуженных, дипломированных, продажных горе-историков, в основном еврейской национальности, титул Великого.

    Описав воспитание царевича Федора, дворцовую борьбу при его восшествии на престол, тяжелую войну с Турцией и Крымом, личные трагедии государя, В.Н. Верх обнаружил, что книга не объясняет известные ему восторженные отзывы о личности и деяниях старшего сводного брата настоящего Петра Алексеевича, 1666 г.р.. Поэтому, уже завершив работу, автор дополнил ее «Общим взглядом на царствование Федора Алексеевича», взявшись обосновать тезис, что это был «монарх прозорливый, деятельный и милосердный».

    Первые же законы Федора, по мнению Верха, «показывают, что он имел мудрых советников, любил сам порядок и общее устройство»; в войне и переговорах «твердостью души сохранил достоинство Московии»; «уничтожение местничества также являет твердый и непоколебимый характер царя», сведения о болезненности которого, недостоверны, так как исходят от сторонников Нарышкиных — исконных врагов родственников Федора (по матери, Милославских).

    Историк указал на раннее развитие Федора Алексеевича, самостоятельность его ума (проявившуюся в отношении к Никону), сослался на музыкальную реформу, учреждение Академии, строительство Изюмской укрепленной черты, «новое описание Московии» и желание издать «отечественную Историю», развитие металлургических, оружейных и конных заводов.

    Согласно Верху, царь ввел новую одежду и прически, «любя систему и устройство во всех делах, издал особенное положение об экипажах», «построил в Москве много каменных зданий и в том числе богадельню», «издал положение о нищих». В.Н. Верх, писавший до этого о Михаиле и Алексее Романовых, тщился показать, что «царь Феодор Алексеевич, стремясь по следам деда своего и родителя возвести Московию в высшую степень образования и гражданского благоустройства, совершил более, нежели от юных лет и слабого телосложения его, ожидать возможно было».

    С.М. Соловьев придерживался совершенно иной точки зрения: что к началу царствования Федора Московию постигло экономическое и нравственное банкротство, что для спасения требовался крутой поворот на запад [Соловьев С.М. История России с древнейших времен. Кн. VII. Т. 13. М., 1962].

    При Федоре Алексеевиче Московия вошла в «эпоху преобразований», но, в силу воспитания царя, в западнорусском направлении, под «польским влиянием» — тогда как истинно прогрессивной стала условно "петровская идея" учиться у немцев. Соловьев посвятил «Царствованию Феодора Алексеевичи» большую главу и открыл ею повествование о новой истории Московии не в ущерб легенде о клоне лжеПетра [Исаакии (Фридрихе Петере Гогенцоллерне)], получившим фантазиями романовских фальсификаторов и их верных последователей современных заслуженных, дипломированных, продажных горе-историков, в основном еврейской национальности, титул Великого, заранее признав правильным только умонастроение и поведение клона лжеПетра [Исаакия (Фридриха Петера Гогенцоллерна)].

    «От слабого и болезненного Федора, — спешил уверить "великий историк фейкомёт" (кавычки мои - Л.С.), — нельзя было ожидать сильного личного участия в тех преобразованиях, которые стояли первые на очереди, в которых более всего нуждалась Московия, он не мог создать новое войско и водить его к победам, строить флот, крепости, рыть каналы, и все торопить личным содействием; Федор был преобразователем, во сколько он мог быть им, оставаясь в четырех стенах своей комнаты и спальни».

    В соответствии с этой позицией главнейшие постановления царствования Федора Алексеевича по внутреннему устройству Московии рассмотрены Соловьевым весьма бегло после подробного описания придворных интриг, и в особенности международных отношений. Наибольший интерес историка вызывала отмена местничества, в то время как «и проект финансового преобразования, и проект отделения гражданских должностей от военных, и проект академии остались только проектами»: царь Федор только что был «четырнадцатилетний болезненный мальчик» — и вот уже «торопится важными мерами, предчувствуя близкую кончину».

    Культурологические построения Соловьева, как известно, оказали заметное влияние на русскую историческую мысль, но не привлекли внимания к изучению личности Федора Алексеевича, от которого муза Клио продолжала отворачиваться.

    Е.Е. Замысловский, взявшийся было за исследование царствования Федора, категорически отверг возможность рассматривать его «Как эпоху, которою заканчивается древняя Русь, или как эпоху, которою начинается новая Московия» [Замысловский Е.Е. Царствование Федора Алексеевича. Ч. 1. Введение. Обзор источников. СПб., 1871. С. 14–15, 33–41].

    «По признакам самостоятельности, замечаемым в характере царя Федора Алексеевича, — заявил этот автор, — мы не имеем еще права предполагать в нем ни зрелости, ни той обдуманности по отношению к управлению государством, которые желал указать (митрополит) Платон».

    Замысловский сумел издать лишь первую часть исследования: введение и обзор источников — довольно унылый справочник, перечисляющий без разбора материалы 1676–1682 гг., опубликованные в различных изданиях. В приложениях автор опубликовал разнородные новые источники — и отказался систематизировать материалы по теме, которая, при отказе от попытки понять мотивы государственной деятельности Федора Алексеевича, утратила для него интерес.

    Н.И. Костомаров и Д.И. Иловайский, посвятившие царю Федору специальные очерки, нашли выход в устранении молодого государя из повествования о политическом, юридическом, административном, церковном и культурном быте Московии 1676–1682 гг. Костомарову ничто не мешало обозреть опубликованные к тому времени важнейшие акты царствования Федора, поскольку, по мнению историка, «власть была у него в руках, только по имени».

    Иловайский ограничился замечанием, что в государе преобладали отцовские черты: «благодушие, наклонность к подчинению ближним советникам, глубокое благочестие и вместе еще большее расположение к западным европейским обычаям и порядкам».

    Д.И. Иловайский признавал хотя бы, что «юный царь был любознателен, умен, добр; а потому возбуждал общее к себе сочувствие и надежды на счастливое царствование. Но, — тут же добавляет историк, — эти надежды с самого начала омрачались его крайней болезненностью»**.

**)  Аптекарский приказ стал первым государственным органом в Московской Руси в XVII веке, который следил за набором лекарей и «дохторов». Именно на эти категории разделялись прибывшие в страну врачи и получающие у них образование местные ученики. Для заграничных докторов выделялось годовое жалованье до 250 рублей, продовольственная провизия, несколько блюд с царского стола, а полюбившемуся царь подарил даже соболью шубу со своего плеча. В меньшей степени, а иногда практически даром, учились и работали московские, выполняя черную работу и получая всего 3-4 рубля в год без продовольственного содержания. Им приходилось писать прошения к царю о получении маломальского пропитания, чтобы не умереть от голода.

Появление заграничных врачей на Руси только с согласия правительства

Разрыв Руси с Византией привел к большому застою во всех отраслях страны. Медицина после многочисленных набегов и войн была откинута назад, в былые времена, когда лечением занимались травники и знахари. Были потеряны многие специалисты и записи, поэтому когда в Европе началось Возрождение, Русь еще продолжала использовать старинные методы лечения. Для простого народа этого было достаточно, но вот царские особы стали выписывать себе заграничных врачей.

Доктора не внушали доверие царским особам, и за плохое лечение их могли казнить. У жены Великого князя Иоанна III Софии Палеолог было два врача из Италии, но за неудачное лечение их приговорили к лютой смерти. Так заграничные первопроходцы Антон Немчик и Леон Жидовин закончили свою жизнь в Москве. Двух польских врачевателей сожгли в клетке, когда заподозрили их в применении ядов. Оттепель началась во времена правления Ивана Грозного. Из Англии привезли доктора и лекаря, а далее пошла череда остальных врачевателей, которых «выписывали» из-за границы, чтобы получать качественную медпомощь. И хотя Иван Грозный хорошо относился ко всем своим заграничным гостям, лечиться у них не любил. И, видимо, неспроста. Лечение ртутью сыграло великую роль в его психическом и физическом состоянии. Преодолев одну болезнь, он приобрел другую, которая отравила весь организм.

Елисей Бомелий - лекарь Ивана Ивановича "Молодого".

Царским врачом у Ивана V Ивановича «Молодого»  с 1570 года был  Элизиус Бомелиус, профессиональный астролог и маг, попавший в рускую летопись под именем "злого волхва Бомелиа". Личный медик царя  родился в Везеле, учился в Кембридже, в Лондоне угодил в тюрьму за колдовство, бежал в Россию, где попал в фавор к царю. Ужас вселяло умение Бомелиуса насылать смерть на людей в точно указанный Грозным (на самом деле Иваном V Ивановичем "Молодым" - Л.С.) час. Правда, в 1579 году палачи по царской воле выпустят из него кровь и поджарят живьём на вертеле…» (Михаил Калюжный. Для «Литературного дома «Братьев Песчаных». Тайны колдовского сыска)

К иностранным врачам было особое отношение. За хорошую работу их сажали за царский стол, государь мог пожаловать соболиную шубу со своего плеча, выделял лошадей, назначал гонорары и продуктовые пайки. Ивану IV (на самом деле Ивану V Ивановичу "Молодому" - Л.С.) поставляла врачей английская королева Елизавета I. Она даже пожертвовала своим личным доктором, когда у российского (Московского - Л.С.) государя сгорел при пожаре Арнульф Линдсей – выходец из Фландрии. На его замену был послан Роберт Якоби «как муж искуснейший в лечении болезней». Так описала его королева в сопроводительной записке, указав, что отдает, хотя у самих есть недостаток грамотных лекарей, аптекарей и докторов.

С XVI века на Руси начал работать Аптекарский приказ, который в XIX веке будет называться Медицинский департамент. Он заведовал всей деятельностью, которая касалась врачевания, но решающее слово оставалось за царем. Без его разрешения иностранных докторов или аптекарей могли выдворить из страны как людей, не имеющих возможность подтвердить свою профессиональность.

Аптекарский приказ разделял на «дохторов» и «лекарей»

Аптекарский приказ изначально работал как орган, обслуживающий царских особ и придворных. Во главе стоял боярин, который ведал врачами и обеспечением. С начала XVII века заграничные доктора стали приглашаться не только для царского двора, но и для вновь образующихся госпиталей, и в качестве полковых лекарей.

Людей врачебного дела разделяли на «дохторов» - высшая категория и «лекарей» - среднее звено в иерархии, к низшим причислялись аптекари. Далее следовали практически бесправные ученики. Хотя могли наказать любого, кто впал в немилость или был замечен в недобросовестности.

При Борисе Федоровиче "Годунове" (кавычки мои, внуке Симеона-Ивана Бекбулатовича - Л.С.) были введены правила принятия на службу докторов, хотя это чаще имело формальный смысл. Чтобы аптечный приказ дал согласие на работу, доктор должен был подать письменное свидетельство на руском языке о своем звании и образовании. Когда члены приказа сомневались в кандидатуре, устраивались экзамены, причем часто в присутствии государя. Со временем решать об их профессионализме будут дипломированные врачи, которые появятся на службе Аптекарского приказа. На ранних стадиях судьба доктора или аптекаря зависела от дьякона этого учреждения. «Дохторскую грамоту» мог получить врач, который понравился царю, но это было редким случаем.

Вначале не было разделения по специальностям, и доктора должны были лечить от всех болезней, но только терапевтическим способом. Операциями они не занимались, потому что это было для них унижением. Работа перекладывалась на лекарей.

Новоиспеченные русские врачи и их клятвы перед работой

В середине XVII века была создана лекарская школа, которая была «кузней» кадров для военных полков. Подготовка велась пять лет, хотя могло продолжаться, пока ученик не освоит науку и не сдаст экзамен.

Перед тем как приступить к работе, получившие образование давали клятвенную запись, текст которой отличался для каждой категории. Но общая суть сводилась к тому, что он готов служить государю во имя добра, добиваться правды, без всякой хитрости в еде, питье и во всяких других лекарствах. «Зелья лихого» не давать. Лечить всех, кого государь пожелает от бояр до ближних людей. Использовать свои умения, не прибегать к хитрости и не рассматривать прибыльность. В лекарства не вмешивать «дурные коренья» или яд гадов, зверей. Все делать «вправду, без всякого зла».

Знатные бояре могли позволить себе отправить на обучение кого-то из крепостных, чтобы иметь личного доктора, а иноземные принимали православие ради корыстной цели. Это приносило им материальную выгоду и получение многих благ.

Материальное положение иностранных врачей: продовольственная провизия, жалованья и привилегии

О ценности врачей можно было судить по их обеспечению. Особенно не экономили на заграничных докторах. Оплатой их труда заведовал все тот же Аптечный приказ. Доктора-иностранцы получали от 130 до 250 рублей ежегодного жалованья, аптекари – до 60 рублей, лекари – до 20 рублей, химики-лаборанты и полковые лекари – до 60 рублей. Зарплата зависела от мастерства и чина. Кроме этого, полагался продовольственный «корм», выдаваемый ежемесячно продуктами и деньгами. Докторам выделяли до 60 рублей, аптекарям – 8-18 рублей, лекарям – «по 5 руб. по 27 алтын по 8 денег» или даже меньше, алхимикам – 5-10 рублей, полковым лекарям – 2-3 рубля.

В продовольственном измерении доктора получали за год хлеба столько, сколько им потребуется для всей семьи, по 4 бочки меда и пива, ежедневно 1,5 кварты водки и бок свиного сала. Им выдавались 3-4 блюда с царского стола настолько большими объемами, сколько удержит рука. Не бедствовали иностранные врачи еще и по той причине, что им выделялись поместья с 30-40 крестьянами, которые работали на них, а на обогрев полагалось 16 возов дров.

Для иностранных докторов существовали дополнительные привилегии. Им добавляли одноразово до жалованья от 30 до 150 рублей на затраты «дворового строения». Также выделялись подводы, чтобы перевезти свое имущество. Например, осталась запись, что для Артемия Дия хватило 7 подвод, а Еганус Белово использовал 50, чтобы довезти свою «рухлядь» (так значилось в приказе) до Москвы. Деньги выделялись из государственной казны. С докторов и иных лекарских чинов также не взимались судебные пошлины.

Жалованье и провизия для руских лекарей и учеников

Руские лекари получали чин, но в основном оставались на втором плане после иностранных докторов. Поэтому жалованье имели скудное, на которое порой было невозможно прожить. Руские лекари получали 10–20 рублей годового жалованья, а кормовые им не были положены. Старшие лекарские ученики получали 2-3 рубля годового жалованья и 1,5–2 рубля на продукты. Существовали еще отдельные лекари, которых называли «чепучинными мастерами» (ныне это – сифилидологи). Им предоставляли жалованье от 5 до 20 рублей годовых и 3–4 рубля на прокорм. Ученикам этой специальности, а также костоправам и обучающимся лекарскому делу вообще полагался только прокорм – 1 алтын в день без годового жалованья.

Русские врачи были в худшем положении от иностранных. Своим согражданам приказ мог задерживать даже такую мизерную зарплату. Так, некий лекарь Семка писал челобитную на имя государя, что дали титул лекаря, но еще не получил денег на прокорм, поэтому семья с детишками голодает.

Аптекарский приказ находился в подчинении Стрелецкого приказа, поэтому российских лекарей могли забрать рекрутами на службу как в лице лечащего персонала, так и обычными стрельцами. Служить российский врач после получения чина должен был до самой смерти или до увечья. Иностранные же доктора хоть и устраивались на работу по договору на определенное время, могли в любой момент уехать к себе домой. Были случаи, когда они наперед получали деньги, а потом уезжали, а чиновники не знали, как погасить образовавшийся долг.

Развитие медицины продолжится и во времена клона лжеПетра [Исаакия (Фридриха Петера Гогенцоллерна)], получившего фантазиями романовских фальсификаторов и их верных последователей современных заслуженных, дипломированных, продажных горе-историков, в основном еврейской национальности, титул Петра Великого. Откроются госпитали и многочисленные аптеки, а в середине XVII века их было всего две. Котошихин, которого считали предателем и шпионом, бежавшим за границу, и ставший скелетом для обучения студентов, описал в своем труде, что при Алексее Михайловиче всего было 30 врачей.

    Составители юбилейного издания «Трехсотлетие дома Романовых: 1613–1913» довели это суждение до крайности: «хилого телосложения, слабого здоровья», «совершенно болезненный человек», Федор Алексеевич имел власть «лишь номинально» и его пребывание на престоле, вместе с правлением Софьи (на самом деле Евдокии Алексеевны, старшей дочери Алексея Михайловича и Марии милославской - Л.С.) и царствованием якобы Ивана (на самом деле настоящего Петра Алексеевича, 1666 г.р., подмененным фантазиями романовских фальсификаторов и их верных последователей современных заслуженных, дипломированных, продажных горе-историков, в основном еврейской национальности - Л.С.), были досадными промедлениями перед владычеством клона лжеПетра [Исаакия (Фридриха Петера Гогенцоллерна)], получившего фантазиями романовских фальсификаторов и их верных последователей современных заслуженных, дипломированных, продажных горе-историков, в основном еврейской национальности, титул Великого [Костомаров Н.И. Русская история в жизнеописаниях ее главнейших деятелей. Кн. II. Вып. 5. СПб., 1875 (репринт М., 1991). Гл. ХII. Царь Федор Алексеевич; Иловайский Д.И. История России. Т. 5. М., 1905. Гл. XI. Феодор II Алексеевич; Трехсотлетие дома Романовых: 1613–1913. Исторические очерки. М., 1913 (репринт М., 1991). Феодор Алексеевич. С 67–81]