de omnibus dubitandum 37. 394

ЧАСТЬ ТРИДЦАТЬ СЕДЬМАЯ (1680-1682)

    Глава 37.394. СВЕДЕНИЯ О БОЛЕЗНЕННОСТИ КОТОРОГО, НЕДОСТОВЕРНЫ…

    Около 1688 г. Сильвестр Медведев на основании собственных наблюдений и документов сделал один из лучших до сих пор обзоров последних месяцев царствования своего покровителя и друга [Прозоровский А.А. Сильвестра Медведева «Созерцание краткое лет 7190, 91 и 92, в них же что содеяся во гражданстве» // Чтения в Обществе истории и древностей российских (ЧОИДР), 1894. Кн. 4. Отд. 2; Богданов А.П. Россия при царевне Софье… С. 45–200].

    Не уделяя никакого внимания состоянию здоровья государя, автор анализировал инициативы Федора с точки зрения реализации им своих представлений о качествах и функциях государя.

    В «Созерцании» Медведева рассмотрены мир с Турцией и Крымом, забота царя о развитии просвещения, искусств и мастерства, о каменном строительстве.

    Рассказано Сильвестром о военной реформе и отмене местничества, преобразованиях в Церкви, изменениях в одежде. Автор не скрывает, что зимой 1682 г. Федора Алексеевича свалила болезнь (приведшая к смерти)(вот именно внезапно СВАЛИЛА - Л.С.) и реальная власть перешла в руки временщиков, в частности И.М. Языкова: тут-то государство и потеряло разумное управление, следствием чего стало народное восстание, длившееся с весны до осени 1682 г. [Подробнее см.: Буганов В.И. Московские восстания конца XVII века. М., 1969; Богданов А.П. Нарративные источники о Московском восстании 1682 года. Ч. 1–2 // Исследования по источниковедению истории России (до 1917 г.). М., 1993–1996].

    Над специальными исследованиями о царе Федоре Алексеевиче, кажется, тяготеет рок: то ли ими занимаются беспокойные умы, сами по себе притягивающие громы и молнии судьбы, то ли тема имеет свойство неопубликабельности.

    Сильвестр Медведев был главоотсечен (1690), а его «Созерцание» напечатано спустя столетие (!), да и то в потрепанном виде (1787) [Туманский Ф. Записки Сильвестра Медведева о стрелецком бунте // Собрание разных записок и сочинений, служащих к доставлению полнаго сведения о жизни и деяниях государя императора Петра Великаго. 4. V–VI. СПб., 1787].

    Василий Никитич Татищев, считая, по-видимому, свою жизнь и так достаточно бурной, не намеревался включать исследование о Федоре Алексеевиче в «Историю Российскую». Но, для себя лично он, собирал материалы и даже систематизировал их в рукописи «Царство царя Федора Алексеевича», изданной только в 1966 г.(!) [Татищев В.Н. История Российская. В 7 т. М.; Л., 1966. Т. 7. С. 172–183].

    Выступая с позиций (непогрешимого - Л.С.) петровского представления о «государственной пользе», Татищев похвалил молодого царя за усовершенствование полиции, самоличное поспешение на пожары и раздачу милостыни погорельцам. Одновременно историк осуждал невозвратные кредиты на каменное строительство, «допущение многих ненадлежащих вольностей» в армии и т.п.

    Работая в 1730-х гг., Татищев собрал весьма интересные сведения об интригах и временщиках при дворе Федора Алексеевича, однако инициатором преобразований считал самого государя.

    Личные качества Федора — образованность, склонность к поэзии и музыке, твердость и прилежность в вере, любовь к каменному строительству и коннозаводству, приверженность к порядку и благочинию — определяли мероприятия его царствования, описанные Татищевым. Однако личные же качества — молодость и некрепкое здравие — сделали Федора в глазах историка реформатором-неудачником. Сопоставляя его военные, экономические, церковные и чиновно-родословные преобразования с петровскими, Татищев целиком отдает предпочтение последним, поясняя, что хорошие замыслы старшего брата (дяди – Л.С.) Петра [Исаакия (Фридриха Петера Гогенцоллерна)] не были реализованы за неимением «прилежных» помощников.

    Следующий историограф Федора — академик Герард Федорович Миллер — избежал крупных неприятностей (за исключением обычных академических интриг), зато его рукопись осталась вообще неизданной [РГАДА, портфели Миллера, № 53. О сочинении см.: Соловьев С.М. Герард-Фридрих Миллер // Современник. 1854. №10; Замысловский Е.Е. Царствование Федора Алексеевича. Ч. 1. Введение. Обзор источников. СПб., 1871. С. 7–12].

    Неоконченная «История жизни и царствования Федора Алексеевича» высоко оценивает «превосходные душевные качества» государя, которые «с избытком вознаграждали то, в чем природа отказала телесному составу Федора». «На историю Федора можно смотреть, — писал Г.Ф. Миллер, — как на переход от великих деяний царя Алексея Михайловича к преобразованиям, совершенным Петром [Исаакием (Фридрихом Петером Гогенцоллерном)] Великим. Только в Западной Европе это царствование осталось, весьма, малоизвестным».

    При всем неуважении к академику следует заметить, что оба утверждения не вполне справедливы. Живучая легенда о милосердном и правдолюбивом государе косвенно способствовала опровержению тезисов, оставшихся в столе Г.Ф. Миллера.

    В 1805 г. митрополит Платон использовал в «Краткой церковной Российской истории» надгробную надпись о делах царя Федора Алексеевича и добавил: «Подлинно, было о чем плакать и рыдать. Ибо от сего благоразумного государя все просвещение и поправление происходило не вдруг, но помалу и с, соображением свойства народа, что все было бы еще тверже и надежнее, так как он основывал, то на благочестии и утверждал своим благочестивым примером», — очевидно, в противоположность Петру [Исаакию (Фридриху Петеру Гогенцоллерну)] I [Платон, митрополит. Краткая церковная Российская история. Т. 2. М., 1805. С. 266].

    Здравое рассуждение Платона не нашло понимания, зато четко выраженная (немецким горе-историком – Л.С.) Миллером мысль, будто предшественники Петра [Исаакия (Фридриха Петера Гогенцоллерна)] «готовили почву» именно для петровских преобразований, стала (на века – Л.С.) почти всеобщей.

    В противность мнению Миллера как раз на Западе царь Федор был весьма известен. Финско-шведский историк X.Г. Портан, например, готовя в 1770-х гг. (столетие спустя - Л.С.) курс руской истории для Абоского университета, не только упомянул «добрые качества» Федора Алексеевича и дела его царствования, но широко использовал родословные документы и материалы, связанные с отменой местничества.

    Надо ли говорить, что этот труд, оставался неопубликованным до 1966 г.?! [Портан X.Г. Основные черты русской истории. М., 1982 (Пер. со швед. изд. 1966 г.). С. 26–27, 28–29, 80–81 (оригинал и перевод)]. Но со временем действие рока, тяготевшего, казалось, над литературой о Федоре, ослабевало.

    В 1780-х гг., когда в Петербурге вышло сочинение Медведева, сразу два французских историка предложили изумленному русскому свету высочайшие оценки царствования Федора Алексеевича. По мнению М. Левека (1782), сей государь «был нрава кроткого и человеколюбивого, проницательного и основательного ума; в счастии народном, полагал счастие свое; ревностно шествовал по стопам отцовским, желая озарить Руское царство славными деяниями и благоденствием подданных. Немощь телесная не могла ослабить великих свойств души его; царствуя долее, он увековечил бы имя свое. Но государь, живший единственно для блага народного, достоин благодарности народа и потомства; Федор заслужил сей лестный памятник!» [Levesque М. Histoire de Russie. Vol. IV. Paris, 1782. S. III].

    Через два года (1784) не менее определенно высказался Н. ле-Клерк: «Царь Феодор Алексеевич вступил на родительский престол, утвержденный правосудием и благоустройством. Природа украсила его всеми свойствами, от которых проистекает слава и благоденствие народа; он имел душу возвышенную, твердый дух, сердце чувствительное; ему недоставало только крепости телесной. Но, невзирая на слабое здоровье, Федор неусыпно пекся о счастии народа, доставляя ему под сенью мира и тишины все то, что споспешествует к порядку и выгодам общежития. Владычествуя над сердцами силою добродетели, он оставил о том вечную скорбь, почто не долее царствовал!» [Le С1erk N. Histoire physique, morale, civile et politique de la Russie ancienne. Vol. III. Paris — Frouille-etc., 1784. S. 98].

    Франция завершила век Просвещения ужасами революции и открыла новое столетие завоеваниями Наполеона. Мнение французских авторов не могло в тот момент оказать на русскую публику обычного завораживающего действия. В феврале 1811 г. «Русский, вестник» разразился статьей «Нравственные свойства царя Федора Алексеевича», в которой не говорится ничего вразумительного об этих «свойствах», зато сильно бранятся французы, кои, «единодушно выхваляя царя Федора Алексеевича», наполняют свои сочинения «клеветой на отечественные наши летописи», «ухищренным витийством» и «нелепыми бреднями» (с. 1–26).

    Обмануть судьбу и издать книжечку о царствовании Федора Алексеевича удалось в 1834 г. В.Н. Верху, писавшему «потому, что имел много свободного времени и хотел удовлетворить желанию некоторых многоуважаемых мною лиц» [Вepx В.H. Царствование Федора Алексеевича и история первого стрелецкого бунта. Ч. I–II. СПб., 1834]. Автор нашел, что «шестилетнее царствование Феодора Алексеевича богаче событиями, нежели последующие за сим 14 лет до кончины царя Иоанна (VI - Л.С.) Алексеевича», — то есть богаче, чем четырнадцать первых лет царствования Петра [Исаакия (Фридриха Петера Гогенцоллерна)] I.

    Описав воспитание царевича Федора, дворцовую борьбу при его восшествии на престол, тяжелую войну с Турцией и Крымом, личные трагедии государя, В.Н. Верх обнаружил, что книга не объясняет известные ему восторженные отзывы о личности и деяниях старшего брата (дяди – Л.С.) Петра [Исаакия (Фридриха Петера Гогенцоллерна)]. Поэтому, уже завершив работу, автор дополнил ее «Общим взглядом на царствование Федора Алексеевича», взявшись обосновать тезис, что это был «монарх прозорливый, деятельный и милосердный».

    Первые же законы Федора, по мнению Верха, «показывают, что он имел мудрых советников, любил сам порядок и общее устройство»; в войне и переговорах «твердостью души сохранил достоинство Московии»; «уничтожение местничества также являет твердый и непоколебимый характер царя», сведения о болезненности которого, недостоверны, так как исходят от сторонников Нарышкиных — исконных врагов родственников Федора (по матери Милославских).

    Историк указал на раннее развитие Федора Алексеевича, самостоятельность его ума (проявившуюся в отношении к Никону), сослался на музыкальную реформу, учреждение Академии, строительство Изюмской укрепленной черты, «новое описание Московии» и желание издать «отечественную Историю», развитие металлургических, оружейных и конных заводов.

    Согласно Верху, царь ввел новую одежду и прически, «любя систему и устройство во всех делах, издал особенное положение об экипажах», «построил в Москве много каменных зданий и в том числе богадельню», «издал положение о нищих». В.Н. Верх, писавший до этого о Михаиле и Алексее Романовых, тщился показать, что «царь Феодор Алексеевич, стремясь по следам деда своего и родителя возвести Московию в высшую степень образования и гражданского благоустройства, совершил более, нежели от юных лет и слабого телосложения его, ожидать возможно было».

    С.М. Соловьев придерживался совершенно иной точки зрения: что к началу царствования Федора Московию постигло экономическое и нравственное банкротство, что для спасения требовался крутой поворот на запад [Соловьев С.М. История России с древнейших времен. Кн. VII. Т. 13. М., 1962].

    При Федоре Алексеевиче Московия вошла в «эпоху преобразований», но, в силу воспитания царя, в западнорусском направлении, под «польским влиянием» — тогда как истинно прогрессивной стала петровская идея учиться у немцев. Соловьев посвятил «Царствованию Феодора Алексеевичи» большую главу и открыл ею повествование о новой истории Московии не в ущерб легенде о Петре [Исаакии (Фридрихе Петере Гогенцоллерне)] Великом, заранее признав правильным только умонастроение и поведение Петра [Исаакия (Фридриха Петера Гогенцоллерна)] Алексеевича (Фридриховича – Л.С.).

    «От слабого и болезненного Федора, — спешил уверить "великий историк" (кавычки мои - Л.С.), — нельзя было ожидать сильного личного участия в тех преобразованиях, которые стояли первые на очереди, в которых более всего нуждалась Московия, он не мог создать новое войско и водить его к победам, строить флот, крепости, рыть каналы, и все торопить личным содействием; Федор был преобразователем, во сколько он мог быть им, оставаясь в четырех стенах своей комнаты и спальни».

    В соответствии с этой позицией главнейшие постановления царствования Федора Алексеевича по внутреннему устройству Московии рассмотрены Соловьевым весьма бегло после подробного описания придворных интриг, и в особенности международных отношений. Наибольший интерес историка вызывала отмена местничества, в то время как «и проект финансового преобразования, и проект отделения гражданских должностей от военных, и проект академии остались только проектами»: царь Федор только что был «четырнадцатилетний болезненный мальчик» — и вот уже «торопится важными мерами, предчувствуя близкую кончину».

    Культурологические построения Соловьева, как известно, оказали заметное влияние на русскую историческую мысль, но не привлекли внимания к изучению личности Федора Алексеевича, от которого муза Клио продолжала отворачиваться.

    Е.Е. Замысловский, взявшийся было за исследование царствования Федора, категорически отверг возможность рассматривать его «Как эпоху, которою заканчивается древняя Русь, или как эпоху, которою начинается новая Московия» [Замысловский Е.Е. Царствование Федора Алексеевича. Ч. 1. Введение. Обзор источников. СПб., 1871. С. 14–15, 33–41].

    «По признакам самостоятельности, замечаемым в характере царя Федора Алексеевича, — заявил этот автор, — мы не имеем еще права предполагать в нем ни зрелости, ни той обдуманности по отношению к управлению государством, которые желал указать (митрополит) Платон».

    Замысловский сумел издать лишь первую часть исследования: введение и обзор источников — довольно унылый справочник, перечисляющий без разбора материалы 1676–1682 гг., опубликованные в различных изданиях. В приложениях автор опубликовал разнородные новые источники — и отказался систематизировать материалы по теме, которая, при отказе от попытки понять мотивы государственной деятельности Федора Алексеевича, утратила для него интерес.

    Н.И. Костомаров и Д.И. Иловайский, посвятившие царю Федору специальные очерки, нашли выход в устранении молодого государя из повествования о политическом, юридическом, административном, церковном и культурном быте Московии 1676–1682 гг. Костомарову ничто не мешало обозреть опубликованные к тому времени важнейшие акты царствования Федора, поскольку, по мнению историка, «власть была у него в руках, только по имени».

    Иловайский ограничился замечанием, что в государе преобладали отцовские черты: «благодушие, наклонность к подчинению ближним советникам, глубокое благочестие и вместе еще большее расположение к западным европейским обычаям и порядкам».

    Д.И. Иловайский признавал хотя бы, что «юный царь был любознателен, умен, добр; а потому возбуждал общее к себе сочувствие и надежды на счастливое царствование. Но, — тут же добавляет историк, — эти надежды с самого начала омрачались его крайней болезненностью».

    Составители юбилейного издания «Трехсотлетие дома Романовых: 1613–1913» довели это суждение до крайности: «хилого телосложения, слабого здоровья», «совершенно болезненный человек», Федор Алексеевич имел власть «лишь номинально» и его пребывание на престоле, вместе с правлением Софьи и царствованием Ивана, были досадными промедлениями перед владычеством Петра [Исаакия (Фридриха Петера Гогенцоллерна)] Великого [Костомаров Н.И. Русская история в жизнеописаниях ее главнейших деятелей. Кн. II. Вып. 5. СПб., 1875 (репринт М., 1991). Гл. ХII. Царь Федор Алексеевич; Иловайский Д.И. История России. Т. 5. М., 1905. Гл. XI. Феодор II Алексеевич; Трехсотлетие дома Романовых: 1613–1913. Исторические очерки. М., 1913 (репринт М., 1991). Феодор Алексеевич. С 67–81]