Братья

  Он, как раз-то, и не хотел совсем воевать. И думал, что долго на этой войне вовсе не протянет. Но убивали как раз каждый раз кого-нибудь другого, а он продолжал жить.

   А там, на другой стороне в окопах тоже был хорошо знакомый ему «брат». Еще мальцами они вместе играли в одной деревне. Беззлобно друг друга называли: «Ты, хохол!» «Ты, кацап!» Мы хоть в чем-то и разные, но живем вполне мирно, по-человечески вместе!

   Но нечто другое было на хуторах. Там похожие на затаившихся мышей с бегающими глазками мало понятные индивиды мечтали о карательных акциях. Им, как зомби-марионеткам, все слышалась та еще, произносимая во вторую мировую даже уже и не совсем людьми, одетыми в эсэсовскую форму, немецкая речь: «Хайль, Гитлер!» И тихонько, на ушко друг другу: «А вы, наши холуи, славянская низшая раса, нужная нам только для того, чтобы друг друга уничтожать!»

   И уже у выросшего «брата» были во множественном числе такие же охмуряющие его адепты.

   - Ну что, ты не понял, не знаешь еще, – вникни, наконец, все зло от кацапов!.. Были два брата. С чего все пошло? С возвышения Киева – истинной матери всех городов! Кто курица, кто яйцо? А эти… Потом подмяли под себя все москали, что они были до этого… большая деревня!

   Был и другой голос, речи, как будто бы с совсем иной стороны:

   - Но это же Бог дал возвыситься ей и объединить огромную страну, создав единый народ! Бог! Бог. Воля Божья. Что будет с тем, кто против нее пойдет? Будет тому в конечном итоге очень и очень плохо!!!

   - Бог?.. – их лица уже корежило от этого слова! Создатель жизни? Праведный Судия?.. Коли так, то и не надо нам тогда никакого Бога! Гордыня и происходящее от нее зло станет тогда для всех нас главным!

   - Москва! Старший брат!.. Возвысился. И если нельзя его убить, то надо тогда ему, как можно больше, нагадить! От чувства собственной неполноценности, а главное, в отместку Богу!!!

   - Да ты не знаешь, что ли, какие плохие эти москали. Жадные… Ну, ладно, еще в Питере есть какая-то там мировая культура – взорвать бы к чертям этот город, чтобы не мозолил глаза!.. Что, были в гостях, хлебосольно вас бесплатно принимали со смирением и помогли, когда надо было куда-то там поступать? Комнату свою с диваном уступили, а сами спали на полу? – Так это только один кацап! Исключение, которое всегда существует лишь для того, чтобы подтвердить это незыблемое правило: абсолютно все они плохие!!! Особенно эти из них: живущие в самой Москве!

    Но он был там. И ничего такого тогда вовсе и не заметил. Напротив, очень вежливые и образованные люди!

   - Что ты, не знаешь, как будто бы, что такое Русский мир  - это все время одна лишь бедность и нищета! А нас запад будет деньгами постоянно накачивать, чтобы мы больно жалили этого медведя, главного из славян – ненавистного этого всем нам русского старшего брата!

   - Запад, конечно же, прежде всего… - приходили сами собой ему в голову противоположные мысли. – А нужны ли мы ему, вот вопрос. А если и да, то тогда для чего?..

   И вспоминался хорошо знакомый классический «Тарас Бульба». И предательство Андрия, для чуждых европейских побрякушек предавшего своего Отца. Наверное, Бога. И то, что Он его проклял и убил… мелкую, продажную эту душонку!

   Нет, все-таки, наверное, хорошо было, когда была одна страна, и мы вместе играли, считая каждый себя уникальным и главным, совершенно почти что беззлобно друг друга называя: хохол или кацап! Потому что была всегда одна эта идея: мира и единения, - подумал он, вспоминая свое босоногое детство. И в это мгновение его ранило. Тяжело.


   Перед глазами проносились в бликах неестественно яркого, какого-то «хирургического» света воспоминания о подслушанном однажды случайно разговоре потомков еще тех карателей-эсэсовцев во вторую мировую войну, говорящих о том, что надо «сжигать вату», даже младенцев этих ненавистных русских убивать, получая наслаждение, наверное, ритуально… чтобы в сердце, укореняясь, была лишь одна ненависть разрушения. И он, застонав, пробормотал: «Когда это кончится?! Господи, помоги!» И свет перед глазами тогда стал более теплый… и пришел в сердце покой.

 А этого потомка эсесовцев ранило тогда совсем легко, незначительно, на удивление, очень. И он слышал его смех от радости, наверное, всегдашнего ощущения собственной непотопляемости. Но, конечно же, все это будет только лишь до времени, когда наступит Суд Божий.