8.2.2. «Инновационная экономика» через эксплуатацию потребительства.
8.2.2.1. Снова предваряющие замечания.
8.2.2.2. Инновация навыворот. Эксплуатация потребительства.
8.2.2.3. Первый путь оживления капитала потребительством.
8.2.2.4. Второй путь оживления капитала потребительством.
Примечания
8.2.2. «Инновационная экономика» через эксплуатацию потребительства.
Итак, финансово-спекулятивная модель экономики выдохлась. Опора на НТП, на возможности новых технологий не позволяют ей реанимироваться. Как же тогда быть с прогрессом производства, экономики, с наращиванием прибылей, дальнейшим движением капиталов, если, как мы видели, НТП больше не позволяет продвигаться тут вперед? Мало того. Сам НТП оказывается под большим вопросом. Причем, во многом по причине неготовности современного человека. Неужто из данной ситуации нет выхода, и капитал не найдет внутренние средства и пути роста? Неужто он принципиально бессилен подставить себе «лесенку», дабы взлезть на древо четвертой технологической революции? Или же других моментов потребления, активирующих человеческий фактор. Ведь тем самым, раскрывая и эксплуатируя внутренние возможности человека, он нашел бы из предстоящего тупика выход.
И последний, действительно, находят. Опять же, не там, где бы надо было. Но где, как?
8.2.2.1. Снова предваряющие замечания.
Начнем с констатации, не раз оговоренного выше. Капитализм никогда не дорастает до высоко сознательного отношения человека к действительности. Труд здесь не становится свободным сознательным (тем более, осваивающим) созиданием. Там, — где человек превращен в «вещь», способную лишь потребительствовать (потреблятство), а капиталы растут, умножаются присваиваемые, стихийно, беспорядочно, накапливая паттерны вопиющей несправедливости, - невозможна высокая сознательность людей. В противном случае, они всего этого не допустили бы. Неведома, неосуществима здесь также действительная природа потребления. И когда капитализм, все же, пытается воспользоваться потреблением (сознательным творчеством людей), он погрязает в эксплуатации самых примитивных, даже низменных сторон данного поприща.
Техническое же творчество вершится кособоко, со всеми изъянами производяще-потребительского капитализирования, о коих мы выше не раз говорили. Потому-то, технология четвертой волны, предполагающая именно адекватное потребление и, вытекающую отсюда, высокую сознательность, капиталу принципиально недоступна. И технологии третьей волны эксплуатируются здесь, по большому счету, кривобоко, деструктивно.
В сегодняшней своей данности капитализм, замечательно говорит академик Авагян, держится на всем худшем в человеке, против всего действительно лучшего. Он «опирается на глупость — против ума, на патологии — против здоровья, на выродков и дегенератов — против нормальных и полноценных представителей рода человеческого» [404]. У него в целях выживания просто даже нет выбора. «Опора на все худшее в человеке и наиболее отсталое, архаичное, дегенеративное в человечестве — его единственная опора» [405].
Как раз, на эксплуатации примитивных, деструктивных сторон человеческого естества (причем, на потребительской основе) формируется иное продолжение и дополнение модели инновационной экономики, выражающей искомый выше ответ и, о чем мы намерены вести разговор в настоящем разделе. Он (разговор), к тому же, выявит еще один аспект человеческого отчуждения в постиндустриальности.
Мы уже знаем, в реалиях современного капитализма, разворачивающегося постиндустриализмом, человек весьма далек от того, чтобы выступать, раскрываться по своей самодостаточной значимости и смыслам, высвобождаясь, к тому же, из отчужденности. Человек, человеческий фактор капиталиста (по крайней мере, на начальных этапах постиндустриальности, что должно быть) интересует перво-наперво как предмет потребительства, наживы, извлечения богатств. Снова-таки, — «вещных», утилитарных. То есть, человек предстает как предмет еще одной эксплуатации, в дополнение к эксплуатации классической.
Почему «еще одной эксплуатации»? А потому, что и на прежних этапах производства человек выступал средством хищнической наживы. Ведь не что иное, как безудержная эксплуатация живого труда приносит хозяевам, фирмам, корпорациям прибыли, прежде всего, присвоением прибавочного продукта, прибавочной стоимости. В общем-то, обогащение капитала таким образом в современных условиях с приходом постиндустриализма принципиально не меняется. Прибавочная стоимость, живой труд, творческая активность человека по-прежнему остается единственным и определяющим источником всех богатств.
И, тем не менее, постиндустриализм вносит существеннейшие коррективы в капиталистическое отношение к живому труду, — к человеку, соответственно, в получение прибылей, — связанные с серьезной переменой положения человека в системе общественного производства. Эти «коррективы» известным образом уже преломлены в монетаристском варианте предпринимательской активности, тоже своеобразно спекулирующем на факте выхода человека из процесса непосредственного производства.
Нельзя не признать, постиндустриальный этап капитализма, как бы он ни утверждался, открывает новую страницу становления производящей практики. Следовательно, — в самоутверждении человека. Как указывалось выше, отныне последний начинает строить себя, экономику, приращивать богатства не столько преимущественной (а обычно полной) экспансией вовне, за счет внешних сил и ресурсов (включая содержащиеся внутри самого человека: костная, мускульная, физическая сила), но, так сказать, импансией. Другими словами, — интенсификацией, движением внутрь себя, раскрывая творческие ресурсы (способности, энергетику, возможности), таящиеся в собственной духовно-душевной, духовно-практической сферах. Все это, по сути, и выражает существо инновационной экономики.
Конечно, речь не идет о том, что человек прекращает экспансию, потреблять вещи, внешние себе, что он замыкается на самом себе и т.п. Подобные односторонние движения, вообще, никак не реализуемы, собственно, и чисто экспансивный прогресс. Как бы ни был развит человек, как бы ему не удалось раскрыть возможности, дарования, заложенные матерью-природой и самоприобретенные, он непременно будет также экспансировать: развиваться и расти за счет опыта, логики, богатств внешнего окружения. Однако, и в этом самое главное: с описываемого момента (вхождением в постиндустриальное мироотношение) человек в идеале меняет акценты своей деятельности, активности. Если в досегодняшней истории он развивался и утверждался главным образом экстенсивно, за счет внешних ресурсов, то отныне, не отказываясь от последних, тем не менее, пытается все более утверждаться опорой на использование внутренних (собственно человеческих) способностей, потребностей, сил. Причем, — не столько физических, сколько духовно-душевного порядка (в том числе через технику). Пусть данное утверждение актуализирующийся постиндустриализм обнаруживает кривобоко, превращенно (об этом выше говорилось и ниже речь). Все же, — по крайней мере, в идеале, — ситуация складывается именно означенным образом. Как бы капитал не «цеплялся» за привычные экспансивные пути движения, как бы ни экспансировал подвижки вовнутрь себя, — дело обстоит означенным только что образом. Иначе — ему грозит неминуемая погибель.
Потому, иной раз, сам того не подозревая, не ведая, капитал становится на пути раскрутки внутренних истоков развития. Пусть, он становится поначалу и надолго, так сказать, «задом наперед», хватаясь за легкодоступное, извращающее существо дела, за счет скорых наваров и успехов, — объективно-спасительный путь именно в том, чтобы разворачивать интенсивное движение в его полноте. Да, это прорвет пределы капиталистичности. Что же — тем лучше, скорей бы! Об этом еще речь впереди.
Как раз ярчайшим свидетельством-выражением данного обстоятельства служит, не раз оговоренный выше, процесс «инверсии полюсов» производящей практики. То есть, происходящая переакцентировка сфер производства, своеобразная революция, благодаря которой непосредственно производственная сторона (предметопроизводство) уступает традиционное главенство стороне потребления. Поскольку же потребление ближайшим образом выражает человекопроизводство, человекообразующий момент, налицо растущее доминирование именно человекотворчества над непосредственным производством.
Но, подчеркнем уже в который раз: в условиях постиндустриализма, из-за многих обстоятельств, о части коих речь шла несколько выше, происходящие перемены обнажаются и фиксируются сознанием в уродливой, превращенной форме. Иначе и не может быть, беря во внимание, по крайней мере, что перед нами производяще-буржуазный (к тому же, отчужденный) человек и действительность в целом.
Да, с приходом постиндустриального капитала наряду и вместе с выходом человека из процесса непосредственного производства наблюдается ряд моментов, возвышающих и активизирующих человеческий фактор в производстве и обществе вообще. Еще задолго до описываемого времени вопросы человекостроительства, интенсификации субъективного творчества, повышения роли и значимости человеческого фактора («человеческого капитала») в производстве исключительно возросли, даже как бы объективно притягивая внимание участников производства. Прежде всего, разумеется, заинтересованных. Промышленники уже в индустриальном обществе вынуждены обратить взоры на значимость потребления. Тем более, — на оптимизацию человеческого капитала, хотя бы из элементарных соображений: активизации изобретательской, технико-творческой, управленческой, инициативной активности, починов своих «подопечных», использования всего этого в корыстных целях. Постиндустриализм же — и объективно, и субъективно — не мыслим без выдвижения человеческого фактора на передний план, что в индустриализме встречается лишь от случая к случаю. Речь отныне идет не просто об оптимизации, повышении производительности, отдаче трудящихся, занятых преимущественно в непосредственном производстве. Но именно о творческой активности (аффективной настроенности, психологии, расположениях, волеизъявлениях, вплоть до сознательности) людей, уже высвободившихся из последнего. Человеческий фактор (человекопроизводство, точнее, потребление) не может в постиндустриализме не давать знать о себе, причем, в растущей степени, приобретая главенство над вещепроизводством. Потому-то, человекотворческая сторона (в качестве, скажем, «человеческого капитала») не может не обнажаться своей значимостью сознанию. Больше. Последнее усматривает приоритетность ее над вещепроизводством. В том числе и как фактора повышения производительности, расширения и роста производства, следовательно, получения прибылей.
Перед нами своеобразный парадокс. Человек покидает непосредственное производство, становясь как бы «над ним», и даже — вовсе выходя из него (скажем, в качестве безработного, покупателя, домохозяйки и т.п.). Но именно благодаря этому, роль, значение человеческого фактора в становлении производства не только не снижается, не исчезает, а неимоверно возрастает. И «возрастает», — не просто потому, что человек где-то и как-то производит (по крайней мере, в классическом смысле, затрачивая свои силы по ходу вещепреобразований), будучи рабочим, крестьянином или представителем какой другой специализации, класса. Верно, роль, значимость человеческого фактора возрастает, становится главенствующей, поскольку человек потребляет: творит себя, образуется, информируется, расширяет круг своих возможностей, потребностей, способностей в мире и т.д. Ни к чему другому, в конечном счете, не сводимо потребление в подлинном смысле, начиная с постиндустриализма и по-настоящему раскрываясь лишь в постпроизводящем человеческом бытии. В частности — социалистической действительностью как варианте постиндустриализма, очищенном при этом от буржуазности, потребительства, индивидуализма, «вещности», вообще, частнособственнического мироотношения, эксплуатации и угнетения.
Нельзя не признать: в таком потребляющем процессе человек тоже производит, созидает. Причем, созидает не столько внешние предметы, не овеществляясь вовне, а самого себя: свои знания, умения, ценности, потребности, возможности, творческие способности, активность, технику и т.д. Но ведь именно данными результатами человекопроизводства творятся новые идеи, образы, чувства, переживания, желания, устремления, душа, дух. Одним словом, — информация, на основе и благодаря чему протекает, развивается вещепроизводство, производство продуктов, «вещей», товаров. В том числе — для потребления, производства человека. Коль скоро имеется идея, информация, дать им предметно-товарное воплощение в постиндустриальности, тем более, позже, — не проблема.
Ко всему прочему, потребляя, человек служит производству, производит и в более простом смысле. Да, — выступая, так сказать, «рынком сбыта» сработанных продуктов, мощным стимулом производства товаров. Тем самым, потребление обеспечивает функционирование, даже рост производства. К тому же, — предъявляя последнему свой потребительский спрос как производство потребления и потребление производства. Об этом очень хорошо говорит Маркс в известном «Введении» из «Экономических рукописей 1857-1858 гг.» [406].
К. Маркс показывает, что потребление есть неотъемлемая сторона не только производства, но всякой творческой деятельности как диалектического единства предметотворчества (предметизации) и человекосозидания. Предметотворчество, говорит мыслитель, «опосредствует потребление, для которого оно создает материал, без чего у потребления отсутствовал бы предмет». Со своей стороны, и потребление делает предметизацию возможной, осмысленной, поскольку «только оно создает для продуктов субъекта, для которого они и являются продуктами. Продукт получает свое последнее завершение только в потреблении. Железная дорога, по которой не ездят, которая не используется, не потребляется, есть железная дорога только в возможности, а не в действительности» [407]. Переводя разговор в русло производящей практики, можно заключить вместе с Марксом: «Без производства нет потребления, но и без потребления нет производства, так как производство было бы в таком случае бесцельно» [408].
Отсюда, разумеется, не следует, что и потребления не может быть без производства, ибо, как мы уже знаем, потреблять можно, — и это куда лучший вариант, — и без последнего, созидая осваивающе-произведенчески. Но, как бы там ни было, без потребления никакое человеческое творчество невозможно. Всякое творчество предполагает, специфичное ему, потребление.
Как и в любой практике, существующей означенным двуединством, в практике производящей потребление, по Марксу, создает производство вещей двояко.
Во-первых, «Тем, что только в потреблении продукт становится действительным продуктом. Например, платье становится действительно платьем лишь тогда, когда его носят; дом, в котором не живут, фактически не является действительным домом. Таким образом, продукт, в отличие от простого предмета природы, проявляет себя как продукт, становится продуктом только в потреблении. Потребление, уничтожая продукт, этим самым придает ему завершенность, ибо продукт есть [результат] производства не просто как овеществленная деятельность, а лишь как предмет для деятельного субъекта» [409].
Во-вторых, производящее потребление задает производство тем, что «потребление создает потребность в новом производстве». Потому, оно есть «идеальный, внутренне побуждающий мотив производства, являющийся его предпосылкой» [410]. Создавая влечение к производству, потребление «создает также и тот предмет, который в качестве цели определяющим образом действует в процессе производства» [411]. И дальше мыслитель заключает: «И если ясно, что производство доставляет потреблению предмет в его внешней форме, то столь же ясно, что потребление полагает предмет производства идеально, как внутренний образ, как потребность, как влечение и как цель. Оно создает предметы производства в их еще субъективной форме. Без потребности нет производства. Но именно потребление воспроизводит потребность» [412]. Впрочем, сказанное может быть отнесено к любому единству предметотворчества и человекообразования (потребления).
Выражаясь точней, то, чем, в процессе чего осуществляется производство (вообще, созидание, продуцирование) человека, — формирование его потребностей, знаний, способностей, возможностей и т.д., — все это правильно называть не столько производством, сколько потреблением. Это так даже, признав, что человек потребляем и потребляет не только производя (в смысле working, arbeit, labor), но и про-из-водя (в смысле production, произведения). Именно в последнем случае человек по-настоящему и потребляет (образуется, творится). Причем, сообразно и ответствуя бытию. Производство никогда не позволяет потреблению развернуться именно как подлинному человекотворчеству, как бы они (производство и потребление) ни соотносились.
Вот почему (и это не следует забывать): в постиндустриальности как известной стадии развития производства, к тому же, осуществляемой господствующими классами, властью «с оглядкой назад», существо потребления не обнаруживается по истине. Капиталисты присваивают поприще «человеческого капитала» привычно: вещно-потребительски, утилизующе, хватаясь и эксплуатируя лишь то, что всего доступнее, приносит ближайшим образом навары, куда нет нужды особо «вкладываться». Поскольку же они хватаются не за то, что нужно, не так, как надо, неадекватно, внешним образом, — кстати, на самом деле, не ведая подлинной сути дела, навязывая предмету (в нашем случае, человеческому капиталу) чуждые мерки, — данный предмет под их руками не столько действительно образуется (в смысле роста, приближения к бытию и подлинной человечности), сколько деградирует, разрушается, совершенно расчеловечиваясь. Иначе и не может быть при хищнически-прихватительском подходе, который буржуа лишь знает, способен.
Итак, под его «руками» человек (потребление) не столько вершится, сколько деградирует, лишается жизни, равно природное вещество под производящим воздействием чуждых форм и мер превращается в мусор, отход. Отсюда, по большому счету, выходит: потребление предстает не столько сферой, где и посредством чего люди (не важно, трудящиеся или нет) как-то воссоздают себя, образуются и проч., сколько поприщем, где их используют, утилизуют (потребляют), подобно любым «вещам», другие (властью и силой располагающие). Что важно, последние потребляют в целях самообогащения, получения наваров, расширения принадлежащей им собственности.
Другими словами, существо, смысл потребления полностью выворачивается на изнанку. И это тогда, когда объективно, в бытийно-историческом плане созрели необходимые условия, больше, налицо настоятельная нужда в развертывании потребления в подлинном смысле для образования человека, которому бы было по плечу справиться с трудностями и опасностями, влекомыми сегодня буржуазным устройством жизни.
Нетрудно понять в связи с открывшимися возможностями «вещно»-присваивающей эксплуатации потребления (точнее, потребительства) в означенном ключе, заострение внимания на нем. К тому же, — приняв во внимание, что рост экономики и прибылей иными средствами, в частности, за счет технологического фактора стал предпринимателям не по зубам, ибо он перерос меры капиталистических производственных отношений. Ища выходы из тупиковой ситуации, вплоть до реанимации мальтузианства и других мизантропически-депопуляторских рецептов, Западный капитал и натыкается на путь, (по сути, тоже из области мизантропии) обеспечения своих извечных устремлений роста и расширения. Речь, конечно же, о присвоении и разработке нетехнологической части потребления, выражающей психику, моду, вкусы, настрой, «вещно»-потребительские установки, тренды и предпочтения людей. Причем, — не только занятых на производстве (трудящихся), но и не втянутых непосредственно в его орбиту.
И, что важно, означенные душевные (преимущественно психические, чувственные) состояния, разумеется, берутся извращенно, сниженно, «вещно»-утилизованно. Это, тем не менее, не мешает довольствоваться ими (пусть и на сравнительно короткий срок, как мы видим) в качестве начала, не просто доминирующего над непосредственным производством, но, — если, в добавок, всю эту многогранную сферу непосредственного приятия людьми вещей раскрутить должным образом, — также выступающего источником и резервом роста производства, прибылей.
Для осмысления, развертывания, эффективного осуществления новоявленного «Клондайка» роста, выстраиваются всевозможные идеологемы, практики. Среди эксплуатирующих данное «открытие» нельзя не указать на весьма примечательное (не только для нас) направление реанимации и активизации капиталистической экономики. Его нередко тоже именуют, — видно, поскольку добиваются успехов на эксплуатации внутренних резервов, в частности, технологий, но по тщете намерений, соскальзывают на раскрутку потребительской энергетики людей, — «инновационной экономикой». Именно, следуя главным образом данным путем, — на прямой эксплуатации, представшего очерченным образом, потребительски-человеческого материала, — многим Западным фирмам, воротилам где-то с середины восьмидесятых удается заполучить поприща, ресурсы «самоподпитки».
Своеобразие данного пути в его настроенности на использование, эксплуатацию внутренних резервов роста, предоставляемых человеком. Повторимся, эксплуатируемая область эта — не свободная еще от капитализирования и хищнического разграбления территория, страна (каковых сегодня не осталось). Не научно-технический прогресс, а сам человек. Причем, не просто человек, но человек потребляющий, точнее, потребительствующий. Еще точнее: психология, душевно-духовные, волевые, аффективные, информационные реалии человеческого потребительства. За недоступностью иных источников роста, остается обратиться к ним. Их используют, вернее, подвергают (что примечательно) хищнической эксплуатации, поскольку капитал не знает иного обхождения с «вещами», включая людей.
Надо понимать: капитал обращается к потребительской стороне людей отнюдь не от хорошей жизни. Так как иные возможные источники просто безвестны, недоступны, остается довольствоваться тем, что есть, доступно. В этом смысле, как знать, оказалась бы инновационная экономика, представшая в виде эксплуатации потребительских способностей и возможностей людей, точно также финансово-спекулятивный путь реанимации современной экономики, востребованными, заслуживающими внимания в качестве действенных и эффективных инструментов, коль скоро сохранялись бы иные, более эффективные просторы для дальнейшего экстенсивного, тем более, интенсивного (подлинно инновационного) расширения? Вряд ли они «сгодились», коль скоро предоставились дешевые вещественные и людские ресурсы, рынки, технологические резервы для продвижения капиталов. Действительно. Не возникла бы тогда нужда решать проблемы перепроизводства, ресурсов, технологического обновления. Больше. Отпала бы необходимость выводить капиталистическое хозяйствование из фарватера привычной экспансии вовне, поворачивать его на интенсивные рельсы. Однако, сегодняшние реалии, увы, выбивают «почву» из-под ног таких установок, упований.
Между прочим, так как внешние источники, ресурсы, регионы мира, доступные привычной эксплуатации, по крайней мере, современному капиталу, уже исчерпаны, — не осталось «уголков планеты», которые можно безнаказанно и безоговорочно (подобно былым временам) использовать в качестве «периферии» для грабительского обогащения метрополий, — остается, разве что, весьма рискованное. А именно: «слабые звенья» (регионы, страны) капиталистической системы (вплоть до объемлемых метрополией) насильственно обращать в эти самые «периферии». Но, как очевидно, этот вариант крайне губителен. Ведь метрополии тогда довольно быстро выпадет непосредственная «встреча с самой собой». И ничего другого не останется, как запуск процесса буквального самопожирания...
Кстати, не выражено ли оно различными симптомами западного капитализма? Разве происходящее на наших глазах, — буквальное разорение, обескровливание экономики западной Европы посредством лишения рынков сбыта и выкачивания из ее тела энергетической и сырьевой подпитки от РФ, а также непомерных расходов на «странную украинскую войну», США буквально уже разложили западноевропейские страны на лимитрофно-разделочном столе...
Собственно, подобные дела вполне нормальны и повсеместны, коль скоро речь о выживании, о конкурентной борьбе. Что капиталистическая система стала «пожирать» саму себя, также очевидно из так называемого «факта столкновения элит».
Поскольку всем «пряники» не достанутся, «старые» элитарные кланы вроде Рокфеллеров и Ротшильдов постепенно усиливают давление на «молодых» миллиардеров. «Многие из последних поняли, что их собираются “сожрать” и принесли своего рода вассальную клятву, передав большую часть собственных состояний на благотворительность. «Так, в 2010 году Уоррен Баффет и основатель “Microsoft” Билл Гейтс обратились к американским миллиардерам с просьбой пожертвовать на благотворительные цели как минимум половину своего состояния. Сами Баффет и Гейтс уже давно активно занимаются благотворительностью. Баффет в 2006 году объявил о передаче 99% своего состояния в Фонд Билла и Мелинды Гейтс. Сам Гейтс вложил в этот фонд с 1994 по 2010 годы около 28 млрд. долларов. Эта филантропическая кампания была названа “Клятва дарения”. К этой “клятве” уже присоединились более 100 миллиардеров. Они пообещали отдать при жизни или после смерти (это будет указано в завещании) от 50% своего капитала» [413].
Так называемая «война миллионеров с миллиардерами», больше, война «корпоратократов» с «банкстерами» (А. Фурсов), начатая с кампании занятия президентского кресла в США Дональдом Трампом, — когда уже некуда двигаться, иссякли внутренние резервы роста, — не характерная ли особенность нашего времени?..
Не это ли «самопожирание» наблюдается и в современной Украине, — стране, которая по немощи и разваленности своей, не только не способна черпать источники существования извне, но сама разграбляется более сильными хищниками. С другой стороны, поскольку пока существует, — старается «выживать» за счет поедания своими же сильными слабых, борьбы последних за «место под солнцем». Разве не данная борьба выражает суть вершащихся на наших глазах украинских потрясений, обнажающихся на поверхности дикими «майданами», националистическими шабашами, руссофобскими демаршами, бессмысленным сливом энергетики народных масс в заведомо пустые дела, устремления, в поисках призрачных «справедливостей», «достоинств», «свобод», «защит» извне, «эвропеизации» и проч. Сюда же —навлекаемые нелегитимной властью на свой народ, бесчисленные бедствия, вылившиеся, в конечном итоге, чудовищной по смыслу, братоубийственной и заведомо проигрышной войной с ближайшим по духу и крови русским соседом.
Конечно, «самоедские» пути и подобные меры не послужат «спасительным мостиком». Здесь, в лучшем случае, капиталы перекладываются из одних, «менее крепких и цепких рук» в другие, вроде, «более надежные». В действительности же, ничего реально значимого не совершается: все остается на своих местах, кризис не преодолен, пожирание капиталом самого себя не отменено. А положение, уровень жизни народных масс лишь усугубляется.
Собственно, не есть ли рассматриваемый нами вариант подпитки капиталов инновациями из сферы потребительства, другими словами, хищнического грабежа, эксплуатации человеческих ресурсов, разновидностью и продолжением этого самого самоедства? Да, последнее как-то прикрывается, делается незаметным, не очевидным, даже несколько отодвигается, но, по сути, так оно и есть: приуготовлен самоедский, пагубный исход!
Между тем, разворачивайся постиндустриализм не с оглядкой на прошлое, не в угоду господствующим силам, переродившимся во зло, двигайся подлинно социалистически, событийно, — он бы нашел внутри себя силы и возможности для нормального роста, движения вперед. Ведь, как говорилось, наряду с выходом человека из непосредственного производства, постиндустриальный этап (пусть даже в форме капитализма) становления специфицируется рядом особенностей, несущих известную перспективу отсрочки пагубы, а то и спасения. В частности, — благодаря обращению и подобающему извлечению энергетики из потенций, заключенных в человекотворчестве, предстающем на стадии постиндустриализма потреблением, «человеческим капиталом». В этом случае инновационная модель экономики, включающая в себя прежде всего технологическое обновление наряду с развитием духовно-душевных способностей, потребностей и энергетики человека, развернулась бы в полную силу, но не той оскопленной, извращенной данностью, как в реалиях господствующего сегодня капитализма выступает.
8.2.2.2. Инновация навыворот. Эксплуатация потребительства.
Однако, все это имело бы место, так сказать, «в идеале», должном. Реалии складываются куда проще и логичнее. Воспроизведем эту простую логику, несколько даже повторившись.
В пору складывания постиндустриализма непосредственно производственный труд, — как процесс, где рабочий, ближайше включенный в фабрикацию продукта, овещняет в последнем (то ли орудуя органами собственного тела, то ли с помощью инструментов, машин) свой живой труд, — перестает приносить былые доходы, если вовсе не приносит. Здесь монетаристы, что ни говорить, правы. Производство в узком смысле не рентабельно, не окупает себя. И никакие управленческие методы с инвестициями, конкуренциями да перенасыщенными рынками не помогают. Вообще, держаться за старые (даже третьей волны) технологические мерки хозяйствования, экономики надобность отпадает. Точно также — мерки четвертой технологической волны, из-за их недосягаемости капитализирующему сознанию и активности. Вместе с тем, монетаристские представления тоже подвергаются, если не полному отвержению, то существенной корректировке. Путь самопожирания, опять же, не влечет своими «заманчиво-ужасными далями». Значит, — коль скоро все обычно внешние источники и резервы «иссякли», а до подлинно действенных (новейших технологий) руки не дотягивают, — возникает настоятельная нужда искать, переключиться на иные, пусть даже «необычные», но доступные, направления хозяйствования.
Причем, остается искать поприща (источники, рынки сбыта, получения доходов) внутри самого субъективного фактора, человека. Но, если эти, свойственные человеку, поприща суть не что иное, как сам последний: присущая ему культура, духовно-душевное состояние, потребности, оценки, психика, — не важно, даже хорошо, что они предстают «вещно», — то доходы должны быть извлекаемы из эксплуатации человека именно с означенными проявлениями.
Еще точнее. Так как традиционно эксплуатируемые человеческие способности, — костная, мышечная, физическая, даже умственная, органическая силы, выносливость, работоспособность, — образующие содержание понятий «рабочая сила», «трудящийся», теряют с переводом вещепроизводства на задний план свою значимость, актуальность, нужно найти в человеке новые способности, умения, потребности, эксплуатируя которые, цель капитализирования достижима.
Найти же их, трансформироваться при складывающемся положении дел в связи с активизацией человеческого фактора и доминированием потребления (особенно в потребительской данности), как очевидно из сказанного, не так уж и сложно. К тому же, в несколько ином варианте, при других обстоятельствах аналогичным образом капитал постоянно идет, пользуясь давно известными, «торгашескими» Приемами «влезания в карман» покупателя...
Все же, такая, как бы сказал Маркс, «грязно-торгашеская» перспектива обогащения в классическом капитализме как бы выступала на втором плане, была не в почете, не особо привлекая к себе внимание промышленников, непосредственных хозяев фабрик и заводов. В любом случае, потребительная (точнее, потребительская) сторона производства интересовала их, поскольку нужно как-то позаботиться о снабжении трудящихся необходимыми продуктами, дабы они могли воссоздавать свою рабочую силу для производства. Нет спору: и на этой (снабженческой) ниве «хозяйчики» халтурили, «ловили навар». Причем, — «по старинке», как могли. Но, что ни говори, основное внимание было безоговорочно сконцентрировано именно на производстве: максимально проэксплуатировать рабочих по ходу овеществления ими своего живого труда в качестве непосредственных производителей, создателей стоимостей.
В постиндустриальном ж обществе трудящийся как классический непосредственный производитель встречается все реже и реже. Следовательно, возможности из такой его активности извлекать прибавочную стоимость, прибыли ускоренно сокращаются. Больше — становятся бесперспективными. Между тем, повторимся, потребительный (потребительский) момент, — нужды, желания, возможности, способности, потребности, информация и проч., так либо иначе, выражающие постиндустриальное человекопроизводство, — ширится, встает во весь рост. Причем, по многим параметрам. И на него не могут не направить пристальное внимание. «Не могут», — поскольку усматривают: именно на данном «фронте» развертываем бизнес, находимы новые рынки, источники доходов. Нужно также не забывать, оговоренный выше, характер их «усмотрения». Нужды, потребности, запросы, вкусы, предпочтения, воля, настрой людей, — разве это не влияет на ход дел в производстве? Причем, — далеко не только непосредственным образом. Разве следует все это игнорировать, коль скоро, в добавок, никакие иные узко производственные средства не способны поддержать, дать экономике стимулы?..
Положительный ответ несомненен без нужды вхождения в «дебри» теоретических премудростей. Нужно только найти оптимальные пути и средства для извлечения эффекта, прибылей, эксплуатируя означенные и другие моменты, образующие человеческое потребление. Вернее, — потребительскую (потребляющую) активность людей. Ибо, не забудем, речь о первой фазе постиндустриализма, постиндустриализма, капиталистически, все еще «вещно» разворачивающегося.
Кстати, то обстоятельство, что означенные субъективные качества человека берутся в процессах капитализирования «вещно», как бы позволяет капиталу шириться не столько интенсивно, сколько экстенсивно: просто одни («физические») способности, умения и средства эксплуатации, используемые прежде, заменяются новыми и, втянутые в орбиту производства, в общем, привычно утилизуются. Ведь и в объективности, в природе всегда можно найти такие, ранее неведомые, поприща (следовательно, ресурсы, источники) роста, которые располагаемыми людьми возможностями, средствами, техникой пока недоступны, «за семью печатями». Но, вот, человек поднимется на качественно иной уровень мироотношения, сложатся новые знания, техника, возможности, — и обнажатся горизонты с перспективами, о которых прежде и представить себе было невозможно...
В нашем же случае средства, инструменты долго не ищутся, о чем ниже. Формируется понимание (даже целая наука), соответственно, деятельность извлечения ресурсов и выгод из потребительской стороны производства. Так, короче, инновационная экономика в своей оскопленной данности вполне приемлемо восполняет финансово-спекулятивную модель недостающим «костылем». Финансово-спекулятивная экономика и нахождение рынков сбыта, ресурсов в эксплуатации потребительного (а для начала пути — потребляющего, потребительского) момента производства вполне логично совмещаются.
Оно и понятно. Ведь суть и смысл «западного пути» ничуть не отклоняется от того, что свойственно капитализированию в целом: экстенсивное расширение капитала, захват новых рынков ресурсов, сбыта извне и т.д. Но, приняв, что все это как классически данное в пору постиндустриального общества уже отсутствует, «просторы» развития капитализма вширь прежними путями исчерпаны, а неуклонно растущие роль и влияние человеческого фактора (причем, не только в производстве) прямо-таки лезут в глаза, — приходится изменить привычное направление поисков возможностей. Стало само собой разумеющимся обеспечивать экономику, рост производства, капиталов переориентацией с внешних факторов на факторы внутренние. Да, последние выражают «человеческий материал», человеческий ресурс, который объективировать, овнешнить, «вещефицировать» для утилизации при господстве производяще-капиталистических отношений естественно, само собой разумеется.
Уточним (уже в который раз): не столько потребление (в смысле человекообразования, по крайней мере, в подлинном смысле), сколько главным образом потребительская сторона производства служит постиндустриальному капиталу ареной, эксплуатация которой позволяет извлекать барыши. Больше, — держать экономику в целом на плаву.
Как можно капиталистически эксплуатировать потребление (потребляющее начало), выше кое-что сказано. Прежде чем продолжить разговор, нельзя не напомнить, несколько сконкретизировавшись, что для буржуазного сознания, вообще, при капитализме, невозможно верно оценивать и относиться к потребляющей стороне (потреблению) производства адекватно. Впрочем, — и к самому последнему, любым другим вещам. В условиях предельной универсализации производящего мироотношения, — когда любой факт человеческого бытия выражает производство, есть явление производства как своей сути, и все, включая человека, поставлено ради производства, — область потребления не составляет исключения. Она тоже, — в виде человеческих помыслов, знаний (информации), воли, творческих способностей, умений, потребностей и т.д., равно образования человека последними, — всецело обслуживает производство, предстает его средством самоутверждения, прежде всего, в форме капитализирования. Обстоятельство же, что потребление с постиндустриализмом выдвигается на первый план, почти ничего не меняет в том, что оно (потребление), будучи производящим потреблением, остается, служит именно производству, как, скажем, явление сущности, средство — цели и т.п.
Видимое на прежних этапах производства расхождение между сферой потребления и остальными звеньями производственного целого (особенно непосредственного производства) постиндустриализмом преодолевается. Потребление как творческая активность, потребность самого производства, выраженная в лице человека, — независимо, кто он, какое социальное положение и статус имеет, независимо, как потребление явлено, — начинает выступать даже главенствующим моментом системы производства, пусть и служащим ей. Потому-то, в дополнение к сказанному, оно не может не привлекать к себе внимание: видится (и на самом деле есть) определяющим фактором-сферой, где созидаются, растут капиталы, значит, производство в целом. Так капиталисты открывают для себя в потреблении новый горизонт расширению, развитию собственного бизнеса, капитализирования. Вопрос лишь в том, как тут быть, с чего начать.
Ответ довольно прост. Поскольку перед нами производящее потребление, оно предстает не иначе, как потребительство: использующе-манипулятивное, «вещное» присвоение действительности человека. Надо при этом помнить: в капиталистическом производстве (постиндустриальная пора не исключение) потребление выступает сферой, местом, где человек не созидает самого себя в подлинном смысле, не развивается в человечности и т.п. (как должно быть на самом деле). Человек лишь утилизует «вещи» и сам утилизуется, в конечном счете. Другими словами, люди, подобно «вещам», используются, потребляются внешним образом: истребительно, инструментально, подобно средствам, в целях извлечения прибылей. То есть, новой возможности для эксплуатации, утилизации.
Как бы там ни было, до человекотворчества в смысле подлинного потребления дело не доходит. Делают, говорят, главным образом, о поглощении, использовании, утилизации — в целях «вещного» удовлетворения, располагаемых человеком «вещных» желаний, органов, потреб — разного рода предметов, товаров. Оно понятно уже из факта реализации потребления неподлинной, отчужденной данностью. Какую бы стадию производство ни являло (тем более, постиндустриальность), оно не может не выливаться утилизацией человека, вообще, действительности, потребительством. И, как знать, не является ли при таком положении дел потребление, насаждающее в людях удовлетворительство известных органов тела, души, желаний, прихотей и проч., опять же, «вещно» представших, сравнительно предпочтительным вариантом обхождения с предметами и людьми?..
Именно, благодаря такому пониманию и проявлению потребления, оказывается возможным в людях усматривать, фабриковать, пробуждать, разнообразя, огромное множество новых и новых потребностей («хотелок», желаний, влечений, страстей).
Удовлетворение последних, в свою очередь, предполагает выпуск соответствующих товаров, следовательно, «раскрутку», рост производства, получение прибылей и т.д. Больше. Открывается и другой путь: культивирование, гипертрофизация уже имеющихся потребностей, посредством их видоизменения, «утоньшения», развращения и, снова-таки, обеспечения приуготовленной товарной массой, вдыхающей своим движением в капиталистическое производство жизнь.
Достигаются отмеченные направления предпринимательства целенаправленно рассчитанным воздействием на сознание, поведение, предпочтения-установки людей с помощью различных механизмов: моды, рекламы, манипулирования сознанием, формированием имиджей, информационным переформатированием мозгов и т.п.
Результат непременно приходит при имеющихся сегодня технике, средств массовой информации, телекоммуникации, Big Data... Означенные меры, формы влияния подкрепляются, дополняясь, весьма «эффективными» средствами: выдачей и удешевлением кредитов, выработкой необходимых ценностей и представлений «качества жизни», пирамиды самооценок и т.п.
Конечно, для обеспечения означенного комплекса мер необходима соответствующая материальная база, развитая финансовая система, виртуальная экономика, выпуск товаров, услуг посредством так называемых «гибких технологий» и т.д. И, опять же, поскольку товарное производство уже не может осуществляться прежними, индустриально, ориентированными предложением, мерками, в ход пускаются все те же финансово-спекулятивные пути: процентные ставки, виртуальные деньги, ссуды, кредитование, долги. Причем, — как правило, под будущее.
Сказанное выразимо иначе и несколько проще. Современные капиталисты смекнули: можно осуществлять древнюю как мир спекуляцию на новой, доселе неслыханной основе. А именно: на манипулировании, настройке людей на «нужный лад», чтобы «толкнуть», «пропихнуть», свою продукцию.
Оно и раньше люди всяко спекулировали традиционными средствами подкупа внимания, расположения, желания покупателя, пытаясь всучить ему, порой совершенно не нужный, даже бросовый товар. Для этого продавцы всяко ухищрялись — лестью, увещеванием, «вхождением в доверие», обманом, вплоть до гипноза даже — «залезть в карман» обывателю. И за свою историю хрематистика с торговлей накопили довольно основательный опыт такого обхождения бдительности и желаний покупателя. На эту тему сложены тома исследований, особенно разнообразной народной мудрости.
Даже у Шекспира, тем более, у Маркса достаточно материала на этот счет. «Частная собственность не умеет превращать грубую потребность в человеческую потребность. Ее идеализм сводится к фантазиям, прихотям, причудам, и ни один евнух не льстит более низким образом своему повелителю и не старается возбудить более гнусными средствами его притупившуюся способность к наслаждениям, чтобы снискать себе его милость, чем это делает евнух промышленности, производитель, старающийся хитростью выудить для себя гроши, выманить золотую птицу из кармана своего христиански возлюбленного ближнего (каждый продукт является приманкой, при помощи которой хотят выманить у другого человека его сущность — его деньги; каждая действительная или возможная потребность оказывается слабостью, которая притянет муху к смазанной клеем палочке; ...каждая нужда есть повод подойти с любезнейшим видом к своему ближнему и сказать ему: милый друг, я дам тебе то, что тебе нужно, но ты знаешь conditio sine qua non, ты знаешь, какими чернилами тебе придется подписать со мной договор; я надуваю тебя, доставляя тебе наслаждение), — для этой цели промышленный евнух приспосабливается к извращеннейшим фантазиям потребителя, берет на себя роль сводника между ним и его потребностью, возбуждает в нем нездоровые вожделения, подстерегает каждую его слабость, чтобы затем потребовать себе мзду за эту любезность» [414].
Чтобы залезть в карман покупателей, например, используется такой набор, как завышение стоимости (цены) продуктов и услуг, снижение их качества, прямой обман, подлог, навязывание различными спекулятивными приемами заведомо негодных продуктов и т.п. В прежних условиях такого рода, скажем так, «издержки» торговли и реализации продуктов и услуг вершатся от случая к случаю и как правило, квалифицируемы общественным мнением недобросовестностью, спекуляцией. Они всяко пресекаются, расцениваемые «тяжким грехом», — так, что даже вменяются религиозными авторитетами верующим их не совершать. Но сегодня эти запрещенные «спекуляции» приняты за норму, нечто естественное, имеют массовый характер, будучи составным моментом политики обогащения, «эффективной торговли» посредством надувательства. Дело доходит уже до того, что приходится буквально изощряться, дабы найти, приобрести качественные, полезные продукты питания с современных торговых прилавков. Везде и всюду натыкаешься лишь на суррогат, фальсификат, просрочку, заведомо вредный (вплоть до смертельности) продукт. Существует, скажем, целая индустрия того, как испорченным, негодным для потребления продуктам вернуть «товарный вид» и спихнуть «еще и благодарному» покупателю. И хоть ради противодействия означенным недобросовестным формам обслуживания покупателей-потребителей общество насоздавало все возможные институты, формы надзора и контроля, это, в принципе, ничуть не помогает. К тому же, — когда царит логика всяческого содействия, «создания максимума благоприятствий бизнесу». Больше того. Как будет ниже показано сознание, психология людей «индустрией имиджей» так накручивается, что, собственно, искать какие-то продукты с какими-то свойствами, качествами, которые, вроде, им от природы присущи, — нечто просто неподобающее, постыдное для «нормального человека».
Повторимся, если в условиях классического капитализма, так сказать, традиционными способами (собственно, другого тогда и не могло быть) спекулирования, надувания покупателя, извлечения барышей из людей были заняты лишь отдельные капиталисты, фирмы, преимущественно пробавляющиеся торговлей, то в современных условиях это стало системой, политикой всего капитала, в том числе отечественного. Торговать ведь куда легче, «бесхлопотней», нежели производить...
Несколько уточнимся. В допостиндустриальных обществах человек, конечно, тоже потреблял. Но непосредственно капиталистическое общество, в общем-то, ориентирующее на скромное и ограниченное потребление, — как это предполагает, скажем, протестантская установка, тем более, тяжелая жизнь людей, лишенных возможности сводить концы с концами из-за скудных заработков, — не порождает постиндустриально- потребительского отношения к вещам. Вернее, потребительское отношение формируется. Но культ постиндустриального потребительства, в принципе, отсутствует. Между прочим, люди живут здесь довольно бедно, убого; «железная пята» (Джек Лондон) держит в «голодном теле». Да и сам буржуа пробавляется довольно-таки «малым»: не принято излишествовать, роскошествовать, транжирить средства попусту на разного рода «утехи», безделушки, прихоти с капризами. Вещи потребляются, так сказать, по их назначению: для восполнения растраченных человеком (трудящимся) сил, для поддержания его жизни. Во всяком случае, дело редко заходит до отношения к потребляемому, тем более, к самому потреблению как к предмету, приносящему выгоды, «навары». Но именно это налицо с приходом постиндустриализма, причем, сплошь да рядом, систематически.
И еще одно. Объектом эксплуатации (использования, следовательно, роста богатства, потребительства) прежде служила мускульная, физическая сила человека, его костная, мышечная, органическая энергия. Сегодня же, в дополнение к этому и главенствующим образом предметом потребительской эксплуатации (с теми же целями) становится информация (воля, оценки, пристрастия, настроения, устремления и проч.) в сознании, психике людей. Причем, — и это принципиально важно, — «людей», не столько как производителей, сколько как потребителей. А последними, разумеется, является все население, общество в целом. Вот, как широко размахивается постиндустриальный капиталист в своей погоне за прибылями! Вот как емко обобществляется и обобщается, одновременно видоизменяется труд в современном мире...
И конечно же, для обеспечения прибылей на потребительской основе изобретаются куда более действенные средства и механизмы. Благо, этому в подспорье заполученная в распоряжение информационная теле-коммуникативная техника, интернет, реклама, всеобъемлющий мониторинг и контроль, возможность управлять, манипулировать, бигдатировать сознанием населения.
Так, информационные технологии позволяют манипулировать потребительским спросом на основе так называемых «больших данных» (Big Data). С их помощью легко не только констатировать и прогнозировать потребительский спрос, но манипулировать поведением огромных масс людей. Большие Данные идеально подходят для этого, хотя в первую очередь их взяли на вооружение не спецслужбы, не знаменитое АНБ, не коварный Моссад, а мирные маркетологи и «продажники». Современный маркетинг, по сути — принуждение клиента к потреблению товара или услуги компании, на которую работает маркетолог. Чтобы принудить клиента, надо детально изучить его привычки, склонности, интересы. После анализа полученной информации и прогноза создается продукт, а точнее, его упаковка. Да такая, чтобы товар непременно захотелось купить. И не абы кому, а именно тем, на кого он изначально нацелен.
Кстати, в президентских кампаниях Обамы 2008 и 2012 гг. работали первоклассные команды маркетологов, аналитиков и прогнозистов. В конечном счете, для них без разницы, что или кого продавать — памперсы или Обаму. Технология в основе одна и та же — сбор данных, детальные анализ, прогноз, на их основе — разработка продукта, от покупки которого нельзя отказаться. Книга одного из ближайших советников Обамы, знаменитого Касса Санстейна, так и называется — “Подталкивание” [415].
Да, новые потребительские технологии направлены не столько на формирование покупательской лояльности, готовности, воли на встречающиеся предложения, сколько на переделку и выработку посредством разного рода манипуляций у людей потребительского спроса, вкусов, новых потребностей в соответствующих продуктах и услугах, которые производство призвано удовлетворять. Следовательно, — выпускать и реализовывать товары, получать прибыль. В общем-то, и прежде данный вариант встречался, но, несомненно, был не столь очевидным, часто наблюдавшимся. Стимулировать, культивировать потребительский спрос, утоншать и обновлять потребности (вплоть до развращения), — это еще одно важное направление оживления экономической активности, которым современный капитализм пытается реанимировать впавшую в застой и свертывающуюся экономику [416].
Потребление (потребительство), стало быть, отныне вершится на существенно иной основе и форме. В этом смысле нажитые до сих пор приемы, средства «обхаживания» покупателя не идут по размаху, глубине ни в какое сравнение с возможностями, вкладываемыми в руки современного вездесущего спекулянта (упаси нынче это слово произносить!) информационной и телекоммуникационной техникой, информатизацией в целом...
Они сегодня используются так, чтобы сложить атмосферу, где становится выгодным не столько промышлять вещи, товары, услуги, — благо, произведенное изобилие их некуда девать, некому покупать, — сколько другое. А именно: преобразовывать, фабриковать сам человеческий фактор, результаты человекопроизводства как средство и цель наживы.
Речь, повторимся, идет о производстве у людей установок, интересов, предпочтений, обеспечивающих успех приобретения предлагаемых им продуктов, услуг. А потом — и формирование, утоншение все новых и новых потребительских запросов, людских желаний, с целью последующего удовлетворения их соответствующим вещно-товарным обеспечением (в этом состоит для многих существо инновационной экономики). Отсюда первостепенное значение приобретает: 1) программирование, манипулирование (посредством реклам, «промыванием мозгов» по всем каналам, вплоть до зомбирования) сознания (спроса) ради предложения; 2) Формирование предложения соответственно искусственно разнообразящемуся, обновляемому спросу.
8.2.2.3. Первый путь оживления капитала потребительством.
Сначала сосредоточимся на первом пути, когда сознание настраивают на предлагаемые рынком продукты.
Эта работа, как понятно, «не хлопотна». Зато весьма результативна: коммуникативная информатизация — «прямо в руку». К тому же, она знакома и монетаристской модели экономики. Главное — работа данная, будучи малозатратной, быстро окупаема по сравнению с издержками на производство реальных товаров.
Особенно велика здесь роль так называемой «индустрии имиджей», осуществляемой преимущественно через рекламу, этой «пятой власти», по характеристике журнала «Сpiegel». «Феномен рекламы значителен и многогранен. “Реклама давно уже не просто слово в торговле. Это слово в политике, слово в общественных отношениях, слово в морали”, — сказал однажды “маэстро мировой рекламы” француз Жак Сигел. Согласно мировой статистике, больше 20% всего объема рекламы производители размещают на телевидении. И это не удивительно: ТВ является самым распространенным медиа-агрегатором (проще: аккумулятором новостей). В США, этом законодателе рекламной моды, расходы на рекламу, в самом широком ее значении, не уступают военному бюджету. Согласитесь, на Западе деньги на ветер не бросают. Кстати, в США затраты на рекламу именуются “ассигнованиями” и рассматриваются как расходы, потому и налогом не облагаются, что, бесспорно, способствует развитию рекламного бизнеса, в том числе, а может, и прежде всего — на других континентах. Это означает, что реклама не только “двигатель торговли”, но также выполняет ряд важных для общества функций» [417].
Благодаря означенным «переориентациям», рынок отныне заполняется не столько обилием новых товаров как предметов удовлетворяющих потребительские запросы покупателей. Качество, ассортимент товаров не столько растет. Рынок развивается не столько за счет выработки и вынесения новых и новых «предложений». Вместе с тем, не «спрос определяет предложение», как должно было быть, и что предполагали первоначально «теоретики» постиндустриализма. Все совершается куда проще: сознание (желания, вкусы, имиджи) людей «подгоняются» под предлагаемые производством «вещи», товары, которые, опять же выступают имиджированными. Потому, вроде, выходит, что не предложение определяет спрос, но, наоборот, спрос главенствует; потребитель даже не подозревает «дутость», извращенность складывающегося положения дел.
Нечто подобное (оголтелая спекуляция) встречается при дефиците товаров, в условиях неразвитой экономики, некультивированности запросов людей на начальных этапах становления производства, включая даже индустриализм. С постиндустриализмом (по крайней мере, на первых порах), в силу ограниченных возможностей техники, — из-за той же неразвитости творческого отношения человека к информации и использования последней лишь в качестве средства коммуникации, складывающейся неблагоприятно экономической конъюнктуры, — дефляция, перепроизводство, кризисные явления, — оказывается довольно не просто с созиданием вещно-товарной массы. В конце концов, производство действительно новых «вещей» не поспевает за волей к наживе и волей к потреблению, вещепроизводство тормозится многими обстоятельствами. Здесь-то и открывается «спасительное»: «легкость» не столько создавать новый продукт, с большими возможностями и преимуществами перед уже имеющимся, удовлетворяющий, к тому же спрос, сколько так информировать потребителя, — вырабатывать именно такое отношение (имидж) к «вещам», — когда последние обретут в его глазах предпочтение, нужность, высшую притягательную силу.
Конечно, предложение здесь, по-прежнему, определяет спрос, но в завуалированном, перевернутом виде. Тем самым, достаточно не товары подгонять под интересы покупателей, не изобретать постоянно новые продукты для удовлетворения потребительских нужд населения. Так ведь (при дороговизне материалов, при отсутствии средств, при наличии дефляции, не реализуемости товаров, дефиците спроса и проч.) разориться не долго! Куда проще и эффективней «переформатировать» нужды покупателей, их потребительские запросы под выпускаемые «вещи». Больше того, так «раскрутить» потребительский спрос людей, создавать и утоншать так потребности, под которые (о чем ниже) можно б было подгонять все новые и новые товары, вдыхая, тем самым, «свежий ветер» в обвисшие паруса вещепроизводства.
Таким образом, новые информационные технологии, с формирующейся, благодаря им, виртуальной реальностью, серьезно удешевляют и упрощают обработку, манипулирование сознанием, придание ему желательных кондиции, качества, информированности. Причем, преобразованию доступно и индивидуальное, и групповое, общественное сознание. Отсюда, открывающиеся перспективы по эксплуатации живого человеческого сознания путем его переформатирования ради извлечения прибылей, обогащения, выглядят наиболее выгодным и потому массовым бизнесом. Выпавшими «перспективами» Капитал, разумеется, не может тут же не воспользоваться.
С этого момента к определяющему фактору производства (человеку) он начинает относиться как к предмету для извлечения богатства в новом (по сравнению с традиционной практикой на этот счет) исполнении. А именно: человек как потребитель предстал рынком сбыта и ресурсом, источником. Как рынок сбыта он используется в качестве цели, потребителя разнообразящихся и множащихся благ, предметов, услуг, в которых нуждается и которые, потому, фабрикует капитал. Вместе с тем, будучи причиной, поприщем, благодаря чему производство сбывает сфабрикованное, он есть также источник, стимул, ресурс капиталистического производства. Достаточно в этом смысле сказать, что, не потребляй человек созданные продукты, причем, в том изобилии, как это навязывается ему, — куда бы производитель девал свои результаты, что с ними делал? Если продукты никому не нужны, если нету спроса, кому потреблять, то, опять же, зачем их выпускать, на кого работать, для чего производить, где находить стимулы работы?..
С другой стороны, потребляющий (потребительствующий) человек выступает источником, ресурсом капиталистического предпринимательства и в качестве прямого предмета труда, подлежащего преобразованию, навязыванию, нужных капиталу, качеств и состояний соответствующего потребителя.
В дополнение и для обеспечения постиндустриального потребления формируется так называемая «индустрия потребления». На государственном уровне Западных стран ставится цель построить общество «равных возможностей», «справедливости» через всемерное удовлетворение и развитие человеческих потребностей. И это, разумеется, всячески красочно обставляется в том смысле, что, в таком обществе, людям обеспечивается равное и высокое потребление, потребительские стандарты будут неуклонно расти. Человек обретет собственное лицо, своеобразие, высвободившись из-под жестких, безличных шаблонов промышленного ширпотреба, конвейерного производства индустриальной поры. На данной волне стремятся одействить модели общества «всеобщего процветания», «высокого качества жизни», «благоденствия», «капитализма с человеческим лицом» и т.п.
Человек, рисуемых авторами проектов, призван потреблять, наслаждаться, удовлетворяя все свои нужды и запросы. Он культивирует в себе черты утонченного потребителя, ценителя. Чем больше и качественней люди потребляют, наслаждаются, тем человечней и, счастливей живут. Все блага мира существуют лишь для того, чтобы их потребляли. И потребляли — как можно больше, наслаждаясь, счастливо. Ведь блага создаются, существуют «для человека». Все ради наслаждения, счастья человека! И он призван ценить это, воздавать «вещам» должное по своим собственным меркам. Кто не потребляет, тот несчастен, не существует. Я потребляю, следовательно, наслаждаюсь, существую!..
Не следует при этом ни на минуту забывать: речь о потреблении идет как потребительстве, удовлетворении человеком себя и своих «вещных» запросов. Причем, — исключительно «вещным» утилизующим путем, вплоть до потреблятства.
Со складыванием общества потребления фабрикуется, продается не столько сам товар, продукт, — причем, не единственно вещепроизводства (ведь идеи, знания тоже «вещи» и могут быть имиджированными), — сколько его имидж («бренд»), предварительно формируемый в сознании потребителя. Для роста капитала, обогащения, как очевидно, нет особой нужды гнаться за созданием все новых вещных продуктов: их без того выработано слишком. Некуда даже складировать, сбыть.
Куда проще так настроить покупательские имиджи, дабы и невостребованные продукты пошли в ход, раскупались. Причем, — по баснословным («брендовым») ценам. «Именно поэтому производители предпочитают вкладываться гораздо больше в бренд, чем в реальный товар. Ощущение такое, что товар все больше превращается в докучный придаток к бренду. Успешные предприниматели — это те, кому удалось реализовать такую схему: раскрутить бренд, а потом продать его. И отдыхать. И это логично. Раскрученный сильный бренд стоит в наши дни гораздо больше, чем фабрика, производящая соответствующие товары. Фабрика, производившая когда-то сковородки и пр. под маркой <<Тефаль>> давно закрылась, сама фирма, кажется, разорилась. А бренд — продан. И продолжает жить и зарабатывать деньги своим хозяевам» [418].
Для фабрикации же нужных имиджей, «промывки мозгов», подгонки сознания под придуманные бренды в распоряжении фирм средств хватает с избытком. И результат не заставляет себя ждать. Он так зачастую обставлен, что в зависимости от созданного и разрекламированного имиджа, «брэнда» фирмы, товар (точнее, имидж) «закрепляет» за собой цену, в несколько раз превышающую то, что требуется выложить за такой же продукт, ничем не отличающийся ни по количеству, ни по качеству, но другой («малоизвестной») фирмы.
Точно также можно, больше, становится необходимым не только «забрендить» товары, но и самого себя. «Бренд — пишет довольно популярный публицист и предприниматель, Татьяна Воеводина, — это относительно долго живущая и хорошо узнаваемая марка товара. Но не только. Бренд — это ключевое слово эпохи. Сейчас говорят о создании личного бренда, т.е. бренда из себя самого... Логично: человек давно уже стал товаром, так почему ж ему не стать брендовым товаром? Ведь современный потребитель стремится покупать только брендовые товары. Брендовый товар стоит в разы больше товара... при ровно тех же потребительских (и всех прочих) свойствах. В большинстве случаев их и изготовляют-то на одной и той же китайской фабрике. А уж компоненты для всех них — вне сомнения, “из одной бочки наливают”. Но тем не менее — брендовое стоит в разы дороже. Это уж поверьте работнику торговли со стажем» [419].
Для саморекламы, создания собственного бренда (в последнее время уже используют выражение «тренд») обыкновенному человеку, к тому же, влачащему участь прекария, доступен не столь уж богатый набор возможностей. Очевидное и не требующее особых усилий, — достаточно лишь располагать деньгами, — это «самораскрутка» посредством приобретения и окружения себя брендовыми «вещами» (в частности, людьми). Современный человек, когда покупает, платит не за свойства товара, но за прирост самоуважения, самооценки. В какой-то мере так было и раньше, но сегодня это явление разрослось, стало ведущим и глобальным. Почему именно сегодня людям так исступленно нужен бренд? «Это суррогат уважения. А уважение человеку очень нужно, нужно ощущение какой-то своей значимости, ценности. Без этого невыносимо жить... А за что его уважать-то — безвестного офисного сидельца, песчинку, гонимую ветром? Да и кто будет уважать? Его и знать-то никто не знает... А ведь хочется, чтоб уважали, чтоб ты принадлежал к какому-то кругу, сообществу, и не к абы какому, а к кругу ценных и значимых. Уважали чтоб... И тут на помощь приходит бренд. Приходит на мягких лапах, под видом друга. Как алкоголь, как “прозак”. “Купи X, — шепчет бренд — и тебя будут уважать”. И он покупает. В первую очередь, разумеется, наш герой сам себя начинает больше уважать, потому что другим-то на него наплевать. “Мало того, — шепчет бренд, — ты будешь принадлежать к кругу избранных, которые тоже покупают X. Ну, пускай не избранных, но все-таки и не завалящих. Не замухрышек-нищебродов-замкадышей. Ты уже не один — ты с нами. С этими, у которых X”» [420]. По крайней мере, у тебя появляется надежда, что дела именно так вот обернутся.
Можно самоутверждаться также иначе: окружая «престижностями» тех, «кого надо» из уже «крутых»... На худой конец, есть и другой, так сказать, деструктивный путь. В частности, он предполагает фриково-фейковое поведение.
Но, какими бы путями из означенного набора человек ни пошел, он, разумеется, заведомо лишен шанса подлинно утвердиться, образоваться. Для этого нужны принципиально иные цели, смыслы, энергия и пути, предполагающие преодоление потребительства вообще. А в целом, — развертывание потребления как действительного человекообразования.
Понятно, не так-то просто, что бы выше ни говорилось, было внедрить новые стандарты жизни, новые формы активности, предпочтения, ценности, возводящие в культ потребительство. Главное — научиться извлекать из последнего выгоды, богатства. Чтобы отлучить людей от, так сказать, «скромной жизни», заставить потреблять, — причем, дабы это стало самоцелью, — мало ссудить их деньгами. Надо еще сформировать установки на постоянное и «вещное» потребительство, поиск все новых и новых наслаждений. Надо образовать людей именно как «вещных» потребителей. Для этого предстоит переформатировать массовое сознание: переориентировать его, как бы загрузить заново.
Хоть это и не так просто, нет также ничего особо сложного. Да и неожиданного. Как правило, с переходом к новой жизни, новой религии, даже при смене культур, укладов меняется (или меняют) и сознание. Обычно, смена происходит как бы самотеком, стихийно, по ходу утверждения пришедшей нови. Особенно, — если утверждение данное протекает достаточно долго.
Вот, и в нашем случае, совершились (причем, управляемо, организуемо) серьезные сдвиги в сознании: разрушены старые «скрепы», установки и взамен созданы новые. И, повторимся еще раз, при наличии современных средств влияния, при господстве манипулятивных механизмов воздействия, — плюс к тому реклама, промывание мозгов, усиленная работа средств массовой информации, — все это не сложно «прокрутить». Ведь уровень знаний современных идеологов, психологов, так называемых «инженеров человеческих душ» не сравнить с тем, что ведали и умели специалисты прошлого. Кстати, вводимые «новшества» уже имели предпосылки на прежних этапах капиталистического мироотношения.
Так что, в осмысливаемом нами варианте дела с переформатированием сознания и впрямь обстоят не столь уж трудоемко. Можно даже сказать, «кампания» осуществляется корпорациями как бы планомерно, организованно. Для вмешательства явлений и факторов объективного характера почти не остается места.
Нужно, к тому же, не забывать несомненно значимое: новое сознание (установки, предпочтения и проч.) утверждается не в целях развития человека, подъема человечности выше, как это обычно бывает при смене культур, в религиозных движениях, в становлении человека вообще. Это само по себе довольно трудоемко. В нашем случае работа, предпринимаемые усилия направлены на человеческую деградацию, вплоть до уничтожения. Ведь человек интересует наших «инноваторов» лишь как явление рынка, «вещь», из которой можно и нужно извлекать выгоды. И дабы этого добиться, в нем культивируется дух потребительства, причем, примитивный, опирающийся в основном на деструктивные, низменные проявления психики, индивидов [421].
На самом деле. Особенно на первых этапах постиндустриального общества (который начинается с процессов глобализации) эксплуатации подвергается не столько интеллект, творческая способность, когнитивная активность людей, — где продуктивно-созидательная сила информации более всего выражена, — сколько заведомо развращенные и сниженные вкусы, предпочтения, желания, аффективная сторона, физиологические влечения и проч. Низменные потребности (при необходимости культивируемые, развращаемые) даже удовлетворяются в первую голову. Это, в общем-то, понятно: оно куда проще и доступней, даже выгодней. Ничего другого, собственно, не нужно. Ничто другое в смысле развития и роста человечности не преследуется, не интересует, коль скоро не «приносит навары».
Так и должно быть, принимая во внимание, что в целом происходит с человеком в описываемых условиях, как он отчужден. Причем, — не только будучи объектом эксплуатации, потребительства, но также субъектом всего этого. Отсюда, не только «вещи», действительность, другие люди, но и сами «преобразователи» становятся (в известных планах) объектами «вещного» потребления. То есть тем, что подлежит и подвергается потребительской эксплуатации со стороны иных потребителей. В таком раздвоенном существовании (когда везде и всюду, не только в описываемой ситуации) царят как бы двойные стандарты, двоякое жизнепроявление людей, — не это ли выражает «тайну» того, что называется шизофренией применительно к капиталистической действительности?..
Но пойдем дальше. Устроители общества потребления хорошо понимают, что, как бы ни культивировать человеческие потребности, их, в принципе, может быть не бесконечно много. Человек — конечное сущее, а потому и круг потребностей его, так либо иначе, ограничен. Больше. Ограничен и круг способностей, возможностей человеческих. Особенно обделены в этом смысле (вплоть до одномерной ущербности) отчужденные люди, захваченные потребительством, капитализмом вообще. На самом деле. Что можно ожидать, на что рассчитывать даже не в подлинном смысле, но лишь в плане обеспечения целей потребительской эксплуатации людей, коль скоро они в этих целях деградированы настолько, что превращены в «атомарную пыль». В известном смысле даже у животного больше потребностей в окружающей действительности, нежели у них, превращенных в примитивных эгоистов, «сосунков жизни» (Э. Фромм). Разве в них, — полулюдях, «ничего не понимающих и не желающих понимать», — остается хоть какая доля чувства общественного сострадания? Готовы ли они поступиться своими скоротечными «хотелками» с «кайфами» ради истинных приоритетов и ценностей? Не отказ ли от всего этого с самого начала в них культивируется во имя разгула похоти, непрерывной «ловли кайфов», «экстримов», коими и выражено их тщетное состояние осчастливленности, наполненности жизни?..
Вообще, складывающийся с капитализмом миропорядок тем и отличается, что «убрал ограничения, налагаемые раньше на граждан религией или идеологией. А достойные образцы жизни, героику и высокие устремления, заменил на низменное потребительство и жизнь в собственное удовольствие» [422].
Нельзя не согласиться вот еще с чем, причем, не только из только что процитированного автора. Во многом именно в насаждении, затем и захваченности людей культом потребительства заключается основная причина победы капиталистического строя, причем, не только над социализмом. «Высвободив самые примитивные желания в человеке и сняв моральные табу, капитализм сделал все прочие формы общественного устройства практически неконкурентоспособными. Ибо, как известно с древних времен, наверх, к самосовершенствованию, благородным духовным целям и самоограничению ради них, ведет узкая горная тропинка, а вниз, к жизни простого безответственного потребителя — широкая трасса» [423].
Но расчеты капитала «выехать» на эксплуатации потребительских аспектов человека упираются в тупик не только в том смысле, что человек как конечное, крайне ограничиваемое в потребностях сущее располагает довольно небольшим набором этих самых потребностей. Действительно, что надо человеку, к тому же, сведенному до животности, одномерной «вещи» атомарного праха! Ограничения приходят и по части, так сказать, «объектов потребления». И впрямь. Обеспечить человека бесконечным изобилием потребляемых предметов, дать возможность каждому человеку потреблять что угодно и как угодно, — принципиально невозможно. Просто земных (да и человеческих) ресурсов для этого не хватит. Подсчитано же: для нормального и полнокровного существования (скажем, так, как потребляют сегодня в США) на Земле достаточно куда меньше полумиллиарда индивидуумов. «Пять Земель — столько понадобилось бы сегодня всему человечеству, если бы каждый землянин использовал столько же природных ресурсов, сколько расходует среднестатистический житель США» [424].
Между тем, современный человек уже столько напотреблял, так далеко зашел в своем неуемном потреблятстве, что необратимо уничтожает, загрязняет планету по всем направлениям. Природа уже не выдерживает его истребительного натиска, и вот-вот, разразившийся глобально-экологический крах, будет просто невозможно остановить...
Здесь, помимо прочего, важно понять: при сложившихся формах потребления, — куда бы последнее ни направлять, в какие бы рамки «нормального распределения» ни вводить [425], каким бы «устойчивым развитием» ни обеспечить, — результат все равно окажется плачевным. Ничто не поможет спастись от голода и вымирания, в виду явных «естественных ограничений», которыми светится первый путь эксплуатации потребительства. Да и проблемы роста экономики данный путь, если и решает, то в весьма ограниченных пределах, он быстро иссякает возможностями и диспропорциями. Ведь на фоне так называемого сверхпотребления (достающегося немногим странам метрополии) на остальной части планеты (не только периферии) царит ужас голода, разора, оскудения и вымирания. И, увы, хваленый «капитализм» никак не спасает!..
8.2.2.4. Второй путь оживления капитала потребительством.
Если первый путь обращения к потребительству в целях оживления экономики довольно быстро исчерпывает свои резервы, не предоставляет большую перспективу, то, может, второе направление, имиджирования сознания окажется куда плодотворным? Как отмечалось, основной упор здесь делается не столько на приспособлении спроса к предложению, сколько предложения к спросу. Причем, — заведомо преображаемому, варьируемому, по возможности, постоянно.
Верно. Коль скоро рассчитывать на ограниченную номенклатуру, скажем так, «натурального потребления» в целях эффективизации и роста экономики много не приходится, ищется и находится другой вариант раскрутки потребительской активности людей. Он даже принимается некоторыми авторами, — видимо, поскольку тут, не довольствуясь натурально сложившимися у населения потребностями и запросами, апеллируют к таковым искусственной природы, целенаправленно выработанным, подобно техническим новшествам, — за «новацию», «инновационный путь».
. Не будем вдаваться в детали и причины, — куда, между прочим, входит нужда противоборства побеждающей мировой социалистической системе, — столь зауженного использования термина «инновация». Не углубляясь, легко видеть: речь здесь идет о таком воздействии на сознание, психику людей, таком формировании последних, когда создаются новые потребности и видоизменяются, преобразуются имеющиеся. Тем самым, искусственно раздвигая круг потребностей людей, расширяют номенклатуру потребляемых продуктов во имя расширения же рынка, роста производства.
Достигается такой, «инновационный» результат различными средствами. Но, несомненно, всего более результативным является путь, предлагаемый либерализмом.
Как известно, набор потребностей человека классически-капиталистической поры достаточно узок. Потому, инновационные возможности здесь тоже ограничены, ибо человек довольно жестко зажат в так называемые «модернистские скрепы». Выражаясь либеральным языком, — несвободен, угнетен грузом культурных, общественно-политических, моральных, классовых, институциональных, этнических, семейных, половых, организмических и т.п. ограничений. Вырвав («высвободив») его из-под груза этих зависимостей, удастся, уверены либеральные идеологи и практики, «до беспредельности» раздвинуть рамки человеческой свободы, равно потребностей. Вплоть до свободы от себя самого (в духе неолиберализма и трансгуманизма). А каждую из обретенных «свобод» легко привязать, «закрепить», «застолбить», удовлетворить подобающими ей вещными «подпорками», «подпиткой», которые уж давно с нетерпением ждет обеспечить застоявшееся производство.
Так что, перво-наперво нужно «высвободить» человека. Это предполагает разрушение множества означенных и других внешних скрепов. «Раскрепощенный» человек пробудится вседозволенностью, ничем не стесняемой страстью самовыражения. Они же с самого начала граничат с наслаждением, удовольствием. Причем, — прежде всего низменного (на уровне физиологии, примитивных влечений и проч.) порядка. Вот, тогда-то нашему «освобожденцу» (и для него) откроются невообразимые потребности с нуждами удовлетворения. Их-то и должно учесть и присвоить, «заиноватить» ему. В свою очередь, — загрузить работой производство выпуском соответствующей товарной массы, заполняя объявившийся «рыночный простор».
Кстати, обеспечение комплекса такого рода «инновационных» дел, — выведение человека из-под зависимости от каких-либо ценностей, мировоззрения, морально-религиозных убеждений, запретов, обязанностей перед различными инстанциями общества и т.д., открытие ему новых поприщ самореализации, удовлетворение которых, разумеется, разбудит соответствующие потребности, нужды, средства, — получает наименование «креатива». Специалисты же, наученные формировать новые потребности означенным образом, «изобрести вещи» для удовлетворения данных потребностей, выступают креаторами. Их даже объединяют в так называемый «креативный класс». Как знать, может, они такого особого выделения и заслуживают: ведь на них держится, считай, современная западнистская культура сполна. Они являются «двигателями» описываемой модели экономики. И не важно для нас сейчас, что на деле они «толкают» экономику не вперед, но лишь назад, в небытие. Не случайно ведь, в народе их еще презрительно обзывают «офисным планктоном», «креаклом».
Итак, благодаря второму (так сказать, «инновационному») пути, у предмета наших усилий (людей) формируют, пользуясь современными средствами манипулирования, новые возможности, прихоти, привычки, стили поведения, вплоть до мировоззренческой переориентации. Или просто: преобразуют уже имеющиеся наклонности, запросы, ориентации. А для удовлетворения сфабрикованных потребностей после достаточно подвести надлежащий набор продуктов и услуг. Несомненно, на данном поприще можно зайти довольно далеко от привычно-естественных потребностей, коими довольствуется обычный человек.
Что же, и заходят! Современная западная экономика почти вся базируется на непрерывном производстве неестественных, не присущих изначальной природе человека, потребностей. Ради своего дальнейшего роста, ради получения прибылей, она просто не может не культивировать неестественные потребности (желания, вкусы, наклонности, влечения). Удовлетворение их, собственно, держит производство на плаву. «Именно поэтому конструирование новых, не существовавших ранее, а потому неестественных для человека потребностей (преимущественно низменных), выступающих основным стимулятором производства, приобрело для Запада ключевое значение. Так что, можно констатировать: западная цивилизация — это цивилизация непрерывно создаваемых искусственных потребностей, цивилизация сознательно культивируемых неестественных желаний» [426].
И, что характерно, как верно подмечает только что процитированный автор, натуральные потребности людей «целенаправленно вытесняются..., так как их удовлетворение приведет к перенаправлению человеческой энергии на другие ценности, что, без сомнения, разрушит финансово-экономическую и социально-политическую системы западного типа» [427].
Как должно быть понятно, при сложившейся системе экономики реальные качества фабрикуемых на производстве товаров и имиджей, складывающихся в связи с новыми или обновленными потребностями, могут существенно расходиться. «Реальные физические свойства товаров уже мало кого интересуют из тех, кто себя в «гламурно продвинутых» (и того выше) хочет видеть. «Какая, в самом деле, разница тепла ли куртка, если такую носит сам Дима Билан? О физических свойствах товаров пекутся только в самой низкой нише: об этом говорят разве что с бабульками на рынках да в подземных переходах. А пригламуренной публике подавай марку и престиж» [428]. Соответственно, реальные свойства рекламируемых товаров уже никого не интересуют. «Сегодня все меньше рекламы, упирающей на реальные свойства рекламируемых предметов (сладкий, вкусный, теплый, быстрый) — это прошлый век. Сегодня говорят о «демократическом газе», “правильном пиве”, о будущем, которое “зависит от тебя” — т.е. о предметах виртуально-престижных. Кому охота пить неправильное или не контролировать свое будущее? Вот именно! Значит, надо покупать» [429].
Итак, положим, свободный потребитель сформирован. Ему бы потреблять и потреблять, утоляя свои неуемные «хотения», устремления, способности, возможности, «вольности и права». Он модно и «престижно» настроен, манипулируем. Ему можно втюхивать любые имиджи. Он постоянно нуждается в обновлении своей «потребительской корзины». Но как же современному трудящемуся, который, к тому же, стал оплачиваться меньше, доступно удовлетворение культивируемых в нем потребностей? Капитал нашел простой ответ, начав активно раздавать кредиты, ссуды, ипотеки, льготы, всячески стимулируя покупательную активность [430]. Причем, раздача кредитов, ипотек предельно упрощена. Они выдаются и под будущее, на долгие сроки, по доступной цене, по низкой (даже отрицательной) ставке, вплоть до, так называемых «вертолетных денег». Разумеется, в ход пускается реклама, манипуляция, льготы, преференции, — все, что входит в индустрию имиджей.
Тем самым, — всемерно наращивая долги (государственные, корпоративные, потребительские), кредитуя почти что угодно, разжигая приобретательские инстинкты, — наступление экономического ступора, действительно удалось искусственно предотвратить. Массовая раздача потребительских кредитов, ипотеки и т.д. привело к ускоренному росту потребительских расходов. Возникла иллюзия роста уровня жизни. Причем, — при падении реальной заработной платы. Верно, на деле власть капитала над трудом усиливается, он, опять, спекулятивно обогащается. Тем не менее, за счет проводимой политики трудящиеся, хоть и в долг, но серьезно улучшили условия своей жизни, покупательная способность населения оказалась существенно простимулированной. А самое главное — корпорациям удалось создать новые рынки капиталов, сбыт товаров и услуг.
Разумеется, так просто все не складывается. Есть здесь своя, оборотная сторона, имеющая очень даже высокую цену. Откроем ее, коснувшись еще одного, весьма важного аспекта, связанного с рассматриваемыми моментами, стимулирования экономики Западным капиталом.
С переходом к финансово-спекулятивной экономике, говорилось выше, важнейшим средством наращивания прибылей, в том числе ВВП, является удлинение посредствующих «цепочек» движения созданного продукта (от производителя к конечному потребителю). Между производителем и непосредственным потребителем размещается труд целого ряда посредников. Именно через них продукты проходят, возрастая в цене, прежде чем попасть к их конечному потребителю. Такая организация общественного труда, производства еще называется «углублением разделения труда». В данном процессе «удлинение цепочек», не только «разделяет» труд предпринимателей, служа «зарабатыванию денег» ими, но также разделяет труд на низших уровнях, простых тружеников, превращая зачастую работника в обыкновенного «кнопкодава», исполнителя крайне примитивных манипуляций.
Практика углубления разделения труда (соответственно, демонополизации) формируется далеко не просто, стихийно (в связи с естественным расширением рынков). Напротив, — утверждается в административном порядке, сверху (именно, в силу отсутствия рынка, его, таким образом, искусственного «растяжения»). Предписано: каждый на своем месте должен производить что-либо конкретное, строго определенное, фиксированное. Это в известном смысле, «благое намерение». По крайней мере, государство рассчитывает держать за создаваемыми в обществе благами и услугами контроль. В том числе — по части налогообложения, соблюдения конкретным производителем, бизнесом законности, прозрачности того, чем он занят. Тогда будет неповадно обманывать общество, скажем, верша незарегистрированные дела и, наживаясь «нечестным путем», за счет других. И, что важно, таким образом весьма растет ВВП страны.
Надо думать, практика углубленного разделения труда складывается не обязательно с приходом постиндустриализма, а еще раньше: в условиях индустриализма для учета и контроля (важнейшие принципы индустриального капитала) дел, бизнесов людей. Стало быть, что бы люди ни производили, какие бы услуги ни предоставляли, — все это должно быть зарегистрировано, регламентировано, обставлено законом. Должно приносить обществу доход в виде соответствующих отчислений, налогов.
Так, если кто-либо решил, скажем, выращивать баклажаны, то должен зарегистрироваться в качестве фермера. То есть, — обязан иметь лицензию на данный вид деятельности. Соответственно, за это надо платить, в том числе налоги. При отсутствии лицензии, — не имеешь права заниматься означенным. Дела могут доходить до курьезов. Скажем, перегорела в доме лампочка, потек водопроводный кран, нужно покрасить дверь. Поскольку нет лицензии, — ты не в праве заняться данной «элементарщиной». Начнешь самонадеянно восстанавливать, ремонтировать, — оштрафуют. Следует пригласить специалистов, имеющих на то право, лицензию, оплачивая, конечно, подобающе их работу, растя, тем самым, и ВВП.
Повторимся, вроде бы, все нормально. Ведь, в дополнение к сказанному, углубление разделения труда создает базу для рабочих мест, расширяет рынок рабочей силы. Да и прибывает число людей, занятых бизнесом, упраздняется своеволие монополистов. И необходимый продукт, ВВП множатся. Растет выпуск товаров, обновляется их номенклатура и проч. Правда, многое из сказанного имеет место при условии расширения рынков «естественным» (для буржуазного существования) путем, «самотеком».
Когда же рынки углубляются посредством искусственного, административно-насильственного разделения труда, — причем, между людьми, «вещно»-потребительски ориентированными, — налицо противоположный эффект. Вообще, когда разделение труда доводится до абсурда, когда из труда полностью выхолощен творческий момент, он сведен к исполнительству примитивнейших функций, — вместо человека его способны вполне выполнять автоматы, роботы. Возможно, это и хорошо. Но, как бы там ни было, поскольку уровень расчеловечивания труда зашкаливает, момент человечности в нем вытравлен, возникают крайние негативы, вплоть до парадоксов.
Да, можно углублением разделения труда добиться, — по крайней мере, в начале пути, при наличии условий экстенсивного движения, — некоторого расширения рынков, даже где-то передачи примитивного труда (вернее, функций) машинам. Но, в целом, доведенный до крайней примитивности, искусственно поделенный, атомизированный труд непременно обеднит внутренний мир людей. Соответственно, круг потребностей последних сузится до прихотей, исчерпываемых выполняемой разновидностью труда. Капитал получит возможность обогащаться за счет культивирования не столько умножения потреб одного человека, сколько благодаря расширению круга потребностей людей данного общества в целом. Формируются, тем самым, симулякры, частичные люди, люди-приставки («штифтики») некоего сложного, порой даже невидимого (например, облачно-цифровой платформы), механизма. Главное — перед нами потреблясты всех мастей!..
К тому же, упрочивается примитивное, вульгарное, уже нетерпимое, понимание современного труда как предельно обобществленного, обобщенного процесса. Здесь индивидуальный, частный труд какого-либо лица имеет смысл, раскрываем по сути, лишь в таком контексте. Сохраняющееся противоречие между общественным (обобщенным) характером труда и частнокапиталистическим присвоением не позволяет усматривать подлинную цену, значимость труда. Продолжает царить и крепиться вульгарное, примитивное понимание и отношение к труду. И этим примитивизмом, вульгаризацией труда грешат не только обыкновенные капиталисты (функции капитала), но, что хуже всего, и именитые экономисты, специалисты высокой квалификации.
Уж на что почитаемый нами академик Авагян, как, впрочем, сотворчествующий с ним, Александр Леонидов, на работы которых мы часто опираемся, цитируем, — они тоже не освобождены от вульгаризации (доходя до игнорирования) роли труда, в частности, трудовой теории стоимости. Во многом это объяснимо, вроде бы, повсюдным сегодня фактом спекулятивного «делания денег из денег», а также невидением другого, когда неоплачиваемый и присваиваемый труд людей, народа, как и прежде, выступает источником капиталистической наживы. Об этом речь пойдет в следующем разделе.
Заканчивая осмысление второго пути «инновации» потребления, вообще переходя к итогу касательно обеих моделей экономики, отметим еще один негатив от чрезмерного разделения труда, который обязан также монетаристской экономической политике.
В допостиндустриальных условиях человек тоже выступал приставкой к машине. Но он ее реально предметно ощущал, и труд его тут не был столь оскоплен. Теперь же «машина» во многом виртуальная (тоже обобщенная в «платформу», «сеть»). Она, главное, настолько частностит, — причем, незаметно, невидимо, вплоть до аватаризации, — работника, что как таковой последний ни на что другое не пригоден. Ждать от него совершение чего-либо более сложного, создание вещей, выходящих за, определяемый его трудом, круг, реально наращивающих необходимый продукт, просто бессмысленно.
Так происходит деградация, потеря подлинно человеческих творческих способностей. Вот (собственно, и многими другими каналами), до чего доводится человек современным капиталом. Кстати, — не без труда подготовленных «креативных специалистов», реализующих рассмотренные модели экономики. А ведь на очереди дальнейшее расчеловечивание посредством распространившихся и упрочившихся недавно цифровых технологий, облачных платформ, Big Data, чипирования, киборгизации, трансхуманных идей и практик.
Спросим снова и снова: смогут ли, срабатываемые последними, вообще, всем ходом дел в обществе, частичные люди-работники (точнее, мутанты, постхуманы, штифтики) продуктивно созидать, быть креаторами нови, хотя бы на своем предприятии? Под силу ль им ширить и находить новые рынки, интенсифицировать экономику, производство? Тем более, — решать насущные исторические задачи, избавлять жизнь от коллизий и невзгод буржуазности. Где их плечи, руки для спасения мира от наваливающихся на него глобальных бед от, все той же, производственной гонки? Разве способны они служить истоком и целям, где интенсивный прогресс экономики, общества, наконец, технологий будут черпать энергетику, импульсы, цели?..
Данные вопросы, особенно последний, под углом зрения проясненного, обрели в определенном смысле риторический характер. То есть, обнажили тупики и бесперспективность хозяйствования и экономической политики рассмотренными путями.
Примечания
404. Вазген Авагян. Капитализм пожирает человечество // economicsandwe.com.
405. Там же.
406. См.: Маркс К. Введение]. Общее отношение производства к распределению, обмену, потреблению. — К. Маркс, Ф. Энгельс. — Сочинения. — 2-е изд. — т. 46. — Ч. 1. — С. 28-36.
407. Там же. — С. 31.
408. Там же.
409. Там же. — С. 32.
410. Там же.
411. Там же.
412. Там же.
413. А. Самсонов. Системный кризис капитализма. А что ждет Россию? //
414. Маркс К. Экономическо-философские рукописи 1844 года // Маркс К., Энгельс Ф. Соч. — Т. 42. — С. 130.
415. Евгений Черных. Третья Индустриальная Революция преобразит весь мир! // http://www.kp.ru/daily/26172.7/3060379/.
416. Замечательно все это описано в книге известных авторов. См.: Веркор, Коронель. Квота или «сторонники изобилия» // сб. «Французские повести». — М.: Правда, 1984.
417. Валерий Панов. Реклама правит миром (заметки пессимиста) //. http://www.centrasia.ru/newsA.php?st=1455778680.
418. Татьяна Воеводина. Прекариат — дитя упадка // http://domestic-lynx.livejournal.com/181848.html.
419. Там же.
420. Там же. См. также: Н. Кричевский Понты дороже денег // http://mk.ru.
421. См. об этом: Игорь Вайсман. Капитализм обречен. Что дальше? //
422. Игорь Вайсман. Указ. Соч. — Там же. См. также: Рай западного образца // http://www.yaplakal.com/forum7/topic999665.html.
423. Игорь Вайсман. Указ. Соч. — Там же. См. также: Предательство ради потребления. Как избежать судьбы позднего СССР (russkiy_malchik May 5th, 16:15) // http://russkiy-malchik.livejournal.com/745852.html; Андрей Ваджра. Неуемное потребление // http://andreyvadjra.livejournal.com/634409.html.
424. Идеология потребительства разрушает планету. Что дальше? // См. также: И. Вайсман. Капитализм обречен. Что дальше? // Сколько осталось “Титанику” — западные оценки западной экономики | Николай Стариков // http://nstarikov.ru/blog/63897; https://t.me/Mikle1On/16647.
425. см. Александр Леонидов. ИЗ ТУПИКА НА ВЫХОД! //
426. Андрей Ваджра. Неуемное потребление // http://andreyvadjra.livejournal.com/634409.html.
427. Там же.
428. Татьяна Воеводина. Указ. Соч. Там же.
429. Там же.
430. Сошлемся еще раз в данном отношении на книгу Веркора и Коронель. См.: Веркор, Коронель. Указ. Соч. — Там же.
Практика общий охват извне08. 2. 2. 1-4
© Copyright: Шамсутдин Алиев, 2023
Свидетельство о публикации №223082500123
Свидетельство о публикации №223082500123
Рецензии