Уютное гнёздышко

У Ю Т Н О Е  Г Н Ё З Д Ы Ш К О

   Каждую субботу на этом, забившемся в сиреневые кущи рынке он продавал свои, писанные маслом полотна: высок, сухощав, с негустой седеющей бородкой, в роговых очках. И в нынешнюю субботу был он на своём месте. Занудливо моросило и потенциальные покупатели, больше смахивающие на прохожих, мелкими табунками, не задерживаясь у его шедевров, всё бежали, бежали... Только одна миловидная молодая особа остановилась и стала пристально вглядываться в одну из картин, на которой в приглушённых тонах был изображён интерьер спальни с распахнутым окном и в нём огненнокрасные ягоды шиповника. Картина называлась  "Уютное гнёздышко".
   -- Ностальгируете? -- обронила девушка.
   -- Вы -- мне? -- удивлённо воскликнул автор "гнёздышка".
   -- Вам, кому же ещё -- нас тут, как видите, только двое...
   -- Почему вы решили, что я ностальгирую?
   -- Вы определённо очень несчастливы, -- вместо ответа молвила его собеседница и спросила вдруг: -- У вас есть любимая женщина?
   -- Странный вопрос! -- замялся было он. -- Я ведь уже не молодец, мадам, и вы наверняка предполагаете сколько мне... Послушайте, какого, в конце концов, рожна вы ко мне привязались! Нравится -- берите, нет -- ступайте себе...!
   -- Погодите, не гоните меня! -- примирительно проговорила девушка. -- Я не всё ещё разглядела... Кстати, в вашем "гнёздышке", вы явно слукавили; эту вещь, я подозреваю, вы писали по памяти...
   -- Да, это так, и что?
   -- Подозреваю, вы много позабыли, или посчитали: будет лишним!..
   -- Интересно, интересно! И что же я упустил?
   -- Вы изобразили подставку для цветов и ни одного цветка на ней...
   -- И что с того? Знаете, милочка, не напускайте тумана!
   -- Ну как же, коль уж есть подставка, то, по логике, на ней должны быть и цветы -- так ведь?
   -- В общем, да... когда-то на ней они были, эти... как их...
   -- Не трудитесь, позвольте я скажу, как они назывались?.. Вы заинтригованы?
   -- К чему вы клоните, молодая интересная? Уж не ясновидящяя ли вы? -- волнительно сглотнув, промолвил торговец.
   Оставив реплику без ответа, девушка продолжала:
   -- Так вот, те цветы назывались герань; такие знаете: листок разомнёшь в пальчиках -- па-а-ахнет! А какие соцветья у них: алые, что кровь, пышные... Ах!
Они у вас умерли, да?..
   Её визави судорожно выдернул из пачки сигарету, с трудом раскурил, жадно затянулся...
   -- Не мучайте меня! -- взмолился он. -- Скажите же, наконец, кто вы!
   -- Я ваша дочь, Евсей Иванович, -- просто и буднично ответила девушка.
   -- Что? Вы -- моя дочь?! Вы бредите, милая; этого не может быть -- моя дочь умерла.. умерла ещё ребёнком... Почти двадцать лет тому...
   -- А хотите, я скажу, на что похожа родинка на вашем правом плече и что выколото на левом...
   Он стоял столбом, не в силах что-либо вымолвить... И вдруг, как пелена с глаз у него, как вспышка...
                *   *   *
   ... Они только что откупорили вторую бутылку "Столичной" и, уже довольно хмельные, собирались очередной раз выпить за уходящий. Наполнили стаканы, подняли, чокнулись: "Ну, давай, Егор!" "Будь здоров, Евсей!" Пригубили... И в этот момент на кухне что-то грохнуло, оттуда вырвался клуб пара и раздался душераздирающий визг Танечки, пятилетней дочурки Евсея. Сшибаясь плечами, мужчины бросились туда... Ужас обуял их. На полу валялась большая ведёрная кастрюля, в которой собирались сварить компот и рядом, раскинув в стороны ручонки, лежала Танечка со своей любимицей, розовощёкой и всегда улыбчивой куколкой Катюней.
   Больше года жена Ольга металась по больницам. Врачи многого не обещали: жить, возможно, будет, но избавить её от шрамов на теле мы увы! не сможем.
   Евсей же загулял, запил, семью навещал всё реже и реже, да и то лишь затем, чтобы из больничных жены на выпивку выклянчить. А когда жена призналась, что их дочь в любой момент умереть может, -- так доктора ей сказали, -- Евсей перестал приходить совсем. Потом по нехорошему делу угодил в тюрягу. Оттуда вышел почти состовшимся художником. Побывал в Москве, потолкался на Старом Арбате, пригляделся, приценился... Попробовал "толкнуть" свои творения... Ничё, пару картинок приобрела пожилая фрацузская пара, ещё одну купил смурной брюхатый москвич... О семье живописец забыл совсем. Снял квартирку в ближнем Подмосковье. В стандартной девятиэтажке. Однокомнатную. На шестом...
                *   *   *
   ... Евсей с превеликим трудом выбрался из в общем-то недалёкого прошлого. Освоившись с реальностью, тихо вопросил:
   -- Так ты не умерла, дочка?
   -- Как видишь, -- услышал в ответ.
   -- А как же...
   -- Тебе больше нечего сказать мне? -- донеслось до него, точно из набитого ватой мешка.
   Евсей стоял словно окаменелый, стоял, втянув голову в плечи, часто моргал, борода его мелко подрагивала... Он просто стоял. А его дочь была от него уже шагах в тридцати и всё удалялась, удалялась... Вот, зашла за газетный киоск, вот, смешалась с толпой... Придя в себя и поручив стеречь свои шедевры ветру, он бросился вдогонку. Настиг дочь у трамвайной остановки. Забежал вперёд и пал на колени... Воскликнул:
   -- Прости меня! Прости, доченька!
Татьяна испуганно ойкнула, выставила перед собой ладошки...
   -- Что вы делаете? Встаньте! На нас люди смотрят...
   Люди, -- а их на остановке было не меньше десятка, -- и впрямь с живейшим интересом воззрились на нежданную сценку. "Бедняга, видать сильно провинился!" -- посочувствовала какая-то из женщин. Кто-то из мужиков хмыкнул: "Да уж, кто-то счета оплачивает, а кто-то их оплакивает." Сам же Евсей так расчувствовался, что сперва завсхлипывал, а потом тоненько, по-щенячьи заскулил...Он продолжал стоять на коленях...
   -- Мама хоть жива?
   Спросил и сжался, ожидая ответа.
   -- Мама жива, -- отвечала дочь
   -- Дочь, мне... мне... -- он явно не находил слов. -- Мне можно к вам? Совсем ненамного... на минутку всего... Можно, а?
    Татьяна не возмутилась, не сделала удивлённые глаза, она просто пожала плечами:
   -- Приходи... Надеюсь, наш адрес ты ещё не забыл...
   Евсей открыл рот, но вымолвить так ничего и не смог. И только когда битком набитый трамвай скрылся за поворотом, он сказал вослед:
   -- Спасибо, дочка!
   

                Владимир ХОТИН