Ояви пришла, краткое содержание

(Из серии «Факты не для печати»

     История произошла в Свердловске, в студенческой общаге, когда главный герой учился на факультете журналистики. (Екатеринбурга то ли уже не было, то ли ещё не было, город был – Свердловск). У молодёжи возникла традиция братаний: выпивали брудершафт – и они уже братишки да сеструли, в разговорах — только на «ты», стопроцентная откровенность и обязанность выручать братишек да сеструль из всех бед. Вот однокурсница и попросила новоявленного братишку – главного героя – выручить её. Помочь разобраться в «одном вопросе».
     Чтобы проиллюстрировать этот «один вопрос», сеструля, допив последнюю каплю из брудершафтной рюмки, раскрыла фотоальбом. Показала самую большую фотографию. Цветную. Это был свадебный портрет: невеста и жених в сельсовете во время бракосочетания. Спросила:
     «Гляди, у меня здесь физиономия не обезображена интеллектом?».
     Невеста с цветной фотографии была относительно похожа на сеструлю. Очень относительно. Пустоглазое, глупое, трусливое, но нагло-избалованно-ухмыляющееся существо (крайности смыкаются, будучи противоположными краями одного единого явления). Значит, несколько лет назад сокурсница была такой и с тех пор очень сильно изменилась в лучшую сторону.
     А сеструля сказала, доставая ещё одну свою (как подумал главный герой) фотографию. Чёрно-белую. Плохонькую. Отпечатанную (как предположил главный герой по ходу дела) с плёнки какого-то любительского кинофильма о Гражданской войне:
     «Теперь сюда гляди!».
     Главный герой поглядел. Красноармейцы-кавалеристы в будёновках. Комиссар в будёновке и кожанке, верхом. И — сеструля, тоже верхом. Сидит на коне по-мужски (ноги – по обе стороны от седла), хотя одета по-женски по-сельски.  Главный герой перевёл взгляд с чёрно-белого снимка на живое лицо. Убедился: она. Сеструля. Уже – не как во время бракосочетания в сельсовете. А – как сейчас, в университете. Умная. По-умному обаятельная. С твёрдым – хоть и абсолютно женским – характером.
     «Это где и когда снято?» – спросил главный герой.
     «После Гражданской войны сразу, во время рейда ЧОНа против недобитых беляков, – ответила сеструля. – Бабушка. Не я. Моя бабушка. Похожи? Она выгоняла белобандитов из Кайского уезда Вятской губернии, как старостиха Василиса Кожина французов в 1812 году – из Подмосковья. Что скажешь? Не молчи, не молчи! Важно знать твоё мнение. Что это такое и как оно называется, я – знаю».
     «А что это такое и как называется?».
     «У нас в селе судят-рядят так: покойная бабушка ко мне ояви пришла. Контакт у меня с её душой. Типа индийского метемпсихоза – переселения душ».
     Если бы главный герой не сидел на стуле рядом со столом с фотографиями, он был сел на пол. Ноги ослабели. Доводилось слышать подобное словосочетание – «прадед ояви пришёл» – на другом, противоположном краю Азии: на Дальнем Востоке! Помор с устья реки Индигирки рассказывал ему, как крошечный сынок вдруг заговорил прадедушкиным голосом и потянулся к прадедушкиным вещам, самого предка (который умер за годы до тех времён) не зная! Но это – тоже не в Индии! Это – больше сказать – не в шутливых куплетах Владимира Высоцкого о переселении душ! Представляете, читатель? Повеяло жуткой древней мистикой.
     «Близкие быстро заметили, что я, еле домучив сельскую школу-восьмилетку, до страха верно напоминала умную бабушку! – сказала сокурсница. – И лицом, и голосом. А как бабушка прожила, – близкие тоже знали до страха верно! Как недолго. До 1936 года. До декабря месяца. Её родимый Кайский уезд её родимой Вятской губернии уже превратился в самое страшное место для ссыльных раскулаченных во всей Кировской области. Хотя бабушка была против. И в область ездила, в Киров-то, и в Москву письма писала: «Неча тут ссылку устраивать! Тут отвеку люди вольные жили!». Да всё зря. Родня – люди малограмотные, но мудрые, – обрадовалась, когда бабушка, не дожив месяц до 1937 года, умерла своей смертью в своей постели. Ну… не совсем своей смертью. От ран. От старых ран. Их было две. Или три. Огнестрел. Очень тяжёлый. Но родня обрадовалась: «Дык хотя бы подалее от пресловутой стенки!». Родня не желала, чтобы я возросла похожей на бабушку. Самое страшное ругательство среди детей в нашей школе было: «Ты чё, шибко умная, да-а-а?! Дураки на поезде катаются, умные под поездом валяются!». Ссыльно-поселенческое влияние! Итого? Возросла вот эта невеста с пустыми неумными глазами. Картинка к народной поговорке: не то погано, что дура, а то погано, что дура хитрая. Устроилась я в доярки. Не в полеводство, где с ранья берись за труд на свежем воздухе, под дождичком, под ранним вятским снегом! В доярки! Хоть по колено грязь, да в тепле и под крышей! Чувствуешь разницу? Зарабатывала я хорошо. Половину зарплаты пропивала в течение двух-трёх дней. Премии пропивала полностью. И – сразу, в течение одного дня. Даже не показав благоверному, который сам был не дурён погудеть. Вечерние драки в семье стали точно таким же обычным делом, как утренний опохмел. О своих недостатках я старалась думать как можно реже: «не мы таки, жизнь така», мол. Витькины недостатки замечала ой-ёй-ёй как. Драки были жуткие. Год шёл за годом… хорошо хоть, дети не рождались, мало ли по деревням дебильных и уродливых детей от пьяного секса… но вдруг с твоей будущей сеструлей что-то произошло. Что-то странное. И опять – реально. Не в сказках. Не в книгах. Не в песнях. Доярка-выпивоха стала журналисткой-фельетонисткой районной газеты. Убежала я от мужа из деревни в район – в райцентр, то есть. Стала уборщицей здания райкома партии, где – в одном крыле, на первом этаже, – размещалась редакция. Рассказывала журналистам новости. Но рассказывала так, что вся редакция вдруг поняла: это – готовые репортажи, очерки, фельетоны… не записанные, почему-то, на бумагу. Велели записывать. Я стала записывать. Мучилась страшенно: почерк был медленный, а ошибок – множество. Редактор, сжалившись, позволил мне надиктовать мой лучший фельетон сразу линотипистке сразу в типографии, как многие журналисты – например, Михаил Кольцов, чей «Испанский дневник» я читала вечерами, в библиотеке взяв, – диктовали своё на пишмашинку. И гром от того фельетона был… шириной во всю область! Итого? Вечерняя средняя школа да факультет журналистики. Придурь кончилась. Началась жизнь. И твоя будущая сеструля почувствовала: бабушка теперь довольна мною».
     «Она тебе что, во сне снилась, пока ты пила? Упрекала тебя? Стыдила? Или как?».
     «Не-не, братишка! Ты сам представь: где я тогдашняя — и где слово «стыд»?! От меня все слова отскакивали, как горох от стены. И не верила я ни в сон, ни в чох, ни в вороний грай. А вот… поступив на журфак, душою поняла: сейчас моя бабушка  довольна. Я объяснила? Извини, лучше этого объяснить не смогу».
     Вот такая история.
     (Окончив журфак, сеструля вернулась с дипломом на родину, где ждал протрезвевший экс-муж. Шофёр редакционного «Уазика». Он знал, где она учится. «Завязал», дождался, «по-нову расписались», двух дочек народили… но это – другой сюжет).
     1978-2023.