Ояви пришла, краткое содержание

(Из серии «Факты не для печати»)

     История произошла в Свердловске, в студенческой общаге, когда главный герой учился на факультете журналистики. (Екатеринбурга то ли уже не было, то ли ещё не было, город слыл – Свердловск). У молодёжи возникла традиция братаний: выпивали брудершафт – и они уже братишки да сеструли, в разговорах – только на «ты», стопроцентная откровенность и обязанность выручать братишек да сеструль из всех бед. Вот однокурсница и попросила новоявленного братишку – главного героя – выручить её. Помочь разобраться в «одном вопросе».
     Чтобы иллюстрировать этот «один вопрос», сеструля, допив последнюю каплю из брудершафтной рюмки, раскрыла фотоальбом. Показала самую большую фотографию. Цветную. Это был свадебный портрет: невеста и жених в сельсовете во время бракосочетания. Спросила:
     «У меня здесь физиономия не обезображена интеллектом?».
     Невеста с цветной фотографии была относительно похожа на сеструлю. Очень относительно. Пустоглазое, глупое, трусливое, но нагло-избалованно-ухмыляющееся существо (крайности смыкаются, будучи противоположными краями одного единого явления). Значит, несколько лет назад сокурсница была такой и с тех пор очень сильно изменилась в лучшую сторону.
     А сеструля сказала, доставая ещё одну свою (как подумал главный герой) фотографию. Чёрно-белую. Плохонькую. Отпечатанную (как предположил главный герой по ходу дела) с плёнки какого-то любительского кинофильма о Гражданской войне, который сняли в Доме Пионеров школьники-старшеклассники:
     «Теперь сюда глянь!».
     Главный герой глянул. Красноармейцы-кавалеристы в будёновках. Комиссар в будёновке и кожанке, верхом. И – сеструля, тоже верхом. Сидит на коне по-мужски (ноги – по обе стороны от седла) и одета по-мужски... но – явно она! Сеструля! Не как во время бракосочетания в сельсовете. А – как сейчас, в университете. Умная. По-умному обаятельная. С твёрдым – хоть и абсолютно женским – характером.
     «Это где и когда снято?» – спросил главный герой.
     «После Гражданской войны сразу, во время рейда ЧОНа против недобитых беляков, – ответила сеструля. – Бабушка. Не я. Моя бабушка. Похожи? Она выгоняла белобандитов из Кайского уезда Вятской губернии, как старостиха Василиса Кожина французов в 1812 году – из Подмосковья. Что скажешь? Не молчи, не молчи! Важно знать твоё мнение. Что это такое и как оно называется, я – знаю».
     «А что это такое и как называется?».
     «Ояви пришла. Бабушка ко мне ояви пришла».
     «Переведи».
     «Контакт у меня с бабушкиною душою».
     «Что?!. Ну, то есть: ты серьёзно?!.».
     Если бы главный герой не сидел на стуле рядом со столом с фотографиями, он был сел на пол. Ноги ослабели. Доводилось ему слышать подобное словосочетание – «прадед ояви пришёл». На другом краю Азии, противоположном от Приуралья. На родном Дальнем Востоке. Помор с устья реки Индигирки рассказывал ему, как крошечный сынок вдруг заговорил прадедушкиным голосом и потянулся к прадедушкиным вещам, самого предка (который умер за годы до тех времён) не зная! Но это – тоже не в Индии! Это – больше сказать – не в шутливых куплетах Владимира Высоцкого о метемпсихозе, сиречь переселении душ! Представляете, читатель? Повеяло древней мистикой. Жуткой мистикой. Но ведь… мистика – это же несерьёзно! Мистика – это позавчерашний день цивилизации! Всё надо объяснять с современной научной точки зрения!
     «Близкие приметили, что я, еле домучивая сельскую школу-восьмилетку, с каждым месяцем и днём всё больше походила на умную бабушку! – сказала сокурсница. – И лицом была похожа, и голосом. А близкие знали, как бабушка прожила! Как недолго прожила она. До 1936 года лишь. Её родимый Кайский уезд её родимой Вятской губернии уже превратился в самое страшное место для ссыльных раскулаченных во всей вновь сформированной Кировской области. Бабушка была против. В самую Москву депутатский запрос писала: «Неча ссылку тут устраивать! Тут от века люди вольные!». А всё зря, братец!.. Но до ежовщины бабушка не дожила. Под репрессии не попала. Умерла своей смертью в своей постели. Ну… не совсем своей смертью. От ран. От старых ран. Их было две. Или три. Огнестрел. Очень тяжёлый. Но село – люди малограмотные, да мудрые, – обрадовалось: «Ладно, хотя бы подалее от пресловутой стенки!..». Родня не желала, чтобы я росла похожей на бабушку. Самое ругательное ругательство среди детей в нашей школе к тому времени было: «Ты чё-то шибко умная, дураки на поезде катаются, умные под поездом валяются!». Ссыльнопоселенческое влияние. Ты у себя на Дальнем на своём родном Востоке, поди, с такими же делами сталкивался».
     «В моих родных заполярных местах этого не было. Так называемый Берлаг южнее располагался».
     «Ну, счастлив ваш кон, если так!.. А у нас старики на ссыльных бедолаг насмотрелись и своих малышей отроду научили: не высовывайся, мал, не высовывайся, шаг вправо, шаг влево в наших краях – доднесь побег, а прыжок на месте в наших краях – доднесь провокация, только не в прямом уж смысле, в переносном, застрелить не застрелят, раз амнистии все давно состоялись, но судьбу твою походя изломают, не расти, мал, умным, а расти, мал, хитрым!.. Итого? Выросла вот эта невеста с пустыми неумными глазами. Живая ходячая картинка-иллюстрация к народной поговорке: не то погано, что дура, а то погано, что хитрая дура. Умеющая пристраиваться там, где реже бьют. Оформилась после школы в доярки. Не в полеводство, где с ранья берись за труд на свежем воздухе, под дождичком, под ранним вятским снегом! В доярки! Хоть по колено грязь, а не по щиколотку, как в поле, зато – тепло да под крышей! Чувствуешь, братец, разницу?».
     «Чувствую!.. Мои родственники тоже не хотели, чтобы я журналистом стал!.. А какая волна тебя-то саму на журфак с молочнотоварной фермы забросила? В редакции доход – не то, что у доярки! Раза в два, в три меньше!».
     «Вот о том я и говорю тебе, братуля!.. Зарабатывала я очень хорошо. Половину зарплаты пропивала в течение двух-трёх дней. Премии пропивала полностью и сразу, в течение одного дня, даже не явив деньги благоверному, который сам был охоч погудеть. Вечерние драки в семье считались таким же обыкновенным делом, как утренний опохмел. О своих недостатках я старалась думать как можно реже: «не мы таки, жизнь така», мол. Витькины недостатки замечала ой-ёй-ёй как. Год шёл за годом… благо хоть, детки у меня не рождались, братуля, мало ли по сёлам дебильных и уродливых детей от пьяного секса… но вдруг с твоей будущей сеструлей что-то произошло. Что-то странное. Но – хорошее на сей раз. И опять – реально. Не в сказке. Не в книге. Не в песне. Доярка-выпивоха стала журналисткой-фельетонисткой районной газеты. Убежала я от мужа в район. В райцентр, то есть. Стала уборщицей здания райкома партии, где в одном крыле, на первом этаже, – редакция. Рассказывала журналистам новости. Рассказывала так, что вся редакция вдруг поняла: это – готовые репортажи, очерки, фельетоны, не записанные на бумагу. Редактор велел записывать. Я стала записывать. Мучилась страшенно: почерк был медленный, а ошибок – множество. Писала «печатными» буквами, как дети в школах стенгазеты пишут. Редактор, сжалившись, позволил мне надиктовать мой лучший фельетон сразу линотипистке сразу в типографии, как многие журналисты – например, Михаил Кольцов, чей «Испанский дневник» я читала вечерами, в библиотеке взяв, – диктовали своё на пишмашинку. Гром от того лучшего фельетона случился… шириной во всю область! Итог? Вечерняя средняя школа да факультет журналистики. Придурь кончилась. Началась жизнь. И твоя будущая сеструля почувствовала: бабушка теперь довольна мною. Есть вопросы? Прошу задавать вопросы».
     «Слушай, я чего-то главного не понимаю! Бабушка тебе во сне снилась, пока ты пила? Упрекала тебя? Стыдила? Или как?..».
     «Нет, братуль! Я не верила ни в сон, ни в чох, ни в вороний грай, пока пила! И давить на мою рабоче-крестьянскую совесть было в те времена бесполезно. Ты сам вообрази: где я тогдашняя – и где слово «стыд»?! От меня все слова и словосочетания отскакивали, как горох от стены!.. Но, поступив на журфак, я душою поняла: сейчас моя бабушка довольна мною. Я объяснила? Извини, по-другому никак объяснить не смогу».
     Окончив университет, сеструля вернулась с дипломом на родину, где ждал протрезвевший экс-муж. Шофёр редакционного «Уазика». Он знал, где она учится. «Завязал», дождался, «по-нову расписались», двух дочек народили… но это – другой сюжет… а как всё объясняется с точки зрения современной науки, я до сих пор не знаю.
     1978-2023.

     Фото – из Сети. Другая война: не Гражданская, а Великая Отечественная. Но с сеструлиной бабушкой у этих партизан – внутреннее духовное родство, и я фотографию взял как ассоциативную иллюстрацию.