Щербина

     Я наклоняюсь к зеркалу. Я раздвигаю губы и щерюсь в улыбке как кинозвезда.
Обычно я стараюсь так не делать и улыбаюсь как можно скупее. Таких суровых лиц много в общественном транспорте.
     Но внимание моё привлекли не пустоты на месте кутних зубов, а щербина между передними. На меня вдруг нахлынули воспоминания такие живые, что я слышу лязг своих челюстей, вновь глотаю кусочек отколовшегося зуба и чувствую в носоглотке тревожный резкий вкус, какой бывает, если вас сильно ударят по морде. Раздув ноздри, выпучив глаза, я бросаюсь вперёд и машу руками как мельница: «Убей его!» - кричит толпа; «На тебе! На! – кричу я; «Ты шо, сказывся? – кричит рефери в бабочке. – Брэк!» - и оттаскивает меня от противника…
     Всю жизнь я был ужасно сложной натурой, и мной владели чувства, недоступные другим.
     Так, например, сейчас, в свои пятьдесят восемь, я совсем не чувствую себя старым, а чувствую участником самодеятельности, играющим старика Якова в «Судьбе барабанщика».
     В детстве меня смешили фразы покойного отца, вроде: «Такой молодой парень, всего сорок, а уже троим алименты платит!» «Парнишка! – думал я. – Совсем сыкун, восьмидесятника даже нет!»
     Будучи 62-го года рождения, я думал: «Как странно это звучит: «двухтысячный год»! Всегда было «тысяча девятьсот», а тут вдруг: «две тысячи»! А потом две тысячи первый! Две тысячи двадцатый! Ха-ха!»
     Но ещё больше не верилось мне, что если настанет эта фантастическая дата, двухтысячный год, мне будет тридцать восемь. «Ху-ху!  - думал я. – Не верю! Ну восемнадцать, ну двадцать пять! Но не тридцать же восемь! Кому? Мне?»
     Я, конечно, видел, что многие переживают этот зловещий возраст – тридцать восемь лет, но ведь это были многие, а не я, особенный и вечно молодой.
     Я так думал лет до тридцати четырех, но по прошествии времени и впрямь оказалось, что папа был прав и что сорокалетний мужчина это молодой парень и что сорок восемь – это не крайний предел человеческой жизни.
     И теперь, а мне уже почти пятьдесят девять, я всё еще чувствую себя молодым, по крайней мере гораздо моложе своих сверстников и удивляюсь, что они этого не замечают. Хотя моложавость и вправду предмет эфемерный и призрачный.
     Так, в ванном зеркале при свете сзади сбоку, я вижу одно – поджарого крепыша с лицом, несколько напоминающим Стинга. Но стоит меня снять на телефон, как я вижу совсем другое – какого-то краснорожего сивого мерина, похожего на спившегося Деда Мороза. Хуже же всего, если я случайно взгляну на себя в большом зеркале в детской, когда на мне ничего нет кроме носков и я не успел втянуть живот.
     Так же я могу впасть в депрессию, забывшись и повиснув на перекладине в каком-нибудь дворе, где мы с Попановым распили чекуню.
     Но большую часть времени я  чувствую себя подтянутым и крепким, как в те годы, когда я качался гантелями по шесть килограмм и бегал в среднем темпе до вокзала и назад.
     Но Боже мой! Хотя лучше сказать: «Японский бог!» - как же бредил я каратэ!
     О, бязевые кимоно, перешитые из солдатского белья сестрами и матерями! О, подпольные секции 70-х! О, бесконтактное каратэ моей юности! Сколько душевных порывов, сколько дурных молодых сил были отданы ему! Мечтать, мечтать и бредить, что в один прекрасный день ты вдруг станешь непобедимым Чаком, или молниеносным Брюсом! О, как сладко было месить воздух бесконтактными ударами: «Ити! Ни! Сан! Си! Го! Року!»
     Жизнь похоронила мечту и заставила срочно записаться на бокс в общество «Динамо». Но это было уже потом, когда я пришёл из армии и хулиган по кличке Залева Малый начистил мне лицо в подворотне за рестораном «Михайловград». В отчаянии от своей каратистской беспомощности я вскрикнул, вцепился хулигану в волосы и укусил за плечо.
     Но с боксом у меня связаны и гораздо раньшие вспоминания. Однажды на меня надели боксёрские перчатки, сказали: «Ты, главное, не минжуйся!» - и я принял участие в первенстве среди ПТУ.
     Вот как это случилось. У моего одноклассника Попанова был сосед, взрослый парень, культурист по кличке Конь. Этот Конь, настоящая фамилия которого была Козлов, был физруком в ПТУ №5. Располагалось это учебное заведение в тупике за универмагом. Там готовили кадры будущих поваров и маляров-штукатуров.
     И этот физрук Конь-Козлов был обязан выставить команду боксёров из вверенного ему ПТУ. Но то ли будущие повара не уважали спорт, то ли штукатурам было плевать на честь родной бурсы, но только у Коня не оказалось никого на примете, кто бы мог скрестить перчатки на этом областном ристалище. Естественно, для него, как для руководителя секции бокса, это было плохо и многим угрожало.
     Но тут мы с моим другом Попановым согласились и приняли участие в этой опасной авантюре за восемь рублей каждому и за рукописную брошюру о культуризме.
     Вот так и появилась у меня щербина, которой я долго козырял в школе и из-за которой сейчас, в конце жизни, два передних зуба похожи у меня на полузакрытый театральный занавес.