Мемуары Арамиса Часть 152

Глава 152

Я должен слегка опровергнуть сообщения Гримо в его романтических воспоминаниях о том, чего не было. Мне, надо сказать, понравилось читать его фантазии, но они не имеют никакого отношения к действительности.
Читатели уже, вероятно, обратили внимание на то, что в книге Гримо, озаглавленной «Двадцать лет спустя», описывается якобы предательство шотландцев, которые «продали» своего Короля. Гримо не разобрался в перипетиях. Он лишь видел, что шотландцам доставили деньги в размере двухсот фунтов стерлингов, а скрыть это было невозможно, поскольку его доставили в целом обозе повозок. Поскольку парламент выплатил эту сумму не столько золотом, сколько серебром, эти деньги, действительно, весили двести тысяч фунтов, и привозили их в ящиках. Ящики вскрывали и раздавали деньги по ведомостям, каждый получивший жалованье, ставил свою подпись, либо прикладывал палец, смазанный чернилами, а иные просто ставили крест против своего имени.
Казначеям и охранникам, прибывшим с этими деньгами, было запрещено допускать хотя бы слегка пренебрежительные высказывания о шотландских солдатах, парламент желал мира с ними. Английским солдатам, которым жалованье также было задержано, разумеется, было обидно видеть, что с шотландцами произведён расчёт, хотя и не полный, а лишь половинный. Конечно, шёпотом они между собой говорили о несправедливости, допущенной по отношению к ним, ведь они-то как раз и воевали, и победы над Королём следует отнести на их счёт, но парламент решил прежде всего рассчитаться с шотландцами. Им не было дела до того, что шотландские войска желательно было удалить обратно в Шотландию, а их заложника, Короля Карла, следовало под конвоем доставить в Лондон, чтобы лишить его возможности собрать ещё какую-нибудь армию и продолжить начатую им войну, или же объявить новую.
Обоснованность и разумность действий правительства никогда не утешала тех, кто считал себя обиженным этими действиями.
Обвинение шотландцев в том, что они продали своего Короля, никогда не звучало, кроме как из уст самого Карла, который уже мало понимал происходящее вокруг него.
Гримо описывает ситуацию так, будто бы мы долгое время оставались в расположении армии, в которой в качестве лейтенанта находился также и Мордаунт, тогда как Короля повезли в Лондон. В его описании мы покинули эту армию намного позже Короля, что дало нам возможность примкнуть к конвою, который сопровождал Короля в Лондон. Он также живописует нашу попытку похищения Короля по дороге в столицу.
Правда состоит в том, что Мордаунт своей основной целью пребывания в армии парламента видел месть Королю Карлу. Он не мог бы оставаться в том месте, где Король был передан армии парламента, тогда как конвой увёз Короля. Для него самым желанным было именно зрелище пленённого Карла, он не доверял никому, кроме самого себя, он не отстал бы от этого конвоя ни при каких условиях. Этот юноша был не глуп, он понимал, что в его игре именно Король Карл был самой большой ставкой. Действительно, если бы Карл вернул себе свою власть, у Мордаунта не было бы столь широких возможностей разыскивать нас и преследовать своей местью, как в том случае, если бы Карл был казнён, или, хотя бы, полностью и окончательно лишён власти. Расправившись с Королём, Мордаунт же приобретал ещё большее влияние на Оливера Кромвеля, тогда как власть самого Оливера Кромвеля также существенно возрастала. Это давало ему почти неограниченные возможности разыскивать нас по всей Англии и учинить над нами расправу по своему вкусу, ведь у него под началом была целая рота.
Кроме того, Мордаунт уже сообразил, что присутствие в Англии Атоса и меня объясняется нашим намерением спасти Короля. Таким образом, в лице Короля Мордаунт имел и наживку, на которую он мог бы ловить нас с Атосом, а также и д’Артаньяна с Портосом, после того, как он убедился, что нас связывает дружба, и, следовательно, общие цели.
Мордаунт, таким образом, имел своей целью расправиться с нами немедленно, после чего сопровождать Карла в Лондон, а когда узнал о нашем побеге, он присоединился к конвою по двум причинам. Во-первых, чтобы лично убедиться, что Король никуда не убежит, и препятствовать его побегу при любых попытках его освобождения, во-вторых, понимая, что если ему и повезёт встретиться с нами, то это именно в том месте, где будет находиться Король Карл.
Поэтому не могло бы возникнуть такой ситуации, при которой мы могли бы вчетвером следовать за конвоем, везущим Короля Карла, тогда как Мордаунт при этом пребывал бы где-то в другом месте. Этого и не было, разумеется.
Кстати, Гримо пишет, что д’Артаньян возражал, чтобы его обучали английскому языку. Ему не было необходимости его изучать, поскольку он его знал. Побывав в Лондоне посланцем Королевы Анны, он понял, что знание этого языка ему ещё может пригодиться, хотя во времена Бекингема в столице все дворяне знали французский, так как наш язык у них считался языком общения знати. В те времена, о которых я пишу, многие пожилые дворяне также знали французский, но молодёжь уже отказалась от изучения нашего языка, так что наши знания нам весьма помогли. Изо всех нас только Портос не знал английского, но он знал кое-как испанский, видимо, надеясь на то, что Королева когда-нибудь окажет с ним честь побеседовать, и ей, конечно, будет приятно услышать те пару сотен слов, которые он успел выучить, скучая у себя в поместье.
Единственное, что нам удалось – это тайно следовать за конвоем.
Гримо пишет, что наши друзья, д’Артаньян и Портос, решили разыгрывать роль союзников Кромвеля, пленивших нас, а мы, по его мнению, изображали их пленников, отдав им наши шпаги. Эта предосторожность не была бы успешной, поскольку в глазах местного населения все мы были иностранцами. Им никто не сообщал, что где-то по дорогам Англии движутся два добрых француза, взявших в плен двух недобрых французов. Это было бы нелепо. Если же Мордаунт и велел разослать уведомления о нас и наших друзьях, то он, конечно, догадался бы указать в них, что разыскиваются четверо дворян-французов с тремя слугами, он приложил бы наше описание, а также добавил бы, что двое из этих дворян могут попытаться изобразить из себя союзников парламентской армии, а двоих других выдавать за своих пленников, и что не следует верить этому представлению.
Что же касается конвоя, который следовал с Королём дабы не позволить ему сбежать, то вся армия парламента, направленная для того, чтобы забрать его у шотландцев, имела своей целью только доставку Карла в столицу, у неё не было более других целей, так что вся эта армия и представляла собой конвой. Скрыться в этом конвое, замешавшись в толпу, четырём столь заметным иностранцам, как мы, было совершенно немыслимо, и даже если бы на несколько часов мы затерялись в этой армии, о нас немедленно доложили бы генералу Кромвелю, от которого об этом тут же узнал бы и Мордаунт.
Что ж, чтение глав с описанием нашего следования до самого Лондона совместно с конвоем, сопровождавшим Карла, изрядно меня позабавило, и не более того.
Мои мемуары не содержат вымыслов, поэтому я не собираюсь описывать в них что-либо подобное.
Нам надлежало пробираться в Лондон окольными путями, изменив внешность как можно радикальней. Мы должны были бы бросить наши шпаги, сохранив только небольшие пистолеты, которые запрятали в одежде. Мы не могли бы изображать селян или буржуа, нам никто бы не поверил. Нас быстро бы разоблачили и в том случае, если бы мы попытались изобразить английских дворян. Изо всех нас лишь Атос говорил по-английски без акцента, и лишь один он мог бы сойти за местного дворянина. Нам чрезвычайно не хотелось расставаться со шпагами, но иного выхода мы не видели.
Д’Артаньян придумал великолепный план, который позволил нам всем добраться до Лондона благополучно и даже сохранить шпаги.
Окинув всех нас придирчивым взглядом, и не делая исключения для себя, имея для этого тусклое зеркало одного из трактиров, где мы остановились на ночь, он сказал, что наш вид нас выдаст с головой не позднее, чем на следующий же день.
— Друзья мои, выглядим мы все крайне подозрительно, — подытожил он. — Нам надлежит сменить нашу внешность радикально. Мы похожи только на сборище комедиантов, и именно их мы и будем изображать. Атос будет изображать эксцентричного барина, который решил привезти свой персональный театр в Лондон и показать его тамошнему населению в надежде разбогатеть на каких-то представлениях. Портос, разумеется, будет нашим Геркулесом, он будет показывать силовые упражнения. Любой, кто усомнится, что мы – труппа актёров или акробатов, увидев его силовые представления, отбросит всякие сомнения. Вы, Арамис, будете изображать героя-любовника в драмах этого, как его там…
Тут д’Артаньян извлёк из своей сумки потрёпанную книгу, на обложке которой он увидел то имя, которое пытался вспомнить.
— Виллиам Шакеспэ! — произнёс д’Артаньян.
— Вильям Шекспир, — поправил Атос.
— Тем более! — согласился д’Артаньян.  — Здесь сказано, что эти пьесы по праву являются любимыми пьесами англичан вот уже на протяжении тридцати лет. Поскольку книга издана двадцать лет назад, можно сказать, что англичане любят своего этого Шекспира уже полвека. Надо выучить близко к тексту хотя бы одну пьесу. Хотя бы парочку действий. Атос, вы лучше разбираетесь в этом, выберите на ваш вкус, трагедию или комедию.
— Если там есть «Гамлет, принц датский», то я выбираю эту, — сказал Атос. — Мне даже не придётся учить наизусть, поскольку я знаю близко к тексту почти всю эту драму.
— Чудесно! — воскликнул д’Артаньян. — В таком случае вы будете не просто эксцентричный дворянин, обожающий театр, но ещё и любитель поучаствовать в театральных постановках лично! Всем остальным придётся учить эту драму.
— Мы можем сказать, что мы лишь недавно стали ставить эту пьесу, и воспользоваться услугами суфлёра, — уточнил Атос. — Пусть Блезуа будет нашим суфлёром.
— Что означает эта должность? — спросил д’Артаньян.
— Это человек прячется перед сценой и подсказывает актёрам их слова, — сказал Атос.
— Что ж, нам надо приобрести повозку и актёрские костюмы, и мы – труппа бродячих актёров! — воскликнул д’Артаньян.
— Я ни за что не соглашусь изображать из себя циркового или театрального актёра, — сказал Портос. — Это унизительно для дворянина.
— Знаете ли вы, Портос, что сам Король участвовал в театральных представлениях в качестве актёра? — спросил я Портоса.
— Не может быть! — воскликнул Портос. — Наш юный Король Людовик XIV?
— За него не поручусь, хотя думаю, что когда он подрастёт и будет ухаживать за молодыми фрейлинами, он не откажется от этого способа добиться их расположения. Но Король Людовик XIII практиковал такое. А пьесы для него писал даже сам великий кардинал Ришельё!
— Вы меня убедили, Арамис, — сказал Портос. — То, что не зазорно Королю, не зазорно и достойному дворянину.
Мы распределили роли, что дало нам многие поводы для смеха и взаимных шуточек. Никто не хотел играть Розенкранца и Гильденстерна. Даже Гримо, Блезуа и Мушкетон наотрез отказались.
— Уберём сцены с этими мерзавцами, — ответил д’Артаньян.
— Но ролей в этой драме всё равно больше, чем нас, — сказал Атос.
— Значит, наше представление будет называться «Шекспир. Гамлет. Избранные сцены», — разрешил проблему д’Артаньян. — Мы будем представлять только самые захватывающие сцены. И, между прочим, тут в конце имеется сцена сражения на шпагах! Гамлет сражается со своим другом Лаэртом. Господа, мы сохраним при себе наши шпаги, но отныне они называются театральным реквизитом. Они нужны нам для финальной сцены!
— Браво, д’Артаньян, но в финальной сцене сражаются только двое, так что это объяснит наличие двух шпаг, но не четырёх, — сказал Атос.
— Не придирайтесь, Атос! — отмахнулся д’Артаньян. — Мы – актёры неумелые, держать в руках шпаги мы не научились толком, вы, как владелец театра, на всякий случай запаслись двумя запасными шпагами. Что здесь подозрительного? Кроме того, ведь вы – дворянин! Одна из шпаг, или даже две, могут быть вашими по праву. И, кстати, запомните, вы настолько эксцентричный театрал, что ни при каких обстоятельствах не согласились использовать учебные рапиры. Вы настаиваете на том, чтобы в этом представлении участвовали настоящие шпаги. Такое вот чудачество у вас.
— Я уже вошёл в роль, — рассмеялся Атос. — Театральное искусство требует реалистичности! Никаких учебных рапир! Только настоящие шпаги! Вильям Шекспир не допустил бы, чтобы его величайший трагический герой Принц Гамлет был сражён деревянной шпагой! И не уговаривайте меня!
— Отлично! — восхитился д’Артаньян. — Я вам верю, Атос. Кстати, придумайте нам всем какие-нибудь имена.
 Атос придумал нам имена, которые мы должны были заучить и откликаться на них. Поскольку наших слуг никто не знал по именам, мы не стали менять имена им, а заменили лишь наши. Сам Атос стал называться господином Атвудом, я – Арнольдом, Портос – Портером, а д’Артаньян – Дэрриком. Нам не составило труда выучить эти имена, поскольку Атос постарался, чтобы они слегка походили на наши прежние французские имена.
Должен сказать, что мы добрались до Лондона отнюдь не без приключений. Но только эти приключения не имели никакого отношения к доблести, подвигам и славе. Это была комичная эпопея, омрачаемая трагическими размышлениями о том, что, быть может, это не только наше последнее совместное путешествие, но даже весьма вероятно, что это вообще наши последние дни на этом свете, поскольку мы были полны решимости освободить Короля и готовы были погибнуть, воплощая эту задумку в жизнь.


(Продолжение следует)