Былинные земли. Рубец дележа. Часть 24

(Продолжение)

ШЛЯХЕТСКИЙ ДВОР. КАКИМ ОН БЫЛ?

Насколько шляхетской была Свяда, сказать трудно. Определенных свидетельств нет, только отдельные, разрозненные, факты отчасти вскрывают эту тему. Так, в «экономическом описании» за 1800 год дана ссылка на «водвор служащих шляхт», где размещались мужчина и женщина, освобожденные от податей. В чем заключалась их роль, понять сложно, и единственный вывод, что сделал белорусский ученый, кандидат исторических наук Вячеслав Носевич – это эконом с супругой. Так же неопределенно звучит фраза в визитации Лепельского костела за 1782 год. В документе названы все 44 «двора шляхетских», прикрепленных к костелу. По-другому, это Лепельская парафия. В конце списка назван двор «Свяда Жабы, каштеляна полоцкого». Что представлял собой его «двор», удаленный от Лепеля на 2,5 церковной мили, не входило в планы церковнослужителей – пояснений нет. Лишь одно безусловно: к «шляхетским» причислялись все магнатские точки - центры имений. Насколько представительным был класс мелкой шляхты - мы не знаем, и в каком ранге находились свядские землепашцы – rolniki, тоже неизвестно, как и то, кому доверялись застенки.

В подробном описании тарифного плана (подымного налога) Полоцкого воеводства за 1775 год Свяды вообще нет, но это не удивительно: по каким-то причинам она крепилась к другой парафии. К какой? Лукомльской? Борисовской? Пока что однозначно ответить невозможно - документальные источники не выявлены.

Российская власть, проводя в 1800 году смотр обретенных земель, делала упор на плательщиков податей, перечисляя их количество. Но чем отличались застенковцы от деревенцев, и отличались ли по имущественному положению, не диагностировалось. Слой «привилегированного сословия» не выделялся. Помимо двух господских дворов, в одном из которых размещался «водвор шляхетской службы», указывалось обобщенно, что крестьяне «землю обрабатывают на господина и на себя…» А слобода? Кто ее населял? Что она существовала, говорит не только нынешнее название Свяды. Она упоминалась – как «слобода Свядская», еще в 1720 году, при княжне Друцкой-Соколинской. На военной топографической карте 1926 года видим ее в составе свядского куста, состоящего из трех наименований. Это – сама Свяда, прописанная курупным шрифтом, северо-западнее – Староселье, за церковным причтом, у развилки дорог на Городище и Свяду, и Слобода, в руднянской стороне, но совсем рядом. Если сравнивать с картой 1800 года, то отличительным признаком станет то, что «слобода» не выделялась, указывалось одно наименование: «село и двор Свяда». Можно предположить, что село вобрало в себя и «Староселье», и «Слободу», и все три управлялись господским двором. Но кого представляли слободские поселенцы? Наверняка, «шляхетский двор Жабы» подразумевал в 1782 году, что в его составе плательщики чинша. А иначе как мог наращивать свое могущество магнат? Только сдавая в аренду за деньги свои освоенные земли.

При описании поместья в 1800 году застенок Веребки помещался в блок с деревнями Оконо, Свядица и Запоташня, но в связи с чем, сказать трудно, и связывать это с особенным положением жителей нет никаких оснований. Так же неприемлемо уповать на другую особенность – что в Веребках был только один двор с шестью жильцами.

СТАТУС ЗЕМЛЕПАШЦА

Безусловно, застенок подчинялся свядскому владельцу – до 1800 года «тайному советнику Его Императорского Величества» Теодору Жабе, к 1816-му году – «помещикам Графам и Командорам Мольтанским Ивану и жене его Цецылии», а по данным за 1850 год – «помещице Алоизе с графов Жабов, графине Плятеровой».

Повторимся, во всех выявленных документальных источниках не виден ясный статус землепашцев-застенковцев. В чем было их преимущество перед остальными подданными имения? А было ли оно вообще? Напомним, что в период большого разлома, когда Великое княжество Литовское, а с ним и вся Речь Посполитая, рушились, Шушкевичи указывались в селе Свяда: в польском варианте «rolniki», а в российском - землепашцы. Но имело ли это значение при выборе дальнейшего места жительства? А если имело, то какое? Что повлияло на переезд? Играл ли значение статус rolnika? При этом нельзя не отметить, что владелец имения «Фадей Ивана сын Жаба» тоже находился тогда в неопределенном состоянии: классифицировался одновременно и как «тайный советник Его Императорского Величества», и как воевода полоцкий с «орденами польскими».

Период послежабовский - когда дочь Цецилия взяла в руки бразды правления и повела дело, тоже «маловразумительный» - лишь частично освещенный документально. Мы не знаем, какие решения принимались в отношении Свядского имения, как использовалась его территория при создании Системы, почему воловогорский перешеек полностью характеризовался областью воздействия «шамбеляна польского» Боровского, какие отношения устанавливались с соседями, особенно в сопряжении с виленскими монахинями-бернардинками.

Лишь один документ отражает трансформацию условий, которые выпали на долю свядских rolnikow. Из ревизской сказки за 1816 год видно, что первые заботы о застенковом пребывании взял на себя Григорий Шушкевич (Григор Шашкевич), в одном случае «Афтанасьева сын», а в другом – «Амельянов сын», а в польском варианте он же – «syn Apanasa». Еще известно, что в 1812 году, в возрасте 65 лет, он умер, а его дело продолжил сын, нареченный Амельяном. А кто был инициатором переселения и что подтолкнуло к переезду?

В РОЛИ ЗАСТЕНКОВЦЕВ

Ясно, что Веребки в ту пору начинали играть одну из ключевых ролей – не только в поместье, а и во всем междуречье. Веребский канал, который соединил Берещу с Эссой (Ясой) лег впритык к свядским землям. Берега канала соединяли инженерные новшества, поддерживая необходимый уровень для плавания торговых судов, и прибрежные жители, приписанные к разным центрам, могли общаться по шлюзовым переходам. Теперь застенковцы ориентировались на Систему, жабинцы могли участвовать в эскорте торговцев и всех, кто плавал по Системе, а также способствовать благосостоянию обслуживающего персонала.

А противоположный берег менял свой облик. Земли монашеского ордена превращались в сферу торгашества. Завершилось перераспределение в 30-х годах XIX столетия. Богомольческие земли стали казенными.

К сожалению, в документальном обозрении за тот период пробел, дальнейшие обнаруженные сведения относятся уже к сороковым годам, когда произошло первое польское восстание. Власть сделала упор на покаяние. Распространенным способом восстановления доверия стали исповеди. Так появились исповедальные выписки по Козьмо-Дамиановской церкви за 1841 и 1845 годы. Из них мы видим, что род Шушкевичей не поменял место «прописки», но появились новые последователи.

За прошедшее время сменились два поколения Шушкевичей. Нелегкое было время. Сначала сооружение линии перехода из одного моря в другое было прервано наполеоновским вторжением, и военные действия прокатились по междуречью. Восстановительные работы потребовали дополнительных усилий, но царский престол зашатался. Пришедший на смену Николай I начал с расстрела декабристов, и жесткая политика повелась в отношении свободолюбивого настроения. Коснулась она и земельных отношений. После выступлений шляхты началось «закручивание гаек», застенковцы безусловно подчинялись вертикали власти, богатому слою собственников – панам, которых теперь именовали помещиками. Застенок Веребки обрел статус «пригонного». Введенные царем правила закрепощали полную зависимость. Жители застенков и деревень не делились на сословия - и те, и другие становились крепостными.

17-ЛЕТНИЙ ЖЕНИХ, И ЕГО 15-ЛЕТНЯЯ НЕВЕСТА

В 1816 году Амельяну, сыну Григория, было 39 лет, жену звали Наста (Настасия Васильева), и у них подрастал сын, Антон. В 17 лет он уже женился, 15-летнюю жену звали Аксенья (по другим источникам – Аксиния, Ксения), и у них взрослела дочь Авдотья. На Антона пало бремя ответственности в напряженный период. Брат Федор был еще мал (он «нажил» всего только 5 лет), а брат отца, Аксент, находился в рекрутах, воевал (с 1813 года). Батрак Иван Климов, которого «выписал» из Свяды еще Григорий, также особой надежды не добавлял – ему было только 13 лет.

Какие тяготы пришлось пережить семейству, можно представить. Если смотреть с позиций нашего времени, то посполитовский период можно назвать «переходным», послеперестроечным. В некоторой степени его можно сравнить с первыми годами после развала Советского Союза, когда жизнь стала неопределенной, и зарождались очаги будущих конфликтов. В Царстве Польском нарастала волна недовольства. Ее поднимали имущественные слои, а корень таился в собственности. Вслед за разделом государства пошло перераспределение богатств, природного достояния, где первыми за обладание стояли денежные воротилы. Какую позицию занимали в то время застенковцы, на чьей стороне стоял Антон, как он воспринял конфискацию церковных земель, кого поддерживал, да и вообще, участвовал ли он в тех передрягах? Не знаем, как не знаем, что произошло с братом Федором. В 30-х года XIX столетия ему было два десятка лет, активный возраст, но дальнейшая судьба неизвестна.

Повторимся, документальных сведений за то время нет, и только последующие в некоторой степени приоткрывают завесу неизвестности. Очередная ревизская сказка вышла через 34 года, в 1850 году, в бытность владелицы имения – «помещицы Алоизы с графов Жабов, графини Плятеровой». В тот документ помещены некоторые отрывочные данные о судьбах застенковцев. Из них мы узнаем, в частности, что «Антон Амельянов Шушкевич» умер в возрасте 37 лет, но отчего и почему, неизвестно.

ЗАГАДОЧНАЯ КСЕНИЯ

Жена Антона намного пережила супруга, упоминалась в возрасте 57 лет в исповедальной ведомости за 1845 год. Но Аксиния (Ксения) – довольно странная личность, и не только потому, что вышла замуж за Антона в 15-летнем возрасте. Она нигде не названа по фамилии. Это удивительно, ибо пофамильно назывались даже работницы, помогавшие семье. И только один косвенный штрих приоткрывает тайну ее династии. В ревизской сказке за 1850 год есть ссылка на ее брата, который назван шурином Антона Амельянова. Сообщается, что тот «переведен в имение Ушач П.Плятеровой в 1835 году». «Ушач» - это Ушачи, история которых действительно связана с Жабами-Плятерами. «Цецилия примерно в 1805 году завещала Ушачи своей дочери Алине (Алоизе), которая в 1833 году вышла замуж за графа Стефана Эмерика Броэль-Плятера», - удостоверяет Носевич. В документах за 1891 год, а это перечень всех землевладельцев Лепельского уезда, приводятся данные по «имению Ушачъ», «местечку Ушачъ», с фольварком Липовец и хутором Оссовщина, где собственником считался Густав Стефанович Плятерь, католик, распоряжавшийся 1080-ю десятинами земли по наследству. При этом 85 десятин занимало приусадебное хозяйство с садом и огородом. А половину всей территории покрывал дровяной лес. Пахотной земли было в два раза меньше – только 230 десятин.

Но кто конкретно обладал местечком в 1835 году, неизвестно, так как год вступления в силу завещания не установлен. Возможно, в ревизской сказке опечатка, так как ни одна из упомянутых личностей не соответствует начальной букве имени «П».

СТЕФАН ПЕТРОВСКИЙ

Еще известно, что шурин Антона имел двух сыновей - Янко и Андрея, а самого звали Стефан Петровский, из чего можно сделать вывод, что такую же фамилию носила его сестра до замужества. Стефан – имя католическое, что наводит на мысль, что род Петровских был из католиков. Имя Ксения она могла взять при смене вероисповедания, потому что это имя пришло из Греции. 

Первая половина XIX столетия резко «ударила» по составу жителей веребского правобережья. Исчез с застенковой «арены» весь куст Амельяна – сам Амельян, отец Антона, его жена, дочери. Покинули застенок, перебрались в другое место? Второй сын Амельяна – Аксент, «забритый» в рекруты в 1813 году, так и не объявился, видимо, погиб.

Но застенок сохранил свое положение. В условиях военных действий при вторжении Наполеона, в условиях польского (шляхетского) бунта и жестких николаевских последствий жители продолжали линию землепашества – добывали продукты питания как для себя, так и для господских нужд. А весь поток поборов, складываясь из отдельных ручейков, стекал в господские дворцы и царские палаты.

ПРОДОЛЖАТЕЛЬ РОДА ПАВЕЛ

Заботы о сохранении поселения взял на себя продолжатель рода Шушкевичей сын Антона, правнук «первообладателя» Павел. Только возделывание земли, забота о благосостоянии могли спасти семейство. Застенковцы трудились не покладая рук, вели себя так, чтобы и волки были сыты, и овцы были целы.

Павлу было 12 лет, когда начались шляхетские бунты. Отца лишился в возрасте 11 лет. Мать Ксения была жива, и она, конечно, была надежной опорой, хотя Павел обзавелся собственной семьей. Его законная жена Агафия Викентьева (по другим данным, Винцеева), будучи более старшей по возрасту – на 6 лет, становилась верным союзником и бескорыстным помощником при создании надежной крепкой крыши и теплого домашнего очага.

Отчасти жизнь «на отшибе» была свободной. С поместным центром разделяли примерно шесть километров, покрытые дремучим лесом, и расчеты за пособие, выданное двором, были главной заботой семейства. К сожалению, мы не знаем точно, кому были обязаны застенковцы? Бывшему воеводе Теодору Жабе? Его дочери Цецилии? Внучке Алине (Алоизе)? Но 10 рублей компенсации, судя по всему, выплачивались регулярно.

Не исключено, что первоначальные расчеты за застенок были чиншевыми – наличными деньгами по устной договоренности. Потому и не смогли доказать свои права на собственный двор в Веребках, когда шляхетские выступления вынудили власть учинить «разбор шляхты» - упорядочить владения. Вводились инвентари, в которых подробно фиксировался «взнос» каждой ячейки и закреплялось право помещичьего клана безоговорочно взимать с подданных дань и денежные поборы, из чего складывалась ясная картина полневольного труда. Так поле обладателей собственности размежевывалось на дворян и их пригонных – крестьян. И церковные приходы обслуживали по-разному: дворяне, как правило, молились по католическим канонам. А крестьяне, словно не доросшие до их уровня, придерживались православных традиций. Их обслуживали униатские церкви. «Церквей православных униатских 15, а филиальных 30», - отчитывался в 1782 году настоятель Лепельского костела и пояснял, почему: - Деревни и застенки… населены людьми русского обряда, диссидентов нет».

44 двора возглавляли помещики-католики, и для них не имело смысла ставить отдельные храмы. Самым отдаленным, на расстоянии 4-х церковных милей, был двор Окушковой, обозницы речицкой, в «Цяпине» (так в тексте). Оттуда не составляло особого труда на бричке добраться до Лепеля.

Веребчанам, до создания Системы, ездить в Лепель особой нужды не было. Роль волостного центра исполняли Волосовичи. А исповедальную роль улаживала Свядская униатская церковь.   

Такой вид помещичьего обустройства был выгоден владелице имения, графиня Алина сдавала застенок в аренду, и дальше их отношения переходили в область расчетов: я тебе даю возможность заниматься собственным хозяйством, кормить семью и продавать излишки, а ты приносишь мне прибыль – покрываешь расходы по пособию и исполняешь крепостные законы.

КОГО КРЕСТИЛ ФОРТУНАТ ХРУЦКИЙ

Вторая половина XIX столетия отмечена закреплением семейных устоев, несмотря на вторую волну польских восстаний. Буквально пятью годами ранее метрическая книга Козьмо-Дамиановской церкви зафиксировала прибавление в семье Шушкевичей. В церкви крестилась Параскевия, дочь Павла, главы застенковой семьи. «Восприемниками были, - записывал священник Фортунат Хруцкий, - деревни Вилы крестьянин Василий Алексеев Пизонка (Пшонко, авт.) и деревни Веребок (так в тексте, авт.) крестьянка Зофия Филиповна Мисникова».

Отметим здесь ряд существенных нюансов. Во-первых, священнослужителя представлял человек, который известен в белорусской среде как представитель известного рода. Его представителем был Иван Фомич Хруцкий, знаменитый живописец. Известно, что он был выходцем из семьи священнослужителя, так что параллели вполне оправданны.
Во-вторых, в перечне свядских владений видим новое поселение – Вилы, которого ранее не было. Вилы – деревня в устье речки Береща, но с другой стороны Эссы. Рядом лежали Усохи, где обосновались Пшонко.

И, в-третьих, видна взаимосвязь с левобережной частью Веребок, где располагались казенные крестьяне.

ДОБРОЕ БРАТСТВО МИЛЕЕ БОГАТСТВА

А жизнь в Свяде продолжалась в русле помещичьей выгоды. Шушкевичи работали на земле графини, принося ей барыши. Но одновременно род землепашцев тоже рос, и в общую трудовую колею втягивались братья Павла. Они заменяли побочную рабочую силу, которую имели предшественники. С батраками расстались. Иван Климов бежал еще в 1820 году, и «ныне в бегах», отмечалось в ревизской сказке за 1850 год. «Работник Омер Андреев» (так в тексте) умер еще в 1844 году.

А братья были в расцвете сил. В тот год Леону исполнился 21 год, жена Феодора Микитова, тоже старше мужа, воспитывала двух новорожденных: Василя и Янко. А второй брат Григор еще не успел создать свою семью, но был близок к этому – уже достиг 18-летнего возраста.

ЧТО ВЗЯТЬ С НАДЕЛА

В 1855 году царя Николая сменил Александр II, но в жизни землепашцев мало что менялось. И только под напором очередных волнений власть пошла на уступки низшим слоям населения, объявила ряд либеральных реформ. Так, барщина заменялась чиншем, и уставная грамота, составленная для Свяды в 1862 году, отобразила некоторые перемены в застенке Веребки. Мы видим, что земельный надел Шушкевичей слагался уже с 16-ти десятин и состоял из пахотной (10 десятин) и сенокосной (5 десятин) частей. Чуть более одной десятины занимал надворный надел «усадебной оседлости».

Действительно, повинности несколько снижались, если брать количество дней, что требовалось отдать барину: вместо трех барщинных дней в неделю устанавливались 104 дня в году, но к ним приплюсовывались так называемые «сгоны»: «пешие» и «с упряжью» - летние и зимние. Как ни крути, а положенное количество расписанных дней должны были отдать и мужчины, и женщины. Чинш, который назывался теперь «постоянным оброком», составлял 35 рублей и 10 копеек. Поборы в виде натуральной дани отменялись.

Теперь хозяевами застенка указывались двое – не только Павел Шушкевич, но и его брат Леон. Почему-то они правописались как «Сушкевичи». Почему, не скажешь, надо спрашивать их, а это невозможно. Можно было бы не обращать на это внимания - считать обыкновенной ошибкой, невнимательностью переписчика, но та же картина повторилась спустя два года. В 1866 году составлялись именные списки «крестьян-хозяев» (так в тексте), выкупавших землю в имении Свяда. Как известно, царская власть, наконец, взялась за решение земельного вопроса, к чему подтолкнули очередные волнения в Польше и Западном крае.

КОГДА ДОБИЛИСЬ ПРАВ НА ВЫКУП

По Веребкам, правобережной части, были определены на выкуп 24 десятины и 1470 саженей земли. По сути, это все, что могли дать окрестности, даже чуть больше, чем указывалось ранее (видимо, брат Павла сумел освоить новую территорию, раскорчевав лес). Увеличились как пахотные площади, так и сенокосные, но оценка участков показывает, что часть земли – а это почти 10 десятин – считалась неудобной, причем «под зарослями» 6 десятин и 1800 саженей. Тем не менее, вся она включалась в капитализацию, и выкупная ссуда составляла 221,5 рубля.

Сразу же отметим кабинетные планы царских приспешников. Они составлялись с тем, чтобы не ущемить магнатский слой собственников. Доля землепашцев не учитывалась – то, что они веками пахали и засевали, и кормили привилегированную касту, предлагалось за их же счет выкупить. Таковы мотивы капиталистического общества. Подобное произошло в бывших советских республиках с жильем – городскими квартирами. После ликвидации общественного строя ввели сертификаты, предъявитель которых становился собственником. Но смысла в этом никакого. В многоквартирном доме какая может быть свобода, если он стоит на общей земле?

В XIX веке землепашцев принуждали брать кредит (ссуду) и под 6 процентов годовых постепенно погашать. Чинш как бы отменялся, его именовали «годовым оброком», но его заменял тот самый ежегодный выкупной взнос – для веребчан в размере 13,29 рубля. Если сравнивать с чиншем, что составлял до этого 22,72 рубля, то снижение денежной зависимости налицо. Однако ставил в зависимость от казны, и никакие устные договоренности уже не действовали.

СУШКЕВИЧИ – ТЕ ЖЕ ШУШКЕВИЧИ 

Два брата вели хозяйство совместно, в инвентаризационных и уставных грамотах именовались «Сушкевичами», а в церковных книгах (исповедальных) снова записывались как «Шушкевичи». Уже все братья имели свои семьи. Как они расселялись, можно представить. Усадебной земли – а это более гектара, хватало, и каждый из них воспитывал детей. Наконец, женился самый младший, Григорий, и у него подрастали трое: Данила, Захарий и Тимофей. В его доме проживала также сестра жены – Магдалена. К 1868 году у самого старшего – Павла, в Веребках оставались только две дочери, из которых Юстина была еще несовершеннолетней. А старшую, Марфу, он выдал за Иосифа Прусского, и зять тоже поселился в застенке. У них уже было отдельное жилье, и подрастали двое малолеток: Федор и Мария. Наибольший состав имел второй брат, Леон. Его жена, Феодора, народила шестерых, из которых четверо становились мужчинами, и среди них назывался 8-летний Иаков – мой предок, прадед. Самым старшим был Иван, затем по возрасту шли Ирина, Федор, Анастасия, и самым маленьким был Лукиан.

(Продолжение следует).

На снимке: представитель древнего рода Михаил Захарьевич, внук одного из трех братьев Шушкевичей - самого младшего, Григория. Фото из личной коллекции Наталии Шушкевич.

26.08/23

P.S. При внимательном рассмотрении выкупных документов за 60-е годы XIX столетия выявилось расхождение между обобщенной справкой и оригиналами дел Национального архива Республики Беларусь. Оказалось, что объем выкупной земли в застенке Веребки составлял не 24 десятины и 1470 саженей, а в два раза больше. Надел удваивался, так как претендентами считались двое - братья Павел и Леон.

26.10/23