Свидетель Москвы 1812 - Михаил Бестужев-Рюмин

1.

Пушкин - Плетнёву (3 августа 1831):
"Кстати: не умер ли Бестужев-Рюмин? говорят, холера, уносит пьяниц".

Гоголь - Пушкину (21 августа 1831 года):
"... приятель наш, Бестужев-Рюмин, здравствует и недавно еще сказал в своей газете: "Должно признаться, что «Северный Меркурий» побойче таки иных «Литературных прибавлений».

Это - первые, случайно попавшиеся мне на глаза цитаты; из-за них я вспомнил, что давно уже намеревался уточнить: кто это, Бестужев-Рюмин?

Персонаж этот, поэт, критик и издатель Михаил Бестужев-Рюмин, больше столетия отмечался в пушкиниане и в прочих сегментах Великой Литературы, - вскользь, к слову, - тень, слегка перебегающая по сноскам и комментариям.
Сосредоточились на нём литературоведы только в последнее время, уже в XXI столетии.

Хотя - он не только в письмах упоминается.
Пушкин, помимо прочего, вывел его в главные герои своей комедии, - правда, недописанной, и опубликованной только в 1850х: "Альманашник" (около 1830 года).
 Там Бестужев-Рюмин - под фамилией Бесстыдин.

Харчевня
Бесстыдин, Альманашник обедают.

— Гей, водки.

— Девятая рюмка! И я за все плачу — а что толку!

— Увидишь, как пойдет наш Альманак: с моей стороны даю 34 стихотворения; под пятью подпишу А.П., под пятью другими Е.Б., под пятью еще К.П.В. Остальные пущу без подписи, в предисловии буду благодарить господ поэтов, приславших нам свои стихотворения. Прозы у нас вдоволь: лихое Обозрение словесности, где славно обруганы наши знаменитые писатели, наши аристократы... знаешь

— Никак нет-с, не знаю.

— Не знаешь, о, да ты, видно, журнала моего не читаешь... Вот видишь ли, аристократами (разумеется, в ироническом смысле) называются те писатели, которые с нами не знаются, полагая, вероятно, что наше общество не завидное. Мы было сперва того и не заметили, но уже с год как спохватились и с тех пор ругаем их наповал... Теперь понимаешь...

— Понимаю

— Водки! Эти аристократы... (разумеется, говорю в ироническом смысле)... вообразили себе, что нас в хорошее общество не пускают. Желал бы я посмотреть, кто меня не впустит; чем я хуже другого. Ты смотришь на мое платье...

— Никак нет, ей Богу...

— Оно немного поношено; меня обманули на вшивом рынке... К тому же я не стану франтить в харчевне. Но на балах... о, на балах я великий щеголь, это моя слабость. Если бы ты видел меня на балах... Я славно танцую, я танцую французскую кадриль. Ты не веришь... (встает шатаясь, танцует). Каково?

— Прекрасно.

Бесстыдин зацепляет стакан и роняет его.

— Боже мой — стакан в дребезгах... Его поставят на счет — и еще граненый.

— Как на счет? — его склеят... вот и все.

(Подбирает стекло и подает.)— расплачивается охая, выводит под руку Бесстыдина, он на ногах не стоит.

— Так и быть, взять извозчика.

Бесстыдин. - Сделай одолжение... посади меня верхом — сам садись поперек да поедем по Невскому, люблю франтить, это моя слабость".

Сам Бестужев-Рюмин писал о Пушкине - постоянно, и часто решительно переменял свои мнения: то - восторгался, то откровенно ругался.
И - ревновал, хотя и саркастически, но, кажется, искренне:
" Вы, невзирая на Пчелу
И на других журналов похвалу,
Предпочитаете все Пушкина злодея.
Помилуйте! да чем же он славнее?..
Мне кажется, что я ничуть
Его не ниже на Парнассе:
Я также славен чем-нибудь,
И также состою поэтов в первом классе,
Твердит одно и тоже целый свет:
Все Пушкин, Александр Сергеич!
Помилуйте! да чем же не поэт
Б(естуже)в-Р(юмин)н-то,
М(ихайло) А(лексе)ич?
Я так же мил в стихах, как он:
Пою Эраты нежный стон
И так же, следуя влиянью тяжкой моды,
Пишу гекзаметрами оды.
А что всего важней?..
Теперь моих сатир
Боится целый мир.
( Даме NN, просившей прислать ей "Онегина", 1830).


2.
В различных мемуарах этот Бестужев-Рюмин упоминается тоже нередко, но тоже мимоходом.
Наиболее подробно описал его, кажется, Владимир Бурнашев: он встретился с этим героем, когда только начинал свою журналистскую карьеру, и потому сохранил сильное впечатление.
 " ... издателя-редактора, отставного армейского поручика Михаила Алексеевича Бестужева-Рюмина, который почти постоянно был пьян, потому за мало-мальски исправным выходом этого остроумного листка наблюдали другие лица ....
Случаю угодно было, чтоб я застал дома, в первый мой визит, Михаила Алексеевича Бестужева-Рюмина, жившего тогда в дрянном деревянном домишке где-то в Саперном переулке, в довольно забавном и эксцентричном положении.
Этот г. Бестужев был человек лет тридцати, среднего роста, темноволосый, не столько плотный, сколько ширококостный, широкогрудый, сутуловатый и с огромной головой, в виде пивного котла, лицо у него было цвета какого-то медно-красного, с глазами серо-карими, из которых один препорядочно косил. Говорил он, пришептывая, словно имел кашу во рту, и с довольно заметным заиканием. Усов и бороды в те времена никто почти не носил, а у него даже и бакенбарды не росли. Светскими манерами этот господин не отличался: речь его, пересыпанная площадными выражениями, делалась неестественно учтива, с прибавкой "-с" почти к каждому слову, когда он хотел с кем-нибудь быть вежлив по своему, голос же его отличался постоянной, неприятной хрипотой, свойственной голосу людей находящихся с перепоя.
Одевался Бестужев безвкусно и был похож на лакея в праздничном туалете, в котором изобиловали яркие цвета, как например, светло-синий фрак, красновато-розовый жилет и бронзового цвета шаровары, с глубокими карманами.
Вообще он не отличался ни изяществом, ни знанием светских приличий, причем, хотя и был журналист, из всех наук знал порядочно одну лишь русскую грамматику, и писал совершенно правильно, но во всем другом отличался поразительным невежеством, которым Бог знает для чего даже любил хвастать: не говоря уже о том, что он не знал ни одного из обыкновеннейших в общежитии иностранных языков, не имел самых элементарных сведений, и потому без строгого наблюдения за его редакторством господ Татищева и Глебова, наделал бы в печати самых жалких ошибок, которые доставили бы торжество его врагам; а врагов у него было не початый конец. В числе их главный Воейков, лично ненавидевший бедного Бестужева и хлопотавший за кулисами серьёзно о высылке его из столицы.
Итак, я, отправясь к Бестужеву, со свертком юмористических моих очерков (самого, как помнится, детского качества), вошел в сени его деревянного домика и, не звоня, проник через полуотворенную дверь в прихожую, узкую, тесную, в которой висела шубы, валялись сапоги, сапожные щетки и полуразбитая тарелка с ваксой и важно прогуливался зашедший со двора петух, тщетно искавший тут себе пищи. Тут же у окна была большая клетка с жаворонком.
За дверью, в соседней комнате, слышно было чье-то плескание в воде и какое-то хрюканье с глухим воем, заглушаемое от времени до времени чьими-то словами: - Эх, налопался! Сегодня видно и не отольешь тебя, чёрт косоглазый! Я начал кашлять, чтобы дать о себе знать, и тогда тот же голос крикнул: - Ежели кто по Меркурию, входите, нечего церемониться! Так как я был именно по Меркурию, то вошел в комнату в моей енотовой шубе и шляпой на голове. Зрелище, представившиеся мне поразило меня; довольно большое зальце, в четыре окна, где все ломберные открытые столы и стулья покрыты были грудами экземпляров газеты Северный Меркурий и различными другими газетами, журналами, книгами.
Вообще в комнате царствовал хаос, соединявший с книгами и газетами остатки утреннего завтрака или вчерашнего ужина, бутылки и штофы полупустые, табак, сигары, трубка и табачную золу.
Около одного из окон, полуобнаженный, без халата, валявшегося тут же на полу, сидел издатель-редактор Северного Меркурия, наклонив голову над громадным ушатом, а верный его слуга, мог служить натурщиком для портрета чичиковского Петрушки, поливал голову своего барана ледяной водой, стекавшей в чан, тем отрезвляя его. Однако прототип Петрушки, ожидавший увидеть наборщика из типографии, увидев меня, сконфузился, вспомнив что выражения его могли быть услышаны, и просил меня снять тут же шубу, положить ее на диван, а самому войти в следующую маленькую комнату, величаемую им кабинетом. При этом добрый холоп благодушно и деликатно сказал: - Мигрень у Михаила Алексеевича мигом пройдет. Вот я ему льдом потру голову, и он скоро к вам явится.
И точно, через четверть часа явился Бестужев, с которым я познакомился и имел впоследствии случай убедиться что он был необыкновенно добрый и весьма честный малый, к своему несчастью, однако, удрученный отвратительной слабостью к горячим напиткам".

3.


Михаил Алексеевич Бестужев-Рюмин умер 6 марта 1832 года, в Петербурге, не дожив до тридцати пяти лет.
Год его рождения в разных источниках вписан по-разному -   1798, 1800, 1801, 1802 год.
Наиболее вероятен -  1798ой; иначе пришлось бы признать, что в молодости военная карьера этого героя начиналась совсем уж по-наполеоновски: офицером - в пятнадцать лет. 
Скорее всего, Михаил Бестужев-Рюмин родился в Москве.
По крайней мере, он сам упоминает, в одном из стихотворных посланий, что он в отрочестве посещал лекции профессора Сандунова, - стало быть, начинал учиться в Московском университете или в университетском Благородном пансионе.
(Николай Николаевич Сандунов в 1815 - 1821 годах преподавал уголовное и гражданское право и занимал пост декана отделения нравственных и политических наук).

Первые свои тексты Михаил Бестужев-Рюмин напечатал отдельными брошюрами ещё в начале 1816 года (лет семнадцати от роду), - нечто выспренно-патриотическое:  "Стихи ее величеству государыне императрице Марии Феодоровне на обручение ее высочества великой княжны Анны Павловны с его королевским высочеством кронпринцем Нидерландским Вильгельмом 28 января 1816 года" и обширное  "Приношение новому 1816 году", , опубликовал в юности, -

( === Тогда же протяжённый стих с таким же названием издал тринадцатилетний Фёдор Тютчев; возможно, это было некое общее домашнее задание: Тютчевпосещал лекции на словесном отделении в Московском университете, правда, на год позже, с 1817го ===).

4.

В том же 1816 году Михаил Бестужев-Рюмин поступил в Вильманстрандский пехотный полк (в Финляндии).
Несомоненно, у него были внушительные покровители:  - поскольку уже в ранней молодости он уже занимал перспективную, (хотя и не особо престижную среди молодых офицеров из старинных фамилий), должность бригадного, затем дивизионного адъютанта.
В декабре 1822 года, по неведомой причине, он внезапно вышел в отставку в чине штабс-капитана
( притом, что такой чин в двадцать четыре года - рост очень неплохой).

С конца 1826 года Бестужев-Рюмин - помощник столоначальника Департамента путей сообщения Главного управления путей сообщения. Видимо, ради этой службы он и перебрался в Петербург.
(Примечательно, что мемуарист Бурнашев не слыхал о его гражданской службе и запомнил своего редактора именно как отставного армейского поручика)

Далее началась его историческая стезя: Михаил Бестужев-Рюмин - чрезвычайно деятельный, и, следует признать, в определённом смысле - успешный издатель.
Сначала, с 1824 по 1831 годы, он издал альманахи: "Майский листок", "Сириус", "Северная Звезда", "Гирлянда".
(Это и отметил Пушкин).
 с 1830 года в Петербурге он развернул издание литературной газеты "Северный Меркурий", в которой писал большей частью сам.
В Большой Истории этот Бестужев-Рюмин закрепился именно благодаря частому сцеплению с известными именами.

Внимание исследователей он притягивает - именно как петербургский персонаж; и только мне, по своеобразию моих интересов, довелись пристально присмотреться к сочетанию фамилии и отчества этого литератора - и московского фона его отрочества, наложенного на эпопею 1812 года. 

5.

В 1812ом в Москве ненадолго высветился, - и затем резко ушёл в тень, - надворный советник Алексей Дмитриевич Бестужев-Рюмин, исполнявший обязанности директора кремлёвского Вотчинного архива.

Он остался в Москве, в Кремле. 
И сразу же возник непосредственно около Наполеона.

Алексей Бестужев-Рюмин был вызван к Наполеону дважды, и каждый раз, по его утверждению, император французов предлагал ему высокие должности.
После второй встречи Бестужев-Рюмин согласился (вынужденно, разумеется), и - занял место вице-мэра Москвы (товарища головы) в наполеоновском Муниципалитете.

Дело его разбиралось в Особой комиссии; надворный советник Бестужев-Рюмин был признан не подлежащим наказанию, но со службы уволен, кажется, без права восстановления.
Для разъяснения обстоятельств измены он, - под арестом, возможно, -  "Краткое описание происшествий в Москве в 1812 г." ("Чтения Московского Общества истории и древностей", 1859, кн. 2, извлечение - в книге Н. А. Попова "Французы в Москве в 1812", и в "Русском Архиве" за 1875 и 1876 гг.).
Там он тщательно описывал себя как жертву: остался - чтобы, вопреки распоряжению начальства (которое он считал незаконным), спасти Вотчинный архив; сообщал, что на службу французам пошёл от голода и угрозы гибели от рук мародёров.
В мемуарах часто упоминал своих малолетних сыновей, которые претерпевали беды вместе с ним.

6.

Прославленный рязанский генеалог, - современный, - Игорь Жанович Рындин, - в своём огромном труде (Материалы по истории и генеалогии дворянских родов Рязанской губернии) - опубликовал обрывок родословия этой фамилии, зафиксированный в одном из дел архива Рязанского дворянского собрания. 

Несомненно, там возник тот самый надворный советник - разумеется, без упоминания его наполеоновской службы.

"3. Алексей Дмитриевич Бестужев-Рюмин.
Р. 1768. Умер около 1845, с. Митякино Михайловского уезда Рязанской губернии.
Родители:
Дмитрий Петрович Бестужев-Рюмин..
Р. 1738 + ...., секунд-майор; помещик с. Митякино Михайловского уезда.
Мать: Федосья Ивановна ур. Бахметева,
(её отец - Иван Юрьевич Бахметев).
В службу вступил в Дворянский полк в 1776; поступил в 1-й Кадетский корпус в 1787; после окончания корпуса с золотой медалью определен в 8-ю флотскую батарею поручиком; пожалован в капитаны в 1789; отставлен секунд-майором в 1792; определен в Пензенскую Казенную Палату асессором в 1795; перемещен на ту же должность в г. Серпухов в 1797 с переименованием в коллежские асессоры; уволен с причислением к Герольдии в 1798; определен в Норбургскую таможню цолкнером в 1799; переведен в Виндавскую таможню в 1801; пожалован в надворные советники 31.12.1802; уволен к другим делам 11.03.1803.
За ним состояло 28 душ в с. Митякино Михайловского у., где он проживал после отставки. Там же похоронен.
(При разделе он был явно обделён: за его младшим братом числится 100 душ в Михайловском уезде и 50 душ в Задонском уезде Воронежской губернии.
Если других доходов изыскать не удалось, то наполеоновский вице-мэр доживал долгую (больше 30 лет) жизнь в глуши и в нищете.
14 декабря 1832 года он был внесен в IV (? видимо, опечатка) ч. ДРК Рязанской губернии.

При внесении в Родословную Книгу у него показан один сын:
Иван Алексеевич Бестужев-Рюмин, родился 22 января 1807 года, в доме надворного советника Григория Федоровича Стогова; крещен 27 января в Московской Преображенской церкви, на Песках; восприемники: капитан Иван Матвеевич Токарев и девица Анна Григорьевна Стогова.
Но  Михаил Алексеевич, нас интересующий, - и не мог быть внесён в родословие: он скончался в том же году 6 марта, за девять месяцев до того. Детей у него, видимо, не было, иначе они были бы вписаны в Книгу.
https://62info.ru/history/node/9954.

(...сельцо, которое существует и сейчас, хотя почти что исчезло:
Митя;кино, в Михайловском районе Рязанской области России, на левом берегу р. Глинка (приток Прони), в 6 километрах к западу от посёлка "Заря", в 31 километре к юго-востоку от города Михайлова. Впервые упоминается в 1594 году. На 2010 год - 1 житель).

7.

Тем не менее, мелькнула деталь, которая и высветила - необходимое сочленение имён.

В той же родословной - вписан младший брат надворного советника:
отставной полковник Михаил Дмитриевич Бестужев-Рюмин, (1774 + около 1845, с. Митякино Михайловского уезда); участник Польской и Финляндской войн, а также Отечественной войны и Зарубежных походов;
1 июня 1815 года был назначен командиром Вильмандстрандского пехотного полка и был на этой должности до 20 марта 1819 года; то есть - командовал именно тем полком, в котором начинал службу его предполагаемый племянник.

Это уж никак не совпадение.
Дядя оказал то самое странное покровительство племяннику, - которое позволило ему занять должность дивизионного адъютанта, в двадцать с небольшим. 

То есть:
Михаил Алексеевич Бестужев-Рюмин, критик и издатель, знакомец Пушкина и Гоголя, - несомненно, сын того самого Алексея Дмитриевича Бестужева-Рюмина, наполеоновского вице-мэра Москвы.

В возрасте шестнадцати лет - свидетель той параллельной реальности.

Хорошо бы тщательнее поискать его письма.
Жаль, что об этом издателе так мало известно.