И вот он теперь пробирается в Россию

31 январь 2022 г.  ·

1.

... Наполеон умер в мае 1821 года; тогда же, в мае 1821го, Гоголя отвезли в Нежин, в Гимназию высших наук.
Гоголю только что исполнилось двенадцать лет.

  "... они (англичане) может быть, и выпустили его (Наполеона)  с острова Елены, и вот он теперь и пробирается в Россию, будто бы Чичиков" - самый, на мой вкус, таинственный из фабульных поворотов "Мёртвых душ", - может, и не выдумано это?
И даже скорее всего: не фантазии Гоголя, а воспоминания о разговорах, которые он в Нежине слыхал.
Вспоминал же через двадцать лет ещё один тогдашний мальчик, - Александр Герцен:
«Помню смерть Наполеона. Радовались, что Бог прибрал это чудовище, о котором предсказано в Апокалипсисе. Проницательные не верили его смерти, более проницательные уверяли, что он в Греции».
(Незаконченные "Записки одного молодого человека", 1840).

Герцен на три года младше Гоголя, в год кончины Наполеона ему - девять лет.  Он рос в отцовском доме в Москве, которая зияет дырами обугленных пустырей и руин, всё ещё достраивается после пожара.

Слух катался по всей Империи, а туда влетал из-за границы. 

Московский почт-директор Константин Яковлевич Булгаков - в письме от 16 ноября 1820 года:
 «В газетах опять выдумали басню о побеге Наполеона. ты это верно уже читал в Гамбургских газетах. Там уже сказано, что он прибыл St. Thоmаs, а кончается тем, что лучше всего вздору этому не верить».
Сен-Тома, - Сан-Томе - это остров в Атлантическом океане, (240 м до побережья Африки), старинная португальская колония. 
(Русский Архив. кн. 11 1902).

... Со Святой Елены - в португальские владения, оттуда - в османскую Грецию; а там уж до России недалеко.

2.
 
... Или вот, - общее тогдашнее  мечтание, - чрезвычайно русское, вряд ли понятное апологетам разных партий в Европе:
   ".... И приснился он мне, когда уже на острове сидел, и, знаешь, какой разговорчивый, разбитной, весельчак такой, так что он чрез-вы-чайно меня позабавил ....  Мы с ним всё про философию рассуждали. А знаешь, мой друг, мне даже жаль, что с ним так строго поступили... анг-ли-чане. Конечно, не держи его на цепи, он бы опять на людей стал бросаться. Бешеный был человек! Но все-таки жалко. Я бы не так поступил. Я бы его посадил на не-о-битаемый остров...
...Ну, хоть и на о-би-таемый, только не иначе, как благоразумными жителями. Ну и разные разв-ле-чения для него устроить: театр, музыку, балет — и всё на казенный счет. Гулять бы его выпускал, разумеется под присмотром, а то бы он сейчас у-лиз-нул. Пирожки какие-то он очень любил. Ну, и пирожки ему каждый день стряпать. Я бы его, так сказать, о-те-чески содержал. Он бы у меня и рас-ка-ялся...".
Это повествует старый князь К., в "Дядюшкином сне".
Эта повесть была завершена к началу 1859 года, но, кажется, задумывалась и писалась раньше, в 1857ом, может быть.

Наполеоновский сон князя К. мелодически перекликается с бурной фантасмагорией о дружбе с Наполеоном в горящей Москве, которую излагает генерал Ардалион Иволгин, в "Идиоте",
( ** сын этого генерала, Гаврила Ардалионович - тёзка князя К.: того тоже звали Гаврила **).

Возможно, и  Фёдор Достоевский вписал это - от себя, зафиксировал свои детские порывы. 
Так как-ир фантазировал чрезвычайно добрый, сентиментальный мальчик из московской служилой семьи, сын военного лекаря.
(Достоевский, впрочем, сам Наполеона не застал; родился через полгода после его смерти).

Но фантазия как бы отзывается на дискурс Гоголя, отражает его и переиначивает: тоже - рвётся цепь на Святой Елене, тоже Бонапарт перемещается, - но не бежит, а перевозится в более гостеприимные условия, с театром и пирожками.

3.

" .... не есть ли Чичиков переодетый Наполеон, что англичанин издавна завидует, что, дескать, Россия так велика и обширна, что даже несколько раз выходили и карикатуры, где русский изображен разговаривающим с англичанином. Англичанин стоит и сзади держит на веревке собаку, и под собакой разумеется Наполеон. "Смотри, мол", говорит, "если что не так, так я на тебя сейчас выпущу эту собаку!" И вот теперь они, может быть, и выпустили его с острова Елены, и вот он теперь и пробирается в Россию будто бы Чичиков, а в самом деле вовсе не Чичиков.
.... Может быть, некоторые читатели назовут всё это невероятным, автор тоже в угоду им готов бы назвать всё это невероятным; но как на беду всё именно произошло так, как рассказывается, и тем еще изумительнее, что город был не в глуши, а, напротив, недалеко от обеих столиц. Впрочем, нужно помнить, что всё это происходило вскоре после достославного изгнания французов. В это время все наши помещики, чиновники, купцы, сидельцы и всякий грамотный и даже неграмотный народ сделались, по крайней мере на целые восемь лет, заклятыми политиками. "Московские Ведомости" и "Сын Отечества" зачитывались немилосердно и доходили к последнему чтецу в кусочках, не годных ни на какое употребление. Вместо вопросов: "Почем, батюшка, продали мерку овса? как воспользовались вчерашней порошей?" говорили: "А что пишут в газетах, не выпустили ли опять Наполеона из острова?"

... Весьма многознчительно-указательно, - то, что у Гоголя сразу же после появления тени Наполеона в глубинах России - сразу, без перерыва, - начинается лютый глубинный бунт:
"Купцы этого сильно опасались, ибо совершенно верили предсказанию одного пророка, уже три года сидевшего в остроге; пророк пришел неизвестно откуда, в лаптях и нагольном тулупе, страшно отзывавшемся тухлой рыбой, и возвестил, что Наполеон есть антихрист и держится на каменной цепи, за шестью стенами и семью морями, но после разорвет цепь и овладеет всем миром. Пророк за предсказание попал, как следует, в острог, но тем не менее дело свое сделал и смутил совершенно купцов. Долго еще, во время даже самых прибыточных сделок, купцы, отправляясь в трактир запивать их чаем, поговаривали об антихристе").
Точка на российской карте, в которой этот слух пульсировал: город Полтава.
Там жил Гоголь предыдущие два года, лет в десять-одиннадцать,
- как раз когда голодное любопытство тычется острым носом, изо всех сил стараясь проткнуть стены взрослости и высмотреть, что там - в Больших Мирах.