Счастливый драма

Действующие лица:

Он
Она
Заказчик
Медсестра
Мужчина с сумкой на колесиках
Вахтер
Голоса

Он (к зрителям): Скажите, вам встречался – хоть раз в жизни – абсолютно счастливый человек? По-настоящему, глобально, счастливый? Считайте, встретили. Нет, без тени иронии – это я! У меня есть всё, что ценится в этом мире: особнячок, люксовая машина, красавица-жена. Ну так меня любит!.. Дети-близнецы. На минуточку, студенты Мэрилендского университета. Я человек реализованный и влюблённый в свою профессию, да и заработок она мне приносит отличный. К тому же я абсолютно здоров, тьфу-тьфу-тьфу… Извините. Мы, артисты, народ суеверный.
Ах, я до сих пор не сказал, что я актёр? Да! Я актёр. Так называемого «второго плана», но чрезмерной амбициозностью и не страдаю. Ну, нет у меня грандиозного таланта. (Разводит руками.) Кстати, редкое качество – умение оценивать себя трезво, не правда ли? В конце концов, важен не размер дара, а то, как ты им сумеешь распорядиться. Я – сумел. Нет больших и интересных ролей? Не беда, пусть будут небольшие, зато много! Реклама так реклама, утренник – значит, утренник. Чёс по захолустьям с концертными номерами – вполне неплохо, серьёзный корпоратив – вообще сказка!
Вот благотворительных мероприятий не люблю. Мой принцип – любой труд должен быть оплачен. Вам нравятся больничные ароматы? Приятно скоротать вечерок с парой дюжин калек или того хуже – часок-другой поразвлечь детей-даунов? Мне – нет. Но приходится, приходится: работа на имидж, знаете, это тоже своего рода депозит. Так что случалось и потерпеть. Цинично? Зато, признайтесь, вполне честно.
Так вот. Поступает мне частное предложение. Повеселить в течение часа чьего-то там родственника. На минуточку, в хосписе. Первый порыв – отказаться немедленно и категорически. Я, как, наверное, и многие из вас, втайне страдаю канцерофобией. К тому же не известно точно, как эта штука передаётся. Мало ли что, тьфу-тьфу-тьфу…
Но деньги предлагают… достойные. Даже более чем. Попытался всё же отмазаться – мало ли у нас артистов, за втрое меньшую сумму с радостью побегут. Говорят: хотят меня и только меня, другой не нужен. Немножко добавили. Убедили. (Вздыхает с некоторой долей обречённости.) Пошёл. Прямо с халтуры в детском саду.

Идет к машине. В руках – голубой шарик с весёлым смайликом и сборник стихов-потешек для дошкольников.
(Демонстрируя зрителям книжку.) Какой-то карапуз вручил. «Ты плавильный Кощей, – говорит. – Ооочень селдитый! Плиходи к нам ещё!»
(Обращается к шарику.) Ну и как этого родственника прикажете веселить? Потешки ему почитать? (Наугад раскрывает книжку, читает.)

По двору скакали козы
И глодали с клумбы розы.
Пёс Буран облаял коз.
Поздно! Не осталось роз…

Господи, чушь какая… (Листает дальше.)

В пещере мрачной средь мощей
Кощунствовал старик Кощей…

Это что – для детей такое пишут?! Потешки?!! Но – в точку. Именно это старику Кощею и предстоит. Кощунствовать над мощами… Человек, на минуточку, умирает: скажите, до веселья ему?! Ладно, как пойдёт. Сориентируемся, как говорится, на местности. Можно что-нибудь из Зощенко почитать, Чехова… Репертуар у нас небедный. Тут тебе не день простоять да ночь продержаться – жалкий какой-то часик.
Шестьдесят, однако, минут…
Ничего. Выдюжим! (Садится в припаркованный автомобиль, отъезжает.)

Шум едущих машин. Разудалый мотивчик из магнитолы. Звук тормозов. Он паркуется около забора, входит в калитку.

Первое впечатление – шок. Но совсем не от того, чего ожидал.
 
Ретроспектива. Телевизор, кадры документалки: облезлые стены, битый кирпич, мусор, сорняки, взломавшие останки асфальта. Закадровый голос: «Что это – приют последнего милосердия или руины после бомбёжки? Пресловутые мерзость, разруха и запустение. Гниль и смерть, – зловонный зАпах, наверняка передающийся зрителю даже через экран телевизора».
А в реале Его взгляду предстает вполне милый дворик. Деревья, дорожки, лавочки. Небогато, но – выметено, ухожено, подкрашено. Клумбы с розами. Он наклоняется, нюхает цветок.

(Про себя.) И козы их не съели, ну надо же…

Бросает взгляд на здание. Раскрытые настежь окна. Фиалки в горшках. Кот на подоконнике лежит, греется. Огромный, пушистый, вальяжный. Прижмурился, вроде как спит, а сам втихую поглядывает на кур, выклевывающих что-то из травы.

Куры? Какие тут могут быть куры?!

В глубине двора – клетки с кроликами, голубятня...

(Ошеломленно.) Или я не туда попал?

Неуверенно входит внутрь здания. Светлый холл, гибискусы в кадках, аквариум, фонтанчик журчит, на белых стенах – незамысловатые акварельки. К нему подходит мужчина, здоровается, пожимает руку.

Заказчик (перехватывает Его взгляд, кивает в сторону картин): Больные рисуют. (Достаёт из пакета книгу, протягивает Ему.) Ничего особенного не надо. Просто почитайте вслух.
Он (в сторону): Зощенко. Тут в точку!
Заказчик: Знаете, она его очень любит.
Он (зрителям): А тут мимо. Она. Значит, мой клиент – женщина. Я отчего-то представлял себе старика, съеденного почти до костей временем и болезнью. Окончательно непригодного для малейших родственных чувств. Вот и нашли для него гуманное местечко, подальше от глаз. Ну что ж, пусть будет старушка. Даже, может, и лучше. На женщин моё обаяние действует куда сильнее.

Двухместная палата. Стерильность. Кипенно-белое постельное бельё, тумбочки со всякой домашней всячиной, небольшой телевизор; тут и там вязаные салфеточки, коврики, вышитые скатёрки. На одной из коек, на высокой подушке, почти полусидя, – женщина средних лет. Кто на другой – непонятно, видно только спину, укрытую одеялом.

(Про себя.) Не старушка. Плюс-минус ровесница. Скорее плюс, но ненамного. И – глаза. Нет, не глаза – очи иконописные: льют свет прямо в душу. Сейчас утону в Ее взгляде.

У  Нее действительно прекрасные глаза, что называется, в пол-лица, редкого светло-золотистого цвета. Внимательные. Живые.
Ему не по себе, до дурноты. Растерян. Не понимает, что говорить и что делать.

Она: Доброго дня. Присядьте. Хотите воды? (Голос негромкий, но ровный, спокойный, доброжелательный.) Впервые в таком месте? Понимаю.
Он: Вот. (Неуклюже пытается сунуть Ей в руку шарик. Книги летят на пол. Шарик зависает под потолком. И стул свалил.)
Она: Спасибо. (Смешинки в глазах.) Зощенко и потешки для дошколят… Прекрасный выбор! С чего начнем?
Он: …
Она: Тогда Зощенко, пожалуйста, «Галошу». Мой любимый рассказ.

 Он кое-как подбирает с пола книжки, ставит на место стул, садится, отыскивает текст.

Он (зрителям): На минуточку, гвоздь репертуара. А в памяти – зияющая дыра. (Тупо смотрит на страницу.) Буквы плывут…

Судорожно откашливается. Застывает.

Она (подсказывает): «Конечно, потерять галошу в трамвае нетрудно…»
Он (зрителям): Не помню, как прочел. Видимо, отвратительно. Вежливое «спасибо» и «рада была с вами познакомиться». В общем, гуляй вася, премного благодарны за вашу халтуру. (Ей.) Я же… не отработал… меня же… на час…
Она (тусклым усталым голосом, холодно): Все отлично. Большое спасибо. Всяческих вам удач.

Он потерянно проходит мимо Заказчика, мимо своего БМВ, бредет непонятно куда.

Он (про себя): Такого позора со мной еще не случалось, даже в студенчестве. Плюнуть и забыть! И черт с ним, с гонораром.

Рингтон.

Голос Заказчика (по телефону): Когда и где я могу передать вам деньги за… гм… визит?
Он (про себя, с раздражением): «Хочу забыть, а ты напоминаешь!» (С горькой иронией.) Шекспир. «Отелло». Никогда не сыграю.
(К зрителям.) Деньги – с досады – взял.

Он дома, лежит на диване.

(В потолок.) …Забыть не удавалось… В конце концов, списал это на тоненький голосок совести: заказ не выполнил, а бабки, на минуточку, присвоил. Выходов два: или вернуть доллары, или доделать работу. Ни того, ни другого не хотелось мучительно. «Сходи к психологу», – посоветовал друг. А я решил – пойду к Ней. (Встает с дивана.) Сам не понимаю, зачем.

Засовывает в пакет томик Зощенко, в последний момент выкладывает обратно. Заменяет парой-тройкой желтых манго из вазочки с фруктами. Во дворе  мимоходом срывает с куста ветку сирени.

(На ходу бормочет себе под нос.)…рассмотреть, кто же лежит на другой койке. И поздороваться, с обеими. А то в прошлый раз… Господи, какой позор… Все, стерто, забыто! Выдох, и…

Она спала. Товарку опять не удалось разглядеть: нечто, отвернувшееся к стене, с головой укрытое одеялом. Осторожно положил Ей на тумбочку сирень и фрукты, на цыпочках вышел в холл. Подошел к дежурному посту с улыбчивой медсестрой.

(Недоуменно.) Почему здесь нет зеркал? Нигде, даже в туалете. И часов.
Медсестра: Вы часто нравитесь себе в зеркале?
Он (слегка бравируя: парень, мол, я еще хоть куда!):  Случается. (Про себя.) Девочка – прехорошенькая.
Медсестра: А когда нездоровы?
Он (кивая.): Дошло. Видеть, как с каждым днем из тебя вытекает жизнь… Черты же меняются.
Медсестра: Да. Зеркала и часы немилосердны.
Он: А часы почему? Погодите, я сам. Больные будут думать, сколько им осталось, и ждать конца? Считать минуты, а не проживать их?
Медсестра: И это тоже.
Он: Есть что-то еще?
Медсестра: Есть. Часы съедают время. Не замечали?
Он: Это как?

На пульте загорается лампочка, одновременно с резким сигналом вызова.

Медсестра: Извините, меня в седьмую зовут. (На ходу оборачивается.) Влюбленные часов не наблюдают, потому что на часы забывают смотреть, не до этого им!

Он (про себя): Так. Ладно. Головоломки оставим на потом, и вообще это не мои проблемы. У меня часы и на руке, и в телефоне, на эпизод не опоздаю. Зеркала имеются в бэхе, сбЕгать недолго. Не худо бы предстать перед Ней в максимально презентабельном виде, а не как в прошлый раз – молодящийся небритый тип в мятой футболке и драных джинсах. Проснулась? (Приоткрывает дверь палаты, заглядывает в щелку.)

Спят.

(Смотрит на часы.) Что ж, время пока есть.

От нечего делать разглядывает висящие в холле картины. Почему-то на большинстве изображены бабочки, хотя видно, что люди их рисовали разные.

День загадок какой-то. Может, у них тут классы? Прикатывают в холл кровати, расставляют по кругу; в центре – богемного вида субъект в испачканной робе: сегодня, мол, тема урока – мотыльки. И сегодня, и вчера, и поза-позавчера… Ну, нравится людям бабочек рисовать. Яркие, красивые, глаз радуют… И хорошо. Что хоть что-то их может порадовать. (Выходит к машине, смотрится в боковое зеркало, прихорашивается. Потом – на часы. И на входную дверь.)

Нет, сегодня уже толком не поговорить. (Уезжает.)

Музыка, и, возможно, короткая интерлюдия – на усмотрение режиссера. Автору здесь и ниже представляется либо перевод стрелок часов, либо перекинутый/ оторванный листок календаря.

(К зрителям.) Всю ночь мне снились часы.

Мультипликация в телевизоре или иной доступный визуальный прием: Растекающиеся часы Дали. Ржавые древние хронометры. Современные электронные, мельтешащие цифрами всех цветов радуги. Биг-Бен – но с нашими отечественными курантами на фасаде. Часы превращаются в бабочек, рои бабочек, с хищными жалящими хоботками, ненасытно сосущими Время.

Проснулся от отчаяния, с мыслью: «Время кончается. Навсегда».

Свет гаснет. Короткий антракт.

Он (зрителям): Я стал ходить к Ней почти каждый день, как на работу. Мы или молчали, или говорили о какой-то ерунде. А мне хотелось совсем другого... Сегодня я, наконец, решился.

В палате: прикасается к ее руке, якобы случайно, в попытке поправить одеяло. Она рукИ не отдергивает.

Теплая нежная кожа, бьющийся пульс.

Теперь Она слегка сжимает его руку – мощную лапищу-лопату, которая скорее подошла бы фермеру, чем артисту.

Она: Зачем вы ко мне приходите? Вам же за это не платят.

Он (смотрит вверх, с отчаянием): Лучше бы она залепила мне пощечину! (Ей, после паузы. В глаза не смотрит, опустил голову.) В детстве я сломал любимую куклу сестры. Нарочно. Со злости. Чем-то девчонка меня сильно достала. Ждал, что заревет и полезет в драку, и я смогу наподдать ей от души, не боясь гнева родителей – «Она же первая начала!» Никогда не забуду ее взгляда – недоуменного, раненого: «Зачем?» Сестренка прижала к себе останки куклы и спряталась под одеяло. Лежала там тихо-тихо, не шевелясь и не издавая ни звука, и так долго, что я испугался и побежал за мамой: «Люська тоже умерла!» Нам было по четыре с половиной года, но мы уже знали, что такое смерть: незадолго до этого друг за другом, с разницей в неделю, ушли дед и бабушка. Так же, не шевелясь, лежали на кровати, с головой укрытые простыней. (Пауза.) Не понимаю, зачем я вам это рассказал. Да я вообще забыл напрочь эту историю! Куклу починили, Люська не умерла, мне не попало. На минуточку, было бы о чем вспоминать…
Она (тихонько погладив Его по руке): Сестра вас давно простила. И вы простите – не себя, этого мальчика. Дети часто бывают жестоки, по незрелости ли души, по недомыслию или еще почему – кто знает. А мы… На то мы и взрослые, чтобы уметь прощать. Мы же всегда прощаем детей, правда?
Он (рыдая, выскакивает из палаты): Дурак, идиот… Ну что на меня накатило?
(После паузы, зрителям.) Через день я снова туда пошел. С уже традиционными манго и сиренью. Было неловко: как-то Она отреагирует на мою давешнюю выходку?
Она: Давно хотела спросить, вы телепат? Откуда вы знаете, что я люблю манго, причем именно желтые, и обожаю сирень?

Он смотрит на Нее. Опускается на край кровати. Молча, краешком губ, улыбается стене напротив.

Он (внутренний монолог): Потому что я знаю про Тебя все. Я не спрашивал твоего имени и сколько Тебе лет, кто Ты по профессии и есть ли у Тебя семья. Но я! Знаю! Про Тебя! Все! До самого донышка. Мы же вместе с самого рождения Вселенной. Неужели Ты совсем ничего не помнишь из наших 100500 миллионов счастливых жизней? Ну, хоть что-то? Хоть один эпизод? Даже вот это?!

Кадры в телевизоре или иной визуальный прием: Вечер. Одуряющий аромат роз. Кусты магнолий, осыпанные крупными белыми цветами. Белая балюстрада, огораживающая обрыв. Внизу – море. На заасфальтированной площадке перед балюстрадой танцуют отдыхающие – под аккомпанемент местного оркестрика, на удивление слаженного.

Духота. Звезды. Томление тел и душ. Озноб предчувствия: Сейчас. В твоей жизни. Изменится. Все.

Закадровый голос: «Объявляется белый танец!»

Почему-то это не вальс, танго. Ну, пригласи же меня, пригласи!

Танцуют.

В реале в палате Он тихонечко напевает тот же мотив: «Это танго любви, танго нашей любви»… Она смотрит на него с улыбкой, но видно, что мелодия ей незнакома.

Она: А вы хорошо поете, не знала.
Он: Всё никак не решусь спросить: почему – я? Столько артистов – лучше…

Поняла. Кивнула. Прикрыла глаза.

(Зрителю.) Думал, всё – не ответит.
Она: Мне… приснилось…
Он (Ей.): Приснилось что? (Удивленно, с надеждой.) Я?
Она (слабо махнув рукой): Неважно. Не буду морочить вам голову. Это был очень хороший сон, правда. Когда вы приходите, мне… светло жить.
Он: И мне.

Пауза. Смотрят друг другу в глаза.

Она (вдруг): Можете пообещать мне одну вещь?
Он: Конечно. Что угодно.
Она: Не имею права, но попрошу. (Привстает с подушки.) Дайте честное слово, что никогда, ни при каких обстоятельствах, вы не уйдете…
Он: Ну, уйти мне придется (разводит руками), но я же вернусь. Завтра. И потом. Даже если вздумаете прогнать, вернусь.
Она: …честное слово, что не уйдете добровольно из жизни. Никогда. Даже в самом беспросветном отчаянии.

Обессиленно откидывается назад, но продолжает смотреть ему в глаза, серьезно и требовательно. Он явно ожидал другого.

Даете?
Он: Ну… Даю…
Она: Спасибо. Верю, что сдержите. До завтра! Я буду вас ждать.

Музыка, и, возможно, короткая интерлюдия – на усмотрение режиссера.
Назавтра Он снова у Нее в палате.

Он: Я все время думаю о вашей странной просьбе… Почему? Из досье на штурмбанфюрера, пардон, лицедея Х: «Оптимист, характер жизнелюбивый, в склонности к меланхолии и суициду замечен не был».
Она: Вы обращали внимание на рисунки, висящие в холле?
Он: Да. Удивился еще – там сплошь бабочки.
Она: Потому что это особый символ. А для нас, здешних, значимый вдвойне.
Он: Символ? Символ чего?
Она: Люди – своего рода бабочки. Вы тоже.
Он: Человек-мотылек? Слишком легко порхаю по жизни?
Она: Речь совсем не об этом. Вот смотрите. Сначала на свет появляется яйцо. В нем происходят какие-то процессы, пусть скрыто. Но оно живое, живет. Как плод внутри материнской утробы. Потом из него выходит на свет личинка – гусеница. Маленький человечек родился на свет, проживает отпущенный ему век…
Он: Ползая и пресмыкаясь.
Она: Ну, пожалуйста, не надо иронии. Однажды гусеница закутывается в кокон, это ее саван смерти. Куколка очень напоминает мумию, не находите? А потом…
Он: Рожденный ползать таки взлетает. Правда, для этого ему пришлось, на минуточку, умереть.
Она: Издревле считалось, что бабочка, радостно порхающая среди цветущего сада – это символ следующей стадии жизни человека. Что он «отошел в мир иной» в самом что ни на есть прямом смысле: сбросив кокон, обрел новую форму и новую жизнь.
Он: Ага. Порхает в раю. Пока какая-нибудь птичка не склюет.
Она: Ну и циник же вы!
Он: Циник. Еще какой.

(К зрителям.) Мне снилось, что мы бабочки. Летаем над горной речкой, отчего-то поросшей вдоль берегов кустами сирени. Она и я. Вместе. Вдвоем. И это был – рай.
Мне казалось, Она понимает, что я чувствую. Что испытывает ощущения сродни моим. Постоянно ищу подтверждения в ее глазах, словах, жестах… Не нахожу. Даже про насильственный уход – это было не ко мне лично. К любому человеку, к людям вообще.
Чтобы научиться летать, бабочка должна последовательно пройти все стадии трансформации, какими бы мучительными они ни были. Ни одну нельзя прерывать насильно. Нехитрый урок, но… Его бы в школьную программу ввести! Сколько же людей на Земле так и не стали бабочками…
Не переживу Ее ухода.

Музыка и, возможно, короткая интерлюдия на усмотрение режиссера.
Его очередной визит в хоспис. Сталкивается в дверях с пожилым мужчиной, везущим за собой сумку на колесиках, чуть не сбивая того с ног.

Он: Ради Бога, простите…
Мужчина (широко и счастливо улыбаясь): Меня выписали!
Он (вахтеру): Выписали – умирать дома?
Вахтер: Жить! Иногда случаются чудеса. Даже у нас.

Он стучится и входит в палату.

Он (Ей, радостно.): А это опять я! (Кивает в сторону соседней койки. Понижает голос до шепота.) Как ни зайду, все время спит.
Она: Моя соседка – человек очень тактичный. Не хочет мешать. Вас три дня не было. Боялась, что уже не придете.
Он: Не мог, закрутился, работа... Ну никак, никак не получалось, простите.
Она: Ну что вы, не извиняйтесь, не за что. Просто я… немножко скучала. Не стоило, конечно, вам этого говорить.
Он: Я тоже очень скучал. Правда. (Сжимает ее руку, пытается погладить по волосам.)
Она (отстраняясь): Не надо.
Он: Почему?!
Она: Потому что я уже почти бабочка. А вам еще…
Он: Придется поползать?
Она: И, надеюсь, долго и счастливо. (Улыбается.) Читали? (Указывает на книгу на тумбочке.) Проглотила, пока вас не было, от корки до корки.
Он (читает): Милан Кундера. «Невыносимая легкость бытия». Нет, не читал. Странное название. Легкость – это легкость. Штука, на минуточку, весьма приятная. Как она может быть невыносимой? Оксюморон какой-то…
Она: Возьмите почитать. Хотите?
Он (зрителю): Я далеко не юн, категория «40+». Но никогда раньше я не задумывался о смысле жизни. Наоборот – если поднималась такая тема, страстно убеждал друзей, что время и силы куда полезнее тратить на саму жизнь, чем на подобные разговоры. Мысли о смерти? Посещали, конечно, но это пока где-то там, далеко… Еще будет время подумать. А уж с умирающими рассуждать на подобные темы и неуместно, и бестактно. Но с Ней это было так легко, так естественно, что только потом, дома, я корил себя – ну зачем? Лучше бы почитал Ей стихи, она же так любит поэзию.
Мои. Про любовь. Я опять их начал писать. (Ей.)

Мы сотни жизней прожили с Тобой,
Но для меня и это – слишком мало.
И почему-то кажется порой,
Что Ты меня ни разу не узнала.

Она: Ваши?
Он: Да.
Она: Плагиат. (Смеется.)
Он: Плагиат?!
Она: «Влюбились мы – в который раз, /Но ты меня не узнавала». Андрей Вознесенский. Воистину, «ничто не ново под луной».
Он: Я не плагиатчик…не плагиатор! Я вообще не знаком с его поэзией! Я написал это сам, для вас!
Она: Ну простите меня, простите. Пожалуйста. Я такая зануда, да? Прекрасные стихи. Спасибо. (Берет его руку, прижимает к щеке.) И погода сегодня замечательная. Пойдемте гулять?
Он: А как вы?..
Она: Себя чувствую? Великолепно! Ваши стихи влили в меня целое море энергии.

Гуляют по саду. Возможно, Он все же решится Ее поцеловать.

Музыка и интерлюдия – на усмотрение режиссера.

На следующий день с огромным букетом роз Он врывается к Ней.
Две пустых койки. Шок. Мертвым взглядом обводит палату. Постоял. Развернулся, направился к дверям. Механическим шагом, как робот. Вернулся. Сел на ее кровать. Погладил подушку.

Он (к тому месту, где раньше была Ее голова): Мне не хватит мужества спросить, стала Ты бабочкой или случилось чудо. Я трус. Даже имени твоего не решусь узнать. Как не отважился вчера дочитать до конца стихи. И тем не менее. Считай это моим официальным предложением.

Я знаю, счастье есть. Из этих глаз
Оно струится. Я тону в их свете.
И попрошу у Бога в этот раз,
Чтоб на Тебя похожи были дети.

(К зрителям.) Я его видел. Нашего с Ней ребенка. Невозможного. Незачатого. Я видел его, как вас. Каждую крохотную деталь. Его зажмуренные глазки. Вот он сосёт большой палец левой руки. Не знаю, какого он пола, но разве это так важно? А вот круглая, как мячик, пяточка, недовольно бьющая по...

Его реплику перебивает залихватский рингтон. Автоматически достает из кармана мобильник.

(Отстраненно: погружен в себя и свое горе.) Да? Слушаю вас. Где это – Чегдомын? Четыре концерта, я понял. Райдер? (Деловито.) О какой сумме идёт речь? Да, райдер обсуждается. Да. (Смотрит на часы.) Ждите. Буду. Да. Плюс-минус пятнадцать минут. Нет, машину не надо, я за рулём. Не волнуйтесь, успею.

Я успею. Я обязательно успею…

Поворачивается спиной к зрителям, опускает голову вниз. Поднимает ворот рубашки, заносит ногу для шага. Оборачивается. Его глаза – взгляд совсем другого человека, не того, которого мы видели в первом эпизоде: живая рана.
Свет гаснет.

Август 2023