Они опять со мною рядом

Прошло два дня, а я не могу забыть его глаза. Они смотрели снизу вверх – карие, молящие, плачущие без слёз. Он не знал, кто я. Он не знал, чего ждать от меня. Он боялся меня и надеялся, что помогу. Два карих глаза - единственное, что увидела в глубине черноты смрадно пахнущей страшной ямы.

-Жив! Главное, - жив! Как-нибудь выкарабкаемся!..

Бухаюсь на колени на краю пропасти, одновременно лихорадочно сбрасываю наземь рюкзак.

- Не бойся! Потерпи, хороший! Потерпи умничка! Я помогу. Ты теперь не один.

Плюхаюсь плашмя на живот. Для упора расставляю шире ноги, как учил военрук на военке в старших классах. Тот парень прошёл Доманск. Старше нас, десятиклашек на три года, да стрелян. На его глазах китайцы вырезали спящих погранцов. Он выжил, и учил нас, даже девчонок выживать, стрелять. Теперь я, держась левой рукой за хлипкий мох, пытаюсь дотянуться до молящих глаз. Испуганные, несчастные, они поворачиваются в мою сторону, и в месиве чёрной грязи обнаруживаются клочки ушей. Дальше идёт сплошная зловонная топь!

Чтобы дотянутся до ушей приходиться рисковать. Свешиваюсь почти по пояс вниз головой. Чувствую: теряю равновесие и могу соскользнуть головой вперёд. Чувствую в карманах на груди телефон и нож. - Мешают. Телефон могу раздавить. Лихорадочно поднимаюсь на колени. Спешу. - От секунд зависит жизнь. Развязываю верёвки кармана, извлекаю телефон. Бросаю на рюкзак. Хочу отвязать и нож. Передумываю, торможу себя: «Нельзя остаться без ножа! Опыт таёжного быта научил ни на секунду не оставаться без спичек и ножа. Без них в тайге - смерть! И если свалюсь в преисподнюю, - нож единственное спасение! Только с ним есть шанс выбраться наверх по вертикальным стенам выкопанной чинушами «могилы».

Опять ложусь плашмя на живот и по сантиметрам сползаю головой вниз в шурф к молящим о помощи глазам. Опасно! Телефона в кармане нет. Это выигрывает пару сантиметром. Дотягиваюсь правой рукой до ушей. Центр тяжести угрожающе перемещается в пропасть. Ногам зацепиться не за что. Они приобретают невесомость, не способную удержать тело на поверхности. Левой рукой зацепиться тоже не за что.

…Тяну по миллиметру ладонь к ушам, контролируя равновесие. - Страшно! Прекрасно понимаю: самой оттуда не выбраться, если слечу вниз головой.

Глаза поднялись и смотрят на пальцы. Рядом появился нос. Мелькнула мысль: «Вдруг укусит! Вдруг – волк, а не собака!».

На секунду карие глаза подумали: «Не укусить ли?..». И тут же успокоились: рука не нападает. Ухватываюсь за загривок. Тяну изо всех сил вверх. Топь зашевелилась. Над грязью приподнялось нечто в виде головы и фрагментов передних лап, принялось само вращаться, помогая отчаянно человеку.

- Спрыгнуть?! Подтолкнуть снизу?!.. – мелькает мысль.

- Стой! Не смей! Обратно самой не вылезти! – слышу себя в собственной голове. Доходит до ума: «И телефон лежит на рюкзаке… – не смогу с могилы позвонить летям, да мужу, никто на помощь не придёт. - МЧС не вызвать. Искать никто не станет. Дети подумают: «У матери очередные бзики. Пусть мозги проветрит! – Утащилась неизвестно куда, не предупредив». А муж решит: «Ушла - так ушла! И хрен с ней! – захочет, - придёт! Вернётся. Никуда не денется! Не придёт, - нашим легче!..».

Оглядываюсь:
- Бесполезно! Топь намертво держит! Что делать?..

Успокаиваю. Глажу по тому, где голова: «Не бойся! Я не брошу тебя! Потерпи немного!».

Оцениваю: «Несколько минут ещё продержаться...». Голову охватывает дрожь. Пса колотит.

Отмечаю:
- Переохлаждение! - В шурфе выход грунтовых вод. Кругом сушь! А вода ледяная внизу! Нужно звать на помощь, - самой не вытащить. Звоню мужу, стоя на коленях. Срывающимся голосом говорю:

- Бегом отправляй зятя! Нужна помощь. Пусть бегом бежит. Собака попала в шурф, мне самой не вытащить. Сама думаю: «Зять - городской! Бегать не умеет! Бесполезно! Толка нет».

- Где ты?!..
- На «Кресте». Около реки...
- Он не знает, где это! Я сам приду…

Подумала, не сказав:
- Пока ты дотащишься, час пройдёт!.. - Тра-та-та-та-та!..

Бросаю телефон на рюкзак. – Бесполезно! Главное, муж теперь знает, где меня искать, если что... Решаю: «Нужна ещё дрына!». Лихорадочно вращаю глазами. Ищу. Кругом густой тощий березняк. Валежника нет. Сухар нет. Ножом пилить долго. Глаза упираются на срубленную берёзку в чаще. Бегу к ней. - Ветвистая! Обпиливать некогда. Тащу, - не вытягивается из мха! Выволокла! - Упираюсь всеми четырьмя, что есть мочи, волоку. Ветки цепляются за деревья, тормозят, сил не хватает. Сердце шкалит, стучит, боюсь опоздать. Лишь бы пёс потерпел! Не утонул! Дождался!

Дотаскиваю. Пытаюсь спустить рядом с головой несчастного пленника жуткой ловушки, устроенной людьми, - нашими босами. Не получается. Мешают ветки.

- Не бойся! Не бойся! – успокаиваю, прося продержаться, не погибнуть.
Протиснуть под пса ствол берёзки не получается. Ветки мешают, под собаку не проходят. Тащу дерево в противоположную сторону шурфа. Опускаюсь на колени. Медленно спускаю под углом. Проталкиваю туда, где должно быть брюхо пса. Невозможно определить в каком положении собака в топи. Он взвизгивает. – Задела!

- Не бойся, Не бойся!

Медленно подвожу дрыну туда, где по расчётам должна находиться грудь и передние лапы. Пёс молчит, - получилось!

Отмечаю: «Берёзка тонкая. По ней не выбраться. Нужна ещё одна». Ухожу. Лихорадочно ищу. Глаза упираются в свалку. В болоте свалены спиленные деревца. Бегу, если так можно сказать: по непролазной чаще и болоту не бегается, а продирается. Деревья в куче, - ветвистые, полусгнили и намертво вросли в болото.
Удаётся вытянуть тощую сосенку, - сухую. Та вся в сучках. Тащу. Опускаю в шурф.

- Пёс-умница! - Быстро сообразил. Упёрся лапой о ствол берёзки и вытащил себя почти по грудь. Проявилась шея и передние лапы. Оказывается, - он тёмный и крупный. А я думала, что - мелкая дворняжка. Развернулся на стволике и тянет изо всех сил голову, корпус вверх из смертельных объятий болотной топи. Морду вытянул вертикально и пытается извлечь из трясины вторую половину себя, но не удаётся: топь схватила мёртвой хваткой жизнь – не отпускает, а собака совсем обессилила. Берёзка, хоть и не гнётся, да тонка – не достаточен упор для него.

Осторожно просовываю рядом с псом сосенку, упирая комлем в противоположную стену ямы. Шурф шириной около шестидесяти сантиметров, длинной в полтора метра, до ложного дна - топи, более метра. Глубина няши около метра. Пёс, скорее всего, чтоб не захлебнуться, стоит на задних лапах на вытяжку. Глубина шурфа более двух метров. Стены - из торфа, глины и бытового хлама, обсыпаны, с кавернами. В скалолазании такое именуется отрицательным уклоном. Отмечаю: «Хорошо, что не спустилась! – выбраться нереально самой!». – Ангел вовремя тормазнул.

- Это заросшая густым березняком поселковая свалка. Когда строили школу, сюда свозили хлам снесённых построек и выторфовку. Несколько лет назад чиновники решили использовать грунт для хозяйственных дел и вырыли экскаватором глубокие шурфы, а засыпать не посчитали нужным – дорого! Несколько лет назад в соседний шурф спрыгнул мой Дружок. Тогда стояла такая же сушь. Все лужи высохли. А на дне ямы скопилась грунтовая, дождевая вода. Глубина шурфа более двух с половиной метров. На треть яма заполнена водой. До дна собаке не достать. Плавать невозможно. Обратно самому вылезти не реально. Однозначная гибель как для животного, так и для человека- ягодника, грибника, если попадут туда.

Повезло: находилась рядом – собирала кипрей, и быстро среагировала. Спустила в шурф бревно, чтоб Дружок не утонул. Благо то лежало рядом. Пёс - умница, сразу сообразил и на него поднялся. Вылез сколько смог из воды. Сверху оставалось ещё полтора метра вертикальных стен. Самому не выпрыгнуть. Я легла на живот и, рискуя свалится самой вниз головой, схватила за загривок.
- Страшно! Можно соскользнуть вниз самой! И не выбраться.

Пёс не ослаб. Крупный. Сильный. Умный! Опытный! Дружка упёрся когтями в вертикальную стену. Я подтащила за загривок, и он вонзил когти передних лав в глинистый край. Подтянулся сам изо всех сил на передних. Но из-за вертикали стал заваливаться на спину, едва, балансируя. А я, вопя от перегрузки, что есть мочи, как показывают в фильмах, тянула за загривок, не давая Другу завалиться вниз через спину в могилу. Молила его, истощно орала, - думая: лишь бы не разжать руку. Ору: «Дружка, ползи! Ползи! Ещё немного! Ещё!.. – держись!».

В мозгу пролетали фильмы, как альпинисты не удерживали друзей и те срывались навсегда в пропасть. Думала: «Лишь бы удержать и ладонь не разжалась, пальцы не выпустили мех загривка. А сил не хватало! Весил Дружка около сорока килограмм! А мой возрастной статус уже не позволял каскадёрничать, да и вес сравним с Другом.

Общими усилиями тогда выбрались. Сейчас история повторялась. Только собака сегодня в шурфе находилась чужая, обессилившая, и сил у меня за годы не добавилось, а вместо бревна - тощие дрыны.

***
За окном – гроза и ливень. Последние дни – август, стоит жара и сушь! Гостит дочь с зятем. За две недели переломали всю родительскую технику. – Лучше б ехали на Канары отдыхать! Родителям пенсионерам дешевле б вышло! Мы два разных поколения!.. Громыхает! Потемнело, как ночью! Дождь нужен. Тайга желтеет от засухи. Реки пересохли.

Ливень! Гул. Гроза висит над селом. В форточку потянуло прохладой. Стало легче дышать. Подумалось: «Замужество – это хомут. Замужняя женщина - это тягловая лошадь. Брак-это «брак». Без семьи одной остаться страшно, но именно семья гробит время. Не зря в Библии говорится, что… - забыла фразу»…

***
Пёс изо всех сил тянет себя из топи. Только вторая половина туловища сидит в трясине намертво. Он вытягивает до предела шею, плечи, отжимается на передних лапах, упираясь в жердинки. Однако задние ноги не вытаскиваются. Измучившись, ложится грудью на жерди. Хватаю за загривок и могу свалиться сама. У пса заклинило чем-то заднюю лапу. Он выгибается почти вертикально, рискуя завалиться плашмя обратно в топь на спину. Дотягиваюсь рукой вновь и подламываю ветви. На сучках собаке легче удержаться – не соскользнёт. - Умница! Отдохни! – подбадриваю: лишь бы не сдавался!

Пёс ложится грудью на палки, висит на них, обессилив; измученно смотрит мне в глаза. В них уже надежда, однако и страх гибели, запредельная усталость.

Дотягиваюсь рукой до ушей. Глажу по грязному лбу. Успокаиваю: «Отдохни! Выберемся! Не бойся! Я не брошу тебя!». - Нужны ещё палки. – Потерпи!

Поднимаюсь. - Нужна прочная опора под лапы – настил, чтоб по нему вылезти. - Ухожу к куче хлама. Вытаскиваю подходящую дрыну. По ней даже сама смогу немного сползти вниз, чтоб тянуть пса из пучины за шкирку, как Дружка тогда. - Главное, чтоб собака сама себя вытащила из топи. - Сверху мне псу не помочь.

Подумала: «Подцепить верёвкой под грудь, и за неё тянуть. Бечёвки всегда ношу в рюкзаке. Только под пса не просунуть – не достать сверху. Можно – как сеть подо льдом, палками с крючками протащить, однако времени нет. – Собака обессилила».

Тащу сухару. Она сантиметров десять в диаметре, с сучками. «Протисну под пса. У него появится крепкая опора...».

Волоку. Не дойдя до шурфа, вижу: в метре стоит нечто. Не сразу понимаю, кто это. Доходит радостью до осознания:

- Выбрался сам! Слава Богу! – радуюсь. Благодарю Бога и лесных духов, что помогли нам.

«Нечто» оказывается чёрно-бурым комом болотной зловонной тины. Спина выгнута горбом - вверх. Там, где должен находиться хвост, – до земли висит пуд смеси торфа, глины и помойного дерьма. Там, где голова – обнаруживается бесформенный бугор, - опущен к земле. С него течёт чёрная жижа. Собака, вероятно, – чёрная или тёмная, точно масть не определить. - Нет ни единого чистого сухого клока шерсти. Спасёныш срывается и убегает.

Подхожу к шурфу. Обессилено падаю на колени. Беру с рюкзака телефон. Руки трясутся. Замечаю, что дышу, как паровоз. Сердце колотится. Сама его слышу. Ноги от напряжения трясутся. Очнулся нюх: воняю свалкой. Руки по плечи в зловонной тине. Оранжевая антикомарийная энцефалитка ухряпана в грязи. Пахнет дерьмом и болотом, - не экологически чистым.

Заворачиваю телефон в пакет. Запихиваю в нагрудный карман. Верёвочка выскочила из петель. Дрожащими пальцами просовываю в дырочки, завязываю узлом. Вспоминаю, что драгоценная половина обещала прийти на помощь. Звоню. Голос дрожит. Дыхание бухает. Даю драгоценной половинке отбой. Половика, оказывается на полпути ко мне, спешит на помощь. - Всё нормально! Не приходи. Возвращайся домой. – вылезли!..

Засовываю телефон в карман. Он не хочет туда помещаться. Кое-как заталкиваю. Завязываю бечёвкой, чтоб не потерять. Поднимаюсь. Выхожу на дорогу. Собака бегает. Согревается. Оказывается – это крупная лайка, чёрная. Кобель. То, что кобель, а не сука, определила сразу - по глазам, ещё в яме.

На дороге тьма зловонных зарослей отступила. Здесь – солнце, сосны. Небо! - голубое! Начинаю слышать голоса птиц. Ощущение: словно проснулась или родилась заново, или попала из Ада в Рай. Глаза сами по себе ищут кочку, чтоб сесть. И не находят. Не выдерживаю и плюхаюсь в траву – на землю, рядом с дорогой. Смотрю на пса. Тот бегает, греется. Хвост отряхнул и уже приподнял немного. Только кольцом не загнут и болтается, подобно волчьему. На минуту думаю: «Не волк ли?.. - Чёрные тоже бывают…». И понимаю, что мне всё равно, кого спасла: волк то или собака.И волка б спасала…

- Иди ко мне! – подзываю спасёныша.

Говорить тяжело. Дыхание сорвано. Чувствую дикую усталость и радость, что живы оба. В этой яме, как в могиле, могли б навсегда остаться вместе.

Собака подбегает и падает, как подкошенная без сил на бок. Спиной прижимается ко мне. Вытягивает в изнеможении лапы. Откидывает голову. Спина – то сырая гора спрессованного болотно-помойного дерьма. Понимаю, что сейчас духарюсь тем же парфюмом, но не отодвигаюсь. «Мне всё равно, - грязна я или чиста», - ловлю себя на понимании себя. Нет от того ни радости, ни гордости. Только отмечаю: «по-прежнему рискую своей жизнью и бросаюсь даже в могилу на помощь то ли волку, то ли псине, чётко осознавая, хрупкость жизни, тонкость грани, отделяющей меня от жизни и смерти.

Собака - как лёд! От неё идёт пронизывающий холод! Ещё немного, и погибла б от переохлаждения или утонула б в топи, обессилив держать голову на поверхности. Бедный! Сколько стоял на вытяжку, медленно погибая! Сволочи те, кто экскаватором выкопал шурф и не удосужился закопать!.. – что за твари!..

Кладу руку на то, где должна находиться шерсть. Брезгливости нет. Нечто сырое, противно липнет. Ощущение, будто рядом со мной самый близкий на Земле живой разум. Хотела написать: «человек», но это не так. Произнести «животное» - не хочу. Сказать «собака» - так ругают плохих людей.

Глажу голову, уши. - Единственное относительно сухое место – клочок загривка. Шерсть – буро-чёрная. Пёс долго лежать не может. Соскакивает. Пытается отряхнуться, однако на нём не вода, а гуща и плохо получается. Он кидается на землю и по траве изо всех сил елозит мордой. Морда жутко изгрызена гнусом и зудит нестерпимо. Подзываю. Подходит. Карие глаза смотрят в мои. Веки изгрызены мошкой, кровоточат, распухли. Стираю впившейся, раздувшийся от крови гнус с век. Мокрец раздут, вгрызся глубоко в кожу. Убираю. Пёс доверчиво прикрыл глаза. Руки окрашиваются в красно- чёрное, - смесь крови, гнусовых тел, болотно - людской тины.

- Как тебя зовут? У тебя есть дом? Если тебе некуда идти, оставайся, - будем вместе жить. Сама думаю: там, где два пса, третий не помешает.

Карие глаза внимательно слушают. Пытаются понять слова. Вокруг глаз наметились жёлтые подпалины. Пёс не совсем чёрный. Крупный. Похож на моего Верного.
- Мне не чем тебя накормить. - Жалею, что не взяла еды, - собралась на болото собирать голубику. Со мной только вода в пластиковой бутылке. Вспоминаю, что дико хочу пить. Достаю из рюкзака, пью. Собака ложится рядом, прижавшись к коленям головой. Кончики лап - с признаками белизны. Осматриваю. Собака позволяет трогать. Заметила, что пёс хромает на заднюю лапу: повредил, выбираясь. Осматриваю пальцы лап. - Вероятно, её в топи их чем-то зажало, оттого не мог их вытянуть. Собака упитанная - не бездомная.

Тепло. Светит солнце. Ощущаю счастье. – Адреналин! Понимаю, что эта минута самая светлая в череде смрада последних лет. Смотрю вдаль. Перед глазами на мусорном отвале сквозь макушки берёз светится деревянный староверческий крест. Рядом с крестом несколько лет назад выбросили убитых собак и моего Вайту. Отстреливали собак тайно, по заказу администрации села за огромные бюджетные деньги. Зарабатывали на том хорошо все – и заказчики и исполнители. Деньги отмывались лихо. И никакие законы не защищали ни собак, ни их хозяев. Тем самым сводились счёты с неугодными. Убирались конкуренты по охотугодьям, плодилась ненависть и глубокие раны в сердцах. Шкуры шли на поделки, на сувениры. Те вывозились на хвалёные мировые ярмарки, где прославляли необычные качества аборигенного люда, стойко именуя тот «Коренными», тогда как те таковыми не являлись, а лишь – малочисленными, вымирающими преимущественно из-за иждивенческой лени и тотальной пьянки.

Над макушкой креста застыло ослепительно белое полуденное солнце. Его лучи, словно руки Христа, охватили Мир. Домой идти не хочется. Последние годы всё идёт наперекосяк. Понимаю: я там, где своя. Собака явно нервничает. Постоянно вопросительно и обеспокоенно смотрит в глаза, считывает мысли.

- Тебе нужно идти?!.. – спрашиваю. Встаю. - А мне за ягодами, - туда!.. - Показываю рукой, куда мне идти. Это в другую сторону от той, куда стремится пёс. Ухожу на болото. Пёс стоит, раздумывает. Останавливаюсь.

- Если хочешь, - идём со мной. Оставайся у меня... Если ты один …– будешь жить у меня…

Пёс подбегает и суёт благодарно мне в ладони голову. Она уже согрелась, и шерсть успела подсохнуть на ушах, скатавшись в клочья сухой глины. Держу в ладонях голову того, кто меня понимает без слов. Молчим. Спасёныш поднимает глаза. Они спрашивают: «Всё ли в порядке со мной?..». - Он боится за меня. И оттого не решается уйти сразу, бросив. Поражаюсь уму и честности. Давно не встречала тех, кто так меня понимает и чувствует, читает мои мысли.

- Всё хорошо со мной! Я в порядке. Я поняла, что тебе нужно уходить. Иди домой! Тебя там ждут...

Пёс пристально смотрит в глаза, прощаясь, извиняясь. Понимаю, - он не решался теперь просто уйти, как не благодарный человек и уже беспокоился за меня. – Сколько знаю собак и не перестаю изумляться их уму и честности.
- Беги! Тебя ждут!.. – беги! – успокаиваю.

Пёс резко разворачивается и галопом убегает, - не в село, а в чащу леса – в болота!

Провожаю взглядом: «Может, - там его хозяин?.. – собирает ягоды или рыбачит?.. А вдруг, - это всё-таки не собака, а волк? Он же весь в тине! – крупный! Сильный! Невероятно умный! И хвост – поленом, как у волка или у гибрида волка с лайкой. Или… - то Дух?!..».

Иду по мху. Голубика поспела. Машинально собираю. А в памяти всплывают все мои хвостатые друзья, тяжкие расставания с ними и прощания навсегда. Хозяину этого пса повезло: он вернётся к нему. И псина не бросил человека, а мог бы остаться со мной.

- Скольким псам я обязана жизнью?!.. – не вспомнить. А сколько подлости причинили мне люди – не хочется вспоминать, - сплошная пожизненная цепь из мелких звеньев лжи, злобы, зависти, подстав. Хуже всего дело обстоит с бывшими друзьями. Они больнее всего бьют, ибо от них всегда ждёшь невольно помощи и защиты, понимания. А именно они знают слабые места и знают, как больнее ранить.

***
Дождь кончился. Уйти бы сейчас как можно дальше от людей! – туда – за этим псом, где остались мои истинные верные друзья – в неведомом собачьем раю. Они сейчас там, где тропы, где всё иначе. Там бросаются на помощь, рискуя жизнью, не раздумывая о выгоде. Только, порой кажется, что на Земле остались лишь клочки от мифической райской пущи. Планета превратилась в большую свалку из отходов людской алчности.

- Как я поняла, что душа неизвестного мне пса в беде?!..

- В село опять пришли волки, нагрянули необычно рано - в июле. Ждала волчий выводок в сентябре, а они пришли за собаками раньше. Три дня назад мои лайки в заполночь подняли с постели истошным лаем. Вышла в огород. Темно! Белые ночи закончились. День стремительно рванул в зиму. Мои хвостатые рассажены на цепи. Издали заметила: между ними зажат некто, мечется – серый!

Страшно, только подошла. Поняла: волк пришёл подкормиться, оттого и мои лайки надрывались. Собаки смогли зажать, прижать к дровам. Волк хотел утащить с цепи Пульку, та слабее, да сын-Дымка, не дал. И я проснулась, выскочила в ночь на призыв лаек о помощи. Увидев меня, незваный гость перепрыгнул через забор и скрылся, словно призраком растворился. Поразило, как ловко перемахнул высоченный забор. Поспрашивала людей – не грезится ли?.. Мои опасения подтвердились: неделю назад волки уже съели пса в деревне. А на следующую ночь опять авральный подъём. -Истошно до жути воют все собаки в селе. Вышла. Мои лайки тоже воют, а то дурная примета.

Прислушалась: вой передаётся по цепочки со стороны болота – от Креста. Подумала: «Там -шурфы… - Собака попала в западню… - оттого и собаки воют. Или… - волки пришли». Это мысль не покидала двое суток.

Стоит аномальная жара. Не высыпаюсь хронически. Ноги «буксуют»: нужно готовиться к зиме. Мысль одна замучила: необходимо идти на болото, - там голубика поспела, да в такое пекло собирать ягоду - жуть! А в голове вертится: «Нужно идти!.. - там собака в западне - гибнет.

Тяну резину, - лень. Надоели ягоды, заготовки, извечное выживание – борьба за место под солнцем. Надоели извечные кризисы экономики, мошеннические схемы по обдувательству пенсионеров. А теперь ещё придумали корону!.. Решила одеть прозрачный антикомарийный костюм, только тот не приспособлен для леса, - некуда деть телефон и нож. Проделываю дыры в карманах, чтоб привязать нож и завязать бечёвкой телефон, иначе потеряю. Идти на пекло сил нет. Хочется спать и спрятаться в холод. Уговариваю и отговариваю себя час. В итоге ухожу. Разворачиваюсь, вспоминаю, что забыла велосипед. - Пешком по пеклу чапать и чапать. А возвращаться - плохая примета. И всё-таки возвращаюсь, делая круг, - не по своему следу. Седлаю велосипед. Выезжаю на проезжую трассу. Пылюга! Опасаюсь: «Лишь бы не сбили машиной!». Гоню, что есть мочи, вращая педали. Подъезжаю к кресту и слышу глухой собачий плач.

- Так и есть! Интуиция и знания не подвели: собаки по цепочке оповещали о беде.
Спрыгиваю мигом с велика. Сомнений нет: «Собака в шурфе, где раньше тонул Дружка, гибнет, оттого и вой собак стоит по селу которую ночь».

Ставлю велосипед в тень, чтоб не лопнула на жаре шина, свищу: «Кутя, кутя, кутя! Где ты, хороший?! Не молчи!».
Душераздирающий вой – предсмертный плач, прерывается. Еле слышно тонюсенькое просящее о помощи поскуливание.

Поражена собой: «Как только услышала! Похоже, - сил у пса уже не осталось звать на помощь собратьев. Ищу собаку по зарослям березняка, продираясь», - Может, в петле?.. Сбило машиной?.. Или…- изверги рода людского издеваются: привязали умирать тросами…– садисты!..». - Год назад нашла умершую собаку недалеко от креста, у дороги. Пса весной возле зимника привязали на петлю – удавку, медленной смертью умирать. Пёс так и погиб, наглухо привинченный к сосенке машинным тросом за шею. Потом на жаре, летом, долго висел в петле, пока голодные бездомные собаки не растащили. А люди ходили, ездили мимо на пикнике. Стояла несносная вонь тлена. Жутко было проходить мимо. Хочется порой верить в силу Бога, - в то, что накажет извергов. Только гибнут первыми хорошие, храбрые люди, да безобидные, а мрази живут, плодя зло лютое.

Ищу шурф. Кругом - густые заросли березняка. Едва продираюсь. Темно в тени. Хлам под ногами скрипит, тут - заросшая поселковая свалка. А сверху, как издеваясь, – установили огромный деревянный староверческий крест на охрану села от зла.
Собаку еле слышно. - Прошла мимо? или пёс сшиблен машиной? Меня боится? – убегает. - Не пойму, откуда доносится слабый душу выворачиваюший вой. Возвращаюсь к дороге, ищу. - Кутя, кутя, кутя! Не молчи, хороший! Только не молчи! -Призывно свищу. Вслушиваюсь. – Лишь бы выл! Не молчал.

У дороги обнаруживаю шурф. Звук идёт оттуда. - Скорее всего, пёс там. В прошлом году чуть сама в него не упала, продираясь на болото за ягодами, - в зарослях не видно ямы. Любой ягодник – взрослый или ребёнок, упадут в западню и останутся там навсегда. От обочины глубоченная могила в пяти метрах всего-то вырыта! Говорить администрации бессмысленно. – Извернутся, лишь бы не отвечать за содеянное и не тратится деньгами.

Подхожу к вывалу глины. Обхожу. Гляжу в шурф. И сердце ёкает, замирает от радости: «Господи! Живой!». - С чёрной глубины на меня смотрят карие глаза. Слёз его не вижу - далеко. Глаза молят о помощи. Кроме глаз ничего нет – одна зловонная няша. Не знаю, кто это: волк? Собака? Щенок?.. – два глаза и человеческих рук грязь! – ничего более.

- Сейчас, хороший!.. Сейчас! Ты умница, что позвал на помощь. Умничка! Потерпи!.

Ставлю точку в тексте, а в мыслях: «Я не одна! Они опять со мной. И, главное, я остаюсь собой, несмотря на ввергаемый в пропасть злобы и алчности мир». Через день поехала на велосипеде туда. Оглядела шурф. Не знаю, как пёс выбрался по жердочкам. Палкой померила глубину топи. Палку намертво засосало, едва вытащила. Приставила к себе, получается, - топь на дне шурфа мне почти по грудь. То есть, собака несколько суток стояла вертикально в ней на задних лапах, чтоб не захлебнуться. Если б я спрыгнула в шурф, то самостоятельно не выбралась, а телефон оставался сверху. Никто б меня не стал искать. А через сутки погибла б от переохлаждения. Выбраться человеку оттуда нереально. Шурф всего-то в нескольких метрах от лесной дороги вырыт. Свалится в него человеку, собаке, ребёнку – просто» Слопец!

Спустила в него палки, чтоб собаки и люди не спускались. Набрала голубики.

***
Дождь закончился. Народился мокрец.

п\с. 28 августа 2023 г. Прошло время. Тексты успешно банили, думала: русофобы, только сейчас не уверена: могли и «наши», тутошние умельцы подначить. Пёс живёт в соседнем дворе, дерётся. Я овдовела. Война и внешняя, и внутренняя продолжается. Она бесконечна! Конца и края не видать.


Фото автора. На фото тот самый шурф. Несчастного пса фотографировать посчитала кощунством. 5 августа 2021 г.

Черновой вариант. Написан по горячим следам. Публиковался и был успешно «забанен».

Анонс: спасение собаки, попавшей в глубоченный шурф, вырытый возле села, и не засыпанный.

Ключевые слова: собака, лайка, пёс, волки, таёжное село, лето, август, шурф, яма, беда, спасение собаки, войны, болото, топь, свалка, голубика, жара, 2021 год.

ОНИ ОПЯТЬ СО МНОЙ!