Под размеренный шорох метлы -5

               
                Широко открытые глаза.             
               
                Заметки дворника.
             
                Города как что-то самостоятельное, живущее само по себе, начали нравиться мне с тех пор, как я взахлеб прочитал все книги про приключения мушкетеров, графа Монте-Кристо, Жана Вальжана и про другие, более мелкие и менее впечатлившие меня события. По мере того, как я закрывал последнюю страницу прочитанной книги, в которой рассказывалось о каком-нибудь городе, в моем детском сердце все явственнее слышался плеск волн любви и к крепким крепостным стенам, и рву с водой, окружавшему город ,и даже к построенному на центральной площади эшафоту, который был для меня скорее не местом, на котором  крепкий мускулистый палач в кожаном фартуке и в маске лишал жизни очередного противника действующей власти, а местом, откуда с помощью соратников красиво и дерзко сбегали храбрые бунтари.
   Когда я подрос до уровня понимания смысла слова «столица» , неожиданно их для меня оказалось две: Москва и Ленинград. Тогда  этот туманный и загадочный город назывался так.
         Когда о столицах пишет человек, живущий в них, или где-то в области недалеко от них, или даже просто имеющий возможность часто приезжать туда и видеть все их великолепие, которое увязывается у нас с архитектурой, историей, музеями, памятниками и витающим там духом прошлого – я невольно завидую таким людям.
    Меня с моего «молочного»  детства тянуло туда, в их старину, красоту и изящество. Хотелось увидеть зубцы Кремля воочию, а не в программе «Время», дотронуться до Царь-пушки и Царь-колокола, походить по знакомой по книгам и кино брусчатке и, да простят меня  современные ревнители переделанной истории и люди, теперь ставшие называть себя «демократами», увидеть Ленина в Мавзолее. Он для меня вовсе не ассоциировался  как основатель нового великого государства, вздыбивший на многие десятилетия весь мир, он был скорее памятью о моем доверчивом детстве, в котором я воспринимал Владимира Ильича Ленина как не чужого мне, а даже близкого человека. Конечно же, понимание того, что было сделано со страной и ее народом пришло гораздо позднее, но отказаться от тех своих детских ощущений не означало бы отказаться и от себя?
   На Красной площади я бывал неоднократно, походил по брусчатке, трогал и пушку и колокол, но в Мавзолей мне идти перехотелось. Не потому, что это потом стало не модным и этим уже  никого нельзя было удивить, просто я вырос.
    О Ленинграде  - а мне нравится называть этот город именно так, звучит это название как – то легко и плавно словно бы висит в воздухе  на  ажурной вязи его  металлических решеток,  свисает лохмотьями тумана с гривы Клодтовских коней  и соединяется  мостиками, мостами, каналами и сцементировано  мужеством его жителей,- ну как о нем  возможно не писать? О прокалывающей  небо  Адмиралтейской игле, об угрюмых стенах Петропавловской крепости, об очень Черной речке, о блестящем  Зимнем дворце. Был я в этом великолепном городе всего три раза, и ни разу мне не вспомнились «революционные» эпитеты, присвоенные ему бывшей властью: «Город трех революций», «Колыбель революции» и т.д. Единственное воспоминание, связанное со страданиями и лишениями, горем и кровью – это пережитая блокада. И письма Тани Савичевой. Особенно последнее... Все остальное связано с красотой.
                Так вот, проживя почти всю свою сознательную жизнь в сибирской провинции, да еще и в настолько глухой и глубокой, что даже наш областной центр – почти столица науки и царство студентов – считается для этих столиц тухлой периферией, в которой, в сравнении с ними, почти ничего значимого не происходит – это как?  О чем интересном отсюда можно поведать миру?  Здесь есть набережная и протекает река Обь, которая намного шире и больше Невы, но нет традиции в 12 часов стрелять из пушки, да и пушки никакой нет. Нет Спасской башни с ее известными  на весь мир часами. Да и надо ли перенимать  не свойственные тебе, твоей истории традиции? Ведь лучше иметь свои, которых нет больше нигде. И это сделает именно тебя их носителем и хранителем. Пусть они не будут  известными  на весь мир, но они будут твоими  и придадут  неповторимость  именно тебе, твоему городу. А неповторимость каждого города придаст неповторимость и всей стране. Я не боюсь сбиться на пафос, но  я, увидев когда-то Кремль, пройдя по Красной и Дворцовой площадям,  до сих пор чувствую, что меня связывает с ними что невидимое и крепкое. Возможно, это понимание того, что я и эти огромные пространства, называемые Россией,  не чужие друг другу.
     Не знаю, чувствует ли гражданин, например, США, родившийся в Техасе, побывавший в Вашингтоне или Нью-Йорке, родство с этими городами, с землей, на которой они стоят, или все его понятие о родине ограничивается границами штата.  Почему-то не хотелось бы, чтобы это было так.
 «Узкий специалист подобен флюсу, полнота его односторонняя,»- сказал когда-то незабвенный Козьма Прутков. Пусть и ваш и мой взгляд на мир не будет узким, словно сквозь щелочку прижмуренных век, давайте смотреть  широко открытыми глазами. Ведь, прижмурившись, мы можем что-то и не заметить, а что-то важное даже пропустить. И давайте постараемся увидеть его, мир, во всей полноте.
  Такие вот мысли пришли ко мне под мерный шорох метлы. Увидимся.
29.08.23. 08.15