Путь, Гл 3

Луарсаб с удовольствием уплетал мчади с сыром сулугуни, вполуха слушая теткин быстрый рассказ. Как всегда: кого хоронили, кто был на погребении, как проводили покойника. Изредка до его уха доносились знакомые имена и фамилии. Тогда он чуть оживлялся, задавал несколько уточняющих вопросов, не столько потому, что действительно испытывал интерес, сколько чтобы поддержать разговор. Дядька его, сторож, оставался молчуном даже после пары стаканов привезенной племянником чачи. Уставшая от безразличия мужа, общительная Манана продолжала скороговоркой:
- А вот ещё чудо появилось у нас, чтоб Бог перенес твои болезни на меня. Девушка, молоденькая совсем, русская, из благородных, уже недели две на кладбище считай живёт. Мужа ее тут похоронили, так она за ним убивается, умом тронулась. Так жалко. И родным ее не знаем, как сообщить, При ней ни вещей, ни документов, украли наверное или потеряла сама, она ж чисто дурочка. Зовут Эленэ, как дочку Гогиты, а больше и слова не вытянешь из нее.
- Да как же она так живёт? Она же пропадет, простынет. Ночи уже холодные, - покачал головой Луарсаб. Он был добрым человеком, а молодым девушкам сочувствовал особенно.
- Холодные, - с готовностью подтвердила тетка Манана. К себе на ночь забираем. Тут и спит, на лавке.
Луарсаб растерялся. Когда он приезжал к родственникам, то ночевал на этой самой длинной скамье. Получается, потеснил несчастную.
- Я на полу лягу, - предупредил он тётку, боясь, что сегодня она девушку на ночлег не позовет. Не по-человечески это. За окном уже постанывал ветер, того и гляди, дождь нагонит.
- Гедеон, ты чего сидишь? - обратилась Манана к мужу, - уже темнеет, иди ищи эту дурочка, а то околеет.
Сторож послушно встал, зажёг фонарь, вышел за дверь - все молча, без лишних движений, настоящий кладбищенский человек, незаметный, как тень.
- Луарсаб, ты бы свез ее на станцию, а? Может кто помнит, каким поездом она приехала? А если нет, то там и оставь, может кто узнает. Там часто русские бывают. А то ведь пропадет тут девчонка, жалко. Там и людей много, кто-то да покормит. Может и в больницу оьвезут.
Луарсаб замялся. Ехал он на базар продавать овец, лишний крюк делать не хотелось. Поэтому промычал что-то неопределенное, набив рот мчади.
Разговор переключился на другое. Выплеснув свои истории, Манана спешила узнать новости из родной деревни. Луарсаб не был так красноречив, как тетушка, но отвечать старался обстоятельно. У матери, здоровье, слава Богу, по ее годам хорошее, только ноги болят. Давид так и не стал отцом, Этери опять  не доносила ребенка... Тетушка разразилась потоком жалостливых слов, не скупясь на эмоции. Давид, старший брат Луарсаба, всегда был ее любимчиком. Самой Господь детей не дал, а теперь и у племянника такая напасть, у жены его выкидыш за выкидышем. И ведь молодая, племянник девушку на 15 лет моложе себя взял, на руках носит, пылинки сдувает...
Скрипнула старая дверь, пропуская Гедеона и гостью. Луарсаб взглянул на нее и с трудом отвёл взгляд, залился краской. Лицо ее было грязным, со следами земли и пыли,  засаленные волосы выбились из-под изорванной шали. От нее дурно пахло сырой почвой и немытым телом. Но мужчина не думал об этом. Его душу жгли глаза - огромные, безумные, густо-серые, в тяжёлых от слез веках, в мокрых распластанных стрелами ресницах. "Какая несчастная", - подумал он с сожалением, сочувствуя ее безумию и потере. "Какая красивая"...