Арская дорога. Глава 9. Братья

Глава девятая.  Братья.
Матвей прихлопнул комара, размазал его по щеке:
- Семён, мы были царёвыми служивыми людьми, а теперь нас к ногтю прижали:  испугался царь–батюшка, что за дела свои кровавые отвечать придётся, вот и подрезал стрельцам крылья, свободы лишил, под себя подогнал, своими холопами делает. Теперь будем мы с тобой дворцовыми крестьянами. Эх, брат, ты как хочешь, а я в казаки подамся – другого хода нету мне. Пойдём вдвоём, друг за другом присматривать станем, а? Ты видел, как Прохор нас с собой манит. Пойдём с ним, а дальше увидим.
- Нет, Матвей. Пелагея у меня, жена, не могу оставить её. Чё люди скажут?
- Ты пошто о людях вспомнил? Они сами по себе, а мы сами по себе.
- Давай, потерпим немного,- куда под зиму идти? Пропадём. Придём сейчас на место, обустроимся, избёнку накатаем. Ты видел, как молодайка вдовая Наталка на тебя смотрит, не насмотрится? Возьми её с дитём малым, пригрей. Добрая жёнка, молодая, красивая да работящая. Вот тебе и семья будет. А о новой дороге весной будем думать!
Матвей мечтательно заулыбался:
- Да, давеча, вчерашним вечером, на стоянке дрова заготавливал с ней, ну и прижал её к сосёнке, так она чуть не изошлась от радости, больно страстная. Наскучалась одна, без мужика–то. Договорились Семён, весной разговор продолжим.
Весна красна. Накатали избу во дворе Секрова, попрощались с жёнками да обществом, выручили бумаги и в дорогу. Много прошли, не раз останавливали засады да объезды, но Бог миловал: везде находили выход или своих стрелецких. Пропускали.
Однажды казаки налетели: кто такие, откуда и куда. Привели к атаману:
-Смотри, Тихон, ещё двоих поймали: на юг двигают, говорят на Дон.
Тихон  с усмешкой посмотрел на них:
- Что братцы стрельцы, долю свою ищете. А я помню вас, в Воронеже вы меня в лесу с засады побили. Килин вас вёл. А потом совместно на крымских татар ходили. Анисим, друг и товарищ, после драчки с татарами на берегу, раненого меня на хутор донской отправил. Тихон я, охотник. Помните ли?
Стал расспрашивать об Анисиме, Ярыгине, других знакомых стрельцах. Узнав, что Анисим жив и вместе с Ярыгиным живёт и служит, заулыбался:
-Рад безмерно этому, спас ведь он меня от неминуемой смерти.
Так и попали они к казакам. Вскоре коней у татар отбили и погнали на них по степям, лесам да подлескам.
Основная часть сотни Тихона зимовала в Красном Яре, хуторе в пятьдесят дворов. Там и остановились, Тихон приютил братьев, указал место для землянки. Выкопали быстро, обжились.
За походное лето к сотне Тихона прибилось с десяток беглецов, которые, как и Матвей стремились в казаки. Поздней осенью, на казацком сходе обсуждали разные дела, а потом Тихон громко объявил:
-Казаки! Хуторяне! Много дел мы с вами совершили, хороший дуван получили, да и царское жалование вовремя пришло. Опять же хлеб да корма для коней имеются. Прибились к нам некоторые беглецы, а многих мы и от неволи отбили. Все их знаем – с нами в хутор пришли с похода.  Захотели они в казацкое обчество вступиться, от басурман Россию закрывать. Большинство нас здесь таких.
Помолчал, прокашлялся и указал на группу мужиков, отдельно стоящих в сторонке:
-Вот они перед нами: уже проявили в боях себя, знают, что казачья слава для казака превыше всего и, хоть жизнь в походах наша собачья, но слава и воля казачья. Все земли нашему казачьему свободному житью завидуют! Что скажите?
Сход зашумел:
- Любо усиление наше! Послушаем их!
Долго слушали историю каждого, определили:
- До весны пущай с нами живут, поглядим на них, а они нашу казацкую, хуторскую жизнь узнают, а перед походом определим: кого принимать, а кому отложить!
На этом и решили; определили наставников, чтобы ум мужицкий на казацкий лад перекраивали.
В заботах и хлопотах зима быстро прошла. Чуть снег осел, а Семён уже Тихона словами окружил: жёнку наведать решил, подати внести в общество да дуваном одарить. Тихон махнул рукой:
-Едь, коль невтерпёж. Но остерегайся царёвых служивых. Вернёшься ли и когда?
-Я быстро: одна нога здесь, вторая там, - ответил Семён и утром уже был в дороге.
Но всё-таки задержался, а когда пришёл, то Матвей уже стриженный под горшок, с усами и бородой, щеголял в казацких обновках: суконных шароварах, яркой рубашке и  бешмете до колен с закрытой грудь; бешмет был опоясал кожаным ремнём, украшенным медными бляшками; чуб выбивался из под шерстяной шапки с тканым верхом из бархата красного цвета с собольей опушкой; на ногах чувяки — яловые туфли чёрного цвета. Натуральный казак – ни дать ни взять.
Обнялись:
-Эх, Семён, опоздал ты малость! Я теперича в казаки повёрстан по новому: обчество за мной казацкое стоит. В реестр внесли. А тебя и ещё кой-кого до зимы оставили, когда придём с похода, тогда решать твоё казацкое дело будем. Я за тебя горой буду стоять!
Расспросил о Лагунове, о жёнке своей принятой, Наталке. Пригорюнился:
- Надо бы тебе её с собой захватить: припала она к сердцу моему. Следующий раз поедешь – прихвати её. Скучаю я.
Семён покрутил головой:
- Эх, братец ты мой! Мужиками мы с тобой стали, детьми обжились. У меня дочка, Пелагея её Дарьей назвала. А ты,  удалец: сын у тебя народился, вылитый тятя наш: такой же  взгляд требовательный. Я зашёл к Наталье, увидел его, чуть не задохнулся. А Наталья красавица, расцвела и всё допытывалась: не живёшь ли ты с жёнкой какой?
Матвей поднял на брата глаза:
- Лучше бы ты, брат, не говорил мне об этом.
Ушёл в себя, задумался. Выскочил из землянки, кинулся к атаману. Пробыл там не долго. Вернулся быстрый, задорный:
-Всё, Семён, прощевай пока. Я в Лагуново за сыном да Наталкой.
Не было долго. Перехватил сотню уже по дороге в низовья Волги в сопровождении трёх верховых оборванных мужиков в крестьянских зипунах. Лихо подскочил к атаману:
- Тихон принимай пополнение, отбил у басурман ночью: двоих уложил и они подмогнули с двумя справиться. В казаки хотят, из-под Саратова беглые.
Шепнул Семёну:
- Сына привёз с дочкой приёмной да жёнкой с Лагуново. Тайком забрал, ночью. Горячая…, обжёгся!
И довольно и раскатисто рассмеялся.
Прошли в низовья Дона: по степи караваны смотрели, а потом на Волгу перешли и к Астрахани спустились в надежде товары заморские прикупить, поживиться, если придётся и басурман погонять, которые русских хватают.  Да сами чуть к ним не попали: тогда атамана Тихона и многих порубили, и казаки попросили Матвея пока в походе во главе встать.
Не успели оглядеться, а город вдруг сам собой волноваться начал:  воевода Ржевский и его помощники бороды по городу стали резать и вырывать тем, кто не уплатил пошлину за их ношение, укорачивать одежды на европейский лад; налоги ввёл повышенные на бани и погреба. Хорошо царь казакам разрешил бороды не брить да одежонку разную носить.
Воевода же торговлю у купцов отбивать начал, своих торговать поставил; татары о своей беде закричали: запретили им воду из реки брать, а приказали покупать из бочек.
Восьмого августа 1705 года базар гудел, как пчелиный рой. Матвей с Сёмкой и еще тремя казаками, вышли после обхода  рядов с тканями на широкую площадку, где все предлагали друг другу товар, торговались, кричали, спорили, ругались, а временами и обменивались враждебными толчками да похлопываниями, порою зуботычинами.
Чуть поодаль собралась небольшая толпа и возбужденно слушала юношу не малого уже, но и не мужика ещё, темного от усталости, в пыльной, дорожной одежде. К толпе подходили новые люди и начинали расспрашивать; получив ответ с пересказанной вестью, надолго умолкали, задумывались или начинали вновь переспрашивать соседей.
Из толпы вышел здоровый казак, под два метра, взял молодого за локоть, подтащил к телеге, затолкнул на неё, прокричал:
- Братцы!
Толпа мгновенно затихла, сжалась от его громового голоса. Помолчал и громко произнёс:
- Послушайте, что он говорит, какие нам вести с Москвы принёс!
Обратился к юнцу:
- Всё сказывай, не таись!
Тот постоял, помялся, скинул шапку, закричал громко, как в холодную воду кинулся:
- Степан я, из Москвы только пришёл: где берегом, где водой добирался. Стрельцом молодым был. Сбежал, когда царь само ручно казнил двух моих дядек. Вот крест вам! Видел его близко, как бес чёрный, глаза вылупленные, большой, вертлявый! Подменили нам царя-батюшку в Европе! В Москве теперь четверо бояр правят, хотят разделить Рассею на части и немцам из Кукуя отдать!
Замолчал, взгляд спрятал, под ноги направил. Толпа зашумела:
- Чего замолчал? Всё сказывай о делах московских!
Степан вздохнул и уже тише продолжил:
- Велено из Москвы всех женского пола: отроковиц и девиц на протяжении семи лет отдавать только за нехристей-иностранцев, чтоб русский дух извести. Немцы идут уже, а нам к их встрече бороды вырывают да одежду подрезают…
Толпа заволновалась. И опять голос казака – великана окатил её:
 -А ведь правду юнец говорит: бороды отрезают, да немецкие одежды носить заставляют!
Поверили быстро: народ заохал, а потом притих, размышляя; толпа рассосалась, а следом опустел и рынок; остались только растерянные купцы с товаром.
А на следующий день город загулял свадьбами: русских девиц отдавали за любого  православного, пожелавшего взять себе жёнку. Улицы заполнились хмельными людьми, которые вскоре ворвались в Астраханский кремль, сбили воеводу и его городскую власть. И  иноземцам досталось.
Похмелье для народа было приятным: выбрали себе старейшин, которые взяли власть в городе, отменили налоги, разрешили носить бороды и русские одежды. К восставшим стали присоединяться другие города и крепости, охватывая всё большую территорию, вплоть до Царицына.
В середине осени часть казаков решила идти домой зимовать в своих хуторах и станицах, с ними и сотня Матвея с Семёном.
Двинулись из города вверх по Волге, вышли к берегу, смотрят, толпа людей обозлённых на судно наступает, на товар нацелилась. На носу впереди всех купец: сбоку сабелька, пистоль в руке держит, страшит народ. Матвей как увидел купца, так и сердцем обомлел: стоит его брат старший Фёдор, смерть готовый принять.
Покрутился на коне, потеснил толпу, закричал:
- Негоже нам купцов гнать от своего берега. Как жить будем. Пущай плывет, да другим купцам говорит, чтоб товар и продукты разные свозили к нам.
Семён в сотне тоже глотку рвал и толпу разгонял. Так и выручили брата, не подав знака ему. А судно вскоре отчалило на вёслах, подняло паруса и по Волге к другому берегу.
Вовремя казаки ушли с Астрахани домой зимовать; весной пришли царские войска, обложили город и подавили бунт.
Лето выдалось знойным: войска шведского короля на царя наступление начали… И побежали служивые, что послабее, от войны, а крестьяне от царских повинностей за волей в степи южные, которые принимали всех и ни кого не выдавали. Много набежало: царская казна пустела, армия уменьшалась. Думал Пётр Алексеевич, думал, да и издал указ о сыске беглых в казацких городках, хуторах и станицах; назначил главным Долгорукова, отправил его отряд в Черкасск, объявлять царскую волю донскому атаману Максимову. Запретил беглых принимать и соль самим добывать.
Не всем казакам царский указ по душе пришёлся: бахмутский сотник Кондратий Булавин первым напал на передовой отряд Долгорукова, отбил захваченных беглецов и стал во главе Дона против царской власти.
Однако, назначенный царём карательный рейд по селениям Верхнего Дона дал определённые результаты: было захвачено более 2000 беглых крестьян и служивых, а другая, меньшая часть, присоединилась к войскам Булавина.
Сотня Матвея, как и всё казачество, раскололась на части.
Недавно примкнувшие беглые крестьяне тянули к Булавину, против царских войск, которые посягнули на казацкую вольницу, а другие, особо старые казаки, поддержали царя, противились приёму пришлых, беглых людей: лишних много по Дону да Волге шляться стало. Но вскоре повстанцы были разбиты, а Кондратий ушёл зимовать в Запорожскую Сечь.
Пока казачество бурлило, Семён успел ещё раз проведать жёнку с крупным дуваном, передал его своим и отблагодарил Лагуновское общество. Долго не задержался дома, вернулся как раз к призыву царскому: мол, все обиды забудем, только идите казаки с калмыками вместе в поход на шведов.
Сбились казаки в полки  и пошли.
Когда весной 1708 года Булавин вернулся на Верхний Дон и опять поднял восстание, сотня Матвея и Семёна была уже далеко на севере, в составе  корпуса генерала Баура гоняла шведов.
Калмыки и казаки воевали отважно, не боялись смерти, шли в атаку конной лавой, пробивали оборону и настолько быстро и безжалостно уничтожали противника, что шведские войска боялись их. А казаки имели свою особую тактику ведения боя: устраивали внезапные набеги и заманивали противника притворным отступлением в расставленные засады, где их ждала регулярная тяжёлая конница царских драгун.
Северная война была в разгаре. Для России этот год, был тяжелым и решающим:  шведские войска с королём Карлом двинулись с территории Речи Посполитой в направлении Смоленска и Москвы, а к нему на помощь с севера шёл корпус с подкреплением и обозом в 1300 возов, набитых вооружением и снаряжением. Но, после боя с царскими полками у Раёвки, король Карл изменил своё решение и двинулся на юг, а корпус с  обозом вынужден был поспешать за ним.
Русские не допустили соединения обоза с главными силами и в бою  у деревни Лесной в конце сентября разбили его, но и сами понесли потери.
В том же бою не уберегся Семён: лежащий на земле швед вдруг приподнялся и выстрелил в него из пистоля. Семён охнул, схватился за плечо, почувствовал, что сползает с коня. Матвей помог: вихрем налетел и разрубил шведа, перевязал Семёна и уже ни на минуту не отходил от него.
Расквашенная земля затрудняла движение. Поднялись на пригорок: вдали завиднелся ставшим родным хутор. Матвей смотрел на Семёна: бледное лицо, безвольное тело, прерывистое дыхание. Перекрестился: «Слава тебе Боже, кажись, довёз».
У своей хаты не успел остановиться, как Наталка, услышав  коней, выскочила раздетая, кинулась на шею, но увидела Семёна, всплеснула руками, запричитала.
Всю зиму поднимали брата, а к весне Семён стал поправляться: выходил на завалинку, сидел по долгу, улыбаясь тёплому  солнцу.
Прошло некоторое время, Семён окреп здоровьем, Матвей семьёй. Появился ещё один сын-крепыш, которого  назвали Семёном.
Время летних походов пролетало быстро,  но зимние дни тянулись для Семёна словно годы. Не сдержался, тайком стал ходить к вдовой одинокой казачке. Да разве скроешь на хуторе свои следы: жёнки стали шушукаться, казаки веселились и хлопали то по спине, то по плечам, смеялись:
- Что  Семён дорожку протоптал? Не ты первый, не ты последний!
А старики осуждающе хмурились и отводили взгляд.
Неспокойно стало на Дону: царь Пётр требовал выдачи шведского короля Карла, сидевшего в Турции после поражения в полтавской битве, а вместо этого, турки объявили войну России; крымские татары набегать стали. Хлопотно стало казакам на нижнем Дону: только отобьются, разгонят басурман, а они опять лезут.
А весной 1711 года призвал царь Пётр опять казаков на помощь - на Дунай, биться с турками. Надеялся на восстание христианских порабощённых народов, да просчитался, еле ноги унесли оттуда: снабжения не было, солдаты голодали, а потом разбегаться начали. Татары и часть украинских казаков совершали внезапные набеги на обозы и отбивали фураж для кавалерии и провиант; голод захлестнул русские войска, много   рекрутов и солдат умирали, не выдержав напряжения.
Турки успешно начали наступление и прижали русских на берегу реки Прут; бесстрашные янычары постоянно атаковали, солдаты палили из пушек и ружей.
Пётр был в растерянности, бегал по лагерю, бил себя в грудь и не мог выговорить ни слова.
Однако, русские войска бились достойно: хоть и действовали в окружении, но не поддавались.
И турки дрогнули: 22 июня был заключен невыгодный, но спасительный для русских войск мир, по которому  Азов возвращался Турции, а выстроенные русские крепости и города разорялись. Кроме этого Россия не должна была вмешиваться в польские и запорожские дела, а также пропустить шведского короля домой на север.
«Слава Богу, обошла нас смерть и на этот раз,- размышлял Семён. «Хватит судьбу испытывать. Матвей нашёл себя на Дону, но казацкое дело не по мне. Надо семьёй обрастать да деток растить». На том и порешил.
К осени, казаки, отбиваясь от скорых набегов татар и украинских казаков, наконец-то добрались до своих станиц и хуторов.
Семён вышел во двор, осмотрелся по сторонам: мало времени они с Матвеем находились дома, но силы вложили в хозяйство большие. Подумал: «Вот так камень и обрастаем мхом лежа на одном месте. А я, что перекати поле: Пелагея там с детишками мучается, хозяйство заброшенное. Слава Богу, Пал Тимофеевич дочь свою да детишек моих пригрел, кормит их и обихаживает. Домой надо собираться».
Появился с гумна Матвей, спросил:
- О чём задумался, брат?
- Домой, на Каму завтрась отправлюсь.
Помолчали.
- Может, Пелагею с дочками сюда заберёшь: земли много, хату сложим, рядом жить будем, держаться друг за дружку, а?
- Не могу я, Матвей, здесь. Спокойствия нет.
С раннего утра занимались сбором: боевого коня насилу впрягли в телегу, загрузили её многолетним дуваном, скрыли его под сеном, обнялись.
- Семён, может завтра, поутру отправишься, а ныне баньку истопим, а?
-Нет, Матвей, спешить надо, до морозов успеть.