Берта

Родители назвали меня Берта, а стоило назвать меня Вангой, так как это имя более точно характеризует меня и всю мою жизнь. Я не знаю, можно ли назвать мои способности паранормальными, но для обычных совпадений уж слишком они были точными и частыми.


Мне было восемь, когда мне впервые приснился вещий сон: я отчётливо увидела смерть моей любимой собаки.

Как сейчас помню: я гуляла во дворе с подружками и услышала глухой болезненный вой в одном из подъездов старого многоквартирного дома. Забежав на второй этаж, я увидела собаку: мою ласковую, умнейшую и бесконечно любимую собаку Луну, из груди которой торчала рукоятка ножа. Собака истекала кровью, но всё ещё держалась на задних лапах и стоически терпела ужасающую боль. Я бросилась на колени перед животным и обхватив руками голову, отчаянно зарыдала. Луна умерла через несколько минут на моих руках.
 
Я в ужасе и реальных слезах проснулась в тот день и первым делом побежала обнимать мою любимую и живую собаку. Я вспоминала этот жуткий сон ещё несколько дней и даже рассказала о нём моим родителям. Они успокоили меня, говоря, что иногда снятся плохие сны. Но через неделю Луну укусил опасный энцефалитный клещ и она, промучившись два дня, умерла. Не помогли ни вовремя сделанные процедуры, ни лечение, промывание и капельницы. Собака просто сгорела за эти два дня. Ночи она переносила тяжело, я включала рядом с ней напольный вентилятор и ложилась рядом, целуя и наглаживая её морду. Так было и в последний день её жизни, я лежала рядом всю ночь, гладила, поила из шприца, так как от слабости, Луна не могла даже встать. Уставшая и физически, и морально, я уснула. На утро я узнала о том, что Луны больше нет. Я очень болезненно перенесла её смерть и долго не могла морально восстановиться.

 
С тех пор я часто задаю себе вопрос: был ли мой сон просто совпадением или же я в действительности что-то почувствовала? Я так сильно боялась в это поверить.
 

Год назад один за другим ушли на тот свет мои родители. Мама от долгой болезни, а отец не выдержал расставания с любимой женой.
Мы упорно и долго лечили маму, хватаясь за любую предоставленную возможность, скупая всевозможные препараты и бады. Долгое время надежда теплилась в наших сердцах, пока однажды врач не сказал нам с папой, что лечение в дальнейшем не имеет смысла, никакие лекарства уже не помогают и ничего не поможет и всё, что остаётся врачам – колоть сильнодействующие болеутоляющие.

Помню, когда папа сказал мне это – в моей душе разом образовалась пропасть, огромная, ничем не заполняемая. Меня словно резко подняли вверх и также резко уронили вниз. Все надежды, все ожидания рухнули и пришло осознание полного краха. Отец ещё сопротивлялся, ездил по врачам в другие города, искал возможности спасти маму, но я понимала – всё зря. Это было ужасно и не менее страшно!


В последний день её жизни, я держала маму за тонкую, худую, прозрачную руку, и понимала, что жизнь едва теплится в её душе и конец неизбежен. Сердцем я молилась за её здоровье, за исцеление, а головой понимала, что нужно отпустить и не мучить, и, как бы эгоистично не звучало – не мучиться самим.

 
В последние часы жизни моего отца, я обнимала его и шептала ему слова успокоения, и, хоть и отказывалась в это верить, но ясно осознавала, что скоро останусь совершенно одна в этом грустном, одиноком мире. Он ушёл быстро, в течение нескольких часов. Я держала его за руку в маленьком кабинете приёмного покоя и чувствовала, как жизнь покидает его измученное тело и душу. Хотя бы он ушёл спокойно, зная, что не один.

 
Священник старой маленькой церквушки, службы которой я еженедельно посещала в воскресенье, часто просил молиться за того или иного прихожанина, и порой на богослужении мы возлагали руки на просящего о молитве человека. Я верующий человек и для меня никогда не составляет особого труда вознести молитву прошения Богу за здравие нуждающегося человека, но иногда я смотрю на этого самого человека, а внутри пустота и ясный голос говорит мне, что моя молитва не поможет ему. Я смотрю на женщину или мужчину, они улыбаются, не смотря на какие-то трудности радуются жизни, а я вижу печать смерти на их лицах и понимаю, что скоро их не станет.
 
Лично мне это кажется лицемерием – молиться о здоровье и жизни человека, хотя я точно знаю, что он или она умрёт в скором будущем. И не молиться не могу – люди меня не поймут и будут говорить обо мне не весь что, а я просто не могу сказать всё, как есть: «Извините, дорогой мой Р, но вы скоро умрёте».

 
Ну, и как вы думаете: легко ли мне жить с подобным пониманием, с подобными знаниями? Самое страшное заключается в том, что я ещё ни разу не ошиблась, и вот это действительно пугает!


Ещё никогда я не чувствовала себя настолько опустошённой и обессиленной как в тот день, когда потеряла своего ещё нерождённого ребёнка. Мне было двадцать и это была моя первая, долгожданная беременность.
 
Я была очень осторожной и чувствительной к мельчайшим изменениям организма, поэтому самостоятельно приняла решение и легла в больницу на сохранение на ранних сроках беременности при первых намёках на странное крайне редкое кровотечение, а, когда через день после госпитализации открылось сильное кровотечение и длилось два дня, я понимала, что случится что-то плохое.
 
Когда я в панике звонила своей маме глубокой ночью, прося совета и утешения, а она советовала мне максимально успокоиться и молиться за спасение малыша, я внезапно получила чёткое откровение, что ребёнка не спасут и руки опустились. Это была самая напрасная молитва из всех, которые я когда-либо произносила. Уже тогда я понимала, что ребёнок умрёт, что бы врачи не делали.


 Было у вас такое ясное понимание, что некого спасать и не за кого молиться?
Когда кровотечение усилилось ещё сильнее и организм отчаянно отвергал погибший эмбрион, я, потеряв много крови и будучи в полубессознательном состоянии, находилась на грани жизни и смерти. Своим замутнённым разумом я подозревала, что всё кончено и за жизнь ребёнка нет больше смысла бороться.

 
Меня, раздетую, едва накрытую уже достаточно промокшей кровоточащей простынёй на холодной каталке, срочно везли по длинным мрачным коридорам в операционную. Мелькали двери, потолок и обеспокоенные лица рожениц, смущённых, но, как бы ни звучало это странно: вздохнувших с облегчением, что не лично их коснулось это несчастье. В полуобморочном состоянии меня ввезли в стерильный блок операционной и в срочном порядке вскрывали всевозможные шприцы и ампулы, подключали капельницы и говорили со мной, чтобы я не теряла сознание.
 
Кричали друг на друга врачи и медсёстры, чтобы из дома вызывали анестезиолога, но видимо, всё же решили действовать своими силами и спасать мою жизнь. Я чувствовала, что умираю, мой ослабленный организм боролся изо всех сил, поддерживая во мне жизнь.

 
Было у вас когда-нибудь такое чувство, будто внезапно вам стало всё равно? Это ощущение похоже на состояние, когда ты попадаешь под дождь поздней осенью или ранней весной: ты сначала весь сухой и тёпленький ловишь на себе холодные промозглые капли, понемногу промокаешь и поначалу сердишься, и ёжишься от неприятного ощущения, а потом, в какой-то момент тебе становится абсолютно всё равно, ведь ты и так уже мокрый, так к чему напрягаться?
 
Так и мне, лежащей на каталке, окровавленной, слабой, голой и беззащитной, со вставленными в вены иголками капельниц, стало всё равно: умру так умру, к чему такая жизнь? Я сдалась, мне больше не хотелось ничего.

Просто Н-И-Ч-Е-Г-О…

Но, даже проваливаясь в бесповоротный медикаментозный сон я отчего-то понимала, что это ещё не конец, и точку в этой книге ставить рано.
 

И вот, все годы моей жизни я боюсь этих отчётливых видений, этих снов, которые окажутся вещими. Так и хочется заорать: А-а-а-а-а-а! Пойдите прочь! Пусть лучше совсем ничего не снится, чем приснится снова что-то неприятное, грустное, разрушающее.

 
И ведь, не расскажешь никому, не спросишь совета. Разве меня поймут правильно? Так и живём: и мой таинственный секрет.

 
Эти мои видения, пророчества, вещие сны – это благословение или проклятие? Я не просила о них и больше всего на свете хотела бы их искоренить, затоптать, закопать, сжечь!
 
Всё, что угодно, лишь бы вычеркнуть их из своей жизни!

 
Я увидела себя в зеркале: измождённое, осунувшееся лицо молодой женщины смотрело на меня из этой холодной пустоты. Голубые потускневшие глаза смотрели без живого интереса и блеска.
 
Внезапно что-то холодное коснулось моей руки. Я опустила взгляд и тело моё напряглось.
- Берта…
- Кто здесь?
- Твой страх.
- Чего ты хочешь от меня?
- А чего хочешь ты, Берта? – спросил меня незнакомец в тёмной вуали, скрывавшей его лицо.
В комнате звучала тихая музыка - спокойная, лирическая. Сильной, не терпящей возражения рукой, незнакомец обнял меня и повёл в танце, синхронно двигаясь в ритме мелодии.
Он вёл меня уверенными точными движениями, направляя в танце моё покорное тело. Голова моя кружилась, теряя границу между реальностью и вымыслом.
- Так чего ты хочешь, Берта? – повторил незнакомец, внезапно резко выпустив меня из своей руки.
- Свободы! Я хочу свободы! – выкрикнула я и, теряя равновесие, полетела на пол.

Больно ударившись коленками о паркетный пол, я позволила всем накипевшим чувствам вырваться наружу, и, сжимая в бессилии кулаки, плакала.