Бабушка Гарика

Гарик позвонил мне вечером следующего дня и просто плакал навзрыд, произнося  имя Шахлы и плача по детски, не слова не произнося просто плача, а я, в состоянии еще худшем, просто повторял его имя, успокаивая. Это было настолько странно, казалось, он должен был слушать мой плач, а Гарик плакал за меня и я его успокаивал. И так он плакал и я его успокаивал и потом трубку взяла Неля и сказала, что с ним очень плохо. В Америке было где-то за полночь, в Баку был полдень и мы готовились к похоронам.

А вчера мы сидели у Азика и приехал из Америки Алик и и мы отмечали сразу несколько праздников и я сказал Алику, что звонил Гороху и мы так его называли и у него было самое среди нас самое безобидное погоняло, и Алик сказал, что Гарик совсем плох и его сдали в хоспис и скорее всего он долго не протянет.

И мне стало очень печально, потому что мы жили в то время, когда не было никаких войн и в Баку все жили в одной семье и тогда я  не думал, что буду свидетелем будущих событий и Валера из Америки не будет успокаиваться тем, что я по матери балаханец и я не понимал какое отношение имеет это к моей Родине.
И я вспомнил, как мы гуляли на даче у Азика и как его папа  сказал, что во дворе нашел камень и мы его выкопали и это оказалась большая древняя каменная посудина, в которой в старине давили виноград и Шахла поспорила с Гариком, что он не пронесет ее на спине до этой посудины и он сопя тащил ее на спине через весь двор и она проиграла ему.

И сейчас Гарик умирал в хосписе в далекой Америке, не узнавая друзей и родных и мне стало очень печально, потому что молодость и прошлое невозможно стереть и это то, что мы пронесем с собой и никуда нам от этого не деться и мне вспоминается как мы провожали на тот свет его бабо, а той было лет под сто и Гарик теперь умирает в далекой Америке таким молодым, гораздо младше меня...

«Ара, ребята, бабо скончалась, папина мама, я занят немного!»

«Ладно, Гарик, помочь надо, поднести, унести, что-нибудь сделать!»

«Нет-э, ничего не надо, папа сказал, сообщи друзьям, стыдно-да, завтра узнают, некрасиво будет»…

Гарика бабо с отцовской стороны была очень старая, худая, усатая, карабахская женщина с монисто на лбу и в национальной одежде, которые никто в городе не носил, но мы ее любили. Потому, что как мы приходили, она ему говорила:
«Ара, шантыгха…» И дальше по армянски, хотя и первые слова были не совсем по-русски, и он тащил все из холодильника , из бара, и мы садились, как взрослые, и она заглядывала, и смотрела с одобрением…
И вот не могли мы не прийти и не помянуть бабушку, оставила она у нас в памяти горячий след, впрочем,  как все наши бабушки, о которых вряд ли вспомнят наши дети…

И мы на кладбище проводили  бабку в последний путь и там прозвучало очень много проникновенных слов, и дядя Рафик сказал, что ни в коем случае нельзя расходиться и Гарик сказал, что могут обидеться, надо прийти и помянуть бабку.
Нам самим стала жалко бабо, потому что она все время говорила Гарику, что бери папины запасы, друзей обижать нельзя, а дядя Рафик боялся ее, хотя она была маленькой худой и усатой, а дядя Рафик был очень большой и представительный….
И вот мы сели за столом и стал родственник и сказал, что очень большая потеря была и за упокой памяти бабки надо выпить, и мы выпили, а Гарик, подошел и сказал, что не пейте много, дальше будет много тостов.

И нам это понравилось, потому что человек живет и умирает, и смысла нет плакать, потому что непонятно, что он выиграл и что потерял, а бабка была старая, и такая женщина переступает возраст женщины и становится созерцателем.  И также мужчина становится просто философом, и тут их надо провожать спокойно и даже с весельем, поскольку они понимают, что устали от этой жизни.

И где-то тосты поменяли свою трагичность, и мы выпили за здоровье дяди Рафика, который так внимательно ухаживал за мамой,  а потом выпили за тетю Веру, благодаря которой бабо переступила возраст девяносто лет и потом Гарик сказал, что ребята, вам тоже надо что-то сказать, и Алик встал и произнес очень проникновенный тост и мы все прослезились, потому что бабо стала нам еще роднее и мы ни одного своего родственника не провожали в такой богатой явствами обстановке и нам все это очень понравилось.

А потом все как-то на время забыли про бабо, и начали пить за всех присутствовавших, и все они были в этих тостах такие  важные и  добившиеся успехов в жизни, даже те, кто скромно работал в индивидуальном пошиве и мыслить не думал, что так его ценят в родне. А нам все это очень нравилось, потому что за столом мы поняли, что все профессии очень важные и почетные и именно это нам объясняли все годы учебы и здесь это так гармонично подтверждалось  за поминальным столом по поводу смерти бабо.

Только Гарик время от времени подходил и говорил, что не надо сидеть с таким поникшим видом, потому что это очень тяжело действует на присутствующих. И тогда Саша тоже произнес тост нашему узкому кругу и сказал, что бабо была очень даже нормальная бабка, просто очень старая и усатая. А Алик возразил, что это никакого значения не имеет, потому что с возрастом у людей начинают расти волосы в носу и ушах и бабо абсолютно здесь ни причем, это и у тебя, Саша, будет расти, если проживешь такую славную жизнь, как бабо. И нам стало очень весело, потому что мы и представить не могли, что можем состариться и выглядеть как старый потертый и стоптанный шлепанец.
 
А потом подошел Гарик и спросил не скучаем ли мы, потому что, все интересное еще впереди.

  Но мы не досидели до конца, поскольку людей было много, и все хотели вспомнить эту дядину Рафика карабахскую бабо, и нас уже качало и возможно мы упустило многое…